16
Глава шестнадцатая: погружение
(DON"T) leave me alone.
Крупно, по центру, сверху - криво, черным по белому.
Ты орешь всем «отъебитесь», но боишься одиночества.
Мать начинает докапываться уже в машине. Снуют грузные авто, я встречаю ее округленные глаза в зеркале заднего вида. Тони и я, это же... неправильно. Мы же родственники. У меня же траур. Что ты предпочтешь, мам? Терпеть нашу вызывающе-открытую связь или потерять сына? Да, я эгоистичная свинья. Не суйся в мою жизнь. Оставь меня в покое. Вот Кэт не лезет напролом, если я сам не считаю нужным поделиться. И не из-за того, что ей плевать - нет, ей не все равно: никогда не было. Кэт чувствует, когда можно пристать - а когда разумней заткнуться. Редкая способность. Редкая девушка.Таких не бывает.
Перестраивайся.
Прошедшее время.
Больно? Перетерпи.
- Что это такое было? Что я упустила? - Вот она, истина бытия. Мама замечает вещи только тогда, когда они происходят строго под ее носом. Надо всосаться в Холлидея, чтобы ее ум, парящий где-то среди небесных кренделей, засек это и начал оценивать. Кристина улавливает незначительные факты и скраивает рациональные системы - ведущие к логичным выводам. Кэт интуитивно угадывает... ла, что творилось в моей голове, вне зависимости, произносилось это или нет. Но маме подавай готовенькое. Крис наблюдает за мной, как за рыбой в аквариуме, таблетки делали Кэт излишне восприимчивой ко всему, что касается ее лично. Хей, мам, я смертельно болен, ты знаешь? У меня опухоль души. Посмотри на меня.
Я здесь. Я был здесь все это время. А где была ты? Зачем ты меня бросила?
- Ты упустила целую эпоху, - говорю тихо, - и уже не наверстаешь. - Спокойно.
На самом деле мы не любим других людей. Мы любим себя в качестве любящих, только и всего. Я - хорошая мать, я даю своему сыну то, чего многие своих детей лишают, а именно - свободу. Я - правильная мать, я забочусь о будущем дочери; настоящее может быть любым, оно меня не интересует. Здравствуйте, меня никак не зовут, и я мама. Безымянная. Заботливая. Как в группе поддержки анонимных алко/сексо/шопо-голиков, -манов, -филов. Что я делаю не так? И почему, черт побери, я это делаю?
- Наверстаю, - стушевывается, выискивает слова, но разве теперь это важно? - я...
Я злюсь на нее. За то, что опоздала. По нарастающей - крещендо возмущения из ничего. Она не виновата, что меня сломали. Она не виновата, что я не справляюсь с жизнью. Но я повышаю голос, хотя она - водитель, и отвлекать - чревато. Перебиваю и набрасываюсь на нее:
- Ну так давай со мной, мам! - Иронично, задиристо, подначивая. Психо-тест на приоритеты. - Вообще-то это ты должна лететь со мной, ты, а не Кристина! - Кому какое дело? - Ты ни черта обо мне не знаешь, ты понятия не имеешь, что происходит, давай, компенсируйся... сейчас!
Ухоженные пальцы с глянцевыми фрэнч-ногтями душат руль. Она шумно выдыхает и заводит:
- Я не могу. Дэвид... - захлебываюсь обидой. Ее возлюбленный муж разбил меня в пух и прах.
- Вот видишь, как все удачно складывается, - не даю закончить - все ясно и так, - у тебя - Дэвид, у меня - Тони. Мы нашли кого-то, кто для нас важнее друг друга, ну разве это не здорово? - Тони и вправду важнее нее, - допираю с ужасом. Тони - гад и тварюга, но он хотя бы не кидал меня на произвол судьбы, умотнув на Карибы, не довольствовался лживым: «все хорошо». Он бы вышиб правду, если на то пошло. Насильно.
Я - спутанность сознания, неизвестность и потерянные ориентиры. Перекресток.
- Тони. - Задумчиво констатирует мама, включая мигалку-поворотник. - А Кэтрин?
Бам. С травмата в упор. Газовым баллончиком под оттянутые веки. Наповал. Зажмуриваюсь, нащупываю под кофтой шуршащий лист письма: одно дело - думать о ней, и совсем другое - слышать имя... так. Вскользь. Между прочим. Будто она есть, и маме просто любопытно, что у нас там с моей девчонкой/парнем. Номер забит в контактах. Первым по счету. Неужели не понятно, что она - превыше всего? БЫЛА!
- Джемма, я не думаю... - встревает Кристина. Набираю воздух, закачиваю в легочные ульи так, чтобы хватило на одну фразу. Не стоит, Крис. Я смогу произнести это. Смогу разобраться сам.
- Кэтрин. Больше. Нет.
Вслух. Принять бы это еще. Переварить. Заворот кишок. Закупорка. Разрыв и грязный «FIN». Если бы все было так просто! Человек - существо приспосабливающееся, вирус, адаптирующийся к изменениям среды: немного времени, и ты не вспомнишь точного оттенка ее глаз. Забредя без причины в парфюмерный отдел, не поймешь, отчего от одного взгляда на логотип бренда тебе непреодолимо охота выглотить все содержимое склянок и скорячиться на кафеле. Как бы я ни напрягал мозги, у меня не выходит вызвать в воображении лицо собственного отца. Образ - да. Но не лицо. Я не помню, почему опасаюсь собак и избегаю поездов. Нечто сильное с ними связано, как сейчас - с Кэт. Но что именно, фиг разберешь. У всего есть срок годности. См. под крышкой.
- Прости, - с искренним раскаяньем выдыхает мама, - я к тому, что... я хочу сказать... - запинается, - он твой брат, и это не вполне нормально, на мой взгляд, хотя это и твое...
- Сводный. - Снова скашиваю. - Даже не так. Он мне вообще не брат. - Аллилуйя. Да.
Ты сам придумываешь очередную чепуху, сам в нее веришь, и сам от этого страдаешь. Мы - не родственники. А я не обязан забывать. Что, если я каждый день буду о ней думать - это как накладывать свежий макияж... охренеть сравнил! Это как вскрывать поросшую розовой кожицей рану. До дряхлой старости, пока не подкосит склероз, пока маразм не выбьет умственные пробки. Мысль страшней карабина. Не промажешь - все в голове. Помнить невыносимо. Забыть невозможно. Заснуть или умереть? Калеки улыбаются. Инвалиды учатся справляться без конечностей, с гнилыми внутренностями. ВИЧ-инфицированные хватаются за призрачные шансы. Но, с другой стороны. Эвтаназия.
- Сдаюсь. - Але-оп! Конфронтация магически превращается в нашу норму. Взаимную вседозволенность. - Не сердись на меня, - говорит, - я только думаю, как для тебя лучше.
Не переезжать. Не сбегать. Остаться в Нью-Йорке. Фальшиво давлю «ты что, я не сержусь», и благоразумно замолкаю. Мать включает магнитолу - биттловская Yesterday заполняет салон. Почему ей пришлось уйти? Я не знаю, она не сказала. Она сказала. Ее слова искололи грудь, ее признания проели душу кровью. До скрипа стискиваю зубы и врубаю в плейере Black Vail Brides. Нет, я не сдамся. Но не ручаюсь за «никогда». Пой мне, детка. Убеди меня в том, что шанс не потерян. Chance. Чем это пахнет?
Я - обрывки разрозненных мыслей, непрерывность разобщенности. Шлагбаум.
Как можно вырваться и двигаться дальше, если, в сущности, живешь прошлым?
И каждое название в списке, и каждая песня - животрепещущее напоминание.
Вечная «Numb» из храпящего динамика телефона, мы вываливаемся из бара затемно, под вечер. Оба подвыпивши, ее еще и кроет нехило - беспечные, разудалые, бесконечные, как тогда мерещилось. Дождь сначала накрапывает, потом гневливо рычит гром, и небо хлещет ливнем, она восторженно взвизгивает и смеется, и кружится-кружится-кружится, поднимает ладошки, славливая влагу, и вода на ее веках слизывает тени, собирается каплями на ресницах, падая на щеки чернющими кляксами, лицо наверх, волосы вымокают, тяжелеют, а она кричит: «Как же здорово! Посмотри, почувствуй это, Крис! Мы живы! На самом деле живы!» Смаргиваю. Ее ресницы - гиперболы. Она сама как птица, знаете? Синяя птица. Неуловимая.
Прости, мам, я запачкаю сиденье подошвами. Подтяну к себе колени. Иначе изнутри разорвет. «Золотые ворота». Мы столько раз гоняли в SF, столько раз - и она на водительском месте, и я не сзади, а рядом, там, где крокодиловая сумочка бордового цвета. И треки - я вынимаю из ее уха наушник, похожий на шоколадную конфету с проводом, прислушиваюсь, оцениваю плейлист краем глаза и одобряю: «шикарная подборка». Кэт толкает меня в бок и говорит: «ну конечно, тупица, ты же сам ее и составлял». Угораем над чем-то, над чем, даже не помню, кто-нибудь, остановите это, потому что я больше не выдержу. «Sick» у Эванов - каждое слово прямо в душу. Перелистывай, судорожно щелкай по заголовкам, но если тебе хреново, ты везде выскребешь перекличку со своей агонией. Бесполезно. Развилка - две ветки. Но каждая кончается - в тупике.
Терпеть не могу авиаперелеты. Не выношу обжиманий в аэропорту. Ненавижу слезы. Зачем ты плачешь, мамочка? Я еще вроде не покойник. Прибереги рыдания для кремации. Меня сожгут, не зароют. А возможно, повезет, и самолет взорвется в воздухе, на высоте тридцать тысяч футов - неисправный двигатель, дрянное топливо, столкновение в тумане - да хоть кусок метеорита из небытия. Всякое случается. Не придется раскошеливаться на похороны. Не плачь. Я здесь. Живи этой секундой. Каждый миг как единственный - иначе можно сойти с ума.
СМС прорывается через шум и гам:
«Только посмей мне не вернуться. Т».
Тук-тук. Тук-тук. Сердце считает шаги.
Двойные перебои. Ему не все равно. Улыбаться больно, должно быть, я уже не сумею проделывать это без усилия, но сейчас - получается. Поцеловать маму на прощанье и - взлететь. Сан-Франциско - Сиэтл. Два часа. Шасси отрывается от земли. Боинг взмывает.
Ввысь.
***
WAKE UP.
