17
Глава семнадцатая: погружение
Пожалуйста. Пожалуйста? Пиши-звони-оставляй послания после звукового сигнала. Я не отвечу, но один звук твоего голоса одновременно успокаивает и бесит, вымораживает - и воскрешает. «У нас светит солнце, скоро рождество, а ты - ебанутый мудак. Возьми трубку». «Это ты стибрил мой дневник? Ну ты и тварь, Марлоу!» «Учти, это тебе с рук не сойдет, отгребешь, так и знай. Нет никакой благотворительной акции, нет никакой скидки на то, что ты типа мой брат... или еще на что-то там, о чем ты наверняка подумал. Скотина». Шипит. А я сижу перед телефоном, и заново щелкаю на повтор.Раз-два-три-четыре-пять. Кто не хочет умирать? Кто попался - почти сдался, и уже привык сгорать? И обвинять всех подряд вдобавок, - добавляю не в рифму. Здравствуйте, вы позвонили абоненту, который находится вне зоны сети, досягаемости и собственного рассудка - попробуйте выбросить его из головы. Он засоряет «Корзину» и отнимает гигабайты памяти - он не нужен вам. Почистите реестр REC-cleaner-ом. Но иногда, редко, пожалуйста - пожалуйста? Набирай(те) его номер. Чтобы он чувствовал... просто чтобы чувствовал.
Время обратным отсчетом.
Две недели. Семь дней. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один... пожалуйста, ждите.
Мы с Кристи на удивление хорошо уживаемся вместе. Она не дотошна в плане порядка. Она не ложится в определенное время: мы засиживаемся допоздна, за просмотром фильмов или читая, каждый свое. Заметки Тони жрут нервы, но прекратить - вне моих сил. Мы паломничаем по достопримечательностям и красивым местам. Завтракаем-обедаем-ужинаем в разных кафе, от МакДака до Starbucks-а. Заказываем пиццу, обтираем суши-бары. Во время дождя сидим в ее «шкоде», я вспоминаю, как мы с Тони торчали в «лексусе» после смерти Кэт, меня рвет на части, но выгляжу я нормально.
Это уже не то. Тут, с Кристиной, все не так. Я не знаю даже, способен ли испытывать эмоции - и эмоции ли то, что осталось. Жалкие угли на пепелище отдымившего пожара. Единственное, что еще есть здесь живого, осязаемого, настоящего - СМС и записи на автоответчик. И дневник. Я словно раздвоился и одной ногой перешагнул обратно, в июнь-июль, туда, где она еще... была.
Как-то раз Крис вернулась с пресловутой папкой в руках - но нет, никаких повторных стенаний: положила на стол и пообещала: «Спалю. Но чуть позже». Ее несколько раз приглашали куда-то, я улавливал телефонные диа/моно-логи, но она отказывалась: «Как-нибудь потом». А теперь что-то случилось - за кадром, и решение «вернуться к чистому листу», закономерное в такой ситуации, накрепко укоренилось у нее в голове.
Загрузка обновлений. Установлено 0/ 1 209 600. Счет в секундах. S=M=H. Формула - вспышкой. Щелк. Прими более расслабленную позу. Щелк. Хватит изображать свежесбежавшую жертву маньяка, заглянувшую на элитный коктейль. Щелк. Прекрати кваситься. Ты - не слабак. Так и не будь им. Щелк. Перегретый ЦП. Щелк. Что-то лишнее. И я знаю, что именно.
Память.
Форматирование жесткого диска приведет к неминуемой гибели. Продолжить операцию?
Кристина категорична. Говорит: «Начинаем новую жизнь. Оба». И первым делом затаскивает нас в парикмахерскую, чтобы посрезать «подряд» - волосы. Там подвизается ее приятельница-стилист, Санни Джеймс. Милая девушка с двумя рыжими хвостиками, вздернутыми бровями и выбритым затылком. У нее выделены только верхние ресницы - больше косметики на лице нет. Сама Санни - симпатичная, «сдобная» и теплая со своими веснушками и курносым носиком. «Познакомились на семинаре в Сиэтле», - объясняет Крис. «Потом она некстати забеременела, строгие родители не приняли, парень кинул, и ей приперло ударным темпом искать работу. Она талантливая», - характеризует, - «но порой - слишком доверчивая». Мужа у Санни нет. Высшего образования тоже. Зато Эвелин, дочка, пошла в школу, и в свои пять - уже звездочка-балерина. Зато теперь - приличная клиентура и полно друзей-подруг. Все любят Санни, - задумчиво тянет Кристина, когда мы сидим в машине, - потому что Санни любит каждого. Но что, если ты не можешь заранее относиться к незнакомцам с симпатией? Если привыкла громоздить барьер, и пугаешься, когда кто-то находит лазейку? Пугаешься и гонишь прочь - рядом остаются только самые «проверенные». Остальным подавай попроще, помягче, «попрямоизвилистей». А ты, сложная, запутанная, вся из себя невозможная - ты, «femme fatale», шугаешься от незатейливого уюта, тем отшугиваешь всех подряд. Глупо, но правда, - вздыхает Крис, - я никогда не расположу к себе кого бы то ни было, если не задамся целью, не создам план, не просчитаю ходы и соотношение личность-реакция. Если не открою охоту. А Санни не парится о том, как изощриться, чтобы понравиться. Она просто нравится - и все.
Кристина заходит в салон, а я остаюсь возле машины. Потом ползу внутрь. До этого высмаливаю полпачки, сидя на капоте, обтирая влажный после бесконечных ливней, баклажанного цвета капот задницей. Визуально - тощим задом. Образно - падкой на неприятности и приключения жопой. У меня сбито восприятие времени. Я представляю настоящее расслоившимся, как ломкие ногти, изжелта-заскорузлым, как грибковое их поражение. Одновременно, но не в одно и то же время. Когда читаю, когда отрываюсь - совершенно, это две совершенно разные реальности. Обе сумбурны. В сумбурности, фиктивный мой братишка, мы можем потягаться. И еще неизвестно, чья возьмет.
