9.
Ева. Знакомое имя крутилось в мыслях. Я смотрела на узорчатый асфальт, поджав губы, и пыталась вспомнить, где могла видеть это имя раньше.
— Я не сентиментален во многом, — вдруг начал Лемин, — особенно в том, что касается моей жизни.
— Но тебя гложет что-то? — мягко поинтересовалась я. — Расскажи мне.
Он глубоко вздохнул, не меняя позы: спиной опирался на скамейку, руки, ладонями вниз, лежали на бедрах. Его ноги были слегка раздвинуты, а грудь часто вздымалась. Ему действительно было трудно начать разговор.
— Ева была моей сестрой. Она единственная, кто мог убедить меня в чём угодно. В тот вечер, когда мы ехали на дачу к нашим родителям, через несколько часов после аварии, в которой в нас врезался грузовик, ее сердце остановилось в больнице.
Я прикрыла свои глаза, помотав головой.
— Погода была так себе, дождь лил стеной. Мое настроение соответствовало тогда этой дурацкой погоде. Мне тогда было пятнадцать, и кроме как играть в компьютер, меня ничего не интересовало. А вот Ева... Ей всегда было нужно двигаться. Она как-то особенно ощущала жизнь и брала от неё всё, что только можно. Из всей нашей семьи она была самой смелой и безбашенной. В тот день мы ехали на дачу к родителям, потому что мама решила собрать всех перед зимовкой и отдохнуть. На последнем повороте в нас въехал грузовик.
Я постаралась скрыть своё волнение, но внутри меня всё сжалось. Мне никогда не приходилось сталкиваться с авариями, и я могу только представить, какой ужас пережил Дмитрий. Но хуже всего не то, что они попали в аварию, нет. Хуже всего то, что из-за нее Дмитрий потерял дорогого, близкого человека.
— Мне так жаль.
Я говорила слова, которые раньше презирала. Я проявляла к нему жалость и сочувствие, хотя сама не выносила подобных выражений. Но, честно говоря, в такой ситуации это были единственные слова, которые действительно могли помочь. Что ещё я могла сделать?
— Странно, что выжил я, а не она. — Дмитрий взглянул на меня, только на секунду, и сразу же отвел глаза в сторону. Но мне хватило и секунды, чтобы заметить его тоскливый, полный боли взгляд. — Будто ее сердце перестало биться ради моего.
— Почему ты так думаешь?
— Врачи думали я сплю, когда говорили о Еве моим родителям, но это не так. Я слышал, как они рассказывали, что она держалась из последних сил, ждала, когда кто-то выйдет из операционной и скажет ей, что я в порядке. А как только услышала «жив», просто потеряла последние силы, упала и больше не открыла своих глаз. От сильного удара, у нее произошло кровоизлияние в мозг, и, если так подумать, помощь нужна была в первую очередь ей, а не мне. Пожертвовала собой, и к чему это привело? Я остался жив, а она нет. Может, если бы она приняла помощь, то мы оба бы были сейчас живы.
Я сглотнула, борясь с собой. Я не отличалась особенной эмпатией, но отчего-то, я чувствовала боль Дмитрия в полной мере. Он притих, прикрывая свои глаза, и челюсть его заметно сжалась. Я думала, он погрузился в несчастный случай с головой. Мне стало так горько за него. Никто не заслуживал такой участи.
Немного подумав, я протянула руку и, взяв его мизинец, слегка сжала его. Лемин, открыв глаза, опустил взгляд и выпрямился. Его глаза медленно прошлись по моей руке и остановились на моих карих глазах, которые светились особым пониманием.
Каким именно? Я знала, что такое боль утраты. Конечно же, она не сравнима ни с каким прочим, но все же, я могла его понять. Моя рана горела тоской от неизвестности: я не понимала, как могла не замечать болезни отца раньше, и не понимала, как могла потерять его, даже не находившись на похоронах. Его же рана – от чувства вины. Мы тосковали оба, но по своему. Он возложил на свои плечи непосильную ношу, точно так же как я. И мы оба тонули в этой рутине, делая вид, что все в порядке, хотя в реальности, все было наоборот.
