14.
«Если бы меня когда-нибудь спросили: добро всегда побеждает зло – я бы вряд ли смогла дать однозначный ответ.
Добро и зло — это две стороны одной медали, от которой никому из живущих на Земле не удавалось сбежать. В любой сказке, которую мы слышали в детстве, добро всегда побеждает зло. Однако эти понятия субъективны. Абсолютная победа добра в жизни так же невозможна, как и полное поражение зла. И добро, и зло имеют огромное значение, они формируют нас, возвышая или отягощая на протяжении всей жизни.
Побеждает ли добро зло? Нет. Иногда, зло имеет большую власть, чем что бы то ни было, и тогда наступает мрак. Но сквозь этот мрак, рано или поздно, пробивается луч света.
во мне живет вера, а вера одна, –
из той трясины и мук кто-нибудь, но вытащит меня.»
Я проснулась от звонка телефона. Открыв глаза, увидела сильные руки, обнимающие меня, и почувствовала горячее дыхание на шее. Дмитрий крепко спал, зарывшись в мои волосы. Я осторожно высвободилась из его объятий и спустилась с кровати к комоду, где звонил мой телефон.
Я почувствовала, как мое сердце замерло, когда увидела имя звонившего. Это была Оксана.
Уже несколько недель я засыпала и просыпалась рядом с мужчиной, в которого была безумно влюблена. Он сопровождал меня на выставках, возил по самым красивым местам Москвы, делился статьями, которые еще не видел свет, и рассказывал о своей семье. Особенно о Еве. Я слушала его внимательно, наблюдая, как в его голосе звучала любовь и тоска, когда он вспоминал о ней. Но я не осмеливалась прерывать его, когда его мысли плавно переходили к "Дженне", которую он описывал как самую отважную и добрую девушку на свете. С моего лица не сходила улыбка.
И причиной всему был он.
Я счастлива. Никогда прежде я не получала столько тепла, нежных слов и заботы. Я не жалела о том, что открылась ему. Я не жалела, что преодолела свои страхи ради этого момента. Он заслуживал этого.
Я тоже заслуживала.
Но пришлось вернуться в реальность, где телефон разрывался от звонка. Волнение мгновенно усилилось. Ее ночные звонки не предвещали ничего хорошего. Я стиснула зубы и ответила.
— Кхм, — прокашлялся я. В горле было сухо, а от тревоги стало еще хуже.
— Настя, — ее голос дрожал. — Мама в больнице.
— Хорошо..
Я сказала так тихо, будто само это слово было тайной.
— Метастазы. Они убивают ее организм.
— Ты поедешь?
Я посмотрела на спящего Дмитрия. Он не знал, что сейчас творилось в моей душе.
— Не сейчас. Но позже обязательно.
— Спасибо, Оксана.
Я бросила трубку. Тихонько пробираясь по спальне журналиста, схватила свои вещи, прикрыла дверь и вышла в зал. Громко выдохнула, коснувшись лба. Вдох, выдох... Вдох и сразу выдох. Но это не успокаивало. Ни капли!
Гул в ушах заглушал стук сердца, а тяжелое дыхание едва было слышно. Натянула на себя одежду и, торопясь, обыскивала ящики на кухне в поисках листочка.
Обстоятельства требовали действовать тихо, но дрожащие руки не слушались. Я пару раз хлопнула ящиками громче, чем хотела. Молилась, чтобы Дмитрий не проснулся и мне не пришлось оправдываться за внезапный уход. Я не выдержала бы его взгляда, не смогла бы соврать. Говорить правду тоже не хотелось.
Я нервно затрясла ладонями и, стиснув зубы, тихо закричала. От злости и волнения было трудно собраться с мыслями. На мгновение приступ ярости отступил. В следующем открытом ящике я нашла блокнот и именную ручку. Перелистнув страницы, я дрожащей рукой вывела несколько строк, сообщая, что меня не будет в городе пару дней.
Какая же нелепость. Мы встречаемся, любим друг друга, я доверяю ему. Или нет? Если вместо того чтобы сказать, что случилось несчастье, я скрываюсь и держу всё в тайне?
Неужели так будет всегда?
У меня не было времени думать об этом.
****
Армавир встретил меня дождливой погодой с самого утра. К десяти часам тучи начали рассеиваться, и солнечные лучи пробились сквозь облака. На асфальте остались только огромные лужи, напоминающие о прошедшем ливне. Я сидела на скамейке возле больницы, где лежала мама, и нервно перебирала пальцы, боясь застать её врасплох.
