III
Вечное сияние чистого разума
Что Юнги сказать? Он отводит взгляд от искрящихся теплотой и любопытством глаз и чувствует, как тэхёновы пальцы оставляют на запястьях эфемерные ожоги-наручники. Он пойман с поличным? Его раскусили? Тэхён всё понял, и осталось только дождаться опровержения его слов? Юнги не знает. Он правда не знает. Если «были вместе», наверное, любил бы, но кто вообще способен чувствовать к Юнги нечто подобное? Он холодный временами, временами безразличный ко всему или язвительный и колкий, а иногда вспыхивает, как утреннее зарево, и крушит всё вокруг себя. Может ли он соврать ещё один раз? Может ли обмануть настолько жестоко? Он не монстр совсем, скорее просто обычная творческая личность со своими острыми гранями, но слышать подобное из чужих уст… Больно. Больше всего на свете, быть может, Юнги любила лишь мать, а все чувства от прошлых коротких отношений так и остались под большим сомнением.
Любил бы его Тэхён, если бы был с ним с самого начала его «помешательства»? Разделял бы почти маниакальную тягу искать его в толпе и фотографировать тайно, словно он не профессионал своего дела, а обычный сасен-фанат? Не разочаровался бы, когда без разрешения Юнги сделал этот белоснежный фотобук, держась за него, как за антидепрессант в особо трудные дни? Смог бы он, зная все особенности минова характера, сказать то же самое, что и несколькими секундами ранее? Юнги задумывается глубоко, уходя в себя, и совсем не замечает, как шумно сглатывает, и его мечущийся под кожей кадык привлекает тэхёново внимание.
— Я сказал что-то не то? — пристально наблюдая за неясной реакцией Юнги, Тэхён совершенно не знает, что думать, но уверен точно: чувства были и есть. Они тут, на его коленях. Они беспокоят его сердце и разливаются по крови потоком лавы, разжигая в нём яркий костёр. — Прости, я…
— Всё в порядке, — вымученно улыбаясь, хрипит Юнги, переводя взгляд обратно. Он не будет врать о подобном. Он не настолько жесток, — просто ты никогда не говорил мне об этом. Мы жили вместе, но зачастую были заняты своими собственными делами, и времени на разговоры по душам у нас оставалось немного. Эти фотографии… Тогда мы только начинали встречаться и решили создать красочные воспоминания, а после погрязли в рутине и разбрелись по своим углам. Наши отношения, — Юнги придумывает на ходу и даже не осознаёт, что своими словами делает Тэхёну лишь больнее: его чистые глаза снова наполняются солёной влагой, — наверное, были далеки от идеала.
Впитывая в себя миновы слова, Тэхён обиженно шмыгает носом, разжимает пальцы и легко отодвигает от себя его руки, а Юнги становится слишком неуютно в собственном доме. Он не мог предвидеть подобного вопроса. Он совершенно забыл о таком чувстве, как «любовь». Он выкачал её из себя полностью и вложил в глянцевые листы, превратившись в пустой хрупкий сосуд, сейчас наполненный лишь сожалением. Нужно было продумать каждую деталь лучше. Нужно было сделать так, чтобы боль делилась на два или исчезала вовсе. Юнги дурак и никогда не обладал чувством такта, будучи лишь человеческим механизмом без определённой цели с одной единственной задачей — жить. А Тэхён не верит, что никогда не говорил Юнги ничего подобного. Просматривая страницы и задерживаясь на каждой по несколько секунд, разглядывая где-то яркие, а где-то с налётом печали снимки, он не понимает, как мог оставаться равнодушным. Вот здесь Тэхён стоит около столика в кафе и улыбается очень натянуто, объясняясь с кем-то, но видно, что в глазах пляшут чёртики. Вот здесь он стоит рядом со смутно знакомым ему аттракционом и смотрит вверх с разинутым ртом, а порывы ветра играются в волосах. На следующем фото Тэхён сладко спит в автобусе, пуская слюни на собственное плечо, а на другом сидит на сферообразной качели и наблюдает за радужными огоньками цветного фонтана. Где-то он отдыхает на ступенях и увлечённо читает книгу, где-то завязывает шнурок ботинка, где-то помогает упавшему ребёнку встать с асфальта, а где-то задумчиво разглядывает витрину с различными мелочами. Мелочами. Каждая