— Когда я узнала о смерти отца, я растерялась. Не знала, как жить дальше. Он был самым близким человеком в моей жизни, и мое сознание отказывалось принимать, что его больше нет рядом со мной. Эта боль не отпустила меня спустя года, но я нашла почту папы через время, и стала писать ему письма. По началу, просто делилась произошедшим за день, в последующем, начала углубляться и писать о том, о чем язык никогда не повернется рассуждать вслух.
Дмитрий внимательно слушал, не перебивая. Он мягко поглаживал большим пальцем костяшки моей ладони, и это правда успокаивало. А затем он произнес:
— Я набил татуировку под сердцем, недалеко от рубца, оставленного после аварии. Там написано «Дженна».
Я зачем-то провела между нами параллели. Дмитрий спасался от груза напоминанием о Еве под сердцем, я безнадежно писала письма отцу. И в этом была какая-то отдушина. Что ты не один.
И Ева... Я вспомнила, где встречала её имя. В одной из статей о Лемине, где упоминалась вся его семья. Однако в той статье не было ни слова о том, что она уже ушла из жизни.
— Что же значило выражение «синдром Дженны»?
Дмитрий заметно напрягся, и его пальцы в моей хватке немного дернулись.
— Бред ничего не знающего идиота.
— И все же?
— Ева гоняла на мотоциклах. — отрешенно рассказывал Дмитрий, видимо нехотя оповещая меня о таких моментах. — Часто просто так, потому что своего у нее не было, а давали только с условием соревнования. Когда ее не стало, люди были в шоке. Она была...сердцем всей байкерской движухи там.
— Здесь, в Москве? — уточнила я.
Дмитрий кивнул.
— Жила она здесь. В Петербург приезжала на лето или праздники.
— Так что дальше?
Резко выпрямившись, Лемин приоткрыл рот и выдохнул. В воздухе образовался пар. Качнув головой вправо, он поджал губы и сглотнул.
— Синдромом Дженны стали называть последующие провалы на гонках. Это в целом раздражает, так не кажется? — он посмотрел на меня. — Когда плохой заезд называют в честь твоей сестры. Она не заслужила такой славы. Ее нужно помнить за другое.
— Так ты взбесился, потому что твой проигрыш назвали синдромом Дженны?
— Ана, я буквально ее брат. Как еще я мог отреагировать на идиотский выпад ничего не знающего придурка?
Я взволнованно прошептала «ладно-ладно».
— Посмотри на меня. — требовала я. — Выдохни, прошу. Не держи зла на тех, кто этого не заслужил.
Я заерзала на месте и указала на грудь. Сделала глубокий вдох, задержала дыхание и выдохнула. Лемин неоднозначно вскинул бровь, но поддавшись, повторил за мной.
Я облегченно улыбнулась и пододвинулась ближе к нему.
— Чувствовать боль почти каждый день невыносимо. Я знаю это. — выразила я таким образом соболезнование. — Взгляни на небо.
Я кивнула наверх. Дмитрий повернул голову к небу.
— Я привыкла считать, что звезды – напоминание о близких людях, и когда они загораются ярче прежнего, это не значит, что они слабы. Это те, кого мы когда-то потеряли дают нам понять, что они рядом и оберегают. И если я чувствую себя плохо, то всегда обращаюсь к звездам взглядом, и на душе становится немного, но легче.
Он недолго смотрел наверх. Как только я закончила свою речь, взгляд его вернулся ко мне. За весь вечер я не видела в его глазах жизни, а сейчас всем телом чувствовала жар от испепеляющих меня зеленых глаз, и мне не нужно было смотреть на него, чтобы понимать – он смотрел на меня особенно. В мыслях проскользнуло выражение Мишель, сказанное сегодня днем. «Влюбленная дурочка». Рядом с Леминым мне хотелось быть именно ей. Без предубеждений, без гонимого страха и неуверенности.
— Ты так далека от моего представления жизни. — произнес Лемин.
— Разве это плохо? — повернула я голову в его сторону. — Видеть жизнь по-разному.
