И вновь встреча.
Кацуки
Я пришёл домой, как на автопилоте. На меня снова наорала мать, но я не слушал. Ни слова. Про грязную обувь, про то, что опять футболку в коридоре бросил, про то, что жру, как саранча и не говорю "спасибо". Я только кивнул, скинул кроссы, зачерпнул из кастрюли лапши, сожрал, не разогревая, и пошёл наверх.
Всё, чего я хотел, — сон. Не потому, что устал.
А потому, что знал, куда попаду.
Опять.
Плевать, как это работает. Плевать, что это значит. Я чувствовал: она будет там. Снова.
Я быстро помылся — на автомате, будто счищал с себя не грязь, а чужие взгляды. Полотенце насквозь промокло от воды и злости. Я закинул себя в кровать, как мешок, грохнулся спиной и застыл. Предплечье легло на лоб, дыхание замедлилось.
И всё.
⸻
Я стоял посреди знакомой, выжженной тишины.
Та же гладкая земля. Та же тень от дерева. Та же невозможная, застывшая сакура над чёрным зеркалом озера.
Но сегодня она была не в центре.
Сегодня она сидела на ветке.
Высоко.
Выше моего роста. Сложив ногу на ногу, в том же красном хаори, что полыхало на ветру. Вуаль — тонкая, как дымка, скрывала лицо.
А в руке — кисэра. Она поднесла её к губам и затянулась.
Тонкий дым прошёл вверх, рассыпаясь в воздухе, как пепел от свечи.
— ...Ты, блядь, издеваешься? — выдохнул я.
Молчит.
— Я уже с ума схожу! — шагнул ближе. — Ты появляешься в снах, потом стоишь передо мной в зале, делаешь вид, что меня не знаешь, издеваешься, и... и чё дальше, а?!
— Нахуя ты вообще приходишь?
— Чё это за игры, а? Кто ты вообще такая?..
Молчит.
Тянет кисэру, как будто я — воздух.
Как будто я здесь — ошибка.
— Отвечай, сука! — я взорвался. — ЧТО ТЫ ЗА ХУЙНЯ, БЛЯДЬ?!
— Я ТЕБЯ ВЫНЕСУ, ЕСЛИ НАДО, — шаг вперёд. — Я НЕ БОЮСЬ. Я ХОЧУ ЗНАТЬ ПРАВДУ!
— ХВАТИТ МОЛЧАТЬ, ТЫ, БЛЯДЬ, ЕБАНАЯ МИРАЖНАЯ СТЕРВА!
И тогда...
Тогда она повернула голову.
Очень медленно. Без гнева. Без испуга.
Как будто ветер коснулся ветки, а не я — её.
Она не спрыгнула. Не напала. Не исчезла.
Просто посмотрела.
И, наконец, заговорила.
— ...Ты такой шумный.
Голос — глухой, усталый. Как будто говорит не со мной, а просто выдыхает мысли.
Он не был добрым. Не был злым. Он был... древним.
Я стиснул зубы.
— Я шумный, потому что ты молчишь, как долбаный храм!
Она затянулась. Затянулась — долго, будто тянула паузу.
— Ты хочешь ответов, — сказала она.
— Нет, я хочу в куклы играть. Конечно, блядь, хочу!
Она чуть наклонила голову вбок.
— хватит орать. Раздражает.. — Она зевнула. — зачем тебе ответы? Давай просто в тишине посидим.
Я замер.
Мгновенно. Словно меня выключили.
Слова, злость, жар под кожей — всё вмиг погасло.
Она зевнула.
Зевнула.
Словно не я тут орал, как псих, не небо дрожало от мата, не воздух сжимался между нами.
— ...Ты серьёзно? — прохрипел я.
Она не ответила.
Просто снова затянулась.
Дым от кисэры пополз вбок, завихрился, рассыпаясь в воздухе, где не было ветра.
Тишина вокруг — не звенела, а давила, становилась плотнее.
Она смотрела не на меня, а куда-то влево, в сторону озера. Лицо было скрыто, но по движениям, по осанке, по её дыханию — я чувствовал, что она не напрягается.
Вообще.
Она была...
Домом здесь.
А я — лишний.
Я сделал шаг ближе. Ещё шаг.
Под ногами будто звенело. Как будто я шёл по натянутым струнам.
