Глава 24
Карлотта
Воздух сгустился, давящей плитой обрушился на плечи, лишая возможности дышать. Тело словно чужое, каждое движение отзывалось мучительной болью, а дрожь ледяным ознобом пронзала до самых костей, сковывая сердце в тиски.
Я моргала часто, отчаянно, безумно надеясь, что это всего лишь кошмар, злая коллективная галлюцинация, что Джоанны здесь нет.
Тщетно. Перед глазами лишь клубилась непроглядная тьма, готовая поглотить меня целиком.
— Красивые фотографии, — прошипел её голос, змеиный и острый, как лезвие, полоснувшее по самой душе, а пальцы её бешено барабанили по экрану телефона. — Всем бы понравилось.
Алессио, шатаясь, словно раненый зверь, бросился к ней, с отчаянной, пьяной яростью пытаясь вырвать проклятый телефон из её рук.
Но Джоанна, словно играючи, увернулась, оттолкнула его, и в её тяжёлом вздохе звучала лишь усталость и презрение, словно мы все — лишь пыль под её ногами.
— Как же вы все мне осточертели, — процедила она сквозь зубы, отступая, но дьявольская улыбка, злая и торжествующая, всё так же плясала на её губах, отравляя воздух ядом.
Я попыталась вдохнуть, но вышло лишь жалкое подобие вздоха и я прошептала осипшим голосом:
— Что мы сделали, Джоанна?
— Что? — взвизгнула она, и этот звук, полный невыносимой боли и испепеляющей ненависти, заставил всё вокруг замереть. — Вся семья Фальконе презирает мою. Отец, как последнюю шлюху, пытается продать меня, чтобы хоть как-то выкарабкаться из нищеты. Невио и Массимо... Они открыто ненавидят меня, смотрят как на отброса, на грязь под ногтями. Ты, Алессио, ты пользовался мной!
— Я не пользовался тобой, — прошептал он, дрожащими пальцами массируя виски, словно пытаясь унять пульсирующую боль. — Ты сама приходила ко мне, когда я пьян. Ты знала, что между нами никогда не будет ничего серьёзного...
— ...Николо кинул меня. Просто потому, что Аврора ему сказала, а сам ещё и пялился на эту мелкую шлюшку Торрес, — продолжала Джоанна, словно не слышала его, не замечала ни его боли, ни своего безумия, поглотившего её целиком. — О, а эта святая Аврора... Ей всё дозволено! Унижать, занижать, руку поднимать. А ты, Карлотта, ты ничем не лучше! Ты только их и защищаешь. Защитница обиженных... А где была твоя защита, когда она была нужна мне?
Я ахнула, медленно поднимаясь, чтобы подойти к ней, но ноги словно налились свинцом, стали ватными, не желая подчиняться.
— А ты, Джоанна? — тихо проговорила я, и в голосе звучала не злость, не гнев, а лишь горькое, всепоглощающее разочарование, словно рухнул последний оплот. — Чем ты лучше? Твой список дел ничем не короче, его можно перечислять бесконечно.
Джоанна расхохоталась, громко, истерично, и этот смех, словно осколки стекла, пронзил меня до костей, оставляя кровоточащие раны, которые никогда не заживут. Она махнула рукой, в которой держала телефон, и мы с Алессио невольно перевели взгляд на него, словно завороженные, зная, что там хранится наша погибель.
— Моя жизнь давно уже не сказка... Да и ладно, никогда ею и не была, — её смех продолжался, всё более безумный, всё более отчаянный. — Но и ваша ею не станет. Ни у кого из вас. Я отравлю её.
— Не надо так, — прошептала я, не узнавая свой собственный голос, он стал таким дрожащим, таким слабым. — От этого ты ничего не получишь... Лишь пустоту.
