Тайм до любви

До Эль Класико оставалось каких-то полторы недели. Напряжение висело в воздухе, как аромат хлора в бассейне — липко, прочно и неприятно. Матч должен был пройти в Мадриде, на Сантьяго Бернабеу, и вся команда «Барселоны» пахала на тренировках, как будто от результата зависела судьба мира. (А, может, так оно и было — учитывая, как Левандовски бурчал себе под нос после каждого неудачного паса.)
Все работали до седьмого пота — и даже восьмого. Кто-то оттачивал технику, кто-то бежал к кислородной маске после спринта, но никто не жаловался. Все, кроме... Адель.
Снаружи она выглядела как обычно: собранная, быстрая, сосредоточенная. Но внутри — гремела буря. Виной тому была, конечно, Мия. Точнее, Мия, её золотые локоны, высокомерный взгляд и очевидная... одержимость Педри. Адель злилась. На Мию. На Педри. На воздух. На свою бутсу, которая, казалось, всё время чуть скользила. И, конечно же, на саму себя — за то, что позволила этим чувствам отвлечь её от футбола.
Флик, в своём вечном спокойствии полевого командира, уже показал предполагаемый состав на матч:
4-2-3-1.
В воротах — Тер Штеген (как всегда с лицом «не мешайте, я занят спасением мира»), в запасе — Мария.
Защитная линия — Бальде, Кубарси, Ия и Араухо.
Центр — Ольмо и Де Йонг.
Тройка полузащиты — Ямаль слева, Педри в центре и Адель справа. А впереди, как вишенка на торте — Роберт Левандовски, хищно прищурившись, как будто он не на тренировке, а охотится в джунглях. Командная игра постепенно налаживалась. Все понимали друг друга с полуслова — кроме Адель и Педри. Внутри у девушки всё клокотало. Ей было не столько больно, сколько обидно. «Ах, значит, ты думаешь, раз ты контролируешь мяч, то и мной можешь управлять? Как будто я тут просто NPC с функцией "пасс отдай"?»
Нет уж, Педри, не дождёшься.
Она старалась включить холодный разум, но эмоции всё равно вырывались наружу. Особенно когда Педри открывал рот.
— Перебирай ногами активнее во время дриблинга, — спокойно посоветовал он после того, как она потеряла мяч. — Ты медлишь. А "Реал" такого не прощает.
— Ты лучше приглядывай за своими ногами, — бросила Адель, не оборачиваясь. — Насколько я помню, твой "приятель" — Джуд. Беллингем тоже особо добрым не славится.
— Язвишь?
— Нет-нет, просто совет даю. По-братски.
Педри лишь сжал губы, но ничего не ответил. Однако дальше стало... интереснее. Игра пошла бодро. Адель даже несколько раз отдала Педри точные передачи. Атмосфера оставалась напряжённой, но — рабочей. И вдруг она заметила шанс: не прикрытый фланг, идеальная возможность для прорыва и — возможно — гола. Именно этого она и ждала. Она рванула. Ямал и Педри одновременно закричали:
— Адель, стой! Это ловушка! Не туда!
Но девушка не слышала. Вернее, слышала, но уже не слушала. Она видела только ворота. И свой будущий гол.
И тут — бац!
Как будто под ней провалился пол. Она рухнула, перекувыркнулась и с глухим стоном осталась лежать на газоне. Подкат.
Гави.
Педри тут же подлетел — лицо злое, как будто он сейчас сам собирался выдать красную карточку.
— Ты с ума сошла?! — прошипел он. — Я же сказал "не надо"! Что ты творишь, Адель?!
— Отвали, я справлюсь. — процедила она, отбрасывая его руку.
Ламин, как рыцарь без доспехов, подскочил рядом и подхватил её под локоть:
— Эй, фокусница, ты как? Подула? Ща магией подлатаем.
— Нормально... просто внезапно. — пробормотала Адель, криво улыбаясь.
— Чёрт, прости, я не думал, что так сильно... — сзади появился Гави, виноватый, как щенок с погрызенной обувью. — Я честно, вообще не хотел!
— Всё хорошо, Гави. Просто... немного передохну.
Флик подошёл, щурясь как ястреб:
— Фокусы, значит, устраиваем? Ну-ну. Жива, Адель?
— Да, тренер. Могу продолжать.
— Ты уверена? Я бы тебя к врачу отправил. Подлетела — как чайка на пиццу.
— Серьёзно, всё нормально.
— Ладно. Но если что — сразу на замену, поняла? Мы тебе ещё медальку выдадим после "Класико".
Мини-матч продолжился, но страсти только разгорались. Адель и Педри ещё не раз зацепились — словесно, но опасно. В какой-то момент Левандовски, промахнувшись мимо ворот, мрачно заметил:
— Ребят, может, вы уже либо поцелуетесь, либо подерётесь? А то между этими перепасовками я скоро на пенсию выйду.
Все засмеялись, кроме Адель и Педри.
Те молчали. В их игре было что-то большее, чем футбол. И команда это чувствовала.
За четыре дня до Эль Класико
Тренировочный комплекс «Барселоны» напоминал улья: камеры щёлкали, толпа гудела, жёны и подружки игроков щурились от солнца под очками, а тренеры делали вид, что всё это им не мешает (хотя мешало, ой как мешало). И, конечно, куда ж без неё — Мии.
Она появилась, как по заказу, в облегающем белом костюме, который в принципе не предназначался для сидения на трибунах, а скорее для фотосессий с подписью: «#supportingbae».