После долгого пути из Москвы на поезде я почти не спала, все время размышляя. Тревога и страх не давали мне уснуть, и я ходила по вагону, чтобы вскипятить воду для растворимого кофе. Когда Оксана рассказала о тяжелом состоянии мамы, я сразу купила билет, не раздумывая, как это было с несостоявшимся звонком.
Мы никогда не были с ней близки. Пока отец был жив, я проводила всё время с ним. Когда его не стало, я оказалась в центре маминого внимания, но оно было не таким тёплым, как отцовское. Мама становилась злой без причины, как будто у неё внутри была взрывчатка. Если её случайно задеть, всё могло разлететься вдребезги. Поэтому мы никогда не были близки: я не делилась с ней своими секретами, не просила помощи, когда она была нужна, и никогда не жаловалась, когда мне было тяжело. Она не знала о моих успехах или неудачах, взлётах или падениях. Она не знала даже о письмах отцу, и это было к лучшему. Узнай она об этом, она бы наверняка разорвала всякую связь с ним.
Пусть так. Но сердце мое сжималось до малых объемов, когда я только думала о том, что лишусь её. Не мне было её судить, не мне винить или решать, прощать или нет. Каждый из нас рано или поздно пройдет свой собственный суд. Я знаю точно, что в нашей жизни, каждый человек достоин прощения.
И она была достойна этого прощения.
Нужно было набраться храбрости раньше, чтобы признать, что ты ни в чем не виновата, — думала я. Гнев, детская обида и боль уходили вместе с этими мыслями. Чувство несправедливости перестало отягощать меня. Теперь на плечах лежало другое бремя...
Невыносимый страх.
Голова кружилась, когда я встала с лавочки и направилась к больнице. Как во сне, я шла за врачом, который вел меня к палате мамы. Когда я наконец добралась до нужной двери, меня охватило волнение, словно ледяной водой окатило. Врач медленно открыл дверь и шагнул в палату, а я осталась стоять в коридоре, пытаясь успокоить дрожь и взять себя в руки.
— Долго будете стоять? — спросил врач с надменным тоном.
Его слова вывели меня из ступора, и я тут же проскочила в двери палаты, придерживая сумку.
Я не стала заезжать домой перед встречей с мамой. Там меня ждали воспоминания и боль, которые я не хотела переживать. Поэтому сразу после поезда я направилась к больнице.
— Оставьте нас, — сказала мама чужим, хриплым голосом. Каждое слово давалось ей тяжело.
— Я поставлю капельницу и сразу уйду, — ответил врач, но мама дернула рукой и злобно посмотрела на него.
Врач выдохнул через зубы, явно недовольный и уставший, и быстро вышел.
Похоже, мама не в первый раз устраивала сцены.
Я подняла глаза и не узнала её. Тело сильно исхудало, розовые щёки впали, превратившись в скулы. Длинные густые волосы едва удерживались в хвостике. Только глаза, большие карие глаза, напомнили мне, что это мой близкий человек. Губа дёрнулась от волнения, и я отвернулась к окну, чтобы не смущать её жалостливым взглядом. Она не нуждалась в нём.
— Привет, мам.
Эти слова дались мне тяжело. Мы провели годы в молчании. Не писали друг другу даже коротких сообщений. А теперь я стояла перед больной мамой. Стойкость и гордость испарились. Я снова была маленькой девочкой, беззащитной перед ней.
Подошла к стулу, подвинула ближе к кушетке. Села, не поднимая глаз. Руки сложила на коленях. Боялась прикоснуться. Казалось, если дотронусь, она рассыплется.
— Я удивлена твоим приходом.
— Я тоже.
Уголки моих губ дрогнули, но вышло нервно и не так, как хотелось.
— Кто тебя надоумил?
— Никто, — тихо ответила я. — Я сама решила приехать к тебе. Оксана сказала, что ты больна.
Она тяжело вздохнула:
— Больна? Я умираю, Настя.
— Я уже пять лет как Ана.
— Не стоило приезжать, — произнесла она, отвернувшись от меня.
Мне стало больно от её слов. Я знала, что она так отреагирует, сидя на лавочке у больницы, но услышать это было невыносимо.