— Удовольствие. Наслаждение. Может, даже триумф? Почувствую, дорогая Лотти, почувствую ещё как. Жизнь Алессио разрушена благодаря мне, — Джоанна демонстративно сделала реверанс, криво усмехнувшись. — Твоя, Карлотта, тоже будет. Если я покажу эти фотографии, репутация твоя, твоей семьи будет запятнана, навсегда очернена. Аврора? — она снова засмеялась, злобно и ядовито. — Может, я как-нибудь расскажу, что она трахалась с Дарио Ди Лауро.
Я замираю, шокировано смотря на неё, а потом быстро перевожу взгляд на Алессио, пытаясь прочесть хоть что-то в его лице, но он не выглядит так, будто удивлён этими словами.
Нет, точно нет. Алессио закатывает глаза, выглядя крайне устало.
Либо он об этом знал уже, либо настолько пьян, что не соображает, не в силах осознать всю глубину произошедшего, не понимая, что сейчас рушится всё.
— Но для неё я больше сюрпризов устроила, — пробормотала Джоанна, на мгновение посмотрев в сторону дома, а потом отступая от нас дальше, словно боясь, что мы сможем её остановить, помешать её мести. — Хорошего вечера. Наслаждайтесь.
Алессио оборачивается ко мне, долго вглядываясь в моё лицо, пытаясь что-то прочесть в моих глазах, а потом, сжав кулаки до побелевших костяшек, следует за ней.
Зачем я пришла сюда? Зачем я пришла сюда? Зачем я пришла сюда?
Этот вопрос, как навязчивая мелодия, крутился в моей голове, не давая покоя.
Мои руки болят, и я приподнимаю их, всматриваясь в бледную кожу на ладонях, которые покалывают и горят огнем. Глаза видят следы в форме полумесяца, неглубокие ранки, которые кровоточат, а потом смотрю на свои ногти, под которыми запеклась кровь, словно я отчаянно пыталась удержаться на краю пропасти.
Меня бил озноб, лихорадочные волны то и дело окатывали то жаром, то ледяным холодом. Ноги несли меня прочь, к дому. Я продиралась сквозь толпу, как сквозь вязкий кошмар, желая лишь одного — вырваться из этого плена.
Алессио поцеловал меня.
— Привет, Карлотта, — прозвучал впереди жизнерадостный голос Агнессы Бонелло.
Ее улыбка казалась чужой и далекой, как будто я смотрю на нее сквозь толстое стекло. Я лишь кивнула в ответ, не находя в себе сил даже на приветствие, и прошла мимо, не слыша, как она окликает меня, желая лишь одного — убежать.
Алессио поцеловал меня... И этот поцелуй, словно клеймо, горел на моих губах, напоминая о произошедшем.
Выхожу из дома, лихорадочно тру губы пальцами, до боли, до онемения, но это жизненно необходимо, словно это помогает смыть с себя этот позор, которым я теперь чувствую себя покрытой.
— Аврора! — облегчение накатывает на меня, словно долгожданный дождь в засуху, когда я вижу ее, мою подругу, мою опору.
Неважно, что до этого я даже не знала, что она здесь. Но это такое облегчение, будто я нашла маяк в бушующем море, который укажет мне путь к спасению.
Быстро подхожу к ней, замечая, что Аврора подрагивает, словно ей тоже страшно.
Увидев меня, ее глаза расширяются, и она берет мои руки в свои, сжимая их крепко, словно боясь, что я исчезну, растворюсь в этом кошмаре.
— Ты вся дрожишь, — проговорила я, пытаясь думать о ней, попытаться хоть на мгновение отвлечься от всего и не думать о том, что произошло, не вспоминать слова Джоанны, её безумный взгляд, который преследует меня.
Но всё только прокручивается снова и снова, как заезженная пластинка, как наваждение, не давая мне совершенно покоя, преследуя меня.
— Ты здесь одна? — сурово спросила Аврора, повысив голос, словно от испуга, словно боясь, что со мной что-то случилось. — Ты с ума сошла?