Просыпаюсь. Вижу Кристину. Кристи с искусственно-натуральным лицом и конским хвостом на голове. В синих джинсах, светло-коричневом пальто и черных лабутенах на каблуке дюймов в пять, не меньше. Так она выше меня. На самом деле - нет. Обманка. Склоняется, осторожно дотрагивается до сникшей руки и говорит: «Мы прилетели, Крис. Давай, выходим. Выспишься, когда доберемся до моей квартиры». Багаж в зубы и вперед. Я - ватный, квелый, растерянный, не сразу соображающий, где мы находимся - что происходит? Спуститься с трапа. Не упасть. Небо угрюмо хмурит тучи-брови, холод иголками забирается под рукава куртки. Температура здесь ниже градусов на десять-пятнадцать, и дождь вот-вот расплачется. Такси подано. Карета ждет. «Тут недалеко» - сообщает Кристи и указывает водителю адрес. Откинься на сиденье. Не люкс-номер, но вполне удобно. Баю-бай, спи, ребенок.
Крис прикладывает мой котелок на свое плечо. Меня давно подмывает спросить - она качала пластикой сиськи и зад? Иначе, почему все остальные части ее тела такие худые, почему руки и ноги стройные, и в висок мне упирается колючая кость ключицы? Мужчины любят женщин этого типа. Вроде танцовщицы go-go в хитовом клипе - все при ней, но жира нет. «Я покажу тебе город», - шепчет, - «Сиэтл - именно то место, где я всегда мечтала жить». Капли плачутся в стекло. Аналог Лондона в Штатах. Мы живы... живы ли? Придремываю на минутку, прежде чем вновь проснуться. Не там. Не с той.
Мы все еще в пути, и Кристина закуривает. Можно или нет, ее, похоже, вовсе не волнует. «Хрум» крышки, «ширк» пламени, а потом оно гудит, «хшшш...» горит тонкая папиросная бумага. «Тц» - закрыть. Вдохнуть, зажать сигарету между пальцев с длинными, пурпурно-алыми ногтями. Совсем ее не напоминаешь, - думаю я, - ты похожа на Тони. Да, ты чересчур похожа на него, Крис-Тина. Так бы он выглядел, вознамерься он сменить пол... будь у него проблемы с гендерностью. С головой у него проблемы, - заключаю, - и у меня то же самое. Нечего к нему возвращаться, пусть и мысленно. Чувства => Тони => Кэт => Боль. Не болит - не чувствуешь. Не страдаешь - не живешь. Аксиома или бред сумасшедшего?
А до дома ее - на катере, через озеро, сквозь дождь. Причал, сер(н)ая дорожка, темнеющая россыпью густых капель. Знаете такие жилища? Одно здание на шесть квартир, разделенное пополам. Между ними стена, входы с разных дверей. Третий этаж справа - Кристины. Остальное заселено негусто - клетушки продаются. Сдаются в аренду. Необитаемая жилплощадь... свободная касса! Я не в себе, я засыпаю, чудом не сношу декоративные кусты росистой зелени. Газонокосилка не требуется, спасибо. Кристи вправляет ключ недрогнувшей рукой, с единственной попытки. Малиновый диван в гостиной, полосатая подушка, спи, крошка. Спокойного дня.
***
Мокрые, отвратительно липнущие к телу пятна пропитали джинсы, над коленками и выше. Я лежу в луже разлитого чего-то... опрокинутая банка «Адреналина» рядом подтверждает, что вечернее светопредставление не было безумным сном. Тошнота сворачивается в глотке, от висков к затылку пробирается тупая, ноющая боль. Розовая обивка дивана загажена мутными кляксами, хочется блевать - и становится предельно ясно, что мешать энергетик с водкой было не лучшей идеей. Скатываюсь на пол, еле встаю на дрожащие, подкашивающиеся ноги и иду - да какой там иду - спотыкаясь и врезаясь в стены, мчусь в туалет, где меня кисло, нещадно рвет, выворачивает, выкручивает. Отплевываюсь от гадкой жижи, обнимая фарфор, тыкаюсь лбом в ободок унитаза. А началось все с того, что вчера (или еще сегодня?) я застал Кристи плачущей.
Таких девушек вообще с трудом представляешь в слезах - они говорят о чувствах с изрядной долей цинизма, признаются в своей «неврастеничности», но ни за что не показывают эмоций посторонним. Но она плакала. Нет - она рыдала. А запись на автоответчике прокручивалась снова и снова: «Здравствуй, Кристина. Это Эван. Я нашел папку с подписью «DCT», если она важна, приезжай и забери. Адрес не изменился». Щелк. «Здравствуй, Кристина...» И так кругами. Черная ведьма с разводами туши - на полу в кабинете. Дорожки пропороли лицо, скатились на губы, на раскладном столике - песочные часы, инструктированная шкатулка и лохматый плюшевый медвежонок с голубым бантом вокруг шеи. Кристина плакала, а я стоял в дверном проеме, как идиот - спросонок не вполне соображая, что происходит. Она заметила меня и выговорила, торопливо стирая (размазывая) влагу с щек: «Прости, прости, прости, ты не должен был это видеть». И тогда я подошел и сел возле нее, и выключил, наконец, этот заевший телефон, и отпихнул его подальше. Я спросил: «ты до сих пор его любишь?», и она кивнула. Да. А я предложил: «Расскажи. Скинь на меня часть. Обоим лучше... тебя отпустит - а я отвлекусь».
После этого мы напились. Мы выскребли из холодильника все спиртное (а его оказалось немало), и я нашел пресловутый «Адреналин», чтобы ненароком не вырубило. Когда кому-то возле тебя херовее, чем тебе самому, ты забываешь про свое горе и делаешь все, чтобы ему (ей) помочь - но это работает только в случае, когда на него/нее не насрать. Из этого следуют два вывода: А) Кристина - не прохожая чужачка, и Б) Бодрящие напитки ни разу не помогают. Я помню, что она рассказывала. К счастью/к прискорбию, алкота не отшибла память, помутила немного разве что - она говорила много, очень много. Мы опрокидывали в себя горячительное прямо из тары, и Кристину несло. Словесный фонтан. Когда что-то рассказываешь, совсем не обязательно - выставляешь напоказ слабость. Выплети красивый шарж на свои муки и это уже будет не жалобой, а отличительной особенностью. Все не так. Никаких карикатур. Никаких насмешек над собственной глупостью. Ей было очень, очень больно, когда она вытрясывала из себя историю с корнями и мясом, - а мне было очень, очень горько, оттого, что горько было ей.
Эван старше нее на четырнадцать лет. На самом деле, он ровесник Дэвида, приятель еще с универа. Такая вот петрушка. В первый раз она видела его, когда ей было десять - но вопреки пошлым мыслям некоторых, не просто ничего не было, а он ей не понравился совершенно. Он выглядел как глистообразный заучка-ботаник, ну или офисный планктон. Без очков, но с постной миной и хроническим недосыпом. Юрист. «А ведь я на дух не переношу адвокатов, продажные, гады», - заявила Крис, рассевшись на декоративном коврике. Под торшером - нимб вокруг чела. «Дэйв сейчас владеет этой дурацкой компанией, хотя начинал так же. Но Дэйв - исключение. Он - мой брат, и я люблю его... какой бы фигней он там ни занимался». Справедливо.
Во второй раз они встретились, когда ей было шестнадцать. Она тогда спала с одним парнем, и прикидывала, как бы незаметно вывести его из дома, чтобы никто не спалил. «Он выглядел как плод запретной любви Нортона и Ривса», - мы были в хлам, помните? - «и отжег, ляпнув, что мои глаза не по возрасту взрослые. Я фыркнула и пошла подставлять стремянку, чтобы выпустить из окна Мэтта... или Тома... короче, того самого чувака, с которым я была». Да, Кристи чересчур похожа на Тони. Или Тони на нее. А мы лили в себя спирт, и поэтому теперь мне так дерьмово.
Третий раз стал фатальным - ей было девятнадцать. Она училась & работала, все еще живя с братом. И Тони. «Можешь вообразить? Все началось на его свадьбе», - хрипло смеялась Крис, - «нас пригласили на церемонию, а я дурная была, мелкая, решила проверить, хватит ли моего шарма, чтобы соблазнить жениха. Свидетель меня не устраивал. Лишь самое лучшее», - сочно присосаться к бутылке, - «лишь самое недосягаемое. Серьезно, совратить его было несложно. Сложности начались потом, когда он развелся нахрен с женой. Из-за меня, как мне казалось. Самолюбию льстило до неимоверного, но хоронить себя с одним я не намеревалась». Тони. Копия. Вот она, что фактически «создала» его. Ей он пытался подражать. Сознательно или нет, не суть важно.
«И эта ахинея продолжалась четыре года», - говорила Крис, - «на самом деле, ты интересна, пока есть загадка, «нераскрытость», пока ты - неизученный ландшафт. НЛО. Ты сама - такая легкодоступная, но недоступная. Можешь переспать с ним и исчезнуть на месяц, игнорируя звонки. Другому бы это давно надоело, но этот не таков. Ему нравится сам процесс подчинения, приручения что ли. Он одновременно безупречный - и чудовищный. Я, в конечном счете, сбегала тупо ради того, чтобы не сдаться. Ненавижу любовь», - музыка, инструменталка из стерео, Тони, ненависть-эйфория, - «эта сука делает из людей дегенератов». Согласен. Без комментариев. «Да, я сдалась», - шептала она. Включенный на медленный режим вентилятор слабо теребил ее волосы, - «он предложил выйти за него, а я, дурадурадура, - согласилась».
Ей было двадцать три. Закончила мединститут, интернатуру, но работать не пошла, хотя хотела «заделаться» хирургом. Пластическим хирургом, - уточнила, - но вовсе не для того, чтоб править одряхлевшие физиономии старым бабищам или вгонять силикон в губы, вислые груди и жопы, нет. Думала спасать тех, кто из-за катастрофы или несчастного случая остался без лица. «Красота - это проклятье, не спорю», - сказала она, - «но когда у тебя на месте рожи ошметки, жизнь жизнью не кажется. Это самый настоящий ад. Ты уже не нужен никому - даже любимым, знаешь ли. Вот смешно. Люди влюбляются во внешность, но гонят бред о богатстве душ и такой прочей ерунде». Горло жгла водка, линзы жгли глаза, DCT - аббревиатура Dreams Come True, «глупые иллюзии», - пояснила она, - «я писала-рисовала то, что мечтала видеть или чувствовать». И папку также нужно спалить, обязательно. Но самой. Ему она не позволит - нет, ни за что. Она сделала все сама, тоже. Это была моя... любимая.
