Три слезы бога

В марте 1995 года — храм-святилище «Реком» сгорел дотла, символически оставив после себя три полуобгоревших столба, как будто желая обозначить этим «неодинокость» своей участи (несколькими годами позже будет выявлено и святилище «Сидæн-Мыкалгабыртæ», сгоревшее в первой половине XX века, и святилище «Таранджелос», скорее всего, также сгоревшее, но уже очень давно, в первых веках второго тысячелетия нашей эры).

В Осетинском народном предании сохранилось поверье, что, когда на храмовом месте терялась чистота и порядочность, когда проливалась человеческая кровь1, когда предавались и извращались обычаи предков, — тогда самовозгоралась очистительным пламенем выстроенная традиционно из дерева святыня, принося себя в великую жертву за людские падения. (В 1972 году, во время очередной реставрации святилища Реком было проведено исследование почвы у фундамента основного строения, которое показало наличие горелого слоя от 20 см до 50 см, что подтвердило предание о многократном уничтожении храма «огнем»).

Проходили годы, и из пепелища, подобно «птице Феникс», воскресал храм, а вместе с ним возрождались духовная чистота, величие обрядов, высокая древняя философия и мудрые законы.

Но что за законы позволяли людям опускаться до беззакония, а святыням самоуничтожаться?..

Наверное, законы мироздания, по которым как на Земле, так и во Вселенной, во всем требуется время от времени новое, качественное перерождение, устремленное к совершенству, в первую очередь, самого человека.

В свою очередь, совершенный человек, опираясь на те же законы мироздания и соизмеряясь со Вселенной, гармонично проектировал совершенство храмов на больших территориях, охватывающих часто целые ущелья со своими горными плато, вершинами, лесами и реками.

Одним из таких храмов-ущелий с незапамятных времен был неповторимый, окутанный необыкновенным таинством, величественный «Ивард Реком».

«Ивард Реком» (заповедный, запретный Реком) — это главная святыня царственного рода Царазонта и одна из главных святынь древней и средневековой Осетии. Растянувшись на 21 км от устья реки Цейдон до вершины горы Уилпата, «Ивард Реком» представлял священную

обитель десятков святилищ и алтарей, обрамленных сказочным ландшафтом.

Когда-то здесь было запрещено жить, а ближайшим поселением была находящаяся у северной окраины Касарской теснины резиденция рода Царазонта, Нузал.

В самом начале Ивард Рекома (Цейского ущелья), на правом берегу р. Цейдон некогда стояла одинокая каменная стела — «святилище благословения пути св. Уастырджи» (камень стела — для мужчин, для женщин — огромный дуб, обложенный камнем), откуда начинали долгое шествие по священной тропе-дороге «Реком-над» многочисленные паломники.

Дорога была хорошо выложена и удобна для верховой езды и аробной повозки, но все паломники, от мала до велика, предпочитали идти до цели своего шествия пешком. Таковой была первая особенность всех осетинских святилищ: прежде, чем войти в храм, ищущий благорасположения Бога должен был избавиться от внутренней и наружной скверны, пройдя очистительный путь, который через усталость на фоне величественной панорамы освобождал паломника от посторонних, мрачных мыслей. Тем же, кто немощен, мал или недостаточно подготовлен для встречи со священным, близ сел и проезжих дорог строились своеобразные филиалы-«кувандон»-ы-алтари (молитвенные места), где, по мере возможности, верующие выполняли предписываемые в данном месте древним законом ритуальные действия.

Являясь второстепенными культовыми сооружениями, «кувандон»-ы, между тем, играли важную роль в понимании мирообразования предков осетин, а сегодня в поисках заброшенных древних святилищ исследования этих «кувандон»-ов выполняют решающую, ключевую работу. Поэтому мы временно оторвемся от увлекательного шествия к Рекому и подробнее рассмотрим интересующий нас феномен «кувандон».

Алтари-филиалы — «кувандон»-ы — самые распространенные молитвенники в Осетии. Они не были случайными, импровизированными постройками. Строительство их так же, как и основных святилищ, выполнялось по строгим культовым законам, а вместе с эстетичностью и гармонией с окружающим молитвенники-алтари становились изящным архитектурным завершением сел, перевалов и дорог, создавая своей массовостью отличительный от всех горных пейзажей, своеобразный завершенный ландшафт. Одни из самых древних молитвенников представляли собой подобие трехступенчатой пирамиды (т. н. «зиккурата»), где первая (наружняя) ступень состояла из замкнутого круга камней (иногда это была ограда из отдельных, выложенных в один ряд камней, но обязательно замкнутая); вторая (внутренняя, нижняя, находящаяся внутри ограды) ступень выкладывалась в виде квадратной тумбы или площадки; и третья (центральная) возводилась на площадке в виде стелы (чаще всего с нишей для приношений) (например, святилище «Мидхъæу дзуар» в с. Лисри, молитвенник в с. Калак, «Саудзуар» над с. Ецна и масса других).

Нетрудно усмотреть в сооружениях («зиккуратах») данной схемы (круг, квадрат, стела) одну из разновидностей так называемой мандалы (модели мироздания), где круг — символ Вселенной, квадрат — символ Земли, находящейся в этой Вселенной, и стела — символ Духа, пронизывающего плоть — Землю. Избранный из молящихся, обязательно разутый и с непокрытой [«гомтылæй»] головой, заходил внутрь круглой, часто выложенной всего в один ряд камней, ограды — «Вселенной», становился на квадратную площадку — «Землю» и, коснувшись рукой стелы — «Духа», устремлялся в мыслях в утонченный мир бесконечного пространства (осознавая тем самым свою причастность к единой Вселенной).

