Провал..
Кацуки
Я сидел, уставившись в доску, но не видел ничего.
Речь Полночь была как фоновый шум — приторный, затянутый, со всем этим её дурацким энтузиазмом. Она что-то объясняла про парные миссии, про важность доверия, про прикрытие союзника. Голос у неё вкрадчивый, будто шёлковая верёвка. Сначала мягко, а потом — душит.
— ...а теперь представьте, что вы в ловушке! Пространство ограничено, ресурсы на нуле — КАК вы защитите своего союзника?
— МОЖНО Я С УРАРАКОЙ?! — завопил Минета, аж со стула соскользнул.
— Ты, как всегда, идиот, — сказал кто-то за спиной. По голосу — Токоями.
— НЕТ! Правила требуют чёткого структурного распределения! — уже встал Иида, размахивая руками, как будто у него не конечности, а дирижёрские палочки. — Выражайтесь по форме и уважайте порядок! П-о-р-я-д-о-к!
— Ой, расслабься, — хохотнула Ашидо, подпрыгивая на стуле, как будто в ней зарядка для всей школы. — Давайте просто париться кто с кем — потом разберёмся!
— Я БЛЕСТЯЩЕ ЗАЩИЩУ ЛЮБОГО! — выкрикнул Аояма, при этом засветив лучом из пупка прямо в потолок. — МОЙ БЛЕСК — ЛУЧШАЯ ОБОРОНА!
— Я бы хотел быть с Деку! — пискнула Хагакурэ. — Ой, то есть, ну, с любым, но... с ним было бы удобно, он такой... ну... — она замолчала.
— Я... э... ну... я не против... — пробормотал Мидория, уворачиваясь взглядом от всего и всех. У него уже пот на лбу выступил, как будто его вызвали к директору, а не просто в пару поставили.
— Ну, в любом случае, с Ураракой прикольно было бы, — протянул Каминари, ухмыляясь. — У неё гравитация, у меня молнии — классная комба, если подумать.
— Ты просто хочешь, чтобы тебя не прибило током, — фыркнула она.
— Эй, а можно я с Киришимой? Он надёжный, как скала! — выпалил кто-то.
— Я, типа, вообще-то ЗА! — кивнул Киришима с такой яркой уверенностью, что мне захотелось закинуть в него учебником.
Я сжал зубы.
Всё это — визг, выкрики, сияние, мямленье, скаканье по стульям — в какой-то момент превратилось в одну сплошную кашу. Они не говорили — они долбили по мозгу. Кто-то ржал. Кто-то спорил. Кто-то уже дёргал кого-то за рукав. А Полночь только поддакивала, будто это нормально. Как будто герои — это те, кто орут громче всех.
Я смотрел на них и чувствовал, как внутри всё начинает бурлить. Не злость. Не раздражение. А глухое, густое желание — тишины.
Просто заткнитесь. Все.
Секунду.
Минуту.
Дайте мне хотя бы один чёртов момент, когда никто не говорит. Не смотрит. Не лезет.
Полночь что-то ещё лила. Я не слушал. Глаза медленно опустились на стол.
Я уронил подбородок на руку, почувствовал под пальцами пульс. Монотонный. Ровный.
Шум постепенно отступал, как отлив.
Киришима что-то ещё орал. Минета хрюкал. Аояма пищал про свой блеск.
А потом — будто тумблер щёлкнул.
Как будто кто-то выключил всё.
Звук. Свет. Пространство.
Я не пытался уснуть.
Это просто случилось.
Мир исчез.
А я — провалился.
Туда. Опять.
...Сначала — запах.
Дым. Лёгкий, пряный, тлеющий — будто благовония, но с горчинкой. Потом — движение. Плавное, осторожное касание по голове. Скользящие пальцы в волосах. Кто-то гладил меня. Осторожно, почти по-домашнему.
Я открыл глаза.
