На крышах

  Женина тетрадь с пером на обложке:

«Если честно, отчим давно уже хотел меня перевести в другую школу. То, что я натворил, стало последней каплей. Мама возражала, но потом сошлась с ним во мнении, что она и дядя Всевлод тоже в обычной школе учились "и людьми выросли!", а "мажористые детки", как сказал отчим, на меня только плохо влияют. Почему меня не отправили в лицей, не знаю. Я чувствую себя очень злым и не нужным. 

 Весь тот памятный вечер, когда наконец решилась моя участь насчет обучения, я сидел и играл на альте этюд Палашко, который нервирует дядю Всеву. Отчим, в итоге, наорал на меня, ударил. Сказал, что испепелит мою "скрипку", именно так он называет мой альт. За ужином он сказал маме, что неплохо меня и из "музыкалки" забрать, но она этот разговор строго оборвала. Хоть одно у ее сына есть достоинство – музыка. Мне говорят, в этом я талант, но, думаю, если учиться как я, едва ли не с трех лет, тут и бездарность станет играть вполне сносно.

 В конце августа дядя Всевлод и мама укатили отдыхать на острова, меня не взяли. Ну, конечно. Разве захочется видеть отчиму мое вечно недовольное лицо? В дороге он меня всегда достает, а потом удивляется, почему я такой агрессивный. Целыми днями я мотался по заброшкам и детским дворикам с Кешей и вот, до школы осталось всего три дня. Они пролетели мимолетно. Первого сентября я не встал, напрасно надрывалась где-то музыка — "Учат в школе, учат в школе, учат в школе! И читать и умножать..." — я спал крепким сном. 

Второе сентября прошло так же. Я не встал и не собирался вставать. Играл в футбол, гонял на скейте. На третье сентября я снова никуда не пошел. На этот раз, ко мне в гости пришли мои одноклассники из частной школы. Мы ели попкорн, пили сок, болтали, кидались подушками, смотрели кино и играли в игры. Они немного испортились за лето, говорили о девчонках, в общем-то ничего особенного. Когда мы прощались, они спросили, почему я не хожу в школу? И я признался, что больше никогда не буду ходить в частную школу и пойду в общеобразовательную. Они посмотрели на меня так, как будто я свалился в яму с грязью. Мои "друзья" холодно попрощались и ушли. Наверное, решили, что мои родители обнищали и поэтому меня в обычный класс запихнули. Не поверят же они, что это меня так воспитывают. Больше никто из них мне не напишет никогда. Прошло ещё три дня. Завтра должны приехать отчим и мама. 

Десять часов утра, я проснулся, выпил кофе, сделал тост с сыром и пошел к себе в комнату. Там я свалился с ноутбуком на кровать, врубил колонки на всю громкость, врубил так, что вибрировал пол. Мне на все плевать... Из-за громкой музыки я не услышал звонок в дверь и скрип ключа в замочной скважине. Я продолжал лежать и вдруг, дверь распахнулась, впустив в мой затхлый мирок ароматы знакомых духов: мамин ванильный парфюм и противно-свежий запах мужского одеколона. На пороге стояли мама и отчим... 

Вечером я, побитый и огорченный, собирал свой рюкзак в школу. Учебники мне купили личные, я не хотел пользоваться пыльными, грязными библиотечными книгами. 

На часах было 7:15, я крепко спал. Мне снилось, что я куда-то бегу, прыгаю по гаражам, совсем как Кешкин паркур и вдруг...

...Я больно упал на пол и проснулся. Это отчим сдернул меня с кровати вместе с простыней. Сейчас он стоял и смотрел на меня. 

 — Проснись и пой. Давай, вставай, лоботряс или опять школу решил проспать?

Он неожиданно дёргает меня за руку, пытаясь поднять с пола.

 — Пусти! — я вырываюсь и иду на кухню. Ещё совсем, совсем темно! Я подошёл к кухонному окну и открыл жалюзи. Небо было каким-то тоскливо синим, шел дождь и мне хотелось спать.

"Слишком рано!" — вздохнул я и уселся за стол. Я не помню, что было дальше, но очнулся я от сильной затрещины. В затылке заныло. Перед глазами поплыли желтые круги.

