Свой идеал

   СВЯЗЬ СО МНОЙ В ТГК: L_Fisher шепчет...

    — Джисон?

   Это господин Минхо. 

    Вероятно, самое худшее, что может произойти между людьми — это то, когда посторонний человек видит твою уязвимость. Знали бы вы, как мне не по себе стоять застуканным перед учителем, который стал мне настолько дорог за такое короткое время... За это небольшое количество дней он стал для меня кем-то большим, чем просто педагог. С этим человеком мне удалось испытать целый спектр чувств, которые, кажется, не существуют во Вселенной — такие глубокие, искренние, порой даже сумасшедшие. С ним я понял, что даже за строгостью и холодностью строгого учителя скрывается чувствительный и ранимый человек, словно кот, который прячется под жесткой оболочкой, нуждаясь в душевных разговорах и понимании. Благодаря ему я начал осознавать, что веду себя совершенно необычно, что внутри меня происходят перемены, о которых раньше и не подозревал. Внутри меня возникло ощущение, что всё, что я слышу, вижу и чувствую — связано именно с ним, и это меня пугает и одновременно притягивает.

Я разобрался, что утренний рассказ матери о моей однокласснице и учителе, в обычной ситуации меня бы не взволновал так сильно. Не вызвал бы волнения, если бы не было на то очень весомой причины. А причина кроется в нём — в господине Минхо... Именно он стал для меня тем человеком, который разрушил мои привычные границы, заставил взглянуть на себя со стороны и понять, что внутри меня происходит. Теперь, когда я услышал голос позади себя... Он такой тихий, уверенный и одновременно слегка настороженный, я почувствовал, как сердце забилось быстрее. Я чертовски боюсь обернуться, чтобы посмотреть ему в лицо. Бояться его, этого внушительного, умеющего брать на себя ответственность человека, гибкого в общении и, кажется, очень тонко чувствующего настроение других. Он похож на стену, которая держит всё внутри, и одновременно — мост, который соединяет меня с чем-то очень важным. Мне кажется, что сейчас мне нужно что-то сказать, что-то объяснить, разобраться.

    — Мне нужно разъясняться. 

    Но почему именно ему? Почему я чувствую себя настолько уязвимым именно перед ним?

    Это потому что я влез в его личное пространство? И именно это позволило мне на самом деле донести до него тот дискомфорт, который он скрывал все это время? Кажется, я стал похож на открытый книжный переплет. Такой же уязвимый и беззащитный. Мне кажется, что после этой фразы мне стало еще страшнее, чем пару минут назад. Я не хочу, чтобы он оправдывался или пытался что-то объяснить, потому что в этом есть какая-то лишняя сложность, которая только усугубляет моё состояние. Я опустил руку, сделав это неосознанно, словно потерял контроль над собой, и точно так же опустил голову, словно пытаясь спрятаться или сбежать. Я зажмурил глаза, с дрожащей улыбкой, которая больше походила на шаблон, и повернулся к господину Минхо. Он казался для меня полной противоположностью: его выражение лица было спокойным, чуть нахмуренные аккуратные брови придавали ему строгость, взгляд был отведен в пол, словно он размышлял о чем-то важном, а рот приоткрыт, будто он хотел что-то сказать, но передумал, решив, что это будет лишним.

    — Я... — мне очень хотелось дать понять ему, что я готов слушать всё, что он скажет, что я не боюсь и не скрываю ничего. Но он не позволил мне вставить ни слова. Его широкая фигура медленно обошла меня, и я увидел, как он вставляет ключ в дверь кабинета. 

     В этот момент у меня сложилось ощущение, будто я зря стоял и настраивал себя на разговор. Как будто вся моя внутренняя подготовка оказалась напрасной. Почему он всё это время был в школе, если дверь кабинета так долго оставалась заперта? Что за игра? он специально выставил меня олухом, чтобы я почувствовал себя неловко и неуверенно? Или, может, всё было по-другому и он просто решил, что так лучше, чтобы я понял свою ошибку и осознал что-то важное?

     Внутри меня нарастало ощущение, что я лишний в этом мире, что весь этот спектакль для того, чтобы я почувствовал свою слабость и понял, насколько всё это сложно. И всё же, несмотря на страх и неуверенность, я стоял и наблюдал за тем, как он спокойно вставляет ключ, словно он знает, что делает, и не собирается меня никуда пускать просто так. Вся моя решимость казалась сейчас ничтожной по сравнению с его спокойствием и уверенностью. Почему он решил впервые за все мое прибывание здесь, запереть эту дверь? Почему он так сказал? И главное: почему я чувствую себя так уязвимо, как никогда раньше? Вопросы множатся в голове, а ответов всё нет. И в этот момент я понимаю, что всё только начинается.

    Когда мы прошли вглубь класса и встали по своим позициям, господин Минхо замолчал, барабаня пальцами по отполированному учительскому столу. Его взгляд был холоден и непроницаем, совсем не таким, каким я помнил его в тот вечер в центре. 

    —  Этой встречи не должно было быть, —  он придал словам особую выразительность, а для меня это выражение оказалось довольно жгучим, что и пробудило во мне гнев, который я старался унять быстрым покачиванием головы, будто соглашаясь с этими словами. — Я благодарен тебе за помощь, за то, что выслушал меня тогда... Но я надеялся, что мы забудем об этом. Договоримся, что ничего не было.

    Я усмехнулся, чувствуя, как внутри меня закипает настолько мощная буря, которую я не способен сдержать прямо сию секунду. 

   — Договоримся? Вы серьезно? Господин Минхо, я не понимаю. Я по-настоящему хотел помочь, и мне казалось, что я действительно помог. Теперь хотите просто вычеркнуть этот эпизод из моей жизни, как будто его и не было? Звучит нелепо.

    Минхо нахмурился. 

    — Это сложно понять, Джисон! Мои личные дела... Это мои личные дела. Я не хочу, чтобы кто-то знал об этом, тем более ты. Это может повредить моей репутации.

   — Вашей репутации? — переспросил я, не веря своим ушам. — То есть, ваша репутация важнее всего? А как же тот парень? Вы с ним поговорил? Вы последовали моему совету? — я даже не мог перебороть это ужасающее раздражение своим беспокойством за личную жизнь учителя. Было отчетливо слышно, как я хочу все ему ядовито выплюнуть, чтобы затмить былые надежды на мое молчаливое согласие, как у щенка, лишь бы угодить. — Нет, господин Минхо, я не согласен забыть об этом. Мне не все равно. Я хочу знать, чем все закончилось. И запомните, что мои чувства созданы не для ребячества.

   В классе повисла тяжелая тишина. Я представил, что будь здесь одноклассники, то по их лицам пробежала бы тень недоумения, они не понимали, что происходит между мной и господином Минхо. Но мне было бы плевать на их присутствие. Все мое нутро восставало против этой несправедливости, против его желания просто выкинуть меня из своей жизни после того, как я открыл ему свое сердце и предложил поддержку.

     — Ты не понимаешь, Джисон, — Минхо сделал шаг вперед, его голос звучал чуть тише, но в нем по-прежнему чувствовалась сталь. — Теперь это не просто личная проблема, это касается моей работы, моей карьеры. Если об этом узнают, то могут пойти слухи, с которыми придется отсиживаться в кабинете директора.

    — И это оправдывает то, что вы просто хотите все забыть? — я повысил голос, не в силах сдержать гнев. — Вы просто использовали меня, чтобы выговориться, а теперь хотите, чтобы я исчез?

     Минхо замолчал, его взгляд метался по классу, словно он искал выход из этой ситуации. Я видел в его глазах страх, но это не смягчило моего гнева. Я чувствовал себя обманутым, использованным, словно моя искренность была просто разменной монетой в его игре.

     — Я не хотел тебя использовать, Джисон. Пойми, я не могу позволить, чтобы это стало известно. 

    И тут он обнял меня... Это было неожиданно, настолько, что я на мгновение потерял дар речи. Его руки крепко сжали меня, и я почувствовал тепло его тела, которое контрастировало с холодом его слов. Это был первый раз, когда он позволил себе подобное проявление близости, и это только усилило мое замешательство.

   Что он делает? Ведь мы в школе, в классе, где в любой момент может кто-то войти. Последствия могут быть ужасными для нас обоих, особенно для него. Мои мысли метались в панике, я пытался осмыслить происходящее, но его объятия сбивали меня с толку. Это был жест отчаяния или искреннее проявление чувств?

     Я осторожно отстранился, заглядывая в его глаза. В них продолжал читаться некий страх, но теперь в них добавилась какая-то тоска, словно он сам не понимал, что творит. Его губы дрогнули, и я почувствовал, как его хватка на моих плечах ослабевает.

    — Извини, — вылетело из его губ. — Я не знаю, что на меня нашло. Ты просто узнал больше, чем должен был.

     Я не ответил. Я все еще был слишком ошеломлен его неожиданным порывом. В голове роились вопросы, и я не знал, с чего начать. Но одно я знал точно: эта ситуация становилась все более запутанной, и я не уверен, что хочу знать, чем все это закончится. Я не хочу слышать о том, как господин Минхо сойдется с тем парнем повторно. Для меня это не будет лучшей новостью. 

    Мои мысли метались в панике, я пытался осмыслить происходящее. Его объятия, казалось, говорили о чем-то совершенно другом, чем его слова. Они были теплыми, нежными, полными какой-то скрытой боли, которую я не мог понять.  Но порой я задумываюсь о том, что все утрирую на ходу, вырисовывая в голове совершенно иные рисунки... Но запах его духов, крепкий, древесный, окружил меня, заглушая холодный страх, который до этого сковывал меня. Я застыл, не в силах оторваться от него, не в силах вырваться из этого странного, двойственного объятия. 

    Минхо слегка склонил голову, не кладя на мое напряженное плечо, его дыхание коснулось моей шеи, вызывая мурашки. Я чувствовал биение его сердца, быстрое и неровное, как будто он сам был заложником своих же слов и действий. Наконец, он отстранился, его глаза были полны какого-то невыразимого страдания. Он выглядел разбитым, побежденным, и это зрелище еще больше сбивало меня с толку. Его объяснения, хоть и звучали правдоподобно, казались мне лишь частью более глубокой проблемы, которую он не решался признать. Господин Минхо что-то скрывал, что-то важнее его карьеры, что-то, что заставляло его идти на такие жестокие компромиссы. 

   — Джисон... — он раздраженно произнес мое имя повторно, сжимая кулаки, но его голос до сих пор был едва слышен. Он снова попытался достучаться до меня, но я отшатнулся, ведь доверие было потеряно, разрушено его холодными словами. 

    Как я могу верить ему теперь? Как я могу верить в искренность дружеского жеста, когда все противоречит проявленной жестокости ко мне? Я посмотрел на него твердо, стараясь сдержать свою обиду.

    — Вы правы, господин Минхо. Это касается вашей карьеры. Но это также касается и моего сердца, которое вы попытались сломать. И я не прощу вас за это. 

   Именно с этими словами я повернулся и покинул класс, оставив его в его одиночестве, которое, по моему мнению, он заслужил.  Я шел по коридору, чувствуя вызванную тем пустоту внутри. То объятие осталось со мной как горькое напоминание о невозможности, о боли и о несправедливости, с которой я не знал, как бороться. Я понимал, что приходит очередь тому, чтобы прекратить фантазировать в своей голове и надумывать противоположные сюжеты с преподавателем. По неизвестной мне причине, мой мозг воспринял господина Минхо по другому. Он казался мне близкой родственной душой, которой я мог бы доверить многое, но, к счастью, я не поделился с ним ничем. Теперь мне придется самим разобраться с этой несправедливостью по отношению ко мне, с этим чувством предательства. И пусть его карьера процветает, а мое сердце будет лечить свои раны без его помощи. Это станет для меня жестоким, но ценным уроком. Уроком о том, что не все тепло искреннее, и не вся близость означает дружбу.

   — Может, остановишься уже, бездарь? 

   Оказывается, Феликс догонял меня все то время, пока я быстрой походкой направлялся к выходу, раздумывая о прошедшем разговоре. Но почему-то  не хотелось тормозить. Не хотелось ни с кем контактировать из-за проснувшейся раздраженности, которая овладела моим разумом прямо там. В том кабинете математике, куда мне будет очень противно заходить в следующий раз. 