— Я не за "поговорить" сюда прихожу, — выдохнул я. — Ты думаешь, мне делать нехрен? У меня тренировки, нагрузки, тесты, бои. Я с утра до вечера живу, как будто на войне. И вдруг — ты. Здесь. Каждый раз. Снова.
— Ты считаешь, что это случайность?
Она не ответила. Только поставила кисэру в сторону, прислонив к ветке.
— Может, — наконец проговорила она. — но мне лень объяснять. Отстань. — она резко перевернулась на бок, спиной ко мне.
Я стоял, будто меня приложили обухом по голове.
Она отвернулась.
Спиной.
Как будто я — не воплощённый взрыв, не живой гнев, не ученик проклятой U.A., а просто... шум в эфире.
Как будто ей было похуй.
На меня. На мои сны. На всё.
Я чувствовал, как внутри растёт то самое знакомое ощущение — не ярость даже, а пустой, ледяной вакуум, когда ты бьёшь по мешку, а он тебя не чувствует.
Ты орёшь — в бездну.
Ты требуешь — у тени.
— Эй, — выдохнул я. — Слышь. Я с тобой разговариваю.
Она не шевельнулась.
Лежала на ветке, будто в койке. Будто это был её диван, а я — телевизор, который можно просто выключить.
Я подошёл вплотную. Настолько, что ветка под её телом покачнулась.
Никакой реакции.
— Я, блядь, тебя сейчас с этой грёбаной ветки скину.
— Попробуй, — спокойно сказала она, не оборачиваясь.
Голос как нож в живот — медленно входит, без эмоций.
Я занёс руку. Не чтобы ударить. Просто...
Достать.
Ткнуть в неё хоть пальцем — убедиться, что она реальная, что она не призрак, не химера моего вымотанного мозга.
— Ты не поняла. — Я говорил ровно, почти шёпотом. — Мне не нужны загадки. Мне не нужен твой дым, твоя сакура, твои повадки недобудды. Я хочу знать, почему ты там, в реальности, притворяешься, что меня не знаешь. А потом — появляешься тут. Вот так. Молчишь. Валяешься.
Она не двигалась.
— Эй. — Я ткнул её в плечо. — Я. С тобой. Разговариваю.
— Не разговаривай, — выдохнула она. — Можешь просто смотреть.
Я застыл.
— Смотреть?
— Угу. Смотреть, молчать и не мешать. Это то, что ты умеешь лучше всего, разве нет?
Я не сразу понял, что она только что выстрелила в меня.
— Ты... Ты сейчас на что намекаешь?
— А ты подумай, — сказала она, наконец садясь и поворачиваясь ко мне. Глаза всё ещё скрыты под вуалью, но голос стал резче, жестче. — На спортзале ты стоял, трясся, но не сказал правду. В жизни ты молчишь. Здесь орёшь, а сам не знаешь зачем. Ты хочешь знать кто я?
Я напрягся.
— Да. Хочу.
Она наклонилась ближе. Лицо почти под вуалью, дыхание — горячее, как от табака и лета.
— Тогда ответь себе: а кто ты, Бакуго Кацуки?
Я растерянно отшатнулся.
— Я?.. Я — герой. Я...
— Нет. Это твой титул. Твоё "будущее". А ты — кто?
— Кто орёт в пустоту каждый вечер? Кто не может отличить сон от реальности? Кто видит меня и думает, что я должна ему что-то?
— Потому что ты вошла в мою жизнь, — выплюнул я. — Потому что я тебя чувствую, чёрт возьми!
Она медленно встала с ветки.
Соскользнула, как вода.
Вуаль затрепетала, как флаг на ветру.
— Это не ты меня чувствуешь, — прошептала она. — Это я тебя зову.
— ...что?
— Я. Зову. Тебя.
И в этот момент её рука коснулась моей груди.
Не грубо. Не жестоко.
Тихо.
Я дернулся — сердце ударило в горло.
— Почему? — выдавил я. — Почему ты зовёшь меня?
Она молчала секунду. Две.
Потом склонила голову вбок — почти ласково.
— просто так. — и легла на траву, снова на бок, снова спиной ко мне.
— Ты, блядь, издеваешься... — пробормотал я, глядя, как она просто ложится на траву. — «Просто так»?.. Это всё, что ты можешь сказать?
Она не повернулась.
Не дёрнулась.
Просто взяла кисэру, как будто я испарился, как будто меня здесь никогда не было.
