Исповедь.
Кацуки
Ночь снова сжалась в точку.
И вытянулась в сон.
Не тот, где ты летишь.
И не тот, где падаешь.
А тот, где за каждым шорохом — шепот. Где тени дышат. Где земля под ногами знает твоё имя.
Я шагнул — и трава под ногами хрустнула, как кости. Воздух был терпкий, с запахом табака, ветра и чего-то древнего. Знакомого. Слишком.
И тогда я увидел её.
Мацуко.
На ветке. Как часть дерева. Как угроза, которая не нуждается в движении.
Она сидела на высоте вытянутой руки — не больше, но казалось, что недосягаема. Как воспоминание, которое не твое, но в крови.
В руке — кисэра. Вытянутая, серебряная, с тонкой резьбой. Каждые десять секунд она тянулась к губам. Затяжка. Искра. Выдох — и дым ложился в воздух, как плёнка.
Она не улыбалась. Не насмехалась, как прежде.
Она смотрела сквозь.
И когда глаза её зацепились за мои — я ощутил, как что-то внутри меня шевельнулось. Не страх. Не злость.
Что-то хуже.
Ожидание.
— Здравствуй, Бакуго, — сказала она.
Голос хриплый. Не от усталости. От правды, которую долго несли на себе.
— Ты чего такая, чёрт возьми? — я подошёл ближе. Голос сорвался на шипение. — Обычно ты с ухмылкой. Сейчас будто похороны.
Она затянулась снова. Дым окутал ветку, и её силуэт стал призрачным.
— Потому что это и есть похороны. — Пауза. — Для спокойствия. Для сна. Для всех твоих "может быть".
Я сжал кулаки. Воздух вокруг меня дрогнул.
— Не говори загадками. Не сейчас.
Мацуко склонила голову, и её глаза — эти золотые, тёплые, с щелевыми зрачками — вспыхнули на миг.
— Ты чувствуешь её, да? — спросила она.
Я молчал. Губы дёрнулись, как от привкуса крови.
Она знала.
Конечно, знала.
— Элисон, — прошептала она. — Ты думаешь, она просто странная? Слишком тихая? Слишком мягкая? Или, может, слишком настоящая, чтобы быть реальной?
— Я не знаю. Она.. не похожа на Акико, как ты сказала. Слишком она уж, холодная. Бьет не глядя. Фыркает, смотрит злобно. Я думал это ты, типа издеваешься надо мной. Но раз она тоже Кицунэ, еще и темная. Все может быть.
Мацуко выдохнула дым медленно.
Он стелился по воздуху, как покрывало над могилой.
Она не смотрела на меня — только в сторону. В сторону, где, как мне показалось, не было ничего.
Пустота. Тишина. Напоминание.
— Нет, — наконец сказала она. — Она не похожа на Акико. Ни на меня. Ни на кого из нас.
Потому что она забыла, кем была. Или притворилась настолько хорошо, что поверила в свою ложь.
Я напрягся.
Мацуко затянулась снова. Долго. Глубоко. Дым вышел из её губ, как дыхание самого леса — тяжёлое, полное смысла, который мне пока не дали прочесть.
— Акико... — выдохнула она. — Она умела делать это. Становиться кем-то другим. Не просто менять лицо, как мы. А полностью — себя. Эмоции, жесты, голос, слабости. Она вживалась в роль настолько, что даже тени забывали, кто она на самом деле.
— Ты хочешь сказать, что она... теперь не знает, кто она? — спросил я, стиснув зубы. — Типа... живёт как будто бы «Элисон»?
— Или как Илай, — добавила Мацуко. — Или как оба сразу. Или как кто-то ещё, кого ты ещё не встретил. У Акико нет имени. Нет сути. Только цель. А всё остальное — маски. И если ты думаешь, что уже сорвал с неё одну — знай, под ней ещё тысяча.
Я сглотнул. Горло будто стеклом полоснуло.
Не от страха. От узнавания.
Потому что глубоко внутри... я уже чувствовал это. С самого начала.
— Почему именно я? — прошептал я. — Что я такого сделал?
Мацуко посмотрела на меня наконец. Прямо. Впервые за эту ночь. Зрачки — как чернила на золоте. И в них не было злости. Только... сожаление. И, может быть, немного боли.
— Потому что ты трещишь. Но не ломаешься.
Ты — противоречие.
Слишком сильный, чтобы быть сломленным. Слишком раненый, чтобы быть цельным.
Ты интересен ей.
Ты... не входишь в расчёт.
Ты катализатор.
Я опустил взгляд. Ладони дрожали. Искры ползли по пальцам, как мурашки.
— Это всё бред, — выдохнул я. — Мне просто снятся сны. Чужая лиса в чужом обличье приходит и шепчет, что я... особенный? Какого хрена?
— Потому что ты не просто спишь, — холодно сказала она. — Ты открыт. Настежь. Ты живёшь, как будто хочешь умереть, но не решаешься. А знаешь, кто это чувствует первым?
Я поднял глаза.
— Лисицы.
Мы всегда чувствовали запах смерти. Особенно — медленной. Внутренней.
Тишина.
Я ничего не сказал. Потому что не знал, что сказать.
— Она будет звать тебя, — продолжила Мацуко. — Не словами. Взглядами. Прикосновениями. Молчанием. Ты уже это чувствуешь. Как будто на границе твоего сознания постоянно кто-то стоит.
Это не иллюзия. Это она.
— И если я... сдамся? — я сказал это еле слышно.
Мацуко посмотрела снова мимо.
— Тогда она получит то, ради чего пришла.
— И что это?
— Я не знаю. — Она качнула головой. Медленно, будто в танце. — Но это будет концом. Для кого-то. Или для тебя. Или для неё. Или для всего.
Сакура вокруг нас больше не кружила.
Ветер стих.
Трава под ногами будто уснула.
— Значит... — я сглотнул. — Всё это — не просто сны?
Мацуко рассмеялась. Тихо. Устало.
— Кацуки... ты думаешь, твоя сила — только в взрывах?
Ты был избран не за кулаки.
Ты — проводник. Связующее. Ты привлекаешь к себе то, что не имеет формы. Потому что ты — сам из трещин.
И если ты не разберёшь, где ложь, где свет, а где тьма — ты станешь её сосудом.
— Чьим? Акико?
— Нет, — прошептала она. — Самого себя.
И в этот момент небо над нами вспыхнуло.
Не солнце. Не молния.
Огненный знак — над облаками. Что-то древнее. Символ, как шрам на небе.
Лиса. Девятихвостая. С глазами — пустыми, как смерть.
Мацуко вскочила. Люциус — зарычал.
— Она рядом, — прошипела она. — Прямо сейчас. Не во сне. В мире.
— Где? — я шагнул ближе. — ГДЕ ОНА?!