Таким образом, проникновение в символический макет мироздания — мандалу в пространстве, затем исполнение ритуала с обязательными «тремя пирогами» — мандалой во времени, символизирующей неразрывную связь прошлого-настоящего-будущего, а также ряд других обрядовых символообразующих действий раскрывает перед нами вездесущую особенность в бытии и мироутверждении осетин, — это символизм во всевозможных формах и проявлениях, который в древние времена, с самой колыбели, устанавливал вокруг и, в первую очередь, в самом человеке, строгий порядок. Более того, символическое восприятие и обозначение видимого и невидимого способствовало лучшему пониманию миротворения и помогало устанавливать гармонию между духовным и материальным творчеством. Со временем, когда знания стали уступать место предрассудкам, и стремление к познанию неизвестного все чаще заменял догматизм, тогда и начала терять силу магия символов, и на месте возвеличивающих природу и человека молитвенников стали строиться оторванные от архитектурного единства с окружением всевозможные строения. И чем сильнее одолевал слепой догматизм стремление к «светлым» знаниям, тем большими строились новоявленные сооружения, и утверждались всевозможные «великие идеи» о «Спасении», «единственной истине» и «вечной жизни».

Проходили годы. Природные катаклизмы и национальные катастрофы, доводившие осетин до физического, а еще больше, духовного уничтожения, заставляли людей задумываться не о собственном «спасении», а о будущем своих потомков, своего народа. И тогда вновь возвышалось единое «Человек — Бог — Вселенная», определяемое благими делами и поступками, без ожидания воздаяния за это всякой «райской платы» даже в «вечной жизни», бессмертие же осознавалось в творчестве и качественном продолжении рода.

Можно подумать, что с возвращением к истокам и, следовательно, за ненадобностью догмонесущих сооружений, их можно было разрушить. Но нет! Осетины никакие храмы, даже с непринимаемыми идеалами, никогда не разрушали. Более того, всегда поддерживали их, согласуясь с одной из значимых в осетинской идеологии идей об уважении к предкам, где закон неразрывности какого бы то ни было прошлого с настоящим, а, значит, и с будущим, принимался и понимался как неслучайная предопределенная глобальная Вселенская необходимость. (Распространенные повсеместно развалины различных культовых сооружений, некоторые из которых многократно возрождались и затем вновь превращались в руины, являлись следами вражеских вторжений и природных стихий, но никак не проявлением бездуховности местного населения). Следуя гуманистическим идеям, храмы восстанавливались, но им придавались особые функции известных в Осетии храмов‑хранилищ, где хранились особо ценные, передаваемые из поколения в поколение вещи, значимые для села, фамилии, рода или общества. Одновременно вокруг восстановленного сооружения выстраивалась обязательная замкнутая изгородь. Тем самым воспроизводилась модель мироздания: квадрат в круге (иногда квадрат в квадрате), где Вселенная — это, опять-таки, наружная замкнутая изгородь; роль плоти-Земли играл храм‑хранилище; а Дух представлял абстрактный образ «живущего» или время от времени «посещающего» святилище «покровителя места» или «небожителя». В таких храмах‑хранилищах (например, Нары Уастырджи, Михдау Уастырджи, Дзири Уастырджи и т. д.) служба не велась, и они были доступны только для хранителей-«дзуарлæг»-ов, которые следили вокруг за порядком, а во время праздника выносили из святилищ, а после праздника вновь заносили ритуальные вещи и приношения. Молящиеся не заходили не только в храм, но даже и за изгородь. В этом не было необходимости. Тут торжествовало единящее со Вселенной-Богом великое главное идеологическое понятие Осетии: между Богом и человеком не должно быть границ, так же, как и посредников. И потому всегда осетины молились в любую погоду под открытым небом: в солнечный день просили Всевышнего иметь возможность продолжать творить благие дела, а в дождь благодарили Бога за ниспосланное с небес очищение.

В более позднее время, скорее всего, в средние века, когда осетины самоотверженно боролись за свое возрождение и укрепление утраченных позиций на Кавказе, после катастрофических монгольских и Тимуровских нашествий и с возвратом к древней идеологии, получил распространение еще один вид молитвенников-«кувандон»-ов, которые вследствие вынужденного ограничения мест проживания осетин выстраивались изначально как основные, но по упрощенной схеме: круг и стела, где круг — Вселенная, каменная замкнутая ограда заключала в себе все плотское, в том числе Землю, а проходящая через все вселенское пространство духовное начало — стела, выстроенная чаще всего в виде каменного тура (например, «Тибы Таранджелос», «Æрхоны Реком», «Æрхоны Уацилла» и т. д.).

Рассматривая вышеизложенные виды молитвенников, мы обращаем внимание на доминирующую, объединяющую особенность всех осетинских «кувандон»-ов-алтарей, выстраиваемых фактически по одинаковой системе (схеме) мироздания — мандале. А если еще прибавить к рассматриваемым нами «кувандон»-ам массу каменных кругов (ущелья Царитком, Бубыком и т. д.), расположенных (сохранившихся), как правило, в высокогорьях (скорее всего каменные круги — это самые древние из молитвенников-зиккуратов, где, может быть, выстраивалась квадратная площадка и стела по аналогии со скифским алтарями из дерева), то становится ясным, что религиозная система древних осетин, выстроенная по знакам-символам вселенной, выходит за рамки общепринятого понимания язычества и представляется как наполненная философским содержанием высокоразвитая космогоническая система.

Исходя из вышеизложенного, мы с уверенностью можем сказать, что фактическая принадлежность того или иного храма в Осетии к какой-либо религии определяется не отдельными архитектурными элементами, а крупными идеологосодержащими символами-формами. Поэтому культовые сооружения осетин, все, без исключения, представляющие проекцию мирового пространства на Земле, являются символами древних философских и космогонических воззрений.

Только до конца познав мудрость древних символов, можно понять, какие глубокие идеи вкладывали предки осетин уже не в рукотворные, а созданные природой виды молитвенников: одинокие деревья, рощи, каменные глыбы и т. д. Таких молитвенников в Осетии тысячи, и каждый из них имеет свое сакральное таинство, а многие хранят свою историческую идеологическую ценность. Мы не задаемся целью разбирать значение каждой из этих святынь. Но шаг за шагом продвигаясь к цели нашего исследования, мы не раз еще вернемся к большему осмыслению понятия «кувандон».

