Тайм до любви

10:15 — Конференц-зал, спортивная резиденция
Тишина стояла такая, что можно было услышать, как кто-то мысленно пересчитывает все свои вчерашние касания мяча и один неудачный пас. Сонные глаза, натянутые свитшоты, кто-то еще держится на кофе и воле к жизни. Но атмосфера — как перед премьерой в опере: гусеницы уже знают, что скоро станут бабочками.
В первом ряду — тренеры, боссы, важные лица в дорогих пиджаках. Лицо Ханси Флика по-прежнему напоминало камень — скорее, скалу в Альпах. Но глаза... они искрились, будто у него в кармане была шутка, которую он никому не собирался рассказывать.
И тут, словно дирижёр, выходит он — президент клуба. Уверенный, статный, с голосом, в котором одновременно звучали гроза и гимн Каталонии.
— Доброе утро, команда, — начал он.
Задержал паузу. Театральную. В духе: «Вы, возможно, не осознали, но сейчас начнётся эпоха».
— Нет. Не просто команда. Доброе утро, будущее Барселоны.
Тихий гул. Кто-то сдержанно поправляет носки, кто-то перестаёт жевать жвачку. Даже Ламин, король хладнокровия, замер, будто ему сейчас вручат Оскар за лучшую игру на фланге.
Президент начал расхаживать между рядами, как будто он собирался продать нам мечту, и мы все были готовы расплатиться.
— Вы не просто выиграли матч. Вы подарили миру идею. Манифест. Крик на весь футбольный небосклон: "Барса меняется. Барса — для всех".
Затем — самое интересное:
— Мы вводим гибридную академическую систему. Девушки и парни будут тренироваться вместе. С самых юных лет. Учиться, ошибаться, побеждать — в одной футболке.
Где-то сзади Гави одобрительно пнул воздух. Кто-то зааплодировал — первым, конечно, был Роберт. За ним Педри. Потом хлопали уже все — честно, с воодушевлением, словно эта идея наконец легла туда, где у "клуба" живёт "сердце".
Адель и Ия переглянулись. У Адели — привычный циничный прищур. У Ии — яркий, почти опасный огонь в глазах.
— Ну что, капитан? — шепчет Адель.
— Теперь и формально, — кивает Ия. — Теперь точно без пути назад.

13:00 — Балкон с видом на поле. Интервью
Два стула с логотипом FCB. Оператор с камерой на плече. Журналистка — нервно улыбается, словно хочет сказать: «Я когда-то тоже играла, но у вас реально что-то получилось».
— Последний вопрос, — говорит она. — Что бы вы сказали девочке, которая мечтает попасть в футбол?
Ия не думает. Даже не моргает.
— Чтобы она не ждала приглашения. Просто вошла. Если дверь закрыта — вбила мячом. Если стена — пробила. Главное — не спрашивать разрешения.
Адель пожимает плечами:
— А если ей скажут: «Здесь нет места для тебя», — пусть скажет: «Окей. Я сделаю место. Для себя и для других».
За кадром кто-то чихнул от восторга. Возможно, оператор.

17:00 — Открытая тренировка. Стадион "Жоан Гампер"
Тут было всё: камеры, микрофоны, аналитики, блогеры, дед в майке с автографом Роналдиньо. Словом — цирк с амбициями.
На поле — тренировочная игра. Ия и Адель действуют как рок-звёзды. Камеры их любят. Публика — пока в шоке, но это хороший шок. Даже Ламин не перебрасывается подколками — видимо, экономит эмоции. Или, чего доброго, впечатлён.
Финал — общее фото. Адель зажата между Педри и Рафиньей — один пахнет цитрусами, второй — победами. Ия сжимает плечо Ламина, который смотрит на неё, как на трейлер к фильму, в который его не позвали, но он всё равно фанат.
Потом — хлопок фотоаппарата. Снимок уже летит в сеть. Подпись от клуба:
«Новая эра. Одна команда. Один клуб. Visca el Barça!»

20:30 — Вечер. Пати. Праздник. Фиеста.
Тренажёрку превратили в клуб. В прямом смысле: Гави притащил колонку размером с холодильник.
— Я с ней и в душ хожу, — бодро объяснил он. — Без музыки я не чувствую победу.
Пахло пиццей, победой и мужским дезодорантом.
Ия нырнула к Эктору:
— Если ты скажешь, что не умеешь танцевать — я официально забираю назад все свои пассы.
Эктор покраснел. Этот, который в подкатах летает, как орёл — теперь выглядел как студент, случайно оказавшийся на балу дебютанток.
— Я умею. Но, может, немного стесняюсь?
— Тогда вот тебе кола мужества, — она протягивает мини-бутылку. — И пошли. Или я объявлю тебя трусом при всех.
Он пошёл.

Тем временем — Адель. Стоит у стены. Чуть поодаль подходит Педри, в руках что-то пенное, лицо... почти романтическое.
— Ну что, магистр полузащиты? — улыбается он. — Пора признать: ты была великолепна.
— Осторожно. Ещё одна такая фраза — и я тебя укушу, — говорит Адель, но не уходит.
— А если я скажу, что ты была как буря?
— Тогда... может, укушу позже.
Они стоят близко. Слишком близко.
Но тут... появляется Ламин. Как всегда — в нужный момент, чтобы всё запутать.
— Танец, Адель. За победу. За тактику. За то, что ты меня ещё не выгнала с фланга.
— С тобой? Проще, правда, сигануть в бассейн.
— Это тоже опция. Но сначала — танец. — И он уже тянет её на танцпол.
Педри отходит. Смотрит на них. И думает, наверное, о штормах, которые он всё-таки не укротил.

22:00 — Латинская ночь
Где-то доигрывает Bad Bunny. Кто-то уже разулся. Кто-то — наоборот, только собирается начинать. Эктора и Ию не оторвать.
— Прости за то, как я повёл себя, — говорит он. — Я был...
— Ураганом. Как бы сказал Педри, — улыбается Ия. — Но ничего. У нас теперь гибридный подход. Даже шторма пригодятся.
Он берёт её руку.
— Ты... Ты крутая. И красивая. Я просто... ну...
— Ты просто футболист. — Она сжимает его пальцы. — И, возможно, мой.

