На крышах

Еще не ад. Драка и поражение.

Я буду бороться,

Пока во мне есть движение...

Женька Дробиков

Тетрадь с пером:

"Вот и следующий день. На этот раз я оделся в школьную форму, не понимаю зачем она вообще, и к чему мне все эти дурацкие правила?

В школе почти все время я чувствовал напряжение. Обо мне говорили много, но никто ко мне не подходил и не пытался со мной разговаривать, только Ненец иногда зло на меня поглядывал.

— Новенький... — то и дело слышал я. Так меня называют в своем кругу пацаны.

Этот день завершился для меня поражением, двойка по физике, я не смог повторить то, что сказал учитель, ведь я его не слушал и болтал с Наташей, и тройка по геометрии, за то, что я решил задание своим способом, а не тем, которым нужно.

После четвертого урока, я получил записку с угрозой и в ней говорилось : "Придурок, если ты продолжишь сидеть и болтать с этой дефкой и опять нас бесить, мы отобьем все твои важные органы. Если ты сегодня пойдешь с этой вшивой дурой и будешь сегодня — завтра с ней сидеть и выделываться... Кароче, конец!" И это еще с заменой матерных слов.

К этой угрозе я отнёсся с лёгким сердцем и не воспринял всерьез, а зря.

Снова я шел со школы с Наташей. Мальчишки из моего класса столпились у входа, что-то обсуждая. Я прошел мимо них, услышав.

— Ну так в среду?

— Ага, в среду!

Помню, как зло они глянули на меня в тот момент, но их словам и взглядам я опять не придал особого значения и прошел мимо.

— А давай в догонялки? — спросил я у Наташки, когда школа была далеко.

— Давай! — тут же радостно она согласилась и мы побежали. Сначала я ее пытался догнать, потом она меня.

— Я с братьями всегда так играю, — сказала она мне. — Я не понимаю, почему нашим ровесникам это скучно?

— Хотят взрослыми, наверное, казаться.

— Не хочу быть взрослой!

— А мне как-то все равно. Это даже неплохо, тогда я смогу наконец-то уехать из дома.

— А зачем?

— Не знаю, — я не стал говорить ей об отчиме.

— А я не хочу... Хотя, знаешь, хочу! У нас тесно жить. Я, все-таки, хочу вырасти, чтобы заработать на просторную квартиру, чтоб маме и братикам хорошо было жить. Но на квартиру заработать, это почти невозможно, правда?

— Не волнуйся, заработаешь. Мои вон как легко зарабатывают на все.

— Ну, это твои. Моя мама копейки получает.

— У вас же нет династии по копеечной зарплате? Так что, все получится, я уверен...

— А давай на качели?

— А давай!

На следующий день в школе ничего не изменилось.

— Ботан! — услышал я лишь один раз от Ненца, когда получил пять по алгебре.

— Я не ботан, я интеллектуал, — ответил я громко и усмехнулся. И снова меня начали обсуждать.

Потом девочки ушли на технологию и Наташка со всеми. Меня научили пользоваться пилой, а потом мы писали огромный и скучный конспект о дереве. Зачем он был нам нужен, непонятно. После технологии я искал по всей школе свою тетрадь по математике, которую, прикола ради, унес кто-то из мальчишек. Найдя ее в мусорке, я пошел домой, на этот раз без Наташи, ее отпустили пораньше, а нас задержали.

День был хмурым и промозглым, рано утром шел сильный ливень, да и сейчас понемногу накрапывал дождь. Ветер снёс на землю новые золотые листья и они медленно плыли по лужам. Я немного постоял, посмотрел на эту мокрую, желто-зелёную, слякотную красоту. Сегодня я решил идти домой через большой двор, посередине двух панельных пятиэтажек. В том дворе стояли старые качели, турники и два ржавых гаража. На этот раз, я выбрал именно этот путь, самый короткий, но неприятный.