Надо мной — шляпа. Широкие поля, ткань, как у монаха из старых фильмов. Тень от неё падала на лицо — я не сразу увидел глаза. Только руку. Узкую, с тонкими пальцами и длинной кисэрой, из которой поднимался знакомый серый дым.
— Оу... ты проснулся? — голос ленивый, как ветер в жаркий день. — Доброе утро.
Я дёрнулся.
Что-то подо мной — мягкое. Подушка?
Нет. Теплее. Живее.
Я лежал. Головой — на чьих-то коленях.
На её.
Я резко подскочил, будто подо мной взорвалась мина.
— ТЫ ЧТО, ЕБАНУЛАСЬ?! — заорал я в лицо, сбросив её руку. — ТЫ, БЛЯДЬ, ЧЁ ТВОРИШЬ?! ЭТО НОРМАЛЬНО, ДА?! В МОЗГ ЛЕЗЕШЬ, НА КОЛЕНЯХ ДЕРЖИШЬ, КАК СРАНОГО КОТЁНКА?! Я ТЕБЯ НАХУЙ ВЫНЕСУ СЕЙЧАС, ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛА?!
Она, не моргнув, затянулась из кисэры и медленно выдохнула дым мне в лицо. Наклонилась вперёд — не угрожающе, а как будто я — тупой студент, а она — преподаватель, объясняющий очевидное.
— Мда, утро у нас сегодня особенно культурное, — пробормотала она. — Даже не сказал "спасибо".
— СПАСИБО?! — я схватился за голову. — ТЫ МЕНЯ В СОН ВТАЩИЛА! НА КОЛЕНИ ПОЛОЖИЛА! ГЛАДИЛА, БЛЯДЬ! ЭТО ВООБЩЕ НОРМАЛЬНО, НЕТ?! Я ВАС, БЛЯДЬ, ВСЕХ—
— Фсё, хватит. — она махнула рукой в сторону, не глядя.
И тут же рядом с ней — как будто вырос из тени — появился кот.
Огромный, пушистый, темно-синий, с глазами, как два луны. Он плюхнулся рядом, слегка тряхнув мордой, и уронил голову ей на грудь.
Она тут же легла на него, как будто именно этого момента ждала весь день. Вуаль сдвинулась в сторону, шляпа съехала набок. Она зевнула, бросила кисэру в траву и обняла кота двумя руками, зарывшись в его шерсть.
— А теперь ты можешь продолжать кричать. Я временно ушла в обморок от твоей токсичной мужественности, — пробормотала она сквозь мех.
Я стоял, глядя на них, как на сцену из театра абсурда.
— Я. Бля. Щас. — я начал говорить, но сам не знал, что сказать.
— Нет, не сейчас, — буркнула она, не поднимая головы. — Ты опять будешь орать. Лучше потом. Сначала поспи. Или постой. Пореви. Побейся об дерево. Что угодно, только не тут. Тут кот. А он тебя не любит. Ты громкий.
Кот открыл один глаз, глядя на меня с ленивой недоброжелательностью.
Я скрипнул зубами.
Я сжал кулаки.
Я чувствовал, как внутри нарастает давление, как перед взрывом.
Но...
Сон. Реальность. Она. Этот чёртов кот. Всё перепуталось.
И в самый последний момент — я выдохнул.
— Ты — ненормальная.
— А ты — проспался. Поздравляю, — она хмыкнула и ещё глубже утонула в шерсть кота.
И вот стою я. Во сне. Среди сакуры и травы. С девкой в шляпе, которую не понимаю. С котом, который на меня шипит без шипения.
И впервые за долгое время — не знаю, что делать.
И тишина.
Снова.
— Ну и чё стоишь как истукан? — услышал я её голос, глухой, ленивый. — Сядь, что ли. Как будто не у себя в голове.
Она хыкнула. Не ржала. Не хихикала. Именно хыкнула — коротко, хрипло, как будто черт мелкий из-под языка выпрыгнул. Чистое ехидство.
А потом — повернулась ко мне спиной. Опять.
Вот так же, как в прошлый раз.
