День рождения
С самого утра в квартире Соколовых взрывались бутылки шампанского и поздравления с 25-летием. Аркадий Георгиевич и Лидия Александровна, папа и мама именинницы, расцеловывают любимую дочь и стараются сделать все, чтобы их Анечка была счастлива. Соколова с рождения привыкла к роскоши и родительской любви, которые души не чают в дочке.
Их квартира раскинулась на верхнем этаже сталинской высотки почти в самом центре Москвы, где окна в пол обрамляли вид на потихоньку оттаивающую столицу от снега, словно живой портрет в позолоченной раме. Хрустальная люстра в центре гостиной, под которой когда то кружилась Лидия Александровна, прима Большого театра, украшена шарами цвета розового шампанского. Стены - целая галерея из чёрно-белых фото: Аня в трогательных детских пачках, папа в смокинге на венецианском карнавале, мама в роли Жизели, застывшая в прыжке, как птица в полёте. Камин из каррарского мрамора, на мантии расположились пуанты мамы в стеклянном футляре с гравировкой: «Лидии Соколовой - от Большого с любовью».
Отец, Аркадий Соколов, в строгом костюме от Brioni, но с галстуком-бабочкой в нотный лист, подаренным дочерью, все утро с кем-то говорил по телефону, то крича на собеседника по другой конец провода, то гулко смеялся.
Гардеробная Ани, залитая мягким светом хрустальной люстры. Лидия поправляет складки на вечернем платье дочери, её пальцы, привыкшие к жёсткой дисциплине пуантов, движутся с балетной точностью.
- Ты сияешь, как премьера «Дон Кихота». Помнишь, как в десять лет ты надела мою тиару и объявила, что будешь «королевой балета и пирожных»?
- А ты сказала: «Королевам нельзя есть пирожные». Но потом папа принёс торт с лебедем... - кружась перед зеркалом, захихикала балерина.
- И мы съели его вместе, заливаясь смехом, - Лидия подхватывает, поправляя ей прядь. - Твоя бабушка тогда чуть в обморок не упала: «Соколовы! Вы опозорите наш род!»
Обе замирают, вспоминая. В зеркале отражаются их улыбки - одинаково лукавые.
- Держи. Это твоя первая награда за «Щелкунчика». - тонкая рука протягивает Ане брошь в виде звёздочки - Помнишь, как ты плакала, когда жюри назвало тебя «слишком эмоциональной»?
- А ты сказала: «Пусть их классика усыхает. Танцуй так, чтобы звёзды завидовали» - Аня прикалывает брошь к платью.
- И ты послушалась. Как всегда.
- Нет, мам, - Аня оборачивается, серьёзнея. - Я просто поняла, что моя «эмоциональность» - это твой подарок. Ты ведь тоже сломала все правила, выйдя за папу-бизнесмена вместо князя из кордебалета.
Лидия задумчиво проводит пальцем по фото в серебряной раме - юная Аня в костюме Феи Драже.
- Знаешь, когда ты сказала, что будешь ставить «Кармен»... я сначала испугалась. Но потом вспомнила, как в шестнадцать вырезала из дедовского плаща красную ткань для юбки танго. Бабушка назвала меня «цыганкой», а я... я почувствовала себя живой.
- Ты никогда не говорила об этом, - дочь берет ее за руки.
- Потому что хотела, чтобы ты сама нашла свой огонь. И ты нашла. Даже с этим твоим Сергеем... - Лидия делает паузу, играя бровью.
- Он учит меня играть на губной гармошке. Говорит, это полезнее, чем вариации на пуантах.
- Ужасно, - Лидия притворно хмурится. - Но если он заставляет тебя смеяться так, как сейчас... - Она поправляет складки на розовом платье дочери. - Тогда он тебя достоин.
- Спасибо. За всё. И за то, что разрешила мне быть «цыганкой» - Аня целует мать в щеку.
- Ты не цыганка, - Лидия поправляет ей обруч с жемчугом. - Ты ураган в жемчугах. И я обожаю тебя такой.
Они выходят, под руку, но Аня на секунду задерживается, глядя на брошь. Из гостиной слышится голос отца - «Ангелы мои, вы застыли в па-де-де? У меня есть сюрприз для именинницы!» Светловолосая по-детски восторженно похлопала в ладоши и участила шаги.
