III
Хохыль — род некрупных грызунов семейства огнеупорных. Живут в пустынях Муспеля и горах Нифеля, используют норы в качестве убежищ.
«Девять оттенков пепла» под авторством Бранд Хелла, Глоссарий.
Ладони потихоньку погружались в тину, мелкие камешки впивались в колени. Завтра на них будут такие синяки, которым позавидуют заслуженные работницы Утгарда, а чтобы отмыться, понадобится с десяток мыльных бутонов, но я не собирался сдаваться. Не в этот раз.
Я — крадущийся медведь, я — затаившийся бобр. Я замер. Я в засаде. Я не дышу. И тут...
— Вот ты где! — громыхнуло в правое ухо. — А мы так и подумали, что ты к реке пошел, — начал Бюл.
— И угадали, — закончил Бил. — Тебя матушка обыскалась! Рубаху пора мерить, а тебя будто цверг побрал.
— На самом деле ей интересно, смог ли ты... — зашептал мне на ухо Бюл.
— Тише! — прошипел я, пригибая головы братьев к земле так, что они лбами задели вонючую тину. — Удивляюсь, как вас не услышали. — Я кивнул в сторону реки, где плескались йотунки, и замер пустынным хохылем.
Бюлейст и Хелблинди — мои братья, свои близнецы, отцовские первенцы, мамина радость, сыновья, которые никогда не огорчали родителей — для меня просто «Бил» и «Бюл». Имели один мозг на две черепушки. Умели продолжать фразы друг друга — так себе способность, но она умиляла мою мать, умиляла соседку, живущую через дорогу, умиляла пекаря. Он за это угощал их сдобными булочками, когда мы были мелкими. Иногда перепадало и мне. А когда тебе семь, каждый, кто угощает вкусным, для тебя супергерой.
Говорили братья о себе всегда «мы». Так себе привычка, когда при знакомстве собеседник не знает, что твоя точная копия справляет нужду в ближайших кустах, и думает, будто в тебе живет подселенец или ты попросту поссорился с мозгом. А если увидеть как они кивают за завтраком отцу, так и вовсе перестаешь сомневаться — и в наличии у них своего «я», и в присутствии у них мозгов. Ведь только безмозглый будет кричать во всю глотку в кустах, из которых подглядывает за десятком обнаженных йотунок, вошедших в полную силу и способных размазать тебя одним взмахом лапы.
Итак, утро, я на берегу реки, прячусь в кустах. А неподалеку плещутся девушки из моей деревни. Как бы это назвать? В маминых книжках это окрестили бы... вуаля... вулеро... фигаро... Да и сурт с ним, с названием.
Настал День Соль, и вечером я должен выбрать себе пару. Ну и как ее выберешь, когда живешь на краю Железного леса, прозванного Ведьминым? Здесь каждая девушка, надумавшая обзавестись в День Соль второй половинкой, идет на реку, а потом — в рощу родовую, просить о помощи. И хоть косая, хоть с родимым пятном на всю щеку или вовсе безносая (да, были и такие), а возвращается из рощи красавицей. И лишь поутру простак увидит ее без чар. Да только вот обратного хода нет. Проведенную ночь не отменишь, даже если проводил ты ее с «броней от детей». Познал деву первый — познавай до конца ее дней. Таковы правила.
Я не был дураком, чтобы соглашаться на деву не глядя, и именно поэтому залег в кустах, а не по причине, которую выдумали себе братья. Луч Соль скользнул по звенящим серьгам Борги, слепящим зайчиком ударил мне в левый глаз; я, вспомнив, зачем битый час стою на четвереньках, протер его и присмотрелся внимательнее. Чтоб уж точно ничего не пропустить.
Я знал, что вечером уйду с Боргой — дочерью вожака нашей стаи. Знал, но все равно пришел сюда. Я по-прежнему надеялся, что под расшитым алыми нитками платьем (оно стоило, как весь наш дом) у Борги окажутся козлиные копыта, ноги, покрытые густой шерстью, или хотя бы беличий хвост. Любой изъян в ее облике — и у меня иммунитет на сегодняшний вечер. Но, увы. Меха у Борги не было. Хвоста тоже.
Она погрузилась в реку с головой и через миг вынырнула обратно — будто большая птица взмахнула крыльями. Вода стекала по изгибам тела Борги, мой взгляд проделывал тот же путь. Волосы цвета соболиного меха влажными змеями старались облепить грудь, да только поздно — мокрая рубаха больше ничего не скрывала. Кожа Борги блестела под лучами Соль, будто впитывала их жар. Если у Борги и были изъяны, то я их не увидел: причин сказать ей «нет» больше не осталось.
Их спалил жар, разгоревшийся у меня внизу живота...
— Эй, братишка... — начал Бил.
— Как потуги? — продолжил Бюл, не отрывая взгляда от девушек.
Я не знал, как ответить, не признаваться же, что дела хуже некуда. Засмеют. Братьям не понять, каково это — быть бракованным йотуном. В детстве мать рассказывала сказку, про то, как один неказистый серый птенец, пройдя через испытания, стал красивой белой птицей. За свои восемнадцать весен я понял, что со мной такого чуда не произойдет. Мне не взлететь, как бы ни верила в меня мать.
— Так что, братец, смог? — не унимался Бил.
— Смог, — ответил я, глядя ему в глаза.
— И как? Нам-то хоть скажешь? — обрадовался Бюл.
— Не-а, — ушел я от ответа. — Узнаете со всеми. И тише тут, застукают — мокрого места не оставят.
— Иди уже, мать зовет. — Отмахнулся от меня Бил и повернулся обратно к реке.
Надо заметить, у подружек Борги изъянов не было тоже.