Медленно. Без слов. Без жестов. Просто взяла — и легла, как будто я снова стал чем-то вроде шума за окном.
Я не выдержал.
— ДА ТЫ ЗАЕБАЛА, БЛЯДЬ! — взорвался я. — ЭТО ЧЁ, ОТТЕПЕЛЬ ТАКАЯ, А?! СНАЧАЛА НА КОЛЕНЯХ, ПОТОМ СПИНОЙ, ПОТОМ КОТ, ПОТОМ ДЫМ! У ТЕБЯ ТАМ В ГОЛОВЕ ЧТО, СКЛАД ПРИЁМОВ ДЛЯ ПРОВОКАЦИЙ, БЛЯДЬ?!
Она вздохнула. Глубоко. С каким-то едва заметным надрывом, будто я прервал её важный внутренний отпуск.
— Послушай... — сказала она, не двигаясь. — Ты сам хотел тишины. Я тебе её дала. Чё не так?
Я застыл.
На секунду.
Потому что в этой фразе было всё.
Я открыл рот, но не знал, что сказать. Я хотел что-то выдать, типа: «Это не та тишина», или «Я не об этом», или «Мне нужна правда». Но язык не слушался. Потому что, чёрт возьми, она права.
Она потянулась за кисэрой, не оборачиваясь. Щёлкнула огонёк. Глубоко затянулась. Выдохнула.
Дым изо рта пошёл не сплошной завесой, а пузырями. Настоящими. Медленными, прозрачными, с радужной плёнкой. Они не лопались сразу — плыли в воздухе, переливаясь.
Один проплыл мимо моего лица. Я увидел в нём своё отражение. И будто... ещё чьё-то. Не разобрал.
— Вот, — пробормотала она, — визуализированная тишина. Можешь считать, что я тебе специально её сделала. Лови, не ори.
Кот фыркнул. По-настоящему фыркнул, как будто смеялся.
— Ты — пиздец, — прошипел я, глядя, как пузыри улетают в сторону озера. — Реально, вот нет слов. Только мат.
— Знаешь, — сказала она, укладываясь поудобнее, — я и не просила слов.
— Ты орёшь — я молчу. Ты хочешь тишины — я даю. Ты хочешь меня разбудить — я сплю. Ты сам себе враг, Бакуго Кацуки.
Имя она сказала чётко. Медленно. Как будто пробовала на вкус.
Я всё ещё стоял.
В голове путалось.
Сердце билось.
И вдруг... я понял, что не могу понять, чего, чёрт возьми, хочу.
И это бесило ещё больше.
— Ты же не уйдёшь, да? — спросил я хрипло.
— А ты? — прозвучало в ответ.
И тишина снова села между нами. Уверенно. Как старый друг, которого никто не звал, но он всё равно пришёл.
Она не двигалась.
Лежала, как будто спала. Но я знал — не спит. Просто молчит. Просто решила быть неподъёмной глыбой в этом сне, где я один прыгаю, дергаюсь, горю, рву голос. А она — тишина, плед, камень и чертов кот в одном флаконе.
— Я... — начал я и замолчал. Потому что сам не знал, что дальше.
Я что? Я злюсь? Я жду? Я боюсь?
Пузыри ещё парили в воздухе. Один лопнул — тихо, почти нежно. И в этой тишине даже этот мягкий щелчок казался громом.
Я сел. Не рядом с ней — чуть поодаль. На траву. Подогнул ноги. Руки свёл в замок. Спина прямая. Вдохнул. Выдохнул. Пытался собрать мысли.
Она молчала.
Кот зашевелился. Повернулся, будто прикрывая её. Задние лапы откинул в сторону, передние — под морду, хвост дёрнул пару раз. Потом снова замер.
Я обернулся — она смотрела.
Без слов. Без выражения. Сквозь вуаль.
Смотрела.
— Если это всё в моей голове, — сказал я тихо, — значит, ты — часть меня.
— Нет, — ответила она сразу, без паузы, не отводя взгляда. — Я просто гость.