Скрестив руки на груди, Аркадий Георгиевич стоял в гостиной у окна и на сдерживал улыбки. Он молча подозвал дочь жестом руки и кивнул в сторону стекла. За окном стоит и ждёт такая же розовая, как и ее платье, иномарка, мерседес, причем такой, какой есть, пожалуй, только у неё и Джулии Робертс из "Красотки". И то у Робертс, наверное, такой нет. Поэтому радостный вскрик Соколовой-младшей услышала вся Москва и Подмосковье.
Аня замирает на секунду, её глаза расширяются. Потом она взрывается смехом, обнимая отца.
-Пап, ты совсем спятил!
-Только из любви к тебе - мужчина протянул дочери точно такого же цвета, как и сама машина.
-Спасибо-спасибо! - похлопала в ладоши Аня, забрав ключи - Теперь весь Большой обзавидуется.
Прокрутив на пальце ещё раз ключи от машины, Аня кинула их на мраморный стол. По квартире бегали "горничные", украшая квартиру к празднику хозяйской дочери.
Через полчаса на пороге Соколовского жилища с букетом бело-розовых пионов показалась Вероника, к которой уже подбежала Лидия Александровна, обожавшая Белозерскую как родную. Следом подлетела и жующая клубнику Аня, запрыгнув на шею подруги.
-С днём рождения, дорогая! Оставайся такой же счастливой, красивой, а, самое главное, здоровой! Творческих успехов, замечательной карьеры и чтобы тебе тоже "солистку" дали. И с Жуковым чтобы у вас все сложилось..- последнюю фразу Ника прошептала ей на ухо, лукаво улыбаясь. - А, и подарок. Специально на заказ для тебя делали.
Белозерская вручила подруге маленькую музыкальную шкатулку ручной работы в форме миниатюрной театральной сцены. Внутри - крошечная балерина, то есть Аня, и музыкант с гитарой, то есть Сережа, кружащиеся под мелодию их общего «гимна» и любимой песни Анюты - "Лишь о тебе мечтая". На крышке выгравирована надпись: «Наш балет не кончается занавесом». А внутри спрятана старая фотография, найденная в старых архивах, где Аня и Вероника в 10 лет, в самодельных пачках из марли, позировали перед зеркалом в гримёрке Большого
-Какая чудесная..! - небольшая музыкальная шкатулка вызвала у именинницы более трогательные и теплые чувства. Наверное, подарок от подруги детства оказался даже ценнее, чем дорогостоящая иномарка.
Аня рассмеялась и снова обняла подругу. Взгляд упал на позолоченные часы, уютно расположившиеся на консольном столике между букетом от Ники и связкой папиных колючей. 16:15. Точно! Через полчаса в Шереметьево приземлится самолёт "Руки Вверх!" рейса Самара-Москва, а они с Никой обещали их встретить.
-Ника, мы едем в аэропорт, - схватила за руку девушку Аня - В аэропорт! Как раз протестируем папин подарок.
-Этот ядерно-розовый торт возле подъезда? Так и знала, что твой.
Соколова надела солнцезащитные очки в виде сердец, подхватила Нику под руку с вскриком: "Вылетаем!", и девушки действительно вылетели из квартиры, даже не попрощавшись с вытаращевшей глаза Лидией Александровной.
-В кого она такая..? - удивилась женщина, потирая пальцами лоб. Аня и вправду не очень походила на своих родителей, слишком шумная, слишком буйная, слишком живая. Как блестящий ураган она приносилась среди людей, оставляя на них запах своих приторно-клубнычных духов.
Ярко-розовый мерседес мчится по Ленинградскому шоссе, резво обгоняя другие машины, ставшие обычной серой массой на фоне этого пёстрого ада. Не спросив Нику, Аня завернула к ближайшему Макдональдс, "на перекус". С бургером в одной руке и, придерживая руль второй, Аня подпевала Сережиному голосу, исходящему из радио. Ника молчит, перебирая бархатную ткань сливового цвета платья.
