VI
«Привет, это Вадим. Можем встретиться сегодня после твоей смены?»
Сначала Миру бросило в жар, потом в холод. В холоде было спокойнее и приятнее.
«Что случилось?» — набрала она. Подумала и добавила «Привет» в начале сообщения.
«Хочу поговорить насчёт аномалии, у которой был голос».
«Ок. Где и во сколько?»
Получив адрес и время, Мира убрала телефон в карман и сделала несколько вдохов и выдохов. Перспектива встречаться с Вадимом в её текущем состоянии не радовала. Меньше всего хотелось показываться ему с кругами под глазами и впавшими щеками. И уж тем более получать сочувствие.
Лучше вообще не получать то, на что можешь подсесть.
Остаток смены прошёл без накладок, и Мира отправилась в назначенное место. Им оказалось неприметное кафе, затерявшееся во дворике между двумя старинными домами. Над входом переплелись гирлянды с лампочками, а внутри пахло деревом и корицей. Небольшой зал был практически пустым. Вадим ждал за самым дальним столиком в углу. Перед ним стояли две дымящиеся чашки с кофе, которые явно принесли только что.
— Привет, — бросила Мира, садясь напротив.
— Привет, — он пододвинул к ней вторую чашку. — В прошлый раз ты пила капучино, так что надеюсь, я не облажался.
— Не облажался, спасибо. Очень кстати.
Он откинулся на спинку стула и тактично дал наблюдательнице несколько минут на то, чтобы согреть пальцы об чашку и сделать пару хороших глотков.
— Как ты?
— Нормально. А ты?
— Тоже. Ты точно...
— Ты спросить что-то хотел, — с улыбкой перебила его Мира. — Но я не совсем понимаю, что именно. Я всё написала в отчёте, там же характеристики объекта. Да и уже неделя прошла.
— Угу, — лицо Вадима помрачнело. — Только вот появилась парочка новых вводных. В связи с этим у меня появились вопросы, но не только насчёт той аномалии.
— Рассказывай, — напряглась Мира.
— Спустя пару дней появилась ещё одна, похожая. Тоже «говорящая». К сожалению, что именно она «говорила», раскрыть не могу.
— Это ещё почему?
Вадим повертел в руках полупустую чашку.
— Возможно, в этих голосовых сообщениях закодировано что-то опасное. Что-то вроде вируса, который распаковывается, попав в нужный контекст, и пагубно влияет на разум.
— Это вообще как?
— Ну как... Кто-то услышит, но не свяжет со своей личной историей. А кто-то свяжет... Слишком сильно свяжет.
Вадим умолк, а Мира нетерпеливо заёрзала на стуле.
— Ты и сама видела, что они представляют собой невнятную поэтическую ерунду. Для кого-то, у кого нет «скважины» — релевантного опыта для такого «ключа» — содержание будет таким же бессмысленным, как и форма. А кто-то прочитает безобидную муть между строк и эмоционально с ним соприкоснётся — тогда процесс и запустится. Вирус найдёт уязвимость.
— Какой процесс?
— А вот тут мне как раз и нужна твоя помощь, — Вадим требовательно посмотрел прямо в её глаза. — Мне нужно подробно знать, как ты себя чувствуешь после встречи с той аномалией. Думала ли об услышанном в ней. Отозвалось ли оно как-то в тебе.
Мира отпрянула. Меньше всего ей хотелось говорить о том, как она себя чувствует.
— Не смотри так. Я хочу знать лишь о тех ощущениях, которые могла спровоцировать в тебе аномалия.
— Нет ничего такого. Меня это никак не зацепило.
— Уверена? На тебе лица нет.
— Это не связано. Просто небольшие личные проблемы.
Во взгляде Вадима промелькнуло нечто, похожее на научный интерес.
— Может, какие-то мысли, которые как будто не принадлежат тебе?
Мира отрицательно помотала головой.
— Не пойми неправильно. Это не праздное любопытство. Наблюдатель, который столкнулся с аномалией того же типа, что и ты, через два дня покончил с собой.
В сердце Миры словно впилась тысяча ледяных игл.
— Исследовательский отдел подозревает, что эти... метафоры... — Вадим устало потёр переносицу. — Что они могут влиять на сознание и поведение человека. Например, усиливать определённые эмоции, внушать идеи, разрушать убеждения, изменять восприятие реальности. Фраза, которая на первый взгляд кажется безобидной, может стать катализатором для... да для чего угодно.
— Контакт с аномалией и так разрушает психику, — процедила Мира.