Мы на барахолке, и она такая... солнечная. У нее темные очки в стиле cat-eye, вздернутые к вискам, и расклешенное красное платье а-ля пятидесятые. Массивные, разноцветные кольца на всех пальцах и звенящие сережки. Бесцельно бродим между рядов - она останавливается у лотка с этнического вида украшениями, и среди пестрых, бижутерных безделушек я навскидку выделяю то, что может ей понравиться. Мы застреваем там минут на двадцать - но в результате она покупает именно это.
Так не бывает. И - не было?
Харкнуть и сплюнуть: вот, что от нас осталось. От нас с Кэт, от Крис и Эвана. Пространство. Ее мужу не хватало широты маневра - а Кристи проиграла, показав, что ей не все равно. Готово. Противник сложил оружие. Капитулировал. Зачем терпеть претензии на единоличное владение, если строптивая девчонка и так под ногами? Кристина лапки кверху, баста - не нужна, - так она говорила. У Кристины - печатки туши под глазами, черная грива разлеглась по плечам, Кристина для Тони - мать и старшая сестра, два-в-одном, - так я думал. Дальше все по замкнутости. Два дивана углом вокруг стеклянного столика с лиловыми пионами в хрустальной вазе: на одном заснула Крис, на другом заглох я. Энергетик изгваздал штаны, и сейчас я блюю, обнявшись с клозетом. Загрузка завершена. Сто процентов. Де. Жа. Вю.
Жизнь - это колесо, а мы - белки. Одна песня застряла на повторе. Или это - монструозное совпадение, или наверху издеваются. Или Кристина - шизофреничка, Эван - вымышленная, искаженная версия Тони, и Кэт... получается, среди всей развеселой компании шизик лишь один, и это - я. Я все придумал, и ввиду скудности воображения, петляю восьмеркой. Никогда не было Кэт, сочинил я ее, извлек из дискового накопителя своего больного мозга. Терпеть все было бы невыносимо, не окажись ее в верное время в нужном месте, не заметь она меня на гребаной школьной парковке. Она плела про любовь с первого взгляда, но нет, не верю, это - сказочки, и все ненастоящее. Хватаюсь за грудь. Там. Снимаю, откалываю - ее почерк, кровь, текст и речевые обороты. Но. Съехавшие сами строчат с другим наклоном, размером, грязнут в фантазиях десятилетиями. Раздвоение личности? Клиника? Мне совсем худо, и я на кафеле в туалете, руки дрожат, прицепить обратно не получается; листок в карман, не так бережно, как раньше: ты была? Тебя не было? Ответь мне, Кэт! Ты ведь существуешь... вала?
И тут я вспоминаю про блокнот, утащенный у Тони. Где он еще калякал постоянно. Шанс на то, что это дневник, равен нулю с цифрой после запятой - но эта доля стоит того, чтобы проверить. Связности и логики в моих поступках и выводах давным-давно не прослеживается, но я ковыляю обратно, выискиваю свою сумку, нашариваю толстую, но малоформатную книжку в кожаном переплете... что, если допустить на мгновенье, что весь мир - плод фантазии? Солипсизм. Вон аж куда занесло. Бухать надо меньше, - скажете вы, а я не стану спорить. Мне не до того.
На ладони - косой шрам, затянутый твердой бурой коркой, мне нравится его жесткость и то, что непонятно, корка ниже уровня кожи, или же над ним. Голова разваливается, в животе бунтует не вылившийся спирт и дрянь с кофеином, таурином, D-рибозой. Производители хвалят живительные эффекты гуараны, женьшеня, витаминов 6-12. Название и вертикальная, молнеобразная линия на упаковке образуют крест. Надгробие.
Я ползу на кухню и пью воду прямо из крана, подлезши ртом под струю: вымываю гадостный привкус, разбавляю H2O термоядерный раствор в желудке, подставляю вспотевшее лицо под напор. Закалываю намочившиеся волосы вилкой. Теперь, во имя атмосферы - под потолком горят выпученные глазки вмонтированных лампочек, на улице громыхает дождь, я щурюсь от непривычного света и стекающей со лба на веки воды, шныряю взглядом туда-сюда, как сбежавший из всем известного заведения для «проблемных». Таращусь на монотонный блокнот - будто на пришельца, пытаюсь тихо отодвинуть стул - заутробный рык ножки с успехом проваливает всю операцию. И, во имя понимания - я ни черта уже не понимаю. Только то, что я конкретно слетаю с катушек. Да, спасибо, КЭП, - возмутитесь вы, но я проигнорирую. Потому что вас - нет.
Виртуальная аудитория. Фантомная реальность.
Проснись - а как понять, спишь ты или нет? Как?
Ущипнуть себя за руку? Во сне так тоже больно.
Раскрываю записную книжку на произвольной странице, читаю: «...судиться с адвокатом - это может быть либо комедией, либо трагедией. В случае Тины, вся хрень - голимый фарс. Тернер был способен спровадить ее без цента за душой, но отгрохал чуть не половину состояния. Ему не по кайфу роль изверга, или она не то, чтобы совсем ему безразлична...» Дневник. Ну надо же, какое везение. Старт... с начала? Перелистываю стопкой - до внутренней части обложки. Там нацарапано - вычурно, с завитушками:
С ДР, паршивец.
Удлиняй свою короткую память.
7 июня. К счастью, не твоя - Ло.
Дата дергает подскочившим напряжением. Время смерти Кэт. Совпадение? Галлюцинация? Ладно, я рехнулся. Это мы, по крайней мере, установили. Мы - это я и тараканы в моей голове. Их много, разномастных - черные, пепельные, американские, прусаки. Самое оно устраивать бега. Делайте ставки, господа. Выбирайте приглянувшегося. Рассчитывайте вероятность. А мне наплевать, я расшифровываю его закорючки. Высокие верхние, длинные нижние. Размашистые полоски букв. Не одинаковых, с сильным наклоном вправо. Что это значит, также до фонаря. Так близко к нему я еще не был. Никогда.
Так далеко.
***
О'кей, я напишу. Эта маленькая сучка стоит над душой... «черной душой» - подсказывает она, выгибаясь у меня из-за спины. Хорошо. Эта ебаная во все щели шлюха стоит над моей черной душой и орет: «Первая запись, давай! В 00:00!». Ну что тебе опять не нравится, Ло? - говорю я ей: голову вбок-вверх, глазки закатывает, привереда. Что я могу поделать, шлюха и есть. Извиняйте. «Бесишь, Холлидей», - цокает языком и вешаетсянаменя недушиЧЕРТзашею, - «так и будешь стенографировать?» Вообще-то тут полно народа и выпивки - мы отмечаем с вечера, и скоро пресловутые нули превратятся в ОО:ООооо-ах! Ло ржет. Я тоже. z___/ В общем, после допишу.
Z
Вот почему я не хочу вести дневник. Я ничего не успеваю. За время промежутка столько всего произошло, что лень вдаваться в детали. Но Ло неумолима. Она говорит: «разберись, наконец, со своей жизнью. Пиши все подряд. И я уже молчу, что если это опубликовать, получится очень даже неплохой экшн с элементами криминала, драмы и эротики. Ладно, извратное порно с элементами чего-то еще». Ну да, она почти права. Если честно, идея стукнула к ней в голову, когда мы... так, сосредоточиться. Торчим мы, значит, такие в школе, мы - это я, Бен и Ло. И на ум, как всегда, внезапно, - приходит идея для песни. Поразительно, как в голове зарождаются готовые фразы, насущные вещи перефразируются в нечто рифмованное, и виртуально уже наложенное на музыку. Тыкаю по планшетнику, а сенсорная клава, сука, мелкая, не попадаю, приходится стирать - злой я, в общем. Вдохновленный и злой. В таком состоянии лучше от беды подальше не соваться со всякими глупостями. И тут подходит эта девка, вся размалеванная, ну то есть со смоки мейком в середине дня. И говорит сладеньким голосочком: «Привет, Тони, ты свободен сегодня? Может, сходим куда-нибудь?» Понятное дело, без отрыва от производства, кидаю ей: «Приходи в N, я там постоянно зависаю». Стоит, вздыхает, бесит. Спрашивает: «Хей, неужели ты совсем-совсем меня не помнишь? Я Меган». А я в душе не ебу, кто такая Меган и почему я должен ее помнить. Такие дела.
Отмечали мы в моей N-ке. Клуб называется «S/N» , на самом деле. Папа подарил мне его два года назад, но сейчас он мой, целиком и полностью. Не буду рассусоливать, почему, может, потом как-нибудь. Название - «грех», и, в то же время, «sixty-nine», 6/9. Как поза Кама сутры, но не только. Сумма тогдашнего возраста и дня-месяца-года рождения. Шесть-и-девять. Ага, мне нравятся всякие символы и другая такая муть. Ощущение контроля, хуйня, но забавно.
В общем, эти две наряженные дуры, Линдси и Бри, раздутые от гордости, что я их приблизил к свой персоне, даже не ломались: с радостью и удовольствием подстелились под меня после праздника. Бейкер зачетно сосет, Уильямс - профанка и девственница... была. А что. Когда-то все происходит в первый раз. И да, чтобы не было вопросов - я не страдаю манией величия. Я просто объективно оцениваю свою блистательную задницу. И морду лица. Что бы кто там ни говорил, от внешности на самом деле много что зависит. Колоссальная разница - между негодяем уродливым и тщеславным ублюдком вроде меня. Первый вызывает отвращение, второй - ну, вы поняли. Судьям стоит выкалывать глаза. Маньячина с лицом ангела переплюнет добропорядочного, невинного - страшилу. Первого оправдают в 9 из 10 случаев. Проверенный факт.
Дориан Грей с дневником вместо портрета, приятно познакомиться.
Хотя, может и неприятно, в зависимости от того, полезны ли вы мне.
Сейчас.
Однако, я отошел от событий. Ло постоянно долдонит: пиши, пиши, описывай каждого/ую, что видел, и выясни, наконец, отношения со своей девчонкой. Вот про нее, наверное, и стоит здесь намалевать, так как эта сумасбродка - действительно что-то с чем-то. Ее имя - Кэтрин Саммер и она чокнутая. Но вот смешно - не было бы всего этого бреда, не было бы и Кэт, собственно, в том виде, в котором она известна всем теперь, если бы в свое время папа не завел подружку. Кошмарно-приторную, смазливую, недалекую телку, которую звали Бонни.
Дело не в самой Бонни, и подавно не в эмоциях. А в том, что одно неумолимо влечет за собой другое, и все начинает катиться как снежный ком - ко всем чертям, и что бы ты ни делал, новое будет вытекать из старого, каким бы тупым и ничтожным оно поначалу ни казалось. Она была и тупой, и ничтожной. Укомплектована, экипирована по гос-стандарту шмары, так сказать. Я до сих пор не втыкаю, что отец в ней нашел. Ах да, если я не поведаю вкратце о нас с отцом, то ничего так и не прояснится. Голые факты, сжатые и отZIPованные. Иначе застряну до пенсии.