22:30 — Тишина. Голос Тер Стегена
— Друзья, — говорит он. — Я долго думал. Пора передавать перчатки. Стартовое место в следующем матче я отдаю... Марии.
Мария, кажется, забыла, как дышать.
— Что?.. — шепчет она.
— Ты готова. Я с тобой. Но теперь ты — номер один.
Аплодисменты. Слёзы. И голос Гави:
— ДААА! МАРИЯ НА ВОРОТАХ, А НЕ В ТИКТОКЕ!

01:00 — Ночь. Балкон. Ветер
Адель стоит одна. Пьёт сок. Думает о смысле жизни и о том, что Ламин — неплохо двигается, но лучше молчит.
К ней подходит Педри.
— Я думала, ты уйдёшь обиженным.
— Я капитан. Уходим последними, — шепчет он. — Я рад, что ты здесь.
— А если я буря?
— Ты — летняя. Та, которая оставляет след.
— А ты?
— Я? Просто тот, кто не уйдёт, если тебе вдруг понадобится укрытие.
И пока ветер гонит волосы по щекам, они молчат. Больше ничего не нужно.
08:03. Резиденция "Барсы". Утро после победы (и вечеринки).
Солнце лезло в окна, как надоедливый одноклассник на перемене — нагло, ярко и с полной уверенностью, что его ждали.
Кто-то уже бегал по территории, отчаянно пытаясь «сжечь вчерашние пиццы». Кто-то — похмельно сидел в душевой, глядя в плитку, как в вечность.
А кто-то (то есть Гави) всё ещё искал свои носки и спрашивал у всех подряд:
— А у кого микрофон? Я точно с ним засыпал.
В столовой царил почти дзен.
Запах тостов, кофе и спортивного пота — коктейль бодрящий, как холодный душ.
Все сидели тихо. Все — кроме Ламина Ямала, который в абсолютной тишине... чистил апельсин. Медленно. Сосредоточенно. Одной рукой. С выражением лица, как будто он не цитрусовый фрукт разделывает, а древний артефакт.
Адель, вошедшая за соком, на полпути замирает, как бык перед красной тряпкой. Моргает.
— Погоди... — протянула она. — Ты... это... делаешь?
— Апельсин, — спокойно отвечает Ламин, не поднимая взгляда, будто комментирует запуск космического спутника.
— Я вижу, что апельсин. Но ты сам его чистишь. Это тревожно. У тебя температура? Ты упал? Тебя подменили? Это шпион из «Реала»?
Ламин тихо выдохнул:
— Просто решил... ну... начать день правильно. Настроиться, понимаешь?
Адель, прищурившись, обходит его, как редкий экспонат в музее.
— Настроиться?.. Ты кого-то хочешь впечатлить? Признайся. Это как с новым дезодорантом, да? Использовал — значит, в кого-то влюбился.
Он вдруг приподнимает бровь и поворачивается в профиль:
— Может быть... — торжественно, как будто он не подстригается у барбера, а спасает человечество. — Может быть, в этой команде есть один человек, ради которого я хочу стать лучше.
Адель театрально выдохнула и схватилась за грудь:
— О, боже мой, ты наконец признался Фермину! Как трогательно! Я так за вас счастлива! Мы обязательно устроим свадьбу в стиле tiki-taka!
— Ты больная? — хмуро, но неуверенно спросил он, явно сбитый с толку.
— Нет, но ты ведёшь себя подозрительно. Вот и подумала — раз не Фермин, тогда кто эта бедная душа? Кто она, твоя футбольная муза? Та, ради которой ты режешь апельсин, будто это символ любви?
Ламин делает паузу, поднимает на неё глаза и, почти шепотом, как гадалка на Рамбле, говорит:
— Кто знает... Увидим... после разминки.
Он подмигивает и уходит с апельсином, словно джентльмен из 70-х в костюме Adidas.
Адель остаётся на месте. Молчит. Потом вдруг поворачивается к ни в чём не повинному кофейному автомату:
— Ну всё. Теперь мне точно нужен латте с ванилью и таблетка от паранойи. Этот мальчик явно что-то задумал.
09:15. Тренировочное поле. Разминка.
День начинался свежо, но бодро — как пощёчина от ассистента тренера. Газон пах рассветом и амбициями. Кто-то уже крутил круги по периметру, кто-то из мальчишек из группы U19 спорил, сколько отжиманий можно сделать на чистом упрямстве.
А посреди поля, как две несовместимые стихии, стояли Адель и Ламин.
Он жонглировал мячом. Она — растягивалась. И бросала на него взгляды. Те самые — с прищуром, как будто проверяла: «Съел ли он на завтрак остатки моего терпения».
— Ты знаешь, — начал Ламин с видом эксперта по отношениям, хотя максимум, что он знал, — это как заказать суши на чужой счёт, — ...вчера ты была на поле... почти как я.
Адель медленно выпрямляется.
— В смысле «почти»?
— Ну... чуть меньше волшебства. Чуть меньше дерзости. Но, в остальном — достойная подражания копия меня.
— Это ты мне сейчас сделал комплимент или вызвал на дуэль?
— В случае с тобой это одно и то же, нет? — усмехается он и подбрасывает мяч на голову. — Кстати, если хочешь, я могу тренировать тебя один на один. Подача, дриблинг, техника общения с гениями.
— А ты можешь тренироваться в искусстве молчания? Или это недоступно для такого... виртуоза?
— Ах, снова ты. Такая резкая. Как бутсы Педри после матча, — мечтательно говорит он, будто её колкости — его любимый плейлист.
— Удивительно, как у тебя всё ещё не лопнуло эго. Это, наверное, потому что оно резиновое?
— Нет, потому что я питаюсь твоим вниманием. Продолжай — я на завтрак ем сарказм.
Она хмыкает, но уголки губ всё же дрогнули. Где-то между подколками и подтяжками икроножных мышц, в этом обмене шпильками — жил лёгкий, почти дружеский флирт.