— И тело. Но медленно. Всё это — за счёт поражения тканей, в том числе, мозга. Но здесь же, скорее всего, в разум вшивается определённая идея.
— Ясно...
— Так что прости, но мне правда нужно знать всё о твоём состоянии после той встречи.
Наблюдательница сжала кулаки под столом.
— У меня не всё гладко, но убивать себя я не собираюсь. Как минимум, меня здесь некому хоронить. И не на что.
— Ты живёшь одна?
— Теперь да.
Вадим неловко кашлянул.
— Если ты что-то почувствуешь странное... Чужие мысли, несвойственные тебе, или если захочется сделать что-то, что обычно никогда не делала... Звони мне, ладно? Даже если ночь. Даже если покажется, что это ложная тревога. Это не просьба, а рабочее поручение. Ок?
— Ок, — кивнула Мира, пряча мысли о том, что никуда звонить, конечно же, не собирается, как будто Вадим мог их прочитать.
— И ещё кое-что. Последнее. Прости, но мне надо это знать.
Мира закрыла глаза. Она знала, о чём он спросит. И была готова немедленно раствориться в воздухе, когда вопрос будет задан.
— Твоя нулевая аномалия. Та, в которую попали ты и твой отец пятнадцать лет назад...
Та, что перевернула всю её жизнь. Та, что вырвала из неё кусок души, но при этом сделала нынешней собой. Последнее, о чём думала Мира, когда её привели в «Синхро», взяли кучу анализов и замерили всевозможные жизненные показатели, — это то, что её спросят о том, что необычного она помнит об июне пятнадцатилетней давности. Её мозг изменился, мутация была успешной — и изменения удалось отследить именно до той поры.
Мира помнила.
— В интервью об обстоятельствах потенциального первого контакта ты упоминала, что изначально пошла на звук. Можешь вспомнить точнее, он доносился из самой аномалии или просто где-то вдалеке?
Мир вокруг, словно старый лифт, сорвался с троса, и стремительно полетел в пустоту. Он снова казался декорацией, цветным покрывалом, которым неумело замаскировали тот день, когда Мира вернулась домой и обнаружила в кресле застывшее тело отца, а рядом — несколько блестевших на таком неуместном солнце блистеров, из которых были выжаты все до одной таблетки, и на две трети опустошённую бутылку водки.
— Ну просил же не бросать сцепление!
Мира упала лицом в руль заглохшей «шестёрки», на которой её учил ездить отец, и мысленно выругала себя за невнимательность. Иногда она жалела, что напросилась учиться. Во-первых, руль явно не был рассчитан на двенадцатилетнюю девчонку, и чтобы покрутить его, ей приходилось наваливаться чуть ли не всем весом. Во-вторых, во время их занятий папа становился таким же строгим и нервным, как мама, и тогда их вылазки переставали быть убежищем, где можно было спрятаться от необходимости существовать на пять с плюсом. Но тучи быстро рассеивались, и тогда стены убежища вновь становились крепкими и непроницаемыми, отгораживавшими их собственный маленький неидеальный мир. Выбраться за город удавалось редко из-за работы, школы, репетиторов и секций, но девочка утешала себя, что это лишь повышает ценность таких моментов.
— Ладно, не хнычь, — примирительно сказал отец. — Пошли пройдёмся, покажу кое-что.
По пустырю почти одновременно прокатились два хлопка закрываемых дверей. Мира размяла уставшие плечи и приставила ко лбу ладонь, защищая глаза от июньского солнца. Окружавший её мир пока ещё был самым обычным. Здесь не было никаких аномалий, время текло так, как ему полагается, а внимание не считалось рабочим инструментом.
Отец поджёг сигарету и зашагал вперёд, ловко подбрасывая в руках зажигалку. Мира отправилась за ним, незаметно втягивая запах дыма. Он был горьким и едким, но означал, что папа рядом. А ещё ей нравилась зажигалка: тяжёлая, металлическая, с выпуклым узором в виде компаса. Отец с ней не расставался. Говорил, подарок от сослуживцев.
Асфальтовое покрытие, сквозь которое то тут, то там прорастала трава, сменилось бетонными квадратами, обрамлёнными порослью рвущихся к небу пушистых стеблей. Мира сорвала один и теперь прыгала с квадрата на квадрат, гордо им размахивая.
— Пап, а что тут раньше было?
— Завод какой-то. Где-то там его руины, — отец неопределённо махнул рукой.
— Пойдём посмотрим!
— Не пойдём. Там другое измерение, попадёмся в ловушку и всё, привет.