Свистела, хлопала, посылала воздушные поцелуи... в сторону Педри, конечно. Адель стояла на поле, застыв как столб, и всё это наблюдала боковым зрением.
— Так вот кто у вас тут пробежал между... футболистами, — прошептала Ия, появившись как чёрт из табакерки, с прищуром и выражением лица «сейчас будет весело».
— Кто?
— Блондинистая, гламурная кошечка. Мур-мур. — протянула Ия, выговаривая каждую букву с наслаждением.
— Она меня раздражает. — Адель прикусила губу.
— Кто она ему?
— Не знаю. Но точно не «никто». — бросила Адель, резко развернулась и пошла разминаться, будто собиралась выбежать на ринг, а не на футбольное поле.

Тренировка шла своим чередом: силовые, тактика, сеты, фотосессия, снова бег, снова крики Флика — всё, как положено на предматчевой неделе. Но вот мини-матч... Адель будто выключило. Она теряла мяч, опаздывала с пасом, злилась — особенно когда до её ушей долетали визги поддержки от Мии:
— Давааай, Пеедриии! Лучший!
— Да заткнись же ты наконец... — мысленно взвыла Адель.
После очередной потери мяча к ней подбежал Гави:
— Эй, ты чего такая сегодня? Ты как будто... я не знаю, с кем-то поссорилась. Сама с собой, может?
— Я в порядке. Просто... не собрана. — отмахнулась Адель, вытирая пот со лба.
Повисла неловкая пауза.
— Это из-за Мии, да? — спросил он осторожно, будто пытался не наступить на минное поле.
Адель повернулась к нему с выражением: «Ты — экстрасенс, или просто шпион?»
— Ты откуда знаешь?
— Педри мой лучший друг, он иногда проговаривается. Например, про тебя.
И вообще, — добавил он с ухмылкой, — Мия — это прошлое. Липкое, навязчивое и не особенно симпатичное.
— Ага. Приятно услышать. Думаю.
— Поговорим после тренировки. — хлопнул её по плечу и ушёл, оставив Адель вариться в своей каше эмоций.

Когда матч продолжился, Педри вновь начал давать указания:
— Адель, не отвлекайся. Я играю на тебя вообще-то!
— Да ну?! — с язвой в голосе отозвалась она. — Так иди, заткни свою "группу поддержки", которая вопит твоё имя, будто вы в теленовелле!
— Следи за словами. Мы не на кухне, а на поле. Держи себя в руках. — голос Педри был как лёд, взгляд — ещё холоднее.
— О, ты мне ещё про чувства расскажи, профессор эмоций! Ты сам свои не разбираешь! Или мне Мию спросить, она, глядишь, в курсе?
— Помолчи. Просто начни, наконец, думать головой.
Он уже собирался уйти, но Адель была на пределе. В её голове всё кипело, и, вполне возможно, она сейчас бы метнула в него мяч.
К счастью, рядом оказались Ия и Ламин — будто заранее знали, когда вылезти, чтобы спасти положение.
— Адель, милая, тормози. Осталось пятнадцать минут. Потерпи. — сказала Ия, мягко, но с нажимом.
— Красотка, ну ты же огонь, но сегодня у тебя прям пожар. В сосудах. В ногах. Везде. — подмигнул Ламин.
— Знаю, — отрезала Адель, стиснув зубы. — Просто всё достало.
— Потерпи. Потом всё обсудим. Без зрителей. И без свистков. — добавил Ламин с театральным вздохом.

После тренировки, когда футболисты лениво брели в сторону раздевалок, Адель догнали Рафинья и Араухо.
— Сегодня ты была как ураган. Категория четвёртая. — заметил Рафинья, подняв бровь.
— Это плохо? — фыркнула она.
— Нет. Главное, чтобы тебя саму не унесло твоим же ветром. — подмигнул Араухо, многозначительно кивнув в сторону трибун.
Адель стало не по себе. Стыдно. Щеки пылали.
И тут — как по заказу — она натыкается на Мию. Та стояла возле входа в подтрибунное помещение, в руках телефон, на лице — театральное презрение. Рядом на лавке сидел Педри, переводя дыхание.
— Ой-ой, а вот и та, из-за которой «Барса» теперь будет во всех таблоидах! — Мия приложила ладони к щекам. — «Конфликт в раздевалке: новая девушка разрушает химию в «Барселоне»!» Браво, давайте поаплодируем звезде сезона!
И она хлопнула. Медленно. С театральным уклоном.
Адель подошла ближе, с кривой улыбкой, и — с абсолютным спокойствием:
— Знаешь, у меня тоже есть заголовок. «Назойливая фанатка довела всех до нервного тика». Фото рядом — твоё лицо. Без фильтра. В HD.
— Ты...
— Пока, блондиночка. Иди поищи ещё кого-нибудь, кто будет терпеть твой голос дольше 30 секунд.
Адель развернулась и направилась в раздевалку, оставив Мию стоять с открытым ртом, а Педри — с опущенным взглядом и тяжёлым вздохом.
Тепло, влажно, пахнет травой и потом. Адель стоит, прислонившись к стене, пытается отдышаться. Подходит Гави — с бутылкой воды и выражением лица "сейчас будем говорить о неприятном".
— Ну ты, конечно, выдала... — сказал он, делая глоток воды. — Я аж подумал, что сейчас ты или расплачешься, или набросишься на кого-нибудь с банкой из-под изотоника.