фотография — мелочь. Мелочь, из которой складывается карта его воспоминаний. Ему тепло очень, словно он сидит не на диване, а лежит в горячей ванной, и с каждой переворачиваемой страницей становится ещё теплее. Заворожённый, Тэхён даже не замечает, что вокруг подозрительно тихо, и единственный громкий звук — беспорядочное биение его сердца. Люди, не чувствующие друг к другу ничего светлого, не будут делать подобных вещей. Люди, далёкие друг от друга, не смогут вкладывать в повседневные поступки столько смысла и значимости. Даже если он никогда этого не говорил, даже если по какой-то причине скрывал или банально боялся миновой реакции, Тэхён любил его и полностью отдал в чуть мозолистые руки свою душу. Из простого Юнги смог сделать нечто захватывающее: то, как ложатся на его лицо тени, то, как приглушённый свет или сияющие огоньки разливаются по глянцу, словно по воде, и даже то, как его существование в пределах рамок не похоже на заточение — всё это сливается в один пушистый клубок и буквально мурлычет на его коленях. Дойдя до последнего снимка в фотобуке, Тэхён не выдерживает, тихо стонет от безысходности и яростно трёт кулаками мокрые глаза, но и это не спасает лист от нескольких крупных капель, одна из которых поглощает его обращённое к камере лицо на фоне тёмного неба с мятными искрами фейерверка. Он чувствует отчаяние, и ему, на самом деле, безумно стыдно. Стыдно за то, что потерял память и не помнит об этих маленьких, но очень важных моментах. Стыдно за то, что никогда не говорил Юнги, как сильно, судя по всему, его любит. Стыдно за то, что эти чувства, забытые по неизвестной причине, скребутся где-то в самых укромных уголках и просятся наружу, но… Несмотря на стыд, он счастлив. Он просто счастлив из-за того, что для этого парня, тихо сидящего у плеча, Тэхён значит намного больше, чем Юнги может рассказать.
— Я не верю, — сипит сквозь слёзы и аккуратно закрывает фотобук, кладя на стоящий рядом столик. — Не верю, что был настолько эгоистичен и глуп, — поворачивается к Юнги, и его размытое влагой лицо напоминает Тэхёну мраморное изваяние: казалось, выражение скорби и боли въелось ядом и никакого антидота нет.
— Всё хорошо, правда, — отмирая, Юнги давит улыбку вновь и понимает, что не так представлял себе этот момент. Он ожидал реакцию какую угодно, но только не то, что Тэхён начнёт обвинять себя за невысказанные несуществующие чувства. Не так. Всё должно было быть не так.
— Нет, неправда, — качая головой, Тэхён утирает рукавом рубашки последние слёзы и совсем не верит в эти вымученные слова, подаваясь вперёд и протягивая к Юнги руки. Ошарашенного, Тэхён обнимает его очень крепко, утыкаясь носом в плечо и поглаживая ладонями по спине, чувствуя напряжение и глубокий вдох. Юнги маленький очень, хрупкий, и кажется, будто кости все его в маленьких трещинках. Ему, должно быть, сложно очень. Сложно из-за Тэхёна, забывшего их самые сокровенные воспоминания, сложно из-за того, что приходится напоминать вновь. Будь Тэхён на его месте, что бы он чувствовал? Каково было бы осознавать, что самый близкий и дорогой человек видит тебя впервые? Тэхён даже и представить не может, но снова чувствует жжение в носу и шумно втягивает носом запах ягодного парфюма с миновой шеи. Аромат этот, яркий и терпкий, кажется таким родным, но Тэхён вряд ли когда-нибудь вспомнит, что именно он натолкнул Юнги на его покупку. Юнги вздрагивает в чужих руках, никак не ожидая подобного, но расслабляется и обнимает Тэхёна в ответ. Сколько раз он хотел подойти, заговорить и прижать к себе? Сколько раз рассуждал, как было бы здорово признаться Тэхёну в своей от него зависимости? Сколько раз он врал себе и купировал все желания? Он считал это неправильным. Неправильно было просто огорошить его такой новостью. Может быть, не потеряй он его тогда, может быть, найдя вновь, смог бы пересилить себя и сделать всё правильно, но в жизни Юнги и так слишком много этих фатальных «быть может». Сейчас их быть не должно. Сейчас Юнги чувствует тепло тэхёнова тела, прохладу на плече и его дрожь, перемешанную