Мацуко схватила меня за руку.
— Не сейчас! Проснись! ПРОСНИСЬ, БА...
И всё потемнело.
А потом —
Я открыл глаза.
Комната. Тишина. Ночь.
Но за окном кто-то пел.
Тихо.
Женский голос. Без слов.
Я подошёл к окну.
А под деревом стояла Элисон.
В школьной форме. Без зонта. Лицо — вверх.
Она будто смотрела на небо.
А потом — резко посмотрела прямо в моё окно.
Прямо на меня.
Но без ушей. Без хвостов. Без кисэры.
И всё равно —
Я знал.
Это она.
— Ты че тут делаешь? Ебнулась?
— Ты как всегда резкий. — ответила она с холодом.
— Ты как узнала что я тут живу?
— Проследила. Ты меня так бесишь, что хотела тебе зад надрать пока ты спишь.
— Свали нахрен.
— Илай не знает, что я здесь. Но я хотела тебе предложить устроить спарринг завтра. Сегодня тебя не было. Не было над кем посмеяться.
Я прищурился.
— Ты... следила за мной? — голос прозвучал тише, чем я хотел. Слишком тихо.
В груди что-то глухо толкнуло — не страх, не злость. Что-то другое. Что-то, от чего захотелось выдрать это чувство, как занозу.
— Расслабься, — фыркнула она. — Не весь день. Только когда ты с парнями в магазин пошёл. И потом домой. Не то чтобы ты особо шифровался.
— А если бы я заметил?
— Тогда бы ты, может, наконец признал, что у тебя параноидальный взгляд и смешная походка, — ухмыльнулась Элисон, склонив голову. В свете уличного фонаря её волосы отливали сталью, а глаза... глаза не отражали свет вообще.
Слишком тёмные.
Я сглотнул.
— Значит, ты пришла, чтобы что? Устроить ночной спарринг на газоне?
— А что, ты испугался? — снова эта ледяная насмешка. — Или мама не разрешает драться после девяти?
— Я тебе сейчас сам ***дам, — прошипел я и шагнул от окна, но не открыл дверь. Просто стоял.
Она тоже не двигалась. Только смотрела.
— Завтра, — бросила. — После школы. Старая тренировочная площадка. Там, где нет камер. Где никто не увидит, как я тебя размотаю.
— Ты уверена, что хочешь так облажаться наедине?
— Хм. Ну тогда давай при парнях. Один хрен я тебя размотаю, как и в те разы.
— я убью тебя нахрен. — у меня запульсировали жилки на лбу.
ладони начали дымиться — еле сдерживал, чтоб не взорвать этот чёртов карниз под локтем. — Ещё раз подойдёшь ко мне в такое время — закопаю тут же, под деревом, ясно?!
Элисон склонила голову, и ухмылка — хищная, тянущаяся по одной щеке, будто царапина — стала шире.
— Громко лаяешь, Бакуго. Прям как пёс, которому страшно, что хозяйка ушла и не вернётся. — Она сделала шаг назад. Не от страха — с достоинством. Как будто ставила финальную точку.
— Я тебе не пёс, — прошипел я.
— Ага. Ты у нас бешеный котик. Которого всё никак не усыпят. — Голос холодный, насмешливый. Но под ним — напряжение. Не смех. Острие. Она чувствовала это тоже. Что-то вокруг нас сдвинулось. Невидимое. Как будто мир стал теснее.
Я резко рванул створку окна пошире и высунулся наружу:
— Проваливай, Элисон. Я серьёзно. Ещё хоть раз...
— Что? — перебила она. — Устроишь мне сеанс психотерапии своими фейерверками?
Я стиснул зубы так сильно, что челюсть затрещала.
Она уже стояла в тени дерева. Почти сливалась с ней. Только глаза всё ещё были видны. Чёрные, как безлунная вода. Зрачки будто не отражали света вовсе.
Но я знал — она всё видит. Каждую искру. Каждую мысль.
Меня всего.
— Спокойной ночи, Кацуки, — сказала она наконец. Голос вдруг стал ниже. Медленнее. Почти нежный. Но не от ласки.
От власти.
И просто ушла. Не исчезла, не испарилась. Просто ушла.
⸻
Ночь сдохла.
А я — нет.
Я просто сидел.
На кровати, с телефоном в руке. Глаза стеклянные.
Экран мигал.
Кириши́ма слал какую-то чушь в чат. Сэро кидал гифки. Даже Минета попытался быть остроумным.
А у меня перед глазами всё ещё стояло:
дерево, её голос, её взгляд, её власть.
Как она сказала: "Спокойной ночи, Кацуки".
Словно... знала. Что больше никакой спокойной ночи не будет.
⸻
Утро. 07:59.
Плевать, что не спал.
Я встал. Умылся. Обжёг зубную щётку.
И вывалился в академию с лицом кирпича.
Академия, коридоры, лица.
Слишком шумно, слишком ярко, слишком... живо.
А я будто изнутри выжжен.
⸻
Класс. Голос Айзава, как бормотание могильной плиты:
— ...расписание изменилось. Завтра общая тренировка. Группы по три. Совмещённые боевые сценарии, не забудьте записаться...
Я закрыл глаза. Медленно.
И провалился.
— Мацуко. Слышь. Иди сюда.
⸻
Щелчок.
Воздух хрустнул, как лёд под сапогом.
И она была там.
В этом сне. В этом не месте.
Прямо передо мной.
Стояла. Молчала. Кисэра — в руке. Люциус — рядом, хвост дыбом.
Мацуко смотрела, будто только что вышла из огня.
— Что она тебе говорила? — сорвалось с её губ резко. — Я не могу слышать теперь. Чёрт.
— Что значит — «не можешь»? — я шагнул ближе, дыхание срывалось на сжатые зубы. — Ты же всегда знала.
— Не теперь, — она зло затянулась, дым окутал её, словно ей нужно было спрятаться от самой себя. — Что-то изменилось. Она запечатала часть сна.
Я не чувствую её, Кацуки.
Люциус вскинул уши. Глаза — как два прожектора, сверлили меня.
Я сжал кулаки.
— просто, что хочет сегодня вступить со мной в спарринг, мол, вчера меня не было. Бла бла бла, проследила за мной и все в таком духе.
Мацуко выдохнула. Глубоко. Резко. Как будто каждый её вдох теперь — борьба с тем, что ползёт по грани сна.
— Она проследила? — её голос стал ниже. Ровнее. Опаснее. — Когда?
— Вчера. Пока мы с парнями шли. А потом, когда я вернулся домой. Стояла под деревом, смотрела.
Как будто... как будто что-то ждала.
Мацуко кивнула. Медленно. Пальцы сжались на кисэре так, что та чуть не хрустнула.