— Ага, сначала — на Мию, потом — на Педри, потом — на саму себя. По списку. — Адель скривилась и отпила воду, как яд.
— Мия... — протянул Гави, качнув головой. — Вот уж талант — появиться, как комар в палатке: вроде мелкая, но раздражает до истерики.
— Ты понимаешь, она себя вела так, будто у неё абонемент на его внимание. Как будто тренировку перепутала с кастингом на роль в реале про жён футболистов.
— Может, и не перепутала. Ты же знаешь, что у неё профессиональное хобби — быть в кадре, особенно чужом.
(пауза)
Слушай, а ты чего злишься-то? Тебе-то что?
— Да я сама не знаю! — Адель выдохнула. — Она... Она мешает. Своим видом, голосом, отсутствием такта. И я вроде как не ревную, но хочется крикнуть: «Ты вообще кто здесь?»
— О, знакомо, — кивнул Гави. — Я так чувствую, когда вижу судью в белой форме. Вроде формально — человек, а по ощущениям — катастрофа.
Адель усмехнулась, но тут же вздохнула.
— Он на меня смотрит, как будто я не в себе. Говорит, мол, «Оставь свои чувства за пределами поля», а сам сидит и позволяет ей устраивать вокальный концерт на трибуне. Лицемер.
— Ну... если честно, у него лицо в этот момент было такое, будто он хочет сквозь газон провалиться. Думаю, он и сам был не в восторге от концерта имени себя.
— Да? — удивилась Адель.
— Да. Он просто... как тебе сказать... Педри — не идиот, но он иногда тупит на ровном месте. Особенно если рядом кто-то, кого он давно не выгонял из жизни. Мия — из таких.
(пауза)
Но ты... ты сильно дала вразнос, Адель.
— Я знаю, — тихо.
— Педри парень терпеливый, но даже у него, знаешь ли, есть лимит на драму.
— Спасибо, доктор, вы сегодня особенно тактичны.
— Я не доктор, я Гави. И моя работа — говорить правду, даже если за это по мячу прилетит.
Адель хмыкнула.
— А можно без морали? Просто... скажи честно: я сегодня выглядела, как...?
— Как игрок, которому нужна подушка и психолог. В этом порядке. — ухмыльнулся Гави. — Но, между прочим, выглядела шикарно. Даже когда хотела кого-то убить.
— Очень ободряюще, спасибо.
Он хлопнул её по плечу.
— Пойдём в раздевалку. Ты — ледяной душ, я — наушники, чтобы не слышать, как Флик орёт на нас за спектакль в третьем тайме.
— Ты меня не сдашь?
— Только если мне взамен принесёшь попкорн на следующий матч. А ты, чувствую, ещё шоу устроишь.
— Ещё бы. Я ж теперь — звезда таблоидов. — бросила Адель, закатив глаза.
Они рассмеялись и ушли внутрь, а напряжение будто стало чуть-чуть легче — как тяжёлая тренировка после финального свистка.
После разговора с Гави на душе у Адель стало... чуть легче. Не праздник, конечно, но уже не землетрясение. Она была сыта по горло этой тренировкой, этой жарой, этими людьми, своим настроением и особенно — самим фактом, что снова подумала о Педри больше пяти секунд.
Единственное, чего ей сейчас хотелось — это душ. Нет, не горячий — ледяной. А потом — в кровать, свернуться клубком и на шесть часов исчезнуть из этой реальности.
Она уже дотянулась до ручки двери женской раздевалки, как вдруг за спиной раздалось:
— Адель. Подожди.
Застыла. Узнала голос сразу — как будто кто-то нажал на плей её самой раздражающей плейлисты. Медленно повернулась.
Педри стоял в пяти метрах. Форма взмокла от тренировки, волосы растрёпаны, лоб в поту, взгляд острый, как шип бутсы. Он смотрел на неё так, будто собирался не просто что-то сказать, а выплеснуть содержимое своей головы прямо ей в руки.
— Если ты сейчас скажешь что-то в духе: «давай поговорим», я тебе сразу скажу — душ ближе, и он приятнее, — пробормотала она, не глядя.
— Тогда я скажу по-другому, — он шагнул ближе, делая короткую паузу. — Ты злишься. И, возможно, не без причины.
— Возможно? Ты это серьёзно?
— Слушай, я просто привык, что когда кто-то орёт моё имя с трибун — это либо мама, либо Ламин, у которого я отобрал последний пончик. А тут...
— А тут твоя бывшая, которая орёт так, будто это не тренировка, а кастинг на главную роль в «Барса: Любовь и офсайд».
Педри вскинул бровь и усмехнулся.
— Она не бывшая. Скорее... ну... фальстарт с драмой на бис.
(пауза)
Я её не звал. Я с ней не говорил. Она появилась, как баг в системе — и повисла. Без моего участия, окей?
— А со мной ты тоже не говорил. Даже когда стало очевидно, что она действует на нервы не только мне, но и моим футбольным навыкам.
— Я думал, ты справишься.
— А я думала, ты не из тех, кто включает «мне пофиг» режим, когда рядом кто-то тонет.
Он отвёл взгляд. Потом — снова посмотрел ей прямо в глаза.
— Я играл безразличие, потому что если бы я начал играть по-настоящему... я бы забыл, что через три дня Эль Классико.
(короткая, почти болезненная пауза)
Ты бесишь меня, Адель. Особенно когда лезешь в одиночку в оборону как в магазин на распродаже. Особенно когда начинаешь язвить так, что у меня внутри кроссовки завязываются. Особенно когда ты — не такая, как все.