   Феликс чуть ли не хныча, останавливает меня с помощью грубой силы, хватая за запястье. Я не испугался, но сопротивлялся. Не люблю, когда в таком состоянии меня кто-то трогает и пытается разобраться, что произошло. И стоило посмотреть в мои глаза, как парень поджал губы, мотая головой. 

   — Пошли присядем на дорожку. А то вдруг машины нас собьют, — он потянул меня на улицу, чтобы мы присели на лавочку, установленную напротив самой школы. Освободив свою спину от рюкзака, Феликс грохнулся на поверхность, не рассчитав силу. Теперь он протяжно стонет и поглаживает свою больную пятую точку, пока я наблюдаю за этим бездельником. 

   — И кто из нас теперь бездарь? — даже не смотря на то, что над тем можно было поиздеваться, я пробубнил лишь одну фразу, ожидая дальнейших действий от товарища, который никак не может теперь нормально усесться. 

   — Я, пожалуй, постою...

   Тучи нависали над нашими головами, окрашивая небо в серые тона, отбирая красочность природы. Этот цвет всегда нравился и радовал глаз, но в этот раз даже наступающий дождь не помог мне отойти от разочарования. Птиц не видно, а значит, им придется прятаться под ветками деревьев или в смастеренных ими гнездах, переживая очередной удар погоды.

   — Меня поражает одно: ты иногда находишься в своем вакууме, игнорируя окружение. И в этот раз твой глюк оказался мощнее. Почему хмурым вышел? 

   — Повздорили. 

   — То есть, ты что-то и правда натворил? 

   Я жадно набрал в легкие воздух, захотев огрызнуться, но сдержал тыл.

   — Я же объяснял. Мы столкнулись, когда господин Минхо, вроде как, расстался со своим парнем. Успел дать ему совет, как лучше поступить с... Хэвоном? Или как того мерзавца звать?.. 

   — Хэвон? — думал, почудилось, что Феликс что-то вспомнил, услышав это имя, но не промахнулся с догадкой. Он точно что-то знает...

   Я быстро кивнул, задирая ноги на лавочку, поджимая и обхватывая их руками. Я смотрел на лицо Феликса, на котором точно читалось удивление. В раздумьях даже посмотрел на главный выход, откуда могут показаться другие учащиеся. 

   — Мне кажется, или я уже встречал это имя? 

    Феликс медленно и нерешительно сгибает пальцы, словно пытаясь найти опору в своих мыслях. Он оперся на ручку лавочки, слегка наклонившись вперед, и задумчиво уставился в одну точку, словно видит там нечто важное, скрытое за мраком. Его глаза будто теряются в пространстве, взгляд становится расплывчатым, а мысли разбросанными по всему полю его сознания, не давая сосредоточиться ни на чем конкретном. Он медленно вздыхает, словно пытается облегчить внутреннее напряжение, и при этом его дыхание становится чуть глубже, чуть медленнее. То и дело моргает, словно пытается проснуться или вернуться в реальность, которая сейчас кажется слишком далекой и недосягаемой. Его рука медленно поднялась, чтобы провести по лбу. Да в его голове прокручиваются разные сценарии, слова и возможные последствия, а он, словно затянутый в туман, пытается выбраться из этого лабиринта, размышляя, стоит ли идти дальше или лучше остановиться, подождать или действовать. В его взгляде — смесь задумчивости, тревоги и легкой растерянности, словно он не уверен, что именно должно стать следующим шагом, и все его мысли — это лишь тень того, что он хотел бы понять.

   — Этот Хэвон... он в одном из самых лучших университетов Сеула. И когда он учился здесь, будучи находясь в двенадцатом классе, ему признался в симпатии господин Минхо. Хэвон еще с кем-то мутил, пока Минхо страдал, как собака. Вроде, тот парень богатенький, и Минхо из-за этого бесился, — выпалил Феликс, даже не глядя на меня. Внутри все похолодело. Так вот, значит, как все обернулось. — Тогда господин Минхо только устроился сюда преподавателем, если не ошибаюсь.

    Я отпустил ноги, ставя их на землю. Нахмурился, сжимая кулаки. Значит, Минхо не только переживал из-за расставания, но и страдал из-за предательства. И я влез со своими советами, как последний идиот.

    — Феликс, ты уверен? – спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Он кивнул, не отрывая взгляда от школы.

    — Как дважды два. Все об этом судачили, но Минхо, как обычно, никого не слушал. Верил в сказки. А потом бац – и его кинули тогда. Тогда и признался всем, что бегает по мальчикам. Но раз ты говоришь, что он поссорился совсем недавно с каким-то Хэвоном, ты уверен, что это тот парень, про кого я говорю?..

    Я молчал, переваривая информацию. Беззвучность затягивалась, давящей пеленой окутывая пространство между нами. Слова Феликса эхом отдавались в моей голове, складываясь в картину, далекую от той, что я себе представлял. Минхо, страдающий от неразделенной любви, преданный... Все это казалось каким-то сюрреалистичным кошмаром. Я, наивный дурак, влез со своими советами, усугубив и без того непростую ситуацию.

    — Возможно, это просто совпадение, — пробормотал я, пытаясь ухватиться хоть за какую-то соломинку надежды. — Хэвон – не такое уж и редкое имя.

    Феликс усмехнулся, качая головой.

    — Вряд ли, Джисон. Этот Хэвон – тот еще фрукт. Слухи о его похождениях до сих пор ходят по его университету. Не думаю, что Минхо связался с каким-то другим Хэвоном, когда есть этот, проверенный временем... Предатель.

    Я почувствовал, как внутри меня закипает злость. Злость на Хэвона, на Минхо, на себя самого. На Хэвона – за то, что причинил боль Минхо. На Минхо – за то, что вновь поверил в сказку, которая разбила его сердце. И на себя – за то, что оказался таким слепым и невнимательным.

   — А по фото узнаешь? 

   — Нет, я ни разу не встречал его в реале... А про имя совсем позабыл. Это ты натолкнул меня.

     А если это все-таки правда? Как Минхо мог снова довериться этому человеку? Неужели боль прошлого ничему его не научила? И как я мог быть настолько слеп? Я ведь видел, что Минхо что-то скрывает, чувствовал его напряжение, но не смог докопаться до правды.

    — Нужно что-то делать, — пробормотал я, скорее себе, чем Феликсу. — Я не могу просто стоять и ждать, когда сама правда вскроется.

    Феликс вздохнул, похлопав меня по плечу.

    — Ты, конечно, герой, Джисон, но думаю, Минхо сам должен разобраться в этой ситуации, если это тот самый, о ком мы думаем. Он взрослый человек и сам выбирает, с кем ему быть. А вмешиваться в чужие отношения — дело неблагодарное. Особенно когда речь идет о Минхо. Он ведь упрямый, как осел, бывает. Но если тебе станет легче, можешь просто быть рядом. Иногда это самое важное.

   Быть рядом? После того, что тот наговорил мне в четырех стенах класса? Желание отсутствует...

   — Раз ты говоришь, что об отношениях господина Минхо и Хэвона узнали многие, то эта новость пролетела и до директора с остальными учителями, верно? Что происходило с Минхо? Он же должен был понести это какое-то наказание... И обычно за такое дают увольнение.

   — Точно, долетела, — Феликс кивнул, задумчиво почесывая подбородок. — Но ты же не знаешь нашего директора. Ему лишь бы школа набирала обороты. А господин Минхо... Он же звезда школы, как ни крути! Ученики его многие обожают из-за внешности и голоса, родители в восторге от подачи материала. Замену ему днем с огнем не сыщешь, ведь личность востребованная. Да и Минхо тогда все отрицал, говорил, что это просто сплетни завистников. Вроде как, доказательств у них не было, а на одних слухах увольнять не стали. Плюс, его тогда поддержали некоторые учителя, которые видели, как он старается. В общем, выкрутился. Но в дальнейшем признал свое предпочтение... Парни, как и я.

    Я усмехнулся. Минхо вышел сухим из воды. Но какой ценой? Сколько боли он пережил, скрывая свои чувства и отбиваясь от чужих пересудов?

    — И что, после этого все затихло? — спросил я.

    Феликс пожал плечами.

    — Ну, как тебе сказать... Шептались еще какое-то время, конечно. Но потом все утихло. Минхо стал более замкнутым, осторожным, потому и кажется ледышкой. Старался не давать поводов для новых сплетен. А потом и вовсе забил на все. Преподавал себе дальше, и все. До тех пор, пока не появился ты.

    Я почувствовал, как кровь приливает к щекам. Я не понимаю, как мое появление в жизни Минхо, могло сыграть какую-то роль? И я не уверен, что это к лучшему в реальности.

    — Он обнял меня... Сам... 

   — Что, прости? — переспросил блондин, не веря своим ушам. Феликс удивленно вскинул брови.

    — Ну да. Недавно в кабинете и после ссоры с этим Хэвоном. 

   — Господин Минхо не из тех, кто проявляет нежность просто так. Обычно он держит всех на расстоянии вытянутой руки, ведь учитель. А тут вдруг обнял тебя? Значит, ты ему не безразличен, Джисон. Просто он боится. Боится снова обжечься, как тогда. Такое же может быть. О чем вы говорили?

Сердце бешено заколотилось в груди. Слова Феликса звучали как гром среди ясного неба. Я не понимал, что происходит. Минхо, замкнутый и осторожный, вдруг проявляет ко мне знаки внимания? Неужели он действительно видит во мне что-то большее, чем просто ученик? Или это просто минутная слабость, вызванная болью от предательства?

    — Может, ему просто нужна была поддержка, — пробормотал я, стараясь не поддаваться охватившей меня надежде. — Он ведь был расстроен.

    Феликс усмехнулся.

     — Может быть. Но я все равно думаю, что у вас особенная связь. Иначе он бы не стал открываться тебе. Минхо не доверяет кому попало. А тебе доверился. Подумай об этом.

Я задумался. В словах Феликса была доля правды. Минхо действительно вел себя со мной иначе, чем с остальными. Он делился своими мыслями, своими переживаниями. Он даже обнял меня. Но что все это значит? После всего, что я узнал, я чувствую себя еще более растерянным и неуверенным, чем прежде.

   — О чем вы говорили?

   — Он сказал, чтобы я забыл про ту встречу вечером. 

   Феликс резко прильнул ко мне, сев на лавочку, совсем позабыв про больное место. 

   — Ай! Вот оно! Вот! Ханни, он пытается выстроить между вами барьеры, чтобы на всякий случай избежать между вами ранее допущенных ошибок его начала карьеры! И ты, если хочешь глазки ему строить...

   Он не успел договорить, как я внезапно оборачиваюсь на него и накланяюсь корпусом назад, будто от того воняет. Мое лицо было возмутимым или удивительным... Сам не понял, что же за эмоция проскочила.

   — Кто глазки строит?! Я?!

   — Ну не я же! Не мешай. Так вот, если ты хочешь строить с ним в будущем отношения, то вперед брыкаться в ответ этим ограждениям. Покажи, что ты готов быть рядом и закрыть глаза на подобный выходки со стороны учителя.

    — Ладно, — сказал я, стараясь отогнать от себя мрачные мысли. — Хватит копаться в бреднях. Нужно подумать, что делать дальше. Если это тот самый Хэвон, нужно как-то открыть Минхо глаза.

     Но как? Прямое обвинение, скорее всего, вызовет лишь отрицание и еще большее отстранение. господин Минхо — человек, привыкший держать все под контролем, и любая попытка нарушить его тщательно выстроенный мир, вероятно, будет воспринята как личное оскорбление. Нужно действовать осторожно, подбирая ключи к его восприятию. Возможно, стоит начать с малого — с ненавязчивых вопросов о Хэвоне, с попыток выяснить, что именно беспокоит моего учителя. 

     Феликс, заметив мою задумчивость, положил руку мне на плечо. 

     — Не перегружай себя, Ханни. Всему свое время. Главное — не торопи события. И помни, ты не один.

     Его слова прозвучали неожиданно утешительно. Я кивнул, чувствуя, как напряжение немного отступает. Впереди меня ждала сложная задача, но теперь я знал, что не должен справляться с ней в одиночку. И, возможно, именно эта поддержка, эта незримая связь, и была тем самым ключом, который поможет мне разобраться в запутанной ситуации и, возможно, спасти господина Минхо от самого себя.

   — Подожди, а где Адина?

   — Она не стала тебя ждать, поэтому пошла с подругой. А что?