— Значит, она вышла за границу сна. — Пауза. — Это плохо. Это очень, очень плохо.
Я сжал зубы, в груди всё сильнее свербело: раздражение, беспокойство — и то, что я не хотел называть страхом.
— Она предложила спарринг. Сегодня. На старой площадке. Без камер.
Мацуко резко развернулась, плащ-дым за ней разошёлся, как взрыв волны.
— Нет. — Она подошла вплотную, золотые зрачки впились в меня. — Ты не пойдёшь туда один. Даже не думай. Она... она может сделать это именно там. В бою. Там, где грани ослаблены. Где эмоции остры. Где ты открыт.
— Что «это»? — процедил я. — Вцепится мне в душу? Станет мной? Что она вообще может?
— Если она уже метит тебя... — она вдруг резко достала из внутреннего кармана плоский, древний амулет — овальную пластину из рога с выгравированным символом. — Это Печать Истока. Инари вручила мне её. Чтобы увидеть след лапы. Если он поверхностен — у нас есть шанс. Если он на сердце — ты уже часть её стаи.
— Прекрати говорить загадками, — рявкнул я. — Просто проверь. Сейчас.
Она не ответила. Только шагнула ближе.
Люциус, будто чувствуя, что грядёт, зашипел и вскочил на задние лапы, почти как человек.
Мацуко приложила печать к моей груди.
Мгновение — и вспышка.
Жгучий, чуждый свет пробежал по телу, будто в меня залили жидкое солнце. Я стиснул зубы, но на секунду ослеп.
И тогда — она увидела.
— О, духи Инари... — прошептала Мацуко. Губы побледнели. Глаза расширились.
Она отшатнулась. Пошатнулась. И села прямо на Люциуса, как будто ноги отказали.
— Ах божечки... я чуть душу не отдала... — прохрипела она, одной рукой закрыв рот, а другой держась за живот.
— Что. Ты. Увидела. — каждый слог был, как капля раскалённого свинца.
— След... — она смотрела в никуда. — На плече. Выжжен. Как клеймо.
Как... обет. Как будто ты дал согласие. Но не осознал этого.
— че? Ни разу не было того, чтобы она была в моем сне. Мы с ней только дрались в тренажерке. И были на тренировке между классами. Когда она успела?
Мацуко подняла взгляд. Медленно. И в этом взгляде было не удивление — ярость. Чистая, ледяная, древняя ярость.
— Вот именно, Бакуго. — голос стал резким, как хлыст. — Ты ни разу не был с ней во сне.
— ...так какого хрена?!
— Это значит, — она встала, рука легла на рукоять кисэры, будто ей надо было во что-то вцепиться, чтобы не сорваться, — что она метила тебя наяву.
Я резко отшатнулся.
Внутри всё рвануло.
— ЧЕГО, БЛЯДЬ?!
— Тихо! — прошипела она, будто даже здесь — в этом сне, в этом месте между — звук мог кого-то позвать. Или разбудить. — Ты не понял. Это даже хуже. Если она действовала во сне — я бы это заметила. Могла бы проследить. Вмешаться.
Но если она сделала это в реальности... это значит, что она обошла меня. Нас. Всех.
Без следа. Без знака.
Я сжал кулаки до боли.
— А с хуя она вообще может это делать? Она же типа... ученица. Такая же, как и я. На бумаге.
Мацуко фыркнула — без смеха. Горько. Почти со злобой.
— Акико была лучшей актрисой среди всех тёмных лис.
Она не просто копировала личности. Она врастала в них. Жила в них.
Вся её сила — не в бою.
А в проникновении.
Власть через доверие. Через гнев. Через контакт.
Она снова закурила. Руки дрожали. Дым валил слишком густо, словно сам сон задыхался от её слов.
— Может, она сделала это, когда ты был ранен. Или когда твоя злоба взлетела выше, чем твой разум. Или когда ты... посмотрел на неё дольше, чем надо.
Я сглотнул.
Горло будто обожгло.
— Я не...
— Посмотрел. — перебила она. — Ты всегда смотришь. Когда она рядом. Даже если злишься. Даже если хочешь ударить.
Ты видишь её. И она это почувствовала.
Тишина.
Я стиснул зубы.
Да.
Я смотрел.
Каждый раз.
С ненавистью. С раздражением.
С этим идиотским, бешеным любопытством.
— Значит... всё это время... она искала момент. Чтоб...
— ...поставить на тебе метку.
Чтобы однажды сказать: «Ты уже мой».
И ты не сможешь сказать — когда это началось.
Я отступил на шаг.
Что-то внутри скреблось.
Как когти по стеклу.
Нечто, что давно проснулось — и теперь жадно вслушивалось.
Мацуко шагнула ближе. Положила руку мне на грудь — чуть выше того места, где был ожог от её печати.
— Этот знак... ещё не глубокий. Но если ты сейчас пойдёшь к ней... если дашь бой — и дашь вспыхнуть своей силе... — она вдохнула — и закончила:
— Она прорвётся.
— И что ты хочешь, а? — я шагнул ближе, сквозь ярость. — Спрятаться? Избежать? Трусить?
— Нет. — спокойно. Твёрдо. Почти холодно. — я могу пойти. Но мне нужна ночь. Только ночью я могу проявится в людском мире. — она затянулась кисэрой. Так как я живу в твоем подсознании, я смогу выйти и размазать ее в щи. — она держала в зубах кисэру, и кулаком ударила по своей ладони, втирая его в ладонь. — Вонючая, санная АКИКО! Я ТАК И ХОЧУ ВБИТЬ ЕЕ МОРДОЙ В ЖЕЛЕЗНУЮ ТРУБУ! КЕ КЕ КЕ — у нее была дъвольская улыбка и глаза. Хвосты ее начали шевелиться из в стороны в сторону, будто ей нравилось насилие.
Я невольно сделал шаг назад.
Мацуко тряслась от ярости. Не от страха. От чистого, жгучего возбуждения.
В её лице было что-то... древнее. Безумное. Почти первобытное.
Как будто в этот момент она перестала быть девушкой — стала стихией.
Люциус — огромный, почти вдвое больше обычного кота — выгнул спину и зашипел, как кобра. Его глаза горели. Не отражали. Излучали.
— МАЦУКО! — рявкнул я.
Слишком резко.
Слишком по-человечески.
Она замерла.
Рука всё ещё прижата к ладони — с костяшками, посиневшими от удара.
Дым от кисэры сползал, будто туман с вершины вулкана.
— Ты не пойдёшь. — Я поднял ладонь. Резко. — Ни ночью, ни сейчас. Это мой бой.
Мацуко уставилась на меня. Как на сумасшедшего.