Итак, мы постарались разобрать основные виды филиалов-«кувандон»-ов‑молитвенников, многие из которых со временем были заброшены, а другие вследствие забвения, труднодоступности или далекого расположения основных храмов с потерей идеологической значимости паломнического пути превращались со временем в первостепенные, основные храмы-святилища-«дзуар»-ы (например, «Тербаты дзуар» — «Бæрзонд Хохы Уастырджи» был перенесен с отрога горы Теплихох («Тъепле») и т. д.). Иногда перенос функций основного святилища происходил многократно, следуя за переселением (как правило, в низины) людей (например святилище «Дзывгъисы Уастырджийы дзуар» образовалось когда-то как «кувандон» — филиал святилища «Дагомы Уастырджи», который, в свою очередь, был когда-то «кувандон»-ом-алтарем «Хъæриуы Уастырджийы дзуар»-а, находящегося на вершине горы Кариухох и т. д.). Такое перераспределение функций основного святилища, хоть и было результатом постепенной утраты знаний о первохрамах, все же для понимания древних воззрений, устремленных к знаниям (как выяснится далее, в поисках забытых святилищ), имело свою положительную сторону. Дело в том, что вместе с проникновением или насаждением чужеродных идеологий застраивались новыми сооружениями сакральные символы мандалы-алтари. Особенно этот процесс усилился в последние годы новейшей истории Осетии, когда обряд молитвы, подражая другим идеологиям, стал непременно «заноситься внутрь» (присходить внутри) помещения, для чего стали возводиться на местах древних «кувандон»-ов всевозможные, дисгармонирующие с окружающим, жестяно-шиферно-кирпично-черепичные постройки, а магические замкнутые каменные ограды «разрываться» входными проемами.

Но эта «интервенция» происходила и происходит в основном во второстепенных, перенесенных когда-то филиалах-«кувандон»-ах.

В результате, заброшенные, бывшие когда-то главными, осетинские святилища сохранили в своем первозданном виде сакральные схемы древних фундаментов — хранителей космогонических (вселенских) идей.

Давно пришло в забвение понимание силы магических возведений, превратившихся в закрытые от людских глаз многовековым слоем почвы, заросшие деревьями и кустарником, руины. Заросли и тропы-дороги, ведущие к ним...

...А когда-то нескончаемым потоком продвигались по этим дорогам многочисленные паломники, осознающие сакральную, духовно-оздоровительную необходимость ритуального шествия.

Как мы уже ранее говорили, осетинские древние храмы не ограничивались одними постройками, а охватывали целые ущелья, и потому паломнические тропы-дороги были обязательной частью этих святынь. На всем пути следования паломников устраивались промежуточные «кувандон»-ы‑молитвенники, места отдыха и развлечений, превращающие долгий путь в праздничное увлекательное и непринужденное шествие. Такой когда-то и была проходящая по величественному Ивард Рекому (Цейскому ущелью) священная дорога «Реком над». Древними мудрецами она была выложена так, чтобы на всем пути следования паломников взору представлялась прекрасная окружающая панорама, призванная возвеличивать происходящее и оставлять в памяти неизгладимое впечатление от прикосновения к священному. Шествие проходило через многочисленные молитвенники-алтари: «Мыкалгабырты кувандон», «Хуыцауыдзуар», «Святилище посохов» и т. д. Особый интерес представлял ритуал, происходивший на «святилище посохов» (или «горе посохов»). Ритуал состоял в обычае собирания паломниками посохов в одну большую кучу (гору), чем напоминал обряд скифских святилищ-алтарей (скифские святилища, как известно по древнегреческому историку Геродоту, представляли собой кучи-горы хвороста с расположенной на ней деревянной площадкой и лестницей с одной стороны, где водружался (вонзался в центр площадки) священный меч скифов). По всей видимости, обычай собирания посохов изначально представлял некий обряд очищения (избавления) от каких-либо пороков (слабостей), когда собранные в одну кучу посохи (у скифов хворост-дрова-палки) символически, одновременно уничтожались магическим пронзанием священного меча (меч как символ очищения — «мудрость и свет, поражающие тьму невежества», — известен у многих народов древности, например, в буддийской идеологии и т. д.). Очевидно, другие многочисленные остановки у промежуточных «кувандон»-ов-алтарей также имели определенное очистительное значение для паломников, подготавливающих себя к главному ритуалу.

Позднее, по известным причинам, значение паломнического пути и запрет на проживание в Ивард Рекоме были ослаблены, и в XVII веке в Ивард Рекоме [или в Цейском ущелье] появляются первые поселения. И тогда же священная территория существенно сократилась. Теперь начало Ивард Рекома обозначилось святилищем «Рагъ Уастырджи», находящемся на отдельной возвышенности у селения Верхний Цей.

Но и в таком состоянии Ивард Реком поражал воображение своим величием и красотой. Вступившего у святилища «Рагъ Уастырджи» на тропу (существенно сокращенную) «Реком над» ждало праздничное шествие, призванное подготовить паломника к великому ритуалу — познанию творца и предназначения человека.В начале путь паломника пересекал «райские» полянки, увенчанные пятью святилищами, посвященными «Мады Майрæм» (у каждого из которых совершались женщинами определенные ритуальные действия); затем очистительный водопад «Мыкалгабырдон», где паломники приводили себя в порядок и одевались во все белое (или светлое); далее на живописной полянке «Æмбырды фæз»-полянке сбора паломники собирались и с первым жертвоприношением белого барана, с гимнами в честь святых продолжали шествие вглубь Ивард Рекома. Пробираясь через дремучий сосновый бор, тропа «Реком над» выводила паломников на ристалище-«Фатæй'хсæн-фæз» (поляна стрельбы из лука), над которой возвышался камень-скала с водруженным на ее пике срубом «Æфсæн-дзуар»-святилищем железа. Здесь проходили ритуальные состязания в стрельбе из лука, где, скорее всего, определялись «лучшие» (меткие) стрелы, предназначенные для приношения святилищу. (Известно, что в Осетии самым лучшим и частым приношением многим святилищам являлись стрелы. Здесь очевидна связь со знаменитым «скифским котлом», изготовленным из собранных от каждого человека со всей Скифии стрел, которые потребовал собрать скифский царь Атей для определения численности своего народа). Вероятно, на ристалище определялось и распределение между победителями ролей разных почетных ритуальных действий (например, жертвоприношение животных, изготовление пива и т. д.). Здесь же на ристалище-«Фатæй'хсæн-фæз», у святилища «Æфсæн-дзуар» паломники оставляли все свое оружие, кроме того, которое приносилось в дар святым, ибо далее вглубь Ивард Рекома брать с собой любое оружие было запрещено (и не только оружие, но и многое другое — например, спиртные напитки). Понимая всю ответственность предстоящего, достойнейший из паломников, одетый во все светлое, с чистой душой и помыслами, босиком, продвигался к цели своего ритуального шествия — священной поляне «Рекомы фæз». Там, на обширном плато, раскинувшемся среди густого леса и отвесных скал, сосредоточился основной комплекс рукотворных строений Ивард Рекома, там же расположилось главное святилище — храм‑хранилище «Реком».