-Ань, вот, как мне ему в глаза теперь смотреть? - прозвучал тихий голос Белозерской. И пусть они не состоят абсолютно ни в каких отношениях, ей было почему то стыдно. Он вдохнул в нее жизнь, благодаря нему теперь она не умирающий лебедь, а настоящий огонь. Нет, пожар, разгорающийся все сильнее. Она не права, нельзя было так говорить. И этот разговор ночью.. это было ошибка, что Ника рассказала ему все. Будто обнажилась, показала свое голое нутро.
-Ну, значит, никак. Главное, говори, что чувствуешь, - Аня откусила кусок булки - Он поймет.
-А если не поймет? - сквозь громкие биты, режущие слух, голос Ники прозвучал как то совсем тихо, будто она говорили одними губами, как в немом кино. Но Соколовой было достаточно одних движений ее губ, что в понять. Взгляд белокурой водительницы на секунду отстранился от дороги и кинулся на Веронику, нервно постукивающую ногой. Она так делала, когда тревога становилась сильнее, захлестывая волной.
-Ну, тогда будем действовать по старой схеме - вы пару дней обижаетесь друг на друга, мы с Серёжей вас мирим и все опять супер - Аня дожевывала ломтик помидора из бургер.
-Все у тебя так легко, Соколова, - Ника усмехнулась. Саркастически, даже горько.
Аня с притворной серьёзностью замотала головой, резко меняя полосу. Удивительно, но для человека получившего права только пару месяцев назад, езда её была чересчур дерзкой. Впрочем, какая сама.
На небольшом экранчике нового автомобиля были выведены цифры. 16:57. Соколова пожала плечами, тяжело выдохнув. Через пару минут, будто по приказу, ультрамодная Моторола, обклееная стразами, зазвонила, как бешеная. Позвонил Серёжа.
-Алло, Серёженька? - Аня закладывала в рот то, что осталось от бургера - Вы что, уже приземлились?
-Да, милая. Вы где?
Розовый мерседес только выехал на м-11, а до аэропорта такими темпами они только через час попадут как минимум. Придется забрать пару штрафов.
-Зая, нам тут это.. совсем чуть чуть, - Аня глянула на Нику, которая пыталась что то изобразить руками - Ну, 20 минут минимум.. полчаса максимум, честное слово!
Девушка скрипнула зубами, и собеседники сбросил звонок. Подруги переглянулись. В глазах обоих будто пролетела одна и та же мысль: «это пиздец». Соколова нажала на педаль, прижимая ее в самый пол. Стеклоочистители судорожно смахивали мокрый снег, превратившийся в серую кашу. На заднем сиденье болталась кассета с записью «Комбинации», но плеер зажевывал плёнку, выдавая лишь хриплые обрывки: «Модница, модница, я такой была всегда-всегд-всег....да».
Воздух пропитан сыростью и запахом тающего снега, смешанного с бензином. Дорожные лужи отражают неоновые вывески первых коммерческих магазинов: «Евросеть», «Перекрёсток», рядом с ними - облезлые киоски, где торгуют палёными кассетами и жвачкой «Love is...». Из динамиков ларька доносится хит «Руки Вверх!» - «Студент», перекрываемый рёком девяток и копеек, которые буксуют в грязи. Водители в кожаных куртках кричат в окна: «Давай, шевелись!», но движение всё равно стоит - светофор сломан, регулировщик в потрёпанной форме безуспешно машет жезлом.
Трасса М-11, ещё не ставшая скоростной артерией, больше напоминала полосу препятствий: ямы, объезжаемые по встречной, фуры, брызгающие грязью, и гаишник на копейке, пытавшийся остановить «нового русского» на джипе с тонировкой. В воздухе витал запах бензина и жареных семечек из придорожного ларька.
Высунувшись из окна, Ника прищурилась а надежде разглядеть хоть что то. С накрашенных темной помадой губ сорвался тяжёлый вздох. Брюнетка откинулась на сиденье, запрокинув голову.
-Через сколько, ты ему сказала, мы будем?
-Полчаса. Максимум, - Соколова, глядя в боковое зеркало, поправляла объемные кудри, завитые на мамины бигуди ночью.