Ещё когда я выходил за ворота школы, я заметил, что возле первого дома группкой стоят мои одноклассники. Я знал, здесь они иногда курят после уроков или на перемене. Но на этот раз курил только Ненец, остальные стояли и смотрели на меня. Их было человек шесть, а мне было плевать. Я пошел по дороге мимо них, с безразличным видом.

— А ты чё это, нас не замечаешь что-ли? — спросил насмешливым голосом Ненец.

Я продолжал идти мимо них.

— Стоять! — заорал на меня Ненец. — Я что-то неясно сказал?

— Чего? — спросил я нетерпеливо и обернулся.

— Подойди, — коротко сказал Ненцев

Коробков заорал:

— Слышь... Иди сюда! Пугало в плаще!

— Ну иду я, чудики, иду! — ответил я насмешливо и зашагал им навстречу. Я подошёл к ним и они меня обступили.

— Ну что, попался, пацан? Конец тебе, — хрипло выдавил рыжий Егоров, ударяя ладонью по кулаку.

Нигулов выступил вперёд.

— Мы тебя предупреждали не выеживаться? Предупреждали. Говорили тебе не ходить с этой дурой и не сидеть? Говорили.

— А я что, не имею право все это делать? — улыбнулся я.

Они промолчали и на лицах их я прочел свирепую ненависть.

Потом снова заговорил Паша Нигулов.

— Слушай, ты, красавчик! Думаешь, начнёшь всех под себя строить? Одежонка и смазливая морда типа тебе помогут? Нет, не помогут! Мы тебя уделаем, и по понятиям будешь ходить.

— Хах, пардон, но разве я против вас всех что-нибудь сделал? — спокойно спросил я.

Ненец неожиданно заехал мне ногой ниже живота. Как по команде на меня набросились остальные. Они едва не свалили меня на землю, но я вскочил и внезапно уронил одного мальчишку на землю. Рыжего Егорова, который ударил меня в нос, я толкнул так, что он перелетел через низкий заборчик палисадника и упал в траву. Потом я взялся за следующего, это был Коробков и он тоже упал, проехавшись лицом по асфальту. После этих трёх моих приемов и ловких ударов, кому в челюсть, кому в брюхо, мальчишки расступились.

— Он норм так, дерется, — с восхищением пробормотал кто-то. Один только Ненец стоял прямо передо мной, загораживая мне путь. Я подошёл к нему и взглянув прямо в его зелёные, злющие глаза спокойно сказал.

— Больше меня не трогай и Наташу тоже, — потом от меня последовал захват и удар правой рукой. Удар был настолько сильный, что Ненец, не удержав равновесия, неуклюже упал на мокрый асфальт. Кто-то робко засмеялся, а Ненец встал и был он таким униженным, жалким, что никто на него и не взглянул. Сейчас все взгляды устремились на меня. А я, встряхнув заболевшей от удара рукой, развернулся и зашагал прочь. Вслед послышался злобный шепот Ненца.

— Мразь. Еще Свинцов тебе покажет...

— А про Свинцова забыли. Он же на больничном, — пробормотал кто-то.

Когда я пришел домой, меня встретил отчим.

— Что, вернулся, ежкин кот? — пробормотал он, открыв мне дверь, потом протянул свое тоскливое-насмешливое, — Э-э-э... — и спросил, — Это кто тебя так по морде, щенок?

— Никто, — хмуро ответил я и прошел мимо него. Он схватил меня за воротник и остановил.

— Брюки испачкал, а что с пальто твоим? Наглая ты морда! — усмехнулся ненавистный мне он и дал по лбу кулаком.

— Окей, а что если я тебе скажу что меня чуть не избили? Тебе ведь плевать! — раздражённо крикнул я, вырвался и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. Под глазом и рядом с виском у меня был едва заметный синяк, из носа чуть-чуть покапала кровь, а так, все было нормально.»