   После такого поворота в моей жизни, я подумал, что пора и книгу про себя писать, но, на самом деле, некогда шутить. Нет, ну вы представляете? Внезапно, словно прорвало плотину, я почувствовал, как во мне проснулась решимость. Хватит колебаться и строить догадки. Нужно взять себя в руки. Нужно действовать. Я резко поднялся с лавочки, отбросив в сторону все сомнения и страхи. Взгляд мой устремился прямо на школу, где только что прозвенел очередной звонок, возвестив о начале очередного урока. Внутри все сжалось от осознания, что сейчас я собираюсь совершить нечто, что может изменить все.Я принял решение. Нужно подойти к господину Минхо и извиниться. Чего бы мне это ни стоило. Я знал точно, что преподаватель мне симпатизирует не как педагог, а человек. По крайней мере, как друг, которого хочу поддерживать и не торопить события. Нельзя позволить, чтобы его жизнь катилась по наклонной. 

      — Мне пора, — сказал я Феликсу, который с интересом ждал моего ответа. — Спасибо.

     Он кивнул, понимающе глядя на меня. И я направился в кабинет господина Минхо, не обращая внимания на то, что сейчас идет урок. Каждый шаг отдавался гулким эхом в тишине школьного двора. А зайдя в кабинет, я остановился в дверях, глубоко вдохнул и произнес, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

    — Господин Минхо, можно вас на секундочку?

    Этот класс точно узнал меня. Встречал я многих, а новость о том, как в учебном учреждении появился еще один красавчик, разлетелась крайне быстро. Эти люди отвлеклись от своих тетрадей или скрытых телефонов под партами, лишь бы поглазеть на меня вблизи, рассмотреть каждую морщинку на моем лице. Учащиеся принялись обсуждать. Только что? Двое выбранных — столкнулись друг с другом? Будем драться, или что по их мнению должно произойти, чтобы начать так бурно перешептываться и смеяться? 

   Я стоял стойко, уверенно на вид, но душевно побит. Так уверял себя в том, что не подойду к нему сам, а теперь стою и жду его буквально через пятнадцать минут. Чувствую себя раздетым, когда его озадаченный взгляд разглядывал меня издали... Почему продолжает стоять? Почему я должен повторять, чтобы подошел и поговорил со мной еще раз? 

    Я заметил, как господин Минхо, словно бы изолировавшись от происходящего, продолжал молчать, отвлеченный от урока, игнорируя мой призыв. Его хладнокровие было завидным — он знал, что я тут, и одновременно откровенно не интересовался. Это было ему не впервой: его наигранный темперамент создавал эффект непробиваемой стены, через которую трудно было пробиться. Он оберегал себя от учеников, как когда-то опрометчиво позволил сблизиться с Хэвоном.

    В классе постепенно начинали раздаваться шепоты и хихиканья. Кто-то уже вытаскивал телефон, чтобы запечатлеть момент. Во всем виновата красота! Я инстинктивно почувствовал, как окончательно теряю уверенность перед объективами их камер. Бросить вызов взгляду учеников и сохранить невозмутимое лицо казалось ныне невыполнимой задачей. Чуть позже меня накрыла волна смущения, и, не в силах сдержаться, я рванул с места.

    Собрался смело подойти к первым партам, но вдруг почувствовал, как ноги стали словно парализованными — преграды и ловушки ожидали меня в этом классе. Удержался за край стола и чуть не споткнулся, когда перешагнул через заброшенные на пол тетради. Наконец, все скользит немного иначе. На мгновение я растерянно посмотрел на учителя, к которому так стремился — будет ли у меня возможность извиниться?

    В этот самый момент, казалось бы, немыслимое: господин Минхо, очевидно, решив, что дурачества хватит, встал и быстро подошел ко мне. Его выражение лица, хоть и оставалось сдержанным, выдавало внутреннюю борьбу. Он понял, чего я хочу, и всё же в его глазах читалось желание идти на контакт.

     — Закрыли рты, девятый "Г". Вам крышка, бесстыжие, — произнес он, останавливая класс своими резкими словами. Это было словно ритмичное танцевание власти, заставляющее учеников замереть и, наконец, устранить кричащие шепоты. Он взглянул на меня, и в его глазах блеснуло понимание: я всё-таки мог рассчитывать на диалог.

     Тихо вздыхая, я с облегчением посмотрел на двери. Наконец, его рука потянулась ко мне, и, почувствовав поддержку, я вышел за пределы класса, готовясь говорить. 

   В коридоре стояла привычная звенящая тишина, контрастирующая с гулом, оставленным в классе. Господин Минхо молча указал на место, куда лучше всего стоит отойти, и я послушно прошел вперед, опускаясь около стены, чувствуя, как дрожь постепенно покидает тело. Он присел рядом на корточки, сохраняя дистанцию, но уже не ту неприступную, что в классе.

    — Что это было, — наконец произнес он, и в голосе прозвучала усталость, а не гнев. Я набрал в грудь воздуха, собираясь с духом. 

    — Я... Мне просто нужно было извиниться, — пробормотал я, избегая его взгляда. 

   — Ближе к делу.

    Я поднял глаза, встречаясь с его взглядом. В них не было злости, скорее растерянность и... Беспокойство? Когда я стал легче прочитывать его по глазам?

    — Я не хотел... Я просто... Я был не прав. То, что я сказал, это... Я погорячился. И мне жаль, что причинил вам боль.

     Минхо молчал, рассматривая меня. Я видел, как он борется с собой, пытаясь найти нужные слова.

     — Джисон, я тоже не был честен с тобой до конца. Эта ситуация правда не детская. Я не могу всего тебе рассказать, но поверь, я не хотел тебя обидеть. И я благодарен тебе за то, что ты сделал. Очень благодарен.

    Он протянул руку и коснулся моей. Его прикосновение было легким, почти невесомым, но оно все равно пробило меня дрожью. Я посмотрел на наши руки, на его длинные пальцы, обхватившие мою ладонь. И вдруг почувствовал, что гнев отступает, сменяясь чем-то другим. Что-то вроде упования. Или, может быть, просто облегчение.

     — Вы говорили с Хэвоном? — спросил я, не отрывая взгляда от наших рук. — Хочу знать.

   — Нет. Мы договорились о встрече завтра. 

   За стенами школы внезапно разразилась гроза. Раздались громкие раскаты грома, и словно по заказу — начался проливной дождь. Звуки ливня быстро затопили улицу, превращая асфальт в зеркало, отражающее мрачное небо и яркие молнии. Капли с шумом били по крышам, стеклам и земле, создавая ощущение, будто весь мир погрузился в водяную пелену, скрывающую всё вокруг.

    Пока мы сидели в минутном безмолвии, погружённые в свои мысли, этот шум и грохот казались мне словно продолжением моей внутренней бури. Кажется, даже погода решила выразить всю мою неуверенность и смятение — такой же сильный и внезапный шторм, разыгравшийся за пределами моего сознания.

    Господин Минхо, заметив мой задумчивый взгляд, поднял глаза и, после короткой паузы, произнёс:

    — Тебе пора возвращаться домой. Меня ждет класс.

     Но, когда он поднялся и повернулся к окну, чтобы взглянуть на бушующий за стеклом дождь, его лицо внезапно изменилось. Он развернулся и коротко добавил:

    — Жди. Сейчас вернусь.

    Я посмотрел ему в глаза, не совсем понимая, что происходит, и почувствовал, как внутри загорается странное тревожное предчувствие. Через минуту он исчез за дверью, и мне пришлось ждать, стоя под дверью и слушая дождь, который словно напоминал о непредсказуемости всего происходящего.

    Через несколько минут учитель появился снова, держась за рукоять классического чёрного зонта. Он протянул мне зонт и сказал спокойным голосом:

    — Возьми. Я заберу его после работы у тебя дома. Адрес?

     — Спасибо, — сказал я, принимая зонт. Мои пальцы коснулись его руки снова, и в этот момент я почувствовал легкую волну тепла, проходящую по телу. И в этот момент я понял, что, несмотря на все происходящее, он тот, кто заботится — и это немного успокаивало в эту бурю, которая бушевала не только за стенами школы, но и внутри меня.

    — Адрес... — Я замялся, осознавая всю значимость этого момента. — Это... Улица Мендон, дом 49/2, первый подъезд, квартира девять.

   — Записал, — сказал Минхо, уставив свой взгляд в экран телефона, где быстро записывал данные под мельком дрожащую диктовку. — Не забудь закрыть зонт, когда дойдёшь до дома.

   Я кивнул, чувствуя, как стянутые эмоции начинают отпускать. Страх перед тем, что будет дальше, смешивался со странным ощущением поддержки, которое я исчерпал только что, когда взглянул в его глаза.

    — Будь осторожен. 

    — Спасибо вам еще раз, — я попытался звучать уверенно, хотя всё ещё чувствовал дрожание в коленях.

    Минхо похлопал на последок меня по плечу. Развернулся и покинул меня, оставляя одного с шумом мною драгоценного дождя.

     Я посмотрел в окно, а там яркие молнии продолжали разрывать мрак, а дождь не собирался прекращаться. И всё же, несмотря на бурю, внутри меня что-то изменилось. Я не знал, что нас ждёт впереди, но сейчас я чувствовал, что будущее немного светлее.

    И с этим чувством я вышел на улицу, открыв зонт, погружаясь в серую пелену дождя. Все налаживается.

   Мне удалось пройти пару метров, как из-за своей любви к дождю я решил дойти до дома пешком. Подумал, что лучше всего будет отложить зонт в рюкзак, чтобы с легкостью начать бежать по асфальту, мчась к дому. Каждая капля, падая на кожу, казалась мне особенной, словно напоминание о том, что дождь способен принести радость и вдохновение. В этом движении, в шуме капель и свежести воздуха, я чувствовал себя свободным, словно весь город стал моим личным приключением.

    Ливень грубо омывал улицы, делая все вокруг более темным, отбирающим насыщенность жизни. Ветер слегка трепал мои волосы, а прохлада пробуждала во мне ощущение живости и энергии. Я наслаждался каждым мгновением и ощущением легкости, когда ноги сами ведут тебя вперед, и мыслями, бродящими в такт каплям. В этом путешествии пешком я чувствовал, что становлюсь частью этого дождливого города, его ритма и дыхания. И именно в такие моменты я понимал, насколько важна для меня эта любовь к дождю — ведь он способен превращать обычный день в маленькое приключение, наполняя сердце особым теплом и вдохновением.

   Но вот, дорога вывела меня к мосту над дорогой. Я представил проезжающие машины в виде реки, которая обычно тихая и задумчивая. Теперь же она превратилась в бушующий поток. Капли дождя, словно хрустальные бусины, разбивались о перила, создавая симфонию падающих звезд. Я остановился, завороженный этой картиной, и представил, как мои мысли, словно кораблики, уплывают вдаль по бурной реке, унося с собой все тревоги и сомнения.

   — Дождь смывает не только пыль с улиц, но и печаль с души, — прошептал я, вспоминая слова знакомого из родного города, потерявшего с ним связь. И правда, каждый вдох наполнял меня ощущением обновления, словно я заново рождался под этой небесной купелью. 

    По мере приближения к дому, ливень усиливался, превращая улицы в зеркальные коридоры, отражающие небеса и здания. Казалось, будто я иду по звездной реке, где каждая капля — это отражение далекой галактики. Я поднял голову, подставив лицо потокам воды, и почувствовал, как они смывают усталость и напряжение, словно целительный бальзам.

    Наконец, я добрался до дома, промокший до нитки, но счастливый и обновленный. Дождь оставил на моей коже свой поцелуй свежести, а в сердце царило теплое воспоминание о прогулке в одиночестве, которое подарила мне этот неповторимый ливень. 

   — "Не концентрируясь на тоскливость такой погоды, именно такие моменты делают жизнь ярче и насыщеннее," – подумал я, входя в дом и оставляя за порогом шумный, но прекрасный мир дождя.

   Переступив порог, я почувствовал, как тепло домашнего очага окутывает меня, словно мягкое одеяло. 

   — Я дома! — вырвалось у меня, и эхо моего голоса растворилось в уюте коридора.

    Из кухни вышла мама, в ее глазах отражался редкий свет, а на губах играла мелкая улыбка. 

   — Ох, ты весь промок! Как воробей, попавший под дождь, — проговорила она, приобнимая меня за плечи. Ее прикосновение было подобно солнечному лучу после долгой непогоды, согревающее и ласковое.

   Моя мама очень любила такую прохладную и влажную погоду, потому и настроение улучшалось как по щелчку пальцев.