-Ладно, подождут. Если их Дима не прибьет и не добьет потом своими лекциями - Ника ухмыльнулась. - Не надо было ни в какой Мак было заезжать. Мы там в очереди отстояли, а могли бы уже пробку проехать за это время.
-Вообще то мы в Москве живём. Здесь опоздать на полчаса - даже не опоздание.
17:15. Мерседес, наконец, вырвался на прямой участок. Вдалеке уже виднелись огни Шереметьево. Аня включила «радио Максимум», где диджей с хрипотцой объявлял:
- Для всех, кто в пробке: наш мегахит - «Крошка моя»!
-Мы уже какую неделю эту "крошку" слушаем? Сил больше нет, -:закатила глаза Ника, скрещивая спрятанные под рукавами платья руки на груди - переключи, пожалуйста.
Она знала, что песня о ней: Ане рассказал Серёжа, а Серёже - автор идеи. Единственный и неповторимый Потехин. Конечно, на интервью парни толдычили о том, что песня про мальчика, уехавшего в армию, и его девушке. Надо же было что-то придумать, иначе ни группа, ни бедные балерины не отделались от внимания журналистов. То, что самый востребованный дуэт нашли дам своих сердцем, это, естественно, сенсация, за которой охотятся работники СМИ, ведь им попросту нельзя такое пропускать. Неважно, все ли девушки отвечали им взаимностью.
Каким-то образом их мерседес подъехал к аэропорту уже почти через 50 минут, и то потому что Аня втопила как можно сильнее и словила пару тройку штрафов. Ну, ничего, папа заплатит.
Несчастная четверка маялась на площадке ожидания. Лёха, сидя на чемодане, доедал последний «Твикс», но, увидев Нику, спрятал фантик в карман.
- Опоздали на полтора часа! - рявкнул Дима сквозь пробивающийся смех - Я здесь чуть с ума не сошел, - положив руку на сердце, вздохнул менеджер.
-Скажите спасибо, что вообще доехали. Вы видели, какие в Москве пробки? - облокотившись на розовый капот, Аня рассматривала свои ногти.
Аэропорт гудел, как раскалённый улей. Вероника стояла у машины, рядом с Аней, сжимая в руках программу их последнего концерта - смятую, с пометками на полях.
- Леша сзади. Готовься - вернулся ещё большим циником, - Сергей, проходя мимо с чемоданом и букетом, подмигнул.
Она не успела ответить. Алексей вышел из толпы, волосы в беспорядке, гитара за спиной. Увидев её, замер, будто наткнулся на призрак.
- Привёз. Как просила. - он кивнул в сторону накинутый на плечо чехол с гитарой, на котором висел привезенный из Еревана абрикосовый дудук.
- Я не коллекционирую хлам. - она взяла инструмент, как заражённый, и сжала его в ладони, хоть и этой ночью рыдала ему в трубку. Мерзкая лгунья.
Тишина взорвалась криками встречающих, но между ними будто образовался вакуум. Вероника сделала шаг вперёд, потому что слова вырывались сами. Лёха усмехнулся, сжав пальцами ручку чехла от гитары так сильно, что костяшки побелели. Чемодан Сергея с грохотом упал рядом, но они оба его проигнорировали.
- Лёх, ну, вы где там?- из толпы вынырнул Сережа, тыча в него букетом. - Мы уже все чемоданы запихнули, только вас не хватает. - все засмеялись, но напряжению так просто рассыпаться.
-Да иду я! - машынально рассмеялся Лёша, подбегая к машине. Парень закинул гитару на крышку багажника и втиснулся на заднее сиденье, впиваясь бедром в дверь. Маше, сидевшей рядом с ним, как самой мелкой и "худющей", пришлось чуть ли не сесть Потехина на колени, ибо несмотря на размеры машины вчетвером было тесновато. Ника бросила на них взгляд через плечо, еле заметно сжав пальцами собственное предплечье, и поджала темные губы. Маша, хоть и девчонка хорошая, добрая, все равно немного да раздражала.
Нет. Этот "ширпотреб" не достоин и мизинчика на ее левой ступне, не то чтобы ревности и раздражения. С холодной грацией Ника смотрела в серую даль Московских дорог. В груди была нескончаемая боль неизвестного происхождения уже автоматически. С его приходом сердце стало биться все чаще, но и чаще стало болеть. Не пора ли ставить на этом крест?