— Ты действительно так думаешь? — спросила я с укором. — Ты настолько жестока, что, умирая, не хочешь видеть меня?
— Глупая, — бросила она.
— Это всё, что ты хочешь мне сказать?
Я была возмущена. Ожидала услышать что-то подобное, но не представляла, что это произойдёт так резко.
Мама приподнялась на локтях, опираясь на спинку кровати. Её рука коснулась моей кисти, и я вздрогнула, стараясь скрыть смущение.
— Ничего другого я придумать не могу, — сказала она.
— А как насчет борьбы? — спросила я.
— За что мне бороться? Ради тебя? Или ради себя?
— Может быть.
— За что мне бороться? Ради тебя? Или ради себя?
— Может быть.
— Я никогда не стремилась угодить твоей любви. А своей у меня и не было.
— Ты даже не попробовала. Папа бы никогда так не поступил.
Она замолчала, внимательно изучая мое лицо. Ее глаза прищурились, губы сжались.
— Ты его точная копия, — сказала она. — Тоже считаешь, что только твое мнение правильное.
— У отца были хорошие качества, — возразила я. — Которые тебе не хватало.
Она цокнула, отняла руку и отвернулась к окну.
— Говоришь так уверенно, хотя ничего не знаешь о своем отце.
— О чем ты? Чего я не знаю?
— Я хотела, чтобы это ушло со мной, — резко ответила мама.
— Это так не работает. Ты дала часть загадки, но разгадку я не знаю.
— Она тебя не обрадует.
— Попробуй как-нибудь!
Внутри меня все дрожало от волнения. Что же я могла не знать о своем отце?
— Какая же ты упрямая! Плетешься напролом.
Я закипала.
— Говори.
— Твой отец не умирал, Настя. Он жив и здоров. В детстве я солгала тебе, потому что не могла сказать правду: он просто бросил тебя и ушел к другой семье. Он накатал короткую записку на коленке, сказав, что любит другую, собрал вещи и ушел. Он не страдал и не переживал. Он просто исчез. А ты знала только то, что я тебе позволяла знать, иначе это разбило бы твое хрупкое сердце. Ты ведь так его любила.
— Не может быть, — я покачала головой, не веря услышанному. — Я помню, как горевала, уверенная в его смерти.
— Стоило лишь правильно преподнести.
— Что? — спросила я, чувствуя, как внутри всё кипит.
Я не могла поверить, что мама говорит правду.
— Ты не поняла, что я тебе врала? — продолжила она, голос её дрожал от гнева. — Я говорила, что твой папа тяжело болен и лежит в больнице несколько месяцев. Ты каждый день спрашивала: «Где папа?», «Когда он вернётся домой?» Я не могла больше терпеть. Мне пришлось сказать тебе, что его больше нет.
Она тяжело вздохнула и продолжила:
— Что он мёртв. Потому что так и было. Твой папа ушёл и больше не вернулся. Он так сильно тебя любил, что просто оставил нас.
— Я не верю...
— Мне незачем врать тебе. Ты так одержима образом идеального отца из детства, что не можешь принять реальность его поступка. Плевать он хотел на тебя, Настя. Ты и я просто стали ему не нужны, и он избавился от нас, как от ненужных, поломанных игрушек.
Мое сердце пронзали острые стрелы. Предательство. Я вкладывала душу в письма, думая, что они никогда не дойдут до него. С болью спрашивала у судьбы, почему он оказался так далеко, а не рядом со мной. А все оказалось куда проще. Он просто избавился от меня, как от ненужной, поломанной игрушки.
Раньше я считала, что каждый заслуживает прощения. Не нам судить поступки других людей. Но теперь всё изменилось.
Моя душа вновь наполнилась тьмой, разочарованием, болью, неприязнью и горечью. Всё из-за него. Из-за человека, которого я любила больше всех на свете.
Я долго пыталась донести свою боль и надежду до того, кто уже не мог меня услышать. Я изливала душу тому, кто на самом деле не хотел меня слушать.
Боль. Резкая, невыносимая. Я схватилась за сердце, встала и вышла из палаты. В коридоре больницы я брела, словно в тумане. На улице стало легче, но я понимала, что со мной что-то не так. Сердце колотилось, меня трясло, знобило, и дышать было почти невозможно.
И все из-за него.
Достойны ли люди прощения? Конечно же, да.
Но не он. Он не достоин моего прощенения.