У нас в доме всего два правила:
1) Личность личной жизни,
2) СМС-ки вместо звонков.
Со вторым все понятно - каждый из нас может в любое время оказаться там, где несвоевременный трезвон неуместен или вообще способен сорвать все планы.
С первым сложнее. Тут, скорее, больше подходит «не уводить друг у друга девушек», ну и «не приставать с вопросами», а еще «не ограничивать свободу», ну, если только это не запятнает репутацию. Последнее - камень в мой огород. В принципе, я имею право творить, что хочу, но, не давая уличить себя в чем-то нелицеприятном. Неважно, в общем - суть не в том. Примерно четыре месяца назад отец привел домой эту блондинку - с контурным карандашом, выходящим за пределы перекормленных коллагеном губ, отросшими корнями и ретушью автозагара вдоль всего тела, повсюду, даже там. Вечером мы с папой крепко поругались, утром я застал дома эту резиновую женщину из секс-шопа, в его рубашке, с зубной щеткой во рту, а днем во рту у нее была уже совсем не зубная щетка. Можно ли считать это инцестом, не знаю. На ее бедрах красовались синяки от его пальцев - я заметил, когда вдавливал ее в стену барного туалета. Нет ничего лучше экстази, когда нужно быстро и без хлопот склеить девчонку, не дешево - но сердито. Она сказала: «только не говори отцу». И она сказала: «пожалуйста». А на следующий день я поспорил с Беном.
Бен Тьерри - родной брат Глории. Они погодки, и она старше. Но никто давно не обращает на это внимания. Ло - наша, и всегда тусит с нами, а не со своими одноклассниками-кретинами. И вот, сидим мы в кафетерии, и я говорю: спорю на что угодно, большинство баб - шлюхи, готовые раскрыться для любого мало-мальски симпатичного парня. А он отвечает: хочешь эксперимент? Давай я выберу произвольную девку, и ты попробуешь закадрить ее за неделю, в постель затащишь - тогда увидим. У меня - мстительно-злобное настроение и раздражение на всех них. Соглашаюсь: а давай. Тот чешет в затылке, взлохмачивает свою курчавую на макушке и выбритую к затылку и вискам шевелюру. И указывает на это чудо в перьях. Черти что и сбоку бантик, черное платье в кружавчиках типа готик-лоли, чулки-ботфорты, туфли на огромадной платформе. Каштановые волосы вьются по спине. Кэт Саммер - ботаничка и пиздец нервам. Одиночка и посторонний элемент не только в школе, а вообще на нашей грешной земле. Вот те на, - говорю Бену, - к ней и не подойдешь - не то, чтобы трахнуть. Он сощуривает щелки век: сдаешься? Приглядываюсь повнимательней. Шоколадку лопает. Кусает от плитки. Задерживаю взгляд, и пристально пялюсь на нее, жду реакции. Пускаю косую улыбку с намеком. Они чаще всего после нее краснеют и опускают гляделки - Саммер поджимает губы и закатывает глаза, увеличенные мейк-апом до неимоверности. И, черт бы меня драл, мне становится интересно. Азарт. «Три дня», - отрезаю, - «она подсознательно - уже моя». Ну-ну, - усмехается Бен, - «только Лору не ввязывай, ей не понравится эта авантюра». Лору - Ло - бесят мои беспорядочные связи. Она говорит: «Влюбишься - хана тебе придет, поймешь, что к чему, но будет поздно». Бред. Я ценю свободу. И еще не настолько опустился, чтобы добровольно сломать себе жизнь. Ну да ладно.
Короче, сейчас я валяюсь дома, с дичайшего похмелья, и мараю страницы всякой херней. А все потому, что Ло сказала: мне легче прочитать, чем слушать твои сбивчивые монологи. И Кэт сказала: чтобы понять финиш, нужно вернуться к старту. Кэт сейчас с фиолетовыми волосами. До этого ходила с красными. Еще раньше - с черными сверху и белесыми на концах, рыжими, ядрено-зелеными и даже желтыми, как колибри. Ерунда с прической - отдельная тема, лучше я все постепенно расскажу. Хотя постепенно не получится. Потому что сегодня ночью случилось кое-что, заслуживающее описания.
Неделю назад мы опять «насовсем расстались». Слушайте, я и считать не желаю, сколько раз мы это делали. В общем, после всей этой оргии... да, еще одно правило, но на этот раз чисто мое: телки на ночь не остаются. Чересчур интимно это - спать вместе. Гораздо интимней, чем иной знойный секс. Итак, после этой вакханалии, обессоненный и ужравшийся в хламину - я и в трезвом состоянии могу отмочить, а в пьяном так вообще пиздец - погнал на мото к Саммер. Было что-то вроде четырех-полпятого утра, в такое время она или уже встает, или еще ложится. В этот раз, когда мы «решили порвать», она орала: что тебе от меня нужно? Неужели же это так сложно, отвалить и больше никогда не возвращаться? Ты же убиваешь меня, разве непонятно?» Убиваю я ее тем, что не собираюсь меняться. Все эти гулянки, потаскушки и всякое прочее. Кэт слишком ненавидит меня, чтобы задерживаться рядом надолго, и слишком зависит от... как это лучше сформулировать. Зависит от сильных переживаний, слишком зависит, чтобы уйти вот так с концами. Чаще всего это она - возвращается. Но бывает и наоборот. Как сегодня.
Мелкий камень в освещенное окно, и она появляется. Под лампочкой ее заколотый не пойми как хайер выглядит не то лиловым, не то сиреневым. Запомнилось вот что: она ладони к стеклу припечатала, и остались следы, разноцветные, аляповатые отметины на окне низкого второго этажа. Открыла ставни, высунулась. «Привет», - говорю, - «поздравишь сейчас или мне придется подождать, пока опять одумаешься?» «С днем рожденья, кошмар моей жизни», - как всегда, пафосна, - «не стой там - если тебя увидит мама, мне крантец». Дерево очень удачно разрослось возле дома. Перелезть на ветку, спуститься - раз плюнуть. Наблюдать то, как она в юбке и с тубусом в руке карабкается по стволу вниз - еще то зрелище. «Начни уже зад качать что ли... вон циллюля сколько отрастила», - подкалываю ее: базар не фильтруется, что на уме, то и на языке. «Сейчас уйду обратно», - грозится, спрыгивая на землю, - «и не вернусь больше никогда». Ты можешь быть лучше, - вот, что вертится у меня в голове. Стартовый «капитал» такой, что моделируй на здоровье. Но ты предпочитаешь плющить жопу о стул, муроваться в четырех стенах и высовываться лишь для того, чтобы хватануть негатива для вдохновения. Ну не дура ли.
Тут появилась хренова груда всего, поэтому закончу коротко.
1) Я довел ее настолько, что она чуть не выцарапала мне глаза - но в результате мы трахались. Так что она снова вроде бы моя: дальнейшая хрень будет происходить в прошлом-настоящем одновременно, запутано, но что поделать, c'ect la vie.
2) Кэт подарила мне меня самого - на картинке. Такое чувство, что она рисует чертовы души, не идеальное сходство, но основную суть передает так... что до жути. «Ты поганое скопище порока», - говорит она, - «да, и если какая-нибудь обесчещенная тобой девочка надумает плеснуть кислоты в твою неуместно красивую морду, я не стану ей мешать. Лучше сниму это на видео». Такие у нас отношения. Никто никем не доволен - никто никого не любит. Лучше не придумаешь.
Так, все, закругляюсь.
Z
Если хочешь по-настоящему узнать человека, просто следуй инструкциям.
A) Понаблюдай за ним. Позволь ему произвести впечатление. Оцени то, что он хочет, чтобы ты о нем думал. Так ты поймешь, каким он хочет быть в глазах окружающих, в своих же собственных глазах.
B) Никогда не говори о себе. Это даст возможность выяснить степень эгоцентричности испытуемого. Задает вопросы - заинтересован в тебе. Нет - значит, его мирок сосредоточен на нем самом, и ты, как и все остальные, служишь лишь декорацией. Ему надо болтать с кем-то, общаться - но при этом ему глубоко плевать на окружающих людей. Вежливость частенько заставляет спрашивать без любопытства, но такой трюк легко отличить, коль соображалка не в ремонте.
C) Самый смак. Увидеть истинное лицо можно, только поместив «объект» в непривычные обстоятельства, шоковую ситуацию, создав стрессовый фон - называйте, как хотите. Или попросту, выбить из колеи. Простор для фантазии огромен, так что не буду портить полет. Наслаждайтесь.
Z
То, что о тебе думают другие, то, что о себе думаешь ты сам и то, какой ты на самом деле - это три совершенно! разные вещи. «Нонсенс в том», - говорит Кэт, - «что в твоем случае они совпадают». Дескать, девочки тянутся к «плохим парням», пребывая в неуместных иллюзиях, что в действительности они - другие, весь сволочной антураж - попытка спрятать ранимое нутро, и им, именно им, суждено раскрыть эту самую дрябло-нежную изнанку. Верить в маски. Наивно. Кэт говорит: «Какая же ты скотина». И она говорит: «Я не люблю тебя. Но ты трахаешься как бог». Я переспрашиваю: «ты что, спала с богом, кукла?» Она говорит: «Нет. Вот с богом я еще не спала». Я и она - редкостные кощунники и распутники, в духе маркиза де Сада. В ней это и примечательно: она искренне кайфует от процесса, не потому, что нужно быть «испорченной сучкой», чтобы быть популярной, не оттого, что «коллекционирует» парней, опять же, понту ради. Она эстетезирует секс. Она не расценивает его как нечто запретное - скорее, естественное, как возможность множественного оргазма даже без клиторальной стимуляции. Но что-то меня занесло. Правильно Ло сказала: «ты автоматически переводишь все в постельный режим». Нет, раньше Саммер не была такой откровенной, по крайней мере, так явно эту откровенность не проявляла.