— Не кричи на меня. Мне надоело, что все постоянно беспокоятся обо мне. Я просто хотела провести время где-нибудь, и я была не одна. Здесь был Алессио.
Поток слов вырвался наружу настолько быстро, что я едва успевала выговаривать их, но интонация моя постепенно погасла, словно в ней больше не осталось сил, словно я выдохлась.
Её вопросы. Мои невнятные ответы. Попытки её успокоить и мысленно успокоить себя, но это бесполезно. И меня прорвало. Всё вышло наружу, как лава из вулкана, обжигая меня изнутри, уничтожая всё живое.
Лицо Авроры с каждым моим словом становилось бледнее, точно совпадает с моим, отражение моей боли, моей души. Мое тело дрожит так сильно, и то, что Аврора держит меня, немного помогает.
Я понимала, что рассказывать о Алессио неправильно, это предательство, но я не могла держать это в себе. Не могла.
Как это держать в себе?
И последнее, что я ей говорю, окончательно ломаясь и физически и морально:
— Если Массимо узнает...
Глаза наполнились слезами, безудержным потоком, который невозможно остановить.
Если он узнает, что Алессио поцеловал меня, что будет?
Чувствую себя отвратительно, ужасно, словно я испачкалась, будто меня облили грязью, которую невозможно смыть.
— Он больше не посмотрит на меня.
— Посмотрит. Массимо всегда на тебя смотрит. Всегда...
Но я перестаю слышать ее слова.
Мир вокруг расплывается, звуки меркнут, словно я оглохла. Я предчувствовала, что приход сюда обернется ошибкой, но это не ошибка, это катастрофа, это конец всему. В груди болезненно сжимается, и я ощущаю, как слезы градом катятся по щекам, оставляя обжигающий след.
И внезапное появление Невио, от которого вздрагиваем и я, и Аврора, становится последним, самым страшным кошмаром.
Кузен Массимо здесь. Его брат был здесь.
И его брат... Он меня поцеловал.
***
Массимо
— Папа, я не понимаю, что с ней происходит.
— Будь терпеливым. Дай ей немного времени.
Его слова эхом отдавались в сознании.
Я дал ей время до ночи, но непреодолимое желание быть рядом оказалось сильнее.
Откровенный разговор с отцом оказался неожиданно полезным. Он, казалось, знал о моих ночных визитах к Карлотте, возможно, из-за той цепочки с отслеживающим чипом, которую я иногда надевал.
Внутри меня царил хаос, которым я не мог поделиться ни с братом, ни с Невио, зная, что не получу дельного совета. Но отец... Ему я мог открыться.
Папа убедил меня отказаться от безумной идеи проникновения в больницу, чтобы разузнать всё, уговорил подождать, пока Карлотта сама захочет рассказать. Он отговорил меня от настойчивости.
Но желание быть рядом оказалось сильнее доводов разума, и я всё равно приехал.
Дела Каморры отошли на второй план. Война с Фамильей потеряла свою остроту.
Приблизившись к дереву, я замер, увидев на сухой земле брелок с ключами. Её ключи.
Взгляд невольно поднялся к приоткрытому окну, сквозь которое виднелись колышущиеся от ветра шторы. В комнате царила тьма, не было ни света, ни звука. Машина, припаркованная неподалёку, говорила о том, что Диего и остальные сейчас в доме.
Подняв ключи, я машинально сунул их в карман, а затем, ухватившись за ветку, подтянулся вверх. Потрескивание дерева не имело значения, я был сосредоточен только на том, чтобы попасть туда, где я должен быть. Но, приблизившись к окну, я нахмурился.
Карлотты не было в комнате. Повсюду была разбросана одежда, в основном платья. Виолончель, её любимый инструмент, стояла в углу, снова укрытая простынёй, словно спрятанная от чужих глаз. Цветы, которые я подарил, хоть и стояли в вазе, но были отодвинуты в дальний угол, словно она хотела держать их подальше от себя.