— Чего-о?
— Ты не знаешь про другие измерения?
— Нет, расскажи!
— Есть «нулевое» — это наш мир. Есть первое — в нём всё состоит из тёмных коридоров и дверей, которые ведут в другие коридоры и так без конца. Туда можно попасть вот как раз через такие места, как тот завод. Есть второе...
Мира слушала затаив дыхание. Через пятнадцать лет она узнает, что «другие измерения» выглядят совсем не так, и что слово «выглядят» едва ли к ним применимо. Хотя в чём-то отец угадал. Для выдуманных на ходу сказок то были очень даже неплохие попадания. Впрочем, степень близости к истине была совсем не важна. Небылицы про то, что может скрываться за обыденной реальностью, размывали её границы и открывали манящую глубину. Ту самую, в которой Мира вот уже много лет пыталась отыскать свой смысл.
Шум реки прервал отца как раз в тот момент, когда он завершил рассказ о восьмом измерении, которое располагается в зеркальной восьмиугольной пирамиде, и Миру больше не понадобилось отвлекать — она тут же устремилась к берегу из чёрного песка.
— Как тут круто!
Отец усмехнулся, зажёг новую сигарету и уселся на камень в тени покосившегося дерева, позволив дочери самостоятельно исследовать берег. Она бродила по песку, оставляла на нём отпечатки и надписи, рассматривала камни, осторожно трогала воду, стараясь присвоить себе как можно большую часть открывшейся локации и взамен подарить ей частичку себя.
Исследования завели Миру в заросли тех же пушистых стеблей, что она видела ранее. Они были раза в два выше её — тонкие, желтоватые, выцветшие под солнцем. Ветер качал макушки, и девочке казалось, что она в лесу. А ещё он приносил прохладу с реки и...
Радио?
Мира была почти уверена, что слышит треск помех и пробивавшиеся через него обрывки речи. Влекомая звуками, она двинулась вперёд, чувствуя, как приятно разгоняется сердце в предвкушении нового открытия.
Река рядом. На неё можно ориентироваться. Заблудиться сложно.
Далеко идти не пришлось — вскоре звук вывел пересохшему каналу. Местность была неровной, и Мира смотрела на него сверху вниз. Его русло было небрежно выложено бетонными плитами и уходило в холм, в проложенную вглубь него бетонную трубу, перекрытую хлипкой решёткой. Таинственный радиоприёмник звучал совсем рядом, то ли внутри, то ли за холмом. Мира прислушалась, аккуратно подбираясь ближе к чёрному провалу. Слова всё ещё было не разобрать — они были словно вывернуты наизнанку и пропущены через десяток испорченных динамиков. Однако речь была ритмичной, а интонации повторялись, будто кто-то читал стихотворение. Девочка подобралась так близко, что провал начал казаться воротами. Она напрягла слух, изо всех сил пытаясь расшифровать трансляцию. Казалось, ещё немного и всё станет понятно...
— Мира, какого хрена?
Испуганный голос отца грубо вырвал её из транса. Она виновато сжалась и показала в пустоту.
— Я... просто... там...
— Что? Почему ты так странно двигаешься? Что с носом?
— Как будто радио. Что значит странно? Что...
Ей и правда было странно. Руки покалывало, сердце стучало по рёбрам отбойным молотком. Под носом и правда что-то щекотнуло — Мира провела по коже пальцами и увидела кровавый развод.
Мужчина схватил дочь за руку и дёрнул в сторону берега, откуда они пришли.
— Ну па-а-ап, а вдруг это вход в измерение!
— Тебе рассказать, что может случиться в измерениях?
Ещё одно попадание. Одно из тех, что временами заставляли взрослую Миру задумываться о том, не был ли связан папа с «Синхро» или похожими организациями, если те существуют.
Один неудачно попавшийся под ноги камень, и отец с дочерью потеряли равновесие, но устояли. По плитам канала запрыгало что-то серебристое, сверкавшее на солнце так, будто само и было его кусочком.
— Твою ж... — мужчина осёкся и машинально похлопал по карманам. — Стой тут.
Интересно, сложилось ли бы всё иначе, если бы она ослушалась и пошла за ним? Если бы не побоялась разочаровать его ещё раз? Если бы вообще не боялась разочаровывать...
Отец бодро сбежал вниз, почти к самому провалу, и подхватил зажигалку, но вдруг странно замер. Его голова, будто сама по себе, повернулась влево, в сторону пустоты, а глаза неподвижно уставились внутрь.