Мимо проносится байк, оседланный парнем и девушкой - ее длинную французскую косу с золотистым от русого отливом треплет избалованный ветер. Подмена кадра. Наслоение. Мы ползем на скорости около шестидесяти миль в час. Проезжаем остановку, где парень в край лысобашково-четкого вида облизывает сливочное эскимо. Зрелище капец. Саммер за моей спиной выкрикивает: «Молодец, соска - ты настоящая глубокая глотка!» Тот орет вслед: «Шлюха!», ей, с мандариновыми волосами в оттемненных перышках коричневого, торчком из завихрона на макушке. Она оборачивается и показывает языком за щеку, помогает большим пальцем, для пущей наглядности. Мы ржем, нам весело - лох с палочкой, торчащей из уретры, вызывает смех у свидетелей. Это - вчера вечером. А утром она говорит: забудь мой номер телефона. И адрес тоже забудь. Да, я тебя хочу - да, я ПИЗДЕЦ как тебя хочу, но так ведь не может продолжаться вечно. Мне нужна взаимность. Мне нужна гарантия. А у тебя двойные стандарты и вообще ты сексоголик. Подхватишь венеричку - а мне расхлебывать. Мне вовсе не по нраву лечить хламидии какой-нибудь... Хоры Битчин. Так говорит Саммер, и затягивается. Крепко. Парламент «Найт-блу» теперь прописан в ее сумке. Кент «Футура-8» шмякается около болотисто-мутной лужи. Я поднимаю его и поднимаюсь по лестнице туда, к свету.
Гудение, зеленые циферки на дисплее, 5, 4, 3... Хрясь, брямс, шварк. Звон битого стекла. 2, 1...
Ноль. Крис безжалостно подставляет шевелюру, чтобы откромсать в короткий «боб». Длинные накладки падают на пол, заворачиваются в дуги. Завороты локонов выглядят темными узорами на светлом паркете: в середке горка волос, с краев - вбитые в пол черточки. Челку она не косила, оставила пряди обрамлять лицо. Ей идет, хотя и непривычно без черного «плаща». Ведьма маскируется под современную женщину. Героиня легенды конспирируется под стать городской леди. А вторая героиня, что-то вроде Златовласки или лисы Алисы, смотрит на меня как на находку и восклицает: «Ничего себе, где ты нашла такую прелесть?» «Сын жены брата», - говорит Кристина, - «тоже Крис». Сын жены отца племянника: вот она, помешанность. Когда и родство строишь объездом через Китай. Через Рим, куда ведут все дороги. Через Тони.
Попробуй не вспоминать о нем хоть пять минут. Засекай таймер. Поехали.
Постеры с улыбчивыми девушками, костлявыми, как неполовозрелые дети. Нынешняя мода на выморенную худобу, бесполость - латентная/открытая гомосексуальность законодателей стиля. Или педофилия. Или некрофилия. Манекенщица с пышными кучеряшками, скрестившая руки на груди нулевого размера, похожа на нимфетку лет двенадцати, едва начавшую развиваться. Не доросшую до первых месячных.
Джульетте Капулетти оставалась пара недель до четырнадцати. Кэтрин - до восемнадцати.
Щелк. Убери загнанное выражение с физиономии. Твой монстр должен оставаться запертым внутри. Щелк-щелк-щелк. Панорама кадров. Изучай стены. Рекламу Wella и Schwarzkopf. Щелк. Кристи где-то далеко смотрит на саму себя в зеркале, говоря с Санни. Санни срезает стружки волос на ее затылке, стягивает прядь расческой, филирует ножницами. Откидываюсь в кресле. На прозрачном журнальном столике - стопка журналов. Marie Claire. Glamour.
Девочки, похожие на мальчиков. Девочки, похожие на голодающих Сомали и Камбоджи. Кому-то не хватает еды просто, чтоб продержаться еще один день, а кто-то сознательно выблевывает «чикен макнаггетс» в унитаз, в угоду соответствию фантазиям дизайнеров и модельеров. Твигги - привет из шестидесятых, Одри оттуда же. Мерилин худышкой не была. Но теперь ее сочли бы толстухой. Монро не востребована.
Зафейлил. Три минуты. Пока что рекорд.
Жужжание фена. Последние штрихи. «Красавица», - говорит Санни Кристине, мягко улыбаясь. «Первый этап пройден», - отвечает та, - «следующий на очереди - Крис». У нее - модное каре и коварный взгляд. С дьяволинкой. Разве можно не думать о чем-то или о ком-то, когда все вокруг об этом напоминает? Куда бы я ни направился. Что бы ни делал. От себя не убежишь.
Прохладные пальцы Санни убирают лохматую челку у меня со лба. «Творить из такого исходника - одно удовольствие», - мурлыкает она, - «еще бы ты умел с ним обращаться». Фиолетовости под отекшими глазами, вспухлости закусов на губах. Мне не до самолюбования. Это - по части Холлидея. Ну, давай расставим точки над «i», - говорит Кэтрин, - наши отношения базируются на внешности и сексе. Не-а, - говорю, - пишет Тони, - все основано на твоей жажде приключений и моем филателизме. Ты в коллекции. Проходи-располагайся. «Какая я по счету?» - спрашивает она, - «хоть примерно?» Не знаю, не задумывался, - отвечаю, - не то за триста, не то за четыреста. «Бабочки-однодневки», - фыркает Саммер, - «бабочки-одноночницы». Смотри, это было раньше; это было «до». Тебе под силу читать задом-наперед? Ты сможешь погрузиться под кожу рассказчику, если заранее знаешь финал его истории?