    В этот момент из гостиной вышел отец, облаченный в рабочую одежду. 

   — Ну что, любитель водных процедур, как улов? — пошутил он, подмигнув мне. В руках у него были ключи от гаража, и в его взгляде читалось предвкушение работы в своем "царстве железных коней", как он любил называть гараж. — Пользуюсь моментом выходного дня, — добавил он с улыбкой, напоминая мне о его неугасающей страсти к автомобилям.

    Я улыбнулся в ответ, чувствуя, как домашнее тепло и забота близких наполняют меня силой и радостью. Дождь, казавшийся таким могущественным снаружи, здесь, в стенах родного дома, отступил, уступив место любви и уюту. Жизнь, как красочная мозаика, складывалась из маленьких моментов, где каждый дождь, каждая улыбка и каждое прикосновение имели свою ценность, делая ее ярче и насыщеннее.

   Папа чуть не забыл на прощание поцеловать свою жену, чтобы та сильно не скучала по своему возлюбленному. Он приблизился к ней на шаг, а та сразу же прильнула в легкие, но прочные на вид объятия, в которых она всегда таяла как лед под палящим солнцем. Ее губы, словно лепестки роз, коснулись его щеки, оставив легкий след нежности, словно бабочка, присевшая на миг. Опередила мужа, тем самым удивляя того, не забыв вызвать ухмылку. Я невольно замер, наблюдая за этой сценой. Моя обычно лаконичная и вспыльчивая мама, вдруг, словно расцвела, превратившись в юную девушку, влюбленную до безумия. Это было так необычно, что я почувствовал легкий дискомфорт, как будто заглянул в замочную скважину чужой тайны.

   Папа, в ответ, прижал ее к себе крепче, словно боясь отпустить. В его глазах я увидел отражение целой вселенной, наполненной любовью и благодарностью. Он что-то тихо прошептал ей на ухо, отчего она зарделась, как спелый персик. В этот момент они казались единым целым, двумя половинками, нашедшими друг друга сквозь бури и невзгоды.

    Я вдруг осознал, что за годы, проведенные вместе, они не растеряли той искорки, что когда-то вспыхнула между ними. Наоборот, их любовь, словно старое вино, с годами становилась только крепче и насыщеннее. И в этом заключался секрет их долгого и счастливого брака.

    Я украдкой вышел из коридора, оставив их наедине. Дождь за окном неизменно лил, и сквозь серые тучи пробились первые лучи солнца, словно благословляя их союз. Внутри меня разлилось тепло. Я понял, что истинное счастье заключается в простых вещах: в любви близких, в уютном доме и в умении находить радость в каждом мгновении.

   Тихий щелчок замка возвестил об уходе отца, словно перерезал невидимую нить, связывающую нас всех. Едва я успел сделать пару шагов, как услышал голос матери, прозвучавший мягким колокольчиком в тишине коридора: 

   — Сынок, иди сюда!

    Я вернулся, заглянув в приоткрытую дверь прихожей. Мама стояла у вешалки, поправляя упавшее пальто. Ее силуэт, очерченный тусклым светом, напоминал нежную акварель. 

   — На улице дождь, да еще и ветер пронизывающий. Бегом принимать теплый душ, чтобы не подхватить простуду. Пусть вода смоет всю хандру. Заболеешь — лечить не буду.

    В ее голосе уже звучала прежняя строгость, что я почувствовал себя маленьким мальчиком, укрытым от всех невзгод мира под материнским крылом.

    Я кивнул, понимая, что спорить бесполезно. Мама всегда умела проявлять свою любовь через заботу, наподобие лекаря, исцеляющего душевные раны словами. 

   — Иди скорее. Мне ребенка со шмыгающим носом не хватало, – она подтолкнула меня в сторону ванной комнаты, — А я пока чай заварю с медом и лимоном. Лекарство от всех болезней, сам Гиппократ прописал!

    Под струями горячей воды я почувствовал себя змеей, представляя, что сбрасываю старую кожу. Каждая капля, словно маленькая иголочка, покалывала и оживляла, возвращая к жизни. И пока пар наполнял ванную комнату, за окном стихал дождь, продолжая уступать место солнцу, пробивающемуся сквозь облака. 

   Мысли, до этого клубившиеся вихрем, начали обретать форму, будто туман над озером, постепенно рассеивающийся с первыми лучами. Горячая вода смывала не только физическую грязь, но и ментальную усталость. Чувствовал, как вопросы покидают тело, утекая вместе с водой в сливное отверстие.

    В зеркале, запотевшем от пара, отражался силуэт, размытый и неузнаваемый, как воспоминание о далеком прошлом. Я словно заново рождался из этой водной стихии, готовый встретить трудности с чистым разумом и свежими силами. 

    Вдруг, вспомнилась строка из старой песни: "Жизнь – это лишь миг между прошлым и будущим". И в этот самый миг, под струями теплой воды, ощутил полноту бытия. Как будто все проблемы и заботы остались за дверью ванной комнаты, давая править ощущению легкости и свободы.

    Я въелся ногтями в кожу головы, расталкивая по сторонам множество темных корней волос, приобретавшие из-за потока воды чуть ли не черный цвет. Я запрокинул голову, стоя под душем, подставляя лицо под струю воды, стекающую по моему голому телу, которое постепенно покрывалось отрядами мурашек, взбудораживая мой не до конца очищенный разум. Раскрыв рот и впустив бежащую воду в полость, вдохнул полной грудью, жмуря глаза. Опуская руки к шее, стал массировать ее, добавляя поглаживания, чтобы не переусердствовать с грубостью. В голове возник образ господина Минхо и я быстро распахнул ресницы, допуская глазному яблоку словно высыхать под напором воды...

     —"Что это было?.." — задал себе лишь один вопрос, который смог выбить меня из колеи, заставляя метаться из стороны в сторону в воображении, пытаясь разобраться с этой глупостью. Вода, обрушиваясь на лицо, смывала не только мыло, но и остатки навязчивого образа.

   Господин Минхо, с его идеально выверенной прической и холодной, отстраненной улыбкой, почему-то возник в моей голове посреди обычного утреннего душа. Абсурд. Абсолютно нелепый, внезапный и совершенно не объяснимый всплеск. 

    Я снова запрокинул голову, наслаждаясь контрастом горячей воды и прохладного воздуха, который проникал в ванную комнату сквозь открытое окно. Капли воды, стекая по шее, оставляли за собой след прохлады, смывая напряжение, которое начало накатывать после неожиданного видения.

    Я попытался проанализировать ситуацию. Господин Минхо – мой учитель, строгий, требовательный, но ведущий со мной крайне мягко. Он человек, с которым я взаимодействую не только в рамках профессиональной деятельности. Между нами присутствует личное, но словно виснет над нами намек на какие-либо отношения, выходящие за рамки "начальник-подчиненный". Это же не просто из-за моей руки, которая прошла будто тысячу лет назад? Почему именно сейчас, под струями воды, он так неожиданно возник в моей голове? Может, стоит уснуть? 

    Я выключил воду, направляясь к полотенцу, висящему на крючке. Мои мысли все еще кружились вокруг загадочного появления Минхо. Я попытался вспомнить детали его образа: строгий костюм темно-серого цвета, идеально выглаженная рубашка, блеск его начищенных до зеркального блеска туфель. Даже его запах, легкий аромат дорогого одеколона, кажется, присутствовал в моей памяти. Это было слишком реалистично для простого всплывшего воспоминания. Это было... Ощущение. Словно я действительно его видел, чувствовал рядом, и от одной подобной мысли становилось жутко, не по себе.

    Я обернулся полотенцем, направляясь к зеркалу. В отражении я увидел себя — достаточно бодрого, с мокрыми волосами и красными от воды глазами. Ничего необычного. Просто обычный человек после душа. Но ощущение какого-то необъяснимого связанного с педагогом оставалось. Может, это было какое-то предчувствие? Нелепо, конечно, но эта мысль засела в моей голове, не давая покоя.

    Я оделся, почувствовав себя немного лучше. Горячее молоко, которое обожаю всей душой и несколько минут спокойствия помогли немного прийти в себя. Однако, вопрос о нежданном видении в моей голове так и остался без ответа. Я решил отложить эти раздумья на позже, сосредоточившись на рутине. Но глубоко внутри, в тайнике моей подсознания, остался недоумение и странное чувство того, что это было не просто фантазией. Это было что-то еще, что-то, что требует объяснения. 

       — Не поняла юмора, — крикнула мне мама с соседней комнаты, находясь в моей же, куда не люблю пускать родителей без причины. — Сын, иди сюда. 

    Я вздохнул, предчувствуя неладное. Мама редко заходила в мою комнату без особой нужды, а уж тем более не копалась в моих вещах. Подойдя к дверному проему, я увидел ее стоящей посреди комнаты с моим портфелем в руках. 

    — "Что она там выискивает?" — пронеслось у меня в голове. — Что ты делаешь, мам? — спросил я, стараясь скрыть раздражение в голосе. Она подняла голову, нахмурив брови.

    — Я просто хотела посмотреть, что у тебя там за гора всего лежит. Помнишь, я просила тебя принести мне ту книгу по садоводству? Думала, может она тут затерялась. И знаешь, она каким-то чудом оказалась прямо здесь.

    Внезапно, ее взгляд зацепился за что-то, торчащее из моего портфеля. Она потянула за этот предмет, и вот, в ее руках оказался тот самый зонтик, который я получил от Господина Минхо. Черный, с серебряной ручкой в виде змеи, он выглядел совершенно неуместно в маминых руках.

   — А это что такое? — спросила она, рассматривая его с любопытством. — Зонт? Ты что, теперь в дожди с зонтиком ходишь? Вроде любишь обходиться и без него. И зачем он тебе такой странный? Купил где-то?

   А ведь она права. Зачем я согласился принять подачку, когда сам всей душой обожаю подобное природное явление? 

   Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу. Неудобство и паника охватили меня. Как объяснить маме этот зонт? Как объяснить его появление? Я попытался собраться с мыслями, но слова застревали в горле.

    — Э... да, купил, — выдавил я, надеясь, что это хоть как-то сработает. — Мне просто понравился... дизайн.

    Мама скептически приподняла бровь. Она всегда отлично чувствовала, когда я лгал.

   — Да ладно? — протянула она, прищурившись. — А где ты такое чудо откопал? В антикварном магазине? И почему я-то об этом не знаю?

   Я лихорадочно искал выход из ситуации. Соврать, что нашел на улице? Но тогда возникнут вопросы, откуда он взялся и почему он такой необычный. Придумать историю про подарок? Не вариант, мама бы обязательно захотела узнать от кого. Я беспомощно мотнул головой.

   — Ну, просто... нашел, — неуверенно пробормотал я, стараясь уклониться от ее взгляда. — Не помню уже где.

    Мама вздохнула, будто прочитав мои мысли. Она явно не поверила ни единому слову.

    — Ладно, неважно, — сказала она, пожимая плечами. — Главное, чтоб тебе нравилось. Но знаешь, он какой-то... мрачный.

    Она положила зонт обратно в портфель, а я облегченно выдохнул. Правда, ненадолго.

    — А вообще, — продолжила мама, вдруг нахмурившись, — тебе надо бы почаще гулять на свежем воздухе. Что-то ты последнее время совсем бледный. И вообще, что-то у тебя с глазами — какой-то затуманенный взгляд. Ты себя хорошо чувствуешь?

    Вопрос застал меня врасплох. Я попытался улыбнуться, но, кажется, вышло криво.

    — Все в порядке, мам, — заверил я ее, стараясь выглядеть убедительным.

    Но внутри меня, в глубине души, снова зашевелилось это странное чувство тревоги. Не только зонт, но и моя изменившаяся внешность, мое странное видение — все это складывалось в какую-то непонятную, пугающую картину. Я чувствовал, что скрываю от мамы что-то важное. Но что именно, я все еще не мог понять. И вот теперь, этот вопрос, дополненный мамиными словами, становился все более навязчивым, требуя ответа. А я, напротив, боялся его.

   Я осторожно, стараясь подобрать слова, сообщила маме: 

   — Мам, понимаешь... Господин Минхо, наш учитель математики, он... После работы к нам заглянет.

    Мама, которая как раз ставит мое имущество на пол около скомканной постели, резко обернулась ко мне. В ее глазах мгновенно отразилось смятение, граничащее с легким испугом. Ложка, зажатая в ее руке, чуть не выпала.