Великим народом были древние люди, воинственным, но, вместе с тем, обладающим невероятно тонкой и чувственной душой. Только такой народ мог выбрать для «обители Духа» «пристанище», подобное «Рекомы фæз», где воедино сплелись красота поляны и открывающаяся с этого места величественная панорама на «легендарные вершины» и ледники, а также удобства, необходимые в горных условиях (солнечность, безопасность от лавин и камнепадов, наличие водных источников).

С благодарностью оценивая творения природы, древний мудрец не строил гигантских сооружений, выделяющихся и спорящих с окружением, созданным лучшим в мире архитектором — матерью-природой, так же, как и не пытался ограничить пребывания Духа определенными границами. Поэтому среди изящных ритуальных строений, заполнивших «Рекомы фæз», самой значимой была рукотворная площадка «Симды фæз», где красивым и величественным танцем‑молитвой «Симд» воспроизводилась самая возвышенная из когда-либо известных моделей мироздания — своеобразная живая мандала, которая со всеми магическими схемами движения (линиями, перекрещениями, кругами, разворотами) воссоздавала, грациозно и грандиозно, последовательность сотворения Вселенной, Земли и Солнца, соединение духа и материи, зарождения жизни и человечества. «Кафт-куывд» — танец‑молитва «Симд» являлся главным магическим ритуалом, исполняемым в первозданных осетинских храмах. «Симд»-у придавалось огромное идеологическое значение, поэтому для исполнения его все древние осетинские святилища оформлялись рукотворными площадками «Симды фæз», и размеры их достигали больших, иногда гигантских, масштабов. Выровненная, очищенная от камней рукотворная площадка «Симды фæз» являлась самой главной, центральной отличительной особенностью осетинских храмов, и поэтому в будущих поисках забытых осетинских святилищ сыграла, и еще будет играть, первостепенную роль (другими словами: если в каком-либо предполагаемом месте исследуемого святилища определяется искусственная выровненная полянка [площадка], то можно с уверенностью утверждать, что перед нами открывается забытый осетинский храм).

Со временем сила молитвы, выраженная в танце, как и многое другое, стала забываться, а, следовательно, становились ненадобны ритуальные танцевальные площадки, которые с годами зарастали деревьями и наполнялись селевыми потоками. Так случилось и с «Рекомы фæз». Не одна, а три, когда-то бывшие на «Рекомы фæз» танцевальные площадки заполнились со временем селевыми потоками, заросли кустарником и, вдобавок к этому, были засажены «энтузиастами» фруктовыми деревьями. И хотя несколько лет назад небольшая площадка была расчищена, она далеко не достигла размера той, которая была раньше...