На чем я там остановился? Да, мы с Беном заключили пари. Хорошо, придется отступить немного и раскрыть обоих Тьерри, иначе будет непонятно, что за ребята, и по какой такой причине я их выделяю. Если серьезно, я выделяю всего троих с половиной. Бена и Ло, Тину и Кэтрин. Кэт - такая мелочевка, что сойдет разве что за полчеловека, да и то на каблуках. Тина - Кристина - сестра моего отца, замужем, живет в Сиэтле. Все три привязанности - из детства родом, что не странно в принципе. Когда взрослеешь, начинаешь осознавать, что не кинут в моменты, когда ты в полной жопе, только те, кто видел тебя с самых горшковых времен и не съебался на безопасную обочину, сколько бы не менялась личность и тэ пэ. Бен тратит на свои татуировки столько бабла, что давно бы купил нормальную тачку вместо своего раздолбанного «пикапа», откладывай он их впрок. Он считает, что пост-панк лучшее изобретение цивилизации, но сам ни на чем не играет - напрочь лишен слуха, зато самозабвенно гоняет в бейсбол, да, и кого угодно пришьет за старшую сестру. Сама сестренка - еще та штучка. Смотря на нее со стороны, никогда не поймешь, что она такое. Ло любит дразнить парней, кокетничать с ними и строить глазки. Но это - просто забава. Ло - лесбиянка. То есть самая настоящая. Парни ее не волнуют с точки зрения физиологии-страсти-любви и бла-бла-бла. Теперь ясно, почему она так остро реагирует на мое блядство? Она умеет в каждой девушке находить прекрасное, и мое «пользование» претит ей так же, как вегану - свежующий мясо охотник. Но, тем не менее, мы ругаемся-миримся до ужаса быстро. Даже не ругаемся, спорим, скорее. Еще у Ло офигеть какая способность к математике, и она привыкла округлять цифры до целых. Например, тебе шестнадцать лет и семь месяцев, но для Ло тебе уже семнадцать. Эта фигня у нее потому, что иначе она начнет проговаривать полностью - шестнадцать лет, семь месяцев, две недели и три дня, может часы приплести, с минутами, если известны. Порой это сводит ее с ума, так что она сокращает. Еще Ло танцует хип-хоп и RnB, и в душе романтик, хотя изображает из себя эдакую сексапильную фифу. В общем, всем известно, что остальные меняются, а вот мы... выражаясь языком Ло, постоянные 3,14.
Кстати, о постоянстве. Мою гитару зовут Бейби-Шел, ее мне подарила Тина лет где-то в двенадцать, когда она мутила с рокером Фредом. Тина - просто без слов. Это - Тина. И всяческие подонки вроде нынешнего мужа ее не заслуживают. Нет - она бывает такой стервозной, что хоть в петлю лезь, сарказм - ее первый разговорный, но Ти была рядом сколько я себя помню, больше, чем отец - не говоря о моей непутевой мамаше, что свалила с хахалем непонятно куда, когда мне было около трех, с чужих слов сужу, сам-то я и не помню ее даже. И вот, все никак не дойду до истории. Бену я позорно, с треском продул. Саммер не подпускала к себе никого - тогда - и я не стал исключением. Поначалу.
Она всегда одна, и это могло значить три вещи: эй) самодостаточна, би) стеснительна - и си) разочарована. Во всех трех случаях требовался особый подход, но я, остолоп, вознамерился закадрить ее стандартным подкатом. На что она цыкнула и заявила: «ага, либо ты попался на слабо, либо задумал затащить меня в койку, либо все разом. Как бы там ни было, я не желаю в этом участвовать». Не так, - ответил я ей, - ты мне интересна. «Ты нужна мне», - вот, что я говорил ей не так давно. «Почему?» - спросила(вает) она, поднимая заточенные брови. «Ты - не такая. Ты отличаешься», - и это правда. Но тогда я ляпнул это затем, что отличие всегда подкупает их, этот вымысел избранности, в который им кричи как хочется верить. «Отличаюсь чем? Внешностью? Затонированными волосами?», - мы во все том же кафетерии - и она направляется к выходу, - «не может быть такого, что за столько лет ты прозрел именно сейчас, просто так, без всякой причины. Где-то подвох, но я не настолько тупа, чтобы искать его». И вот тогда мне стало пздц как любопытно. Я сказал ей: «дай мне шанс». Я сказал ей: «ты ничего не потеряешь, раз тебе настолько однохуйственно всеобщее мнение».
Репутация - это то, что идет впереди. Ты создаешь ее, она создает тебя. Репутация говорит: да, детка, это Тони Холлидей, можешь корчить недотрогу, но все равно запутаешься в моих сетях». А еще она говорит: «Ты знаешь только то, что меня зовут Кэтрин Саммер, что у меня азиатские корни, перспектива отличного аттестата и необычный стиль. Знаешь только то... что ничего обо мне не знаешь, и это все». Теперь я знаю, что она погрязла в мире книг-кино-аниме-дорам, не живет без кистей-палитр-красок и перекрашивается всякий раз, когда снова «твердо решает» начать все с чистого листа. Я знаю, что она ненавидит ограничения во всем, начиная с еды, внешности, объема информации, и заканчивая временем, пределами организма и смертностью. Что толку с того, что я знаю? Мне плевать на нее. Она нужна мне, как контраст с теми, кто постоянно крутится в клубах, надушенными, полуголыми чиксами, готовыми прыгнуть тебе в кровать лишь оттого, что ты привлекателен, соришь деньгами - и выглядишь уверенно. И быть может, она не лучше, а хуже - много хуже них. Она... блять, да она после секса лезвием ставит на себе пометки длиной в полсантиметра, углом, разбрасывая повсюду. Клейма. «Чтобы помнить», - объясняет, - «все проходит бесследно, если не закреплять. Мне так удобно». Она двинутая. Я никогда бы не связался с ней - не будь она так хороша в постели. Мне удобно оправдываться, так почему бы и нет? Так, та пятничная девка звонит, рыжая, вроде Шарлин, или Шарлиз, не помню.
Продолжение следует. Но позже.
Z
Если хочешь расположить к себе человека, алгоритмы уже другие.
Но это зависит от того, что конкретно ты хочешь, чтобы он возомнил.
A) Не «тяни одеяло на себя» - не «якай» больше, чем требуется. Тупые хвастуны бесят. Лучше дай повод считать тебя «таким-растаким-неподражаемым». Вовсе несложно, если ты - это я.
B) Создай впечатление, что тебе начихать на все и сразу. Серьезно, многим по вкусу, когда с ними обращаются как с дерьмом, сколько раз замечал. Еще круче, если тебе действительно все равно. Если ты что-то испытываешь, ты уязвим, жалок и в итоге послан. А нет - великолепен, неподражаем, в тебя неплохо бы влюбиться, чтобы засрать всем жизнь. Но это уже особенная эпопея.
C) Привлечь внимание - искусство тонкое. Удивлять надо девушку, интриговать. Не макароны в нос засовывать, конечно, это только у Фестера Адамса неплохо выходит, да и то, трюк весьма сомнительный. Поражать. Не раскрывать карт, не выворачивать душу. Вроде бы ты и открыт, но тайна, ей веет, ее хочется разгадывать. Узнают, что водишь «Харлей» - у них выкатываются глаза. Ассоциации с романтическими героями дают больше шарма, чем ты сам. Подсознание. Они наблюдают, как ты лабаешь на гитаре - и теряют дар речи. Выясняют, что сочиняешь - в клетке. А если вытворишь что-то непредсказуемое, дерзкое и немного «ку-ку», совсем замечательно. Но это обязательно видеть. Если заранее орешь «Я д'Артаньян, я то-се-пятое-десятое», это выбешивает, честно. Спокойная уверенность, недосказанность - вот то, что нужно. Наглая, безоговорочная, где-то небрежная уверенность. Сюрпризы, вроде и не спрятанные, но не афишируемые. Бля, вот же мастер-класс развел. Пиздец.
D) Прекрати таращиться печальными глазами спаниеля - оторви зад от стула и подойди, наконец. Скромность не украшает никого, особенно парней. Скромность рубит крылья.
Улыбайся. Но, о, боги, выровняй зубы. И почисть. Для приличия.
Z
Сейчас мы закончили год. Море-яхты-пати-соленая кожа, никаких учебников, вот бы смотать с Ло куда-нибудь. Но Ло поступила на эконом-фак и рассорилась с Грейс. Загруженная теперь, грустная. Бен набил еще одну татуировку, летучую мышь на животе. Тина обещала приехать на недельку-другую, но все затягивает. Эрик говорит: «давай запишем демо». Джош вскользь замечает: «надо выходить на новый уровень». Марти говорит: «у нас получится». И Саммер шипит: «бесишьбесишьбесишь, мог бы хоть на людях не засасывать эту кралю, нет, это не ревную, мне просто противно».
А тогда она сказала: «давай сразу. Выкладывай, что тебе нужно, я пойму, могу ли помочь - и разбежимся. Я - не одна из твоих шлюх, и мне не доставляет радости накручивать лапшу на уши, она спадает, понятно?» У нее маленькие раковины и заостренный внутренний хрящик наверху. Я гнул свою линию, потому что уперся, как баран. Хотелось доказать не Бену даже, самому себе - что все они одинаковы, и мое отношение к ним - оправдано. Да чего только одна Бонни стоит. Хвала создателю, они с отцом разошлись. Иначе пиздец настал бы всем - бессмысленный и беспощадный. Я сказал ей: «не будь такой подозрительной». Я сказал ей: «мне правда интересно, почему ты такая. Броская зубрилка. Большеглазая японка. Симпатичная пуританка. Ты ходячее противоречие», - объявил, - «у тебя случаем нет раздвоения личности?». И она предупредила: «не слиняешь, заимеешь раздвоение черепа». Ясно? Сама ж метр с кепкой, а туда же, угрожает. Да, вы заметили, что когда мы врем, частенько прибавляем усилительное слово «правда»?
Я подарил ей пухлую охапку роз на второй день спора, курьер доставил их на дом - адрес пришлось узнавать через третьих лиц, а так как она почти ни с кем тесно не пересекалась, намучился я капитально. И в середину букета такую маленькую открытку-карточку засунул, с подписью: «Заеду в 18:00.» А еще: «Слухи - не то, чему следует безоговорочно верить». Но когда я, выстроивший систему пикапа, распланировавший все возможные развития, заявился к ней в назначенный срок, она вышла - в джинсах, майке, с испачканной кисточкой за ухом и - отсекла: «Ты зря теряешь время». Вся в мурашках, случайных «зацепках» алого, желтого, малинового, бирюзового. Я спросил: «от тебя что, убудет, если ты со мной прогуляешься? Апокалипсис наступит или что?» Помялась, покусала губу, убрала с лица выпрямившиеся волосы и сказала: «ОК. Но только один раз и без остального, идет?» Без остального, как же.