Адель приподняла бровь. Медленно.
— Это было... признание или нервный тик?
— Это был нервный срыв, упакованный в неуклюжий комплимент.
(он выдохнул)
Я просто не хочу, чтобы то, что между нами есть — или нет — мешало игре. Нам нужна победа. Мне нужна... ты.
Он запнулся. Увидел это сам.
— Ты. Мне нужна ты. На поле. В команде.
(пауза)
А вне поля...
Она скрестила руки, прищурилась.
— А вне поля?
— Это уже, наверное, зависит от тебя.
Молчание повисло между ними, как мяч, зависший над штрафной. Напряжение. Мягкое. Тёплое. Но колющее.
— Если Мия ещё раз припрётся и будет орать твоё имя, я выпишу ей красную карточку. Без VAR.
— Если она придёт, я сбегу через окно душевой. В одних шлёпанцах. Клянусь.
Оба усмехнулись. Она — первой. Он — чуть позже. Адель сделала шаг к двери, но на ходу обернулась:
— Ну что, капитан, ты сегодня проводишь меня в душ или опять дриблингом будешь заниматься прямо в коридоре?
— Не-не, душ — это святое. Я, конечно, отбитый, но не сумасшедший.
Она прошла мимо него. И, уходя, бросила через плечо:
— Ты не сумасшедший, Педри. Просто... с хронической задержкой в чувствах.
— Это диагноз?
— Диагноз. Но не смертельный. Пока.
Дверь закрылась за ней, и коридор, будто выдохнул. Педри остался стоять. Один. С мыслями. С собой. И с ощущением, будто только что его жизнь официально вошла в добавленное время — когда решается всё.
Мадрид встретил Барселону солнцем, роскошью и напряжённым молчанием. Автобус клуба катил по улицам столицы, а каждый футболист, уткнувшись в окно или в телефон, уже мысленно находился где-то между стартовым свистком и послематчевыми заголовками. Завтра — Эль Классико. А сегодня... день перед бурей.
Команду разместили в отеле, который скорее напоминал пятизвёздочный курорт для богов: собственное футбольное поле, бассейн, сауна, номера с видом на золотой закат. Даже мраморные лестницы будто намекали: «Вы — легенды, ведите себя соответствующе».
Ханси Флик собрал всех в холле. Игроки лениво подтягивались с чемоданами и рюкзаками, кто-то уже в тапках, кто-то ещё в серьёзности.
— Так-с... — начал тренер, хлопнув в ладони. — Мотивирующую речь приберегу на завтра, а сегодня дам вам подарок: вы свободны до девяти вечера. Отдыхайте, гуляйте, в бассейне не утоните... Но ровно в девять — все снова в холле, прилично одетые. Ужин с Реалом. Они нас пригласили.
Холл загудел. Кто-то зааплодировал, кто-то застонал. Особенно Гави.
— А обязательно всем идти? — скривился он, словно его заставляют на урок пения.
— Конкретно тебе — обязательно, — отрезал Флик с хищной улыбкой. — Чтобы следил за своими комментариями в сторону Винисиуса. И вилку не кинул.
Смех прокатился по залу. Игроки начали расходиться: Левандовски с Араухо направились к сауне — «распарить кости перед мясорубкой», как выразился Рональд. Рафинья и Де Йонг с жёнами отправились на романтическую прогулку. Даже Тер Стеген и Мария куда-то собрались, бурно обсуждая местные кофейни, как будто вратари накануне дерби так и делают — ищут макьято с видом на соперника.
Адель догнала Ию на лестнице, та тащила в руках платье и какие-то босоножки.
— Что делаешь? Переодеваешься уже?
— Не поверишь... Эктор позвал меня на свидание, — выпалила Ия, сияя, как огонёк на гирлянде.
— Свидание? Вы уже и туда дошли? Официально? — поддразнила Адель.
— Ага. И вам с Педри того же желаю. Чего тянуть-то?
— «Вам» — это кому? Мы вообще-то как... как сломанная передача. То едем, то дёргаемся, то скрипим.
— Вот и разберитесь. Сегодня идеальный момент: красивые, не в форме, еда вкусная, нервы почти целы. Дерзай, Адель.
Она ушла, а Адель осталась на месте, глядя в мраморный пол, как будто ответы были где-то между плиткой и её мыслями. Ия была права. Нельзя больше тащить на себе этот ком в горле. Сегодня — либо прояснение, либо финальный свисток.
Адель вернулась в номер. Приняла душ, смыла весь автобусный марафон, выровняла волосы, нанесла макияж, в котором наконец-то снова узнала себя. Цветочная зелёная юбка, белая футболка с квадратным вырезом, светло-зелёные босоножки — и сумочка в тон. Уверенность? Почти вернулась.
Дойдя до номера Педри, она неуверенно постучала. Долгое молчание. Уже хотела уйти, как вдруг — звук. Дверь резко распахнулась.
На пороге стоял Гави. В одном полотенце. Весь в мыле. С лицом, как у человека, которого застали в момент преступления.
— Ух, мать Божья! — отшатнулся он. — Адель?! Ты чего тут?
— Эм... Педри у себя?
— Нет. Он с Фермином куда-то спустился. В холл вроде. Поищи там.
(он оглядел её с головы до ног)
У вас свидание?
— Нет! — фыркнула она. — Купайся давай, у тебя там уже наводнение начинается.