Эта деталь кольнула мне сердце.
Доставая ключи из кармана, я задел мешочек, который постоянно таскал с собой, и он, предательски упал на пол, делая ситуацию ещё более абсурдной.
Ходить с ним постоянно всегда казалось бессмысленным занятием, но я всё равно раз за разом брал его с собой. И лучше бы я уже вернул его ей, но вместо этого запихиваю обратно в карман, словно это мой талисман.
Карлотта могла быть с матерью в комнате. Точно не с Авророй, потому что та, как я знал, была с Невио.
Эти ночные скитания или, ближе к утру, нахождение рядом с её домом казались ужасно затратным временем, но я лучше буду здесь, чем погружусь в ненужный сон.
Я точно был уверен, что дома не будет Алессио, потому что и мама, и папа спрашивали, где он. И он не надел украшение с отслеживающим чипом, так что никто не знал, где Алессио сейчас.
Точно на одной бессмысленной шумной вечеринке. Эти его похождения нужно прекратить.
Сидя в машине недалеко от её дома, постукивая пальцами по рулю, я задумался, как к такому пришло.
Честность. Её не было.
Особенно я это понял, когда увидел приближающуюся машину Невио. Она остановилась рядом с домом. Он вышел, быстро открывая дверь, и из машины вышла Аврора, сразу оглядываясь по сторонам, а потом, как оказалось, Карлотта вышла следом.
Бледная. Дрожащая. Поникшая. Красные глаза так отчётливо виднелись на этом фоне, что пальцы сжали руль до побеления костяшек. Напряжение одолевало меня, когда они с обеих сторон поддерживали её, вели к дому, словно Карлотта неспособна идти сама.
И только когда Диего открыл им дверь и они вошли внутрь, я сорвался, снова направляясь к тому дереву, чтобы попасть в её комнату.
В доме было шумно, слышались голоса. Диего, Тони, Клаудии, Невио и Авроры, но только не её.
Время, проведённое в комнате в ожидании Карлотты, тянулось мучительно медленно. Слишком долго. И услышав её тихий, полный мольбы голос, я замер, вслушиваясь в каждое слово, в каждую букву, в каждый звук.
— Простите меня, пожалуйста, — прозвучало её бормотание, сопровождаемое тихими шагами за дверью.
— Мы волновались, Лотти, — услышал я голос Тони, а снизу донёсся голос Диего, вероятно, разговаривающего с Невио. — Мы рады, что ты была с друзьями. Но ты могла просто сказать, что хотела провести с ними время.
— М-мне очень жаль.
Дверная ручка опустилась, но дверь не открылась.
И мне не хотелось прятаться. Я был настолько неподвижен, словно парализован.
— Тебе сейчас сложно, мы понимаем, милая.
— Я очень устала.
Эти слова обожгли меня. То, как это прозвучало. Голос был слишком пуст, с явственным намёком на глубокую душевную боль.
Карлотта даже не стояла напротив меня, но делала что-то со мной, что скрутило всё внутри меня. Эти ощущения были настолько мучительными, хотелось избавиться от этого.
Всё утратило размеренности, спокойствия. Она делала это со мной. Даже не подозревая этого.
Я не понимал, что происходит. Её слова, её состояние, её отстранённость — всё это было загадкой, ключа к которой у меня не было.
Мысли путались, словно клубок ниток. Я размышлял о том, что могло произойти, о чём она не хотела говорить. Вспоминал каждый момент, проведённый вместе, пытаясь найти хоть какую-то подсказку.
Резкий поворот ручки заставил меня отпрянуть в сторону, инстинктивно прижавшись к стене. Карлотта, не поднимая глаз, вошла в комнату и сразу же закрыла за собой дверь. Я видел, как её плечи слегка вздрагивают.