09:25. Краем поля.
В это же время Мария стояла у скамейки, теребя перчатки, будто они могли подсказать, как вообще дышать в такой день. Она уже переодета. Уже размялась. И всё равно — коленки дрожали.
К ней подходит Тер Стеген. Легенда. Сама Спокойствие в бутсах.
— Дыхание ровное, спина прямая. Всё, как на тренировках, — мягко говорит он.
— Я не уверена, что спина знает, что сегодня будет игра, — выдает Мария и тут же хочет провалиться под газон.
— Знаешь, когда я дебютировал, я дважды перепутал направление паса. Один раз — вообще отдал назад... в рекламный щит, — признаётся он почти весело.
— Правда?
— Конечно, нет. Я идеален. Но ты ведь улыбнулась — а это уже значит, что ты готова, — подмигивает он.
И уходит, оставляя её чуть ошарашенной, но уже способной хоть дышать, хоть смеяться. А может быть — даже ловить мячи.
10:45 — Конференц-зал, резиденция «Барсы». Утренняя гроза под названием "Тактика".
Конференц-зал битком. Свет приглушён, в воздухе пахнет кофе, спортивным гелем и тревожным предвкушением. На большом экране — нарезка опасных моментов ПСЖ: стремительные атаки, пятки, забросы, и, разумеется, лицо Килиана Мбаппе крупным планом. Такое чувство, что он сейчас выйдет с экрана, подпишет пару футболок и пробьёт по воротам.
На сцене — Ханси Флик. Весь из дисциплины, как будто его собирали в Штутгарте на заводе под высоким давлением. Он щёлкает слайды, словно переключает передачи на «БМВ»:
— Итак. Центр — ключ. Повторяю: ключ. Они любят через Мбаппе и Асенсио рвать с краю, но если перекроем ось — они начнут метаться, как Wi-Fi в метро.
Команда кивает. Кто-то делает пометки, кто-то делает вид, что делает пометки. Кто-то рисует маленький смайлик рядом с фамилией «Мбаппе».
— Мария, — продолжает Флик, не глядя на список, — ты играешь как договаривались. Без паники. Не на инстинкте — на расчёте. Ты — шахматист. Только с перчатками и возможностью отбить 120 км/ч лицом.
Мария медленно оседает в кресло, как будто ей только что выдали приговор и свисток.
— Педри — тебе поддержка с верхней линии, но не заходи в её зону. Адель — Витинья твой. Он цепкий, выносливый, у него три лёгких и две лицензии на подкат.
С заднего ряда поднимается голос — вкрадчивый, ленивый, знакомый:
— Он ещё и симпатичный, — выдыхает Ламин, опершись подбородком на ладонь. — Но, конечно... не сравнится с тобой, Адель.
Она не поворачивается. Лишь слегка щурится:
— Интересно... можно ли получить жёлтую карточку за желание выкинуть одноклубника в мусорный бак?
— Только если это не часть прессинга, — сухо вставляет Педри, даже не поднимая глаз от планшета.
В комнате повисает гробовая тишина. Кто-то тихо хихикает. Кто-то подавился батончиком.
Слово берёт... неожиданно Мария. Она сидела тише всех, словно надеялась стать невидимой, если не двигаться. Но, видно, стадия отрицания закончилась.
— Простите... — она поднимает руку, как отличница в испуге, — ...а есть техническая возможность, что я... ну... не выйду сегодня в старте? Или это уже... юридически необратимо?
Ханси поворачивается к ней. С улыбкой, в которой замешаны немецкая нежность, сталь и терпение тренера, у которого на прошлой неделе один игрок вышел на поле в бутсах разного размера.
— Увы. Это уже в протоколе. Ты — номер один. Всё остальное — просто игра. Один мяч. Одна цель. Всё.
Пауза. С заднего ряда снова голос Ламина:
— И один Мбаппе, который бегает как Соник, если Соник подписал контракт с «Диором».
— Ты сейчас тоже можешь оказаться в протоколе. В списке «остаться в автобусе», — заметил Ханси, и комната тихо зашуршала сдержанным смехом.
Мария кивает, выдыхает. На её лице появляется странное выражение: смесь ужаса и... проснувшегося драйва. Где-то между «я сейчас заплачу» и «а что, если я поймаю всё, и они будут звать меня "сеньора ноль пропущенных"?».
Адель перегнулась через плечо:
— Всё будет. Просто представь, что они — просто манекены в форме. Или бывшие. Или хейтеры в комментариях.
— Это помогает?
— Как минимум — добавляет мотивации, — фыркнула Адель. — А если совсем плохо, просто представь, как Гави поёт «We Will Rock You» в душевой. У тебя сразу появится желание выиграть, чтобы он ЗАМОЛЧАЛ.