— Серьёзно?.. Блин, точно, — Гави юркнул внутрь, за ним хлопнула дверь, и изнутри донеслось шлёп-шлёп-шлёп.
Адель спустилась вниз. У стойки холла сидел Фермин, будто потерявший смысл жизни. Щёки надуты, глаза в точку.
— Фермин? Что ты тут, как потерянный багаж?
— О, Адель. Привет.
(он уставился в пространство)
Я жду Гонсалеса. Он... там. Разговаривает.
— С кем?
— С твоей любимицей. Мией.
(вздох)
На ресепшене. Что-то случилось. Или она так сказала.
Внутри Адель что-то хрустнуло. Сердце дало осечку. Неужели снова?
Она шагнула вперёд — и увидела их. Мия. Педри. У стойки. Слишком близко. И, как гвоздь в гроб её спокойствию — поцелуй. Не пылкий, скорее демонстративный. Но от этого — ещё подлее.
Её лицо побелело. В груди закрутилась воронка. Он говорил про чувства. Про «нужна ты». А теперь — это?
Сзади раздался голос:
— Меня ждёшь, красотка?
Она резко обернулась. Ламин Ямаль. Улыбчивый, как всегда.
— Ты вовремя. Как скорая помощь.
(глубокий вдох)
Прогуляемся?
— Ты зовёшь меня на свидание? Вот это поворот! — расплылся в ухмылке Ламин.
— Можешь считать, что я твой антидепрессант на ножках. Пойдём.
И они вышли в тёплый вечерний Мадрид. За спиной остался холл, отель, ложь и предательство. Впереди — улицы, прохлада и, возможно, немного правды.
Мадрид встречал закатом. Оранжево-золотой свет растекался по мостовой, делая город похожим на старую картину, у которой треснул лак — но от этого она только стала красивее. Адель с Ламином шли по тихим улочкам, минуя кафе, антикварные лавки и уличных музыкантов, которые играли что-то одновременно грустное и важное.
— Ты вообще умеешь молчать? — спросила Адель, улыбаясь, глядя на него из-под длинных ресниц.
— Умею. Когда сплю. Или когда на скамейке, — ответил Ламин и подмигнул. — Но зачем молчать, если рядом ты? Такое нечасто случается.
— Что, женщина рядом?
— Нет. Женщина, которая не падает в обморок, когда я рассказываю о себе. И не визжит, когда узнаёт, сколько у меня подписчиков.
Адель рассмеялась. Её напряжение начало таять, как мороженое в ладони.
— Ты знаешь, Ламин, иногда мне кажется, что ты гораздо умнее, чем стараешься казаться.
— Это моя маскировка. Чтобы не брали на пресс-конференции.
(он замедлил шаг)
На самом деле... я вижу, как ты смотришь на него.
Она чуть напряглась. Он говорил серьёзно. Без шуток.
— На кого?
— На Педри. Когда он думает, что никто не смотрит. А ты смотришь.
(пауза)
И мне, если честно, от этого бывает не по себе.
Адель замерла на шаг. Он посмотрел на неё — по-настоящему. Без дураков. Без шуточек.
— Ты мне нравишься, Адель. Не как напарница по команде, не как подруга. Просто — как человек, который... ну, с которым я бы хотел идти не только по этой улице.
(он неловко усмехнулся)
Даже если ты влюблена в кого-то другого.
Секунда. Другая. Воздух встал между ними. Неудобный. Честный.
И тут — как по сценарию, написанному злобной судьбой — их прервал голос:
— Ого, Барселона теперь настолько отчаялась, что ставит детей и девочек в основу?
Они обернулись. По тротуару шли трое. Первым — естественно — Винисиус. Улыбка — хищная, как у кота, который свалил вазу и ещё ждет похвалы. За ним Джуд Беллингем, в темной рубашке и с каким-то лондонским равнодушием в глазах. И Арда Гюлер — тот, напротив, выглядел так, будто случайно попал на вечеринку взрослых и теперь пытается вежливо не мешать.
— О, это ты, Адель? — фальшиво удивился Винисиус. — Ты ведь в старте на завтра? Или всё-таки куклу Барби тренируете на замену?
— Ты даже не оригинален, Вини, — спокойно сказала она. — Такое уже говорил один болельщик «Хетафе». Он, правда, был пьяный и с выбитым передним зубом.
Ламин хмыкнул. Арда Гюлер как будто извинился взглядом за весь Реал.
— Расслабься, я просто шучу, — продолжил Винисиус. — А ты, Ламин, осторожней. Она, говорят, крушит сердца. Хотя, может, ты ещё слишком юный, чтобы одно иметь?
— Скоро узнаешь. Завтра на поле, — невозмутимо бросил Ламин.
Джуд всё это время молчал. Его глаза — внимательные, почти кинематографические — не отрывались от Адель. Он чуть наклонил голову, будто примеряя к ней мысль. Потом, с лёгкой полуулыбкой, сказал:
— Ты действительно играешь? Или это легенда?
— Приходи завтра. Увидишь. Только не забудь шнурки завязать — падать будет больно.
Арда шагнул вперёд и слабо махнул рукой:
— Извините, он просто всегда такой... Вини. Мы на самом деле рады встрече. Удачи вам завтра.
— Спасибо, Арда, — кивнула Адель. — Тебе тоже. Особенно если тебя опять выпустят на 10 минут в конце.
Они разошлись, как приливы, расходясь в стороны улицы. Адель и Ламин снова остались вдвоём.