Над Наташей издевались почти все. И не дело в том, что кто-то новенький. Спичкина пришла в этот класс в один год с Наташей и сразу завоевала авторитет. Наташа стала изгоем, не сказав и слова. Особенно она "упала" в глазах одноклассников, когда они увидели ее старшего брата, светловолосого, худого паренька, с отчужденным, поверхностным взглядом. Он был болен аутизмом и теперь и Наташу ребята стали считать ненормальной. Ее родители пять лет уже в разводе, вот почему им пришлось переезжать сюда, в этот дом, после дележа квартиры. Отец работал врачом, потом на работе его сократили и после он так и не нашел себе места, начал пить, а потом и вовсе ушел из семьи.

Вот и вечер. Наташа забрала младшего брата из садика, сама приготовила еду, скромный суп на курином кубике и перловую кашу на завтрашний день. Вечером она сидела с братьями на кухне и делала уроки. Самый младший, шестилетний Вася, мальчик очень похожий на Наташку, такой же светленький, только кудрявый, с большими, чистыми голубыми глазами, пришел за компанию. Он сидел на стуле и спал, положив голову на стол. Средний брат, пятиклассник Коля, смуглый мальчишка с очень резкими, уверенными чертами лица тоже делал уроки. Иногда он отвлекался и снова играл в телефоне. Уставшая мама только что пришла с работы. Она спит и старший, больной аутизмом брат, тоже давно спит. Наташа, поводя худыми плечами от холода и вслушиваясь в то, как шумит дождь за окном, записывала свои мысли в обычную школьную зеленую тетрадь, обклеенную вырезанными из журналов и газет бумажными цветами и котятами. Обычно она редко писала о себе. Наташа чуть прикусила кончик ручки, внимательно изучая свою тень, которую отбрасывал на стену матовый свет от старого ночника с зеленым абажуром.

Тетрадка с котиками:

«Что меня ждёт? Я окончу школу и дальше что? Правда, ждать ещё три года. Наверное, никуда я не поступлю, потому что,» — Наташа, приподняв шторку, посмотрела в темное окно, за которым блестели желтые пятна фонарей, и продолжила, — «потому что, я не знаю, кем хочу быть. Если только врачом, как папа, но мне будет страшно работать, не хочется случайно навредить, иногда думаешь, а вдруг...» — продолжила она. Наташа стала грызть ручку и, внезапно вспомнив, как ее за это дразнят, отбросила ручку и вздохнула. — «Идет дождь, поэтому в окне все мутное, как слепое. А сегодня пришел в класс новенький мальчик. Я подумала, он такой же, как все мои одноклассники и по началу даже нервничала, когда он рядом сел, хотела, чтобы ушел, вдруг будет унижать? Но нет, он не только не унизил а ещё и говорил со мной, вежливо. У него ближе к переносице брови чуть приподняты, как будто печальные. Глаза у него тоже немного грустные, но добрые. Мне так кажется, он много горя знал, только откуда? Девочки шептались, что он из очень обеспеченной семьи и что кроссовки и рюкзак у него дорогие, а я этого не поняла даже. Я не разбираюсь в брендах и зачем в них разбираться? У него очень тонкие и длинные пальцы, а говорят, такие бывают у чувствительных людей. Женя, так его зовут, нервный, это видно по тому, какой он резкий в движениях. Есть в нем что-то надорванное. Не знаю почему, но мне его жаль стало, захотелось сказать что-то ободряющее. Это первый знакомый мне человек моего возраста который такой вежливый. Ни разу не говорил гадости и не сказал мне что у меня рваная кофта и обувь! Жаль конечно, увидев то, где я живу, он теперь общаться, точно не захочет. Как он посмотрел на это, даже неловко стало...

В классе я всегда изгой и лишняя. Я кажусь себе... Уродливой, глупой... Может, так и есть, но зачем так за это не любить? Я же никому зла не сделала. Вспоминается субботник. Хмурое, октябрьское небо, солнце лениво выглядывающее из под облаков. Лужи и мокрый асфальт в листьях... Я убирала листья и смотрела как новые падают с деревьев.