Она направилась к виолончели, словно ища утешение в ней. Коснувшись пальцами простыни, она замерла, будто не решаясь её снять. Тишина в комнате давила, и я чувствовал, что должен что-то сказать, что-то сделать.
Наконец, Карлотта решительно сорвала простыню и взяла инструмент в руки. Она провела смычком по струнам, извлекая печальную мелодию. Звуки виолончели, казалось, отражали её душевное состояние — боль, тоску, отчаяние. Я не мог больше выносить этого.
— Карлотта, — тихо произнёс я, делая шаг вперёд.
Она вздрогнула, словно от внезапного удара, и резко обернулась. В её глазах плескалось море слёз, смешанных с удивлением, но этот взгляд, мимолетный и растерянный, тут же померк, уступив место опущенным ресницам.
Не смотрела на меня. Мне не хотелось привыкать к этой отстранённости, к этой стене между нами.
— Ты можешь посмотреть на меня? Дай на тебя посмотреть полностью.
Её взгляд оставался прикованным к полу, не желая встречаться с моим.
Я приблизился, осторожно коснувшись её руки. Холод её кожи опалил меня, словно прикосновение к ледяной глыбе. В её глазах отражалась усталость и нежелание говорить. Виолончель безвольно упала на паркет, нарушив тишину комнаты глухим ударом.
Слёзы хлынули, стекая по её щекам. Карлотта молчала, лишь судорожно вздыхала, не в силах произнести ни слова, но всё же посмотрела наконец на меня.
— Всё?
Карлотта повела плечами, всё же продолжая смотреть на меня, выглядя при этом такой грустной.
— Этого никогда не будет достаточно.
Я сделал шаг к ней, но она отшатнулась, прикрыв губы ладонью, что заставила меня нахмурится от такого действия. Её взгляд теперь был устремлён куда угодно, только не на меня, когда Карлотта заговорила:
— Сегодня не самый подходящий день. Мне необходимо поговорить с мамой и Диего. Они беспокоятся. Надо было предупредить, что Невио взял меня и Аврору на вечеринку...
— Невио взял вас на вечеринку?
— К тому же, у меня много дел. Учёба и всё прочее, это важно для меня, — пробормотала Карлотта, словно не расслышав моего вопроса, торопливо принимаясь собирать разбросанные вещи. — Может быть, мы поговорим в другой раз? Сейчас действительно не самое удачное время.
Стремительно приблизившись к ней, не обращая внимания на шаги за дверью, я взял её руки в свои, чтобы сократить между нами расстояние.
— Остановись на секунду, — пальцами приподняв её подбородок, я заставил Карлотту посмотреть на меня, но она лишь закрыла глаза, зажмурившись.
— Массимо...
— Да? — я никогда прежде не слышал от себя подобного голоса, столь пропитанного надеждой.
Скажи мне. Просто скажи мне. Мы ведь всегда разговариваем. Мы всегда честны друг с другом.
— Увидимся в другой раз, — она вновь отстранилась, вздрогнув при звуке шагов за дверью.
Это сокрушает меня слишком сильно. То, как её настроение, её состояние оказывают на меня столь сильное влияние.
Где же моё привычное спокойствие?
— Ты хочешь, чтобы я ушёл?
Скажи «нет».
Просто попроси меня остаться. Я останусь.
— Да, — прошептала Карлотта, подойдя к виолончели и вновь проведя по ней пальцем. — Пожалуйста.
Я хмыкнул, качая головой, отказываясь верить своим ушам. Словно это какая-то жестокая шутка.
Но Карлотта, словно невзначай, подтолкнула меня в сторону окна, и я, как марионетка, повинуясь её невидимой воле, последовал за ней, провожая взглядом каждый изгиб её силуэта.
Остановившись у самого окна, я замер, и она тоже, словно осознав, что моё секундное помутнение разума прошло.
К черту терпение.
