V
Работа — всё, что у неё осталось. Но когда занимаешься тем, что любишь, это не так уж и мало. По крайней мере, дни летят гораздо быстрее.
Серость окутала город ватной стеной, поглощавшей не только звуки города, но и внутренние крики Миры. Иногда они переходили во внешние, причём в самых неподходящих местах: в метро или на кассе супермаркета. Тогда она сильнее сжимала челюсть и сосредотачивалась на одежде пассажиров или стойке с жвачками и шоколадными батончиками.
Мира шла слегка неровно, куталась в пальто, дышала на пальцы. Впереди безобидная аномалия зелёного уровня, но она нервничала. Ошибиться было никак нельзя. Если о её промахе каким-то образом снова узнает Вадим и придёт выяснять, что случилось, то вне сомнения она провалится под землю.
Шальная мысль вплывала в голову медленно, осторожно, скользила как лист по водной глади.
Рядом с Вадимом было безопасно. Даже безопасней, чем в ванной, запертой на щеколду.
Он спас Миру.
Позаботился.
За-бо-та.
Она резко затормозила, и на полу пальто полетели капли из лужи. Мысли внезапные и стыдные, но при этом любопытные. Думать их было как украдкой смотреть на мёртвое животное.
Даже несмотря на прямое нарушение инструкции, Вадим не пришёл в бешенство и не капал ядом. Ни на одну из проведённых в его компании минут Мира не почувствовала себя униженной, хотя откровенно накосячила. Он... попытался понять? Посочувствовать? Даже совсем не зная её...
А что если — ну так, чисто теоретически — она ещё раз нарушит инструкции?
Миру тут же бросило в дрожь, и она часто-часто заморгала, как будто пыталась вытряхнуть из глаз образы последствий возможного «если». Она не бродячая собака, чтобы вестись на поглаживание каждого встречного, в конце концов.
Убедив себя в этом, наблюдательница поспешила на поиски аномалии.
Белая дверь, чем-то отдалённо напоминавшая больничную, стояла прямо на асфальте, и отсутствие каких-либо стен в радиусе нисколько её не смущало. Мира обошла объект по кругу, подмечая, что с какой стороны ни смотри, дверь всегда будет повёрнута к зрителю, как 2D картинка. Больше всего наблюдательнице хотелось повернуть ручку и посмотреть, что прячется за белой поверхностью.
До этого момента дверь попадалась Мире всего однажды, и то не была аномалией сама по себе, а лишь входом в неё — в подвал, за порогом которого пространство приобретало запредельный уровень плотности и едва пропускало в себя объекты извне. Наблюдательница успела даже немного поразвлекаться, бросая в дверной проём камни и палки и любуясь, как они зависали в воздухе и неспешно плыли по заданной траектории.
«Но всё же, чисто интереса ради... — подумала Мира. — Что может быть за дверью, торчащей прямо посреди улицы?»
Морось начала сменяться дождём. Капли падали на дверь и угол их падения преломлялся — теперь они летели куда-то в сторону, повинуясь капризам изломанной гравитации. Мира поняла, что дверь осязаема, а значит...
Нет. Не трогать. Только не хватало встрять ещё на одно отстранение. Нового удара её самооценка просто не переживёт. Исчезать так хотя бы не чувствуя себя ничтожеством.
Привычным жестом она бросила взгляд на часы, запоминая время, затем огляделась и, убедившись, что никто не помешает, подошла поближе к двери. Рука в кармане непроизвольно дёрнулась — соблазн заглянуть на изнанку аномалии возрос.
Если только одним глазком... Вдруг это окажется важным для работы?
«Ожидаешь увидеть там жизнь, в которую сможешь безболезненно сбежать, да?»
Мира отшатнулась и снова заозиралась по сторонам, но источник голоса — даже не голоса, а скорее импульса — совершенно точно находился в её голове.
Пора было с этим заканчивать.
Глубокий вдох, с которого всё начинается. Влажный воздух до отказа наполнил её лёгкие. Мира мысленно потянулась к аномалии и уловила её пульсацию: слабую, рваную, едва различимую, норовящую ускользнуть, как плохой сигнал.
Пережитое явно сказывалось на работе не лучшим образом. Внимание спотыкалось об внезапные мысли, похожие на назойливые всплывающие окна, которые выскакивали на экран быстрее, чем их успевали закрывать.