Темненькая Фомова и беленькая Спичкина стоят неподалеку. Спичкина племянница директора, и поэтому у нее оценки лучше чем у меня, хотя она не особо старается. А Фомова... Когда-то, детском садике, мы были в одной группе и мы были подружки, самые лучшие. Ее часто дразнили, а я ее утешала. После садика дорожки разошлись. Меня после переезда пришлось перевести в эту школу. А здесь была Фомова, но она была уже другой. Она меня забыла. Сейчас Спичкина и Фомова курят и смотрят на меня, как на ненормальную.

— Знаешь, Наташенька! А у тебя подружек так и не будет, а парня, так уж тем более, ты же у нас дурочка с переулочка! — вдруг говорит с усмешкой Фомова за которой бегают мальчики из нашего класса и даже некоторые старшеклассники.

— Зачем? Мне двенадцать. Разве я не ребенок? — спокойно я спрашиваю.

— Ребе-енок! Не надо ей парней, идиотке нашей. А вдруг и у тебя, Наташенька, аутизм, как у твоего же брата? То, что ты долбанутая, это уже без сомнений...

— Хватит, — попросила я.

— Хватит? Что хватит?!

Спичкина подошла ко мне и ударила по голове.

— Слушай, а тебе точно никаких диагнозов не ставили, а? — она снова меня оглядела и толкнула. — Ты даже купить нормальные шмотки не можешь! Ходишь тут, стремная! Весь класс позоришь.

— Не могу, денег нет, — я бросила грабли, которыми сгребала сухие листья, и ушла. Я никогда не могу им ответить, не потому, что не могу и боюсь, я просто не хочу бить в ответ.

Это был довольно честный и прямой разговор между нами, обычно они со мной говорят уклончиво, с иронией, совсем как с ненормальной. А мне так хочется с кем-то дружить, и не хочется кому-то не нравиться! Я совсем не хочу встречаться, как они, это глупо, противно и скучно. С подружками мне всегда почему-то не везло. В окружении нет людей с похожими интересами. Те подружки, кто у меня раньше были, с нашего двора, пользовались моей добротой, предавали и я поняла, лучше быть одной, чем с такими «друзьями». Они тоже иногда дразнили меня за бедность.

Вроде бы, ничего серьезного, но плакать хочется!..

Мама теперь работает няней в детском саду, а обычно подрабатывала уборщицей, как по мне, это тяжёло, особенно если спина уже больная. Денег, которые зарабатывает она, не достаточно, старшему брату требуются дорогие препараты. Одежду мы донашиваем за знакомыми, но некоторую все же приходится покупать. Может быть, если бы мой старший брат не болел аутизмом, папа остался бы с нами? " Наташка зевнула, прикрыв рот замёрзшей ладонью. Перестав отвлекаться на "мемуары", она списала последнее предложение с учебника русского языка и закрыла учебную тетрадку.»

3. Записки из тетрадки с пером:

«Я весь тот день думал о Наташке. Кто она такая, эта Наташа? Почему такая девочка живёт так бедно? Я бы никогда не поверил, что ее квартира в том страшном доме, если бы не увидел это своими глазами. Обычно, отчим отзывается о таких: "Нищеброды, люди низшего сорта, отморозки" и говорит подобные, даже худшие мерзости. Он, отчим, относиться к ним, среднячковым людям, с превозношением. Когда-то и я не очень рад был видеть тех, кто беднее меня, но сейчас я начинал кое-что осознавать. И еще об одноклассниках, интересно, как она вообще выживала среди них? Для меня почти не имеет значения, как живут ребята из моего класса, одно плохо, они любят унижать и живут только по своим правилам которые мне, видимо, не понять...

...Впрочем, это все не важно, важно, что я сам чуть не стал таким, как они...»

После той драки Женя пришел в школу не без тревожных ожиданий. Неуверенно он ступил на порог класса, слыша опять тот же шуш и гам. Когда он вошёл, некоторые мальчики многозначительно на него глянули. Наташки не было. Он сел и к его парте сразу подошли ребята.