— Ты дебил? — процедила она сквозь зубы. — Ты только что понял, что она метит тебя. Что она вживляется в твою душу, как гниль в ствол. А теперь ты хочешь, чтобы я — не пошла?
— Хочу. — Я выдохнул. — Потому что ты хочешь крови. А она — контроля.
Если ты выйдешь — ты просто подыграешь ей.
— Я её сожру, — прошипела она. — Я сдеру с неё шкуру и набью ею подушки. Кацуки. Эта тварь разрушила кланы. Убила хвосты. Она предала нас всех ради одного — чтобы стать чем-то другим.
— А ты хочешь разрушить то, что осталось, — я стиснул зубы. — Хочешь рвать, как она. Только под другим флагом.
Она выпрямилась. Хвосты утихли. Глаза — нет.
— Тогда иди, герой. — холодно сказала она. — Бейся. Разрушай.
Но запомни: если она сорвёт с тебя последний слой, я вытащу тебя обратно. Хоть за сердце. Хоть за язык. Хоть за душу. Потому что ты теперь не только её цель.
Она подошла ближе. Резко.
Пальцы — к моему лицу.
И вдруг — провела когтями по щеке. Легко. Почти ласково.
Но след остался.
— Ты — мой катализатор тоже.
⸻
Старая тренировочная площадка. 16:01.
Пыль. Пустота. Запах металла и забвения.
Сюда давно никто не заходил.
Здесь не было камер. Не было глаз. Только бетон, ржавчина и эхо.
Я стоял.
С плеч срывался жар. Из рук капали искры.
Чёрный амулет на запястье — пульсировал. Будто сердце чужого зверя стучало в такт моему.
— Опаздываешь, — сказал я, не оборачиваясь.
— Любишь ждать? —
Её голос.
Рядом. За спиной. Точно.
Теплее, чем должен быть. Тише. Но в нём — сталь. Хищная.
Я обернулся.
Элисон.
Форма расправлена. Волосы развязаны. Лицо спокойное.
Но в её позе... в её шее... в её зрачках...
что-то уже было не тем.
— Ты всё-таки пришёл, — сказала она.
— А ты думала — сбегу? — я усмехнулся. — Хрен тебе.
— Нет.
— Тогда что?
— Я думала... ты пригласишь зрителей.
— Угу. Чтобы ты не убила меня в темноте?
Она не ответила.
Встала напротив. Спина ровная. Как будто это урок. Или ритуал.
— Я не на столько жестокая. Ты знаешь сколько раз тренер Эйба выбивал из меня дурь? — она посмотрела на меня с усталостью. — Не хотела бы я снова встать с ним в спарринг..
Старая площадка. Солнце уже начало опускаться к горизонту, раскрашивая небо в оранжево-кровавые оттенки. Тени стали длиннее, и воздух густел от напряжения между нами.
Я стоял напротив Элисон, руки сжаты в кулаки, пальцы дымились от готовности взорваться. Она смотрела спокойно — холодно и без лишних эмоций, но я знал, что это только маска. В её взгляде пряталась опасность.
— Ты не плох, — пробормотала она, ловко увернувшись от моей взрывной атаки. — Возмужал.
— Ха! — я рассмеялся, почти не сдерживая раздражение. — Ты сама сдала назад? Слишком легко звучит.
Она улыбнулась — тихо, почти как вызов.
— Может, тебе с Илаем сразиться? — бросила вдруг. — Он постоянно мне говорит, что хочет выбить тебе зубы.
Сердце дернулось. Я почувствовал, как жилки на лбу вздуваются, а пальцы будто сами сжимаются сильнее.
— Что, Илай? — выплюнул я с ехидцей. — Он постоянно лясы точит. Но по зубам получит не от меня, а от тебя. Так что ему лучше заткнуться.
Внутренне я злился — не из-за слов про Илая, а потому что этот спарринг затягивался, и с каждым ударом чувствовался груз не только физического боя, но и того, что скрывалось под этой игрой. Этот холодок в голосе, который я не мог понять и выдавить из себя.
Мы крутились, как в танце, обменивались ударами и блоками, взрывы на площадке то и дело вырывали клубы пыли и горящей искры.
— Ты всё такой же горячий, — пробормотала она в паузе, в которой наши взгляды слились. — А я... просто учусь.
— Учишься? — я усмехнулся, подталкивая к себе адреналин. — Ну-ну. Посмотрим, кто учитель, а кто ученик.
Вдруг она бросилась в атаку — резкая, точная, как выстрел. Я увернулся, но её ладонь прошлась рядом с ухом — ветер от движения звенел в ушах.
— Не расслабляйся, Кацуки, — прошептала она.
Мы сражались ещё час. Потом ещё час. Время растекалось, как расплавленное железо. К девяти вечера наши тела устали, но взгляд оставался острым, руки — готовыми взорваться.
Я стоял, тяжело дыша, ладони всё ещё дымились. Она, опираясь на колено, тоже пыталась восстановить дыхание.
— Ха.. давай еще! — сказала она, снова бросаясь кулаками.
— Да иди к черту!
Пыль взвилась снова. Я закрыл лицо рукой от встречного удара и на вдохе почувствовал — что-то изменилось.
Искра — и я ударил в землю, разметав пыль в стороны. Элисон отскочила, чуть не споткнулась о железный мусор на краю площадки. Потеем заливало глаза, мышцы ныли — но она снова рванула вперёд, как будто её двигала не ярость, не азарт, а что-то более голодное. Более древнее.
⸻
И тут —
небо мигнуло.
Как вспышка. Как дрожь в затылке.
И...
полетели лепестки.
Сакура.
Они падали медленно. Слишком медленно. Слишком реально для миража.
Я застыл, дыхание сбилось. Лепестки касались кожи — прохладные, как снег.
— Что за... — выдох сорвался, будто с боем.
В голове резко ударило. Глухо. Неостановимо.
Я сжал виски, как будто что-то в мозгу пыталось вгрызться в кость.
— Чёрт...
— Кацуки?! — Элисон остановилась, руки чуть дрожали. — Ты... ты что, издеваешься? Это прикол?
Но я не слышал её.
Я чувствовал.
За спиной.
Нечто. Присутствие.
Фигура под светом фонаря. Сначала — просто силуэт.
А потом...
— «Акико. Давно не виделись.» —
Голос.
Медленный. Тяжёлый. Словно шаги по снегу.
Я обернулся.
И — застыл.
Мацуко.
Полный облик.
Макияж кумадори — кроваво-красный, прорывающийся сквозь белую кожу, как трещины на фарфоре.
Веер — раскрыт, закрывает половину лица. Деревянный, инкрустированный, с выгравированным иероглифом 狐 (лиса).
Глаза — золотые. Слишком яркие.
И девять хвостов — колышутся, как дым в безветрии.
А в другой руке — кисэра. Длинная. Чёрная. Конец дымится.