Мира сердито цокнула языком и подошла ближе, шагая осторожно, чтобы ненароком не вляпаться в зону действия аномалии. Наблюдательница остановилась на приемлемом расстоянии и прислушалась ещё раз. В голову некстати полезли дурные мысли, нос защипало. А это точно жёлтый уровень?
Ну уж нет.
Она не собиралась уступать.
Мира сфокусировала всю себя в плотный луч внимания и направила его в аномалию. За рёбрами кольнуло, по ногам прошла дрожь.
Нет. Никаких слабостей. Точно не сейчас.
Мышцы ног на мгновение свело судорогой, но Мира лишь поморщилась и продолжила делать то, для чего сюда приехала. В конце концов, только на заданиях она и чувствовала себя нужной.
Дверь открылась неожиданно, заставив Миру резко податься назад.
Она не должна открываться. Аномалии статичны. В них же время ломается.
Однако факт оставался фактом: дверь отворилась нараспашку, а за ней клубилась промозглая серость, примерно такая же, как и вокруг, но угрожающе-потусторонняя. Явно сделанная не из теста этого мира.
Но неожиданнее всего было то, что у порога серость сгущалась и уплотнялась, подрагивала и шла пятнами, как на испорченной плёнке. А потом...
«Стеклянные мосты молча горят»
Такого Мира ещё не видела — все аномалии, с которыми ей доводилось работать, не издавали звуков.
Что это могло значить? Здесь заперт человек? Кто-то попал в разлом реальности? Но как же долго он там пробыл? Или это не человек вовсе?..
— Кто здесь?
На этот раз серость молчала. Мира сделала пару шагов вперёд, вглядываясь в дверной проём, зияющий посреди улицы.
— Есть кто?
«Лес ветвится в остатках памяти»
Мира поспешила достать телефон, чтобы включить диктофон и успеть захватить хоть что-то, но вовремя спохватилась — если аномалии выжигают камеры, то и при записи звука стоит ждать сюрприза.
— И что это значит?
Ответа не последовало.
Если в «Синхро» не рассказали о таком явлении, то скорее всего, либо о нём не знают, либо оно сверхсекретно. Рассудив так, Мира разблокировала телефон и набрала номер, забитый в «Избранное».
— Марина? Ты говорила звонить, если увижу что-то из ряда вон. Я увидела.
— Что там? — отозвалась наставница. Судя по звукам на фоне, она была за рулём.
— Аномалия... Она... В общем, она разговаривает.
В трубке прошелестел вздох.
— Так. Стой на месте, не пытайся её закрыть, отгоняй прохожих. Я пингану пару человек, и мы скоро приедем.
— Жду.
Несмотря на все попытки Миры «разговорить» аномалию, та больше не подавала голоса. К моменту, когда у обочины припарковалась служебная серая «Хонда», наблюдательница успела заскучать, но при виде Марины и двух сопровождавших её мужчин выпрямилась.
— Привет, показывай.
— Да вон она, не прячется, — Мира кивнула в сторону двери.
Троица подошла поближе.
— Это Дмитрий и Михаил, исследовательский отдел, — представила своих спутников Марина. — Это Мира, наблюдатель.
Обменявшись короткими кивками, они приблизились к аномалии. Тот, кого представили Дмитрием, достал из кармана куртки небольшой плоский прибор, похожий на трубку от старого телефонного аппарата, и направил его в сторону открытой двери. На приборе перемигивались лампочки.
— Во сколько тебе пришло уведомление об аномалии и во сколько примерно ты услышала речь? — спросил он, не оборачиваясь.
Мире не понравился ни его тон, ни колючий взгляд, однако она не подала виду.
— 14:58 — прилетело уведомление. 15:16 — я была на месте. Закрывать начала не сразу, присматривалась... Примерно в 15:20 услышала голос.
— Что он сказал?
— Что-то про мосты и про леса... «Стеклянные мосты молча горят»... «Лес ветвится...» и что-то про память.
Дмитрий скептически поджал губы, Михаил и Марина переглянулись.
— Мне это ни о чём не говорит, если что, — уточнила Мира. — Вряд ли это было персональное послание.
Дмитрий никак не отреагировал, лишь продолжил свои неизвестные измерения. Мире осталось наблюдать лишь его заострённый профиль и потёртый рукав кожаной куртки. Михаил достал планшет и что-то записывал. Затем он достал небольшой радиоприёмник, навёл на аномалию и принялся крутить колёсико. Ответом был шум помех: сначала обычный, но при приближении к двери странным образом менявшийся и больше походивший на треск электричества.
— Что скажете? — поинтересовалась Марина.