- Крис, - окликает меня мисс Джеймс, - у тебя есть пожелания, или доверишься мне? Вообще, я не специализируюсь на мужских стрижках, но для такого случая грех не сделать исключение.
И на миг мне мерещится Кэт, Кэт в зеркале, и отчего-то с ярко-рыжей короной волос. Промаргиваюсь, и наваждение пропадает. Санни сзади, Кристи в кресле, с извечной сигаретой, зажатой меж пальцев. Лениво курит, просматривая каталог.
Нормально.
- Да как хочешь, - тусклым голосом разрешаю я, - мне, в общем-то, все равно.
Ты делаешь человеку укладку, не догадываясь, что в этом виде он упокоится навечно. Когда, во сколько, в каких обстоятельствах, сколько децибел шума - не важно. Раной навылет, удушьем под горло, H2O в легких... вскрытыми венами. Он запьет упаковку снотворного бутылкой пятизвездочного коньяка. Рвота пропитает ковер, персидский, между прочим: кому-то придется потом нести его в химчистку. Вонючая бело-желтая масса с кусочками непереваренной пищи засохнет на губах и подбородке - но прическа сохранится безупречной от укладочных средств. Фиксирующего лака. Тебе ведь польстит, если на похоронах, в последний раз - все увидят кадр из твоего портфолио?
Мне совершенно случайно приходит на ум, что когда хоронят моделей, под фото в граните пишут имена визажистов, парикмахеров, фотографов. С телефонами, названиями агентств, логотипами косметических фирм, использованных при «охорашивании» усопшего. Л'ореаль. Мейбелин. Буржуа. Ланком. Эсте Лаудер. Хелена Рубинштейн. Производители косметических компонентов увековечиваются под мраморными изображениями. Особенно женщин. Красота - это грамотно подобранный образ. Окружение не помнит тебя без туши от Guerlain. Без теней для век от Dior. С волосами, не отцвечеными краской Лонда оттенка «Мокко» или Маник-Паник тона «Шокирующий синий». На 90% твоя внешность - заслуга компаний по производству того или иного продукта.
- Зря ты так, - колдует она над моим котелком, - девушкам нравятся ухоженные парни.
* Он - см. «я, эго, индивидуум».
* Он - см. «Кристиан Марлоу».
Он* должен выглядеть так, чтобы его можно было - предварительно отчистив от крови, мозгов, испражнений, положить в утомленную позу и запечатлеть на обложку фэшн-журнала. Щелк. Нестандартно. Щелк. Оригинально. Щелк. Уникально. Щелк. Смокинг от Армани. Обвисший, посиневший член запакован фирменными трусами от Кельвина Кляйна или Дольче с Габбана. Возможно, того цвета, который он ненавидит. Возможно, с неоторванной биркой. Сделайте его таким красавчиком, чтобы после смерти он выдержал профессиональную фотосессию. Чтоб сходил на свидание к призраку. Иначе, зачем приводить его в порядок?
- Моя девушка умерла две недели назад, - глухо, скупо, бездушно, - она была наркоманкой.
Пауза. Обыватель-киноман отлучился за свежей порцией попкорна. Дзынь! Микроволновка сработала. Кукуруза полопалась, запахла сахаром, карамелью. Можно смотреть дальше. Отомри. Снять с паузы. Продолжаем разговор. Речь не о кинематографе? Простите. Что-то мне поперек горла застряла мода и остальные бабские штучки. Мне поперек горла - все, имеющее прямое или косвенное отношение к ее смерти. За исключением Тони. Да и тот.
** См. Elle.
** См. GQ.
- Прости, я не предупредила заранее. - Кристина отрывает обеспокоенный взгляд от глянца**.
- Мне жаль. - Тихо, с ненаигранным сочувствием роняет Санни, поджимая сердцевидные губы. Возле век собираются мелкие лучевидные морщинки. Какое пустое слово. Мне-то как жаль - и толку? Ее не воскресишь соболезнованиями.
Зеркало говорит, что не все потеряно и осталось совсем чуть-чуть, - зеркала не способны разговаривать с тобой, Кэт. Они отражают не тебя - а то, что ты ожидаешь увидеть. Лживые твари. Главное - снимать под верным ракурсом. Главное - правильно поймать свет. Как ты можешь выглядеть «образцом», если всем своим существом стремишься к разрушению? Намеренно приходишь на помойку и брызгаешь духами, чтобы отбить неприятный запах. И роешься в токсичных отходах, приговаривая: «О, и почему у меня не проходят воспаления?» Кроме того, ты режешь себя на бифштексы, заверяя: чтобы быть красивой, остался всего 2 килограмма, или сколько-то там. Логично, правда?
- Да ладно, все в прошлом, - стараюсь улыбнуться, но не вытягиваю. Пародия. Фарс. Копи-паст с самого себя. Неудачный гипсовый слепок. Статуя в черных перчатках, футлярящих руки, но с отколовшейся нижней челюстью. Представьте себе зашитый рот, провздетые через кожу нитки, запекшиеся шарики крови на черных волокнах. Представьте себе отодранный костный массив, свисший на стежках тон-в-тон покрашенной пряжи. Когда шевеление губ причиняет боль. Когда улыбка равносильна оборванным креплениям. Со стороны ты выглядишь нормально. Они этого не видят. И не надо.