...А раньше на ухоженной огромной площадке«Симды фæз» с рассвета до заката, под звуки «космической музыки» танцующие молились «душой и телом», проникаясь возвышенными блаженными ощущениями,неописуемыми никакими словами. Участвовать в «Симд»-е молодым мужчинам было большим почетом, а девушкам еще и единственной возможностью показать себя на предписываемой древним законом только мужчинам территории Ивард Рекома (к исполнению ритуального «Симд»-а допускались девушки, еще не имеющие женихов. Здесь очевидна взаимосвязь с «любимыми» Ареем сарматскими Амазонками, храмами Арея [Ареса] скифо-сармато-аланской поры, которые были главными покровителями девушек-воительниц, пока они, не убив «хотя бы одного врага», не выходили замуж). Исполнив танец, молодежь уходила продолжать празднование на «Чызджыты кафæн фæз» (девичью танцевальную площадку), расположенную у главного женского молитвенника камня-скалы «Кувæн дур» (молитвенного камня). Здесь же договаривались парни и девушки о будущем (считалось, что брачный сговор, заключенный на Рекоме у камня «Кувæн дур», был особенно счастливым). Немного ниже камня-скалы, у святилища «Уæллаг Майрæм» («Верхний Майрам») матери молились за здоровье детей и благополучие семьи, а выше, у многовековой священной яблони (своеобразной границы, пересекаемой только мужчинами) ряд строений-цардаков, расположенных в восточной части «Рекомы фæз», образовывали некий комплекс, называемый «сымбæлд» (место встречи, соприкосновения с божественной сущностью), откуда женщины и дети наблюдали за происходящим. Точно так же на западной и северной стороне «Рекомы фæз», прямо над храмом‑хранителем, окружая площадки «Симды фæз», расположился комплекс мужских строений-цардаков, которые вместе с женскими цардаками создавали некий амфитеатр, своеобразной сценой которого являлись площадки «Симды фæз» и храм‑хранитель. Таким образом, перед нами раскрывается еще одна отличительная особенность осетинских древних храмов — это расположенные вокруг центра основных ритуальных действий каменные строения-цардаки, которые в последующих поисках древних храмов будут так же, как и руины-символы ритуальных строений, паломнические дороги и танцевальные площадки, играть существенную роль. Надежность и капитальность строений-цардаков, добротно выложенных из нетесаного камня (толщина стен которых достигала 1‑1,5 м), заставляет нас предполагать, что эти сооружения применялись не только для ночлега и отдыха (в основном, религиозные праздники на святилищах у осетин происходили определенную неделю в теплое время года, а в таком случае, для ночлега достаточны были легкие крытые помещения, или они бы не были вообще нужны). Очевидно, некоторые цардаки были жилищем постоянно находящихся в святилищах хранителей-«дзуарлæг»-ов. И это понятно, так как известно, что, например, в Рекоме, кроме основного летнего празднования, происходил круглогодично обряд братания (и ряд других культовых действий), для чего было необходимо постоянное присутствие «дзуарлæг»-ов. (Основное предназначение цардаков нам еще предстоит выяснить при изучении идеологического содержания празднования Рекома; выделим лишь одно: распространенное в последнее время представление о цардаках, расположенных на «Рекомы фæз» как об отдельных местных фамильных строениях, связано с потерей общенациональной значимости для осетин святилища Реком [достаточно отметить, что все основные капитальные строения-цардаки были построены задолго до появления нынешнего населения в Цейском ущелье. Так, наружная стена одного из главных цардаков заполнена отложениями сошедшего когда-то селевого потока, о котором местное население даже и не слышало]). Дальнейшее исследование комплекса цардаков на «Рекомы фæз» выявило перед нами превосходство размеров одного из сооружений над другими и большее выдвижение его к площадке «Симды фæз». Видна явная взаимосвязь с «Большим Нартским молитвенным домом» («Нарты стыр кувæн хæдзар»). Здесь можно задаться вопросом: «А как же «молитвы под открытым небом»? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо детально разобраться в конструкции Нартского молитвенного дома.До сих пор формы «Нарты стыр кувæн хæдзар»-а выводились исследователями из легендарного описания молитвенного дома, как: «...цыппар къуымон, аст фисынон...» (большой Нартский дом с четырьмя углами и восемью гранями). Такое, на первый взгляд, запутанное описание молитвенного дома породило массу разных выдумок на возможные виды «куван хæдзар»-а: от крестообразного строения, где «цыппар къуым» — это внутренние углы, а «аст фисын» — это наружные грани, до двухэтажного, где первый этаж четырехугольной формы, а второй — восьмиугольный (восьмигранный) и т. д.

Вполне разумный ответ на понимание Нартского молитвенного дома дает все тот же «вездесущий» символизм. Вспомним, что символическими формами объяснялось, среди прочего, неописуемое и непостижимое, а также приводилось в уменьшенный вид большое или бесконечное в размерах. А теперь предположим, что осетинский национальный дом является прообразом Нартского молитвенного дома с теми же священными символами — «цæджындз»-ами-резными столбами, с тем же священным символом — очагом-«къона», с той же священной символической надочажной цепью (в святилище «Сафайы дзуар» над сел. Донифарс в Дигории хранится большая надочажная цепь Сафа-«Сафайы рæхыс», существовавшая когда-то в Нартском доме) и с тем же священным символическим навершием — светодымовым отверстием (дымоход)-«ердо». Перечисленные, священные в прошлом для каждого осетинского дома, элементы-символы вместе образуют центральный основной символ единения, где: земная (очаг, основание очага — «къона») жизнь (огонь-«арт») соединяется (движение-путь — цепь-«рæхыс») с Небом-Вселенной («ердо») через все пространство-время (дерево жизни — резной Т-образный столб-«цæджындз»).

Таким образом, вышеизложенный феномен, являясь священным символом дома, должен обозначать

сам дом, а точнее, форму, образ дома в уменьшенном, символическом размере. Значит, если начальная нижняя ступень (четырехугольный (основание) очаг — «къона» — земля) единого символа («къона» — «арт» — «рæхыс» — «ердо») сопоставима с домом (в четыре угла-«цыппар къуымон»), то конечная, верхняя ступень (световод-«ердо»-небо) должна быть сопоставима с крышей дома.

Так случилось, что в изучении дымохода-«ердо» никаких исследований, и даже описаний его, не проводилось (впрочем, так же, как вообще древнего осетинского дома), и поэтому «ердо» представлялось обыкновенным отверстием в деревянном потолке. Между тем, случайная находка чудом сохранившегося дымохода-«ердо» в одном из домов селения Тиб (дымоход сохранился в законсервированном виде в чердачном перекрытии, образованном в результате надстройки над старым перекрытием скатной жестяной крыши и подшивки на потолок снизу фанеры) не только открыла сложное купольное сооружение, но и, наверное, отдельный вид народного зодчества. Найденное «ердо» являло собой сложную деревянную пирамидоподобную ступенчатую конструкцию, нижняя ступень которой представляла квадрат из досок (шириной 1,5×1,5 м), утопленный в потолок крыши, а последующие, скорее всего, семь ступеней (верхние одна или две разрушились) представляли собой восьмигранную (!) пирамиду. «Пирамида»-«ердо» была собрана из идеально обработанных досок так, что каждая поверхлежащая ступень закрывала нижнюю от проникновения влаги, а между собой доски сооружения скреплялись специальными хомутами-замками (т.н. усложненными «ласточкиными хвостами»). Более того, пирамида-«ердо» представляла собой прочную конструкцию без гвоздей, разобрать которую возможно было только снизу, а по сложности изготовления ей не было равных среди массы разных видов работ деревянного зодчества.

Итак, пирамидоподобное, сложенное из плотно положенных друг на друга ступеней-досок, сооружение предстает перед нами как наиболее возможный в изготовлении из дерева восьмигранный («астфисынон») символ верхнего Мира-Неба-Вселенной- Свода.