 — Что? Спать задумал, гаденыш? Жрать что-ли не хочешь, мерзавец мелкий? — услышал я голос отчима над самым ухом. — А ну-ка встал и собрался! 

— Сей–час! — крикнул я грубо и получил от него вескую пощечину. И ее заметила мама, она как раз вошла на кухню. 

— Видела?! — крикнул я, тыкнув на него пальцем. 

— Нечего было папе грубить, — сухо сказала она. 

Мы с мамой вышли из дома и сели в ее машину. Я ехал молча, уставившись в свое окно, где мелькали стволы мокрых белых берез и темных кленов.

 — Жень, хватит дуться! — говорила мне она, заруливая куда-то в сторону старых советских хрущевок.

 — Ага, — машинально ответил я.

 — Женя, я тебя люблю, сынуль. Ну так получилось, сам виноват! Ты прости папу, ладно? Он бывает не прав...

 — Бывает? Да он всегда не прав! — возмутился я. — И это мне не папа.

 — Мы приехали, — равнодушно перебила меня мама. Я вылез из машины на холодный сентябрьский воздух.

 Впереди я увидел школу — дом похожий на большую кривую коробку с зарешеченными окнами. Наверное, чтобы дети не сбежали. Школота всех возрастов торопливо шагала туда, на этот яркий, желтый свет около входа. Они спешили к нему, точно летние мухи на ночую лампочку. Я медленно зашагал к школе. Скоро я обернулся, мама не уезжала, продолжая сидеть в машине и следить за мной.

Я зашёл в фойе и на меня дыхнуло запахом пота, супа и гречки. Рядом я слышал много детских и подростковых, скрипучих голосов, я видел много новых, незнакомых лиц. Словно в тумане я зашёл в большой коридор. "Бейджик, где бейджик?" — орали мне. Я прошел коридор и стал подниматься по кривой, бетонной лестнице, с поломанными перилами, куда-то наверх. Обстановка удивляла меня. Стены в трещинах, грубо покрытые неровными слоями светло–зеленой краски, также треснутые бетонные полы... 

"Уйди, мешаешь!" – то и дело слышал я со стороны. Меня толкали, а детей было очень много.

Особенно меня поразил мат, ругались здесь в открытую и почти все. Матерились и жутко обзывались даже маленькие. Там такие выражения были страшные, от Кеши даже такого не услышишь.

Все были в движении, дико орали, голова начинала кружиться от их хаотичного движения. 

Я заскочил в какой-то первый попавшийся мне открытый кабинет. Неприветливо захрустели под ногами деревянные полы. Мебель здесь была старая, и весь кабинет выглядел дряхлым, как музей советской школы. 

 — Это случайно не 7 "в"? Вы мне не подскажите, пожалуйста... — обратился я к каким-то парням.

Они недружелюбно глянули на меня.

 — Слушай, ты чет попутал, мелкий. Это девятый "б" ващет, дэбил! Ты че, новенький? Какой-то ты чистенький... Травку куришь?

 — Да, новенький… Траву? Какую траву? Зачем? Нет, не курю... — растерялся я.

Парни рассмеялись, дружно послали меня матом и я в шоке вышел из класса.

Я забрел куда-то наверх и оказался в обществе учеников начальной школы. Там меня чуть не сбили с ног. Дети бегали как маленькие белки или гоночные авто. Стоял такой гвалт, что голова заболела и я снова вернулся вниз. Когда я шел по коридору в полной растерянности, я вдруг столкнулся с красивой девчонкой в мини-юбке и обратился к ней:

 — Девушка, а вы не можете мне подсказать, где здесь 7 "в"?

Она захлопала густо накрашенными ресницами и с них посыпалась дешевая тушь.

 — Чува–ак, ну тебе повезло, я как раз оттуда! Я там ваще староста типа. Кароч, красавчик, чапай в конец коридора и там последний кабинет рядом с туалетом. А ты че, новенький?

 — Ага, — робко сказал я, и, минуя взгляд ее неумело подведенных черной тушью глаз, зашагал к кабинету. Я вошёл и застрял на пороге. В классе стоял смрад и шум. Все что-то делали, истошно кричали, бегали. Было душно, насыщенно пахло потом. Многие взглянули на меня, но так, как будто я пришел из другого мира. Я сел за третью парту второго ряда. Она единственная была пустая.

