IV
Вокзал шумел, словно радиоприёмник, не настроенный ни на одну волну. Мира расположилась на жёстких сиденьях, устроив себе гнездо из пальто и рюкзака. Оно едва грело. На пустующее соседнее место шумно рухнул огромный мужчина в камуфляже и через пару минут начал громогласно храпеть. Наблюдательница сгребла гнездо в охапку и побрела в негостеприимную глубину зала ожидания, тоскливо оборачиваясь на нагретую поверхность.
Главное — продержаться до утра. А там уже и встреча с риелтором.
Мира села подальше от толп и снова зарылась в пальто, пытаясь выжать из него остатки тепла и запах дома, которого у неё больше не было. Она закрыла глаза и вспомнила голос Игната, просивший её остаться несколько часов назад. Его руки, что сначала оставили на её лице красочный синяк, а потом окутали живительным теплом.
«Не уходи».
«Ты сам сказал».
«На что жить собралась?»
«Разберусь».
«У дружков своих занимать будешь? Сама понимаешь, возвращать придётся с процентами».
Мир снова начал пропадать. Осталась только ярость. Она была похожа на алый туман, бесконтрольно въедавшийся в глаза и отравлявший разум. Это перебор таких масштабов, что проглотить его попросту невозможно. Обвинение застряло где-то в горле, и Мира дала волю накопленному гневу.
Если это очередная попытка загнать её под подошву, то Игнату стоило стараться лучше. Всякому искажению реальности есть предел.
Когда наблюдательница пришла в себя, Игнат держался за щёку и спокойно смотрел на неё сверху вниз. Ладонь Миры приятно пылала. Она поняла, что произошло, и тут же отскочила, но Игнат не собирался давать сдачи.
«Если я несколько лет зависела от тебя, то это не значит, что я буду зависеть от кого-то ещё».
«Посмотрим».
Она ненавидела, когда Игнат пытался читать будущее с такой уверенностью, будто писал его сам.
Несколько минут они провели в тишине, пока Игнат не нарушил её.
«Хватит дурить. Хочешь, чтобы тебя в очередной раз пожалели?»
— Да, — призналась себе Мира, даже не замечая, что произносит это вслух.
«Бедная ты несчастная», — издевательски оскалилась бывшая любовь в её голове.
— Заткнись!
«Ты ж без меня сдохнешь. На что поспорим?»
Вместо ответа Мира наспех собрала немногочисленные вещи и ушла в ночь. Ноги носили её по городу, пока не вывели к вокзалу.
И вот она здесь.
Мира достала телефон и посмотрела, который час. Затем на автомате проверила звонки и сообщения. Ничего нового. Никто не звал её назад. Она убрала телефон в карман и поняла, что забыла время.
Если бы он написал сейчас, вернулась бы?
Всегда возвращалась. Все побеги от Игната были лишь минутной слабостью, растворявшейся в жажде тепла.
Она снова посмотрела на время и на этот раз надёжно зафиксировала его в памяти. Никто не придёт. Надо с этим смириться. И она не должна никуда идти, кроме как вперёд. Над головами плыл голос из динамиков, объявлявший поезда — странная дребезжащая колыбельная.
Мир мелко дрожал и звенел, его лицевая часть грозила вот-вот снова облезть, оставив под собой нечто, не поддававшееся человеческому пониманию. Неправильно, неправильно, всё происходящее неправильно, она не должна уходить, Мира должна быть рядом и делать то, что говорят, она же для этого создана, а если уйти, в жизни просто не будет смысла!
Она вжалась в сиденье, будто оно было прикручено к американским горкам. Это пройдёт. Это должно скоро пройти, надо просто подождать.
Можно ли исчезнуть, если сесть в поезд, не зная, куда он отправляется? Если да, то Мира готова.
До рассвета оставалось пять часов.
Квартира была такой, как надо: светло, мало мебели, а окна выходили во двор, утопавший в тишине. Через месяц соседние дома скроет листва. Мира почти не слушала риелтора, рассеянно кивала хозяйке и бродила по комнате, мысленно ощупывая пространство. Оно казалось безопасным. Это ощущение усилилось, когда за риелтором и хозяйкой закрылась дверь.
Первым делом Мира устремилась в ванную и смысла слой тонального крема, который маскировал синяк, цветущий на её скуле всеми оттенками фиолетового. Дышать стало легче.
Остаток дня она драила и без того чистый пол, смахивала пыль с немногочисленных поверхностей и прикидывала, что хотела бы купить в новый дом. Но почему-то на ум ничего не шло. Когда Мира пыталась сформулировать хоть какое-нибудь бытовое желание, её мозг превращался в хаотичное облако карандашных росчерков. Пустоте внутри было абсолютно плевать, какой стеллаж поставить у стены. Наблюдательница чувствовала себя кораблём, заблудившимся в чужом море без карт и компаса. Непонятно, какой ветер считать попутным. Это и есть свобода?