— Тогда откуда ты знаешь моё имя?
Она хмыкнула. Не хыкнула, а именно хмыкнула. Спокойно.
— Тут все знают. Просто не все говорят.
Я сжал кулаки. Говорить было сложно.
Потому что с каждым разом, когда я появлялся здесь, я всё больше чувствовал, что это не просто сон. Не просто глюк. Это... что-то большее.
— Ты когда-нибудь скажешь, кто ты? — спросил я, не надеясь.
Она приподнялась на локтях, чуть наклонила голову.
— А тебе надо имя... или объяснение?
— Разница?
— Огромная.
Она потянулась к кисэре, снова щёлкнула огонь. Пламя отразилось в её глазах. Она не выдыхала сразу — прижала дым в лёгких, словно с ним держала внутри не воздух, а мысль. Потом — выдох.
Дым сегодня не был пузырями. Он вился, как лента, клубился и тянулся вверх, к небу, которое было чёрным, но без звёзд. Просто купол. Гладкий. Глухой.
— Имя — это форма. А объяснение — это вес.
— У тебя, Бакуго, всё всегда про форму. Кто громче, кто сильнее, кто быстрее. Всё — по шкале, по баллам. Всё — чтобы быть первым.
— Потому что я не хочу быть последним, — прошептал я.
Она замолчала.
Долго.
Потом — села. Серьёзно. Прямо. Без фокусов, без вуали. Рядом. Лицом.
Рука с кисэрой — на колене. Вторая — на коте. Глаза — в меня.
— Тогда слушай, — сказала она. — Один раз.
Я замер. Почувствовал, как внутри что-то сжалось. Как будто вот сейчас — поворот. Тот самый. Где либо правда, либо провал.
— Я... не сон. Не иллюзия. Не часть твоей фантазии. — Она говорила ровно. — Я реальна. Но не там, где ты живёшь. И ты, Бакуго Кацуки, нужен не просто потому, что у тебя взрывная причуда. А потому что ты — тот, кто умеет ломать молчание. Даже когда оно — оружие.
— Это вообще что значит? — выдохнул я. — Это всё какой-то бред...
— Тебе кажется, что это бред, потому что ты ищешь смысл, как в школе. Урок — задача — результат. А здесь — нет задачи. Здесь — ты. И то, что с тобой происходит.
— И что, мне теперь просто сидеть тут? Ждать?
— Нет. — Она наклонилась ближе. — Тебе нужно запоминать. Всё. Что чувствуешь. Что видишь. Что я говорю.
— Зачем?
— Потому что скоро ты увидишь меня снова. Не здесь.
— И если не вспомнишь — не узнаешь.
Я сглотнул. Грудь сжалась.
— Где? Где увижу?
Она наклонилась ближе. Губы — почти у уха.
— Скоро.
— Очень скоро.
И исчезла.
Просто — растворилась. Как будто никогда и не было.
Кот остался. Повернул голову. Посмотрел на меня.
— Мяу, — сказал он. Глухо. Словно по делу.
А потом — сон рухнул.
Я открыл глаза.
Класс. Столы. Училка. Крик.
— БААКУГООО!! — вопила Полночь. — Ты что, снова заснул?!
— Да бля... — выдохнул я и закрыл глаза рукой.
Потому что её голос звучал слабее, чем то, что я только что услышал.
И я точно знал — она вернётся.
И я должен быть готов.
Бетон под ногами был тёплый от солнца. Я шёл, пинал какой-то плоский камень, который то подпрыгивал, то зарывался в пыль, и всё сильнее злился.
— Чёртова ведьма... — пробормотал я, зубы стиснуты. — Чё ей вообще надо?.. Пришла, улеглась, накатала философии, бросила и исчезла, как будто это я — глюк, а не она...
Я подошёл к залу. Открыл дверь плечом. Воздух внутри пах потом, резиной и звуком — да, тут даже воздух звучал иначе. Жёстче. Резче. Настояще.