Ты хочешь застать в зеркале кого-то другого. Непричастного. И поэтому ты позволяешь забрить себе висок. Укоротить зачесанную набок, разросшуюся челку. Авангардная стрижка изменит тебя? Ты так в этом уверен? После этого ты захочешь проколоть себе бровь и вставить кольцо в губу. Ты возжелаешь испещрить себя татуировками - чтобы не было неразрисованной кожи. От рукавов до цветных композиций во всю спину. Но 1) Не поможет, 2) Не имеет смысла. На тебя пялится та же морда, лишь оправа немного другая. Ты отпечатаешь на весь живот игловую ксерокопию ее письма. Но сейчас, прямо сейчас поймешь. Что бы ты ни делал. Она не встанет.
***
Эпизод «повествовательно-описательный»
Мы с Кристиной - на причале. Деревянные подмостки шаткие, того и гляди рухнут. Мы сидим, свесив ноги к воде, и бросаем камешки. Ее укороченные волосы треплет влажный ветер, да и настил - мокрый после очередного ливня. Крис утянута узкими брюками - сродни тем, надевая какие приходилось намыливаться. Джинсовая куртка расстегнута, под ней - голубовато-серый вязаный свитер и цветастый шарфик в розово-шалфейных тонах. Ступни обуты в замшевые ботильоны. Не по погоде. Если она прикрывает глаза, воинственно изогнутые ресницы кончиками стремятся вверх. Некстати.
Ровные пластинки отлетают от глади «блинчиками». Один, другой, третий. Я смотрю на свои когда-то белые, сейчас - выцветшие-запыленные кроссовки. Еще с такой корочкой коричневой грязи по краям. Челку сдувает на глаза. Небо мутное и низкое, нависшее, тяжелое. Кристинины камни прыгают вдоль, мои тонут. С булькающим всплеском. Ко дну. Проваливаются. Исчезают из зоны видимости, чтобы какая-нибудь недоразвитая рыба, приняв за корм, разломала о них зубищи. Кристи заводит пряди за уши, но они все равно слезают на лоб. Она говорит: «Да нет же, ты не стараешься! Ты делаешь все абы как». Неправильно. Недостаточно.
***
Ошибка. Красный свет. Шипение перегретого процессора и тревожные сигналы. Провал. Ло так аккуратна, что единственной беспорядочной деталью в ней выступает макаронная голова. Голова-макаронина. Это мощно. Волосы, что не поддаются термоукладке и всему остальному, они приводят ее в отчаянье. В то время как она не может и из дому выйти, не отгладив футболку до отпрессованного состояния, хаотический шухер выбивается из графика, «нарушает планы». Мне нравится. Жизнь по плану - это так скучно, что хочется выть и лезть на стены. Ло тоже порой хочется карабкаться по отвесной, единственное, что помогает ей хоть как-то рассинхрониться, укладывается в восьми бесхитростных буквах: а.л.к.о.г.о.л.ь. В этих буквах укладывается все. И я влезаю в Кристинин бар, чтобы найти мартини - неразбавленным его, хотя апельсиновый сок в холодильнике почти непочатый, полпачки точно осталось. Спутанные в одну жизни. Надолго ли?
- Алкашня малолетняя, - вздыхает Крис, - нахватался у Тони, поди. Убирай это - и пошли давай, я собираюсь забиться. Может, тебе за компанию что-нибудь сотворим. - Прерывается и без тени сожаления добавляет: - Джемма меня убьет.
- Не убьет, - успокаиваю я, неохотно поставив бутылку обратно, - ей же наплевать.
В голове колеблется дурманный туман - и все кажется призрачным. Нереальным.
- Ей не наплевать. - Нейлоновыми чулками - по мягкому бежевому ворсу. Ковер на ковролине, что может быть абсурднее? Разве что мужская футболка пятидесятого размера - на одинокой девушке. Иллюзия принадлежности. Свобода нам претит. - Она хочет дать тебе отдохнуть. - Кэт частенько так наряжалась. И таскала мои почем зря. Спортивная майка, свежевыстиранная, с номерами и фамилией на спине и груди - внекомандный игрок 17, фамилия «Саммер». Если следовать желанию участницы, фамилия «Марлоу». Фамилия «Холлидей». Поди пойми. Теперь.
- Отдыхаю. Еще как, - задвигаю ящик ногой, не вставая, - Да здорово все, правда. - Все здорово. Только мама не звонила ни разу. А пропущенные от Тони оцениваются двухзначными числами. А Тони говорит с Крис, я выхватываю обрывки - он требует меня, но я «занят». Ничем. Тост наедине с собой - слабый огонек свечи бросает блики внутрь зеркала, ты чокаешься со своим отражением, наедине со своим отражением. End of track. Катушки позади. Наклоняешь голову набок, как пьяный... постой-ка. Ты и есть пьяный.
- Дай тебе волю, ты так и торчал бы в обнимку со склянками, - говорит Крис, и присаживается возле меня, прямо на пол, - я и сама себя пересиливаю. Знаешь, мне постоянно кажется, что вот-вот увижу их. За каждым углом. В любой витрине. Эвана. И его кого-то-еще. - Ноги согнуты в коленях, пальцы сцеплены над лодыжками, голос не ломается.
- Смахивает на паранойю. - Невесело усмехаюсь, привалившись спиной к краю дивана.
- Да уж, - качает головой Кристи, - синдром Адели, скорей. Пусть я и надеюсь, что это не так. Оченьнадеюсь. - Выделяет первое слово. - Она совсем двинулась, девчонка эта, Адель Гюго. До последнего одного мудака неблагодарного любила. Шлюх ему покупала, если память не изменяет мне. - Хмыкает. - Если мне еще и память изменяет, совсем кирдык. - Безнадежность. Поджимает губы, но потом преувеличенно бодро встряхивает космами, шутливо подталкивая меня в бок: - Нам ли быть в печали, эльфенок. Мы оторвем зады от пола - и забабахаем тебе такую картинку, что девки штабелями будут укладываться. - Молодые и глупые. Микро-Адели. Или Мини-Нэнси-Спаджен.