А теперь, если вспомним, что осетинский дом-«хæдзар» является прообразом Нартского молитвенного дома-«Нарты кувæн хæдзар», и «увеличим» символ неба-«ердо» до ширины Нартского молитвенного дома, то получим четко выраженный основными Нартскими параметрами («Нарты стыр кувæн хæдзар, цыппар къуымон, астфисынон») идеальный единящий символ Земли-Человека-Неба. Осталось добавить, что уменьшение с годами параметров дымохода-крыши-«ердо» до дымохода-«ердо» обуславливалось, скорее всего, двумя причинами: первая — это нехватка строительного леса2 (во многих местах Осетии лес вообще не произрастает), вторая — из стратегических соображений, когда во времена многочисленных войн плоские крыши домов удобно было использовать в оборонных целях.

Возвращаясь к заданному вопросу о молитвах осетин под открытым небом, мы можем сказать,что конструкции осетинского молитвенного дома с открытой крышей-светодымовым отверстием-«ердо» не только не имела «границы» между Человеком и Небом-Вселенной-Богом, но и создавали объединяющую, направленную вверх, магическую молитвенную силу.

Кроме такого возвышающего духовного содержания, обладающий строгими космогоническими формами Нартский молитвенный дом имел в жизни Нартов-осетин (и это самое главное) огромное идеологическое, воспитательное значение (основная идеологическая система Осетии передавалась в «куван хæдзар»-е, что мы более подробно разберем далее). Впрочем, идеологическая практика определялась во всех без исключения культурных сооружениях осетинского единого храмового комплекса. И, конечно, главную ценность в этом нес центр всего торжества, самый изящный и капитальный из сооружений — святилище‑храм‑хранитель Реком. Уже одно название «храм‑хранитель» предполагает существование здесь некоего таинства, связанного с легендарными временами глубокой древности, разгадка которого предвещает осветляющее разум знамение о возвращении к изначальным, истинным знаниям. Являясь главной святыней воинов-правителей рода Царазонта, святилище Реком представляло собой и главную сокровищницу царственного рода. Думается, что, если вспомнить несметные богатства скифо-сармато-аланских курганов и сравнить их с тем, что могло бы храниться в главном царском храме‑хранителе Реком (учитывая еще то, что осетины старались все самое ценное, в первую очередь, священное для рода или фамилии отдавать под «защиту Святого»), то можно представить, какие бесценные сокровища некогда хранились в этом святилище. Предположительным, а для нас несомненным, было здесь существование, в первую очередь, ритуальных общеосетинских ценностей, таких как: знамя святилища, родовое или царское знамя, ритуальная, скорее всего, золотая чаша «Уацамонгæ»; священный ритуальный меч «Фæринк» или другое священное оружие; царские венцы или шлемы всех правителей, начиная от зачинателей царственного рода; оружие и вещи знаменитых современников и легендарных предков; различные трофеи после многочисленных походов; царские грамоты, свитки и другие рукописи;всевозможные принадлежности для ритуальных действий; бесчисленные приношения храму и т. д.

Если это так, то для чего понадобилось древним мудрецам собирать столь ценные вещи в одном месте?

...Вот тут мы и подошли к главному, изначальному пониманию предназначения осетинских первозданных святынь. Первое упоминание об отношении одних из ранних предков современных осетин — скифов к священным праздникам мы находим у древних историков, где скифы раскрывают идеологическое содержание своих религиозных праздников, которые, по их словам, делаются в первую очередь не для прославления святых, а для воспитания молодого поколения, для чего воспеваются дела славных, легендарных предков, к великим делам которых надо стремиться, приравниваться.

Что это, как не школа? Даже — высшая школа. «Окутанная» исходящим благом, под неустанным наблюдением учителей-наставников‑хранителей-сказителей и под «протекторатом святых» она создавала самое дорогое свое сокровище: новые просветленные личности. Эффективность и качество такой школы‑храма, где каждый новый урок приобретался под влиянием магии одухотворенных ритуальных воздействий, было таково, что знания, полученные за один день праздника-учебы, приравнивались к навыкам, приобретаемым за год жизни, а полного проникновения в познание смысла всего празднества хватало на всю жизнь.

Одним из главных школ‑храмов легендарной древности был в прошлом когда-то Ивард Реком. Здесь начинал постигать молодой человек первые уроки самостоятельной жизни, когда в самый пик летнего солнцестояния («хурхæтæн») в Ивард Рекоме на протяжении недели (по некоторым данным, до месяца) торжествовало событие, мистицизм и содержание которого были сродни лучшим эпическим творениям.

Не будем вдаваться в рассмотрение множества мероприятий, предшествующих основному празднеству святилища «Реком» (хотя каждое их этих мероприятий, будь то жертвоприношение или изготовление пива и т. д., имело огромное ритуальное значение, и которым в свое время было уделено достаточно исследований), — выделим главную идею, заложенную в обрядах, происходящих на «Рекомы фæз». Основное празднество начиналось с торжественного вскрытия «дзуарлæг»-ами храма‑хранилища, откуда выносились ритуальные атрибуты святилища. И под звуки «фæндыр»-ов-арф с гимнами, посвященными Всевышнему и святилищу «Реком», с вознесением чаши-«Уацамонгæ», наполненной священным напитком «Æлутон» (разновидностью пива), на храмовом месте разворачивалось полотнище-знамя святилища «Реком». Далее, обратившись с молитвой к Создателю, старейший объявлял «Симд, фæсивæд» (обращение к молодежи), и на поляне «Рекомы фæз» во всей своей красе представал величественный танец‑молитва «Симд». Начинался долгий пир‑молитва-«Куывд», сопровождаемый обрядами, песнями и танцами.

Так одухотворенный ритуальной магией «праздник святилища «Реком» «воплощается» в свое главное назначение — «школу Реком».

Тут мы подходим к существенно противоположному пониманию известных ныне мировых представлений о религии, о храме. Перед нами открывается «практичное» идеологическое содержание осетинских обрядов с отвержением догматических наставлений и иллюзий. Прежде всего, собранные вместе видные представители фамилий, родов, обществ Осетии и объединенные в единый динамичный здоровый организм, где каждый человек знал и выполнял свои функции, устанавливал четкий порядок в праздновании святилища «Реком», в результате чего происходящие одновременно и накладываемые друг на друга многочисленные мероприятия не образовывали непонятный шум и хаос, а создавали торжественную, мелодичную атмосферу празднества. В такой возвышенной обстановке, под неустанной заботой лучших мудрецов-учителей-сказителей воспитывалось молодое поколение.