Шорты сидят идеально. Как будто сшиты по лекалам её тревожного будущего. Футболка — чуть велика, болтается свободно, как свобода, которую она чувствовать сегодня точно не будет. На вешалке висит её майка:
№1. MARIA.
Она смотрит на неё, как на приговор, который сама же и подписала.
Взгляд полный судьбоносности, страха и слабого желания спрятаться под скамейку до конца чемпионата.
В этот момент дверь хлопает, и в раздевалку входит Адель. Спокойная, как океан на глянцевой открытке, с бананом в одной руке, бутылкой воды в другой и выражением лица, которое говорит: "если я сегодня умру — то только от скуки, не от ПСЖ."
— Ты ещё жива? — небрежно спрашивает она, с лёгкой ухмылкой.
— Формально — да, — отвечает Мария, не отрывая глаз от своей майки. — А внутренне... я уже ушла в монастырь. Где тихо, безопасно и максимум, что в тебя летит — это свечка.
Адель плюхается на соседнюю лавку, открывает бутылку и делает глоток.
— Можешь идти туда после финального свистка. Главное — не вздумай перестараться. Просто не пропусти. Хотя бы не два. Один — это почти модно сейчас.
— Ты потрясающе успокаиваешь. Тебе бы в службу поддержки звонков тревоги.
— Спасибо. Я стараюсь. Просто понимаешь... — она начинает чистить банан, философски, как старый дзен-мастер, — ...если ты начнёшь нервничать, начнёт нервничать защита. А если начнёт нервничать защита, мяч окажется у Мбаппе. А если он окажется у Мбаппе — мне проще сразу достать белый флаг и начать хлопать ему с бровки. Поэтому, пожалуйста, держи лицо.
Мария смотрит на неё с лёгким ужасом:
— Ты что, правда не боишься?
— Бояться — это как съесть банан с кожурой. Бессмысленно, больно и выглядишь глупо.
(грызёт банан).
А ещё, если ты спасёшь хотя бы один суперудар — я клянусь, при всех, на камеру, на всю Каталонию... станцую после игры. Даже с Гави.
Мария приподнимает бровь:
— Даже?
— Даже. И, возможно... — Адель делает паузу, будто озвучивает трейлер к романтической комедии, — ...позволю Педри снова назвать меня «бурей». Один раз. Без последствий. Но только если ты поймаешь мяч, а не инсульт.
— Ты явно черпаешь вдохновение в комиксах Marvel.
— А ты — в апокалипсисе. Баланс.
Адель встаёт, закручивает бутылку и направляется к выходу. Перед тем как исчезнуть за дверью, она бросает через плечо:
— Вдохни. Выдохни. Надень эту майку как доспех. И запомни: если кто-то сегодня делает шоу — это ты. Не они.
Мария остаётся одна. Комната — тихая. Воздух натянут, как струна.
Она медленно берёт майку. Касается ткани, словно это не форма, а щит.
Теперь она уже не дрожит.
Теперь она — ждёт.
19:55 — «Камп Ноу», предматчевая жара.
Стадион гудит, как котёл в аду — только тут вместо чертей фанаты, а вместо огня дым и флаги. На табло — отсчёт. До начала матча остаются минуты. Камеры щёлкают, фанаты уже потеряли голос, и даже трава под бутсами будто шепчет: «Погнали».
ПСЖ уже на поле. Угрожающие, быстрые, идеально выбритые и уложенные, будто вышли не из раздевалки, а из рекламного ролика Dior Sauvage. В их глазах — уверенность, в бутсах — динамит, а на губах — презрение ко всему не-парижскому.
Но вот выходит «Барса».
Не пафосно, не гламурно.
Они выходят как буря. Как молчаливое обещание, что сегодня шоу будет их.
И — впервые — в старте номер один.
Мария.
На бровке Адель заканчивает разминку. Выпады, приседания, точка баланса — она двигается как кошка, готовая к прыжку.
Рядом разминается Ламин, но, как водится, держится не только за голеностоп, но и за микрофон души.
Он подходит, явно с внутренним конфликтом между сарказмом и заботой.
— Слушай, я тут подумал, — начинает он серьёзно. — Может, я не должен шутить с тобой во время разминки. Может, надо быть взрослым, поддержать, сказать что-то тёплое, душевное...
Адель медленно поворачивает голову, не прерывая приседаний.
— Угу. И сколько секунд ты выдержишь без подкола?
Ламин моргает, как пойманный в капкан кролик.
— Четыре. Может, пять. Потом мне станет плохо. Но если ты вдруг забьёшь — я первым на тебе повисну в объятиях. Можешь не отбиваться, я как котик.
— В очередь, романтик. У Педри уже бронь. С 2023 года.
— Ага. Вот он, кстати. Как по расписанию. Смотри, идёт, будто глотнул философии.
И правда, Педри приближается. Молча.
В руках — бутылка воды.
В глазах — такая смесь волнения, концентрации и скрытого «если кто-то тебя тронет — я сломаю ему метатарзальную дугу», что Адель невольно выпрямляется.
Он протягивает ей воду. Она берёт. Никаких слов. Только короткий кивок, как у соратников перед побоищем.
Они оба смотрят на ворота ПСЖ.
Пауза.
— Будь осторожна, — вдруг говорит он, хрипло, будто не своё горло использует.
Адель фыркает:
— Я ж не на дуэль иду.
— Нет. Но я всё равно буду нервничать за тебя.
Он чуть дольше обычного задерживает взгляд, и тут даже стадион кажется на секунду тише.
Ламин, отошедший в сторону, смотрит на них с выражением лица «ну, конечно, опять они». Он драматично закатывает глаза, вздыхает так, как будто всю жизнь тянет эту любовную линию на своих флангах, и бубнит себе под нос:
— Буря, говоришь... Ну, окей. Я тогда буду грозой. Где-нибудь сбоку. Может, даже с громом. Главное, чтоб не с лавки.
Адель оборачивается:
— Эй, Ламин.
— Чё?
— Если я сегодня пас тебе не дам — знай, это из зависти. Ты слишком хорошо чистишь апельсины.
Он улыбается. А стадион — уже ревёт.
Начинается матч.
Команда стоит в туннеле — будто стая перед прыжком в неизвестность. Шум вокруг напоминает раскаты грозы: нервное гудение, щёлканье камер, лёгкий запах пота и решимости. Для большинства игроков это обычное дело, но для Ламина — это что-то вроде того чувства, когда ты только что забыл домашнее задание, а учитель стоит прямо за спиной.
Мария стоит впереди, будто королева, готовая выйти на арену. Глубокий вдох — как будто втягивает в себя не воздух, а всю силу и надежду команды.
Сзади раздаётся голос Адель — спокойный и уверенный, словно она знает, что всё в порядке, даже если мир вот-вот перевернётся:
— Не бойся. Они — ПСЖ. Грозные, быстрые, гладкие, как реклама духов. А ты — Барса. Тот самый шторм, который они не смогут унять. Им есть что терять, а тебе — что доказать.