Ветер взвился.
Фонари мигнули.
Мацуко стояла, будто центр мира сдвинулся к ней.
Словно само небо смотрело теперь оттуда.
Элисон отшатнулась.
Её лицо... побелело.
— Ч... чего?! — она задыхалась. — Лиса?!
Это что ещё такое?!
— БАКУГО! ОТОЙДИ ОТ НЕЁ!
Я не двинулся.
Не мог.
Потому что Мацуко теперь шагала вперёд. Медленно. Как во сне. Как судья.
И голос её изменился.
— Акико... —
Он стал ниже. Ниже, чем у любого человека.
Он рвал пространство. Гремел в груди.
— Где. Твой. Хвост? —
Мацуко стиснула веер, и тот щёлкнул, закрываясь.
— Решила поставить глубокую печать на этого мальчонку?
— Не слишком ли ты о себе возомнила?
Элисон — или кто бы она ни была — отступила. Дыхание сбилось. Поза изменилась. В ней что-то... рвануло. Что-то нечеловеческое пошло по шее и плечам. Как волна.
— Мацуко, стой... — я начал, но она уже была в гневе.
— ХОЧЕШЬ ИСПЫТАТЬ ГНЕВ ИНАРИ?! —
Голос её перешёл в рык. Земля под её ногами треснула.
Ветер завыл. Лепестки сакуры разлетелись, как осколки.
Элисон выдохнула. Резко. Как будто что-то её пробило.
— ТЫ... — она зашипела. — Ты не должна быть здесь. Это... это не твоя территория.
Мацуко склонила голову. Хищно.
Хвосты поднялись, как пики копий.
— Ты сделала её моей. В тот миг, когда посмела коснуться его.
— Ты вторглась.
— Ты метишь его.
— Ты ломаешь его.
И с этими словами — она шагнула вперёд.
Пустота вздрогнула.
Фонари начали гаснуть один за другим.
Элисон подняла руку — и в ту же секунду что-то внутри неё... сорвалось.
Из спины — будто вырвался поток тени. Как воронка, как сажа, как чёрный огонь.
И я услышал то, что не должен был.
Голос. Второй. В ней.
— Мацуко.
— Ты всё ещё цепляешься за остатки власти.
— Я уже внутри. Ты опоздала.
Но Мацуко... только усмехнулась.
— Акико. Ты забыла одно. —
— Я — не одна.
И в тот миг...
небо словно раскололось.
И я понял: этот бой...
не между девушками.
Не между мной и кем-то.
Это было древнее.
Это был суд.
Ветер снова завыл, как будто ночь распахнула пасть.
И — за спиной Мацуко, из пустоты, из рваной чернильной тени — вышли они.
Первая — серебряная, почти прозрачная, как призрак. Глаза — стеклянные, наполненные слезами, с голосом, будто сломанный звон колокольчика:
— Сестра... —
Она шла на дрожащих лапах, будто по битому льду. Маленькая. Хрупкая. На вид совсем юная, но в её облике — и в глазах — была память тысяч зим.
Слёзы текли по морде, капали на землю и исчезали — как будто их даже мир не мог принять.
— Сестра, не делай этого... Она ведь... Она ведь когда-то была одной из нас... —
Мацуко не обернулась. Лишь коротко — жёстко — выдохнула сквозь зубы:
— Ирэн, хватит ныть.
И тут рядом вспыхнула вторая.
Рыжая, с шерстью, будто сотканной из живого огня. Глаза — янтарные, злые, с искрой насмешки.
Она не шла — вышагивала. В развязной, ленивой манере, как будто выходила на сцену, а не на поле боя. Девять хвостов колыхались за спиной, и каждый оставлял за собой след пепла.
— Всё ещё рыдаешь, Ирэн? — она ухмыльнулась. — Боже, у тебя бы хвосты отвалились, если бы пришлось смотреть на то, что она делала в Башне Востока.
Ирэн опустила голову, но всё ещё плакала.
— Я... я просто... я не могу... она же... раньше...
— Раньше? — рыжая рассмеялась. Горько. Бешено. — Раньше она была нашей сестрой. А теперь?
Теперь она — кукла с зубами. Пустота в коже. Шкурка, натянутая на ложь.
Мацуко заговорила наконец. Медленно. Чётко. Словно каждое слово — резец по камню:
— Она не просто ушла.
Она сожгла мост.
Съела мать.
Проткнула хвостом отца.
Разорвала клятву.
И вырезала имя Инари из собственной души.
Ирэн вскрикнула. Тихо.
Рыжая кивнула.
— Всё правда.
Элисон — нет, Акико — сделала шаг назад.
Теперь в её глазах было не удивление. Не гнев.
А что-то другое.
Оценка.
— Хм. — Она выпрямилась, и в ней вдруг стало слишком... много. Как будто её тело не справлялось с тем, что в нём пряталось.
— Значит... ты пришла со свитой?
— Всё-таки решила собрать стаю обратно?
Мацуко не ответила.
Только сделала шаг вперёд. И за ней — как зеркала — повторили шаг Ирэн и рыжая.
Я смотрел, не дыша.
Здесь был другой закон.
Здесь решались не бои, а судьбы.
— Сегодня ты не уйдёшь. — голос Мацуко стал ниже. — Ни в теле Элисон. Ни в Илае. Ни в любой другой маске.
— Ты вернёшь то, что украла.
— И ты назовёшь своё имя.
— Потому что только своё оно сгорит.
Акико усмехнулась. Но это уже был не смех человека.
И не её.
Смех изнутри.
Смех чего-то без формы.
— Мацуко. Ирэн. Дами.. Вы думаете, что я всё ещё одна из вас?
Мацуко подняла кисэру.
Огонёк в ней вспыхнул.
— Нет.
— Мы знаем.
— Что ты — враг.
⸻
И небо треснуло.
Площадка содрогнулась.
И начался настоящий бой.
Площадка. 21:47.
Воздух застыл.
Ни порыва ветра. Ни движения. Даже фонари, казалось, дрожали под весом тишины.
Мацуко стояла между мной и Элисон — теперь уже не просто девушка с дымом во взгляде. Она была иной. Лиса. Девятихвостая. Ки́цунэ в полном раскрытии.
За её спиной — две фигуры. Одна плакала, всхлипывая, сжав лапы на груди.
— Сестра... пожалуйста, — её голос дрожал, будто натянутая струна.
Вторая — стояла с прямой спиной, ухмылка резала, как нож.
— Ирэн, заткнись. Сейчас не время соплей.
Мацуко даже не обернулась. Только чуть повела хвостами — и ветер пошёл по кругу. Ударил. Словно граница реальности треснула.
— Ирэн. Дами. — её голос был спокоен. Но в нём было нечто, от чего дыхание цепенело. — Помогите мне.
