Квартирник
Заветные выходные. Можно спать до обеда, ничего не делать весь день, а вечером потренироваться или побегать вокруг дома. Вот это жизнь! Никаких репетиций, гастролей, Потехиных.. красота.
В лучах январского солнца Ника, завернувшись в теплое одеяло по самую шею, с блаженной улыбкой нежилась и не желала просыпаться. На часах 11:27. Можно поспать ещё часик или два. Но спокойному сну помешал звонок домашнего телефона, как назло оравшего на всю квартиру. Вытерев сонные глаза, Ника зашагала к телефону.
-Алло?
-Ника, ты щас умрёшь! - завопил на соседнем конце трубки до одурения знакомый голос Соколовой.
-Это точно..- вздохнула Вероника - Что опять?
-Мы сегодня идём на квартиру к Серёже! Ну, и к Алёшке твоему, получается тоже, - по голосу можно было понять, что улыбка у Ани до ушей - Ты рада?
-Счастлива. А твой кавалер не придумал ничего лучше, как звать девушку на свидание в половину 12 утра?
-Белозерская, это у тебя утро, а нормальные люди уже работают.
-Я никуда не пойду.
-Пойдешь. Через два часа я за тобой зайду.
-Твой Сережа - ты и иди. Все. Опять будешь названивать, трубку не возьму.
Белозерская повесила трубку. Вздохнув, припала к стене и прикрыла глаза. Ну, что за человек, а? Даже такой замечательный день смогла испортить с утра пораньше. Надо же, талант! Уснуть также сладко и крепко снова не получится, придется начинать день.
Ника сразу пошла в ванную, взвеситься, записать вес и в очередной раз посмотреть на свое уставшее, бледное лицо. Правда, из зеркала на нее смотрела жутко измотанная девица с копной темных растрёпанных волос и залегшими под карими глазами сине-фиолетовыми кругами. Встала на весы. "53,0 кг". Хотелось бы поменьше, но, слава Богу, не больше 53. И на том, как говорится, спасибо.
Стянув с себя пижаму, Белозерская включила душ и встала под струю холодной воды. Ребра и ключицы выпирали под тонкой, форфоровой кожей. Волосы, рассыпанные по плечам, как черный бархат, пропитались водой.
Она не спешила, не терла кожу жесткой мочалкой, как бывало раньше. Движения были медленными, вялыми, лишенными былой энергии. Даже ежедневный ритуал принятия душа, когда-то приносящий ощущение очищения и готовности к новому дню, теперь казался безжизненным действием, не приносящим удовлетворения.
В ее глазах не было блеска, только пустота и усталость. Усталость от нескончаемых репетиций, от бесконечных повторений одних и тех же па, от вечной борьбы за совершенство, которое казалось недостижимым. Усталость от города, от людей, от самой себя. Москва шумела за стеной, но Вероника ее не слышала. Она просто стояла под струями горячей воды, пытаясь забыться, хотя бы на несколько минут.
Завтрак - половинка грейпфрута и чай без сахара. Пока ела, разглядывала дудук, привезённый из Еревана. Его дерево теплее на ощупь, чем кажется. «Инструмент для потерянных душ», - вспомнила слова продавца. Положила его обратно в шкатулку, где уже пылился браслет с виноградной лозой.
На столе лежала открытка с Араратом - недописанная, с зёрнышком граната внутри. Она так и не отправила её.
Сопротивляться Ане было бы бесполезно, у нее все таки ключи от квартиры Белозерской есть, зайдет и просто утащит тауда, куда хочет, схватив за руку.
Вероника стояла перед зеркалом, примеряя третье платье. Это слишком откровенное... А это, наоброт, - лишком строгое.. В итоге надела чёрные брюки и свитер, но затем, яростно закусив губу, сменила на темно синее платье с разрезами по обе части бедер и с открытой спиной. Обычно она такое не носила, но сегодня..можно сделать исключение. Тем более, если в гардеробе есть такая вещь - надо ее выгулять.
Сегодня у Ники было какое то черезвычайное желание обратить на себя внимание всех присутствующих на квартирнике. Впервые она сделала макияж вне сцены - графичные стрелки и красная помада. Чтобы подчеркнуть длинную шею собрала волосы в низкий пучок и надела крупные сережки-кольца. Белозерская снова посмотрела в зеркало - ну, настоящая Кармен, только в синем платье. Потехин был все же прав: она не несчастная Одетта или Жизель. Вероника слишком долго гасила свой внутренний огонь, закрывая его черной тканью тренировочного купальника и пачкой.