Переоделся быстро. Куртка — в шкаф. Майка — натянута. Повязка на руку. Спина хрустит — мышцы ещё не отошли после вчера. Голова гудит. Сон будто вбит между рёбрами. Но здесь, в зале, проще. Не думаешь. Просто бьёшь.
Зашёл. Грохот. Резкий хлопок.
Удар. Второй. Женский голос. Грубый.
Элисон.
Я увидел её сразу. Она стояла у одного из мешков и яростно вбивала в него кулаки. Резко, зло. Без техники. С бешенством.
Рядом — Илай. Спина к ней. Сгорблен немного, будто уже словил не один удар.
— Да ты трухляк, — прорычала она, и ударила снова. Снизу вверх, в живот, как будто мешок — он.
Я застыл. Вижу краем глаза, как она замирает на секунду. Потом — будто чувствует меня.
Поворачивает голову. Мельком. Вскользь.
Наши взгляды не встретились. Но она знала, что я здесь.
И тут же — разворачивается и идёт прочь от мешка. От Илая. От зала, почти — в дальний угол, за перегородку. В глухой отказ.
Илай стоял секунду. Потом медленно обернулся.
Глаза у него были тёмные. Не от злости. От чего-то глубже.
Увидел меня. Взгляд нахмурился, челюсть напряглась.
Он не сказал ни слова. Просто посмотрел. Прямо. Как будто искал что-то — в моём лице, в позе, в молчании. А потом... пошёл за ней. Не быстро. Ровно. Как будто знал — она его не ждет, но уйти всё равно не даст.
Я остался.
Стоял в центре зала. Один. Между мешками. С пульсом, который всё ещё не вернулся в норму после сна.
— Отлично, — буркнул я себе. — Прямо блядский сериал. Ведьмы, тени, и эта психопатка с её "трухляками".
Я подошёл к пустому мешку. Сжал кулаки.
И ударил.
Раз. Второй. Третий.
Вспоминал кисэру. Пузырь. Её взгляд.
Вспоминал, как гладко звучало "ты сам себе враг".
— Да ну нахуй, — прошептал я.
И ударил снова.
Сильнее.
Прошёл час. Может, больше. Я бил мешок, пока пальцы не заныло, пока руки не стали деревянными, а спина — мокрой до самого пояса. В ушах гудело. В висках стучало. Но в голове наконец стало пусто. Не тихо — пусто. И в этой пустоте мне было хоть чуть легче.
Я уже собирался выдохнуть, как услышал шум. Сначала гул, потом — крики. Парни. Толпа.
— Давай!
— ДАВАЙ, ЭЛИС!
— ЕЩЁ! ДАВАЙ, БЛЯДЬ!
Я развернулся. В зале собралась кучка народу, в основном парни из параллели. Внутри круга — она. Элисон.
Стояла, как королева драки. Челюсть чуть вперёд, плечи расслаблены, руки на бёдрах. На губах — та самая её мерзкая, довольная ухмылка. Не радость. Власть.
— Да завалитесь, — протянула она, чуть растягивая слова. — Я ж вас, долбоёбы, отделаю как грелку. Не позорьтесь.
Кто-то сзади толкнул другого, кто-то улюлюкнул.
Лысый — высокий, с шеей как у быка — вышел вперёд. Угрюмо хмыкнул, стукнул её по плечу кулаком, типа "по-дружески", но с таким нажимом, что я бы по лицу дал в ответ.
Она даже не качнулась.
Просто медленно повернулась к нему, посмотрела в упор, а потом — резко, будто переключилась — глянула на Илая. Тот стоял рядом, прислонившись к стене. Она наклонилась к нему, и, как будто между делом, провела рукой по его голове. Погладила.
Как собаку.
Холодно. Внутри аж скрутило.
Потом развернулась и пошла в клетку. Вошла плавно, как будто это не бой, а сцена.
И через две секунды — бах.
Один удар. В корпус.
Лысый сгибается. Ещё один — в челюсть.