И тогда всё сорвалось с цепи.
⸻
Акико — всё ещё в теле Элисон — отступила на шаг. Её взгляд рванулся на Ирэн, на Дами, и, наконец, обратно на Мацуко.
— Вы... — губы дрожали. Но не от страха. От ярости. — Опять вы... Из гнилого прошлого...
Вдруг её тело вспыхнуло. Прямо с плеч и лопаток — огненные узоры, будто бы пульсирующая татуировка. От неё пошёл жар. Земля под ногами начала плавиться.
— Он мой, — прошипела Акико, и искра молнии прошла по её руке. — Мальчишка — катализатор. И ты, Мацуко, прекрасно знаешь, что я имею право!
— Имеешь? — голос Мацуко понизился. В нём уже не было ни тени человеческого. Только зверь. Древний. Неукротимый. — После того, как сожрала клан? После того, как предала нас всех ради власти?
Она шагнула. Земля под её ногами покрылась синими трещинами — иллюзия сна прорвалась в реальность. Нити темного песка — её причуда "Сон" — потянулись от её ног, окружая пространство мягким, обволакивающим светом. Всё вокруг стало мутным. Замедленным.
⸻
Ирэн опустила голову. Но её слёзы высохли. В её глазах зажглось серебро. Она тоже расправила хвосты — тонкие, пушистые, как дым. Пространство задрожало. Словно вся площадка оказалась в фазе между сном и явью.
— Я не хотела драться, сестра... — прошептала она, но мир вокруг неё начал меняться: голоса стали глуше, контуры — расплывчаты.
Её способность "Сон" действовала мягко: искажение восприятия, сонливость, иллюзии. Она послала волну — сквозь бетон, воздух, тела.
Акико дёрнулась.
— Не... — зубы стиснулись. — Вы трое... сны не победят меня!
И тогда Дами ударила.
⸻
— Говори за себя, змея, — голос её звучал как лязг стали. — Сила не в подражании. А в подавлении.
Дами метнулась вперёд. С одной стороны от неё — вихри пыльного сна, с другой — ослепительный всполох. Её техника была агрессивнее.
Причуда "Сон" у Дами — версия силовой проекции: она материализовала фрагменты чужих снов, превращая их в ударные волны.
— СТРАХ! — рявкнула она, и из воздуха вырвалась волна, похожая на оживший кошмар. Клыкастое нечто метнулось к Акико, воплощая самый жуткий сон.
Но Акико не осталась в долгу.
— Вода! — выкрикнула она, и из-под её ног вырвался гигантский столб пара и воды. Он поглотил кошмар и ударил по Ирэн, отбросив ту в стену.
— ИРЭН! — крикнула Мацуко, но не отвлеклась.
⸻
Мацуко рванулась.
Один щелчок — веер вывернулся в воздухе, превращаясь в лезвие.
Второй — кисэра ударила по земле, посылая волну транса.
— Спи, — прошипела она, — будь снова духом, а не тенью!
Акико ощутила эффект: её тело чуть дрогнуло. Мышцы ослабли. Но она стиснула зубы и выдохнула.
— Эмоции: ярость. — прошептала она.
И мир... сдвинулся.
Моё сердце забилось так, будто сейчас разорвёт грудь.
Гнев вспыхнул. По вене. По шее. По спине.
— Ч-что за... — я пошатнулся, хватаясь за голову.
Акико использовала "Контроль эмоций". Она влилась в наши умы — не как гость, а как вирус. И выпустила изнутри то, что мы прятали.
— Он почти готов, — сказала она хрипло. — Ещё немного, и он примет меня.
— ЗАТКНИСЬ! — Мацуко обрушила на неё волну сна, но Акико отразила её антиполярностью — искривила саму энергию и отзеркалила силу обратно.
Мацуко отшатнулась, в её глазах вспыхнула боль — по её щеке прошла рана, будто её ударила её же собственная атака.
— Ты учишься, Акико... — прохрипела она, — но ты всё ещё боишься настоящего сна.
⸻
Дами в это время уже добралась до Акико с фланга.
Сонный поток ударил сбоку, погружая пространство в глубокий, вязкий мрак. Копья сна вонзались в воздух — каждая проекция, как игла в психику.
Акико укрылась молнией.
— ГРОМ! — удар. Вся площадка вспыхнула.
Дами отлетела, её хвосты вспыхнули пламенем. Она упала, но вскочила.
— С*КА! — выругалась она. — Мацуко, быстро!
⸻
Мацуко шагнула вперёд.
Веер — вверх.
Кисэра — вниз.
И тогда из всех девяти хвостов потекло свечение. Золотое. Серебряное. Кроваво-красное.
— Во имя Инари. — сказала она.
— Нет... — прошипела Акико. Её тело начало дрожать.
— Гнев небес. Сон предков. И праведное очищение. — каждый её шаг оставлял за собой след. Не просто во сне — в реальности.
Девятихвостая кицунэ раскрылась. Полностью.
Акико заглохла.
От страха.
От... узнавания.
⸻
И тогда Мацуко прошептала:
— Приснись мне ещё раз, Акико.
— Я сожгу твой облик даже в памяти.
— Ты не сон — ты ошибка.
Она бросилась вперёд.
За ней — Ирэн, с дымом из глаз.
Слева — Дами, с рассечённым лицом и злой ухмылкой.
Акико вскинула руки. Молния. Пламя. Вода.
Бой взорвался.
Площадка. 22:06.
Мир рассыпался.
Акико метнулась ко мне, будто взрыв сгустившегося ужаса — её зрачки были пусты, черны, как смерть в холодной воде.
Огненные перья света за её спиной — как крылья из боли.
— Ты уже мой, — прошептала она, подойдя почти вплотную.
Пальцы — почти касались лица.
Голос — нежен, как яд в поцелуе.
— Ты смотрел... Ты звал... И ты... откроешься.
Я не мог двинуться. Не из-за страха. Не из-за боли.
Что-то во мне... как будто согласилось.
На миг. На одно проклятое дыхание.
И в этот миг она вошла.
Словно хищник в уязвлённый разум.
Словно лапа — в открытое сердце.
Внутри вспыхнул огонь.
И ужас.
И желание.
Жуткое. Тёплое. Сладкое. Чужое.
Я выдохнул, срываясь на шёпот:
— Н-нет...
Но тьма сгущалась.
Она почти дотянулась.
⸻
И тогда — появился свет.
Гул.
Небо — разорвалось, как ткань.
Фонари вспыхнули и треснули.
Площадка содрогнулась.
Все — замерли. Даже Акико. Даже я.
В разорванном небе — лисы. Огромные, призрачные. Их силуэты были сотканы из золотого пепла.
Они крутились, ревели, выли. Их глаза сияли.