— Слушай... — начал он. — То, что я сказал до того, как нас сбила мадридская токсичность...
— Я всё помню, — перебила она. — И спасибо, Ламин. Правда. Ты один из самых честных людей, которых я знаю.
(она посмотрела ему в глаза)
Но моё сердце пока запуталось. Оно... как мяч в штрафной — скачет, рикошетит, и непонятно, кто первым к нему успеет.
— Ну, я подожду. Я умею. Я же нападающий, в конце концов.
Они снова рассмеялись. На этот раз — легко, без задней мысли.
И пошли дальше, в ночь, в город, в который завтра придёт дерби, как гроза, как финал, как возможность всё поменять.
Когда Адель и Ламин вернулись в отель, солнце уже почти скатилось за крыши. На ресепшене сновали игроки — кто-то в тапках, кто-то с сумками, кто-то с мороженым. Воздух был тёплым и чуть солоноватым от бассейна на террасе. Все возвращались: смеясь, переговариваясь, делясь впечатлениями от дневной свободы. Завтра наступит Эль Классико — и весь мир снова начнёт смотреть, но сейчас... был вечер между.
Адель вглядывалась в лица, ища одно. Педри. Но ни среди игроков, ни в баре, ни у ресепшена его не было.
— Он уехал, — сказал Фермин, подходя с бутылкой воды. — Вроде бы... по делам. Мии.
— Ага, — только и сказала она, будто глотнула лимонной воды.
Ламин, стоявший рядом, хмыкнул, но промолчал. Он чувствовал — комментировать сейчас значит разлить масло на уже горящий тост.
Адель вернулась в номер. Закрыла за собой дверь. Медленно прислонилась к ней спиной. В груди — пустота, в которой ещё вчера был бег. Надежда. Пульс. А сейчас — разочарование, как глухой рёв в тоннеле.

Вечер.
Адель стоит перед зеркалом. На ней — винное вечернее платье, длинное, струящееся. Матовая ткань подчёркивает её тонкую талию, квадратный вырез деликатно открывает ключицы. Рукава — чуть прозрачные, украшенные мелкими серебристыми бусинами, как россыпь звёзд. Волосы она убрала в высокий пучок, оставив пару выбившихся прядей у висков. Макияж — сдержанный, но выразительный: акцент на глаза, лёгкий блеск на губах. На шее — тонкая цепочка. В ушах — простые, но элегантные серьги.
Она смотрела на своё отражение и не видела себя. Только вопрос: зачем всё это, если он не увидит?
Но потом выпрямилась. Глубокий вдох. И вышла.

В холле уже собирались игроки обоих команд — молодые, нарядные, слегка неуютные в рубашках вместо джерси. Смех, щелчки телефонов, кто-то пытался устроить селфи-баттл у лифта. Реал уже был в сборе. Винисиус — в ослепительно белом костюме, Джуд — сдержанно в чёрном, Арда — старался выглядеть постарше, чем он есть, но уши всё равно краснели.
И тут в холл вошла Адель.
Гул разговора стих. Словно кто-то сжал пульт и нажал «молчание».
— Ого... — пробормотал Рафинья, чуть ли не подавившись жвачкой.
— Это что, выпускной? — пробормотал Гави. — Или она вышла замуж за кого-то из Реала и пришла прощаться?
Даже Ханси Флик, человек с лицом прочной дубовой двери, на секунду растерялся.
— Ты с ума сошла, — прошептала Ия, подходя к ней. — Ты сейчас как финальный босс на красной дорожке.
— Просто платье, — пожала плечами Адель. Хотя и ей самой казалось — будто это не она.
— Тебе идёт, — тихо сказал Ламин. — Очень.
Ханси хлопнул в ладони:
— Так, рассаживаемся по машинам! Вечер только начинается. Эктор, ты с Ией. Рафинья, Де Йонг — с жёнами. Тер Стеген, ты с Марией.
— Адель, ты с нами, — добавил он. — Я и Ламин — самые безопасные мужчины во всей Испании.
Но тут вмешался голос. Глубокий, спокойный:
— Позвольте, — сказал Джуд Беллингем, делая шаг вперёд. — Я бы хотел её отвезти сам.
Тишина. В ней с грохотом посыпались внутренние челюсти всех присутствующих.
— Ты... — начал Ламин, но осёкся.
Фермин широко открыл глаза.
Гави как будто подавился собственным возмущением.
Ханси приподнял бровь, будто в театре: «Интересно, чем закончится?»
Адель — замерла. Сначала — удивление. Потом — вспышка чего-то другого. Грусть? Игра? Любопытство?
— Если ты не против, конечно, — добавил Джуд, глядя прямо на неё. Не ухмыляясь. Не давя. Просто... предлагая.
— Я... не против, — ответила она, прежде чем успела подумать.

Машина. Тишина. Адель смотрит в окно, где Мадрид разливается фонарями, как мед. Джуд за рулём, спокоен. Не нервничает. Почти слишком спокоен.
— Ты удивила всех, — сказал он наконец.
— Тем, что села в машину?
— Нет. Тем, как вошла. Обычно, когда кто-то из Барселоны появляется — у нас у всех начинается мигрень. А тут — ты.
— Ты хочешь сказать, я — как ибупрофен?
Он усмехнулся.
— Скорее как красивый яд. Такой, который пьёшь добровольно, даже зная, чем всё закончится.
— Ты всегда так странно флиртуешь?