— А ты что-ли на борьбу ходил? — робко спросил его Егоров, рыжий, кареглазый мальчишка.

— Ага, — самодовольно отвечал Женя.

— Круто... — с почтением вымолвили многие.

Постепенно завязался разговор, а Ненец сидел один за последней партой, скуксив недовольную мину. На большой перемене он подошёл к Жене и протянул ему руку.

— Ну ты это, извини... Я же не знал что ты такой...

— Сильный? — лукаво улыбнулся Женя, не став пожимать протянутую руку.

— Ну тип того, — неловко улыбнулся Ненец в ответ.

На уроках он, Женя, беспечно болтал с одноклассниками получив за этот день не одно замечание от учителей. Потом мальчики просили Женю показать приемы борьбы, он показывал, смеялся и спокойно, не принужденно, разговаривал с ними. А к Наташе парни относились так же плохо, пусть теперь скрытно и не при нем, а может, говорили и о Жене, за его спиной, но он был слеп.

Итак, Коробков извинялся за украденную тетрадь, сломанные ручки и трусил как верный пёс рядом с Жениной партой. Все уважали Женю и никто больше не смел говорить что-то против него, только четверо парней из класса не одобрительно на него поглядывали и не общались с ним. Со школы он шел не один, а в сопровождении одноклассников.

Никогда бы Женя не признался себе, что он боится остаться один, без друзей, никогда бы не подумал, что ему тоже хочется быть «крутым», а не белой вороной. Когда после больничного, Наташа пришла в школу, она не узнала умного Женю в развязанном мальчике, который задирал ноги на парту, таскал у девчонок пеналы, хватал двойки, хулиганил, грубил учителям и громко хохотал во время урока.

— Садись рядом! — крикнул он ей, когда она вошла в класс.

Долго Наташка не решалась, но села и робко спросила у Жени.

— Что с тобой?

— Я думаю, все ок. И знаешь, эти ребята норм. Они, кажется, дружат со мной, — скромно улыбнулся он. — Я же не буду совсем как они... Ну издеваться там, еще что-нибудь. Они дураки, что с всякими понятиями пацанскими носятся...

Она тихонько кивнула в ответ и уткнулась в учебник.

А Женя ходил королем. Казалось, что все ему подчинялись, но всё же, осторожно пытались склонить на свою сторону. Дошло до того, что с Наташей он начал чувствовать себя неловко, ведь он знал, его друзья ее ненавидят. И вообще, его альт, научные книги стали казаться ему ненужными, устаревшими, пусть они ему и нравились в душе. Он не замечал, как другим в угоду, все дальше уходил от себя привычного к кому-то другому, противному самому себе. Так, прошло ещё четыре дня. А Наташка все больше отдалялась от своего нового друга и скоро за второй партой перестали звучать их долгие разговоры.

Прошла еще одна неделя и в дневнике Жени появиться такая запись:

«В этом месяце ужаснее этого понедельника у меня ещё не было... Начну с того, что я сломан, окончательно сломан. И пусть я и не пытался быть таким, как они, но я доверился им, идя на навстречу и закрывая на все глаза. Только сейчас, я понял, что никогда, никогда нельзя, под влиянием общества, идти против своих убеждений, против того, что нравится мне, никогда нельзя отвергать то, что я так ценил! А я пошел против себя и почти сломался. Никогда нельзя доверять временной улыбке, временному, фальшивому счастью и всему, что не прошло испытания на прочность. Не буду вдаваться в размышления, лучше скажу, что случилось. Наступил этот паршивый понедельник. Я гордо, легко вхожу в школу, руки в карманах, а на лице шальная улыбка.

— Привет братан!

— Халло, Женек!

— Дай пятюню, бро-о.

Слышу я со стороны, раздаю пять направо и налево, дружески хлопаю кулак о кулак, пожимаю протянутые мне руки.

Я вешаю куртку и направляюсь прямо в мой кабинет. Сейчас будет алгебра. Около дверей я сталкиваюсь с Наташей.

— Привет! — радостно говорю ей я.