Дело в том, что я увидел, я и сейчас вижу в ней потенциал. Она... способная. Она - как нечто нераскрытое, но с претензией. Живет в ожидании момента, когда сумеет начать жить. Нет в ней ничего сверхъестественного, но есть искра, из таких что-то получается - если правильно настроить. Помню, объясняю ей: «когда зажигаешь, держи фитиль подольше, и втягивай дым сразу, иначе она сделает вид, что зажглась, будет тлеть, но никотина ни хуя не пойдет». А Кэт морщится: «Можешь не материться? Раздражает». Достаю ее: «скажи «блять». Ну же, скажи, тут нет ничего кошмарного». Тыкает меня пальцем в бок, выдает: «да отъебись уже!» - со смешком. Можешь же, - подначиваю, - можешь, когда захочешь. «Могу-то я все могу. Но не улавливаю смысла». А смысл не в курении и не в ругательствах, как таковых. Наплюй на все, что в тебя вбивали, растопчи все, что считается нормой, и почувствуй, мать твою! Живи! Хватит ждать знака свыше или чего ты там дожидаешься, его не будет. Нарушай законы, подтирайся правилами, выеби устав. Жизнь одна. Ты должен получить максимум того, что она способна тебе дать. Должен выложиться и отдать максимум того, на что способен. Таланты твои - просто так что ли? Если талант достался - развивай его, учись, набирайся опыта, не упускай ни единой секунды, ни одного шанса. Второго раза не будет. Есть только «сейчас». Пробуй новое, прыгай с парашютом, превышай скорость, стебись над всем, похудей, займись собой, напейся, накурись и переспи с кем-нибудь... только не забудь про презерватив. Дети в семнадцать лет - слишком даже для меня. Все это я говорю ей. Но у нее так - сейчас понимаю, соглашаюсь, а завтра все опять по-старому. Без толку. Так же пусто, как объяснять квантовую физику - кошке.
Хорошо, не буду о ней. Тут без Саммер событий по горло. Пит, управляющий клуба, крутит мне яйца своей постной рожей и занудством. Фактически, это мудло на меня работает, но это ему до фени вообще. Ладно, дело было так. Мой обожаемый, любимый папочка расщедрился до такой степени, что подарил квадратные метры, средства на оборудование, раскрутку, персонал - называется «сделай сам». Юридически, владелец он. Но его расходы с гаком окупились за первые же полгода. Весь навар в его кармашек, а он высказывает мне: столько тратить ненормально. Ну, разумеется. Я и чтец, и жнец, и на всем подряд игрец, в каждой жопе затычка - без меня все пойдет прахом, в то время как он там почти не появляется. И город знает заведение не оттого, что левый сынок Дэвида Холлидея занимается черти чем, как он говорит. А потому, что Тони Холлидей упахивается как проклятый. Они знают меня, а не моего отца. Хозяйничаешь в Сан-Франциско? Вот и сиди там - и в мой монастырь со своим уставом соваться нечего. Ладно. ОК. Зря я на него взъелся. На самом деле, папа изначально отдал мне возможность. Молодости. Жгучей поры страстей, вечеринок, учащенного пульса - расслабухи, которой у него не было. Папа поднялся с самых низов, вытащил Тину, за счет того, что учился, учился и еще раз зубрил. Приобрел солидную практику... теперь он - царь и бог, катается как сыр в масле, хотел, чтобы моя жизнь была лучше, а теперь вдруг, внезапно, здрасте-приехали - одумался - и взялся меня перевоспитывать. Он говорит: последний год, Тони. Надо занять свой праздный ум, взяться за учебу. Веселье весельем, однако, ты уже выходишь из подросткового возраста, и придется подумать о карьере, подумать о будущем. Он все это говорит, но неубедительно. У нас с ним сложившийся быт, привычки, у него кто-то в Нью-Йорке, у меня уйма их - здесь, у него бизнес - в СФ, у меня S/N и... путаница. Паутина. Но если с папой куда ни шло - разбираемся потихоньку, то с этим гадом, Питом Джонсом, все куда хуже. Он как-то застукал, как я курю косяк и взъелся: «что если тебя привлекут, ты случайно не проносишь сюда, смотри, проверки», прочая ерунда. Евнух недоразвитый. Заебал.
А девчонка, которая знакома с девкой, которая тусила с телкой, с которой развлекался я - итак, вот эта леди in red придет к нам, притащит подружек, и потом будет всем рассказывать, какой я охуенный, какая в N зажигательная тусовка. Абстрактно, хотя так и есть. Гидропоника, виски с содовой, марки, бурбон, ешки и прочая синтетика, это не так безобидно, но почему бы и нет? Были и казусы. На моих глазах одна - под пылью - разговаривала с умершим отцом. Застрять в прошлом под Экс-Е - вполне обыденное дело. Или другая, хлопнула ЛСД и орала: «у меня под кожей - мышь, убей ее, убери!» Звучит смешно. Выглядело страшно. Но я, в основном, избегаю психотропов. От травы такого нет, по крайней мере, у меня лично - не было. Нажраться всякой химической хуеты - дело нехитрое. Потом лечиться в психушке - нет, спасибо. Кто-то там вопит, что нет пределов - вранье. Пределы есть. Просто большинство людей загоняют себя в у-зенькие рамочки, гораздо уже, чем можно себе позволить. Границы широки: по их территории ты волен разгуляться, как пожелаешь. Тина купила билет на завтрашний рейс. Шик. Наконец-то.
Z
Ло читает. И говорит: «Ты еще хаотичнее писать умеешь? Ни черта же не понятно». Она до отвращения нуждается в системности, в 2+2=4, cosx2 + sinx2 = 1, в ритме - две четверти, три восьмых и т. д. Но представшая ей картинка похожа на одиннадцать четвертей, «Римский-Корсаков-совсем-с-ума-сошел», и это ей не нравится. «Постепенно», - говорит, - «подавай события постепенно. Хоть бы даты отмечал». А мне и так нормально.
Кристина столкнулась с Кэтрин как-то, когда та заходила - вообще-то я не очень признаю «домашние посиделки», если дома - то в одиночестве либо с семьей, но если с кем-то, то снаружи. И Тина спросила: «кто это?» А я ответил: «девушка моя или что-то вроде того». Она ухмыльнулась. «Да ладно, ты по сути своей не способен на моногамию». Ага. Правильно. Но эта - удержалась. Я попробую не выхватывать кусками, но вряд ли выйдет.
У нее пунктик на волосах. У нее хуева куча баночек, смесей, шампуней-бальзамов-кондиционеров-лаков-гелей-муссов-масок, тому подобного. Она уделяет волосам столько внимания, что даже я, не ограничивающийся «плюнуть и зачесать», на ее фоне безнадежно меркну и бледнею. «Иначе повылазят», - говорит, - «краска разрушает структуру». Еще у нее полно косметики, она постоянно чудачит с образами «кого-то»: вымышленных персонажей, известных людей, приглянувшихся мультяшек. Журналы мод, Vogue и Cosmopolitan, тощие модели, на фигуры которых она чуть ли не молится. Заявляет: сижу на диете. Но через пару дней соскакивает. «Спортом займись», - советую, - «и силу воли тренируй, не то прибегну к методу Кашпировского». Хватит жрать. Как Рафаэлло - вместо тысячи слов. О'кей, ладно, я прибегал к этому способу. Без толку. Пихнула меня, обиделась - и забыла.
Но если не считать помешанности на себе (и у меня тоже такое наблюдается, так что никаких претензий), Кэт вовсе не дура. У нее офигенная интуиция и недюжинная фантазия. Она читала столько всего, что я порой чувствую себя дауном - когда она по памяти шпарит отрывки из книг и цитирует фильмы. И при всем этом она не скучна, как можно вообразить. С ней интересно. Мы выносим друг другу мозг, порой приходится прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не дойти до рукоприкладства, иногда до него все же доходит, но я не жалею, что тогда проспорил Бену. Фак, все никак недорасскажу. А было вот что.
Я мог повести ее куда угодно. Прокатиться на американских горках, сигануть с тарзанки, заплыть в открытый океан: на скутере или брассом-кролем-на спине, надраться в клубе, споить-накачать-трахнуть. Но какой-то черт дернул меня пересмотреть план отъюзать-выкинуть. Нужно было продемонстрировать «обычность» и «нестрашность» - поэтому я избрал самую что ни на есть банальную, шаблонную заготовку свидания - потащил ее в кино. Фильм забавный, но не шибко такой шикарный, там присутствовало что-то вроде «секс» и что-то типа «больше». Нет, определенно не «больше секса», хотя тоже неплохо. Попытался закинуть руку ей на плечо, но она сбросила. И заявила: «Я музейный экспонат. Смотреть - смотри, но руками не трожь».
Кэт превратила себя в живое произведение искусства. Картина в Эрмитаже, Лувре, Метрополитане, галерее Уффици. Нескульптурная скульптура. Представляете? Я - вставляю Данае. Я пялю Мону Лизу и дрючу Венеру Милосскую. Я круче Лео и удачливей Караваджо. И все потому, что Саммер собрала в себе всех них, и может стать любой. Она - Эди Седжвик. Она - самоочищающийся, восхитительно незапятнанный чистый лист.
***
Вилка со звоном падает на пол, рикошетит и отъезжает по покрытию куда-то в сторону. Подняв взгляд от дневника, я не могу заставить себя вернуться к чтению. Я в прострации. Они оба будто живые, будто здесь, только руку протяни. Упуливаюсь на треклятую серебряную вилку. С одним из зубцов - неряшливо отогнутым, искаженным. Дождь хлещет из водосточных труб, как вода из едва-едва вскипевшего чайника, осатаневшего от бурления жидкости внутри, дождь проливает на землю потоки горчично-острых слез, но я не могу заплакать, хотя и легче стало бы, я чувствую. В его рассуждениях о ней нет злобы. Снисхождение да, но не злость. Почему же тогда? Откуда такая ненависть? Из воздуха она не берется.
Я - курица гриль, завернутая в блестящую фольгу.
Я - акула, клацающая зубами в рыболовных сетях.
Потерять контроль. Закатить истерику и, обессилев, заснуть. Нельзя сравнивать меня и Кристи, у нас разные ситуации и разные сорта надлома - однако, я ей завидую. Она не закупоривалась в себе, не изображала «уменявсехорошо,толькоотвалите» так долго. Мне трудно выплеснуть эмоции, а если выплеск и случается, то - неумелый, и, соответственно, глобальных масштабов. Она спит. Все нормальные люди спят в такое время. На часы я не смотрю. Темно - значит, ночь. Холодно - значит, зима. Плохо - значит, живой.