Я начал разглядывать своих одноклассников. Забавно... Неужели мне придется учиться с этими дикими, неумело накрашенными девчонками и бешеными парнями?

По-началу, мое внимание привлекли девочка и высокий мальчик, с круто зачесанными светлыми волосами. Парень стоял, упираясь рукой в учительский стол и уныло глядел в экран своего телефона. Беленькая синеглазая девчонка, с наводной татуировкой на шее и «идеальными» бровями, стояла рядом с ним, обнимая его за шею. Она была одета в очень короткую, обтягивающую юбку и белую, нарочно не застегную на три верхних пуговицы, рубашку. Да, на вид не сказал бы, что ей тринадцать...

 — Ненцев, ну Ненце-ев! Дай сижку, она у тебя точно есть, дай покурю! — жалобно просила она.

 — Ой, да отстань Люб, — вздохнул он, — у меня правда нет, у меня только одна осталась! Иди к Валерке. 

 — Ну Ненчик! 

 — Да пошла ты на...

Как вежливо–то. Люба развернулась и пошла приставать к другому мальчику. Она по-свойски приобняла его

 — Ва-ась.

 — Чё?

 — Сижка есть?

 — Нет.

 — А если найду? Чет мне подсказывает, что ты гонишь.

 — Ага, конечно. Отстань. Да не лезь ты! Пошла... 

 — Чё сказал? — тут она треснула его по лбу

 — Ах ты с...— он вскочил и побежал за ней, но без явного намерения ее догнать.

Я начинаю понимать, что все здесь распределены по значимости. Этот Ненцев у них самый главный, Люба тоже, Васька так себе. Вот этот рыжий кривляка тоже у них важный, а этот, тощий сутулый блондин в очках за первой партой, явно изгой. Так я сразу же понял, что мне не нравится этот дурацкий класс.

Где-то позади послышалась громкая, оглушительная музыка. Мальчишка с последней парты сидел и держал в руке колонку, накренившись на стуле. Он был довольно мелкий на вид, одет был дёшево, но, так сказать, "модно". На худое лицо по бокам свисала челка. Он делает музыку ещё громче, продолжая качаться на стуле.

 — Слушай, ты наверное должен уважать чужие вкусы? Вырубай свой рэп вонючий! — закричала бойкая девчонка с розовыми волосами.

 — За-аткнись, крыса! — усмехнулся тот.

 — Пожалуйста, Коробков! — умоляюще крикнула какая-то другая девчонка.

 — Ни за что! — ответил он и вдруг послышался грохот. Коробков упал вместе со стулом и колонкой на пол.

Раздался дружный смех, почти заглушивший прозвеневший звонок. «Ну ты даешь, чудила!» заорал Ненцев. Я сидел опустив голову. Среди них, кажется, нет ни одного, с кем мне можно дружить... Мои мысли прервал чей-то тонкий, твердый голосок.

 — Извините, это мое место. Я здесь сижу. Встаньте пожалуйста.

 — Пожалуйста! — ответил я раздражённо, встал и обмер. Это была девочка и таких как она, я, наверное, ещё никогда не встречал. Светлые волосы волнами вились вокруг нежного лица, а мой взгляд прямо-таки притягивали детские голубые глаза, с длинными ресницами. Нос губы, все в ней было гармонично, одухотворено, наверное впервые я понял, что значит это слово, совсем не придурковатость, нет. И дело не в красоте, совсем обыкновенная девочка, очень тощая и сутулая, на тонком плече лежит желтая косичка, но что-то было в ней. На вид ей было лет двенадцать, но какая же она странная! У нее глаза совсем не как у нормальных людей. Может быть, она какая-то больная? 

Мы слегка столкнулись плечами и она села на мое место. А я, просто обошел ряд парт и сел рядом с ней.

 — Это место ведь не занято? — улыбнулся я.

 — Не занято, — тихо ответила она — Со мной не сидят.

 — Почему? 

 — Не важно.

 — А как тебя зовут?

 — Наташа, а тебя как?

 — Меня Женей, но меня обычно зовут Жекой, — мне внезапно захотелось выпендриваться. — А ты называй меня как хочешь.

Она улыбнулась, но, кажется, заметила мою неестественность. 