— Хочешь, чтобы я начал узнавать? — тихо прошипел я, наклоняясь к ней. — Будет лучше, если ты расскажешь мне всё сама. Я не люблю оставаться в неведении, и ты это знаешь. Знаешь и всё равно молчишь...
Её губы внезапно накрыли мои, лишая возможности говорить.
Этот поцелуй был наполнен отчаянием, словно безмолвная мольба о спасении, но в то же время в нём сквозила робкая попытка оттолкнуть, удержать на расстоянии. Губы её дрожали, а во вкусе ощущался горький привкус непролитых слез.
Мои руки коснулись её талии, и Карлотта судорожно вздохнула. Её пальцы впились в ткань моей футболки, притягивая ближе. Наши губы слились в поцелуе, более требовательном, более настойчивом.
Тихий стон сорвался с моих губ, когда я почувствовал её отчаянное стремление сократить разделяющее нас расстояние. Платье, сковывающее её, казалось излишним, ненужным. Возникло нестерпимое желание избавиться от него, избавиться от всего, что мешает нам.
Но Карлотта отстранилась, заглядывая в мои глаза. Мимолетный проблеск возбуждения сменился пеленой грусти. Она коснулась моей щеки, и я ощутил дрожь её пальцев.
— Уходи.
Слова прозвучали как ледяной душ, обрушившийся на меня. Я отвел взгляд, пытаясь справиться с ощущением, которое сдавливало грудь.
Боль. Острая, невыносимая боль, словно лезвие вонзилось в самое сердце.
— Тебе доставляет удовольствие наблюдать, как я разрушаюсь? — произнес я, чувствуя, как разъедающее чувство пожирает меня изнутри.
Её руки обхватили моё лицо, большой палец нежно коснулся моих губ, прежде чем она снова прильнула к ним в поцелуе. Карлотта пыталась стереть мои слова, но они уже были произнесены, выпущены на свободу.
Я готов раствориться в ней без остатка, и она, возможно, даже не заметит этого.
— Массимо...
Я никогда не устану слышать, как она произносит моё имя. В этом звуке заключено нечто невероятное. Ничто не сравнится с этим ощущением.
Неужели я единственный, кто это чувствует?
Карлотта обхватывает мою шею руками, и ее пальцы играют с волосами на затылке. Это было бы более приятно, если бы она не говорила:
— Пожалуйста, уходи.
Она отстраняется, отворачивается, и её плечи вздрагивают от настойчивого стука в дверь.
Я устал прятаться. Но в её глазах — мольба, когда стук повторяется, и это заставляет меня подчиниться.
— Помнишь обещание, которое ты вырвала у меня? — спрашиваю я, наблюдая, как на её лице проступает тень недоумения.
Карлотта забыла.
Тихий смех срывается с моих губ, когда я отступаю, не смея больше смотреть на неё. Она тут же задергивает шторы, скрывая окно.
Звук разочарования вырывается из моей груди, когда я касаюсь земли. Неодолимое желание вырвать из памяти все мысли о ней овладевает мной.
Я обрушиваю всю свою ярость на ствол дерева, не обращая внимания на боль, пронзающую костяшки. Снова и снова. Десять секунд безумия, удары без оглядки. Кровь и грязь на руках — всё теряет значение.
Звук входящего сообщения вырывает меня из этого оцепенения.
Папа: Мне донесли, что Алессио в Сахарнице.
Шаги становятся медленными, неторопливыми. Я иду к машине, украдкой бросая взгляд на окно, но шторы по-прежнему плотно сомкнуты.
Это было последнее место на земле, где я хотел оказаться, но выбора у меня не было. Беспокойство за брата гнало меня сюда.
Днем в Сахарнице немноголюдно. Каждый взгляд, казалось, был прикован ко мне, когда я пересекал зал, иные спешили отвести глаза. Мой взгляд сразу же нашел Алессио, он сидел за барной стойкой, безучастно вращая бокал в руке.