-Тук-тук, - послышался голос Ани из прихожей - Ты там жива вообще?
Не раздеваясь, Соколова стояла возле входной двери в ожидании, пока Белозерская соизволит выйти.
-Ага.. - разглаживая складки платья на бедрах, Ника появилась в коридоре.
У Ани загорелись глаза от восторга. Светло-голубые глаза распахнулись, а губы, покрытые добротным слоем розового блеска, расползлись в улыбке.
-Какая ты красивая, Ника.. Я бы на месте Лёхи не просто тебе призналась, а предложение уже бы сделала!
-Ну, да-да, конечно - Вероника сдержала улыбку - Он уже бежит кольцо покупать.
-Давай, красотка, запрыгиваем в шубку и летим, а то опоздаем.
Вероника засмеялась, но все равно ее послушала. Быстро накинула укороченную шубу, вставила ноги в кожаные сапожки.
В такси она, уставившись в окно, ловила отражение фонарей и считала их.
«Зачем я туда еду? Чтобы потом опять сбежать..?» - поймала себя на мысли Белозерская и вздохнула. Им надо поговорить, причем срочно. Потому что, чуяло её сердце, станет только хуже, если они будут избегать разговора. Ну, как они. Она. Леша, скорее всего, готов поговорить, расставить все точки над и, а Вероника.. существо переменчивое. И это страшно.
Вероника усмехнулась, увидев что Аня, как ребенок, болтает ногами, глядя куда то в окно. Влюбилась, правда что ли. Тонкая рука вынула из сумки небольшое складное зеркальце с надписью "Amsterdam" из этого же города, и поправила контур помады, чувствуя, как сердце бьётся в ритме, которого нет в её привычном метрономе.
Наверное, перед выходом все таки надо было накатить по 50 грам. Ну, это...для пущего веселья. А то хихикала только Аня и то из за того, что жутко нервничала.
Весь подъезд, где парни снимали квартиру, был расписан номерами телефонов и надписями из серии "Сережа, я люблю тебя!" или "Лёша, я хочу за тебя замуж!". При виде второй Ника тихо засмеялась, качая головой.
* * *
-О-о, наши прекрасные лебеди! - дверь открыл Сережа - Проходите, не стесняйтесь.
В знак приветствия Аня и Серёжа приобнялись, а Вероника только кивнула, вежливо улыбаясь одними уголками губ. Вечеринка гудела, как раскалённый улей. Дым сигарет смешивался с ароматом дешёвого вина, гитара Сергея выла под потолок, а Аня, уже на третьем бокале, пыталась учить кого-то танцевать калинку. Вероника стояла у окна, пальцы нервно перебирали край стакана с водой. Тёмно-синий платье сливалось с тенью, будто она пыталась раствориться. Все, конечно, очень весело, но Лёши в квартире она не наблюдала. От этого стало ещё скучнее.
- Вы... Белозерская? - мужской голос прозвучал рядом. Молодой человек в бархатной куртке улыбался, протягивая руку. - Я видел вас в «Баядерке». Вы - божественны.
Она кивнула, автоматически улыбнувшись. Молодой мужчина не сдавал позиций, наоборот, раззадорился от вида ее милой улыбочки, которую балерина натягивала в знак благодарности незнакомым людям.
- Танго. Со мной. Пожалуйста.
Музыка сменилась - зазвучала «Кумпарсита», скрипка плакала страстью. Вероника колебалось, но его рука уже обвила её талию.
- Расслабьтесь, - прошептал он, его губы близко к её уху. - Вы же умеете летать.
Она закрыла глаза. Вспомнила, как Алексей сказал: «Ты танцуешь, будто тебя похоронили заживо». И вдруг - отпустила контроль.
Нога скользнула вперёд, бедро прижалось к его, голова запрокинулась. Танго стало дуэлью: её пуанты били в такт, как вызов, его пальцы впивались в рёбра, требуя ответа. Зал зааплодировал, Аня завизжала, захлопала в ладоши. Вероника не слышала ничего, кроме стука собственного сердца и музыки. Она танцевала не так, как в театре - без выверенных линий, без ледяного контроля. Её тело изгибалось, как пламя, а рука незнакомца скользила по её спине.