Мария слегка улыбается, голос её крепнет:
— Спасибо. За всё — за веру, за слова, за... за всё.
— Не за что. Но слушай, танцевать с Гави после игры я всё равно не хочу, так что старайся, окей? — шутливо подмигивает Адель.
В этот момент Педри подходит к Адель и кладёт руку ей на плечо. Она вздрагивает — но не убирает руку, словно отдаваясь этому моменту доверия и поддержки.
Ламин последним играет с мячом, подыгрывая себе под нос:
— Разминка удалась. Если кто-то ещё не готов сжечь этот вечер — сейчас самое время проснуться.
Он ловко пинает мяч в рекламный баннер, который вздрагивает от удара, и с улыбкой добавляет:
— Барса не просто команда. Мы — явление природы. Сегодня этот вечер принадлежит нам.
И вот, под рев трибун, под свет прожекторов, под тяжесть ожиданий — они выходят на поле.
Под звуки будущего, которое они собираются создавать.
Свисток раздаётся, как выстрел, и мяч оживает под ногами игроков. ПСЖ — команда, у которой в запасе есть и скорость, и техника, и опыт, — сразу берёт мяч под контроль. Их передачи гладкие, словно шампунь в рекламе, а оборона у «Барсы» напоминает слегка проснувшуюся пчелу — сначала сонную, но с огнём в глазах.
Мария, словно новая звезда, сияет на воротах, ловя каждый мяч с вниманием ювелира. Её руки — как два магнитных поля, притягивающие мяч, отводящие угрозы. Она не просто стоит там — она командует пространством.
На поле Адель танцует с мячом — быстрые шаги, внезапные повороты, передачи с точностью швейцарских часов. Ламин не отстаёт, постоянно подпитывая игру энергией, подсказывая и подталкивая вперёд.
Педри, как всегда, тихий стратег, кажется, читает мысли противника, словно перед каждым пасом у него на лбу мигалка: «Здесь опасно, лучше сюда».
Несколько минут — и вот первый опасный момент у ворот «Барсы». ПСЖ прорывается, защитники напряжены, но Мария — будто стена, непроницаемая и стойкая. Она отбивает мяч в перекладину, потом с лёгкостью перехватывает второй выстрел.
— Вот это голкипер, — слышится голос Адель из центра поля, слегка взволнованный, но с улыбкой.
— Даже Гави не забил столько штанг, — подхватывает Ламин, подмигивая.
Но матч — не комедия, а спектакль с высокой ставкой. Каждое касание, каждое движение — испытание. И в какой-то момент «Барса» теряет мяч в центре поля, ПСЖ начинает контратаку.
Адель мгновенно реагирует: она не просто игрок, она — мозг и сердце команды. Молниеносным рывком она возвращает мяч, останавливая атаку, и тут же, не теряя ни секунды, пасует Ламину.
— Не расслабляйся, буря, — кричит Педри, подбадривая со стороны.
— Расслабляться? Я? — смеётся Ламин и вырывается вперёд.
Игра идёт в бешеном ритме, под свистки, крики и аплодисменты. Это не просто матч — это проверка характера, силы и мечты.
В перерыве, сбившись в кучку, команда смотрит друг на друга. В глазах — усталость, но и огонь.
— Мы держимся, — говорит Адель, — но это только начало. Вторая половина — наш шанс показать, кто здесь хозяин.
— Я в воротах, — отвечает Мария, — и никакие звёзды не пройдут мимо меня.
Ламин хлопает её по плечу:
— Отличный настрой. Теперь давайте сделаем так, чтобы этот вечер запомнили не только болельщики, но и сами парижане.
Их взгляды пересекаются, и каждый знает — игра ещё не окончена, но битва уже началась.
Второй тайм.
Публика на стадионе гудит, как кастрюля макарон, забытая на плите. Кто-то поёт, кто-то свистит, кто-то держится за сердце. Комментаторы сходят с ума:
— "Это не просто юные игроки... Это спектакль в прямом эфире!"
На поле жара. Темп матча будто включили на скорость ×2.
Мария стоит в воротах, как в замедленной съёмке. Мяч приближается — и она прыгает. Сейв! Трибуны взрываются. Камеры ловят её лицо — ни тени страха, только уверенность. Как будто с детства рождено ловить судьбу обеими руками.
Где-то в центре поля.
Адель, получив мяч от Педри, делает финт. Финт настолько резкий, что один защитник ПСЖ слегка пошатывается, как будто вспомнил, что забыл выключить утюг.
— "Ты видела это?" — орёт Ламин со фланга.
— "Я это изобрела," — фыркает Адель, и делает передачу обратно.
Но вдруг — потеря. Мяч у ПСЖ. Контратака. Секунды сжимаются. Один на один. Стадион замер.
Мария снова на грани. Нападающий ПСЖ делает финт... второй... и бьёт!
Но Мария — как ворота Хогвартса: не пройти без магии.
Она отбивает мяч ногой, почти в шпагате.
На трибунах кто-то начинает скандировать её имя.
— "Мария! Мария! Мария!"
На скамейке запасных Тер Стеген вытирает слезу салфеткой «FCB».
— "Она справляется лучше, чем я в дебюте," — бормочет он.
75-я минута.
Счёт 0:0. Напряжение звенит. И вот — Адель снова в атаке. Пас от Ламина. Быстрый дриблинг. И...
...удар!
Вратарь ПСЖ реагирует, но мяч касается его пальцев и всё же входит в сетку.
ГОЛ!
Стадион ревёт так, будто объявили бесплатные чурросы.
Адель не успевает даже отпраздновать — Ламин уже на ней, обнял так крепко, что она едва не упала.
— "Я же предупреждал!" — хохочет он.
— "Слезь! Я забила, не ты!"
— "Мы — команда!"
Педри подбегает и просто смотрит на неё. Без слов. В его глазах — гордость, но и... что-то ещё.
Адель замечает, хмыкает:
— "Что, опять сравнишь меня с бурей?"
— "Нет," — серьёзно отвечает он. — "Скорее... с землетрясением. Потому что ты всё сдвигаешь с места."
И вдруг, смущённо, добавляет:
— "Я... вообще-то... хотел бы как-нибудь пригласить тебя на ужин. Без футбольных бутс."
Ламин, проходя мимо, бросает:
— "Ха. Легендарная романтика от Педри. Всё, теперь точно проиграем."
— "Ты завидуешь," — отвечает Адель, глядя прямо в глаза Педри.
Последние минуты матча.
ПСЖ давит. Угловой. Вся «Барса» на своей половине. Мяч летит — прямая угроза.
И вот — последняя секунда. Удар головой!
Мария прыгает. В воздухе, как супергерой в слоу-мо. Ловит.
Финальный свисток.
1:0. Победа. Историческая. Блестящая.
Команда сбегается. Гави уже танцует, хотя никто не просил. Мария в центре объятий. Тер Стеген аплодирует стоя.
Адель, стоя рядом с Педри, говорит ему:
— "Ладно. Один ужин. Но если ты снова сравнишь меня с погодой — я сяду рядом с Ламином."
Педри смеётся:
— "А я всё равно принесу зонт."