с искренностью, и совсем не может эти чувства принять. Он не заслужил их, даже если хочется. Даже если не хочется отпускать, даже если слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Я постараюсь, — отстраняясь и обхватывая Юнги за шею, Тэхён смотрит на него очень осознанно, а в глазах туманных горит огонь, когда как сам Юнги просто старается не сдать себя с потрохами, пытаясь держать хорошую мину при слишком плохой игре. Всё-таки врать он не умеет: всё всегда написано на его лице. — Я правда постараюсь вспомнить. И когда я сделаю это, обязательно расскажу о всех своих чувствах и больше никогда не стану держать их в себе. Вряд ли можно вспомнить то, чего никогда не было, но Юнги коротко кивает в ответ и резко встаёт с дивана, направляясь в отведённый для кухни закуток и оставляя Тэхёна в растерянности. Просто с него достаточно. Достаточно того, чего он не заслужил. Да, Юнги тайком и без разрешения украл частички чужой жизни. Да, Юнги вложил в них и себя, стараясь сделать из обычного волшебное. Да, он поклялся самому себе во что бы то ни стало сделать Тэхёна счастливым, но даже и не предполагал, что ложь выльется в нечто подобное. А если и вправду? А если за это время Тэхён слишком сильно привяжется к нему, а потом, когда вспомнит, что Юнги никогда не было в его жизни, разочаруется и уйдёт? Юнги такого не вынесет. Юнги привык, прикипел и теперь даже спать без Тэхёна нереально сложно. И кого в этом винить? Только глупого себя.
Выпив стакан холодной воды, Юнги нашарил в одном из шкафчиков спрятанную подальше пачку сигарет, вытащил пепельницу и в задумчивости забрался на стойку, прикуривая от старенькой зажигалки. Его немного трясло, немного шалили нервы, и даже обещание самому себе бросить и больше никогда не убивать организм в один момент стало абсолютно неважным. Кто он такой, чтобы что-то решать? Кто такой, чтобы играть с чужой жизнью? Затягиваясь, Юнги думает, что загоняться по такому поводу совсем не в его стиле, да и не за этим он решил попытаться что-то изменить. Пускай лучше так. Пускай больно, но не так сильно, когда один на один со своими проблемами. С этим тоже стоит разобраться, но чуть позже. Вместе с исторгаемым из лёгких дымом испаряются в воздухе тяжёлые мысли.
— Ты куришь? — прижимая к груди фотобук, Тэхён бесшумно подходит совсем близко и облокачивается на стойку рядом, наблюдая, как Юнги методично совершает одни и те же действия, но есть в этом что-то грациозное, кошачье. Он словно весь такой: большой, но тощий уличный кот, находящийся в слишком странной для себя среде обитания. — При мне ты этого не делал, и запаха от тебя я не чувствовал.
— Я пытался бросить, — туша окурок в пепельнице, Юнги спрыгивает на пол и шумно шаркает к холодильнику, бесцельно осматривая пустые полки, совсем забыв о пакетах около двери. — Силы воли, как видишь, у меня маловато. Если ты против, я брошу снова.
— Я не знаю, как относился к этому раньше, но сейчас меня всё устраивает, — Тэхёну определённо нравится, как эстетично выглядит сигарета в красивых пальцах Юнги, даже если это вредит его здоровью. В чём-то он тоже эгоист. Ничего не ответив, Юнги дошаркал до двери и принёс на кухню пакеты с провизией, распихнув по полкам небрежно и так, как привык. Тэхён лишь недоумевающе смотрел на него, когда он закинул в морозилку рамён, а снэки в ящики для овощей. Может, он и творческая личность, может, он видит всё несколько в другом свете, но для Тэхёна, который даже не знает, как бы отреагировал раньше, это скорее забавно, чем отталкивающе. Легко усмехнувшись, он положил фотобук на стол, в каком-то смысле не желая с ним расставаться, и хлопнул Юнги по плечу, кивком веля отойти подальше.
— И часто такое происходило? — разложив всё по законным местам, Тэхён взял заветную вещицу обратно и залез на высокий барный стул, не сводя с Юнги взгляда. Он не понимал, почему так происходит, но на Юнги хотелось смотреть постоянно. Так было в больнице, так было на улице, так есть и сейчас. Тэхён не может насытиться, словно не видел Юнги до этого целую вечность.