Она, не глядя на меня, ссутулив плечи, застенчиво отвечает.

— Привет, Женя, — и быстро уходит.

"Какая она стала вдруг нелюдимая! Ведь я же по прежнему считаю ее другом. Странная она." — удивляюсь на нее.

Войдя в класс, я сразу почувствовал на себе взгляд двух недоверчивых глаз. Я поднял голову и увидел его, здоровенного парня. Кожа и волосы у него были очень светлые, глаза узкие, а губы и нос широкие. Парень был очень крепкий. Он сидел на подоконнике, сложив руки в карманы, закинув ногу на ногу, а рядом с ним околачивались Коробок и Ненец.

— Привет! — помахал мне Коробков — Иди сюда, Жень!

Я подошёл.

— Знакомься! — Ненец слез с подоконника и показал мне на парня. — Это Игорь Свинцов, твой одноклассник, он у нас второгодник, самый старший в классе. Болел этот месяц и вот, явился! Мы все думали, что его уже исключили...

— Ага, щас прям, — пробормотал хриплым голосом Свинцов. — Ты значит, Женька, новенький? — кивнул он мне.

— Ага, — отвечаю я, не без улыбки на лице и протягиваю ему руку. Он просто смотрит на нее узкими, серыми глазами и не улыбается.

— Значит, ты новенький... — говорит он с хрипцой и переведя взгляд на мое лицо, говорит с пренебрежением. — Чет ты мне не нравишься... Ты материшься? Ты пробовал выпивать и курить хоть раз?

— Да ладно тебе, Игорёк. Он нормальный пацан. Сколько у нас таких и без этого, — усмехается Ненец.

— Оки! Без этого, так без этого. Но мы щас проверим, пацан ты или не пацан, — Свинцов встаёт и подойдя к двери хватает за шиворот вошедшую в класс Наташу.

— Вмажь ей в морду и тогда посмотрим! — говорит он.

Я стою на месте. Я не могу её ударить и мысли во мне такой быть не может! А Наташа моргает своими большими, грустными глазами и молчит... Я хватаю его за руку.

— Так! А ну отпустил ее! И тем более, разве можно бить девочку?

— Девочку? Девочку нет. А её можно! — громко говорит Свинцов встряхнув Наташу за шиворот.

— Нет, нельзя, отпусти её! — уже начинаю злиться я.

— Окей... — тихо говорит Свинцов отпускает её и зло улыбается. — Я даю тебе второй шанс... Где тут у нас Гуськов, дебил несчастный?

Гуськов Сережа — худой бесконфликтный тихоня. Он очень неуклюжий и заика, многие дети его не любят за это. Сейчас он сидит на первой парте вылупившись на нас.

— Иди сюда! — повелительно говорит Свинцов.

Гуськов неуверенно подходит к нам. Свинцов властно кладет свою твердую руку на его худое, тонкое плечо и говорит мне.

— Ударь его!

— Я не могу! — отвечаю я.

— И почему? — испытующе, немного изподлобья смотрит на меня Игорь.

— Это жестоко... — прорывается у меня.

— А ты что такой лапушка? Че как баба-то, а? Что, не пацан? Ударить не можешь?! — говорит он с напором.

— Я не могу, он же мне ничего не сделал! И я не бью тех кто слабее меня! Я вообще никого не бью, — громко говорю я.

— Охохо! Какой ты милашка! — на наглом, прыщавом лице Свинцова появляется противная, тупая улыбка.

— Я тебе не милашка! Я просто не могу ударить человека. Я не жестокий...

— А я че, жестокий? — Свинцов посмотрел на меня долгим, внимательными взглядом и громко расхохотался, показав красный рот, с крупными, желтыми зубами.

— Хорошо, ты жестокий, — сказал я, понизив голос. — А я нет.

— Мне кажется или ты просто слабак, просто чмо, — сказал он, глядя мне прямо в лицо. Потом последовал мат, который я не собираюсь приводить в этом дневнике. — И что ты мне теперь скажешь, а, щегол мелкий? — наконец сказал он, прекратив меня обзывать.