Алексей, в одной руке сжимая папку с нотами, замер на пороге. Его глаза, уставшие от ночи на студии, вспыхнули. Его пальцы впились в косяк, когда он увидел её - Веронику, изогнутую в дуге чужого танго, её босые ноги скользили по полу, будто рисовали шипами по его нервам. Она...танцует. Не как балерина. Как женщина. Квартирник грохотал, как разбитый синтезатор. Воздух гудел от басов, смеха и перегара, но Алексей замер в дверях, будто попал в вакуум. В груди вспыхнуло что то инородное, незнакомое. Ревность? Быть может. Но ревность эта - слепая, мерзкая, жгучая. Ревность, на которую он не имеет права. Незнакомец, в рубашке с расстёгнутыми пуговицами, притянул её так близко, что тень от его руки легла на её талию чернильным пятном. Алексей почувствовал, как кислота ревности разъедает горло. Это парень ничего не знает. Он даже не знает, что у неё шрам под левой лопаткой от падения в 15 лет. Не знает, что она считает шаги даже во сне.
Её пальцы, вцепившиеся в плечи парня, - те самые, что дрожали, когда она впервые взяла его ноты. Смех - высокий, натянутый, как струна перед обрывом. Так она смеялась только когда слушала его игру на разбитом пианино в заброшенной студии клуба.
Он не двинулся с места, но тело жило своей жизнью: челюсть свело так, что заболели виски. Шум вечеринки больно давил на уши: гитара, хохот Ани, топот танцующих ног. Парень, черноволосый и наглый, притянул её ближе, шепнул что-то на ухо. Она засмеялась - звонко, фальшиво, но Алексей вздрогнул, будто этот звук разрезал его вдоль. Закусив нижнюю губу, Потехин надавил на карандаш пальцами обеих рук. Надавил слишком сильно, да так, что карандаш разломался на две части. Глаза выхватывали мелочи, как её браслет с виноградной лозой зацепился за пуговицу рубашки того парня. "Сейчас порвётся. Должно порваться."
Когда незнакомец крутанул её в рискованном поддергивании, Алексей машинально шагнул вперёд - и тут же врезался в Сергея, несшего поднос с рюмками.
- Леш, ты чего остолбенел? - загрохотал тот, но Алексей протолкнулся к столу, налил виски в пластиковый стакан. Выпил залпом, не почувствовав вкуса. Он ловит в толпе Аню, которая подмигивает ему, обнимая Сергея. «Предательница», - думает он, хотя сам не знает, почему.
«Она же ненавидит, когда ее так касаются. Скажи ему. Скажи, тупая кукла, что тебе больно. Почему молчишь? Почему позволяешь этому... этому...» Он поймал её взгляд через толпу. Она замерла на миг, губы приоткрылись, будто хотела крикнуть. Парень воспользовался паузой, чтобы прижать её к себе - губы к губам, грубо, как в дешёвом кино.
Всё внутри Алексея оборвалось. Стакан треснул в его руке, осколки впились в ладонь, но он не почувствовал боли. Только жгучую пустоту в груди, будто кто-то вырвал струны его синтезатора.
Музыка прекратилась. Ника поблагодарила мужчину за танец, сделав реверанс, и села рядом с разгорячившейся Аней. О Лёше ей на ухо шепнула Аня, и Ника тут же размашистыми шагами направились в соседнею комнату.
Кухня была залита мерцанием неоновой гирлянды, брошенной Сергеем на микроволновку. Алексей стоял у раковины, сжимая окровавленную ладонь. Вода текла тонкой струйкой, смывая алые капли в слив. За спиной хлопнула дверь - он узнал её шаги, лёгкие, как па-де-ша, даже без пуантов.
- Вы... истекаете кровью, - голос Вероники дрогнул. Она протянула салфетку, но он резко отшатнулся, ударившись спиной о холодильник.
- Тебе плевать, - прошипел он, глядя на её босые ноги. На мизинце левой - свежий синяк. Упала? Или тот придурок наступил?
Она сжала салфетку в кулаке.
- Почему вы всегда превращаете всё в драму? Я просто танцевала.
- Танцевала? - он засмеялся, резко, как треск гитарной струны. - Это было похоже на дешёвый стриптиз в подворотне.
Её щёки вспыхнули. Она шагнула ближе, запах её духов перебил запах крови.