Я шагнул ближе, сжал кулаки до хруста.
Грудь горела. Голова раскалывалась. В висках гудело. Слова рвались изнутри, как пули.
— Я не игрушка, слышишь?! — заорал я. — Я не какой-то долбоёб, которого можно тащить в чужие сны и потом молчать, как будто всё это нормально!
Она затянулась, медленно, с ленцой, как будто в ответ.
Я почувствовал, как из меня вырывается всё:
— ДА ОТВЕТЬ ТЫ МНЕ, СУКА! — заорал я, бросив руки в воздух. — ТЫ, БЛЯДЬ, В ГОЛОВУ МНЕ ЛЕЗЕШЬ, А ПОТОМ ПРЕТЕНДУЕШЬ НА СПОКОЙСТВИЕ?!
— Я ТЕБЯ УЖЕ ВЫНЕСТИ ГОТОВ! УЖЕ НАХУЙ НЕ СПЛЮ НОРМАЛЬНО! — я схватился за волосы. — Я УЖЕ НЕ ЗНАЮ, ГДЕ РЕАЛЬНОСТЬ, А ГДЕ ТЫ, ЭТА СРАНАЯ СКАЗКА!
Она не ответила.
Просто прикурила заново — даже пепел с прошлого тлеющего кончика не стряхнула.
Лежала — на боку, как будто слушает шум дождя.
А я, как идиот, стоял над ней, весь в злости, весь в нервах.
— Ну давай, молчи дальше, — прорычал я. — Молчи. Конечно. Чего тебе ещё надо.
И тогда...
Она подняла руку. Медленно, будто тянулась не к небу, а к старому выключателю на стене.
Я отпрянул — не от страха, а от странности момента.
Но вместо удара, вспышки, чего-то мистического — случилось совсем другое.
Он появился.
С неба. Из ниоткуда.
Без звука.
Просто взял и... выпал.
Огромный.
Жирный. Пушистый.
Кот.
Черно-синий, как ночное море, с шерстью, что струилась, будто волны, и глазами — огромными, янтарными, как фонари в тумане.
Он плюхнулся рядом с ней, издав глухое «бумф» — как мягкий мешок, полный перьев.
Потом лениво ткнулся в её протянутую ладонь, громко мрррррр.
— ...Чё за нах... — выдохнул я.
Она не подняла головы. Просто чуть подалась вперёд, вложив лицо в пушистый живот зверюги. Он заурчал, как двигатель.
— Мой пушистик... — тихо сказала она, почти мурлыча.
Кот зевнул, обнажив язык и клыки.
Снова замурлыкал.
А я стоял.
Как истукан.
Смотрел, как эта ведьма в красном хаори валяется на траве в моих снах, как будто это её дача. Курит. Обнимает кота. И вообще не парится.
— ТЫ ЕЩЁ КОТА ВО СНЫ ПРИВОЛОКЛА, СЕРЬЁЗНО?! — заорал я, в отчаянии. — МНЕ И ЭТОГО НЕ ХВАТАЛО!
Кот чуть приоткрыл один глаз, посмотрел на меня как на пыль под лапой — лениво и с жалостью. Потом — обратно закрыл.
— Можешь тоже лечь, — пробормотала она. — Он тёплый. И мягкий. И не задаёт тупых вопросов.
— Пошла ты, — буркнул я.
— Как скажешь, — зевнула она. — Тогда стой. Рядом. Молча.
И знаешь, что самое страшное?
Я встал.
Рядом.
И молчал.
— Ты это слышишь, Бакуго? — я прислушался. — тишина и умиротворение. — она хихикнула.
Я стоял.
Рядом.
Молчал.
Ровно пять секунд.
А потом...
— ДА ХВАТИТ, БЛЯДЬ!!!
Голос вырвался из меня, как взрыв — как будто внутри всё это время копился динамит, и она, эта чертова ведьма, эта ебаная тень с кисэрой и котом, зажгла спичку.
— ТЫ, БЛЯДЬ, ДУМАЕШЬ, ЧТО ЭТО НОРМАЛЬНО?!
— Ты рвёшь меня изнутри, ты приходишь, ты лезешь в голову, ты издеваешься, ты молчишь, ты зовёшь, БЛЯДЬ, ПРОСТО ТАК?!
Я шагнул вперёд — трава трескалась под ногами, будто не сон, а поле боя.