Как Кэт.
- С фейсом Тони что ли? - Не удерживаюсь от подкола. - Или с какой-то еще частью его тела?
Чтобы ловить «жертв», насвистывая и не мараясь - нужно быть им. Или кем-то, похожим на него.
- Тебе решать, - улыбается Кристи, - полная свобода самовыражения. Желательно, что-то не очень большое и такое, - смотрит вверх: на левом белке внизу лопнул сосуд, пролился в глаз солоноватым лососево-розовым цветом, - что для тебя навсегда останется вечным.
S=M=H. Она встает и скользит в ванную, и велит: «собирайся», дескать, «и поставь вискарь - я все вижу через стену. Я раскусила твои грязные мыслишки». Она кричит: «я определяю запах спирта и звук полозьев». Мне бы чего покрепче. Чего-то, что вычистило бы мозги. Или заапгрейтило их до неузнаваемости. S=M=H. Саммер=Марлоу=Холлидей. На левом запястье. Аккурат возле вены. Секунды=Минуты=Часы. Длинная линия остановленного сердца.
Надо ехать. Надо ехать к толстому Максу, у него самая лучшая трава. Толстым его называют не потому, что жиртрест, а потому, что толстосум. У него дом - и не дом вовсе, а ебаный бордель, и прекрасная подборка цыпочек по сходным ценам. Но трава все-таки ударнее. Я знаю чуть ли не половину наркодельцов нашего благоустроенного городишки. Ник-хромоногий варит винт. И ногу ему прострелили, он не «падал с лестницы», не «поскальзывался на льду». У Ника почти все десны в золотых коронках. Еще у него крутая подружка Сара, но Ник со своей богатырской наружностью, жестким темпераментом и устрашающим авторитетом не дает и шанса к ней подкатить. Так, кто тут еще есть. Есть заяц-Кэм - с выступом кривых передних зубов поверх губы, часами «Роллекс», обустроенным кабинетиком. К нему не прорваться с бухты-барахты. Только через посредников. Или по особо крупному заказу.
Кэмерон торгует кокаином.
Есть и другие, но что о них - пошли в жопу. Я ничего не знаю об этих делягах, кроме того, как и почем у них покупается. С налом не задают вопросов, не подсекают из «снайперки» за долги. Как-нибудь, вляпаюсь, конечно. Но не сегодня.
Не попадись к ним на крючок. Ты отстегиваешь, они предоставляют. Если пойдешь дальше, ты пропал. И самое главное, не подсядь сам. Не пробуй так часто «один вид чего-то». Миксуй. Не постоянно. Ни в коем случае не допускай привыкания. Люди с первой попытки становятся зависимыми... ну, вы поняли. Надо ехать. С другой стороны дома - парковка и дорога. Кристина заводит мотор и говорит: «Смотри не утони. Попробуй... хоть постарайся не погрязнуть в параллельностях. Я не смогу вытащить тебя оттуда». А я, быть может, не хочу, чтобы меня вытаскивали. Может, хочу торчать в мозге Тони. Ненавидеть его. Его жизнь, принципы, его закрученные, абсолютно аморальные тирады. Ненависть - «нечто живое». Да и ненависть ли это.
Только бы не возвращаться. Только бы не застрять безвозвратно. Мерцающие светлячки огней, в колонках играет Be Still группы «The Fray». Убаюкивающая - как колыбельная. Представь, что она поет тебе. Хрипловато, без фальши, но тихо, не перестраиваясь на «другое дыхание». Кэт улыбается мне из отражения, и кладет ладошку на стекло. С другой стороны накрываю тонкие пальчики. Неровно. Мои больше. Взмах ресниц - это гостиничная вывеска мигает синим. Карие глаза - деревянные окна с потушенным светом.
В горле сжимается ком. Сглатываю. Кутаюсь в куртку. Крис включает кондиционер на авто-обогрев. Если бы это помогало. На ходу вынимает диск, и подменяет «Nirvana», руля одной рукой. На «Rape me», выворачивая баранку одной рукой с алыми ногтями. Да. Сделай это. Снова. Я смотрю на небо - на тухлое, грязно-синее небо, и оно больше не «наше», вовсе нет. Оно ничье. Как каждый из людей. Кэтрин должно было исполниться восемнадцать всего день спустя - завтра; до моего дня рожденья - немногим больше месяца. Два года разницы в обратном направлении. Кто-то возглашал: «Кошмар! Это неприемлемо!» - но они слепы. Ей нет и четырнадцати, Она - Джульетта. Она - малышка. Провыть бы на луну, но та скрыта одрябшими тучами, ее не видно. Ничего не видно.
Чертить под сгибом локтя набросок тату, чтобы потом перенести его ниже - вполне в моем духе. Черной гелевой - разбитые часы. Раскуроченные. Циферблат съехал, вышел за границу круглой оправы. Все цифры стандартного размера - кроме единицы. Она огромна. А от нее, образуя ровно-перпендикулярную букву «Т» - отходит оторванная часовая стрелка. Механизмы, колесики - живописно-хаотические - внутри и окрест. Отломанная половинка одного слезает на ту самую букву: получается «С» на «Т». Вместе - C.A.T. Крис и Тони. А справа, находя на эту раму - вернее, «подходя» под нее - совсем посторонний отпечаток. Как на песке. Вдавленный след ладони. Поверх которого и следует: S=M=T. Простым шрифтом. Достаточно сложностей.
