15.
Ноги леденели от холодной воды, когда я шла по берегу босиком. Вдалеке рыбачили мужчины в куртках и резиновых сапогах. Они бросали на меня удивленные взгляды, словно я сошла с ума. Я шла вдоль реки, окуная ноги в прохладную воду, а они смотрели на меня с недоумением. Никто из них не мог понять, что я делаю. И вряд ли я осознавала их сама.
Правда, сказанная устами мамы, выбила землю из-под ног, и я до конца не воспринимала всю масштабность данной лжи. Я не знала зачем шагала вдоль берега к тому месту, куда папа часто брал меня с собой на рыбалку, но не торопясь, продолжала идти и вспоминать все хорошие, счастливые моменты, пережитые с ним.
В жизни всегда есть те, кому не везет. Я редко встречала людей, у которых все было бы гладко, чаще всего каждый чего-то лишен. Тема семьи для меня самая важная и сокровенная. С детства я потеряла близкого человека, члена семьи и отчасти друга. Я была обречена на непонимание и страдания, чувствуя себя виновницей всех маминых бед.
Я не злопамятна и не мстительна. Но её поступки каждый раз разбивали мне сердце, когда я слушала её упреки. Она говорила, что я глупа, ничего не добьюсь в жизни, что несу только бред. Для неё я всегда была «бесполезным материалом», который не умеет делать элементарных вещей. Она не удосуживалась поднять глаза выше своего бокала и увидеть реальность такой, какая она есть.
Мне её не понять. Это её выбор, её жизнь. Я смирилась и решилась на отчаянный план. Уехала из Армавира, чтобы не слышать тех слов, которые меня угнетали.
В её воспитании не было мотивации. Я сама себе оказалась мотиватором и воспитателем. Главным моим слушателем косвенно был папа.
Я не злилась на него, хотя это было бы логично. Когда кажется, что все налаживается, стоит быть осторожной. Хрустальное сердце, израненное годами, может разбиться в один миг. Так случилось и со мной. Теперь я чувствовала опустошение, потерянность и шок.
Постепенно я перестала чувствовать холод пальцами ног и вышла из воды. Я направилась к месту у склона, где мы с отцом часто спускались к реке. Сложив пальто вдвое, я присела на песок. Плечи расслабились, взгляд устремился к закату и яркому солнцу. Пальто защищало от холода, но не спасало от разочарования в родном человеке.
Я сама повелась на обман своего сознания, держа в голове образ хорошего отца. Мне не приходило в голову ничего, кроме его реальной смерти. Никогда нельзя полностью верить в одну версию правды, особенно когда ты ребенок. Наивное и глупое существо. Я сложила руки на коленях и опустила на них голову.
Было неправильно размышлять об этом в таком важном для меня месте, но я продолжала ворошить воспоминания и искать оправдание, которого не было и быть не могло.
И тогда я заплакала, горько заплакала, от очередной несправедливости и обиды. Я была брошенным котенком. Ненужным никому в этом мире. Особенно больно было узнать правду в таком возрасте, когда больше не нуждаешься в родительском внимании, но все еще ищешь слушателя. Письма, к которым я привязана с детства, были больше, чем дневник. Они спасали меня в трудные времена, давали уверенность. Утешали тем, что папа, где-то далеко, обязательно читает все, что меня беспокоит. Осознание иллюзии принесло боль. Грудь сжалась, и я не могла сказать, сколько времени просидела, не дыша.
Слезы стекали по щекам, и я облизывала соль с губ, пока веки не отяжелели настолько, что я закрыла глаза больше чем на минуту. Тогда силы покинули меня окончательно. Не осталось ни слез, ни боли, ни разочарований. Только спокойствие и умиротворение. Я медленно погружалась в сон, сидя на берегу реки в Армавире. Мои босые ноги утопали в песке, а руки грелись в рукавах кофты, которые я натянула до кончиков пальцев на руках.
***
Я очнулась от легкого прикосновения к плечу. Первое, что почувствовала, открыв глаза, – ледяной холод в носу и кончиках пальцев. Сжав их в кулак, я резко дернулась и подняла взгляд на мужчину с большим походным фонарем.
Он стоял в темном дождевике, почти сливаясь с пейзажем позади. Я не сразу поняла, где нахожусь. Быстро моргая, привыкая к свету, заметила, что сижу на холодном, мокром песке и смотрю снизу вверх на рыбака, который явно охотился за уловом неподалеку.
— Чего на песке сидишь?
Его голос вывел меня из оцепенения. Я встала на ватных ногах и посмотрела на него. Фонарик медленно опустился на мои босые ступни. Я заметила его внимательный взгляд и поспешила обуться.
— Случилось что у тебя?
Рыбак не унимался. Я дрожащими от стыда руками завязывала шнурки, а он продолжал задавать вопросы. Как только я справилась с обувью, поправила пальто и выдохнула.
Он, вероятно, решил, что я сошла с ума.
— Спасибо, что разбудили. До свидания, — сказала я и направилась вверх по склону.
— Стой! — крикнул он громче. — Ты что, с ума сошла? По грязи и слякоти карабкаться? Вляпаешься и обратно покатишься.
Я обернулась и растерянно оглядела рыбака.
— Не здесь же мне оставаться.
— Со мной пошли. Жена тебя заметила, сказала чтоб без тебя не возвращался. Чай уже готовит теплый. Ляжешь в палатку сына, отоспишься и согреешься, а утром пойдешь по своим делам.