Выхожу на балкон, цапнув по ходу пачку Кристининых красных «Честерфилд». Закуриваю. Ливень брызжет о карнизы, мерцающий уголек сигареты бликует оранжевым на пальцах, когда я подношу ее ко рту. Если высунуть наружу, она тут же погаснет. Барахтаться в силках прошлого и добивать себя, крутя защемленной конечностью, о, это про меня, бесспорно. Не хватает боли? Мало воспоминаний? Мы были знакомы три месяца, встречались - две недели, шрам от потери останется на всю жизнь. А, Тони? Мы думаем, что все знаем, а на самом-то деле, лишь пробегаемся рябью по пост-штормовому морю. Мы мним себя центром мира, воображаем, что все от нас зависит. Ни черта. Мы сами-то от себя зависим разве что частично. Холодно. Как на улице, сквозной ветер и брызги дождя: непереносимо холодно. Пятно на джинсах замерзло и застыло. Испорчены. На свалку. Под снос.
Сбросить окурок вниз, с третьего этажа, искорку-звездочку - бухнуть в лужах. Скинуться бы за ней следом... рано. Я дочитаю. Мне нужно все выяснить, зачем - неясно, но нельзя оставлять незавершенность. Нужно выскрести недостающие детали, сложить витраж, и тогда уже хоть в петлю, хоть под лед, хоть на плаху. Возвращаюсь и заботливо прячу последнее письмо между прочитанных страниц. Туда я не вернусь.
Покойся с миром, девочка. Спи.
***
Мерилин Уорхола висит на рабочем столе ее ноутбука, «Meds» Placebo стоит у нее на звонке. Ненавижу твой голос, - говорит она, - когда ты говоришь, тебе хочется поверить. Я таскаю ее по концертам и приучаю к достойной музыке, - она делится обрывочными знаниями обо всем на свете и регулярно устраивает скандалы. Я критикую ее несуразную комплекцию и обзываю слабовольной слонихой, взгромоздившейся на козлиные копыта, она обвиняет меня во всех несчастьях и катаклизмах... вплоть до голода в странах третьего мира и разорениях гробниц египетских фараонов. Никто из моих знакомых не понимает, на хуя я взялся нянькаться с этой умалишенной. Я и сам не понимаю, если честно. Наверное, проблема в том, что я создал ее сам.
Я вытащил ее из нее самой. Раньше, до меня, она смотрела как из террариума, не принимая участия. Штудировала анатомию, теорию секса - могла подробно расписать, что, как и зачем, с закрытыми глазами изобразить любую деталь, но вот парадокс. Дрочить на порнуху, рисовать с рейтингом 18+, отшивая каждого, кто только попробует сунуться с намеком; что угодно, лишь бы это не касалось ее напрямик. Вуайеризм, возможно. И критическая стадия неуверенности в себе.
Нет, она не толстая. Но не дотягивает до «вешалки». Вообще, будь она чуть повыше ростом, все смотрелось бы органично, но Кэт - малявка, даже метра с половиной нет, поэтому требования к «ширине» многократно возрастают. Она пропорциональна, у нее не короткие ноги, как часто бывает при «миниатюрности», но чтобы выглядеть «уменьшенным эталоном», а не шарахнутой по голове и (пуф) расплющенной, требуется упорно вкалывать. Ничего не поделаешь - не всем везет от природы. Она говорит: «Упражнения - не для меня. Получается ощущение понапрасну убитого времени. Я могла бы сделать что-то вместо того, чтобы пыхтеть в фитнес-клубе». Это ее идея фикс. «Сделать что-то». Цена не имеет значения - цель оправдывает средства.
Ло говорит: «Ну что ты в ней нашел? Все страницы забиты Саммер, аж противно». Бен говорит: «Не любишь, а держишь - толку-то». Тина говорит: «Прекращай». А Кэт уверяет: «последний раз, Тони, и все, это точно последний раз». Затем является с голубой гривой - ведет себя так, словно меня в упор не видит, но в результате выходит из класса посреди урока - глянув на меня не то с призывом, не то с отчаяньем - я выхожу следом, и мы чпокаемся в туалете. Школьная повседневность, ничего не скажешь. Я довожу ее до слез - она доводит меня до бешенства. И она вынимает лезвие, чтобы проткнуть себе руку под одеждой, или ногу, или живот. Как-то я ее спрашиваю: каждый день или каждый раз отмечаешь? «Каждого нового партнера, ага», - издевательски усмехается, а я хватаю ее за плечи и встряхиваю: «С кем ты еще спишь, а? Кто у тебя там еще, говори сейчас же». Гадко улыбается и тянет: «Это не твое дело, ясно? Ты гуляешь, я тоже не обязана хранить верность». Поди пойми, что у нее на уме. Врет она или насмехается. А тогда, на третий день спора, выговаривала: «Не хочу иметь к тебе отношения. Вчера все было мило и ла-ла-ла - но я предчувствую, что ничем хорошим это не кончится». Поддайся себе всего лишь раз, - заикнулся я, - делай, что хочешь. Ты ведь хочешь, я знаю. «Если бы все, как ты, делали, что хотят, от мира бы камня на камне не осталось», - философ, чтоб ее, - «мне одной недурно, а ты запросто найдешь кого-то посговорчивей».
Бен спросил: «сдаешься?» Но я скрипнул зубами и отчеканил: «еще не вечер». И уже в потемках украл ее из дома. Даже согласия особо не спрашивал, сдернул, оправдал хамское поведение фразой: «Ничего я с тобой не сделаю, успокойся и поехали, хочу показать тебе кое-что». Притащил ее на крышу высотки, сломал ржавый, хлипкий замок и пропустил. «Что, ты мир решил представить, тот самый, что бросишь к моим ногам?» - ухмыльнулась. «Мимо», - вернул лыбу и подтолкнул - к краю. Потеряла равновесие, накренилась, немного - и упала бы, но я схватил ее за руку и спросил: «что ты не успела сделать? Прежде чем умрешь. Представь, что сейчас - твои последние секунды, что ты не успела, Кэтрин?» А она кричала: «Прекрати, хватит, немедленно!» «Отвечай», - настаивал я, без труда держа ее, легкую, над яркими огнями ночного города,- «Отпущу, никто не раскроет, запишут как самоубийство». Подвешенная, она сказала: «Жить. Я хочу жить. Вытащи меня уже отсюда, чертов придурок, я не знаю - ты это хотел от меня услышать? Я не знаю, чего еще хочу». Я подтянул ее к себе. Она дрожала. Но не стала колошматить меня, рыдать, как поступила бы любая другая. Сначала молча обнимала, будто цеплялась за что-то реальное. Потом произнесла: «Когда... я была там... я почувствовала, что жива. Вот так, по-настоящему». Зависнуть над пропастью, чтобы дошло. В этом вся Саммер. Кэтрин произнесла: «И знаешь, наверное, я не успела выяснить - что оно за зверь такой, быть... любимой».
Она поцеловала меня первой. Она целоваться-то толком не умела - поднялась на цыпочки, ткнулась в подбородок - до губ не достала, выдохнула чем-то вишневым, чем-то холодным. Но когда я перехватил инициативу, вырвалась и быстро пошла к выходу, пробормотав: «спиши на шок». И исчезла так быстро, что я не успел ее догнать. Я позвонил Бену и шамкнул: «Бухло с меня». Тот удивился: «Может, неделю возьмешь... три дня для такой, как она, и для тебя мало». А я ему так сразу: «Условия поменялись - я хочу ее насовсем». Сказать, что он поразился - ничего не сказать. Он впал в ахуй. Но мне было не до него.
Снова срывают на полуслове.
***
А по краям - карикатурные изображения, неплохо имитирующие самодовольную ухмылку самого Тони и миндалевидный разрез громадных глаз Кэт. Все смешалось. Все запуталось. Столкнул ее, оттолкнул - меня. Что он за человек-то такой? С кем же нас... меня - угораздило спутаться?
На балкон я уже не выхожу, глотаю строчки запоем, не отрываясь. Некоторые пишут в дневнике события, другие - чувства, третьи - анализируют, у Тони же все вверх тормашками, вперемешку. Настоящее в прошлом, прошлое в настоящем, перескоки туда-сюда, так стремительно, что не успеваешь сориентироваться, как он уже перепрыгнул в февраль, в апрель, обратно в июнь. И колется, но я, как те мыши из анекдота, все жру разнесчастный кактус в лице размышлений о Кэтрин, о всяких-разных девчонках, имена градом, но ничего существенного, даже приводить нет смысла. Их муз-группа состоит из четырех человек: Мартин Кэмбел, Джош Уилкис и Эрик Джонсон. И Тони Холлидей. Последние трое - «однокашники», «некто, кто встряхивает сонное царство старшей школы имени преподобной Скуки», «лицедеи-затейники». Первый - ровесник Ло, встречается с Линдой Моран - бывшей девушкой Бена. Сэм Уайт - бармен в клубе S/N, и по совместительству влюблен в Глорию, но та его только дразнит. Глория всех на свете дразнит, «вырядится, зашпаклюется, и потом давай, выручай на здоровье, спасай от всяких озабоченных субъектов». Не подозревал, что такой, как он, способен воспринимать девушку иначе, чем пару дырок. «Дружба между мужчиной и женщиной возможна, но исключительно в том случае, если хотя бы один из них оригинальной ориентации». Сам-то он - натур-продукт. И я убеждаюсь, все больше и больше, что сложил правильное о нем впечатление. Он - избалованный, порченный и необратимо нарциссичный сукин сын.
Я вытаскиваю из кармана телефон - тот понимающе грохается на пол. Чертыхаясь, матюкаясь на чем свет стоит, поднимаю и бью СМС: «Ты не изменишься. Даже если я вернусь... я вернусь к маме - а не к тебе». Стираю. «Ты заигрался, Холлидей. Мнишь себя крутым: но заблокируй твои кредитки! Ты окажешься на обочине, окажешься никем». Backspace. «Ты манипулируешь нами, как пожелает твоя левая пятка - мной, Кэт, да кем угодно - думаешь, это нормально?» ß Не то. Все не то. «Не думай, что так легко отделался. Я тоже умею портить людям жизнь». Enter. Send.
***
Это был день святого Валентина. Она была Эл из «Тетради смерти», со взбалмошной копной черных, выбеленных на концах волос, пандообразными глазами; в вытянутых джинсах, белой толстовке. Перекрасилась. Я не видел ее четыре дня, и первое, что она сказала, высмотревши меня... нет - сначала она помахала ручкой. Потом подкусила губу и спросила: «Нравится? Я не выношу этот праздник, так что хочу выглядеть высокоумной разгильдяйкой». Связи я не разглядел, смысла особо тоже. Закончилось тем, что она выдала такую вещь: «Ладно, если тебе так прям хочется меня подчинить, могу притвориться подчиненной, в качестве полезного-нравного жизненного опыта. Но не жди, чтобы я приняла тебя с распростертыми объятьями. Ты вовсе не подарочек, а я так вообще туши свет. Два психованных человека вместе - крышка обоим. Кто-то обязан, обязательно, уравновешивать». Там ходили вокруг всякие, и лупали на нас так, будто Везувий пробудился - Холлидей и Саммер, надо же, какой разворот, мистика вообще - чертов предмет воздыхания и социопатка-отличница. Хотя, все давно привыкли ожидать чего угодно. А Кэт была всего лишь очередной. Так все думали. И, наверное, я стал исключением.