— Нет. Только с теми, кто может забрать у меня мяч и не вернуть.
Они оба засмеялись. Снова — пауза.
— Он — не заслуживает, — сказал Джуд тихо. — Этот... Педри.
Адель чуть повернула голову. Ничего не ответила. Но в её взгляде было что-то новое — вопрос. И вызов.
— А кто заслуживает?
Он посмотрел на дорогу, а потом — на неё. Медленно. Внимательно.
— Посмотрим. Может, ты сама решишь это вечером.
И машина въехала в уличный свет ресторана — туда, где вечер только начинался. Где встречались два лагеря. Где всё могло пойти не по плану.
Фасад ресторана сиял в вечерних огнях, как витрина с дорогими часами — стекло, золото, отражения. Чёрные автомобили один за другим останавливались у входа, выпуская на свет игроков двух главных испанских клубов, на вечер заключивших перемирие... или сделавших вид.
Машина Джуда Беллингема остановилась у самых дверей. Адель нервно поправила подол винного платья, ткань струилась, как бордо в бокале, тонко подчеркивая талию и ключицы. Взгляд — гордый, будто она только что выиграла Золотой мяч. Она почти поверила в свою собственную стойкость.
Джуд обошёл машину, распахнул дверцу и, не говоря ни слова, протянул ей руку. Без иронии, без ухмылки. Галантно. Как принц, у которого в контракте пункт "очаровывать".
— Спасибо, — тихо сказала она, и их пальцы на мгновение коснулись друг друга.
Они вошли в ресторан под свет фотовспышек, и почти сразу — столкновение.
Как в плохой пьесе, где все выходят на сцену одновременно.
У дверей стояли Педри, Ферран Торрес и... Мия.
Блонди, как всегда, в коже, каблуках и презрении.
Педри замер, как будто кто-то щёлкнул паузу. Его взгляд встретился с её — в нём было всё: удивление, раздражение, ревность... и, конечно, обида.
Адель выдержала. Медленно, будто в кино, кивнула.
— Ну надо же, — хмыкнула Мия, — теперь и Джуду не дают спокойно жить. Барселона в прямом смысле этого слова катается у него под боком.
Ферран рассмеялся, неуверенно, как будто сам не понял, почему.
Джуд не моргнул.
— Ну, по крайней мере, у меня вкус хороший, — произнёс он спокойно. — В отличие от некоторых, кто путает кожу с харизмой.
— Уф, жара, — пробормотал Ферран, делая шаг назад.
Педри напрягся.
— Джуд, у нас тут всё-таки ужин, не пресс-конференция.
— Тогда будь добр, не подавай поводов для обсуждения. — И Беллингем уже вёл Адель внутрь.

Ресторан был шикарным — тёплые тона, мягкий свет, круглый стол, как на дипломатических переговорах. Игроки Реала и Барсы сели вперемешку. Смех, щелчки вилок, официанты будто скользили между столами, как сны.
Адель оказалась между Джудом и Ламиним. Педри — напротив, рядом с Мией, которая, казалось, вот-вот начнёт кормить его с ложечки.
— Ну и... как тебе твоя поездка в Мадрид? — тихо спросил Беллингем, повернувшись к Адель.
— Лучше, чем я ожидала. Особенно ужин. Особенно — сиденье в машине.
— Думаешь, у нас будет шанс на реванш? — вопрос был вроде о футболе... но голос — слишком мягкий.
— А вы точно про матч, мистер Беллингем?
— А вы точно не про него? — он ответил улыбкой, чуть лукавой, но не пошлой. Джуд знал, как играть словами. Педри, тем временем, уже буравил их взглядом, как будто Адель на глазах переподписала контракт с Реалом.
— Ребята, а давайте тост? — предложил Ферран, как всегда пытаясь сгладить неловкость.
— Давайте, — первым поднял бокал Джуд. — За Эль Классико. Пусть на поле будет жарко.
— И за то, чтобы после матча все остались целыми, — добавил Рюдигер, подмигивая Араухо.
— И чтобы те, кто не попадают в старт — хотя бы в сердце, — громко сказал Ламин, глядя куда-то в потолок, а потом — в сторону Педри.
Педри улыбнулся, но в этой улыбке было больше уксуса, чем вина.

Десерт. Кофе. Ещё немного слов. Мия начала что-то шептать Педри, но тот уже не слушал. Он смотрел на Адель, которая, смеясь, что-то рассказывала Джуду. Смеялась легко, звонко. Как раньше — с ним.
И вдруг он встал. Обошёл стол, подошёл к её стулу и наклонился:
— Можем поговорить?
Адель медленно обернулась. Джуд напрягся, но остался сидеть.
— Поздно, Педри. Ты же сам сказал — не мешать себе играть.
Она встала и повернулась к Беллингему.
— Пойдём, здесь шумно. Там, кажется, есть терраса.
Педри остался стоять, будто весь ресторан стал пустым.
Ферран положил ему руку на плечо:
— Ну что, капитан. Завтра игра. Сегодня — урок.
Вечер клонится к финалу. Ресторан, как старый солдат перед боем, замирает в полутоне — свечи догорают, бокалы пустеют, смех постепенно стихает. Завтра — Эль Класико. И даже стены, кажется, понимают: битва будет не на жизнь, а на счет.