 — Хорошо. А у нас сейчас русский и его ведет Екатерина Павловна. Строгая она немного. 

Раздались мерные удары каблуков. В класс вошла грузная, коротко подстриженная, высокая женщина. И она сразу начала орать. Сначала на Ненцева, потом на какого-то Егорова, и затем на Коробкова. Я сидел и думал. Эта Наташа мне нравится. Я что, влюбился? Нет, слишком рано и я скорее чувствую дружбу от этой девчонки. Кто она? Одета не очень. Серый свитер в мухрышках, черный сарафанчик какой-то малой, заштопанные капронки. А балетки просят каши...

 — Новенький! — донёсся до меня голос.

 — Вот встань! Встань, новенький! — закричала как снег на голову учительница. 

Я встал.

 — Во что ты одет?! Рубашка должна быть чисто белая! А куртку? Почему в гардероб не сдал? Это что, школьная форма по твоему? Вот это что на тебе, что? 

 — Это одежда, — спокойно ответил я.

 — Одежда? Какой наглый! Ну вот сразу тебя разглядела. На тусовках так ходить будешь, ясно? А у нас, черный низ, белый верх!

 — Ясно, — ответил я гордо. Она зло на меня глянула и кивнула:

 — Садись.

Я сел и позади послышался шепот каких-то двух девчонок.

 — Блин, какой крутой парень... — шептала первая.

 — Да, на нем такая прикольная одежда, а она придирается. Он же топ... Я таких классных ещё не видела.

От таких похвал мне даже приятно стало.

 — Только такая с ним бомжиха сидит!

 — Ага, и че он к ней подсел? 

Обе девчонки захихикали, а девочка рядом со мной съежилась и покраснела. 

Одежда на ней была не очень, но мне было слишком противно слышать это. 

 — Наташ, — обратился я к ней. — Ты давно в этом классе учишься?

 — С третьего класса, — отвечала она своим тонким и детским голосом. Все в ней было какое-то хрупкое, даже слова.

 — Ну, и как тебе?

 — Я не знаю. Но люди здесь очень сложные, лично мне тяжело. Тут есть хорошие, но большинство не очень, — призналась она шепотом.

 — Ясно. А ты с кем живёшь, у тебя есть братья или сестры? — спросил я.

 — Да, три брата.

 — Так много? Ого, — я был удивлен. — И как ты живёшь? Не скучаешь?

 — Ну да, не приходится. А ты читать любишь? 

 — Ну так, да.

 — А ты классику читал?

 — Ну и классику и фантастику.

 — Всегда лучше классика. Там про реальную жизнь больше. Там и мудрость и правда, там все. 

 — Наверное, — усмехнулся я. — Вообще, я давно ничего не читал и не против снова начать читать. Что посоветовать можешь?

 — Не знаю, попробуй Достоевского...

 — А ты что, его читаешь? И как тебе?

 — Да, читаю. Его книги мне подошли... — ответила она застенчиво.

 — А мне больше из классики Агата Кристи нравится, — ответил я, ведь я даже толком не знал о том, кто такой этот Достоевский. Знаю, что классик и все.

 — А–а, — ответила коротко она.

Мы замолчали и я услышал тихий шепот. Я повернулся. На меня пристально смотрел какой-то кареглазый мальчишка с соседней парты.

 — Ты че с ней сел, дурак? — тихо прошипел он.

 — Ничего. И ты кто? — спросил я.

 — Миша Слонов. А про нее потом расскажу. С ней никто не встречается и не дружит, — прошипел он с угрозой.

 — Почему?

 — Она бомж и чокнутая. 

 — Бомж? — я засмеялся — Такого быть не может!

 — Ага, ты ещё не всё про неё знаешь.

 — Я не думаю, что это правда, — улыбнулся я.

 — Че?... — дальше он заматерился. 

 — Слонов, Дробиков! Миша, не матерись на моем уроке, а ты, Дробиков, что за разговоры, а? Что происходит я не поняла? Новенький, а уже как себя ведёт!

 — Я разве что-то сделал неправильное? Меня спросили, я и ответил. Кроме того, с вашими школьными уставами я пока не ознакомлен, я из частной школы пришел вообще-то, — неожиданно для себя сказал я несколько нагловато .