И в центре этого света — она.
Инари.
Сияние ниспадало, как водопад.
Она ступала босыми ногами по воздуху.
Ткань её кимоно — как сотканный туман.
В волосах — лисы.
На плечах — солнце.
В глазах — вечность.
— Мои дети... — проговорила она. Голос её был, как звон колоколов на краю мира. Грустный. Полный вечной скорби. — Как низко вы пали...
Акико резко обернулась. И... застыла.
Как будто её душу пронзили изнутри.
— Нет... — выдохнула она. — Нет... ты не имеешь права здесь быть... ты не должна...
Инари взмахнула рукой. Медленно. Без гнева.
И тогда Акико заорала.
Её тело задрожало. Тень вокруг неё зашлась багровыми венами.
Из её спины вырвались хвосты.
Черные. Блестящие. Живые.
Один. Два. Пять. Восемь.
Из-под волос выросли уши — звериные. Угрожающие.
Чёрная шерсть покрыла кожу вдоль позвоночника.
Лицо начало меняться — вытягиваться, углубляться, искажение прошло по чертам.
И вот — она больше не была Элисон.
Она больше не была человеком.
Она — Акико.
Падшая.
Тёмная.
С восьмью хвостами.
Настоящий облик.
Настоящее проклятие.
⸻
— Я запретила тебе брать тело смертного, — произнесла Инари. Всё ещё без злобы.
Но воздух вокруг неё трещал от мощи. — Ты нарушила все обеты. Сожрала кровь. Пожертвовала истоки. Ради силы...
Акико упала на колени. Руки — в землю. Когти — рвали бетон.
— Я не могла иначе, — прошипела она. — Ты оставила нас!
Инари опустила взгляд.
— Я ждала. Пока вы вернётесь ко мне. Пока поймёте...
Она посмотрела на Мацуко.
На Ирэн. На Дами.
Они опустили головы.
Хвосты затихли.
Но затем — снова взглянула на меня.
— А ты... — её голос стал мягче. — Ты стал их осью. Их переломом. Ты катализатор. Но не инструмент. Не позволяй быть им.
Я стоял, сквозь всё.
Сквозь свет. Сквозь дрожь.
Сквозь то, что только что пыталось вырвать моё «я» из груди.
Инари подошла.
Медленно.
Протянула руку.
Прикоснулась к моей груди.
— Я очищу часть. Но выбор — всегда за тобой.
И я почувствовал.
Как боль сгорает.
Как клеймо тускнеет.
Как гниль — выжигается светом.
А потом — она отвернулась.
К Акико.
— Ты пойдёшь со мной. Или я сотру тебя.
Акико подняла голову.
И в её глазах — не было страха.
Только ярость.
Жгучая. Безумная.
— Попробуй, старая ведьма...
⸻
И тогда началась новая битва.
Инари против Акико.
Свет против тьмы.
Мать против падшей дочери.
Акико — в истинной форме. Инари — воплощение гнева.
И всё будто остановилось.
На миг.
На вдох.
⸻
Кто-то коснулся плеча.
Я дернулся — как от удара. Но это была Мацуко.
Обугленные волосы прилипли к щеке.
Дым от кисэры растёкся, как саван.
Глаза — всё те же золотые, но в них... тревога. И ярость. И что-то, что она не произносила вслух.
— Ты в порядке? — спросила она. Тихо.
И всё в ней напряглось. Даже хвосты затаились.
Я сглотнул. Пальцы дрожали. В горле — пусто.
— Я... — вдохнул. — Нет.
— Хорошо, — кивнула она. — Значит, ты ещё жив.
Сказала почти нежно. Почти.
Я смотрел на неё — и понимал, что мир снова трещит.
Что мы стоим на краю.
И что все маски уже сорваны.
⸻
Инари шагнула вперёд.
Её силуэт — выше, чем казался прежде.
Каждый шаг — как удар колокола.
Девять хвостов за её спиной сияли, будто языки пламени, сотканные из чистого света.
— Акико, дитя тьмы. Последняя, падшая. Ты выбрала силу вместо истины. Ложь вместо памяти. Ты поглотила тех, кто звал тебя сестрой.
Акико поднялась.
Теперь она возвышалась над землёй, словно не касалась её вовсе.
Чёрные хвосты вились, как угольное пламя.
Её голос был низкий, словно гремел внутри черепа.
— Я выжила. Когда ты отвернулась от нас. Когда ты позволила нашему клану пасть. Я — их голос. Их боль. Их месть.
— Ты — их пепел. — Инари подняла руку.
И начался бой.
⸻
Свет и тьма.
Истина и ложь.
Богиня и чудовище.
Инари взмахнула кистью — из пустоты вырвался гигантский клинок света, будто вырезанный из солнца. Он пронёсся вперёд, расплавляя бетон, рассекая небо.
Акико бросила вперёд руку — и вся её энергия вспыхнула: молнии, вода, пламя — смешались в безумную бурю.
Сгусток разрушения принял удар света и разлетелся в вихрь, осыпая площадку осколками магии.
Земля затряслась.
Бетон треснул.
Лисы — зарычали.
⸻
— Что мы видим?! — выдохнул я, сжимая кулаки. — Что это за силы?
Мацуко встала рядом. Рука на кисэре.
Голос — жёсткий.
— Это — конец эпохи.
Она смотрела на бой — и в её лице было не удивление.
А боль.
— Инари не может убить её без твоего участия, — добавила она. — Ты метка. Ты дверь. Через тебя Акико получает силу, которую не должна.
Я обернулся.
Сердце колотилось, как бешеное.
— И что... мне сделать?
Она посмотрела на меня.
Долго.
И сказала:
— Позвать её по имени.
Я нахмурился.
— Ты серьёзно?
Мацуко кивнула.
— Ты должен назвать её той, кем она была. До тьмы. До падения. Если внутри неё осталась хоть искра — она дрогнет.
Если нет... —
Она не договорила.
⸻
Инари сражалась молча.
Каждый её удар — как кара.
Каждое движение — как стихия.
Акико же металась, будто зверь, утративший сдержанность. Её тело пылало, её хвосты свистели, электричество сыпалось искрами.
Её глаза — были безумны.
⸻
Я шагнул вперёд.
Крикнул.
Из всей своей чёртовой груди:
— АКИКО!
⸻
Мир остановился.
Инари застыла.
Мацуко замерла.
Даже ветер — исчез.
Акико обернулась.
Взгляд — в меня. Прямо. В сердце.
Она дрожала.
И я увидел — в этой тьме вспышку.
Тень... боли.
Памяти.
И тогда я сказал:
— Ты была... нашей. Ты была их сестрой. Ты была... живой.
— А теперь ты — просто обман.
Мир раскололся от крика.