Кристи внимательно наблюдает за процессом, подсвечивая телефонным фонариком. И она утверждает: «Это... прекрасно. Не ожидала, что ты сам нарисуешь». Кэт умела. Гораздо лучше. Вот уж кто, не глядя, сваял бы шедевр. На века. До гроба, плюс несколько бонусных месяцев. Я не высказываю этого Кристине, но что-то подсказывает, что та поняла и так. «В цвете все будет смотреться немного иначе», - предостерегает, - «но Джинни профессионал, разберется». Черно-белым, черно-телесным, черно-кожаным. Коричневым максимум - краски давно выцвели, Крис. Выгорели на солнце.
Обрывки мыслей. Клочки невысказанных фраз.
Ты увяз в матрице, Нео. Тринити тебя не вытащит.
Искусственная подсветка. Красный кожаный диван и стены под кирпич - от яркости обстановки рябит в глазах. Смуглый парень с моднявой короткой стрижкой, в безрукавке, выставляющей на всеобщее обозрение агрессивно-плотные «рукава», приветствует мою леди Холлидей: «Кри-ис! Освобожденная, обновленная Крис, не ожидал увидеть тебя так скоро». Его имя - Юджин Беркс, но все зовут его Джинни, - описала Кристи заранее, - он голубой, - сказала она, - а еще крутой художник и мой хороший друг. Она сказала, что ему двадцать семь, и не будь он поднебесно-направленной ориентации, стал бы идеальным кандидатом на «вытесняющую влюбленность». Кристина улыбается и говорит «привет», и слегка приобнимает чувака, и представляет меня, стандартно, - и он спрашивает, что я собираюсь делать, под Кристинину ответственность, разумеется. Я вглядываюсь в него, но вижу Тони. Я перевожу взгляд на стену, на девушку с рисунками по телу, но он вытесняет. Я вижу его - вместо каждого лица. Ядовитая панацея.
У Линдси пухлые губы, разработанный сфинктер и сумочка от Марка Джейкобса. Кэди читает буддистских философов, занимается йогой и принципиально не носит нижнего белья. Мэри-N не способна выдерживать мой взгляд дольше двух секунд, начинает теребить кофту всякий раз, когда я заговариваю с ней в клубе. Предпочитает сзади. Контакт на языке секса удается лучше английской связной речи. Джессика жутко фанатеет от доброго десятка групп, постоянно спотыкается, т. к. не вынимает наушники, и перед оргазмом призывает Джареда Лето. Не одинаковые, да. Но одинаковые. Кэт перекрасилась в бело-голубой, ее криперы ужасной леопардовой расцветки, я вижу в ней нечто, но что именно - непонятно. У Бри родимое пятно на попчанском, пятно, похожее на оторванное крыло бабочки. У Лин - привычка не раздеваться, и закрывать все окна-двери на предмет возникновения Марти. У Дакоты левая грудь полнее правой и бахромистые ковбойские сапоги. Она из Техаса. Мелисса из Джерси. Саммер фиг пойми откуда. Я из Нью-Йорка, прописан в Калифорнии, застрял в Сиэтле. Я - не Тони. И я почти ничего не чувствую. Обезболивание? Лидокаин? Ну зачем понапрасну продукт переводить? Где смысл - анестезировать труп перед вскрытием? Тату-машинкой по контуру. Чернилами. Вглубь.
Твои обожаемые символы, братишка. Многозначность. Многосмысленность. Долбаные знаки, что ничего не обозначают. Вогнать нестираемую отметину - зарубку уже отгремевшего этапа биографии, набить клеймо с условным обозначением S=M=H. Это было. Не «есть». Было. Уже не существенно - но роль сыграло колоссальную. Переустановка завершена. Перезагрузите ваш PC-шник. И начните мыслить обновленно.
***
Эпизод «рассуждательно-бредовый»
Мы гуляем по заковыристым аллеям безлюдного парка. Распахнуть глаза, но вперить взор вниз, под ноги, вместо того, чтобы вглядываться в небо. Потрескавшийся асфальт и угрюмые деревья. Запястье обмотано компрессом. Кристи передумала «картиниться». Кристи сказала: «надо бы повзрослеть. Пройти усовершенствование, устроиться в клинику. Закончить этот бунт подростка-переростка. В двадцать пять люди устроены, степенны, знают, что хотят от жизни, я же не могу угадать город, где проснусь утром. Но так нельзя. Так не-нор-маль-но». Погоня за смертью, или за жизнью, она растягивается на десятилетия. Нельзя так просто взять и понять, зачем, нельзя так легко разодрать оболочку, вроде Росомахи - и перевоплотиться в другом обличье. Это только детали - твоя внешность, твоя обстановка, люди. Летящий самолет с белобрысым хвостом. Шафрановая точка окурка в темноте. Кристинино лицо, бледное в фонарном свете.
Мимо торопится немолодая женщина с крошечной девочкой на руках. Ребенок сжался на руках не то мамы, не то бабушки. Крис останавливается, провожает их взглядом. Частенько мне приходилось созерцать, с какой нежностью она смотрит на чужих детей, и я спрашиваю: «Почему бы тебе не завести своего? Сомневаюсь, что подобрать отца для тебя проблема». Но она морщится: «У меня не может их быть», - и хмуро усмехается, - «бесплодие - неумолимая зараза». Обстрочка рукава не в тон пальто. Школьницы рыдают над тестами на беременность. Подпольные врачи делают незаконные аборты в антисанитарных условиях. «Прости», - шепчу. За то, что врезал по больному. Кристи отмахивается: «Все о'кей, не бери в голову». Не бери голову. Ходи пустым и обездушенным телом. В принципе, так и есть.
***
Дождь уныло моросит в стекла. Небо, и без того не блещущее голубым сиянием, закаталось в сизо-черный полуночный мрак. Я улегся на диване. На коленях - ноут, под ноутбуком - плед, под пледом - пижамные штаны в клеточку. Прохладно. Свежо. В наушниках лупашит «The Agonist». И чем хуже, тем тяжелее музыка - как заключительный аккорд. Контрольный залп.