 — Пришел вообще-то! — передразнила она — Хамло! Из частной школы видите ли?! Приходят тут, пальцы веером! 

 — Да, а ещё так длинно разговаривает! Смешной пацанчик! — выкрикнул кто-то с последней парты.

 — А тебя Нигулов, я бы попросила помолчать. Но наглость я никогда не прощаю. Выйди Дробиков из класса, — спокойно сказала она, ожидая что я не повинуюсь и на меня придётся орать.

 — Изыди демон! — закричал Нигулов с последней парты, драматично подняв руку.

Я покорно встал, взял рюкзак и вышел из класса под крики и овации с последних парт.

Следующий урок был английский. На перемене мы с Наташей стояли в коридоре. Мальчики из английской группы перешептывались и поглядывали на меня враждебно. Девочки, наоборот, знакомились. Они столпились вокруг меня, любопытствовали, что я за человек такой, но я говорил с ними равнодушно, и только после звонка девчонки развеялись.

 — Ты помимо английского, какие ещё языки знаешь? — спросил я у Наташи и достал новенький, еще пахнущий свежими красками, учебник.

 — Да я и английский-то плохо знаю, — улыбалась она и открыла рваную склеенную скотчем книженцию, страницы которой больше напоминали дерюгу, чем бумагу. У нее такой же учебник, как у меня, только библиотечный.

 Странно, что плохо. Этот язык не сложный, я изучаю ещё три.

 — Ты серьезно? То есть четыре? — ахнула Наташа. — Ты шутишь, что-ли?

 — Да нет, не шучу, зачем? Французский учу, он мой любимый, потом японский, итальянский, ну и энглиш. 

Я действительно уже с пяти лет изучал разные языки и репетиторы утверждали, что даются они мне плохо. 

Начался урок. Пожилая учительница в старомодной блузе и с неестественно рыжими волосами, вызвала меня к доске. Я не знал, что они проходят, но когда она задала мне три очень лёгких вопроса на английском языке, я на них сразу же ответил. Она удивилась и задала вопросы посложнее, но и с ними я легко справился. Учительница, покачав своей яркой головой, поставила мне пятерку.

 — А теперь, рассказывать будет Наташа Вершинская, — сказала она, обведя близоруким взглядом кабинет.

Наташа покраснела и встала.

 — Я не учила, Мария Федоровна.

 — Очень плохо! Садись, два.

Да, оказывается, двойку заработать так же легко, как и пятерку. 

Мария Федоровна опросила ещё шесть человек, и все были не готовы.

 — А сейчас матика! — закричал Коробков и первым вскочил с места, когда прозвенел звонок. Мы покинули класс и зашли в другой, просторный и холодный кабинет.

Мы снова сидели вдвоем, только она почему-то молчала. Я хотел разговорить Наташу, но она казалась стесненной. Скоро, я понял причину. Около доски стояли шестеро самых шумных мальчиков из моего класса. Они смотрели на нас и переговаривались. Скоро они подошли к нашей парте. Впереди шли Нигулов и Коробков. 

 — Здорова, — тихо сказал Нигулов, чуть тряхнув своей вытянутой головой с русыми жидкими волосами.

 — Здрасти, — ответил я.

Коробков взял с моей парты учебник.

 — Твое? — спросил он.

 — Мое, — ответил я.

Коробков швырнул на пол учебник и наступил на него ногой.

Следующим был пенал.

 — Твое? — также спросил он.

 — Нет, не мое! — съязвил я — Вот только попробуй, кинь! 

 — Аа, раз не твое, — Коробков высыпал из пенала ручки и карандаши. Они захрустели под его ногами. Я встал.

 — И что это значит? — усмехнулся я.

 — Сидеть! — прикрикнул Нигулов. Он положил свою руку мне на плечо и попробовал усадить. Сил не хватило.

 — Слушай, я тебе не кукла и не собака, очень надо, сам сяду, — я сел. — А учебник мой и пенал, поднимите, пожалуйста.

 — Вот ещё! — засмеялся Коробков.

Наташа вскочила, чтобы уйти.

 — Сидеть! — сипло рявкнул Нигулов

Она села.

 — Да пускай она идет! — раздался насмешливый голос Ненцева, который, как я позднее узнал, отзывается на прозвище Ненец. — У нас не к ней дело...