— Часто ли ты разбирался с моим творческим беспорядком? — садясь напротив, Юнги постукивает по деревянной столешнице ногтями и несколько секунд думает над ответом. — Ты знаешь, немногие считают подобный род занятий творчеством, да и я не считаю себя кем-то наравне с художниками или писателями, честно говоря. Просто иногда погружаюсь в мысли, а ты… Да, ты иногда помогал мне. Без тебя было очень сложно.
— Теперь я снова здесь, — широко улыбаясь, гоня печаль прочь, Тэхён переводит взгляд под потолок и вспоминает кое-что, о чём хотел спросить несколько минут назад. — А кстати, — он открывает предпоследнюю страницу фотобука и показывает её Юнги, — где сделано это фото? Тут так красиво.
— На пляже в Пусане, — сходу отвечает Юнги. Тогда он хотел запечатлеть кремово-персиковый закат, а наткнулся на одиноко прогуливающегося по прохладному песку Тэхёна. — Это был последний пункт нашего небольшого расписания.
— А почему это единственный раз, когда я смотрю на тебя? — спрашивает с любопытством и склоняется над стойкой чуть ниже, заглядывая Юнги в опущенные на стоящую рядом чашку недопитого кофе глаза. Вопрос, действительно, любопытный, но ответ на него для Юнги больной и в какой-то степени до сих пор неясный. Из-за этого Тэхён пропал? Потому ли перестал появляться? Из-за того ли, что увидел Юнги так близко, он испугался, и чуда больше не случалось? Это вышло случайно. Юнги и сам не хотел, чтобы Тэхён его заметил, но прятаться было негде и совершенно не за кем. Они были одни. Одни посреди большого песчаного уголка, омываемого пенистыми холодными волнами. Юнги тогда наблюдал за ним краем глаза, обняв объектив, а Тэхён внезапно прекратил наматывать круги и остановился, достав из рюкзака несколько фейерверков. Устанавливая их, он выглядел бесконечно одиноко, но улыбался самой широкой улыбкой, когда на тёмном ночном небе вспыхивали яркие цветы. Юнги снимал его сбоку, украдкой, словно мелкий воришка, однако что-то пошло не так. Тэхён обернулся. Он повернулся к нему лицом, когда Юнги собирался сделать очередной снимок, и это случайное фото, на котором у него невероятно грустные глаза, но всё та же широкая улыбка, стало для Юнги опаснее, чем цианистый калий.
— Так получилось, — пожимает плечами Юнги и встаёт со стула. — Обычно я снимал тебя так, что ты не замечал этого: такой был концепт.
— Концепт, значит, — шагая вслед за Юнги, Тэхён останавливается посреди студии и впервые смотрит не на фотографии в рамке, а на картину в целом. Он и вправду жил здесь вместе с Юнги? И вправду проводил здесь ночи и дни? Квартира не выглядит обжитой и обитаемой. И пусть небольшой беспорядок, пусть повсюду провода и оборудование, окружающее пространство кажется холодным, а это немного не вяжется с представлениями Тэхёна о своём жилище. Он, возможно, был жутким неряхой и раскидывал одежду по всему дому, а возможно, от этого его отучил Юнги. Тэхён не знает, есть ли здесь вообще что-то принадлежащее ему, а потому задаёт очевидный вопрос и идёт на небольшую экскурсию, когда Юнги хватается за голову и понимает, что первым делом стоило показать Тэхёну все закуточки, а не прыгать с места в карьер. Обилие рубашек и брюк в платяном шкафу, прочая одежда и бельё, книги по медицине, огромная стопка тетрадей, ноутбук и частично почищенный от контактов телефон на рабочем столе, обувь на полках у входной двери, щётка, средства для лица и тела в ванной, различные аксессуары и безделушки по ящикам — Юнги показал всё, что забрал из маленькой тэхёновой комнаты в общаге и распихал по всему дому так, что иногда было неясно, где его, а где Тэхёна. Так бы жила типичная парочка? Он не знал точно, но постарался сделать чуть хаотично, чтобы ничего не вызвало у Тэхёна даже малейших подозрений. К счастью, так и случилось. Получив установку чувствовать себя как дома и взяв первую попавшуюся на глаза клетчатую пижаму, Тэхён небрежно скинул рубашку на мягкое кресло и даже не постеснялся мимолётного внимательного взгляда в спину, переодевшись без каких-либо проблем. Если для него Юнги настолько близкий, если настолько любимый и родной, стесняться, действительно, нечего. Они должны были видеть друг друга без одежды, наверное, сотни раз, как и много раз были друг с другом намного ближе, чем обычно. Или нет? Тэхён спросит об этом чуть позже, а пока он берёт со стола ноутбук и плюхается на заправленную чёрным постельным бельём низкую кровать.