Акико, с расправленными крыльями из тьмы, зарычала:
— ДА СДОХНИ ТЫ УЖЕ, НАКОНЕЦ!!
И метнулась ко мне, как выстрел из ада.
Чёрные хвосты позади неё вспыхнули, как гарпуны.
Молнии хлестали землю.
Огонь заплясал по ржавому бетону.
Я не успел даже моргнуть.
⸻
Но она не долетела.
Мацуко.
Появилась между нами, как из ниоткуда.
Рука — прямо на горле Акико.
Зажала, как капкан.
— Это не твой смертный.
Голос — глухой, звериный, полный огня и клыков.
— А мой.
Пальцы Мацуко сжались.
Акико захрипела. Её когти рванулись вперёд — но не достали. Хвосты затрепетали, но силы уходили.
Инари шагнула вперёд.
Беззвучно.
Ладонь — впереди.
В пальцах — свет, чище молний, старше времени.
И она вонзила его ей в грудь.
⸻
Звук.
Будто колокол ударил в воздухе.
Будто сама ткань реальности дрогнула.
Рука Инари пронзила её грудную клетку, и сжалась на чём-то хрупком, хрустящем — сердце.
Но не плоть.
Суть. Душу.
— Моё падшее дитя, — проговорила Инари, с грустью. — Да исцелись ты... и уйди на покой.
⸻
Свет взорвался.
Не пламя. Не магия.
Просто — вспышка покоя.
Словно кто-то наконец разжал стиснутую ладонь.
Акико выгнулась назад, задыхаясь. Её лицо — искажённое, но уже не звериное.
Глаза — снова человеческие.
Но наполненные злобой. До последнего.
— Я... вас... ненавижу... — выдохнула она.
— Сдохните...
И в ту же секунду она рассыпалась.
В лепестки сакуры.
Чёрные, увядшие, кровавые.
Они падали медленно, словно время не спешило отпускать её.
⸻
Тишина.
Жгучая.
Плотная.
Лисицы дрожали.
Дымились.
В воздухе — запах раскалённого металла и молитвы.
Дами села на колени. Пот стекал по её виску.
— Неужели это... закончилось?.. — прошептала она.
Ирэн — молча. Смотрела на Инари, широко, с трепетом.
— Инари... — одними губами.
⸻
А Мацуко...
Она сразу повернулась ко мне.
Рывком.
Словно чувствовала, как мир снова начинает двигаться — и я могу упасть.
— Бакуго, — голос срывался. Но в нём было всё: и тревога, и злость, и облегчение.
— Ты... ты цел?
Я выдохнул.
Сделал шаг — и чуть не рухнул.
Ноги не слушались.
Голова гудела.
Во рту — привкус пепла.
Она подхватила меня.
Молча.
Пальцы сжали моё плечо. Твёрдо.
Инари обернулась.
Глаза её были печальны.
Но в них не было укора.
— Мой катализатор, — прошептала она, глядя на меня. — Ты прошёл через неё... и не стал её.
— Ты всё ещё собой.
⸻
Мацуко стояла рядом.
Не отпуская.
Не отводя взгляда.
— Ты не один, — тихо сказала она.
— И больше — не будешь.
А где-то в воздухе всё ещё кружились лепестки.
Как память.
Как след.
Как предупреждение.
Грудь горела.
Воздух был густым, как вода, в которой кто-то только что утонул.
Лепестки всё ещё падали. Но тишина — громыхала.
Инари смотрела на меня.
Не как на мальчишку. Не как на воина.
Как на часть уравнения, которое она сама не до конца понимала.
— Бакуго Кацуки, — произнесла она. Голос был... не голос. Он рвал воздух, как будто его не было там, где звучал.
Я выпрямился, хотя каждая мышца дрожала, будто меня пропустили через мясорубку.
— Ты стоял перед тенью и не отвёл глаз. Ты был в огне — и не сгорел. Ты знал, что тебя метят — и всё равно вышел.
Она подошла ближе.
Огромная. Лики её лисьих спутников — то оборачивались, то скрывались в свете.
Её мантия колыхалась, как ткань из звёзд.
— Ты стал катализатором. Но не просто для неё. Не только для Акико. Для них. Для нас. И для себя.
— Ты — огонь. Но не тот, что сжигает. Ты — огонь, что зовёт за собой. И кто пойдёт — тот сгорит или родится заново.
Я сглотнул.
Горло саднило.
Мацуко стояла рядом, молча.
Но её рука всё ещё держала мою.
Как якорь.
Как узел.
Инари подняла ладонь.
И тогда — перед глазами развернулся свет.
Будущее. Или предчувствие. Или проклятие.
⸻
Я стою. Один.
В центре поля, где небо — чёрное, а земля — белая.
Передо мной — лисица с пустыми глазами.
За мной — крик. Чей-то. Знакомый.
А потом — я сам.
Но другой.
Весь в чёрных метках.
И за спиной у меня...
девять хвостов.
⸻
Я вздрогнул.
Свет исчез.
Инари смотрела на меня.
— Огонь либо очищает, либо поглощает. Ты сам решишь, кем стать. Но запомни — когда пламя гаснет, остаётся только пепел. Или золото.
Она шагнула назад.
Её волосы развевались, как водопад из света.
Глаза — грустные. Древние.
— Прощай, мой не-сын. Или... — она посмотрела на Мацуко, потом — на меня. ...здравствуй, тот, кого выберет одна из нас.
И исчезла.
Без вспышки. Без взрыва.
Просто ушла.
Как будто никогда и не приходила.
⸻
Мацуко всё ещё смотрела на меня.
Тихо. Молча.
В её глазах всё ещё горел свет от Инари.
И что-то... большее.
— Ты видел, да? — прошептала она.
Я кивнул.
— Ты понял, что она тебе показала?
— Нет. — Я сглотнул. — Но я разберусь.
Она закрыла глаза. Улыбнулась чуть-чуть.
— Вот и правильно.
Пауза.
Ветер колыхал мёртвые деревья и обломки бетонных плит.
Мацуко шагнула ближе.
— Ты — мой катализатор. Но это не значит, что я тобой владею. Это значит, что ты теперь — часть пути. И если свернёшь — свернусь я.
Я посмотрел в её глаза.
Чёрные. Золотые.
Без страха. Без иллюзий.
— Ты со мной? — спросил я. — До конца?
Она кивнула.
Медленно.
— Если конец будет твоим. Я приду, чтобы драться за него. Или с ним.
⸻
Старое поле снова погрузилось в тишину.
Но внутри меня...
что-то шевелилось.
Свет от Инари — остался.
Как пепел на коже.
Как пульс внутри сердца.
Я выбрал.
И чёрт возьми, если придётся...
Я сожгу весь этот мир,
Лишь бы не стать её.
И не потерять — себя.