Ненец протиснулся сквозь толпу — Слухай, новенький... Ты куришь? Пробовал бухать? — обратился ко мне он, хитро щуря глаза.

 — Ну нет, зачем? Тем более слишком рано. Только не говорите, что вы все курите и пьете в седьмом классе, — ответил я с улыбкой. Мне казалось, они шутят.

 — Я просто, поинтересовался. А у тебя девушка есть?

 — Нет, а зачем? — ответил я.

 — Серьезно? Нет девушки?!

 — В каком это смысле, серьезно?

 — В прямом! Ахах. Запущенный случай. 

 — Я не понимаю тебя. Разве мы ещё не мелкие? Это для моего возраста не нормально.

 — Ненормально? Повтори ещё раз! — закричал Коробков.

 — Не кричи, — успокоил его Ненцев и снова обратился ко мне своим нарочито льстивым голосом. — Женечка, а ты не материшься? 

 — Да нет, зачем? — отвечал я.

 — Странный мальчик! — сказал он и развел руками. Все захохотали. 

 — А ты не дурачок? — спросил Коробков.

 — Нет. Чего вы лезете с такими тупыми вопросами?

 — Ты за своим базаром следи, — усмехнулся Ненцев. — Побить можем! 

 — Что значит базар? — улыбнулся я — То мат, то базар. Мне теперь кажется, у вас другой язык. 

 — Ты меня бесишь! — заорал Нигулов — Чувак, мы не на другом языке выражаемся, а на исконно русском! 

 — Что ж, ваши вкусы! Но я не собираюсь менять свои стандарты ради вас. Я другой.

 — Че ты, зожник что-ли? Другой... Слушай-ка, ты! — зло прикрикнул Нигулов. — Пришел тут к нам, такой типа чистенький, красивенький. Совсем офигевший что ли?..

 — А, чистенький и красивенький это значит офигевший? — усмехнулся я, нарочно его раздражая.

Нигулов неожиданно дал мне сильную затрещину. Следующий был Ненец. Он тоже быстро ударил меня по голове и отскочил, потом уже и Коробков собирался дать мне по лбу, но я крепко схватил его за руку и резко вывернул её.

 — А-ай! — заверещал довольно тонким голосом Коробков и все захохотали.

 — Полегче, полегче! А то он сейчас от боли сдохнет. Отпусти его, братишка! — усмехнулся Ненец.

Наконец, насладившись местью, я выпустил Коробка.

 — Больше не лезьте! — сказал я.

 — Смешно! Детские угрозы. Будто бы ты всех отделал, — засмеялся Ненец.

 — Ага, — хмуро поддакнул Нигулов.

И Ненец снова заговорил

 — Вот ты, Женечка, так ведь тебя зовут, я в школьном журнале смотрел, вот ты такой неиспорченный, чистенький такой... А вот давай мы тебя испортим? Отвечаю, к концу этой четверти материться и пошлить направо и налево будешь и с девочками кх-хм. А то, чё такой "беленький", а? 

 — Отстань! Нашли к чему придраться. Если я просто вас своим видом раздражаю, так и скажите, я имею право быть собой, а быть как вы я не хочу и не буду. Люди мы разные.

 — А не будешь... — Ненец подмигнул Нигулову и тот протянул к моему лицу кулак с болячкой.

 — Я не хочу иметь с вами ничего общего, просто отстаньте и никому никого не придется бить, — вздохнул я, оттолкнув этот детский, не сильно крепкий худой кулак. Они уже начинают меня раздражать. 

 — Артем, убери от него руку! Слухай, пацанчик, который Женя. Ты щас такое услышишь, от которого, твои младенческие нежные ушки покраснеют и свернутся в трубочку. — Ненец нагнулся и сказал несколько таких гадостей, от которых я действительно покраснел, но скорее от гнева. Тогда, я помню неожиданно треснул ладонью Ненца по узкому подбородку. Он отшатнулся. Я видел, как он хочет кинуться на меня и побить, наверное, но ему не дали, несколько мальчишек вцепились в его пиджак.

 — Стой ты! Звонок звенел! Математичка уже здесь!

Только это остановило Ненцева. Он зло на меня глянул и тихо сказал.