   — После работы? К нам? Зачем? —  недоуменно переспросила она, бросая на меня испытующий взгляд. В ее голосе звучали нотки удивления и недоверия.

    Я поспешила её успокоить: 

   — Ну, я с ним кое-что обсужу... Он сам попросил. По поводу... Математики, наверное. Или чего-то еще, связанного с учебой.

    Мама нахмурилась, выражение ее лица выдавало растущее беспокойство. Она присела на край матраса, складывая руки, словно пытаясь собраться с мыслями.

   — Но... Зачем ему к нам? Почему не в школе? Или тебе нельзя просто сказать ему, что тебе нужно? Зачем личная встреча? — мама говорила это, повышая голос, явно не понимая всей ситуации.

   Я вздохнула, предчувствуя затяжной разговор. 

   — Мам, понимаешь, это будет диалог между нами, он хочет поговорить лично со мной. Ты не переживай, ничего серьезного.

    В ее глазах промелькнуло что-то среднее между тревогой и любопытством. Она уставилась на меня с таким видом, словно я только что призналась в чем-то ужасном.

   — Между вами? Вдвоем? О чем? Ты уверен, что все в порядке?" — ее голос теперь был тихим, но в нем ясно слышалась обеспокоенность. Я знал, что ей очень не нравится сама мысль о том, что учитель будет общаться со мной наедине. Это ее явно смущало. — Ясно. Уточни время его прихода. 

    — Хорошо, мам, но давай ты не будешь волноваться раньше времени. Сейчас ему позвоню.

    Я достал телефон из кармана, открыл контакты и нашел номер учителя. Нажал на вызов, и, приложив телефон к уху, стал ждать ответа. Гудки тянулись долго, и каждое мгновение казалось мне вечностью. Мама рядом нервно ерзала, теребя край своей кофты.

    Наконец, в трубке раздался голос господина Минхо. Его голос был таким же спокойным и ровным, как и всегда.

   — Да, слушаю.

   — Здравствуйте, господин Минхо. Это я, — начал я, стараясь говорить уверенно, но немного сбиваясь. — Я хотел уточнить, во сколько вы сможете прийти.

   — Хорошо, — отозвался учитель. — Думаю, примерно через три часа. Я как раз освобожусь после занятий.

   — Отлично, буду ждать, — ответил я, стараясь не выдать волнения. — До встречи.

    Я отключил вызов и посмотрел на маму. Она будто окаменела, ожидая от меня каких-то разъяснений.

   — Через три часа, — сообщил я, стараясь выглядеть невозмутимым.

    Мама кивнула, не проронив ни слова. В ее глазах читалось смятение и настороженность. Она нервно встала, подошла к двери и, прежде чем выйти из комнаты, обернулась ко мне.

    — Ты уверен, что тебе не нужна моя помощь? — спросила она. — Вдруг, тебе будет проще поговорить с господином в моем присутствии?

    Я колебался. Чувствовал, что мне нужна ее поддержка. Я не знал, чего ожидать от этой встречи, и одиночество пугало меня. Но с другой стороны, я не хочу отвечать на многочисленные допросы. 

    — Нет, — ответил я, — лучше ты не мешай. Мне так будет спокойнее.

    Мама кивнула, и на лице ее отразилось облегчение. Она немного расслабилась, но тревога все еще читалась в ее глазах.

    — Хорошо, — произнесла она. — Тогда я пойду курс изучать. А ты пока приведи себя в порядок. И, пожалуйста, постарайся не волноваться.

   Я, как порядочный ребенок, кивнул.

   — Ах, да! Я собираюсь на деловую встречу и не знаю когда вернусь домой. Отец будет в гараже ждать моего звонка. И раз ты уверен, что справишься с учителем без меня, то я не буду переносить переговоры. 

   И она вышла из комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями... Я вздохнул и оглядел комнату. Казалось, что я такой дурак, отвергнувший помощь самого родного мне человека. Обстановка сейчас особенно удручающая. Скомканная постель, разбросанные вещи, на которые я обычно редко обращаю внимание. Сейчас же это все казалось таким важным, таким... Неправильным.

   Приведя комнату в порядок, я почувствовал себя немного лучше. Но тревога никуда не ушла. Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Дождь, как назло, прекратился, и серые тучи медленно расходились, уступая место редким лучам солнца. Внезапно я вспомнил о зонтике, лежащем в портфеле. Я подошел к нему, взял в руки и долго рассматривал. Змейка на ручке, казалось, хищно выгибалась, словно подмигивая мне.

    Я почувствовал, как колючий холодок пробежал по моей спине. Неужели это все из-за него? Неужели этот странный зонт  от Минхо — причина очередной проблемы? 

   В дверь постучали. Я вздрогнул. Это была мама.

    — Я скоро буду собираться, — сказала она, заглядывая в комнату. Но я заметил отчетливое удивление на то, что комната стала гораздо чище. В ней, наверняка, подкармливаются тараканы с пауками, а не живет нормальный человек. — Хочешь сказать, что за час ты все здесь убрал? 

   Разумеется. Навряд ли призрак или домовой на такое способен. Но даже не обращая внимание на похвалу матери, все, что я чувствовал, — это страх. Страх перед неизвестностью, страх перед тем, что должно произойти.

   В этот момент в дверь позвонили.

   Я замер. Мама пришла в движение и, тяжело вздохнув, направилась к двери. Так быстро? 

   Матерь открыла дверь, и я увидел двух мужчин в синих комбинезонах. На их лицах застыли внушающие доверие улыбки.

    — Здравствуйте! Мы из «Водоканала», пришли проверить счетчики, — проговорил один из них, демонстрируя удостоверение.

   Мама опешила. Я тоже. Счетчики? Сейчас? Именно в этот момент? Что за чертовщина?

    — Но... Разве мы вызывали вас? — растерянно спросила мама, бросая на меня взгляд, полный вопросов.

     — У вас плановая проверка, — ответил второй мужчина, заглядывая через плечо первого в прихожую. — По закону, обязаны пустить.

    Мама не подавал виду, что оказалась в замешательстве, но я ее полностью улавливаю. Визит незваных гостей в такой момент был крайне некстати. Но отказать они не могли.

    — Хорошо, проходите, — сказала она, отступая в сторону. — Только сделайте это быстро, пожалуйста. У меня скоро встреча.

    Мужчины, явно довольные, протиснулись в прихожую. Один из них достал блокнот и ручку, другой — фонарик и какой-то инструмент. Мама продолжала смотреть на меня, в ее глазах читалось явное облегчение. Кажется, надвигающаяся буря миновала, и теперь можно немного передохнуть. Но, признаться честно, я не разделял ее оптимизма. Что-то подсказывало мне, что эти "работники водоканала" — лишь часть какой-то зловещей игры. Зонт. Все дело в этом проклятом зонте. Он виноват в моих чувствах, он виновен и в воображении.

    Пока мама провожала мужчин в ванную, я лихорадочно соображал, что делать. Бежать? Предупредить ее? Или попытаться выяснить, чего они хотят? Но как? 

    Я осторожно приблизился к ванной, стараясь не шуметь. Прислушался. Слышно было лишь негромкое бормотание и щелчки инструментов. Неужели они и правда проверяют счетчики? Но почему тогда я чувствую этот липкий страх, сковывающий все тело?

    Внезапно один из мужчин, тот, что с фонариком, громко выругался. Затем послышался приглушенный стук, как будто что-то упало. Я не выдержал и рванул в дверь. В ванной проходила обычная проверка, а я подумал, что уже схожу с ума... Мама стояла, прижавшись к стене, а работник водоканала поднимался с колен, оборачиваясь прямо на меня с потерянным лицом от выдумок.

   — "Я дурак," — это пронеслось в моей голове так ожидаемо, что я обнял самого же себя и неловко глянул на мать, не понимающую, что же со мной происходит эти два или три часа подряд...

   Мое лицо, наверное, выражало всю гамму чувств, от стыда до полного отчаяния. Я пытался придумать хоть какое-то оправдание своему неадекватному поведению, но слова застревали в горле, словно ком. 

   — Простите, я просто... — начал я, но тут же осекся, понимая, что любое объяснение будет звучать еще глупее.

    Мама, кажется, уже привыкла к моим странностям в этот день. Она лишь вздохнула и, бросив взгляд на работника, проговорила: 

   — С ним все в порядке, просто перенервничал немного. Продолжайте, пожалуйста.

   Один из мужчин, все еще немного ошарашенный моим внезапным появлением, кивнул и снова принялся за работу. Я же, словно побитая собака, поплелся обратно в комнату, чувствуя, как краска стыда заливает щеки.

    Я сел на кровать и попытался взять себя в руки. Нужно было успокоиться и перестать видеть опасность там, где ее нет. Это всего лишь работники водоканала, выполняющие свою работу. И никакого зловещего заговора и предчувствия беды — нет. Все это лишь плод моего разыгравшегося воображения.

    Но, несмотря на все мои попытки убедить себя в обратном, тревога не отступала. В глубине души я продолжал чувствовать, что что-то не так. Словно тонкая нить натянулась до предела и вот-вот оборвется, предвещая неминуемую катастрофу. И единственное, что я мог сейчас сделать, это ждать. Ждать, когда эта нить все-таки порвется, и надеяться, что я смогу хоть что-то предпринять. 

   И была только лишь одна очень важная вещь, которую я продолжал держать в голове: господин Минхо очень плохо на меня влияет. 

   С трудом отлепляя себя от гибкой поверхности, я заставил себя думать о чем угодно, лишь бы не тонуть в этой вязкой, удушающей тоске. Каждый миг, проведенный в этом состоянии, казался вечностью, и я понимал, что нужно что-то менять. Решено. Пробежка. Свежий воздух, физическая усталость — хоть что-то, что отвлечет от этого внутреннего кошмара, который, казалось, сжимал мою грудь в железные тиски.

   — Мам, я на пробежку. Ключи со мной, — бросил я через плечо, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно, как будто я просто собирался выйти на прогулку, а не уходил в темный лабиринт своих мук. Не хотелось, чтобы она видела, как я разваливаюсь на части, как под давлением неизученных чувств я превращаюсь в тень самого себя.

    Дверь подъезда хлопнула за спиной, и я сорвался с места. Ноги несли меня вперед, и всё вокруг начинало сливаться в размытые пятна. Ветер обжигал лицо, пробираясь сквозь волосы, но ни холод, ни скорость не могли развеять ту массу мрачных дум, что заполнили меня. Из глаз, против воли, брызнули слезы. Я не понимал, почему плачу. Неужели это просто от накопившегося напряжения? Выгорание? Или что-то гораздо большее, страшное и неизбежное, что ждет меня за углом? 

    В голове, словно заезженная пластинка, крутилось лицо учителя, господина Минхо. Его строгий взгляд, полон неодобрения и разочарования; его слова, которые резали, как острый нож: "Этой встречи не должно было быть".  Я пытался выбросить это как скомканную бумагу в мусор, но отголосок преследовал меня, как тень, которая не оставляет в покое даже во тьме. Я чувствовал себя как персонаж в книге, которую никто не хочет читать, заброшенный на полку с пыльными страницами.

    Быстрые шаги, тяжело стучащие по тротуару, напоминали мне о том, что жизнь продолжается, даже когда у меня в груди царит пустота. Я – Хан Джисон. И я чувствую, что обречен. Обречен на вечную борьбу с собой, с ожиданиями, которые я сам себе навязываю, и с теми мечтами, которые, казалось, пускают корни в моем сердце, не давая мне спокойно дышать. Каждый шаг приближает меня к какому-то неизведанному пределу, к тому моменту, когда я смогу наконец вырваться из этого захваченного состояния. И, возможно, во время этой пробежки я найду тот уголок себя, где еще осталась надежда.

   — Я не хочу тебя видеть... Я не хочу! Ты тот, кто не может обеспечить мне безопасность своей спиной, за которой меня не видно. Ты тот, кто не может обнять меня. Ты тот, кому не позволено иметь такие интрижки...

   Интрижка.

   Звучало это как плевок в лицо. Будто все наши редкие, украденные моменты моего счастья были лишь грязной каткой. Но разве я не знал этого изначально? Разве не понимал, во что ввязываюсь? Глупый, наивный Хан Джисон, поверивший в сказку, в которой не было места для него.

    Машинально достал телефон, дрожащими пальцами листая контакты. Остановился на его имени. Палец завис над кнопкой вызова. Нет. Нельзя. Это конец. Я должен разорвать эту связь, пока она не сломала меня окончательно. Тяжело вздохнув, я убрал телефон в карман домашних шорт.