Послематчевая пресс-конференция.
Камеры щёлкают как попкорн. Журналисты — настороже, но улыбаются: победа «Барсы» против ПСЖ — новость с заголовками сама по себе.
Мария сидит рядом с Ханси Фликом. Смущённая, но с сияющими глазами.
— Вы волновались перед матчем? — спрашивает кто-то.
— Я волновалась даже на завтраке, когда уронила тост прямо в чай, — честно отвечает она. — Но в какой-то момент ты понимаешь: если боишься — значит, готова. И просто играешь.
Смех в зале. Адель кидает Марии лайк с заднего ряда. Педри тихо аплодирует — и только Ламин, как всегда, бормочет:
— А я, кстати, тоже уронил тост, но никто не спрашивает.

Утро выдалось медленным и тёплым, как оладьи, забытые на сковородке доброй бабушкой. Резиденция «Барсы» дышала тишиной. Даже кофемашина в столовой бурчала, будто в полусне.
На общем собрании тренер, почти не моргнув, выдал:
— У вас — два дня отдыха. Перед «Эль Класико» нужно не только тренироваться, но и дышать.
Дышать? Звучало романтично. На деле — это значило: соберите чемоданы, убегайте, делайте вид, что вы обычные люди.
Кто-то не заставил себя упрашивать.
Гави улетел в Севилью к бабушке — «она обещала приготовить мои любимые крокеты».
Фермин с Рафиньей сорвались в Андорру — «погонять на сноуборде, если не убьёмся».
Ламин... исчез. Без предупреждения. Позже выяснилось: поехал к тётке на побережье, где интернет был хуже, чем у динозавров.
Адель осталась.
Она не хотела ни домой, ни в горы, ни на побережье. Она хотела немного тишины. И немного Педри.
Педри — тоже остался. Когда спросили, почему, пожал плечами:
— Потому что Барселона — и есть отпуск.
Поздно вечером, возле тренажёрки, всё и случилось.
— Хочешь... ужин? — сказал он, неуверенно, будто впервые в жизни кого-то приглашал (а, возможно, так и было).
Адель прищурилась:
— Без бутс?
— Без бутс. И без шуток Ламина. Обещаю.

Вечер. Старый город. Маленький ресторанчик.
Ресторан был настолько уютным, что даже свеча на столике казалась знакомой.
Стены — кирпичные, столы — деревянные, официант — лысый и счастливый. Пахло базиликом, пармезаном и тихим счастьем.
Адель пришла в тёмно-синем платье. Волосы распущены, духи лёгкие, как намёк.
Педри увидел её и завис.
— Ты... правда умеешь быть нестрашной, — выдохнул он.
— Я вообще-то очень милая, — фыркнула Адель. — Просто ты всё время ходишь, будто прячешь тактический план под рубашкой.
— Это потому что у меня всегда есть план. Даже когда его нет.
Они заказали пасту, лимонад и что-то вроде спокойствия. Разговор шёл легко — как будто оба сдали последний экзамен и теперь просто... жили.
— У тебя были кумиры в детстве? — спросила она.
— Хави. И мой брат. Но брат бросил футбол.
— А у тебя?
— Блондинка из женской сборной Франции. И дядя. Он, правда, потом стал поваром. Но пасовал неплохо.
Педри улыбнулся:
— Думаешь, футбол мешает быть собой?
— Иногда. Но я думаю, он просто слишком многое о нас рассказывает.
Наступила тишина. Но не неловкая — уютная. Как когда дождь стучит по стеклу, а ты сидишь с чашкой какао и не хочешь никуда.
Педри наклонился вперёд:
— Я рад, что ты в команде.
Адель посмотрела на него:
— А я рада, что ты... не всегда говоришь о погоде.
— Хотя я бы мог. В Барселоне, между прочим, идеальный климат.
— Идеальный климат — это когда тебя не боятся. А с тобой никто не знает, что у тебя на уме.
Он усмехнулся:
— Если бы ты была бурей... ты была бы летним дождём. Внезапным. Мягким. И тем, под которым приятно стоять. Даже если промокнешь до костей.
Она замерла. Потом тихо:
— А ты — тот, кто знает, когда уйти с поля. И когда остаться.

