Внутренняя тьма
- Давай, малышка. Соглашайся. Всё будет отлично.
Он целует меня в висок – как контрольный выстрел. Как последний аргумент, полирующий его нахальную усмешку, четко заявляющую: ты же веришь мне. Немыслимо! Конечно, верю.
Даже зная, что он чертов лгун и врет мне сейчас.
Капот машины слишком твердый и неудобный, я пытаюсь устроиться поудобнее, но всё равно слишком жестко даже через тонкую ткань платья и жесткую кожу его подстеленной куртки.
Отворачиваюсь, чтобы не смотреть на его самоуверенное лицо. И так хорошо знаю, что в сумерках, когда он закуривает, в его глазах отражается огонек. Это выглядит почти дьявольски. Ему нравится думать, будто он – порочный дьявол, хотя всего лишь человек, который едва окончил школу.
Он уверенно держит сигарету, жизнь и меня.
И я правда ощущаю себя агнцом, распластанным на жертвенном алтаре его машины. Правда, никто меня не приводил, я сама к нему частенько сбегала последние полгода. Как и сегодня.
Никогда еще он не предлагал сбежать насовсем.
Вокруг нас вьется мошкара, налетевшая с болот. Я лениво смахиваю насекомых с плеч и смотрю в сторону. Там, в обрамлении дубов, с которых свисают клочья испанского мха, стоит дом. Обычный старенький дом, который требует ремонта. А может, он с самого начала был таким неказистым, с тех времен, когда первые колонисты засеивали хлопком местные поля.
Дом зеленого цвета, который в сумерках начинает казаться болотным. Я смотрю на распахнутое окно, в котором бьется на ветру белая занавеска. Ее танец завораживает, хотя не могу не думать, что сейчас туда налетят насекомые. Возможно, дом арендовали. Они еще не знают, что жаркими луизианскими ночами стоит закрывать окна. Иначе налетят насекомые, а то и змея заползет.
Не могу не думать, что дом похож на мой собственный. Но таких белых занавесок отродясь не помню: если мать не пьет, ей не приходит в голову заниматься стиркой. Отца такие вещи не волнуют с тех пор, как он в могиле.
Раньше я пряталась в книгах. Ходила в школьную библиотеку и выбирала книги по корешкам: самая яркая наверняка самая интересная. Потом стала выбирать по аннотациям.
Его я тоже выбрала по корешку. Или он меня. А может, нам было суждено сойтись: как двум булавкам в сердце куклы вуду.
С ним я стала прятаться от реальности в кинотеатре. Он показал мне всю прелесть потертых сидений и магию дрожащего луча проектора. Он обожал приключения и фильмы, где герой преодолевает немыслимые трудности и в итоге обнимает красотку. Мне льстило, что он считал меня такой красоткой. Такой же отчаянной и потерянной, как он сам.
С густым лесом глубоко внутри. Как и у него. Густой темный мрак между стволов, покрытых мхом.
Его родители были хиппи – или так им нравилось считать. Травка интересовала их куда больше сына.
Он снова приближается в ореоле стрекота живности с болот. Я отвлекаюсь от окна и смотрю на его лицо. Он будто змей-искуситель, гибкий, нашептывающий, увлекающий за собой.
- Поехали. Давай сбежим. Мой старший брат давно в Новом Орлеане, он поможет. Нас ждут удивительные приключения!
Он так близко, что я могу видеть отражение внутреннего леса в его зрачках. Чувствовать пропахшее дешевым табаком дыхание. Оно путается в распятье на моей шее, накрепко переплетенном цепочкой с цветастыми бусами Марди гра.
Он нашептывает и зовет. Только не покинуть Рай, а оставить позади то, что слишком походит на Ад. Я целую его, провожу по липкой от пота шее и запуская руки ему в волосы. Обхватываю ногами в поношенных ковбойских сапогах.
- Да, - говорю я.
Его внутренняя тьма давно знает мою.