Начиналось все с «Placebo», любимцев Тони.
Закрутилось все с «KAT-TUN» - любимцев Кэт.
Яхта? Корабль? По озеру плывут вспышки. Много лампочек, помещенных в очертания судна. А Кристина надевает черное платье без бретелей, и говорит: «Джерри-таки вытащил меня в клуб. Пойдем вместе? Тебе вроде не нравится подобный отдых, но все же... я бы договорилась, тебя бы пропустили». Не стоит, иди одна, повеселись там, - отвечаю я, вынимая затычку из уха, - мне здесь хорошо. Да, - подтверждаю мысленно, - вряд ли они там крутят «Металлику». Она стоит в дверях, на плече - сумочка от «Армани», на ногах - лабутены, в руках связка ключей. Закусывая губу, удостоверяется: «Точно? Мы могли бы неплохо провести время. Знаю, тебе в лом». Иди, - с оттенком раздражения отрезаю, - мне там явно нечего делать. Навеселился в свое время, - как престарелый дед констатирую про себя, - достаточно. Спасибо, добавки не надо. Возьмите же чаевые и пиздуйте нахуй. С богом.
Прежде чем за ней щелкает замок, я вытаскиваю из контекста: «Смотри не выдукай все в одного. Тебе нельзя». Усмехаюсь. Усмешка - это не улыбка. Это издевка - или попытка не расклеиться. Или дань вежливости. Когда хочешь улыбнуться, но не можешь. Когда рот сцеплен лейкопластырем, крест-накрест.Когда трудно дышать. От тишины лопнет череп, стоит перебить резко-гитарную непрерывность, сорвать гроулинговые партии и нежный вокал Алиссы. Девушка с необъемлемым диапазоном и невыносимо-синими волосами, пой! Кричи! Боже, благослови страдания! За окном льются блики - вдоль. Рябью по тихой воде. Пока я еще относительно трезв, выношу себе вердикт: _виновен. Оглашаю приговор: _смертная казнь. Способ: _не установлен. Причина: _замешательство суда и отсутствие временных рамок исполнения. Полдвенадцатого. Запястье перемотано компрессом. Отсрочка наказания может отложиться на годы и годы. Без пятнадцати двенадцать. Слоеное пирожное вместо торта, сигарета вместо свечки. Сливочный ликер в кофе. Утащить на кухню колонки, комп. Врубить «SlipKnot». Без десяти ноль. Мешанина мыслей, какофония чувств. Стремительное развитие бури внутри и стальная маска - снаружи. Раз-два-три-четыре-пять. Кто не хочет умирать?
Стук.
Колотят в дверь. Срываюсь со стула, пересекаю квартиру считанными шагами - отпираю, не зыркнув в глазок. Приторная девочка с двумя светлыми косичками, в серой вязаной кофточке поверх цыплячьего желтого платья. Голубые глаза. Такие... невинные. Лопочет скороговоркой:
- Я ваша соседка снизу, и это, насчет музыки...
- Я убавлю. - Хлопаю дверью перед ее носом.
Некогда. Без восьми. Без семи и пятидесяти шести секунд. Стук повторяется. Настойчивей. Чертыхаюсь и возвращаюсь - поворачиваю затвор, мысленно взводя курок. Зря ты пришла, ангелочек. Держалась бы лучше подальше. Распахиваю настежь.
- Нет, ты видимо не понял, - смущенно оправдывается, - у тебя играет моя любимая группа. Ты прости, я так вламываюсь без спроса... так поздно. Может впустишь, если, конечно, не занят?
Тонкие, бесцветные губы. Рот кривится, когда она говорит - а ноздри расширяются. Волосы туго стянуты. Дейзи звонит и сообщает, что я забыл у нее свои темные очки, хотя те блаженно лежат на тумбочке. Шайла трезвонит в слезах, просит поговорить наедине. Я, заподозрив самое худшее, вплоть до беременности, прилетаю на место встречи, но оказывается, бедняжка безнадежно в меня встескалась и возжелала магического утешения в формате трах-тибидох. Повод вернуться может быть истинным или ложным, суть не меняется - они все возвращаются. Они нужны мне сиюминутно. Я становлюсь для них - неизгладимым. Через восемь с хвостиком минут Кэтрин стукнет восемнадцать. Паралич бы меня стукнул. За то, что я собираюсь сделать.
- Входи, ты мне не мешаешь, - гостеприимно открываю проход, - тебя как зовут-то, незнакомка?
- Нэнси, - щебечет она, - я не видела тебя здесь раньше... ты недавно переехал или же в гостях?
Нэнси-неСпаджен. Любой ведь будет до нее, как до луны без космолета, раком и на карачках. Бычок дымится в пепельнице - неубранный дневник отодвинут на дальний край стола. Девчонка, девка, девочка, любопытственно осматривается в чужой квартире. Какова была вероятность, что случайную встречную будут звать именно так?