— Параметры стандартные. Никого не зацепило. Только одно смущает, — Михаил убрал приёмник, снова взял в руки планшет и развернул его так, чтобы наблюдательницы могли видеть экран. — В аномалиях темпоральные показатели, как правило, замедляются чуть ли не до полной остановки. А здесь... Время будто ускорилось. Чушь полная.
Мира из вежливости посмотрела на скачущие графики, но ничего не поняла.
— А голос откуда?
— Это и выясняем, — огрызнулся Дмитрий, не поворачиваясь в их сторону.
Михаил виновато пожал плечами.
— Можете идти, закрывать тут пока всё равно ничего не надо. Понятия не имею, сколько ещё займёт анализ.
— Поняла, мы и не торопим, — ответила Марина и махнула брелком в сторону машины. Та издала грустный писк. — Мира, подвезти?
— Нет, спасибо. Прогуляюсь.
— Как хочешь. До встречи.
— Ага.
Наблюдательница в последний раз покосилась на спины исследователей, поплотнее завернулась в пальто и зашагала прочь. По её барабанным перепонкам всё ещё бил голос, повторявший одни и те же фразы, словно зашифрованный радиосигнал на затерянной волне.
Что это было? Что значит «время ускорилось»?
Голос аномалии продолжал крутиться в воздухе и отскакивать от стен, к которым Мира уже почти привыкла.
«Стеклянные мосты молча горят»
«Лес ветвится в остатках памяти»
Что это вообще значило? А может, ничего? Не во всём ведь должен быть скрытый смысл... Иногда совпадение — это просто совпадение?
Поток мыслей прервал стук тяжёлых капель в окно. Мира села на подоконник и внезапно ощутила себя погружённой в собственную аномалию — только не такую, как сегодняшняя, а совершенно обычную, внутри которой время замедляется, как пульс в глубоком сне.
С её временем происходило нечто похожее. В прошлой жизни нескольких часов дома едва хватало — все они были заполнены Игнатом до отказа — даже когда он просто сидел за компьютером, чем-то поглощённый. Мира всё равно должна была находиться на виду, как лучший экспонат частной коллекции, красивая и довольная. Под защитным колпаком. Так безопасно. Мир злой, он хочет раздавить её, размазать по асфальту и отравить вниманием окружающих. «Ты их не интересуешь, солнышко, — говорил Игнат. — Их интересует только то, что на тебя можно вывалить все свои проблемки, добрая душа».
Сейчас же она наблюдала, как минуты капали с потолка вязкой бесцветной жидкостью, будто в противоположность усилившемуся дождю за окном. Чтобы отвлечься, Мира переместилась на диван и включила недосмотренный сериал. Однако внимание упорно соскальзывало, и история на экране продолжалась в фоновом режиме, не прорастая в её голове. Тогда Мира взялась за готовку, но сил хватило только на то, чтобы надорвать новую пачку макарон, а затем отложить в сторону. Тело словно увязло в ткани пространства и времени, забывало, как двигаться, а главное, зачем.
Память снова подкинула день, когда Игнат топил её под краном. Произошедшее казалось сном, как и всё то, что было до точки «сейчас». Жутко нелогичным, невозможным сном, который просто не мог вот так взять и сбыться.
«Почему?»
Она так часто задавала себе этот вопрос, что он утратил всякую смысловую окраску. Игнат так и не потрудился извиниться — после отъезда Миры они перебросились десятком невыносимо нейтральных сообщений, но не более. Тон переписки был странным: сквозь строки сквозило ощущение того, что она просто на время уехала, а когда вернётся, их отношения пойдут своим чередом.
Может, если бы она в тот момент не вспомнила то, что Игнат так тщательно пытался стереть из их общей истории, всё было бы по-другому? По комнате эхом поплыло брошенное в отчаянии звонкое «По себе судишь?».
Конечно же, Игнат взбесился. Он ненавидит, когда кто-то припоминает ему его слабости и ложь.
Почти год назад его слабостью стала Лиза.
Мира не знала, что хотела найти в телефоне Игната, но никак не могла перестать замечать, что с ним и её лучшей подругой происходило что-то не то. Слишком изменились их интонации, чересчур похожими стали манеры. В какой-то момент Игнат начал регулярно закатывать глаза, когда речь заходила о Лизе, а та небывало сердилась, когда речь заходила о нём. Наверное, лучше было бы не чувствовать и не замечать. Не пришлось бы в конечном итоге давиться виной и отвращением к себе в момент «взлома», тихо выть от не поддающейся осмыслению невозможности происходящего (Мира даже мысли не допускала, что эти имена могут чередоваться в романтической переписке, однако экран беспощадно доказывал обратное), начинать разговор, из которого снова нет шансов выйти правой...