Всю дорогу ребята пытались развеселить друг друга, чувствуя, что все абсолютно не так, как должно быть. Аня хохотала и расспрашивала о туре, Сережа отвечал как-то язвительно, Дима добавлял сатирических ноток, а Маша иногда поддакивала. Молчали лишь Ника и Лёша, тупя взгляд. Раньше он так надменно поднимал голову, видя ее реакцию на его издёвки, а сейчас, как идиот, пялится на собственные ноги.
Дорога назад пролетела мимо как дневной сон. Они оба понимали: нужно держаться, а не портить праздник. Не каждый же день 25 исполняется. Это только из проблемы, и никто не должен от этого страдать. Белозерская весь вечер жалась от нескончаемой боли в сердце, был о его вырвали со всеми сосудами и артериями. По ушам била громкая музыка из колонок, привезенных специально под заказ отца. Гости, в основном артисты балета, смеялись, пили, произносили бесконечные тосты в честь Ани, которая, кажется, сияла, в отличие от подруги.
Пока Вероника еле-еле справляется с ролью идеальной подружки именинницы, ледяно улыбаясь и делая Ане комплименты, Лёша пил. Сначала от стыда и унижения, потом - по привычке. Бокал за бокал, стараясь загасить страх быть настоящим. Страх полюбить, а потом снова оказаться одному. На горло начинал давить ворот рубашки, отчего молодой мужчина почувствовал лёгкое удушение. А она стоит, такая красивая, предательски идеальная. Его взгляд становится навязчивее, тяжелее.
Стрелки на позолоченных часах близятся к полуночи, а музыка звучит все громче и шампанского поглащается все больше. В приглушённом свете и затмении рассудка глаза находят друг друга сами. Алкоголь притупляет страх. Вид Ники, замерзшей у стены в своем страдании и никем, кроме него, не замеченной,, вызывает волну отчаянной нежности и боли. Он отставляет бокал и, не думая о последствиях, решительно пробивается сквозь слегка утихшую толпу к ней. Все вокруг как в тумане. Белозерская видит его приближение. Через пьяный разум пробивается голос интуиции, срывающийся на крик: беги, иначе снова окажешься в ловушке! Боль в груди зияет пустотой. Его глаза, несмотря на хмель, полны такой беззащитной тоски и узнавания ее боли, что ее лед дает трещину. Гордость шепчет "нет", но тело... тело уже помнит его прикосновения. Телу нужна любовь. Она замирает, не отступая.
Берет ее за руку, не отрывая туманного взгляда и не спрашивая. А она не отворачивается, не вырывается, поддается и ждёт, что будет дальше. Потехин ведёт её к центру зала, в место, где под золотистым светом люстры выделяется отдельный островок. Их островок.
-Отпусти. Мы разобьём друг друга вдребезги. - шепчет она ему еле слышно.
-Попробуй. Я - уже осколки.
Леша притягивает не ближе, вжимается рукой в хрупкую талию, нащупывая кости бедер. Касание - удар током. Под ногами пол начинает искриться, как и все вокруг. Постепенно алкоголь берет вверх, не уступая место страхам и гордости. Интуиция, кричавшая до этого во всю, замолкает, отступает. Они тянутся друг к другу ближе, почти неосознанно, не оставляют свободного пространства, заглушая все своим присутствием. Теперь всем заправляет первобытная химия, пробудившаяся ото сна после долгих лет. Настал ее черед, пусть и недолгий. Ее голова почти касается его плеча, опустившись. Его рука держит ее крепче. Он не пытается "захватить", только попробовать не упустить вновь что то хрупкое и черезвычайно важное.
-Это ошибка...- шепчет она ему на ухо.
-Лучшая в моей жизни, - отвечает он, дыша смесью алкоголя и жара ей в шею.
Искры перестают быть метафорой из книг или фильмов. Искры - это физическое ощущение кожи к коже, место соприкосновения которых болит чуть сильнее и ярче, чем другие. Каждый шаг по лезвию ножа. Оба рискуют: он доверием, а она - тем, что осталось от защиты. Маски трещат по швам, маскарада довольно. Они вроде поставили точку, но, случайно смахнув рукавом, размазали ее и превратили в очередную поплывшую запятую.