Я скептически разглядывала его размытое лицо. За ярким светом фонарика я видела только небольшую бороду и лысину из-под капюшона дождевика. Долго думать не пришлось. Возвращаться домой не хотелось — там меня ждали тоска и обида. Оставаться больше было негде. К этому человеку я не напрашивалась — он сам предложил эту затею. Неловко кивнув несколько раз, я согласилась.
— Меня Толя звать.
Он шагал по песку в резиновых сапогах. Я плелась за ним, размышляя о том, как умудрилась уснуть у реки.
— Я Ана. От имени Анастасия.
— Настя то есть? Маму мою так зовут, красивое имя.
— Вы сказали у вас ребенок и жена здесь. Я точно вам не помешаю? — ушла я тем самым от вопроса.
Мы почти добрались до места. Я увидела женщину в желтом дождевике, которая сидела на палаточном стульчике под ярким фонарем на дереве. Когда она заметила свет от большого фонаря мужа, она тут же встала.
— Как себя чувствуешь? — взволнованно поинтересовалась она. —Подумала, может не спишь вовсе, или ещё что только не пришло в мою голову.
Толя ушел, пройдя мимо нас и палаток, и двинулся в обратную сторону от того места, где встретил меня.
— Все хорошо, я просто уснула.
Я стыдливо потерла руки. Их от дождя защищали специальные плащи, а я сидела под ним неизвестно сколько. Только теперь заметила, как сильно замерзла. Пальто все было в мокром песке.
— Я не смущаю вас? Может, все-таки доберусь до города?
— Нет. — категорично вставила свое слово женщина. — Мать никогда не позволит другому ребенку, даже чужому, отправиться куда-то в одиночку. Тем более в такую погоду.
— Толя сказал, вы с ребенком. — я обвела взглядом их укромное место. Кроме женщины и удалившегося Толи, никого не было. Только две палатки стояли рядом: одна большая и одна поменьше.
— Да, Степа. Он уснул. Ты только скажи, как захочешь спать и я переложу его в другую палатку. — улыбнулась та. — Давай я тебе чаю налью горячего, ты наверняка замерзла?
Я кивнула, присев на стульчик под деревом.
— Простите, как вас зовут?
— Оля. Будешь печенье? Наверняка проголодалась, сколько сидела-то там?
Я достала телефон из сумки. Экран показывал один процент заряда и кучу пропущенных звонков, включая вызовы от Оксаны, Дмитрия и даже Мишель. Все вокруг как будто ожили, но почему? Я перевела взгляд с уведомлений на часы. Было два часа ночи. Я провела на холодном песке больше пяти часов. Оставалось только надеяться, что не заболею.
— Не знаю точно. — я приняла из рук Оли кружку от термоса с горячим чаем. — Большое вам спасибо. На каждый способен на такую помощь.
Оля отмахнулась, поставив свой стул рядом со мной, под дерево, и сняла капюшон. Светлые волосы, собранные в хвост, намагнитись и встали колом.
— Однажды и со мной такое приключилось, я могу понять. Наверняка тебя что-то сильно потрясло, и ты потеряла счет времени.
Я вздохнула, уставившись на горячий пар, исходящий от чая. Сильно потрясло это мягко сказано.
— Вера и надежда самые бессмысленные чувства на свете.
Себе под нос прошептала я, но это не ускользнуло от слуха Оли, и тогда она вдруг сказала:
— О нет, они восхитительны. Только представь, что было бы с миром, если бы люди перестали верить в лучшее и надеяться на успех. Мы бы превратились в настоящих циников.
Я словно до сих пор спала. Голова кружилась и доносящиеся до меня слова расплывались. Но все же, я уловила связь.
— Я не придавала этому значения, — продолжала Оля, нарушая тишину, — пока не появился сын. Когда он был маленьким, я часто читала ему сказки, которым раньше не придавала особого значения. Взрослея, мы забываем, каково это — мечтать и представлять мир иначе. Хорошим, добрым. Любовь, вера, героизм — все это важные чувства, о которых мы часто забываем. Но они остаются с нами, живут в сердце и душе. Каждый из нас в душе — ребенок, полный искренности.
— Даже не знаю, что ответить, — пробурчала я.
Оля в ответ рассмеялась.
— И не стоит. Просто помни: в нашей жизни нет лишних чувств.
Мы часто забываем, каково это — фантазировать. Существовали ли те чувства, о которых мы вели речь, на самом деле, или это было лишь игрой воображения?
Рука машинально потянулась к кулону под кофтой. Некоторые привычки мы впитываем незаметно. И это одна из них. Трудно было представить, что простое прикосновение к вещи может успокоить.
Сердечная вера побеждает разум.
Как одержать победу в этой загадочной битве, где, казалось, мое сердце остановилось?
— Оля, — я обратилась к ней взглядом, — я надеюсь ваш сын никогда не перестанет верить.
Мы сидели еще некоторое время, пока я не почувствовала, что меня клонит в сон. Женщина заботливо перенесла сына в другую палатку, освободив для меня место. Я с благодарностью скользнула внутрь, еще раз повторив «спасибо».
Я аккуратно разложила пальто, чтобы оно немного подсохло, и укрылась одеялом, которое лежало рядом. Некоторое время я не смыкала глаз, крутя в руках кулон. В голове проносились воспоминания о последних годах жизни, и я тщательно обдумывала их.
Мне следовало войти в положение мамы и понять ее. Я уже теряла ее, и не хотела, чтобы последние годы ее жизни были омрачены обидой. Пусть она однажды солгала мне, что нельзя просто так прощать, но мне не стоило показывать свою гордость, даже если мое внимание для нее не имело значения.
Если время еще есть, я буду рядом. Столько, сколько нужно.