— Тут пароль, — негодует через пару минут он и беспомощно ищет глазами Юнги, находя его с чашкой кофе на кухне, — и даже подсказки нет. Ты не знаешь? — Честно? — прищурив лисьи глаза, Юнги впервые за долгое время собирается сказать правду. — Не знаю. И даже не представляю, что ты там такого от меня прятал. Порно, наверное, или ещё какие извращения.
А он пытался. Юнги множество раз пытался подобрать пароль, чтобы удалить всё ненужное и оставить только нейтральную информацию, но тщетно всё. Надумывал даже отнести ноутбук в сервисный центр и просить помощи там, но стало как-то неловко, да и копаться в чём-то настолько личном после белья должно быть стыднее вдвойне. Если память вернётся, есть вероятность, что Юнги не получит по лицу хотя бы за это.
— У нас были друг от друга какие-то секреты? — положив ноутбук обратно, Тэхён замечает на столе коробку с диском и читает описание про себя, находя сюжет достаточно интересным.
— У каждого они есть, — делая глоток американо нервно, Юнги вытягивает голову и пристально смотрит на вещицу в изящных тэхёновых руках, снова понимая, что он тот ещё дурак. И почему он не убрал диск подальше? — Посмотрим? — спрашивает через пару секунд, а Юнги не остаётся ничего более, кроме как согласиться. Не до конца понимая, почему Тэхён не нашёл занятия получше и не принялся расспрашивать Юнги о жизни до амнезии и прочих подобных темах, он опрокидывает остатки кофе, берёт из холодильника несколько банок пива, а из шкафа закуски, и идёт к дивану, складывая снедь на стол.
«Вечное сияние чистого разума» — фильм, натолкнувший его на идею с фотобуком, ложится в руки, и Юнги идёт к небольшому домашнему кинотеатру, попутно выключая в студии свет. Тэхён устраивается поудобнее, не испытывая необходимости портить первый день вне больницы расспросами, когда и не хочется вовсе, и подбивается чуть ближе, под самый минов бок, полностью уверенный в том, что поступает абсолютно правильно. Он не чувствовал дискомфорта, когда Юнги спал рядом с ним, как не чувствует никакого дискомфорта сейчас. Тэхёну хорошо с ним. Он тёплый, уютный, даже если руки его немного прохладные, и такой забавный временами, особенно когда ему что-то не нравится: дует щёки и превращается в маленькую язву. Редко. Чаще он старается быть чуть лучше, чаще открывается Тэхёну и отвечает на любой вопрос, даже если он причиняет боль. И, может быть, Юнги не настолько идеален, насколько он считает, но для Тэхёна — он чувствует это так же осознанно, как и миново беспокойство — практически весь мир. И даже если бы он всё помнил, даже если бы в том совершенно чёрном для Тэхёна времени они не жили в спокойствии, Тэхён простил бы его за всё. Мало кто в подобной ситуации помог бы. Мало кто стал бы возиться буквально с ребёнком, взвалив ответственность на свои плечи. Открыв по банке пива, Юнги протягивает одну Тэхёну и откидывается чуть назад, позволяя ему делать с собой всё, что тот захочет, чем он и пользуется, положив голову на миново плечо. Помнит он или нет — совершенно неважно, если тянет и ноет внутри, если хочется быть рядом и пропитываться запахом с волос или перебирать тонкие пальцы. Казалось, так было всегда, казалось, они множество раз до этого сидели так же и просто смотрели что-то без слов, а потом шли спать или обсуждали сюжет до утра. Казалось, так правильно: Тэхёну хотелось верить в это сильнее, чем в Бога или Санта Клауса. И пусть он не знает, что будет дальше, пускай будущее размыто, и он может лишь догадываться по книгам, чем занимался ранее, Тэхён не боится неопределённости. Они что-нибудь придумают. Вместе. Картина, происходящая на экране, напоминает Тэхёну их с Юнги ситуацию, и он вслушивается в каждый диалог, не упускает никаких деталей. Ему кажется, что Джоэл