    Ноги, как назло, принесли меня к двору незнакомых домов. Сердце болезненно сжалось. Вспомнились его глаза, его улыбка, его прикосновения... Все это было таким реальным, таким живым. Но теперь это схоже лишь на осколки разбитой мечты, острые края которых выдумано ранят меня при каждой попытке вспомнить этого человека.

    Стоя посреди этого места, я почувствовал, как во мне нарастает злость. Злость на себя, на него, на ту чертову ситуацию. Но больше всего — жалость к себе. Жалость к тому мальчику, который мечтает о сближении с чьим-то классным руководителем, а получает лишь краткий миг иллюзии. И я закричал. Закричал так громко, как только мог, выпустив на волю всю боль, тоску и отчаяние, что накопились внутри. Я надеялся, что никто из прохожих не подойдет ко мне, поставив в неудобное положение.

    Крик сорвался, оставив в горле неприятную сухость. Но легче не стало. Вокруг по-прежнему витала густая пелена безысходности. Я опустился на корточки, прижав колени к груди, и зарылся лицом в ладони. Мир вокруг перестал существовать, осталась только эта всепоглощающая боль, которая терзала душу.

    Радиоактивный ливень иль мрачная тьма — мне все равно. Пустота внутри казалась большей, чем вселенная. Слова господина Минхо продолжали эхом отдаваться в голове, словно приговор. Я не достоин? Недостаточно хорош? В чем моя вина? При этом я осознавал, что уже все было решено в спокойной обстановке.

    Подняв голову, я посмотрел на серые стены домов. Они казались холодными и отчужденными, словно отражали мое собственное состояние. Не замеченная сразу мною, сидевшая под раскидистым древом на маленькой площадке старушка, с заботливым и усердным видом щелкающая семечки, вдруг оказалась в центре моего внимания. Я не мог удержаться: когда страдания заполнили меня до краев, я позволил себе выплеснуть их криком. Это было такое мощное, эмоциональное проявление, что, казалось, даже ветви дерева настроились на мои переживания, снова и снова покачиваясь на ветру.

    Внезапно, старая дама, чье лицо было изрезано морщинами, как карта, оставляющей следы жизни, вздрогнула от неожиданности. Ее глаза, полные мудрости и умиротворения, расширились от испуга, а губы открылись в немом удивлении. Создавалось впечатление, что она, возможно, хотела возмутиться, высказать мне что-то яркое и резкое. Она явно не ожидала такого эмоционального всплеска от прохожего – ведь на площадке, где она уселась, царила тишина и спокойствие, нарушаемое лишь тихим щелчком семечек.

    Однако, вместо того чтобы вскинуться и начать делать мне замечания, старушка лишь буркнула себе под нос какие-то невнятные слова. Возможно, это были легкие упреки, или же, может быть, она просто постаралась вернуть себя в мир тишины и спокойствия, в котором чувствовала себя комфортно. Такие люди как она, нечасто попадаются на дороге жизни. Их многолетний опыт порой говорит громче, чем волнение случайных прохожих.

    Каждое поколение имеет свои заботы и свои страсти, и хотя в тот момент я не знал, что именно тревожит старушку, но понимал: её жизнь насчитывает много историй, переживаний и, возможно, множества криков, закованных в молчание. Эта маленькая сцена стала для меня неожиданным напоминанием о том, как мир вокруг нас может быть неожиданным и наполненным глубокими эмоциями. Мой крик души и её тихое, но полное возмущения бурчание – это вся многогранность человеческого существования, где все мы порой оказываемся в роли зрителей и актеров одновременно.

     С трудом поднявшись на ноги, я посмотрел в сторону дома. Нужно возвращаться. Нужно встретиться с мамой, которая наверняка волнуется, ибо ее сын никогда не желал продвигаться в спорте. Нужно как-то пережить этот день, эту неделю, эту жизнь. Сделав глубокий вдох, я направился в сторону дома, стараясь не думать о том, что ждет меня впереди. Каждый шаг давался с трудом, но я шел, потому что знал, что должен. Должен ради себя, ради мамы, ради той надежды, которая еще тлела где-то в глубине души. 

    Шаг за шагом приближаясь к дому, я пытался собраться, но осколки продолжали царапать сознание. Смех, недоумение, боль – снова и снова всплывали, как назойливые мухи, от которых не удается избавиться. И тут — звонок. Уведомление от социальной сети. Инстинктивно я полез в карман, пальцы дрожали, когда я разблокировал экран. Лента новостей обрушилась на меня лавиной чужих жизней, каждое фото, каждое сообщение казались мне неуместными, особенно в этот момент. Но взгляд зацепился за одно изображение.

    Фотография. Я стою в проходе класса господина Минхо. Это было сегодня. Я помнил тот момент, как будто он произошел всего несколько минут назад: мрак класса, щебетание младшеклассников, их взгляды, полные ожидания. Подпись: "Воображение девочки про двух голубков нарастает". Сердце пропустило удар, в груди зазвучала тревога — это было слишком. Комментарии. Сотни комментариев. "Они созданы друг для друга!", "Два красавчика школы", "Шипперю неистово!".

    Мир поплыл перед глазами. Этого еще не хватало. Моя личная трагедия — публичное зрелище, выставленное на всеобщее обозрение, как диковинка на ярмарке. Злость, которая только начала утихать, вспыхнула с новой силой, как огонь, которому подбросили дров. Как они смеют? Как они могут так беспечно играть чужими жизнями, превращая все в глупый фарс, в спектакль, в котором я — всего лишь марионетка, дергаемая за ниточки чужих насмешливых комментариев?

    Пальцы забегали по экрану, набирая гневный комментарий, но вовремя остановился. Что это изменит? Только подольет бензина в этот костер безумия. Я не хотел этого. Я не хотел стать частью их обсуждений. Закрыв приложение, я зашагал быстрее, мои шаги стали тяжелыми и неумолимыми. Нужно домой. Нужно спрятаться. Нужно пережить это.

   Я вошел в дом, стараясь не смотреть маме в глаза. Чувствовал, как ее взгляд сверлит меня насквозь, пытаясь разглядеть то, что я так отчаянно пытался скрыть. Я выдавил из себя улыбку, стараясь казаться нормальным, но внутри меня бушевал шторм. Я знал, что рано или поздно мне придется рассказать ей правду, поделиться своим бедственным состоянием, но сейчас, в этот момент, я лишь прошел в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Тишина обрушилась на меня, словно тяжелое покрывало, но даже она не могла заглушить гул в голове. Скинул рюкзак на пол, упал на кровать и закрыл глаза.

   Телефон. Он лежал на тумбочке, словно змея, готовая в любой момент ужалить. Мне придется снова его взять в руки, посмотреть, что там еще натворили эти "шипперы", но сейчас мне просто не было сил. Лежал, смотрел в потолок, пытаясь собрать воедино разорванные осколки своего «я».

    Прошло, наверное, полчаса, прежде чем я решился. Взял телефон, тяжелыми пальцами разблокировал экран. Лента новостей встретила меня с прежним энтузиазмом, но я сразу прокрутил к той фотографии. Количество комментариев росло в геометрической прогрессии. Кто-то писал слова поддержки, кто-то издевался, кто-то просто развлекался. Один комментарий заставил меня остановиться. Это было сообщение от Сынмина. Короткое, всего несколько слов: "Лучше сядьте за уроки." Просто и лаконично, но в этих словах чувствовалась какая-то искренность, какое-то понимание.

    А что если попробовать поговорить с ним? Рассказать ему о том, что я чувствую, о том, как меня все-таки сломала и не отпустила та ситуация после перемирия. Может быть, он тоже испытывает что-то подобное? Может быть, он тоже страдает от этих бессмысленных слухов и сплетен?

    Я долго колебался, прежде чем решился. Набрал сообщение. Простое: "Не мешаю?". Не отправил. Оставалось только ожидать прихода. Каждая секунда казалась вечностью. Я смотрел на экран телефона, как завороженный, надеясь увидеть что-то новое, при этом поддерживая переписку с Сынмином.

   Сынмин (чат): Как ты?

    Не хотелось поднимать эту тему с ним.

    Джисон: (печатает) Нормально, 

   Я старался казаться спокойным. 

   Он спросил, видел ли я фото, не зная, как еще начать разговор. 

   Джисон: (печатает) Да. Мне жаль, что так вышло. 

   Сынмин (чат): Я тоже не в восторге. Это... неловко. Потому и написал тебе.

   Джисон: (печатает) Неловко — это мягко сказано. Меня просто выворачивает от всего этого.

   Сынмин (чат): Это же просто интернет. Люди всегда будут говорить. Не позволяй им определять твою жизнь.

   Легко сказать. А как не позволять, когда это единственное, что я вижу? Когда каждый взгляд, каждое слово, каждый гребаный комментарий напоминает мне об этом? Он сказал попробовать отвлечься. Заняться чем-нибудь, что нравится. Музыка, танцы, что угодно. Но эти слова мне ничего не дали. Я сделал вывод лишь один: мы с этим человеком только коллеги.

    Джисон: (печатает) Спасибо, за выраженную поддержку.

    Я закрыл чат и глубоко вздохнул. В его словах была все же какая-то капля силы. Может быть, все не так уж и плохо. Может быть, я смогу с этим справиться. Медленно, но верно, я начну собирать осколки своего «я» и склеивать их заново. И, возможно, в конце концов, я снова стану собой.

   Спустя некоторое время, погруженный в созерцание пожелтевших от времени фотографий, я увлеченно разбирал старый альбом, пытаясь уловить ускользающие образы детства. Каждая картинка – словно портал в давно минувшие дни, наполненные беззаботностью и теплом. Я рассматривал смешные прически родителей, наивные улыбки, и ощущал, как щемит сердце от ностальгии. В этот момент, когда я был полностью поглощен воспоминаниями о летнем пикнике у реки, в дверь неожиданно постучали. Сначала я не обратил внимания, полностью поглощенный разглядыванием фотографии, на которой я, маленький, с огромным мороженым в руке, пытался поймать бабочку. Но потом меня пронзила мысль, словно ледяная игла: мама должна была уйти, но почему-то не предупредила. Обычно она всегда оставляет аккуратную записку на кухонном столе, где подробно расписано, что ей нужно сделать, или звонит, чтобы сообщить о чем-либо. Эта тишина, эта внезапность, казались чем-то неправильным, тревожным. Сердце кольнуло неприятной тревогой, заставив меня вздрогнуть и оторваться от альбома.

    Я направился к двери, ощущая, как напряжение нарастает с каждым шагом, и внезапно меня словно молнией ударило. В голове всплыло отчетливое: господин Минхо! Мой учитель, очень сдержанный и вдумчивый, должен был освободиться после работы и приехать за зонтом, который я обязан вернуть ему после прошедшего дождя. Боже, как не вовремя! Встреча с господином Минхо в таком состоянии — это просто катастрофа.

    Инстинктивно я хотел подбежать к зеркалу в прихожей и быстро привести себя в порядок: пригладить волосы, поправить сползающий носок, но взгляд упал на черную футболку, которую я надел после душа. И тут я увидел это пятно... Большое, нелепое пятно от чего-то липкого и сладкого, предположительно, от вчерашнего клубничного пирога, который я, увлеченный просмотром фильма, не заметил, когда уплетал его за обе щеки. Мое стремление открыть дверь тут же испарилось, словно дым. Какой позор! Встречать уважаемого в такой неприглядной форме — немыслимо. Я представил себе его удивленное лицо и покраснел от стыда.

    Повторный, настойчивый стук заставил меня вздрогнуть. Он стал громче, требовательнее. Безвыходность. Я, словно преступник, прильнул к замочной скважине, стараясь не издавать ни звука. В глазу отразился искаженный мир за дверью: покрашенные стены в нежный зеленый оттенок, соседние квартиры, силуэт человека, стоящего грудью ко мне, но не попавший лицом в центр . Кто там? Мама, которая, возможно, забыла о работе? Господин Минхо, который, вероятно, уже замерз на улице? Или кто-то совершенно незнакомый, кто нарушит хрупкое равновесие моего дня, внесет хаос в мою размеренную жизнь? Медленно, с тяжелым сердцем, ощущая, как внутри все сжимается от тревоги и неловкости, я потянулся к замку, готовясь открыть дверь и столкнуться с неизвестностью.