Он падает.
Без пафоса. Просто валится, как шкаф, которому спилили ножку.
Толпа взорвалась.
— ЕЙЙЙЙЙ!! — крикнула она, резко обернувшись к ним. Подняла руки, кулаки вверх, как на арене.
Смеялась. Она наслаждалась этим. Всем этим.
— Илай, зайчик! — крикнула она, хватаясь за решётку. Наклонила голову, как будто кошка дразнит мышь. — Не хочешь со мной пободаться, мм?
Я перевёл взгляд на Илая. Он медленно выпрямился, усмехнулся уголком рта.
— Эли... ты же знаешь... — протянул он, — я не устою перед твоей красотой.
Она дернула решётку двумя руками, будто хотела вырвать.
— Тогда я должна в тройне тебя отмутузить, — злобно улыбнулась.
— Пиздец, — пробормотал я. — Театр кулака и поехавших.
Они играли. Они дрались. Они рвали друг друга. Но между ними было что-то ещё. И это что-то — бесило.
Я стоял в углу, руки опущены, дыхание тяжёлое, и смотрел, как они двое сходятся в центре клетки.
Она — как буря, он — как тень.
И я знал: этот бой — не про силу.
Он про них.
А я, как всегда, был рядом.
Но вне.
Я подошёл к клетке, не думая особо.
— Я хочу с тобой пободаться, — сказал я чётко.
В зале сразу понеслось:
— Ооооо!
— Вот это да!
— Бакуго в деле!
Илай повернул голову и посмотрел на меня с какой-то злобной маской.
Он начал идти в клетку, но она — та самая Элисон — подняла руку:
— Илай.
Он остановился.
Она повернулась ко мне с улыбкой:
— Хорошо. Но потом не плачь.
Я не ответил. Просто шагнул внутрь клетки.
Накинул боксерские перчатки, затянул их плотно.
Воздух тут пахнул жаром. Теснота. Зал наполнен ожиданием.
Она тихо что-то шепталась с Илаем, просунув руку через маленькую решётку клетки. Погладила его по щеке легко, как будто это была самая естественная вещь на свете.
Он взял её руку, прижал к губам, поцеловал ладонь.
Момент — тонкий, странный, почти нежный.
Она резко повернулась ко мне и стукнула ладонями по решётке:
— Ну что ж, соплежуй, давай.
Я уже горел от злости и адреналина.
Шагнул вперёд. Вижу, как она двигается — лёгкая, быстрая, с каким-то дьявольским огнём в глазах.
Она не ждёт — кидается первой.
Удар по животу. Резкий, пронзительный.
Я блокирую, чувствую вибрацию от её кулака в перчатке.
Отвечаю прямым в челюсть — слышу характерный щелчок.
Она отшатывается, но улыбка не сходит с лица.
Два удара — в корпус, третий — в ребра.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти от следующего — она ловит меня локтем в плечо.
Отбрасывает назад.
Дыхание резкое, жар в жилах, но я не сдаюсь.
Она атакует, будто знает все мои слабости.
Я — взрыв, она — тень, уклоняется, наносит удары.
Пару раз она попадает в лицо — но я тоже не даю поблажек.
Каждый удар — взрыв под кожей.
В один момент она смещается, я пытаюсь нанести апперкот, но она успевает отпрыгнуть.
Я теряю равновесие на секунду — и тут она наносит сильный удар сбоку в корпус.
— Чёрт! — прорычал я, сжимая зубы.
Делаю шаг вперёд, бросаюсь, чтобы завалить её на сетку —
Она ловко выворачивается, уклоняется, и по колену бьёт меня точно.
Я чуть подкашиваюсь, но сжимаю кулаки и рвусь вперёд.
Бой продолжается. Сила против скорости. Ярость против хладнокровия.
И я понимаю — эта драка не просто про кулаки.
Это про то, кто мы есть на самом деле.
И что мы готовы вытерпеть.
И пока толпа кричит вокруг — я дерусь.