Бармен поспешно ретировался, стоило мне отмахнуться от него.
— Выглядишь отвратительно, — произнес я, выхватывая у него бокал.
Алессио слабо пожал плечами.
— Ты тоже, — невнятно пробормотал брат, затем попытался вернуть бокал, но безуспешно, и надулся. — Как побитая собака.
Я закатил глаза и, сделав глоток из его бокала, резким движением смахнул его со стойки. Звон разбившегося стекла разнесся, заставив людей вздрогнуть.
— Кто это? — женские руки обвились вокруг шеи Алессио.
Рыжеволосая девушка прильнула к нему, нежно проводя пальцами по его коже.
— Вижу его впервые, — пьяно ухмыльнулся Алессио.
— Я его брат, — произнес я, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как расширяются ее глаза и она отшатывается в испуге.
— Она тут новенькая, — посмеиваясь, проговорил он, следя за тем, как девушка поспешно удаляется. — Что тебе нужно?
— Нужно? Я хочу, чтобы ты поехал со мной домой.
— А я хочу остаться здесь, — внезапно Алессио схватился за голову, затем потер покрасневшие глаза. — Волнуешься за меня, братец?
Я грубо сжал его подбородок пальцами. Веки его полузакрыты, тело словно ищет опору в барной стойке, чтобы не рухнуть. От него исходит удушающий запах виски и табака, от которого хочется поморщиться.
Внезапно взгляд Алессио оживляется, он уставился на мои костяшки, на которых виднелись запекшиеся следы крови и грязи.
— Что случилось? — в его голосе прозвучала тревога.
— Ударил дерево.
Как абсурдно это прозвучало.
В другой день, возможно, он бы расхохотался над этой нелепицей. Но сейчас лишь нахмурил брови, словно пытаясь разгадать ребус.
— С какой стати?
— Волнуешься за меня, братец? — передразнил я, эхом отражая его собственный вопрос. Алессио лишь закатил глаза, отворачиваясь, чтобы избежать моего пристального взгляда и захвата. — Поехали домой.
— Домой? Совершенно не в настроении.
— Не в настроении поехать туда, где ты можешь наконец-то смыть с себя эту вонь, надеть чистую одежду и просто лечь спать?
— Что-то вроде того.
— Вы сведете меня с ума.
Они оба.
— Мне что, силой тебя тащить?
— Можешь попытаться, — бросил он, вызывающе приподняв подбородок.
— Это будет быстро, уверяю. Ты сейчас больше похож на овощ, не способный ни драться, ни даже самостоятельно встать на ноги.
— А ты... ты как живой труп, — выдохнул Алессио с горечью, ударив ладонью по лакированной поверхности барной стойки. — Вечно это каменное лицо. Тебя вообще хоть что-нибудь на самом деле волнует?
— А сейчас, по-твоему, я выгляжу так, будто происходящее с тобой меня совершенно не трогает? Ты исчезаешь неизвестно где. С чего вдруг такая одержимость вечеринками и выпивкой? Ты не говоришь, что происходит. Ты введешь себя точно так же, как...
Карлотта. Но я осекся, резко отвернувшись.
Два человека, которые были важны для меня, возвели между нами неприступные стены, сквозь которые я, казалось, был не в силах пробиться.
— Прости, — шепчет он едва слышно, и я оборачиваюсь.
Алессио сидит, опустив голову, взгляд устремлен в пустоту перед собой.
— За что?
— Просто прости.
Почему в его голосе сейчас так отчетливо слышалось эхо ее голоса? Та же грустная интонация, та же едва уловимая дрожь.
Почему все обернулось именно так? И возможно ли вернуть то время, когда внутри меня царил покой?
Когда не приходилось метаться в смятении, когда каждый новый день был предсказуем, когда Алессио и Карлотта делились своими мыслями, не воздвигая стен между нами.