Игроки "Барселоны" тянут последние капли вина, кто-то уже спорит о том, стоит ли Феррану бить со штрафных, кто-то молча переписывается с водителем. Флик, всё тот же немецкий оркестр в костюме, поднимает руку — как дирижёр, у которого есть план:
— Всё. Пора возвращаться. Без геройств и споров — завтра поле. Спасибо за вечер, — он пожимает руку тренеру "Реала", почти дружелюбно. — Думаю, это пошло на пользу.
Ребята начинают подниматься, хлопать друг друга по плечам. Рафинья смеётся, обнимая Вальверде, Ия тихонько шепчет Эктору что-то явно не про тактику. У стойки, как столб, — Беллингем. В руках — пальто. Взгляд — на Адель.
Он весь вечер молча ел глазами. Не агрессивно — скорее, с научным интересом. Она была ему... непривычна. Не «инстаграмная», не «девушка футболиста», не шаблон. Поэтому — интересна. Он уже хотел что-то сказать, как вдруг за его спиной раздался голос:
— Я отвезу её.
Слишком жёстко. Слишком уверенно. Без «можно», без «если ты не против».
Педри.
Беллингем прищурился, как хищник, который внезапно осознал, что у мышки есть второй кавалер.
— Поехали, — сухо бросил Педри, почти в приказном тоне, беря Адель под руку.
Она вздрогнула.
— Что?.. Подожди, куда?.. — начала она, но перед ними уже встал Джуд, закрывая путь словно телохранитель.
— Всё в порядке. Спасибо за вечер, Джуд, — с короткой улыбкой сказала Адель. В голосе — вежливость, в глазах — ураган.
Джуд отступил. Не сдался — отступил.
Педри даже не кивнул.
По дороге до стоянки — только звук каблуков. Как метроном, отбивающий ритм их странных, нелепо напряжённых отношений.
Он открыл ей дверцу. Резко. Не как рыцарь — как человек, у которого больше нет сил притворяться.
Адель уселась в кресло и скрестила руки. Он — за руль. Завёл. Машина тронулась.
— Итак? — с вызовом бросила она, глядя в окно.
— Я знал, что ты спросишь.
— А я знала, что ты будешь юлить. Где твоя Мия? Её высшее общество закончилось?
— Она поехала с Ферраном. Ему я... доверяю, — процедил Педри, сжав руль так, будто тот сказал что-то обидное.
— Доверяешь. Великолепно. А со мной — что? Почему я узнаю о твоих договорах у ресепшена, как официантка без чаевых?
— Мия — не просто "бывшая". Мы были... помолвлены. С детства. Родители. Семьи. Традиции. Дурацкая аристократия на фоне каталонского солнца. Я не выбирал.
Адель повернулась к нему. В её взгляде не было слёз. Только ледяное спокойствие.
— Помолвка по договору? Ты из какого века, Педри? В следующем сезоне вы с ней что, объедините земельные участки?
— Не смейся, — сжав зубы, сказал он. — Это не смешно.
— Я не смеюсь. Я бешусь. Потому что мне никто не сказал, что у тебя есть... феодальные обязательства. С приданым и старинным гербом.
Он на мгновение замолчал, а потом — выдохнул, как будто больше не мог держать это внутри:
— Я не хочу её. Я хочу тебя.
Тишина в салоне была такой плотной, что машину можно было перепутать с вакуумной камерой.
Адель посмотрела вперёд. Холодно.
— Хочешь? Вот только сначала разберись, кого ты боишься больше — Мию, родителей, или меня. А потом поговорим про чувства. Если они ещё останутся.
Дальше ехали в полной тишине. Город мелькал за окнами. Барселона и Мадрид снова сходились — но на этот раз в одном автомобиле.
У отеля Педри тормознул. Адель вышла, не глядя, и только едва слышно бросила:
— Спасибо за подвоз.
Он смотрел ей вслед, как человек, который не успел спасти то, что тонуло у него на глазах.
В холле отеля ребята уже расходились по номерам. Гави махнул рукой, Мария зевнула на ходу.
Адель направилась к лифту, как вдруг рядом возник Ямаль.
— Ну, как поездочка? — с насмешкой в голосе спросил он.
— Нормально.
— Ах, ну да. У тебя всё нормально. То с Педри, то с Беллингемом. Может, я следующий? Или у тебя очередь по рейтингу FIFA?
Адель застыла.
— Что ты несёшь?
— А что? Ты реально думаешь, что никто ничего не видит? Ты дергаешь нас всех, как марионеток. С Педри — слёзы и драмы. С Джудом — прогулки. Со мной — дружба, пока удобно.
— Ты сейчас серьёзно? — глаза её сузились. — Ты правда думаешь, что я всё это ради игры в "кого ревнуют сильнее"?
— А что ещё думать, если ты каждый раз просто... ускользаешь? Сначала смотришь на меня, будто я важен. А потом — как на младшего брата, которому можно дать конфетку. Я устал быть "тем, кто вовремя".
На секунду повисло глухое молчание.
А потом — Адель:
— Знаешь что, Ламин? Я тебя действительно ценю. И уважаю. Но если ты хочешь, чтобы я чувствовала вину за то, что не выбрала тебя — то ты ещё не готов быть взрослым. Ни на поле, ни вне его.
— А ты слишком взрослая для всех нас, да? — его голос сорвался. — Холодная, красивая, уверенная. И всё равно — одна.
Она ничего не ответила. Просто ушла.
А он остался стоять. Один. Рядом с пустым диваном в лобби. Где всё только что было светло, громко и живо.
А теперь — как на табло перед матчем. Тихо.
И — ничья. Пока что.