Без пауз. Без жалости. Без остановки.
— Размялся? — хрипло спросила она, и в этом голосе не было ни сочувствия, ни злобы. Только азарт. Только игра.
Я не успел ответить.
Она рванула вперёд — на полной скорости, как будто только сейчас начала драться всерьёз.
В глазах вспышка, в теле — рывок, и через долю секунды — удар снизу, в челюсть.
Мир качнулся.
Секунда — и всё.
Пол. Потолок. Сетка. Всё поплыло.
Я не понял, как оказался на спине, распластанный, как выброшенный мешок. Пульс в ушах. Вкус крови. Голова гудит, будто в неё вбили молоток.
Нокаут.
Она стояла надо мной, уже без перчаток. Просто смотрела.
Потом фыркнула, выпрямилась, даже не вытерев пот со лба.
— Илай, пойдём. Я устала, — бросила она через плечо.
Тот подошёл. Не сразу. Не торопясь. И, конечно, с ухмылкой.
Она кинула на него взгляд — короткий, но какой-то странно тёплый — и пошла к выходу из клетки.
Два её хвостика — всегда туго завязанные — теперь были взъерошены, немного растрёпаны. Она не поправила. Только прошла мимо меня, чуть развернувшись... и шлёпнула ими в воздухе, как будто махнула.
— Бай-бай, соплежуй, — сказала, даже не оглядываясь.
И ушла.
А я остался лежать.
На спине. С затылком на полу. Глядя в потолок.
Чёртова ведьма...
В груди — не боль. Не злость.
Что-то другое.
И это бесило сильнее, чем проигрыш.
Зелень.
Густая, сочная, звенящая.
Я сидел на траве. Сгорбленный. Злобный.
Плечи вперёд, кулаки в землю, взгляд в никуда. Всё внутри кипело.
И тут раздалось:
— ВУАХАХАХАХА!!
Я вздрогнул.
По траве, как бешеная, каталась она — неизвестная. Красное хаори развевалось, вуаль наполовину съехала, глаза блестели, как у чертовой лисы. Она держалась за живот и просто захлёбывалась от смеха.
— КАК ОНА ТЕБЯ УЛОЖИЛА! В ДВА СЧЁТА! — визжала она, катаясь. — НУ ТЫ И БАЛБЕС!! ААААА, ВОТ ЭТО БЫЛО ВЕЛИКОЛЕПНО!! ХАХАХА!!
— ЗАТКНИСЬ, БЛЯДЬ! — рявкнул я, вскочив. — ХВАТИТ СМЕЯТЬСЯ, ИДИОТКА!
— НЕТ, Я НЕ МОГУ! — она уткнулась лицом в траву, будто спасаясь от истерики. — ЭТО ЖЕ НАДО! САМ ВЫЗВАЛ! САМ ПОЛУЧИЛ! ПЛЮХ И В ПОЛ, БУМ — И ВСЁ!
Я сжал кулаки. Меня трясло.
Она откатилась, легла на спину, расправив руки, тяжело дыша от смеха, потом скосила на меня взгляд из-под вуали:
— Господи, Кацуки... Тебя не Элисон уложила. Тебя уложила гордыня.
Она ткнула пальцем в небо.
— Иди, лежи. Там твоё место пока что. В грёбаном травяном позоре.
Я шагнул к ней.
— Слушай, ты...
— Нет-нет-нет, не надо, — подняла ладонь, будто отталкивая. — У меня ещё мышцы от хохота болят, не бей, герой.
Я застыл.
Потом тяжело выдохнул.
Сел рядом.
— Да чтоб тебя... — пробормотал я. — Ты вообще кто, а?..
Она не ответила. Только хмыкнула.
— Та, кто знает, как сильно падают те, кто думают, что уже наверху.
Потом приподнялась и, не глядя, протянула мне кисэру.
— На. Заслужил.
Я смотрел на неё. Потом на трубку.
Потом на небо.
И в голове крутилось одно: за что мне всё это дерьмо?..