Мысли прервал писк уведомления. Непривычно, когда телефон выведен из беззвучного режима. Мира мысленно порадовалась, что недавно успела купить новый — в ближайшем времени вряд ли получится позволить себе что-то, выходящее за рамки зарплаты. Все накопления ушли на переезд. Удачно, что они вообще были, так как Игнат настаивал на том, что все деньги должны быть переведены на общий счёт, в общее пользование. С переходом в «Синхро» зарплата Миры значительно выросла — учитывая, что наблюдательница назвалась курьером, это могло бы вызвать подозрения. Поэтому она продолжила ежемесячно отчислять в «семейный» бюджет ровно столько, сколько раньше.
Мира зашла в соцсеть, разрываясь между надеждой и страхом. Она пока не знала, кто написал, потому что о новых сообщениях последние пару лет уведомляла лишь короткая обрывистая вибрация. Никаких имён и уж тем более превью сообщений — никогда нельзя было знать, что разожжёт любопытство Игната настолько, что он в очередной раз полезет интересоваться.
«Да я просто в гугле хотел кое-что быстро глянуть, а мой телефон в другой комнате! Жалко, что ли? Не нужны мне твои секретики, прячь сколько влезет!»
Мира подавила приступ тошноты и зашла в диалоги. Просто мем от знакомого в общем чате. Игнат бы, скорее всего, приказал его забанить. Да, именно «приказал».
Не открывая диалог, она повалилась на диван. Пальцы автоматически ткнули в значок галереи. Мира листала разноцветные квадраты и как будто путешествовала во времени. Большинство фотографий — городские и лесные пейзажи, небо, странные, преимущественно заброшенные дома, заблудившиеся трамваи, отсветы фонарей. Кое-где попадалась и она сама, в основном на селфи. Взгляд янтарно-карих глаз везде чересчур усталый. Есть хотя бы одно фото, где она улыбается?
В детстве Миру всегда заставляли улыбаться на фото, даже когда ей совсем не хотелось. Неужели моменты без улыбок не стоили того, чтобы их сохранить? Так, потраченный впустую «Кодак». Сделай уже нормальное лицо, горе луковое, и встань нормально, ну что ты как эта, восемь кадров всего осталось...
Одно всё-таки нашлось. Мира приблизила изображение и невольно залюбовалась медно-рыжим отблеском в тогда ещё длинных, до талии, не отрезанных по прихоти Игната, волосах. Девушка на фото (у Миры не получалось соотнести её с собой) застыла в движении, лихо зацепившись за перила моста, и воодушевлённо улыбалась во весь рот. Большие глаза смотрели куда-то поверх камеры. Интересно, на что?
Кадр без сомнения случайный. Её улыбки на камеру выходили чересчур искусственными и даже пугающими, так уж с детства сложилось.
Мира пролистала дальше и тут же погасила телефон не в силах смотреть на следующую фотографию, с которой улыбались уже две девушки. Это было слишком.
В какой момент всё пошло не так?
Неужели с тех пор она так и не была больше счастлива?
Внутри снова заныло, потянул сквозняк.
Пустота.
Мира попыталась поймать её в объектив и как следует изучить, но та ускользала и маскировалась под повседневное состояние. Наблюдательница снова почти поверила, что никогда ничего не хотела.
Но как возможно никогда ничего не хотеть?
Обозначить желание — это как показать себя, заявить о себе миру, разве нет? Воткнуть яркий флажок в определённую точку реальности и прокладывать к нему колею.
На что она похожа?
На хвост кометы.
На след самолёта.
На стайку пузырьков в воде.
Мира свернулась в клубок и направила взгляд в окно, на кусок неба. Может, примерно так и исчезают?
Ей казалось, будто её кварцевали изнутри. Нежно и безболезненно выжигали любые намёки на волю, импульсы, надежды, внутреннее зрение, способное замечать и толковать знаки. Мира верила в знаки. По ним она и добралась в «сейчас». Но неужели она хотела попасть именно сюда? Может быть, знаки её подвели? Или она как-то не так их поняла?
Почему же она чувствует себя так, будто проснулась посреди пустой парковки, без денег и документов?
Или как робот, у которого больше нет владельца? Некому давать команды. А что полагается делать без команд?
Как давно она робот? Только сейчас или с тех пор, как несколько лет назад в метро пересеклась взглядами с голубоглазым незнакомцем в деловом костюме, который практически сразу решил, что она будет его? А может, всегда была?
Комета покидает зону видимости.
След самолёта рассеивается в небе.
Пузырьки замирают, сковываемые льдом.
Температура падает до нуля и брошенным камнем летит всё ниже.
Это как заснуть на холоде. Совсем не больно. Больно будет потом.