 — Мы ещё посмотрим, как ты потом разговаривать будешь.

Может быть, я действительно был слишком дерзким. На самом деле, я не люблю грубить людям и кого-то обижать, но эти... 

Урок начался. Я с лёгкостью прорешал на доске пару сложных, по мнению учительницы, задачек. Математика, опять же, благодаря мукам репетиторов, давалась мне легко.

Потом была столовая. Я удивился, что еда, за которую мы платили, была на редкость не вкусной. Какая-то желтая каша с противным, горьким привкусом и рыбная котлета с тухлым запахом, к которой я и не притронулся.

Еще был напиток, на вкус как чай смешанный с водянистым какао. Я спросил, что это такое у Наташи, она сказала, что это кофе. После двух глотков меня немного затошнило и хоть мне и хотелось пить, но я оставил этот чай вместе с остальным на столе. А Наташка все доела, даже этот кофе-чай выпила наполовину, чем меня очень удивила. 

 — Знаешь, мне еда вообще не зашла. Почему ты это ешь?

 — Мама за это заплатила и я голодная, — коротко ответила она.

Странно, что одноклассникам все это было нормально. Мне никогда в жизни не приходилось так питаться, и я даже не думал, что людей так кормят. Ну ладно, это все-таки не частная школа, а общеобразовательная. 

Последние три урока ко мне никто не подходил и я продолжал сидеть с Наташкой, а после уроков мы решили идти со школы вместе, к тому же, нам было по пути.

 — А ты смелый, — говорила Наташа, — я знаешь, как этих хулиганов боюсь?

 — Хулиганов? Просто пацаны выпендриваются. Хотя, они и правда очень наглые... 

 — И жестокие! — добавила она. — У нас в классе пять изгоев, и я изгой тоже... Если ты не хочешь тоже стать изгоем, то лучше не дружи со мной. Ты вполне и сам хулиганом стать можешь.. Они тебя бояться будут, они ведь шакалы, им лишь бы кого посильнее...

 — Только зачем мне это? Вот ты, Наташ, уже сразу видно, хороший будешь друг!

Наташа снова улыбнулась своей приятной ангельской улыбкой. Смешно было бы, если бы она знала мои мысли, ей смешно, а мне нет. 

Мы свернули на другую дорогу. Нам по прежнему было по пути, но это была дорога, по которой я не любил ходить. Плохо заасфальтированная тропинка вела в трущобное местечко... Там стоял дом, возле которого я иногда даже и проходить боялся. Дом этот был старый, пятиэтажный. Квадратный, какого-то грязно-розового, противного цвета, с выбитыми, и закрытыми полиэтиленом стеклами на первом этаже. Он стоял между двумя девятиэтажками, словно зажатый. Окна в нем были старые, пыльные. Иногда казалось, что это не дом, а огромное чудище, вместо рта у которого дверь. Но не сам внешний вид больше всего пугал меня, а жильцы. Сколько раз я видел пьяные компании и даже наркоманов. На асфальте можно было увидеть шприцы, бутылки, редко — пятна крови. Иногда выходили старые пенсионеры, до того ветхие, что казалось, дунешь — развалятся. Здесь Кеша часто видел бомжей, ведь в плотную к окнам дома была поставлена открытая мусорка. Самое удивительное, что под окнами, среди этой грязи и осколков, играли дети. 

Сейчас мы направляемся именно туда, и значит, пройдем мимо него.

 — Наташ, — я остановился — Может, другой дорогой пойдем?

 — А мне так ближе, по другой дороге ещё другие кварталы обходить придётся.

 — Ладно, — согласился я.

И вот уже виден этот дом. Все ближе и ближе мы к этому забытому всеми месту.

 — Вот мы и пришли, — вдруг сказала Наташа. Я был поражен и не верил своим ушам и глазам. 

 — Это... Твой дом? — удивлённо спросил я.

 — Да, — холодно ответила она и зашагала навстречу этой развалине. 

Я не сказал ей "пока", и мне не хотелось. Я был ошарашен. Если ангелы и живут в аду, то это точное к этому доказательство. Однако я задумался, стоит ли с ней общаться? Даже не знаю, какие еще скелеты в шкафу может скрывать такое хрупкое существо." 

Он закончил писать и самодовольно глянул на новые странички в тетради.