Музыка стихает, островок расплывается в свете. Наклоняясь, он видит, как трепещут ее густо прокрашенные тушью ресницы. Она не отворачивается. Их губы встречаются с щемящей горечью и нежностью одновременно. Это поцелуй утопающих, нашедших друг в друге последний шанс не потонуть. Это поцелуй двух раненых, разбитых душ, до одури одиноких и скорбящих. Поцелуй, как надежда, что ещё можно все исправить. В нем вся их боль, страх и отчаянное «Почему все так?». Вокруг - аплодисменты и крики "Горько!", которых они не слышат.
«Слишком рано...или уже поздно? Он - яд, нужно заполнять дыру работой, а не им. Господи, за что?»
«Если это последний поцелуй - пусть он длится как можно дольше. Потом она снова исчезнет, а её вкус на губах останется.»
-Алло, любовники! Закругляйтесь, торт никого ждать не будет - из сладкого плена их вырвала Аня. Она одна из тех немногих, кто болел за них, возводил их сожженные мосты по крупицам, потому что знала, их встреча - по судьбе.
Ника резко отпрянула, как от удара током, оглядывается загнанным в западню диким зверьком. Пальцы касаются губ - горят. Делает пару шагов назад, не отрывая от его глаз своих, но, заметив как изгибаются его брови, разворачивается и пересекает порог комнаты за два-три шага. Леша тихо хмыкнул, качая головой, хватает ближайший стакан, чужой, полный, и выпивает залпом.
Просторная кухня озарена свечением двух восковых цифр "2" и "5" на торте с розовым сливочным кремом, усеянным клубникой и шоколадной посыпкой. Какая бы Аня не была балерина, сладкое она обожала и в собственный день рождения отказывать себе не собиралась. Вокруг собрались друзья, любимый человек и родители, в общем, самые близкие. Аня, как ребенок сцепив руки в замок за спиной, стояла перед именинным тортом, мечтательно прикрыв глаза. Она ещё раз посмотрела на маму и папу, Серёжу, Нику, Лёшу. Жизнь прекрасна, ей совсем немного лет и все впереди. Что может быть лучше?
«Хочу быть счастливой и любимой. И чтобы все мои родные тоже были самыми счастливыми, любили и были любимыми. Да будет так.»
Аня быстро задувает свечи, и все тут же хлопают, прокрикивая очередное «С днём рождения!». Соколова поочередно обнимается с родителями, вешается на шею Жукова, смеясь, целует в щечку Нику, благодаря за всё, и с притворной серьёзностью смотрит на Лёшу, мол, только попробуй сделать ей больно.
Дальше вечер проходил томно: друзья после чаепития ещё раз поздравили Аню и ушли, остались только Соколовы, "Руки Вверх!" и Ника. С магнитофона лилась тихая музыка, какой-то зарубежный джаз, по которому сходил с ума папа, Аркадий Георгиевич. Блондинка ковыряла торт вилкой из семейного сервиза, напевая что то под нос.
-Никогда бы не догадалась, что на моем дне рождении будет самая популярная группа в мире - прервала сложившуюся тишину Аня.
-А догадалась бы, что твой парень - солист этой группы, а? - Сережа поправил её светлый локон, слегка пихнув в бок локтем. Балерина хихикнула и замотала головой в отрицании. Вероника смотрела на милующихся с мягкой улыбкой и даже с лёгким налетом завести. Белой, конечно, это же лучшая подруга, и она наконец счастлива. Значит, счастлива и Ника, хоть сердце разрывалось и отливалось кровью. К торту она почти не притронулась, съела одну вилочку и отложила тарелку подальше, отговариваясь, что она на диете, как бы Аня ее не просила съесть ещё. День рождения Ники прошло не так здорово и весело. 15 января, в день когда она родилась, девушка провела на работе, зажаренная цветами, дорогими подарками, вниманием поклонников, но никак не любовью Лёши. За это время она много чего себе надумала и не получила даже сообщения на пейджер, но с утра ее разбудила доставка букета из 25 белых пионов с запиской «Прости. Ты не говорила, когда твой праздник». Видимо, Аня нажаловалась Серёже и тот дал ему в тык. Потехин же действительно не знал, когда у нее день рождения, ее любимый фильм, цветы, как она готовит кофе по утрам, какие сигареты курит. Он ничего о ней не знает. Ровно также, как и она о нём.