Возвращение в резиденцию.
Они шли пешком. Через ночную Барселону — мокрую, светящуюся, словно город умывался перед сном. Адель и Педри молчали. Не потому что не о чем говорить — потому что всё уже было сказано.
У ворот резиденции они замедлили шаг. И тут:
— О, смотрите-ка кто! Принц и принцесса возвращаются с бала! — громко и совершенно не к месту прозвучал голос Эктора Форта.
Он сидел на ступеньках у входа с Ией, поедая мороженое. А Ия... ухмыльнулась. Ядовито и очень довольная собой.
— Ну, ну. Адель, в платье? Педри, улыбается? Что дальше — Ламин начнёт мыть за собой посуду?
— Очень смешно, — протянула Адель. — Не завидуй, Ия.
— Я не завидую. Я просто... наблюдаю. С профессиональной точки зрения.
Педри улыбнулся:
— Спокойной ночи, дети.
— Вам тоже, романтики, — хором отозвались Ия и Эктор, едва не синхронно.
Адель и Педри зашли внутрь. И только когда дверь захлопнулась за ними, Ия тихо сказала Эктору:
— Думаешь, у них что-то будет?
— Думаю... уже началось.
Вернувшись в комнату, Адель долго лежала, уставившись в потолок, как будто тот мог дать ответы на вечные вопросы: Что это было? Дружба? Или что-то, от чего по спине бегут мурашки, а сердце ведёт себя как безбилетник на гонке Формулы-1?
Ужин с Педри будто случился в другом измерении — там, где футбол отходит на второй план, а взгляды вдруг становятся важнее голов.
Погрузившись в эти мысли, Адель и не заметила, как её скрутила Морфея — без предупреждений, как Гави с подкатом. Уснула быстро, с лёгкой улыбкой и шелестом мыслей, как будто ей приснился не матч, а пролог к романтической комедии.
Проснулась рано — на часах было семь. Комната залита мягким утренним светом, подушки на соседней кровати подозрительно нетронуты.
— Ну и где ты шляешься, Ия? — пробормотала Адель, потянулась и направилась в ванную.
Душ, макияж, белая футболка по фигуре, серые спортивные штаны, белые кроссовки и волосы, распущенные лёгкой мокрой волной — образ: «я только что с показов, но на самом деле просто захотела выглядеть эффектно на завтрак».
Спускаясь в общую комнату, она застала... сцену из романтической трагикомедии.
На диване в обнимку спали Ия и Эктор, телевизор еще бубнил фоновую музыку из какой-то аркадной игры, джойстики валялись на полу, а сами виновники спали, будто были влюблёнными щенками, свалившимися после слишком долгой прогулки.
Адель прижала ладонь ко рту и хихикнула:
— Это надо срочно зафиксировать для потомков... — и, доставая телефон, театрально прошептала себе под нос: — От ненависти до любви — один диван. Удивительно, конечно, что Ия не уронила на него чипсы, но ладно...
Щёлк — кадр готов.
— Балуешься? — вдруг раздался голос за спиной.
Адель подскочила:
— Божечки! Ты что, крадёшься, как кот на миску с тунцом?! — чуть не уронила телефон.
Пока она пугалась, спящие на диване начали ворочаться.
Педри, явно довольный собой, закатил глаза и, прикрыв Адель рот рукой, буквально утащил её на кухню:
— Чё ты орёшь-то, концерт даёшь с утра?
— А ты чего из тени выныриваешь? Маскируешься под мебель?
— Ну, ты же знала, что кроме нас четверых в резиденции никого нет, — усмехнулся он.
— Знала. Но ты меня всё равно напугал. — Адель хмуро поправила волосы. — Ладно, к чему это всё? Завтракать звал?
— Ага. Хочу тебя поразить.
— Ты ещё и готовишь? Это неожиданно. Я думала, максимум умеешь в тостере кнопки нажимать.
— Просто не хотел, чтобы ты знала, насколько я идеальный. А то влюбишься и начнёшь страдать. — Педри самодовольно ухмыльнулся и начал накладывать завтрак.
— Ну ты и самоуверенный. Только вот я тоже не из тех, кто падает с первого омлета. Смотри, как бы ты сам не влюбился и не начал за мной бегать.
— А может, я уже... — многозначительно произнёс он, ставя перед ней тарелку.
— Что уже? — нахмурилась она, начиная завтрак.
— Ну... уже...
— Что уже?! — почти вскипела она, отпивая чай.
— Может... я уже влюбился?
— Кххх-фууух!! — Адель поперхнулась, и вся драгоценная порция чая вылетела фонтаном прямо в лицо Педри.
Он моргнул, не шевелясь. Весь в чае, слегка ошеломлённый. Адель кашляла, махала руками, ища воздух.
— Вот зря я это до того, как ты допила, сказал, — с флегматичным видом заключил Педри, рассматривая своё мокрое лицо.
— Думаешь? — саркастично выдавила Адель, вытирая губы.
— Ага. Дай салфетку.
— Держи. И полотенце захвати. Желательно — банное.
Некоторое время они убирали кухню в молчании. Не потому что неловко, просто оба пытались не думать слишком громко.
Минут через десять на кухню вошли Ия и Эктор. Вид у них был, как у людей, только что покинувших гамаки и обнаруживших в мире снова обязанности.
— Вы что, решили, что восемь утра — лучшее время для парной уборки? — пробормотал Эктор, зевая.
— Мы не убираемся. Мы просто... — начала было Адель, но поняла, что застряла. — Просто... не пара. Мы не пара. Мы просто... чай был... и...
— Адель не умеет пить чай. Теперь мы оба в этом убедились, — спокойно пояснил Педри, не глядя.
— Подтверждаю, — буркнула Адель, уткнувшись в полотенце.
После совместной чистки кухни они позавтракали. По ощущениям, неловко было только Адель. Остальные ели с аппетитом, как будто это обычное утро, а не романтическая драма с чайной спецоперацией.