- Проездом, - пространно, - ненадолго. - Балетки на босу ногу. Застежка платья с выпученными, крупными пуговицами. Пансион примерных, благовоспитанных девиц. Скошенная челюсть, как признак мягкости и слабой воли. Предлагаю ей выпить чая - в стерео тарабанят Dead Memories. Ее зовут Нэнси, и ей сегодня скучно, родители уехали - совсем уехали. Прямым текстом скажи: «Трахни меня», будет менее очевидно. Ей лет пятнадцать на вид. Может и четырнадцать. Судя по виду, не столь потасканная. Скорее, девственница. Довести ее до кондиции, ага - если без химикатов-спиртогона - выискать эрогенную фантазию. Дакота выгибается на капоте, обхватив меня ногами в верхоездных сапогах, я медленно снимаю с нее шляпу и нахлобучиваю себе на голову, все в шутку, но ее заводит эта хрень. Выцепить логотип на сумке-куртке-тетрадке: 30STM, или Porcelain and the tramps, или еще что-то там, включить погромче в комнате/машине/лифте - и Джесс вся твоя, под правильную композицию, под ассоциацию. К каждой есть подход. Ключ. Пять минут. Wait and bleed. Тони бы успел до 00:00 устроить ОО:ОО-ахх. Я не он, но пусть. Нэнси сконфуженно улыбается излишне подвижным ртом, присев на диван в гостиной, рассказывает что-то, но я не слышу. Щелк. Четыре. Щелк. Три. Щелк. Две. Мне плевать на нее и ее на реакцию - углом губы изобразить улыбку, подражая Тони, копируя Тони - приблизиться и коснуться слегка небрежно, но «ласково» щеки - не отдергивается, не отшатывается, значит...нормально. И сама подается вперед, шепнув мне в подбородок: «Что-то безумное... что-то ненормальное. Заставь меня забыть». 1. 0,59. 0,58. 0,57. 0,56. Целую безвкусные губы, обжимаю безликие плечи, серость несущественности. 0,45. 0,44. 0,43. Опрокидываю ее на спинку, и пальцами по гладкой ножке, в сторону отставленной. 0,32. 0,31. 0,30. Я так и не смог подобрать ключ под Кэтрин Саммер. Эта сучка всегда будет исключительной, убейся я хоть в лепешку. Для нас обоих.
Так странно. Под вопли музыки, под шепот и звук дыхания, я различаю, как громко тикают часы.
Она не пользуется духами. Ее одежда пахнет стиральным порошком. Коленка - выступающая, тело - щуплое, застежка наглухо запечатала небольшую грудь. Нэнси - совсем ребенок, даже если по возрасту - моя ровесница. Жалко ее вот так. Сама нарывалась, да... но я не из таких. Я - не Тони. И не собираюсь им становиться.
0,20. 0,17. 0,16. Отрываюсь. «Тебе лучше уйти», - отхожу на два шага, - «И научиться себя ценить. Неважно - я или хоть сам ангел во плоти. Не будь очередной, Нэнси», - говорю ей, сам не знаю, зачем. Отдышаться. Хлопает глазками - темно-голубыми. С расширенными кляксами зрачков. Кэт - не была. Никогда не была «очередной».
- Она не была, - еле слышно. - Никогда не была, эта чертова Кэтрин Саммер, она всегда была, и есть - нечто большее. - Посторонняя поправляет юбку и прищуривается, и повторяет за мной:
- Кэтрин. Саммер. Несчастная любовь твоя, мм?
Расстроена. Разочарована. 0,7. 0,6. Не взаправду.
- Тебе лучше уйти, - снова прошу, - прямо сейчас.
- Хорошо. Как скажешь. - Вскакивает. Встряхивается. Мелкими шагами, обувью с бантиками. Безобразная сцена - ну что ж, бывает. Обиделась или нет - не все ли равно. На нее я не гляжу. Все это уже было. Не со мной. - Какая-то девчонка... и такой облом. - Доносится из коридора.
Гудение, зеленые циферки на дисплее. 5, 4, 3... Хрясь, брямс, шварк. Звон битого стекла. 2, 1...
Ноль. С грохотом щелкает входной замок, запираясь. С днем рожденья, милая. Я оседаю на пол, впутав пальцы в шевелюру так накрепко, словно вырывая ее, вырывая ее с корнем. Бежать. Подальше. Заснуть. Не выйдет. Кто-то еще, кто-то кроме Кэт и кроме Тони - помимо замкнутого пространства из трех точек, в которых я буксую без надежды выскочить... кто-то должен подойти. Не вызвать отторжения. Аллергии. Несовместимости компонентов. Под повязкой - S=M=H. C.A.T. Крис и Тони. Зажигалка. Лесистый, бумажный запах от новой пачки. Чирк. Искра под давящим светом люстры. Чирк. Загорелась.
Сидеть с телефоном, мять в лихорадочно дрожащих пальцах сигаретный фильтр, рвано тянуть дым, прослушивая автоответчик. Папа со своей пассией улепетывают в Париж. Мечта дамочек. Ее сынок, наверняка ведь зануда-ботаник, отказался. Я тоже не горю желанием быть почетным эскортом у добрачных молодоженов. Так что этот... как его... Крис, вроде как, вот он томится в жаркой бетонной духовке - а я в гордом одиночестве сваливаю в Майами. Все по отдельности. Всем хорошо. «Харе играть в молчанку. Перезвони мне. Отец, по твоей милости, бойкотирует меня, который день - все никак не переварит пиздец у парадного... ОК, хрен с ним, переживет. Но ты все равно гад. Сучара и тупица». Пауза. «Возвращайся быстрее. Соплей насчет «скучаю» не дождешься, но мне бы хотелось видеть твою хитрожопо-смазливую рожу здесь, в Калифорнии. Здесь, дома». Еще одно сообщение. «У нее сегодня - день рождения, чувак. На случай, если ты не знал». Еще раз. Контрольным. «У нее сегодня день рождения...». Двадцатое декабря. «Возвращайся домой».
Я спешно зашвыриваю вещи в сумку. Мы летим в Нью-Йорк.
***
Пару слов от закулисного автора. Если это вообще хоть кто-то читает, оставляйте комментарии, ребят. Пусть и пару слов, чтобы я знала, что не напрасно заморачиваюсь-выворачиваю/трахаю себе мозг. Потому что "творческие кризисы" участились: я на полном серьезе подумывала сие творение заморозить. Спасибо за внимание)