Он сидел на другом конце дивана, тоже не справившись с куском несчастного торта, потому что тоска и алкоголь встали поперек горла. Сколько бы он не выпил, хотя бы ненадолго заполнить внутреннюю пустоту, создательницей которой была Белозерская, не получалось никак абсолютно.
Все стали постепенно расходиться. Дима и Маша, распрощавшись с хозяевами квартиры, отклонялись, потому что очень устали после тура и дороги. Лидия Александровна ушла на кухню, начала что-то убирать и мыть посуду. Аркадий Георгиевич ушел в свой кабинет, разговария с кем-то на повышенных тонах по поводу мероприятия, проводимого в одном из его ресторанов. Аня и Сережа вообще не обращали ни на кого внимания, потому что наслаждались компанией друг друга, как школьники, у которых случилась первая в жизни любовь.
Вероника незаметно проскальзывает на балкон. На улице холодно. Весна пришла, но ещё не до конца, потому что на асфальте всё ещё лежал мокрый, липкий снег. С помощью своих навыков инкогнито, девушка выудила из своей сумки пачку сигарет и зажигалку, скрывшись на холодной улице. Чиркнула зажигалкой, подожгла сигарету и заложила ее между губ, делая глубокую затяжку. Никотиновый дым проник в лёгкие ядом, едким и горьком, заставляя закашляться.
В общем влюбленных голубков Алексей не мог не заметить пропажи четвертого элемента и интуитивно зашагал на балкон. Ну, естественно. Где же она ещё может быть?
-Замерзнешь же, - накидывая ей на плечи свою олимпийку, пробурчал Лёша.
-Замерзну, сгорю.. какая тебе вообще разница? Давай без геройства, Потехин - она сказала это, выдыхая колечки дыма. От того, как она произнесла его фамилию, Лёшу аж передёрнуло. Снова надела маску снежной королевы.
-Включила режим царицы? "Мне никто не нужен, я такая самодостаточная, властная женщина", да? Какая молодец, - тихо засмеялся клавишник, оперевшись локтями на железную периллу. В одной футболке холодно, хоть и рядом с ней у него всегда поднималась температура.
-Типо того, - Ника смахнула мизинчиком пепел с сигареты, разглядывая свою ладонь - ну и чего ты добиваешь?
-Честности, Ник. Вчера ночью ты чуть ли не в слезах прощения просила, сегодня тебя будто подменили. В чём я провинился перед Вами, царица? - он резко повернулся к ней лицом, вскинув широкие брови. Вероника тут же почувствовала яркий запах алкоголя. Губы, растянутые прежде во что то похожее на оскал, вернулись. Ресницы затрепетали, зрачки расширились. Она принюхалась: от его олимпийки пахло виски и женскими духами. Чужими, едкими, приторными.
-Куртку свою забери, пахнет отвратительно. - девушка начала снимать олимпийку, нахмурившись - Если увидится с этой своей очередной музой, передай, что духи поменять надо. Очень сладкие.
-Ой, как мы ругаемся. Может, ещё плюнешь в меня? Ну, для драматичности - смеётся Лёша, придерживая олимпийку на ее плече, чтобы она ее не снимала. Простудится же ещё. Он выхватывает из ее руки сигарету, затягивается глубоко, профессионально - Забыл, что у тебя нюх, как у ищейки. Это все с концерта осталось, фанатки, они, знаешь, народ липкий. Приставучий. Как снег сейчас.
-Прям как ты. Идёшь, ко всем прилипаешь.. удобно, да? - она смотрит на него почти с вызовом, сложив руки на груди.
-Ага, удобно... - он делает вторую затяжку, щурясь - Особенно когда рядом вечная статуя, а вокруг - сплошной холод. Если ты никогда не хотела согреться, то мне без этого никак. Хоть кто-то живой греет. - Лёша выдыхает дым ее в лицо - Ты же курить даже не умеешь, зачем? Для образа? Или решила отравиться чем-то другим, раз я не подошёл?