Кот лениво повернул голову, уставился — не с испугом, а с усталостью.
Как будто видел много таких, как я. И ни один не продержался.
— Хихикает она, покой, умиротворение...
— Я САМ — ВЗРЫВ! Я — ВОЙНА, БЛЯДЬ!
— Я НЕ ПРИШЁЛ СЮДА, ЧТОБЫ ОБНИМАТЬ КОТА И СМОТРЕТЬ НА ТВОЮ СПИНУ!
Я уже не контролировал себя.
Внутри было пекло. Буря. Пульс ушёл в пальцы. Всё тело дрожало — не от страха, не от бессилия, а от переполненности.
— Я ЗАДЫХАЮСЬ, ПОНИМАЕШЬ?!
— Я СНОВА СТАНОВЛЮСЬ НИКЕМ, КОГДА МОЛЧУ, КОГДА СТОЮ, КОГДА ТЕРПЛЮ ТВОЮ ЧЕРТОВУ ТИШИНУ!
Она молчала.
И я видел — ей не страшно.
Не неприятно.
Просто всё равно.
— Ты хочешь покоя? — процедил я, уже тише. — Да? Тогда ложись в гроб, если так любишь тишину.
— Потому что со мной её не будет. Ни здесь, ни там.
Она подняла голову. Очень медленно.
Глаза за вуалью были не видны, но я чувствовал... что она смотрит прямо в меня.
Не на меня — в меня.
Как будто всё, что я кричал — это была бумага, а её взгляд — огонь.
— Закричался? — тихо спросила она.
Я замер.
Она потянулась к кисэре. Медленно.
Щёлкнула огоньком.
Глубоко затянулась. Дым вырвался из-под вуали.
— Тебе больно — и ты орёшь. Это всё, что ты умеешь.
— Но боль — это не всегда враг. Иногда... — она провела пальцем по шерсти кота. — Это ключ.
— Ключ?.. Куда?
Она повернулась ко мне — уже сидя, одной ногой подогнув под себя.
— Внутрь.
— Ты всё ищешь ответы. Но если хочешь знать, кто я — сначала посмотри, почему я нужна тебе.
— Я...
Я не знал, что сказать.
Она выдохнула — и в этом выдохе, в дыме, в хриплом шелесте голоса, вдруг не было насмешки.
— Ты приходишь ко мне не потому, что хочешь. А потому, что иначе не можешь.
— Ты бы не остался.
— Но стоишь.
Кот мурлыкал.
А я...
Я вдруг понял, что дрожу.
Не от злости.
А от какой-то тупой, подступающей волной. Где-то в горле.
Где ком.
— Ты... — хрипло сказал я. — Ты всё время делаешь вид, что тебе всё равно. Что ты над всем.
— Но если тебе так пофиг... зачем ты меня звала?
Она не ответила сразу.
А потом...
— Потому что ты был ближе всех.
И эта фраза ударила сильнее любого крика.
Я не понял, о чём она.
Но понял:
она не враг.
Она — потерянная.
Как и я.
И это было страшнее, чем магия.
Страшнее, чем сон.
Страшнее, чем правда.
Я опустился рядом. Не на колени. Не в позу. Просто... рядом.
Почти касаясь плечом её спины.
— ...Я тоже, — выдохнул я. — Наверное. Потому и прихожу.
Она не ответила.
Но кот поднял голову, посмотрел на меня — и приглушённо мурлыкнул громче.
Как будто — одобрил.
И в этой тишине...
Я вдруг понял.
Она не молчит, чтобы мучить.
Она молчит, чтобы не разрушить.
И я...
Впервые за долгое время — молчал не от бессилия.
А потому что хотел услышать.
— И ты там говорил что-то про девочку, — сказала она вдруг, лёжа на боку, глядя в озеро. — Я не она. Мы разные.
Я смотрел на её спину. Ткань хаори была почти неподвижна, только еле шелестела по шерсти кота, когда она глубже дышала. Она лежала, раскинувшись, как будто не сказав ничего важного. Как будто не опрокинула мне в грудь ведро льда. Я молчал. Не потому что не знал, что ответить, а потому что боялся, что скажу глупость. Любую. Даже "понял". Потому что я не понял.
— Какая девочка? — наконец спросил я. Голос был хриплый. Словно не говорил несколько дней.