- Вы не имеете права меня судить. Вы... вы даже не знаете, что такое настоящая боль.
- Не имею? - Алексей схватил её за запястье, подняв свою окровавленную ладонь. - Видишь это? Это не боль. Это... - он прижал её руку к своей груди, где сердце билось, как сумасшедший барабан, - ...ярость. От того, что ты позволяешь им трогать то, что...
Он запнулся. Вероника вырвалась, глаза блестели.
- Что? Что им нельзя трогать? Моё тело? Мою жизнь? Или ваши больные фантазии, где я - ваша вещь?
Алексей молчал. Его взгляд упал на её губы - помада была стёрта, остались только следы в уголках. Его поцелуй.
- Вы молчите, - она засмеялась, горько. - Потому что знаете - я не ваша. Я не принадлежу даже себе.
Она резко повернулась к выходу, но он перехватил её, прижав к стене. Между ними - сантиметр, пропахший виски и яростью.
- Ты права, - прошептал он, и голос вдруг стал хриплым, как после недели молчания. - Ты не вещь. Ты... проклятие.
Его губы грубо прижались к её шее, чуть ниже шрама. Она вскрикнула, не отстраняясь.
- Я ненавижу тебя, - выдохнула она, но руки вцепились в его рубашку.
- Ври громче, - он укусил её за ключицу, заставив вздрогнуть.
Дверь на кухню скрипнула - послышался смех Ани. Алексей отпрянул, как от удара током. Вероника, не глядя на него, поправила платье:
- Завтра в семь. Репетиционный зал. Если осмелитесь - принесёте бинты.
Она вышла, оставив его одного с разбитыми стаканами и истекающей кровью, ноющей тупой болью рукой.
Вероника ворвалась в ванную, захлопнув дверь на защёлку. Зеркало показало ей лицо с размазанной тушью, губы, дрожащие как в лихорадке. Она судорожно повернула кран, пытаясь заглушить рыдания шумом воды, но прерывистые всхлипы вырывались наружу. "Он назвал меня проклятием. А я... я чуть не..." - пальцы вцепились в раковину, ногти оставили царапины на эмали. Из кармана выпал осколок стекла с его кровью - уронила, не заметив. Когда попыталась поднять, порезала палец. Смотрела, как их кровь смешивается в розовой воде, пока капли с потолка не заставили вздрогнуть - это Аня стучала каблуком, крича:
-Ник, открывай! Там Серёжа стриптиз танцевать собирается!
Алексей нашёл под раковиной бутылку бренди - ту самую, что припрятал от Сергея. Пил прямо из горлышка, давясь, но не останавливаясь. В углу валялся дудук, на котором теперь красовалась трещина - словно улыбка скелета.
"Зачем я её тронул? Она теперь ещё больше возненавидит... И как мне тебя разлюбить, горе моё?" - но тело помнило тепло её кожи под губами. Допив бутылку, швырнул её в стену, попав в плакат группы. Жуков с подписью "Серёжа - бог!" порвался ровно по глазам. Единственный ответ на его последний вопрос - никак. Никак не разлюбить.
В 4 утра Вероника выбралась из квартиры, потерявшись в тенях пъяных тел. Она нашла в кармане шубы смятый листок - ноты с кухонного стола. Развернула: на обороте он написал "Прости". Кровью. Скомкала, но не выбросила.
Ника, уже в такси, задыхаясь, стирала следы его губ платком. Помада мешалась со слезами. Урод. Этот человек ей снился в самых страшных кошмарах. Его взгляд, пойманный в толпе во время танца - страшнее криков преподователей в Академии, грозящихся её отчислить, страшнее ругани Александра Николаевича, сирашнее критики матери. Это ощущение и рядом не стояло с тем, что Нике удалось пережить.
До квартиры она добралась, захлебываямь слезами, и, дале на раздевшись, упала на кровать.
Алексей уснул под утро, на кухне, обняв пустую бутылку. Во сне бормотал: "Ты не проклятие... Ты прелюдия".
Аня, найдя их следы в виде разбитого зеркала и окровавленной салфетки, приклеила стикер на холодильник: "Идиоты. Но я за вас болею".
Утром дворник заметил у подъезда два следа - капли крови и обрывки нот. Смахнул в общую кучу, не зная, что только что уничтожил первый дуэт их симфонии.