После завтрака Адель вернулась в комнату. Нужно было собраться — университет звал, а потом ещё и встреча с мамой. Пока она собиралась, в комнату вошла Ия.
— Подруга, ты чё творила за завтраком? — с порога спросила она.
— Что? В смысле? Не понимаю, о чём ты...
— Ну да, конечно. Я же вижу, как ты лицо прячешь. Между вами с Педри что-то было. До нас. На кухне.
Адель села на кровать и вздохнула:
— Он сказал, что... возможно, влюбился. Прямо в глаза. А потом я... обдала его чаем. Мило, да?
— Подруга, да он что, не робот? Он умеет чувствовать? — комично вскинула брови Ия. — Невероятно.
— Я серьёзно, Ия. Что, если он просто шутит? Или... играет?
— А зачем ему играть? Он Педри, не Ламин. Тот бы ещё мог... — Ия фыркнула. — Не придумывай себе страшилок. Просто поговори с ним нормально. Без чая.
— Думаешь?
— Знаю. А теперь о главном: хочешь знать, что у нас с Фортом?
— Очень. Говори, пока я надеваю пиджак.
Пока Адель натягивала молочные брюки, бежевый топ и коричневый пиджак, Ия рассказывала про «нежного, смешного и очень-очень хорошего» Эктора. Адель слушала, улыбалась — и впервые за долгое время чувствовала, что всё, возможно, движется туда, куда и должно.
Она взяла сумочку, накинула очки, поправила мюли — и вышла из комнаты. За дверью была Барселона, университет, день. А где-то — и Педри. Который, может быть, действительно уже...
...влюбился.
Закончив все дела в университете, Адель решила не спешить домой. Барселона в это время года была особенно красива — тёплый ветер играл с её волосами, улицы гудели жизнью, а витрины манили обновками. Заглянув в пару бутиков, она позволила себе немного шопинга — то самое настроение, когда даже футболка кажется новой жизнью.
К вечеру Адель устроилась на террасе уютной кофейни и, заказав латте с карамелью, стала дожидаться маму. Та появилась, как по заказу, с лёгким шёлковым шарфом и улыбкой, способной подсластить любой день.
— Привет, моя звезда! — чмокнула она Адель в щёку, словно та — маленькая девочка, а не полузащитник «Барселоны».
— Привет-привет, — Адель прищурилась. — Ты прям светишься. Неужели развод тебе так идёт?
— Ох, да брось, — засмеялась мама, — это всё работа! Когда не подтираешь за мужем, жизнь становится прям с запахом жасмина.
— Хм. Рада, что у тебя всё лучше. А у меня... всё по плану. Два матча выиграли, кстати, а тебя там не было. Подозрительно.
— Ну, Адель, ты же знаешь — работа. Но обещаю, на следующем матче буду! Скажи только когда.
— Угу... Ты каждый раз так говоришь.
— Не ёрничай, тебе не идёт быть злюкой. Правда. Пиши перед матчем — я возьму отгул. Тем более Эль Класико, да?
— Ну да... Вот и увидим.
— Ладно, ладно. А на личном? — мама хитро склонила голову. — Никого симпатичного в команде нет, а?
— Мам! — Адель чуть не расплескала кофе. — Ну зачем ты опять начинаешь?
— А что? Я уже не молодею, ты — тем более. Гены надо передавать пока ещё есть кому.
— Всё они мне товарищи, — пробурчала Адель, явно увиливая.
— Ну-ну. А глаза твои говорят другое. Кто-то тебе точно нравится.
— Мам...
— Имя! Мне нужно только имя! Я не буду лезть. Просто имя!
— Педри. Педри Гонсалес. Только тсс...
— Педри... — повторила мама, растягивая имя на все гласные. — Хороший выбор. Серьёзный мальчик. Только смотри, чтобы не оказался таким же... серьёзным, как твой папа.
Они хохотнули вместе, как в старые добрые времена. Вечер пролетел незаметно. Адель, с лёгкой душой и тяжёлым шоппером, села в такси и поехала в резиденцию. Настроение было хорошее, но... недолго.

В резиденции жизнь кипела: возвращались игроки, привозили с собой жён, чемоданы, громкие голоса и запах загара. В общей комнате уже сидели Фермин, Гави, Де Йонг с женой, Рафинья и даже Араухо с Левандовски. Смех, рассказы про отпуск, обсуждение кто где ел лучшее карпаччо.
— Привет, красотка! — Ламин, как всегда, громкий и самоуверенный. — Опаздываешь! Я уж думал, ты ждёшь меня где-то с объятиями.
— Конечно, и ковровую дорожку расстелила. Просто ты её не заметил — она из невидимости, — фыркнула Адель, проходя мимо.
— Как отпуск? — спросил Де Йонг, обнимая жену.
— Отлично. Главное, что выспалась. А вы как?
— Потрясающе! Вот зря не поехала с нами на Бали!
— В другой раз, — вставил Ламин. — Когда Адель осознает, что любит меня. Тогда — романтический отпуск на двоих.
Адель закатила глаза с такой амплитудой, что чуть не потеряла зрение. Ушла в комнату переодеться — и в этот момент услышала голоса на кухне. Один был ей хорошо знаком. Слишком знаком. Педри. Но он был не один.
Она подошла ближе, не для подслушивания — просто... чтобы убедиться.
— Родной, ну подумай! — женский голос был уверенным и громким.
— О чём тут думать? — Педри звучал резко. Слишком резко.
— Ты же знаешь, без меня ты не справишься. А она — временная. Полузащитница... ну, серьёзно?
Сердце Адель сжалось, как новенький мяч под ногой Гави. "Она" — это она?
— Подслушиваешь? — вдруг сзади раздался голос Ламина. Голос, полный иронии и участия.
— Что? Нет. Воды хотела... но тут занято. Я... потом, — пробормотала Адель, но тут дверь открылась, и вышли они. Педри. И блондинка.
— О, ты — та самая Адель? — девушка, натянув широкую улыбку, протянула руку. — Я Мия.
— Ага. Приятно. — Адель сухо пожала руку и, чтобы не расплакаться прямо там, вывернулась с отговоркой: — Мне надо. Флик... подготовка...
— Я провожу, — вызвался Ламин.
— Адель... — начал Педри, но его тут же прервала Мия, задавая какую-то очередную бессмысленную чепуху.
В комнате Адель металась по мыслям. Кто она такая? Почему она здесь? Почему Педри ничего не сказал? А может, это всё игра?
— Эй, красотка. Всё в порядке? — голос Ламина за её спиной был мягким, неожиданно заботливым.
— Да... вроде. Просто устала.
— Ты мне врёшь. Я с таким выражением лица только контрольные по математике сдавал.
— Всё странно, но на игру это не повлияет.
— А я не про игру. А про тебя. Если вдруг захочешь выговориться — я рядом. Без приколов. Правда.
— Спасибо... — прошептала она.
— Только не вешай свой красивый нос. Он тебе не идёт внизу.

Спустя полчаса она спустилась в общую комнату. Всё те же ребята, всё те же разговоры, но кое-что изменилось. Тер Стеген и Мария. Вместе. В обнимку. Никто и не заметил, когда это произошло, но выглядело это... мило. Очень даже.
И тут взгляд Адель упал на Педри. И Мию. Она обвивала его, будто в попытке слиться с его дыханием. Адель попыталась не показать эмоций.
— Я занял тебе место, — весело сказал Ламин. — Садись. Только не привыкай. Разрешаю лишь сегодня.
Спустя несколько минут появился Ханси Флик. Уставший, но собранный, как командир перед боем. Его речь была короткой, но сильной. Он вдохновил всех, напомнил, что впереди — Эль Класико. А значит, расслабляться уже нельзя.
Игроки разошлись по комнатам. Жёны остались. Кто-то шептался, кто-то обнимался, кто-то смеялся. Только Адель, вернувшись в комнату, чувствовала себя как в центре шторма. Сердце гудело. Разум путался.
Она легла в кровать. Джинсы сменились на пижаму, мысли — на усталость. И, наконец, тишина поглотила её. Завтра — новый день. Возможно, с новыми ответами. Или с новыми вопросами.