Днем, на фоне величественной природы, а ночью у священных очагов «классов-цардаков» воспевались под мелодии «фæндыр»-а героические дела благородных предков, славное оружие и доспехи которых (выносимых для такого случая из храма‑хранилища) каждый юноша мог потрогать руками, а то и примерить.

...В общем, о Рекоме можно сказать как о «Покровителе» молодых: вначале здесь юноши посвящались в мужчины, далее они же молились об удачной женитьбе, следом посвящали молодую невесту, потом «просили» о рождении сына, здесь же молодой воин постигал первую ступень боевого искусства — духовную чистоту, а в молитвах старших звучало: «Рекомы Уастырджи, нæ кæстæрты нын фыдбылызæй бахъахъхъæн» («Реком Уастырджи, убереги наших младших от беды»). И, конечно, на «Рекомы фæз» не обходилось без многочисленных состязаний, на которых бывалые воины-асы передавали молодому поколению боевые навыки и премудрости воинской жизни, предрекая в целеустремленных юношах будущих, непревзойденных в мире воинов. Перечислив основные идеологосодержащие магические, познавательные события-уроки-занятия, происходящие на празднике в «школе Рекома» вокруг молодого человека, все же подчеркнем и выделим главное из них — это создание в юношах первой, самой необходимой в будущем, ступени воинского искусства — боевого духа, собранного из лучших «солнечных» качеств: светлой души, чистоты, благородства и справедливости. Иначе говоря, в самый пик солнцестояния («Хурхæтæн») в Ивард Рекоме воспитывалось молодое подразделение легендарных Нартско-скифско-сармато-аланских войск — «Солнечное воинство». Именно это светлое предназначение и отобразилось в символе святилища «Реком» — двухсторонней свастике, обозначающей пик летнего солнцестояния («хурхæтæн») — высоту, цель, которую надо достичь в самосовершенствовании. Став любимым всеосетинским храмом, Реком, кроме основных воспитательных функций, вобрал в себя и многие внепраздничные культовые обряды: братание, земледельческий и охотничий культы и т. д.

Особое место в Ивард Рекоме представлял обряд братания. В течение всего года, перед предстоящим походом, сюда стремились воины со всей Осетии, чтобы заручиться покровительством Рекома. Воинский обряд братания был необходим как для «самоотверженной защиты друг друга», так и для «обязательного у осетин «возвращения покойника» на Родину», за что отвечал оставшийся в живых побратим. Обряд заключался в следующем: хранитель-«дзуарлæг» брал у каждого из воинов по одной стреле, затем одну из них (скорее всего ту, которая победила, как мы уже говорили выше, на стрельбище «Фатæй'хсæн фæз») втыкал в стену храма‑хранилища, другую (скорее всего, проигравшую, неудачную) ломал и бросал в угол святилища. Этими действиями как бы восхвалялось достойное подражания побратимство и проклиналось отступничество-предательство. Далее хранитель брал чашу с пивом, молился, отпивал немного и передавал ее старшему побратиму. Тот в свою очередь, помолившись, также немного выпив, бросал в чашу монету и передавал ее младшему побратиму, который, выпив чашу до дна, брал монету и организовывал небольшой пир («куывд») по этому поводу у себя дома.

Другим внепраздничным ритуалом в Рекоме был охотничий обряд (вернее сказать, его некоторое проявление). Дело в том, что охотничий культ в Осетии имел свои древние и богатые традиции со своими многочисленными святынями и даже со своим тайным (охотничьим) языком. А как мы знаем, территория Ивард Рекома была запретной, в том числе и для охоты. Но в исключительных случаях, когда наступали трудные, голодные времена, в Ивард Рекоме разрешалось охотиться на диких животных. Здесь мы сталкиваемся с еще одним проявлением осетинской религии: гибкостью и гуманностью древних традиций. И как знак того, что олень или тур добыт только для того, чтобы прокормиться, у стен храма‑хранилища оставлялись рога диких животных (самый дорогой охотничий трофей), которые своей многочисленностью придавали особый мистический вид и без того магическому образу основного строения (конечно же, мы не исключаем и сакральное предназначение жертвенных животных).

Итак, мы подошли к научному разбору смысла главного строения храмового комплекса — храма‑хранилища «Реком». Перед нами предстает не известный нигде в мире архитектурный образ культового сооружения, который своей архаичностью привлекал не один десяток ученых. Святилищу было посвящено немало исследований, но загадочный образ строения так и не был до конца осмыслен. Чтобы понять архитектурное и семантическое содержание храма‑хранилища «Реком», вспомним некоторые моменты из культовой истории наших далеких предков. По немногочисленным описаниям античных историков мы знаем, что «...у скифов не в обычае воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса» (Геродот. 485-425 гг. до н. э., История IV. 59‑75), в честь которого собирались горы хвороста с водруженным «древним железным мечом». В более позднее время у алан кумир Арея (Ареса) представлялся в упрощенном виде, как «обнаженный меч», воткнутый в землю, и которому они «...с благоговением поклоняются, как Марсу (Римскому аналогу Ареса), покровителю стран, по которым они кочуют» (Аммиан Марцеллин, 333-301 гг., Деяния, книга XXXI). Но такие святилища, как мы ранее выяснили, представляли второстепенные, переносные алтари-«кувæндон»-ы (другими они быть у не сидящих на одном месте кочевников и не могли).

Значит, у переносных алтарей-филиалов должны были быть где-то основные, первозданные храмы. И такие первохрамы должны были находиться в особых, защищенных местах, охраняемых надежным родственным и к тому же постоянным (оседлым) населением. Безусловно, в данном плане стратегической, надежной, постоянно находящейся во взаимоотношениях со скифо-сармато-аланской территорией, являлся Кавказ, который «...занимают простолюдины и воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственниками которых они являются...» (Страбон, 64‑63 гг. до н. э. — 23‑24 гг. н. э., Описание Кавказа, XI).