Я криво улыбнулся и выдавил:

— Ты можешь говорить про меня, что угодно... Но только за моей спиной! Так что заткни уже по быстрому свой гнилой, поганый рот! — перешел я на крик. — Я не понимаю че тебе от меня нужно, а? Я тебе сделал что-нибудь?

— Окей. Ты хочешь выделяться, да? Если ты хочешь выеживаться, строить из себя кого-то, пожалста! Только тебе будет еще хуже, урод! Добро пожаловать в группу неудачников 7 в! Ты меня уже сейчас бесишь.

— Чем? Тем, что я не кретин как ты? — спросил я не без издёвки и Свинцов неожиданно меня толкнул, а я толкнул его в ответ. Теперь мы стояли друг перед другом и зло друг на друга пялились.

— Ну что, пацаны? Стрелка? — усмехнулся Ненцев.

— Стрелка, — глухо ответил Игорь Свинцов.

— На улице? На улице? — загалдели мальчишки, обступившие нас.

— Не надо на улице, — сказал Свинцов. — Нужно обойтись без травм. А то, если кое-кто скрошит зубы об асфальт, то заяву на меня куда-нибудь накатает.

— Ага. Там дождь, слякоть, а у меня кроссовки новые... — сказал Коробок

— Поздравляю! — ехидно усмехнулся Нигулов.

"Стрелку", то есть драку, мы решили устроить около кабинета географии. Как раз кабинет находился в конце коридора, а коридор был достаточно пуст от нежелательных лиц и просторен, ещё и наша учительница ушла пить чай. Теперь все мальчики столпились вокруг Свинцова или, как его ещё называли, Белесого. А называли его так, за схожесть с альбиносом, ведь у него даже ресницы были бледные не говоря уже о волосах.

Сейчас я почувствовал себя довольно одиноким... Позади Белесого ехидно посмеивался Ненцев, невозмутимо смотрел то на меня, то на мигающие лампочки Нигулов, а позади всех них ерзал Коробков. Смотреть на стрелку пришли даже девочки. Я уже слышал шепот о том, что обязательно должен победить я.

Мы стояли напротив друг друга. Свинцов сделал первый шаг вперёд.

— Ты дибилоид, — сказал он, — ты не знаешь, против кого ты пошел.

Игорь резко схватил меня за шиворот рубашки и, швырнув о стену, рывком повалил на пол. Я даже не успел понять, что происходит, все было так резко, неожиданно. В его руках, казалось, было столько силы, что хватило бы на двух таких Женек как я или даже трёх. А Свинцов протащил меня за пиджак по полу, под смех, удивлённые возгласы и залепил мне ботинком пинок прямо в лицо. Я был зол, и я вскочил, бешеный, набросился на Белесого, отчаянно пытаясь уронить его, но не тут то было. Самое большое, что мне удавалось сделать, это толкать его, наносить нелепые, неуклюжие удары от которых он легко уклонялся, сильно ударяя меня в ответ. Скоро, ему надоела пустая возня, он захотел показать всем свою полную победу. Он схватил меня за кисти рук и с трудом и с хрустом, но все же выкрутил мне их за спину. Помню, как в тот момент, он потащил меня за эти выкрученные руки, ухитряясь ударять об стены. Я поскользнулся и упал...

На меня все внимательно и нагло пялились, а вот он я, сидел на полу, я, тот Женя, некогда смелый, не идущий на компромисс сидел на полу, с тупым лицом, и пытаясь понять весь этот кошмар. Свинцов стоял надо мной и улыбался. Нигулов ухахатывался, а Ненец смотрел на меня с безразлием, Коробков тёрся у ног Белесого.

— Вот как ты его! Ну и ну, а этот... На борьбу ходил три года... Три года! А ты — ваще ни разу...