— Это не было укором в твою сторону. — он натянуто улыбнулся, и рука его потянулась к моим волосам, заправляя за ухо выбитую прядь из хвоста. — Я по-своему восхищаюсь.
От мороза мои щеки порозовели, но после слов Лемина ещё и загорелись. Влюбленная дурочка...
Я уже была ею.
— Нам есть чему друг у друга поучиться.
* * *
— Не смотри так серьезно! — испустил нервный смешок Градский, случайно мазнув по исписанному холсту.
Я встряхнула головой и убрала руку, на которую опиралась ранее, сидя на мягком кожаном кресле. Убрав закинутую ногу на ногу, я встала со своего места и подошла к панорамным изветшалым окнам студии, где трудился все свое время художник.
— Прости. — улыбнулась я, поворачиваясь к нему на секунду. — Не вини меня, я ничего в твоем ремесле не смыслю.
— Фотографии другой стиль. — заново принимаясь за работу, проговаривал Алексей. — Не хочешь поучаствовать в моем?
Я резко развернулась на художника и удивленно вскинула брови, восхищаясь предложением.
— А можно?
— Можно. — смеялся он. — Уверен, её купят сразу же.
Я подлетела к Градскому. Неловко убрала руки за спину и потянулась на носочках, ощущая детское воодушевление.
— Что мне делать?
Обычно, Градскому не нужен был набросок, все его работы, которые он успел мне показать часом ранее, нарисованы с помощью его воображения и расположения. Но чтобы мне проще понимался принцип работы, Алексей разложил перед холстом некий набросок из книг и деревянного, старого, высокого стула. Внизу он поставил пыльную вазу и завядшую розу, которая свисала к полу. Почти готовый рисунок был испорчен в самом верху мазком краски, и предполагала, Градский случайно сделал это, отвлекаясь на меня.
— Что только в голову придет.
Я задумчиво приложила пальцы к своему подбородку и обвела взглядом большую студию на чердаке дома. Его картины отличались как раз такими необычными, странными отпечатками, некими погрешностями. А еще, его работы казались печальными и одинокими, и это очень резонировало с тем, каким человеком он являлся. Каждый из нас способен носить маску на лице и казаться не тем, кем может быть на самом деле.
Перехватив чистую тонкую кисточку из стаканчика, я макнула её в акриловую краску и приблизилась к холсту с почти дорисованной розой. Я попыталась предать его картине ту самую атмосферу, выводя гипнотические маленькие узоры на широкой вазе и выходила за ее пределы. А после всего прочего, нарисовала поверх стула треугольник.
— Неожиданно...— шепнул художник. — Но это именно то, что нужно было!
— Пожалуйста. — хихикнула я.
Телефон в заднем кармане джинс завибрировал, и я поспешила достать его.
«Я подъехал»
Мне написал Дмитрий. Прошло больше двух недель с нашего разговора, и за это время мы нигде не пересекались. Я чаще начала проводить время в Крауз-холле, встречаясь там с Леонидом, а в последующем, и чаще общаться с Градским. Но от Дмитрия не было ни сообщения, ни звонка, ни тем более, личной встречи. Он будто испарился, пропал. Но я не спешила напоминать о себе первой, хотя каждый день думала о нем.
Я ждала. Ждала, когда он объявится и напомнит о себе сам. Даже в Орбпипе за это время не было от него ни одной статьи, и это все казалось очень странным. Мишель успокаивала меня, говоря о том, что он мог быть просто в отпуске. Но она не знала о нашем разговоре тогда, после ее неожиданного рассказа о гонках. И я сама так и не была в курсе о его истинных причинах участия.
Вчера он впервые объявился. Коротко написал, что по необходимости уезжал из Москвы и хочет встретиться. Прежде всего, я планировала встречу с Градским, и честно предупредила Дмитрия об этом, но ответа так и не получила. Выжидать не стала, поехала к Алексею, не надеясь на встречу с журналистом сегодня, но перед выходом получила сообщение с вопросом откуда меня забрать.
— Мне вот что интересно, — я убрала телефон обратно в карман, возвращая внимание на Градского перед собой, — ты здесь целыми днями сидишь?