— В спортзале. Сказал, что я — она. Взгляд, голос, движения. Но ты ошибся. Я не она. Не подмена. Не сон. Не замена. У нас ничего общего. Кроме, может, тени за спиной.
Я медленно выдохнул, посмотрел на её спину, потом на кота, который всё ещё лежал и мурлыкал. Шерсть его переливалась, как вода в темноте. Я думал. Переваривал. В голове не было ярости. Не было паники. Только тихая, оседающая тяжесть.
— Тогда кто ты? — спросил я. — Раз ты не она, не часть сна, не иллюзия. Кто?
— Я. — Она зевнула. — Это не философия. Это факт. Я — это я. И этого достаточно.
— Для тебя. Может. Не для меня.
— Ну, тогда у тебя проблемы, — сказала она и лениво вытянулась, раскинув руки на спине кота. — Хочешь ответов — спрашивай у себя. Я — не справочник.
Я сжал кулаки. Не от злости. От того, что снова стою в пустоте. Рядом с человеком, который не даёт ничего, кроме отголосков. И всё равно не могу уйти.
— Я просто не понимаю, зачем ты здесь, если всё, что ты делаешь — это лежишь и говоришь загадками.
— А ты что, хочешь, чтобы я плакала? Кричала? Признавалась? Пела тебе колыбельные? — Она повернула голову в мою сторону, не поднимаясь. — Я делаю, что хочу. Потому что могу. Потому что ты приходишь — значит, нуждаешься. А нуждающийся не задаёт условия.
Я хотел возразить, но не смог. Она сказала это спокойно, не вызывающе. Просто как констатацию. Без пафоса. И мне не нашлось слов.
— Я прихожу, потому что чувствую, — сказал я. — Что ты важна. Что это что-то значит.
— Возможно. — Она приподнялась на локтях, глядя в воду. — Но даже если это так, не жди от меня спасения. Я не наставник. Не учитель. Не старшая сестра. Не идеал.
— Тогда кто?
— Тень, — ответила она. — Просто тень. Ты на свету. Я — нет. Но мы оба знаем, что без тени свет слепит.
Я опустился рядом, чувствуя, как гудят виски. От перенапряжения. От недосказанностей. От неё.
— Ты всё равно мне что-то не договариваешь.
— Конечно. Ты думаешь, если кто-то тебе что-то должен — он обязан вываливать тебе всё сразу? Мир так не работает.
Она зевнула, закрыла глаза, уткнулась лбом в бок кота. Тот слегка прижал уши, но не ушёл. Только глубже замурлыкал. В этот момент мне показалось, что всё вокруг стало гуще. Воздух тяжелее. Земля под ногами — глубже. Как будто я медленно тону. Не в кошмаре. А в чём-то более вязком. Похожем на правду.
— Значит, ты не девочка. Не она, — тихо повторил я. — Но она ведь была. Ты знала её?
— Неважно. Всё, что ты видел в ней — было твоим. Проекцией. Ты хотел, чтобы кто-то стал зеркалом. Я — не зеркало.
— А что ты тогда?
— Пламя, — сказала она. — Неотражающее. Жгущее. Если хочешь тепла — грейся. Но не жалуйся, если обожжёт.
Я отвёл взгляд. Руки дрожали. Невольно. Тело не справлялось с потоком эмоций, которых не было, казалось, уже с года два. Я не знал, как действовать. Всё, чему меня учили — взрывать, побеждать, наступать — не работало тут. Не с ней.
— И что мне делать?
— Ничего. — Она медленно приподнялась, села. Сняла вуаль. Не полностью. Только откинула её назад, открыв глаза. Они были... усталые. Не безжизненные. Просто... прожившие. Слишком многое. — Просто будь. Ты ведь умеешь это, несмотря на весь свой шум.
Я посмотрел в эти глаза. Не нашёл там ответа. Но нашёл отражение. Себя. Без формы. Без защиты. Без ярлыков. Я не чувствовал себя героем. Я чувствовал себя мальчишкой, который пытался разобраться, почему из всех кошмаров его тянет к одному и тому же лицу. И к той тишине, которая, кажется, знала о нём больше, чем он сам.
Кот повернул голову, зевнул. Потом — ткнулся мне в бок. Не сильно. Как будто давал понять: ложись.
— Это не конец, да? — спросил я. — Эти сны.
— Конечно, нет, — сказала она. — Ты ведь ещё не проснулся.