   Замок щелкнул, и дверь медленно отворилась, открывая передо мной высокого мужчину в строгом пальто. Это был господин Минхо, и его обычно непроницаемое лицо сейчас выражало легкое недоумение. Он окинул меня быстрым взглядом, задерживаясь на мгновение на пятне на моей футболке. И, словно в замедленной съемке, я встретился взглядом с учителем. Будто только что сошел с обложки журнала красоты... Его волосы слегка растрепались от дуновения ветра, а на лице чуть приподнятые брови и приоткрытый рот, заставший с желанием поздороваться. 

    — Я, кажется, немного не вовремя, — произнес он с тем низким, мягким голосом, который всегда заставлял меня навострить уши. — За зонтом.

    Я забормотал что-то невнятное, пытаясь одновременно пригладить волосы и прикрыть пятно на футболке. 

    — Нет-нет, проходите, пожалуйста. Зонт. Да, я помню. Зонтик...

   Я хотел было отступить назад, пропуская старшего в прихожую, но он остановил меня словами:

   — Постой, если я действительно помешал, то передашь мне в следующий раз.

   В этот момент я заметил, что его губы говорили, выражая каждое слово так четко, что я не мог не отвлечься на этот магический момент. Мои мысли, как будто подхваченные ветром, унеслись к идее, что между нами могла бы быть какая-то связь, если бы не моя безумная смущенность. Я вдруг вспомнил вновь, что за этой строгостью и грамотной манерой общения скрываются множество неразрешимых вопросов в моем сознании.

   — Что вы? Я не могу себе позволить задерживать людей, так тем более удерживать не принадлежащие мне вещи... — пробормотал я, тяжело сглотнув и глядя на его довольное лицо, которое вдруг показалось мне почти нежным. Куда-то прочь унесло все мое желание прятаться в укрытие собственных мыслей. Каждый взгляд на него вызывал у меня неведомое смешение чувств: волнение, смятение, и иногда странное притяжение. Я, конечно же, понимал, что чувствую к своему учителю что-то большее, чем просто уважение, но не мог этого себе признать. Как это возможно? Как объяснить, что сердце стучит быстрее, когда он рядом, а ноги начинают подкашиваться, стоит ему просто улыбнуться?

    Я делаю шаг назад, а он доверчиво ступает за мной, подобно романтичной сцене в книге. Господин Минхо вошел, небрежно оглядывая мое жилище. В его взгляде не было ни осуждения, ни насмешки, лишь легкое любопытство. Я поспешил в комнату, судорожно ища зонт. Наконец, я нашел его в углу, прислоненным к стене. Схватив зонт, я вернулся в прихожую.

    Я поспешно возвращаюсь к преподавателю, который увидев меня выбегающего и скользящего по полу в белых носках, моментально протянул руку, чтобы взять одолженный им черный зонт. Его жест был привычно сдержанным, но в уголках губ промелькнула едва заметная улыбка. Он чуть наклонился в знак благодарности, коротко кивнув головой, и я, в этот самый момент, вспомнил о своей домашней одежде. Я заметно сжался, стараясь прикрывать нюансы своей небрежной экипировки, словно стыдился своего вида.

   Он сделал шаг вперед, будто прочитав мои мысли.

    — Ты хорошо выглядишь, хоть и в домашней одежде, — сказал он с легкой иронией, и я почувствовал, как еще сильнее пунцовею.

    Эта простая фраза вызвала у меня прилив тепла, который, казалось, охватил все мое естество. Я не знал, что ответить. Корить себя за неуместные мысли о том, что он видит во мне нечто большее, чем просто ученика, было бы слишком привычно. Но как еще объяснить, почему меня бросили в такой смятенный поток эмоций, когда я смотрел на его губы, которые говорили слова, а мысли унеслись куда-то в облака?

    — Простите... Я... Все в порядке. Просто немного... — я замялась, продолжая жестикулировать с воображаемым зонтом в руках, не зная, как сбалансировать мысль о том, что ощущаю колебания между восхищением и внутренним конфликтом.

   — Не теряй самообладания, — произнес он, словно чувствовал мой внутренний хаос.

    Я кивнул, даже не представляя, как открою ему свои чувства, пока подышу этими симпатией и смущением, которые словно густой туман окутали меня. В конце концов, я лишь парень, который хочет понять, как быть собой, когда у него, видимо, есть этот безумный интерес к своему учителю.

    Белые носки, мешковатые домашние штаны и растянутая футболка — зрелище, мягко говоря, не для преподавателя школы. Я мысленно проклинал свою нерасторопность, свою рассеянность, свою... Влюбленность. 

    Его рука, коснувшаяся моей в коридоре школы, оставила после себя едва уловимое тепло, которое разливалось по всему телу, вызывая мурашки. Сейчас же он повернулся, чтобы уйти, и я, не в силах больше сдерживаться, пробормотал извинение, голос едва слышно прошептал: 

   — Я был рад вашему приходу, — слова звучали неуклюже, сбивчиво, как будто я пытался собрать осколки разбитой вазы. 

    Господин Минхо остановился, медленно повернувшись ко мне. Его взгляд был более теплым. Я никогда не думал, что увижу такую эмоцию в глазах этого всегда сдержанного, почти отстраненного человека. Он чуть улыбнулся, улыбка была еле заметной, скорее намеком на улыбку, но для меня это стало откровением. 

   — Взаимно, – тихо ответил он, его голос обладал тем же успокаивающим эффектом, что и его улыбка. — Я ценю тебя. Время поджимает, мне пора идти. 

    Он сделал шаг к выходу, и я почувствовал, как в груди что-то сжалось. Не хотелось, чтобы он уходил. Я сделал непроизвольный шаг вперед, и он остановился, словно ожидая. Молчание повисло между нами, тягучее и напряженное. Время словно замедлило свой бег, сосредоточившись на этом неловком, но таком притягательном моменте. 

   — Пока, Джисон. 

    Ушел так красиво, что заставило бить себя по щекам, чтобы отойти от мандража и неутихающего сердцебиения. Я остался стоять в прихожей, глядя на дверь, словно надеясь, что он вернется. И я знал, что этот момент я буду хранить, как и пожелтевшие фотографии в альбоме.

    Я умылся прохладной водой, которая приятно освежила моё лицо. Сделав несколько глубоких вдохов, я почувствовал, как мысли становятся более ясными. В голове стали крутиться планы, которые ещё вчера казались неопределёнными, но сейчас я чётко представлял, что хотел бы сделать.

    Стоило мне осознать, что пора подкрепиться и задуматься о ужине, как телефон внезапно завибрировал на столе. Уведомление на экране заставило меня отвлечься от размышлений. Я подошёл к своему устройству и, увидев выплывающее окошко с сообщением от очередного неизвестного контакта, почувствовал лёгкое любопытство. Кто это мог быть? Тапнув два раза по экрану, я прочитал достаточно короткий текст от Харин.

   — "Через час жду тебя в кафе "Запанги". Это я, ратник".

    Слово "ратник" вызвало улыбку на моём лице. Я считаю, что Харин всегда отличается склонностью к не стандартным прозвищам, и такие обращения только добавляли остроты в наши встречи.

    Я взглянул на часы. Учитывая, что у меня есть целый час, я решил не медлить с подготовкой. Вспомнив о своих планах на встречу, я быстро привёл себя в порядок, выбрав стильную, но удобную одежду. По дороге в кафе я размышлял о том, что я могу услышать от этой девушки. Возможно, то, что я узнаю, ни чуть не порадует меня. В любом случае, я был настроен на позитив и ждал нашей встречи с нетерпением.

   Приближаясь к месту назначения, я ощутил по всему телу пробежавший мандраж, который здесь крайне неуместен. Словно чутье меня предупреждало, что не стоит так восторженно подходить к Харин и встречать её объятьями. Все же разговор будет не из легких, и нужно настроиться на один лад. Именно так считал я, подходя к тому самому знаменитому на весь Сеул, розовому автомату с напитками, который, на самом деле, является проходом в кафе, в котором я бывал крайне давно.

    "Запанги" всегда казалось мне чрезмерно ярким заведением, которое привлекает в основном детей, мечтающих о розовом пони или игрушках в виде машинок. Но, несмотря на свою расцветку и тематику, здесь часто собирается молодежь, в возрасте около двадцати лет, засиживающаяся до поздней ночи, чтобы отведать самые изысканные десерты с огромным содержанием красителей, узоров и тому подобного. Это заведение, как магнит, манит тех, кто хочет немного отдохнуть от реальности и погрузиться в мир сладостей и фантазий.

    Я никак не мог предположить, что в предпочтения Харин входят подобные заведения. Для меня это выглядело как нечто нелепое: такая бойкая и энергичная девушка, как она, могла зависать в кафе "Запанги". Но, тем не менее, реальность была иной, и мне предстояло это осознать.

    Войдя внутрь, я сразу же был окутан знакомым ароматом приторного сладкого и молочных коктейлей. Этот запах возвращал меня в детство, когда, в свои десять лет, я с удовольствием наслаждался вкусным тортом на своём дне рождения. И вот, я вновь стою на пороге этого кафе, погружаясь в ностальгию по тем простым и беззаботным годам жизни.

    Обратив внимание на столы вдоль стен, я заметил силуэт Харин, сидевшей в ожидании. Она сворачивала белую салфетку в какую-то фигурку, которую, скорее всего, быстро выбросит, забыв о своём творении. На её лице не было улыбки, никаких искр в глазах. Лишь глубокое разочарование и печаль, от которых становилось противно на душе.

    Я глубоко вздохнул и направился к ней, испытывая желание выразить своё сожаление.

    — Харин, — произнёс я, останавливаясь около её столика, рассчитанного на двоих. Девушка, словно заевший и не смазанный робот, ломко повернула голову, не сразу поднимая на меня глаза. Она широко улыбнулась, глядя на приятный столик, как будто надеялась, что он спасёт её от нежелательной беседы.

    — Привет... Присаживайся, и, если хочешь, можешь заказывать. Я оплачу, — предложила она. Мои глаза встретились с её, в которых была видна какая-то пустота. Казалось бы, она не изменилась с нашей последней встречи в школе, но складывалось впечатление, что рядом со мной сидит совершенно другой человек. — Представляешь, я так люблю здесь засиживаться допоздна, — продолжила она, оглядывая помещение, в котором явно не была в первый раз. Её зрачки расширились, и на мгновение в них зажглось настоящее наслаждение.

    Я был поражен, когда сама Харин предложила мне возможность насладиться вкусными десертами за её же счёт.

    — Да, здесь благоустроенно, — сказал я, садясь напротив и не сводя глаз с девушки.

    — Так и хочется стать такими же занозами в заднице, как дети, чтобы спрятаться от появляющихся дилемм, — произнесла она, судорожно вдыхая свежий воздух через сжатые зубы, губы искривились в улыбке, но она была какой-то неестественной. Она устремила взгляд на свои ладони, которые начали потихоньку трястись вместе с фигуркой птицы в руках. — Хочу стать этим лебедем. Знаешь, почему их считают птицами Бога?

    Я не понимал, к чему клонит девушка напротив меня, рассматривающая своё хмурое творение. Она приподняла лебедя, повернув его вбок.

    — Они идеальны. Со времён древности лебедь служит символом красоты, любви, чистоты и нежности, символом верности и благородства. Они любят свободу, и ничто на их пути не может встать.

    Я слегка нахмурился, наклоняясь чуть вперед, чтобы получше рассмотреть сложенную салфетку, отличающуюся от остальных обычных белых, лежащих на круглых столиках.

    — Но даже люди обладают одним из ужасных свойств лебедей — они восхищаются своей красотой и грацией, — продолжила она, и фигурка, находившаяся раньше в её руке, тут же оказалась скомканной самой же Харин. — Заслоняют всё собой так же неожиданно, что смотреть на них становится невыносимо.

   Её слова, полные грусти и разочарования, затрагивают что-то глубоко внутри меня. В этот момент мне стало ясно, что Харин не просто переживает какие-то проблемы. Она борется сама с собой, с ожиданиями и реальностью. Я не знал, как помочь ей, но понимал, что этот разговор может стать началом чего-то важного.

   К нам подходит официант, протягивая мне меню, но я быстро отдаю его обратно, отказываясь от заказа точно так же, как и отказалась до моего прихода знакомая. И Харин, к счастью, ничего не сказала в ответ на мой поступок. Лишь молчаливо кивнула головой, опуская взгляд на павший белый комок перед собой. Я заметил, как ее руки продолжают дрожать, и это вызвало у меня ощущение тревоги. Она была явно не в себе.