Не считая того, что Нора Браун закатила безобразную сцену, Джен Хоггарт вцепилась в волосы Бет Керк прямо в кафетерии, и малютка Люси Неш сломала руку - это был приятный и во всех отношениях радостный день. В довершение концерта, меня вызвали к директору, и миссис Ау, ну или миссис Одли, впаривала мне чушь о том, чем я должен заниматься вместо разрушения девичьих судеб. Черт, тот день я хорошенько запомнил. Ло надела ужасающее черно-красное платье, Бен похвалялся, что Кэнди - приятельница Линдси и черлидерша с упругими булками - дала ему в раздевалке, Майкл Берч неосмотрительно споткнулся о собственный шнурок возле нас, и принялся суетливо подбирать выпавшие учебники. Шли восьмые сутки сраного спора. И я переспал с Кэтрин Саммер.
Должно быть, меня слишком бесили ее идиотские тряпки, и желание их содрать перевешивало собственно позывы плоти, так что утром я решил: ага, сегодня. Так, порядок, порядок описания и всего на свете - превозносимый Ло. После школы я любезно предложил ее подвезти, но она усмехнулась: «Не выйдет, я на машине». И тогда меня осенило: позвал вечером на вечеринку у себя же дома. «Не любишь день влюбленных, оторвемся по хардкору» - подколол. Кэт сощурилась и предупредила: «Не попадайся на глаза моей маман. Она заочно тебя ненавидит». А мне-то что, мне с ее мамашей не жить. Пусть себе там хоть обненавидится. Это ни на что не влияет. «Подъеду в полвосьмого, и, бога ради, переоденься», - посоветовал я, - «всю красоту запечатала этими мешками». Она с чувством сморщилась - как от лимонной кислоты на зубах. Комплексная неполноценность. Лекарство вводить вагинально, перорально, анально, заглотаться чем-то веселящим и убедиться в своей состоятельности - сексуальной. Докторская диссертация лежит у меня в столе, а вы что подумали?
Это была ночь святого Валентина. Она была библейской Евой, а я - змеем. Но сперва она выглядела как Люси Лью из «Счастливого числа Слевина» - эдакая бойкая цыпка в гетрах и сапогах сверху, клетчатой юбчонке и свитере, наподобие олд-скул. Она была одета неуместно и смотрелась невпопад, у нее были монохромные-двуцветные волосы - и она совсем не умела пить. Ло говорит: «Это мерзко, гадко и отдает педофилией. Не пиши об этом... я не смогу такое читать». Проблема в том, что я делаю, что хочу. Порой не могу объяснить, почему я, собственно, загорелся той или иной идеей: например, я понятия не имею, зачем мне нужна Кэт. Зачем, для чего, по какой причине - я не ищу объяснений, этим занимается Саммер, этим увлекается Ло. Не я. А Кэт чувствовала неловкость среди детишек, возомнивших себя взрослыми - скорее всего, она и приходить-то не хотела. Но, знаете, протекция - великая вещь. Кто-то, обладающий авторитетом, говорит: «Она со мной», и, как в плохом гангстерском кино, все резко становятся обходительными. Если это, конечно, не одна из отвергнутых - но та в большинстве случаев тупо разрыдается, пихнет тебя в грудь, скажет пару душераздирающих обвинений пьяным голосом, и отвалит без видимого ущерба. Хорошо, если не спотыкнется по дороге. Ло всегда старается быть милой, особенно с девушками. Ло не испытывает симпатии к Кэтрин, но неизменно ведет с ней себя... покровительственно, что ли. Ей не нравятся эти «болезненные» отношения - но она ни разу не пробовала их расстроить. Хотя способна. У нее такая база и объем информации, что она, не напрягаясь, могла бы порушить мою жизнь к чертовой бабушке. Вру. Нет - не могла бы. Знаете, в чем соль, сахар и перец? Я не скрываю компрометирующие подробности своей биографии. Меня никто не может «свергнуть» - потому что я не особо и прячусь. Выяснил что-то, пустил в огласку - мне не жарко, ни холодно. Даже лучше, да, точно. Ты обрастаешь сплетнями и становишься... легендой. Заносит. 60 градусов. Впрочем, сейчас не об этом - Кэт набухалась, и промямлила: «одинраз,толькорадиэксперимента» и еще: «мнеплевать,комучтотытамнатрезвонишь». Обычно после секса я теряю всяческий интерес, но тут другое дело: мало ведь того, что на нее не действовал ни один из фирменных «приемчиков», и она беспощадно язвила по поводу и без - так еще и не ощущала ни вины, ни стыда, в то время как сама оказалась «невинным цветочком». Ее не пришлось соблазнять в привычном смысле слова, ей было «интересно», ну а я оказался подходящим «кандидатом». Оскорбиться, уязвиться? О, нет - это же чересчур просто! Было очевидно, что она не пытается выставить себя циничнее и храбрее, чем на самом деле, она и вправду такая, циничная и храбрая до дурости. Кэт остается неповторимой, даже кутаясь в чужие образы. Засадить легко, довести до оргазма, как оказалось, пара пустяков. Но удержать, или заставить признаться в принадлежности - почти нереально. Не секрет, что каждый мужчина, парень, половозрелая особь мужского пола, жаждет ощущать себя суперменом, хозяином ситуации. Постоянно всем доказывать, что способен играть в теннис пенисом. Перепихнуться и послать - проще пареной репы. Завладеть той, к кому «и на хромой козе не подъедешь» - вот это круто, вот то, что нужно. Не для кого-то там. Лишь для того, чтобы повысить свое и без того раздутое ЧСВ, да отметить галочкой в списке: ага, еще одна не устояла, +1 к списку побед. Эверест далеко, Саммер рядышком. Мы рвем жопу, чтобы обладать недоступным - но промокаем гениталии тем, что уже «свое». Так-то. Она до сих пор не моя. Иначе давно стало бы тоскливо.
Сейчас пишу в состоянии легкого алкогольного помрачения, или, говоря точнее, надравшись в щи. Связность раскапывать бесполезно. Мы с Тиной на пару отдых себе забацали. Отдых. Ото всех. Бен со своей новой, Кирстен - укатил на пикник, Кэт по новой дуется. Ненадолго. Ло-Ра решила забить, и этот год не уезжать в университет - подождать брата. Она могла бы стать гениальным программистом, конструктором, изобретателем, но физ-мат способности не приносят ей ничего, кроме головной боли. Она считает даже тогда, когда не хочет, числа преследуют ее повсюду - сплошные вычисления, дроби, она смотрит на угол и прикидывает градус, умножает в уме четырехзначные и... она танцует. Спасается ритмом и светомузыкой, она и теперь, наверняка, в клубе где-нибудь, отшивает парней и кадрит красивых девушек. Ло говорит: устроюсь официанткой в бар, буду приносить прибыль семье. Что ей семья-то. Отца подкосил рак пару лет назад, мать с головой ушла в работу - зелень водится, карманными их не обделяют, но мать-владелец-сети-магазинов - еще не значит мать-к-которой-хочется-идти. Папа все ищет лазейки, чтобы дернуть в Нью-Йорк... а кстати, тогда, в феврале, он со своей и познакомился. Ничего не знаю, ничего не ведаю, да и не мое это дело. Тина говорит: «Наиграй что-ни-ть, строчить будешь потом». Тина говорит: «Пошли они все. Никто не сломает тебя, если ты сам не согласен ломаться». Вот бы она осталась насовсем. Она здесь, и уже дома. Зачем рваться куда-то, если там ты так несчастна?
G. F. Händel - Ciacona in D moll. Не уезжай.
***
За окном рассвет медленно отвоевывает позиции у ночи. Дождь вполголоса перебраниватся с ветром - упругим и грубым, шелестящим листьями в ветвях, гонящим волны по вымокшей траве. «Лучше обжечь пальцы, чем оставить сигарету незажженной», - пишет Тони. Но если запаливать в комнате, нет опасности обжечься, - возражаю я. Мысленный диалог с проекцией - под утро. Я жгу очередную, от количества начинает подташнивать - голова кружится, и провалы точек перед глазами, но я упрямо продолжаю читать. «Она похожа на ненаписанную сказку - а я никогда ей этого не скажу», - откровенничает он. «Сказки умирают, когда мы взрослеем», - обреченно, под никотиновым удушьем, говорю вслух. Больно-больно... было бы, не будь так пусто.
Я - кошка, угодившая в автокатастрофу.
Я - жирно размазанная по капоту крыса.
Кристи входит в кухню. Заслышав ее заранее, успеваю спрятать дневник под футболку, за край джинсов. Она бы, без сомнений, опознала почерк, сам блокнот, и раскусила на раз. Кристина «помятая», без косметики, но смотрится ничего. Она - не я. Она говорит: «Прости, что заставила тебя бред выслушивать... и спасибо, что выслушал». Я коротко киваю. С пониманием. Или с опустошением. Кристина с наспех заколотой кулей, в пижамных штанах и белой майке - не Кристина, которая уничтожена. Иная. Готовит вкусный кофе-глиссе, напевая под нос, рассказывает, куда мы можем сходить на прогулку, где продаются отменные пирожные с заварным кремом, где идут лучшие премьеры, сопровождающиеся сладким поп-корном и шипучей литровой колой; и с кем мне срочно необходимо познакомиться. Сложившая руки под подбородком, точь-в-точь, как Тони, Кристина - не вчерашняя. Другая. Я же говорил, люди мутируют, приспосабливаются - изо дня в день. Погружаясь в себя, ты лишаешься рассудка. Выплескиваешь - выныриваешь... а я не умею плавать.
Я - Титаник, сокрушенный, идущий ко дну.
Я - Джек, вытолкавший с льдины свою Розу.
Кроме кофе и леденцов из еды ничего не осталось, и Кристина собирается в круглосуточный супермаркет - под дождем особенно не побродишь. Накидывает плащ, залезает в сапоги на небольшой платформе. Захватывает зонт и говорит мне: «Я быстренько. Тебе же «Кент», синий, правильно?» Щелк. Туманность. Щелк - вспышка. Высвечивает лицо. Туча дыма внутрь и наружу. Заклепки долой, загнутый уголок страницы - распрямить. Тик-так, тик-так - часы. Кап, кап, кап - прореженный дождь размывает навсесогласную землю.
Тони,