Ребята почти все разошлись и многие смеялись, обсуждая меня не в лучшей форме. И все мои "друзья" и весь мой авторитет в один миг... Просто... Развалились.... А у меня в голове было все так не отчётливо, спутано, будто это происходило не со мной! Я, разве это я сижу в этом углу, как дурачок? Прошла минута, все разошлись, а я сидел. Уже прозвенел звонок, а я продолжал торчать здесь.

Рядом с собой я услышал голос Фомовой, нашей замстрасоты — одной из самых модных девчонок в классе. Мать её десять раз разводилась, меняя одну фамилию на другую, постоянно гуляла с кем-то и та уже с десяти лет начала "примерять" на себя образ жизни своей матери. Вечно у нее были какие-то парни, вечно она с ними раставалась, находила новых, даже со старшеклассниками имела какие-то близкие отношения, хотя, я бы не сказал, что она взросло выглядела. Не хочется быть сплетником, но однажды видел как после школы ее встречал какой-то взрослый мужчина и, судя по встрече, нельзя было сказать, что это ее брат или отец. Это ее дело, конечно, и ее мамы, но рядом с ней я чувствую себя наивным ребенком.

— Что ты все стоишь, как дурак, ну честн слово! Лоханулся и все теперь что-ли? — сказала Фомова.

— А что мне ещё делать? Идти в кабинет? Мне уже этого хватило, — холодно отвечал я.

Она сдержала усмешку и, помолчав, сказала.

— Дурак ты, Женька! У тебя есть ещё шанс стать лучшим! Всем девчонкам ты нравишься, почему ты не хочешь быть как все? Че ты такой, не материшься, книжечки читаешь, учишься, не куришь... Плюнь ты на это, нафиг тебе это надо? Тебе же легче будет.

— А нафиг мне нужно курить? И что будет легче?

— Ну как че! И с Свинцовым все усмотрится. Белесый, он нормальный мальчик, я с ним гуляла, было дело... Гарантирую, дружбан из него норм будет! — она снова замолчала, словно бы пытаясь принудить себя сказать что-то, и вот, я услышал. — А ты знаешь, как вернуть авторитет? Я здесь в топе, ты заметил? Так вот, если ты будешь со мной встречаться, я из тебя норм пацана сделаю. Пока ты будешь типа под моей опекой, ведь если я захочу, ни один мальчик не посмеет тебя тронуть... Ка-ароч, это твой последний шанс, братан. А так, у тебя нет больше перспектив и из крутого пацанчика ты можешь стать просто чмо. Ну, так ты согласен?

Я промолчал, а потом взглянул на нее, на эту неумело, густо накрашенную девчонку с заинтересованным взглядом. Мне стало тошно.

— Нет, я не согласен, — отвечал я слабым, не своим голосом.

— Взвесь, — чуть сиплым из-за курения голосом отчеканила она.

— Не вижу смысла...

— Ну, твое дело. Как хош! — Фомова наконец удалилась.

— Школа как школа, а я балбес... — пробормотал я — Зачем я только здесь? Как же я теперь ненавижу это все! Ненавижу!

— Я тоже, — услышал я рядом голос Наташки. Она словно тень вышла из дверей кабинета и, подождав, пока я договорюсь с Фомовой, встала рядом.

— Тебе плохо, — сказала она уверенно, — может в медпункт?

— К чему мне это надо? — резко отвечал я.

— Надо, — сказала она едва слышно. — Мне тебя очень жалко и я думаю, тебе лучше уйти с уроков. Я сочувствую тебе, а ты не расстраивайся из-за них, держись... Учителя нет пока и мне кажется, тебе правда лучше уйти домой.

Я недоверчиво взглянул в ее глаза и понял, что мне действительно нечего тут делать. Я решил уйти. Уходя, я кивнул Наташе и, неловко улыбнувшись, зашагал к выходу. Когда уходил, я понимал, что лицо у меня красное... От стыда. Самому себе я вдруг показался предателем Наташи. Ведь я, попытавшись вилиться в общество, пренебрег нашей дружбой...

Я ни у кого не отпрашивался и просто ушел домой.»