— Стараюсь быть все время, пока попадают солнечные лучи. — улыбался он в ответ, — Солнце придает мне сил и вдохновения. И немного теперь ты.
— Я что же, стала твоей музой?
— Чуть больше. Ты стала мне другом.
Я молчаливо улыбалась. Для такого человека, как Градский, неудивительно посчитать другом девушку, с которой знаком совсем немного. Они с Мишель и правда очень похожи, она также называла меня своей лучшей подругой спустя месяц нашего общения.
— Мне уже пора. Спасибо за эту встречу.
— Конечно, да... — замешкался Алексей, вставая со своего места и оглядываясь по сторонам. — Я провожу.
— О нет, не нужно. — успокоила я. — Я помню где выход.
Не завязывая, я накинула сверху пальто, а затем схватила сумочку с мягкого пуфика и поспешила к прихожей. Позади, когда моя рука уже дотронулась до дверной ручки, меня остановил Градский, смущенно спрашивая:
— Прости за нескромный вопрос. Что все-таки между вами с Леминым?
Я обернулась, удивленно вскинув бровями.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ну, — протянул он. Я молча ждала продолжения. — Интереса ради. Он как-то разговаривал с Леонидом Меировичем по поводу тебя.
— Что же в этом особенного?
Градский неловко повел плечами, собираясь что-то сказать, но так и не сказал.
— Не стоит забивать голову всяким бредом.
— Не стесняйся меня. Что ты хотел сказать?
— Он говорил что-то о твоем сотрудничестве с Крауз-холл.
Я в ответ лишь похлопала глазами в изумлении. Точности в его словах не было, но если Алексей намекал на содействие Дмитрия в моем договоре с залом, то это казалось немыслимым. В голове отчаянно крутилась фраза, сказанная критиком в мой адрес о том, что мне гарантировано первое место без чьей-либо помощи, и это шло вразрез со сказанным художником. Неужели все-таки мнение Лемина повлияло на мой успех в Крауз-холле?
— Если это так, то мне не понятен его порыв. — низко произнесла я, двойственно отвечая на вопрос Градского.
— Я не хотел помешать или заставить тебя усомниться...
— Не помешал. — перебила я. — Возможно, расставил все по местам. До встречи.
— До встречи.
Он легонько коснулся ладонью моей лопатки, прощаясь объятием, я ответила ему взаимным жестом и открыла дверь. Спускаясь, я не переставала думать об уже подписанном договоре с Крауз-холлом, чья инициатива теперь совсем не казалась личной заинтересованностью, а чем-то меньшим. Гребаный Лемин! И ради чего он только влез!
От бушующего внутри негодования я толкнула подъездную дверь слишком сильно, и та, весом пушинки, ударилась со звоном об рядом находящуюся стену. Не обращая на это внимания, я летела к иномарке Дмитрия, в которой он меня ожидал.
Села в салон я так, будто приступа ярости секунду назад не было, и, мягко прикрыв дверь машины, пристегнула ремень безопасности. Ни одного взгляда не хотела бросать на критика, иначе бы я не сдержалась и выпалила то, что хотела сразу.
— Ну, как встреча?
— Любовалась видом, делала штрихи в картине. Решила уходить с фотографий на холст, думаю это мое.
Усмехнувшись, Лемин больше не сказал ни слова и двинулся с места.
— Домой меня отвезешь?
— Домой. — кратко ответил он. — К себе домой.
Я взглянула на невозмутимого журналиста, следящего за дорогой.
— С чего вдруг?
Дмитрий лишь пожал плечами.
Я откинулась на спинку сиденья, сложив руки на груди, и громко вздохнула. Возражать не стала – очень уж было любопытно оказаться в его квартире. Ранее я уже представляла в голове картинки его жилища, но увидеть вживую казалось куда более привлекательным. Оттого я молча насупилась, выжидая момента собственного взрыва любопытства от новости Градского.