Она ожидала обвинений, раскаяния, чего угодно, но только не пространной лекции Игната на тему того, что надо тщательнее выбирать друзей, и как здорово, что у неё есть такой заботливый человек, который готов провести «эксперимент» и вскрыть подлую сущность каждого, с кем была связана Мира.
«Она начала первая. Я лишь подыграл, чтобы посмотреть, что будет дальше».
«Все эти признания ей в любви — лишь фальшивка, ты же понимаешь, милая? Я хотел показать тебе всё это потом, чтобы ты впредь лучше выбирала друзей. Но ты всё испортила».
«Мне нужна только ты, больше никто. А тебе? Почему тебе постоянно нужен кто-то ещё, неужели меня недостаточно?»
«Она взрослая девочка, знала, на что шла».
Мира так и не узнала, что он наговорил Лизе, на самом ли деле она начала первой. Да и не была уверена, что готова узнать. Всё, что она тогда хотела — хотя бы на минуту вернуть себе устойчивость в рассыпавшейся реальности. Игнат заботливо её предоставил в попытках поплотнее заштриховать вскрывшийся обман, а Лиза предпочла не объясняться, заблокировав Миру во всех соцсетях, а вскоре и вовсе уехав из города.
Интересно, сложилось ли бы всё по-другому, если бы им удалось поговорить?
Если бы Лиза оставила возможность для связи? Если бы Мира смогла отпустить мнимую устойчивость и спросила: «Действительно всё было так, Ли?»
Но она тогда испугалась, поддалась реакции «замри» и слишком много времени потратила на попытки понять, как продолжать существовать в мире, где больше нет той связи, что была у неё с Игнатом и Лизой. Отныне она казалась грубо оборванным шлангом, через который когда-то поступал кислород.
Если бы у неё были друзья, они бы наверняка спросили «Как ты осталась с ним после этого?», поэтому Мира даже отчасти радовалась, что у неё никого не было, кроме мамы и отчима в родном городе, да нескольких могильных памятников там же. Ответ на вопрос душил её приступами ненависти к самой себе.
«Я не хочу быть одна. Мне так страшно».
Игнат тогда знал, что Мира останется. Судя по тому же спокойному и не соответствующему ситуации тону, знал и сейчас, что она набегается и вернётся.
Поток мыслей резко оборвался и скрутился в бессловесный клубок отчаяния.
«Я одна».
Клубок разрастался, его давление становилось невыносимым. Он заполнил собой всё настоящее и будущее, оставив небольшой просвет в прошлое, казавшееся теперь образцом счастья.
Оно было кошмарным, но в нём Мира была нужна хотя бы для чего-то.
Он ведь просил её остаться. У него был такой взгляд, будто важнее неё ничего в мире нет...
Напряжение выросло до предела, вытеснив собой остатки самоконтроля. Её руки словно обрели собственную волю, сжались в кулаки и с размаху влетели в стену. И снова. И ещё раз. Костяшки краснели и саднили, каждый новый удар сдирал с них и без того тонкую кожу.
«Я заслужила».
Окончательно потерявшись, Мира прижалась к стене лбом и заплакала навзрыд.
«Зачем я ушла, зачем...»
Она так хотела быть нужной, что переступила через себя, когда Игнат и Лиза дружно вытерли об неё ноги. Может, переступит и в этот? В конце концов, их драка могла быть лишь единичным эпизодом.
Стоило Мире подумать об этом, как все мысли разом схлопнулись, уступив место смазанному воспоминанию из детства. Оно танцевало солнечным зайчиком, ускользало и снова вспыхивало расплывчатыми образами: прохладный воздух под порванным рукавом куртки, саднившие пальцы, которые она не успела толком сжать в кулаки перед тем, как нанести первый в жизни неумелый удар, далёкие крики, высокая фигура, запах табака и строгий, но родной голос. Лишь слова неизменно яркой ниточкой тянулись сквозь годы.
«Молодец, что дала сдачи. Никогда и никому не позволяй себя трогать. Если хоть одна мразь поднимет на тебя руку, не терпи. Бить в ответ лучше не надо, драки непредсказуемы... Но на всякий случай я тебя немножко научу».
— Папа, смотри. Обещала же не терпеть.