-Это не твое дело. И вообще я не статуя, просто... - Ника опустила карие глаза на кафельный пол, ища подходящее слово - Просто я не могу понять, за что ты так со мной? Почему ты так поступаешь? Что я тебе сделала? Да, мне страшно. Да, я постоянно сбегаю. Но я никогда не вру тебе! Что ты от меня ещё хочется? Вот мое тело, моя душа.. тебе мало? - голос предательски дрогнул, по бледным щекам потекли крупные, размером с жемчужину слезы. Он замер, сигарета застыла в пальцах. Дым стелился завесой, пока ее слезы падали на пол звёздами. Леша резко выкинул окурок в сугроб, где он потух с шипинием. Шагнул ближе, сжал ее плечи, не грубо, отчаянно.
-Я так поступаю, потому что ты - чистота. А я вот эта грязь на шоссе, втоптанное в асфальт. И когда подхожу к тебе, вижу, что ты морщищься. Поэтому и бегу ебучий стыд в чужих духах прятать. - Ника попыталась вырвать, но его руки держали ее слишком крепко. - Думаешь, мне страшно? Страшно, блять, страшно! Не потому что ты сбегаешь. Потому что я однажды проснусь и увижу, что ты не сбежала. Осталась. И увидела мою пустоту во всей красе. Исчезнешь тогда навсегда, а так.. - он горько усмехнулся - хоть иллюзия контроля есть.
Она замолчала. Слёзы текли беззвучно. Лёша вдруг прижал ладонь к её щеке, смахнув влагу большим пальцем - грубо, почти неловко.
- Эти духи... - прошептал он, наклоняясь так близко, что губы почти коснулись её уха, - ...пахнут дешёвой местью. Моей. Твоей. Не знаю. Но знаешь, чем пахнешь ты? - он вдохнул, закрыв глаза - Снегом перед оттепелью. И болью, которую хочется лечить.
Потом отступил. Снял олимпийку с её плеч, накинул её себе на спину.
- Простудишься, дура, - бросил через плечо, уже отворяя дверь. - И.. пойми меня. И прости. - Потехин обернулся на пороге - Тело твоё? Душу? Не смеши. Я ещё не дорос до таких даров. Может, когда-нибудь... если научусь не гадить в раю.
Дверь захлопнулась. Ника осталась одна, в груди снова заболело, будто рана стала ещё больше. Вырванное им её сердце, дикое, нежное, осталось растоптанным на этом балконе, закопанным в этом снегу.
Если бы это сердце была на месте, его ритм бы участился в десятки тысяч раз. В груди заболело так сильно, что Ника сползла по стенке на пол, уложив руку туда, где горит больше всего. Она вдыхала воздух жадно, бешено. Грудная клетка вздымалась неровно, судорожно, бесшумно, как у прибившейся к берегу рыбы. По спине пробежал ледяной пот, хотя на улице было жутко холодно. Руки онемели, пальцы скрючились, будто Ника пыталась схватиться за выдуманный обрыв. Пауками ползли по лицу мурашки. Железная перегородка балкона, дверь, все поплыло, отзеркаливаясь. Голоса, слышимые из квартиры, превратились в глухой гул,как из под воды. «Боже, где я? А где Лёша.....Лёша....он... только что....»
«Он пахнет чужими духами. Он целовал другую. Значит, я не нужна. Какая я дура. Я задыхаюсь. Я умираю? Я умру здесь. Боже мой. Все увидят. Как стыдно. Нужно бежать. Блять. Ноги не слушаются.»
Уперлась в стену. Надо дышать. Раз-два-три... Черт, не получается! Она съежилась на полу, обхватив колени, - поза эмбриона, защита от невидимого удара. Ногти впились в предплечье до крови. Боль - якорь. Она что то чувствует? Жива. Не умирает. Пока что.
Ника вскочила, толкнула дверь. Пробежала через зал, не видя лиц. Заперлась в ванной. Упала на кафель, прижав ухо к холодной плитке."Тик-так..." - это трубы. Не её сердце. Значит, ещё жива.