Через время, высотки многоквартирок оставались позади, а вдоль дороги виднелись крыши частных домов. Лемин заехал в одну из улиц, хорошо асфальтированных, и продолжил движение прямо. Я разглядывала дома с большим энтузиазмом, мечтав о жизни в просторном отдельном доме еще с детства. Дмитрий заехал на парковку, огороженную высоким черным забором возле дома. Здесь же я увидела железную дверь, ведущую во двор участка. Не проронив ни одного удивленного слова о жилье Лемина, я открыла дверь машины и вылезла из салона.
— Подожди минуту. — следом за мной из иномарки вышел и Лемин. Он направился вперед, открыл ключом настенную панель и нажал на находившуюся там кнопку. Ворота сзади машины стали медленно спускаться вниз.
— И для чего ты привез меня сюда?
— Соскучился. — он отворил дверь справа и протянул руку вперед, пропуская меня. — Не только же Градскому довольствоваться твоим вниманием.
— Ревнуешь? — с издевкой поинтересовалась я, переступая порожек. Одноэтажный дом был сплошь покрыт панорамными окнами, и лишь стена слева полностью закрывала вид на его внутреннюю часть. Послышался лай и скучающий вой.
— Совершенно нет. Он еще совсем юн для тебя.
— Вот оно как.
Дмитрий отворил для меня входную дверь и с порога на меня запрыгнул пес, ожидающий своего хозяина. Бигль прыгал от счастья и крутился вокруг себя, радуясь встрече и виляя хвостом. Я рассмеялась, нагнувшись поближе к собаке, и провела ладонью между его ушей. Он довольно уселся, продолжая бить хвостом по ламинированному покрытию пола.
— Это Айрис, — разуваясь, представил Лемин.
— Какая красивая и любящая девочка.
— Слишком любящая.
Я отвлеклась от Айрис, когда Дмитрий прошел вперед и включил свет. На нем уже не было куртки. Весь его дом внутри не был разделен на отдельные комнаты. Слева у стены стоял большой бархатный диван серого цвета, напротив – плазма. Справа, как и у меня, гарнитур и разделяющий общую комнату с кухней барный стол, зона эта была покрыта не темным ламинатом, а коричневой глянцевой плиткой. В общем, его место жительства не сильно отличалось от того, что я представляла. И мне нравилось, что в интерьере его дома преобладали древесные, черные и серые тона. За кухней скрывался проход в другую часть дома, и я предположила, что там находятся спальня и ванная комната. По правую сторону от входа, где я продолжала сидеть на корточках и гладить Айрис, располагался уголок отдыха: широкий круглый стол, на котором лежало множество книг, и два больших, на вид мягких кресла в цвет дивана. Они были повернуты лицом к окну. Я оглянулась назад и увидела, что вид открывался на скопление деревьев. Прекрасный вид для впечатлительных людей.
Я встала ровно, сняла обувь и повесила пальто на вешалку в прихожей, а затем последовала за Леминым на кухню. Скромно расположившись на барном стуле, я протянула руку Айрис, которая упорно просила моего внимания. Перевела взгляд на критика, что открыл дверку холодильника.
— Не голодна?
— Обойдусь водой.
Пока Дмитрий доставал два бокала и наливал из крана фильтрованную воду я поинтересовалась у него:
— Как давно вы живете здесь с Айрис?
— Я около трех лет, Айрис чуть меньше. Держи.
Он протянул для меня стакан, отпивая из своего. Рукой Дмитрий указал вправо, на два кресла и я последовала к ним, ухватив с собой воду. Айрис тут же заскочила ко мне на руки, как только я успела присесть, и смирно легла.
Пристальное внимание журналиста ко мне вызывало смущение, когда я смотрела на него. Подвинув кресло так, чтобы сидеть ко мне в полуобороте, Лемин поставил свой стакан на стол и сложил руки на груди, любуясь мной. Но как бы я не старалась держаться непоколебимо, один важный вопрос совсем не выходил из моей головы и мучал меня.
— Я не хотела спрашивать, но все же сделаю это.
— Спрашивай.
Я пристально посмотрела на невозмутимого Дмитрия. Он не выражал никаких эмоций.
— Для чего ты говорил с Краузе на выставке обо мне?