«...Пустынная дикая местность на самом краю земли, в стране скифов. Суровые скалы уходят за облака

своими остроконечными вершинами...» (Эсхил, трагедия «Прикованный Прометей». Легенды и мифы древней Греции, стр. 63)

«... Там на твердой земле Китандской, из гор Амарантов,

Из далекой дали, и по всей равнине киркейской

Свой широкий ток в море водоворотный льет

Фазис (Рион)

И, корабль к устью этой реки подгоняя, твердыни

Вы Эита узрите Китейского, также Ареса

Рощу, тень, где царит, Руно в ней на самой вершине

Дуба висит, и чудище-змей невыносного вида

Взоры водит кругом, зоркий сторож, и день ли то будет

Или же ночь, не смыкает сон сладкий, очей его наглых...»

(Апполоний Родосский, III в до н. э., Аргонавтика, предсказания Финея, II, 369-425)

Итак, перед нами предстает воспетое поэтами античной древности легендарное описание непереносного храма Ареса, охраняемого «...постоянно бодрствующим драконом» (Апполодор, II в. до н. э.).

А теперь, чтобы понять, какое отношение имеет «непереносной» первозданный храм Ареса к первозданному Рекому, детально изучим конструктивную форму интересующего нас храма‑хранилища, бывшую до капитальной, первой научной реставрации святилища в 1936 году под руководством Е. Г. Пчелиной.

При внимательном изучении фотографий начала XX века (снимки Вертепова Г. А. 1903 г. и Щебровского 1906‑1911 гг. и др.) мы обратили внимание на существенные различия в конструктивном образе дореставрационного святилища с ныне существующим. В первую очередь, в глаза бросается явное расхождение в количестве и форме резных опорных столбов, а также в количестве фигурных консолей. Существующий ряд и других принципиальных расхождений заставляет нас предпологать о непреднамеренном (но, может быть, и преднамеренном) изменении облика святилища ввиду непонимания его символического таинства.

А иначе чем объяснить изменение количества консолей, опорных столбов и, к тому же, их форм? Ссылки на то, что крайние «грубые» столбы сделаны неумелыми мастерами3, некомпетентны как в понимании гармонии и эстетики специфичной местной архитектуры, так и в символизме осетинской идеологии.

Кроме того, неверны выводы о том, что боковые грубые нерезные столбы являются более поздней «местной самодеятельностью», якобы потому, что на рисунках В. Б. Пфаффа (1871 г.) и В. Ф. Миллера (1888 г.), более ранних, чем снимки Г. А. Вертепова (1903 г.) и Щебровского (1906 г.), этих столбов не существует. Действительно, упоминаемые столбы были установлены в 1901 году, во время единственной известной поверхностной реставрации храма местным населением, о чем упоминал начальник Владикавказского округа: «для сбережения Рекома от разрушения заменили сгнившие доски крыши новыми и подперли стены здания новыми столбами» (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 11). Но, во-первых, на обоих рисунках видна явная «идеализация», и потому неточность изображения храма. В глаза бросается искусственное выравнивание: «...на один бок подавшегося деревянного рубленного строения...», отмеченного на четверть века раньше в 1847 году В. С. Толстым (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 6). На самом деле, как могло так сильно покоситься зафиксированное на снимках строение за какие-то десять-двадцать лет, к тому же реставрированное в 1901 году?! Во-вторых, не говоря о массе неточностей, на рисунках не обозначены конструктивно важные, основные, видные детали, такие как: массивные желоба и несущие балки перекрытия. В-третьих,единственный резной столб, изображенный на обоих рисунках, находится на большом расстоянии от края крыши, что предполагает существование когда-то еще по одному столбу, ближе к краям крыши, которые, вследствие более уязвимого от воздействия осадков расположения, могли ранее других (внутренних столбов) разрушиться. В-четвертых, невозможно, чтобы местное население, с трепетом относящееся к древней святыне, могло что-то изменить в конструкции Рекома. Например, количество опорных столбов и консолей. Вероятнее всего, местные реставраторы не тронули ни одной целой конструктивной детали храма, восстановили по обоим краям некогда бывшие на их памяти, или памяти старожилов, опорные столбы южного ската крыши. Допустимым могло быть некоторое изменение формы столбов, но количество столбов — ни в коей мере. Не могло измениться также количество консолей. А на северной стороне здания, заполненной делювиальными отложениями, образованными (неизвестно) одним селевым прорывом или несколькими малыми селевыми потоками, крыша фактически упиралась в земляной склон. Таким образом, сооружение в то время лишалось необходимости симметричного повторения опорных столбов с северной стороны (только в 1936 году под руководством Е. Г. Пчелиной площадка храма‑хранилища была полностью расчищена от селевых отложений, и появилась возможность восстановить северные опорные столбы). У тех, кто видел возрожденный в наши дни храм‑хранилище, может возникнуть вопрос: «А почему же у восстановленного уже нами сооружения все-таки по восемь опорных столбов и консолей?» На это мы отвечаем, что храм реконструировался по единственной имеющейся в архивах, реставрационной документации Б. В. Гнедовского, и отходить от научного подхода к воссозданию святилища мы не имели морального права — это, во-первых. Во-вторых, многие знания и открытия к нам приходили со временем, требовали больших исследований и на момент реставрации еще были неизвестны. Ну, а в-третьих, любое новое крупное деревянное сооружение требует со временем полной разборки и сборки здания, так как такие конструкции достаточно сильно оседают и «ведутся». Так вот, к моменту перебора (разборки и обратной сборки) здания наберется достаточный, научно обоснованный материал и, естественно, зданию будет придан соответствующий первохраму вид, оснащенный правильным числом опорных столбов, консолей, «птиц-наверший» и т. д. Между тем, дальнейшее осмысление идеи, заложенной в конструкции храма‑хранилища, открывает нам как неслучайность форм всех основных отдельных элементов сооружения, так и, в целом, давно забытый, неизвестный образ символического архитектурного решения.