— Па-а-а-п?
Его губы зашевелились. Мира напрягала слух, но никак не могла разобрать слова. Ей очень хотелось спуститься, но страх получить ещё один нагоняй в придачу к грядущему пригвоздил её к месту.
Всё длилось не более пятнадцати секунд, но в тот момент девочке впервые в жизни показалось, что время сломалось. Как она поняла позже, ей не показалось.
Отец выбрался как ни в чём не бывало, спрятал зажигалку в карман и кивнул в сторону берега.
— Вперёд и с песней.
Обратная дорога показалась Мире в три раза короче. Вопреки ожиданиям, на неё не ругались. Они молча вернулись к машине, открыли двери, чтобы выпустить нагретый воздух, и остановились передохнуть. Отец смотрел перед собой, глубоко задумавшись, и растирал левую руку.
— Ты что-то там видел? — осторожно спросила Мира.
— А? Нет. Нет...
— Всё хорошо? Что с рукой?
— Онемела немного. Не волнуйся, звёздочка.
Он отвечал тяжело, обрывисто, как будто разговоры вырывали его из другого слоя реальности. Избегал смотреть на неё, сильно щурился и сжимал челюсть, словно от боли. Мира умолкла, стараясь не заставлять отца совершать лишние телодвижения. Побродив немного вокруг машины, она забралась на сиденье и прикрыла глаза. Слева послышалось движение — отец сел за руль и повернул ключ. Мир за окнами сдвинулся, и вскоре с обеих сторон замелькали километры кукурузных полей.
Мира любовалась небом, не зная, что это была их последняя вылазка.
— Я всё это уже сто раз рассказала. Что было внутри, не знаю. Толком ничего не видела. Лишь слышала какие-то звуки, шла на них. Возможно, они были связаны с аномалией, но утверждать спустя столько лет не могу. С тем же успехом за холмом кто-то мог слушать радио.
Вадим смотрел с сочувствием, но ей было всё равно. Один из самых болезненных её шрамов оказался никаким не шрамом — он болел как свежая рана, совсем как половину жизни назад. Время ни черта не лечило. Максимум обезболивало.
«Лучше бы ты просто ушёл из семьи. Куда угодно, зачем угодно. Если надо — забыл бы про меня, завёл бы новых детей, им бы свои истории рассказывал. Но бросить вот так...»
Мира отвернулась, чтобы волосы скрыли подступающие слёзы.
— Извини. Я не была готова к этому разговору.
— Я полный урод. Прости меня, пожалуйста. Я не подумал... Мне казалось, что раз прошло столько времени...
— Можно я пойду? В другой раз поговорим, если захочешь. Сегодня я уже много рассказала. Надеюсь, было полезно.
— Конечно, — Вадим опустил голову, смотря пустым взглядом куда-то мимо стола.
Мира закуталась в пальто и выскочила из кафе, мысленно благодаря Вадима за то, что не вызвался её провожать. Мысли об отце она привыкла проживать одна. Ни маму, ни Игната, ни Лизу она не подпускала даже к краю пропасти, где оказывалась сама, когда вспоминала тот проклятый день. А уж едва знакомому коллеге там и подавно делать нечего.
Проходя через мост, Мира остановилась и засмотрелась на глянцево-чёрную поверхность воды. Иногда она думала о том, что можно закончить всю боль одним шагом в бездну, одним движением рук. Как-то раз она даже поделилась этим с Лизой. Та разволновалась не на шутку, предложила поискать психотерапевта. Мира тогда пошутила, что количество мыслей о смерти у неё в пределах нормы, на что Ли яростно возмутилась, что норма это ноль, а потом крепко её обняла.
Руки наблюдательницы непроизвольно скользнули по плечам. Её уже очень давно никто так не обнимал.
Может, и правда хватит...
Антидот подействовал точно вовремя, как и всегда. Поверх пейзажа ночной Москвы пересвеченным кадром легла комната, залитая солнечными лучами, и неподвижное тело в кресле. Мира вцепилась в каменное ограждение и принялась глубоко дышать на четыре счёта, чтобы унять накатившую панику.
Вдох... Пауза... Выдох... Пауза...
Раз... Два... Три... Четыре...
Картинка начала блёкнуть и растворяться, оставляя лишь напоминание: нет пока у наблюдательницы столько духа, чтобы причинить кому-то боль, равноценную той, что когда-то причинил ей отец.
«Стеклянные мосты молча горят»
«Лес ветвится в остатках памяти»
Этой чепухи недостаточно.