    — Сейчас утро, а так темно... Даже странно, — произнесла она вдруг, словно сама была удивлена своим высказыванием.

    Услышать подобное от Харин для меня являлось чем-то сверхъестественным. Мои глаза стали по пять копеек, а рядом стоявший официант вскинул бровь, поспешно отдаляясь от нас, словно почувствовав, что разговор принимает неожиданный оборот.

    — Но сейчас же вечер... — с недоумением напомнил я, не понимая, что происходит.

    Она вздрогнула, поднимая на меня глаза, в которых метались неуверенность и страх.

    — А, да? Прости, забыла. Постоянная путаница во времени... — тихо проговорила она, снова отворачивая взгляд.

    Путаница во времени звучит не очень здраво. Я мог бы подумать, что она просто устала или не выспалась, но в ее словах было что-то большее, что заставило меня насторожиться.

    — Ладно. Давай перейдем к сути? Ты же хотел узнать, что я знаю и как все было. Так задавай вопросы, — продолжила она, постоянно стараясь сесть поудобнее, как будто искала утешение в своей позе, из-за неловкости и тупости, которую она выставила на показ совсем не желая того сама. Это было неосознанно, и это показалось мне странным, несмотря на то, что многие могут запутаться в пробитом часу. Но учитывая ее поведение, все это приобретало иной вид — словно она не просто терялась во времени, а жила в каком-то другом измерении.

    — Харин, я хочу знать все, — я говорил это твердо, осознавая, что каждая секунда промедления может только усложнить ситуацию.

    — А какова вероятность того, что ты не сдашь меня в полицию, когда узнаешь то, что я тебе расскажу? — ее голос дрожал, и в нем чувствовалась доля паники.

     Я почувствовал, как в моем желудке закрутилось. Слова Харин повисли в воздухе, как тяжелый груз. Она не просто боялась, она была напугана чем-то гораздо более серьезным, чем я могла себе представить. В голове у меня закрутились мысли, но я понимала одно: узнать, что случилось, было необходимо. Я не мог оставить это без ответа, даже если правда будет шокирующей.

   Харин замолчала, а её глаза наполнились тем мракобесным, необъяснимым страхом, который я успел заметить. Её тело напряглось, и я понял, что она была готова рассказать мне то, что её терзало больше всего, хотя для этого ей, вероятно, приходилось собраться с духом.

    — Я... — она затянула паузу, словно слова не хотели выходить, но она не могла их удержать. — Я не хочу об этом говорить, но если ты хочешь знать тогда слушай. 

    Я лишь кивнул, не зная, что именно она собирается мне открыть, но уже чувствовал, что это что-то, что может полностью изменить восприятие её и того, что происходило вокруг неё.

    — Я росла в детдоме, — её голос стал тихим, почти незаметным. — Когда мне было пять, опека забрала меня из семьи. Мы жили в страшных условиях, и мои родители не заботились обо мне. Но никто не знал, что происходило на самом деле. Это не просто были плохие условия, это было совершение умышленного преступления против жизни и здоровья ребенка. И... — она замолчала, тяжело вздохнув, как если бы эта часть её прошлого все ещё давала о себе знать. — Я не знаю, что стало причиной того, что они так обошлись со мной. Я была их ребенком, я должна была для них быть чем-то важным, но я была лишь грузом. Грузом, который они не могли или не хотели нести.

    Я заметил, как её губы слегка дрожат, и она снова отвернулась. Но не осуждал её. Я ощущал, как каждое её слово вызывает у неё боль, и это больно слушать. Ее кожа становилась бледнее, но я старался не подавать виду, лишь настраивал себя на дальнейшую помощь. 

    — Я была ребенком, и они оставили меня. Или я была ошибкой, а может я не та, что они хотели. Это, наверное, самая большая боль, — её голос снова стал хрупким. — Я долго пыталась поверить в хорошее. Я пыталась понять, что с нами было не так, но на самом деле это была моя вина... По крайней мере, так я думала.

    Я молчал, давая ей время. Она выглядела так, будто каждое её слово было как удар по самому себе.

    — Я выросла в детдоме, — продолжала она, — и там были люди, которые... По-настоящему заботились. Но даже с ними я не чувствовала себя в безопасности. Я пыталась выстроить жизнь, и хоть она не была идеальной, я делала маленькие шаги к нормальности. И потом, когда мне исполнилось восемнадцать... Я думала, что всё будет по-другому. Мне выдали квартиру, я могла быть свободной... Я пошла на прогулку, чтобы отпраздновать своё взросление. Я... сидела в беседке одна, просто размышляла о жизни, о том, что будет дальше. Мне казалось, что я на грани того, чтобы обрести свой путь. Но в тот вечер...

   Её пальцы нервно сжали ткань юбки. Она пережила что-то, что было невыносимо тяжело.

    — Тогда ко мне подошел мужчина. Мне было немного странно, но я была пьяной, не умела пить. И он казался нормальным. Он был не таким, как другие на первый взгляд. И я подумала, что если хоть немного открыта, это может быть начало чего-то хорошего. Но он подсел ко мне, и он знал всё обо мне. Всё, что я пережила, всё, что происходило в моей жизни, и я не могла понять, откуда. Я подумала, что это просто случайность. Но он сказал, что его группа накопала информацию обо мне, и это оказалось правдой... Он знал всё, он знал меня.

    Харин склонила голову и продолжала, не поднимая глаз. Ее синюшные пальцы вцепились в верх одежду, стараясь отодвинуть воротник подальше, чтобы дать себе больше воздуха, и я схватился за кувшин с водой, наливая в стоящий стакан жидкость. 

    — И что случилось потом? — я едва мог удержаться от вопроса, понимая, что каждый её следующий шаг может быть настолько мучительным для неё, что она может не захотеть продолжать. Протянув ей воды, она приняла его, проследив за тем, как я переливал из кувшина.

    Она не ответила сразу. Казалось, что всё её тело как будто сжалось от воспоминаний, а слова давались ей через силу. Когда она резко схватилась за стакан и неуклюже сделала глоток, вода проникла не туда куда нужно. Она заплыла в дыхательные пути, а из-за этого девушка закашляла, прикрывая рот рукой. Ее бдительность повысилась и Харин, как параноик, стала оглядываться по сторонам, кого то выискивая. 

   — Он... Он заставил меня. Это было ужасно. Я не понимала, что происходит, я не могла остановиться.

   Нервозные смешки и тяжелое дыхание заставили меня опомниться. Я накрыл лежащую женскую ладонь тыльной стороной вверх — своей, придавая таким способом той больше поддержки. 

    — И, знаешь, самое страшное... Это то, что я не могла остановить себя, потому что думала, что если я уйду, если я откажусь, то я потеряю всё. Я потеряю ту маленькую свободу, что у меня была. Он привёл своих друзей, и я была в их власти. Я была просто игрушкой. И они все, все эти мужчины, использовали меня, а я не могла даже озвучить отказ. Я была как пустая оболочка. И каждый день, который я пережила после того, как это случилось, был хуже предыдущего.

    Я молчал. Это было невыносимо тяжело слышать, и мне хотелось броситься к ней, обнять и прикрыть от бед, поддержать. Но я знал, что сейчас она нуждается не в этом. Она нужна была себе, и я чувствовал, как эта боль и унижение сжигали её изнутри. А первая встреча, когда я прогонял ее из укрытия, колола больше всего. Мой отказ в помощи показал меня с плохой стороны из-за чего чувствую себя провинившемся. 

    — Ты не должна была это переживать, Харин, — сказал я шепча. — Это не твоя вина. Ты не заслуживала этого. Никто не заслуживает того, чтобы с ним так обращались.

    Она слабо улыбнулась, но эта улыбка была не настоящей, она не могла скрыть слёзы, что начали капать на её одежду.

    — Я знаю... Но самое страшное, что я научилась с этим жить. Я научилась выживать, а не жить. И это, наверное, самая ужасная часть всего, что со мной произошло.

   Она на что-то обернулась, но стоило ей повернуться вновь ко мне, по ее щекам стало струится на две слезинки больше. 

   — Что это был за звук? — спросила она с какой-то надеждой на то, что ей не послышалось. 

   Ее поведение не то что бы смущало меня. Оно пугало. Никаких странных звуков не было, чтобы можно было отвлечься на них.

   — Я ничего не слышал, Харин. Может быть, это просто игра воображения, вызванная переживаниями, — ответил я, стараясь говорить как можно мягче, чтобы не напугать её еще больше. Но её взгляд был прикован к чему-то за моей спиной, и я невольно обернулся, чтобы убедиться, что там ничего нет. Пустота. Лишь стена и приглушенный свет из окна.

    — Мне кажется, что за мной следят, — прошептала она, вцепившись пальцами в стакан по новой. — С тех пор как я сбежала, я постоянно чувствую чье-то присутствие, и один раз я разглядела в тени одного из шайки.  

    Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Ее слова были полны страха, и я не мог просто отмахнуться от них. Я знал, что ей нужна помощь, и я должен был сделать все, что в моих силах, чтобы ее обеспечить.

    — Хорошо, Харин. Я тебе верю.

    Я встал и подошел к окну, выглядывая на улицу. Ничего подозрительного. Но я знал, что это не значит, что там никого нет. Они могли быть где угодно, прятаться в тени, ждать своего часа. 

  — Почему не обратилась в полицию? 

   Вроде очевидный и правильный вопрос в данной ситуации, но на нее отреагировали тревожным смехом, после которого вновь поступил кашель, продлившейся еще дольше. Я прильнул к ней, постукивая по спине, чтобы той стало легче, но вместо благодарности за оказанную помощь, она, напротив, откинула от себя мою руку, раздраженно выплюнув фразу: "Не подходи ко мне", что наблюдалось за ней не впервой. Но обосновывать такие действия являлось затруднительной задачей.

   — Только и можете о ней говорить! — она повысила тон голоса, как-то напрягаясь. — Совершеннолетняя девушка подвергается домогательству. И на что же ты рассчитываешь, когда мне положено раздвигать ноги? Я совершенно случайно оказалась в их компании, откуда тяжело было выбираться самостоятельно! 

    Харин вскочила на ноги, поворачиваясь всем телом прямиком ко мне. Она замахнулась на меня, захотев толкнуть, но тут же опомнилась, как мне показалось. Но мои догадки оказались не верными.

    Ее лицо тут же изменилось на испуганное: приподнятые брови создают характерные морщины на лбу, расширенные глазные щели придают взгляду напряженность, а слегка приоткрытый рот дополняет выражение испуга. Общая мимика меня завела в тупик, особенно тогда, когда она перестала моргать. Застыла как статуя, словно время вокруг нее остановилось. Я видел, как её глаза заблестели от страха, в них паника и растерянность, словно она не могла понять, что происходит и почему всё так резко изменилось.

    Я попытался дотронуться до её запястья, при этом чувствуя на себе взгляды окружающих, наблюдавших за разворачивающейся сценой. Их шепот, полные недоумения взгляды и перешептывания на фоне создавали атмосферу напряжения, и я чувствовал, как адреналин закипает в моих венах. Но как только мои кончики пальцев приближались к девушке, она внезапно начала терять сознание, падая прямиком мне в руки. Мои руки, полные растерянности, еле успели удержать Харин, и я ощутил, как её тело становится тяжелым, словно все силы покинули её.

    Но падение не было обычным. Ее тело не просто пало камнем, а стало извиваться, словно под воздействием неведомой силы. Харин начала биться в конвульсиях. Я был в ужасе, не зная, как помочь: происходило что-то страшное, и каждый миг казался вечностью. Происходил сильный спазм мышц, и бессознательно она прикусывала щеки, оставляя на них кровавые следы. Я почувствовал, как страх охватывает не только меня, но и тех, кто нас окружал. Их лица искажались от ужаса, а кто-то уже пытался вызвать помощь.

    Я знал, что нужно действовать. Стараясь сохранить спокойствие, я прижал Харин к себе, надеясь, что этот инстинктивный жест даст ей хоть каплю уверенности. Но её тело продолжало трястись, и я понимал, что ей срочно нужна помощь. Я закричал на людей вокруг, призывая их не стоять в стороне: 

   — Помогите! Позвоните в скорую!

    Внутри меня рождалось чувство беспомощности, но я знал, что не могу позволить себе сдаться. Я должен был быть рядом, несмотря на хаос, который разразился вокруг нас.