чем-то похож на яркого Юнги, а Тэхён на Клементину, хотя может быть и наоборот. Юнги спокоен временами, временами переходит в спящий режим, временами даже не следит за тем, что говорит, а Тэхён чувствует себя некой сумасбродной искоркой, поднимающей настроение окружающим. Он был таким до травмы? Каким он был? Он тоже уходил и развязывал ссоры? Юнги тоже говорил обидные вещи и после просил прощения? О стирании памяти и речи быть не может, но вот карта воспоминаний или то, что их тянет друг к другу даже после инцидента, словно один в один. Тэхён частично понимает, почему именно этот фильм попался ему на глаза, понимает, что Юнги взял из него несколько идей, понимает, что даже несмотря на отсутствующие воспоминания, он сможет узнать его заново и влюбиться вновь. Даже если раньше было плохо, даже если у них ничего не получалось, они словно связаны, словно части одного целого, словно сложный пазл. Им, наверное, предназначено быть вместе так же, как солнце всегда сменяет луну, как ветер разгоняет тучи, как дождь пропитывает влагой страдающую засухой землю. А думает ли так Юнги? Что происходит в его голове? Тэхёну бы читать мысли. Ему бы знать каждую мелочь, каждое слово, крутящееся в миновой голове. Есть ли там что-то такое, о чём ему слышать не следует? Есть ли тайны и обиды? Начинать с чистого листа, когда прошлый закрашен чернилами напрочь, немного сложно и, на самом деле, страшно, но в одном Тэхён уверен: Юнги всё делает правильно. Юнги старается не думать. Смотря на экран, он усиленно гонит от себя мысли о том, как хочется взять Тэхёна за руку или легко приобнять его, прижимая к себе крепче. Он не помнит, когда последний раз проводил с кем-то время так же, ведь обычно был полностью очарован камерами и снимками. Ему так хорошо и уютно рядом с этим совсем незнакомым до аварии человеком, что тянет в сон или выпить ещё и забыться. Забыть, что врёт, забыть, что поступает слишком жестоко не только с Тэ, но и с самим собой. Право на счастье, маленький золотой билет, лёг в его руки за слишком высокую цену. Он бы переиграл их встречу. Он бы тогда подошёл сразу, а не искал в толпе. Он бы тогда… А изменилось бы хоть что-то? Плевать. Главное — Тэхён здесь. Главное, он улыбается тепло и совсем не думает менять положение, забравшись на диван с ногами и положив правую горячую ладонь на его худое бедро. Там жжёт жаром и покалывает, но убирать руку Юнги не спешит. Он примет всё, он смирится со всем. Даже с тем, что жил всегда один, а сейчас придётся делить квартиру с кем-то другим.
— Получается, они должны были быть вместе несмотря ни на что? — по экрану бегут титры, пустые банки и пачки лежат на столе. Тэхён потягивается сонно, разминая затёкшую шею, и задаёт вопрос очень низко, легко взъерошив волосы засыпающего Юнги. Пора спать.
— Получается, — утвердительно кивает Юнги и с кряхтением встаёт на ноги, не замечая, как иногда очаровательно проглатывает окончания слов. И даже это вызывает умильную улыбку. Даже такое маленькое несовершенство идёт ему безмерно. — Каждый из них где-то на уровне подсознания знал, куда нужно идти, чтобы обрести потерянную частицу себя. Вообще, трактовать их встречу можно по-разному. Кто-то посчитает, что это судьба, кто-то вспомнит о соулмейтах, распространённых в фанатской литературе, кто-то спишет всё на случайность или ошибку в программе. А ты что думаешь?
— Я тоже думаю, что они неосознанно искали друг друга, ведь нельзя так просто выкинуть из жизни любимого человека, — перебирая пальцами манжету пижамной рубашки, Тэхён встаёт следом и понимает, какой Юнги на самом деле беззащитный, даже если старше, даже если «хён». — А ещё мне немного неловко. Вместо кассеты у меня фотографии, и я даже не знаю, с чего начать и нужно ли вообще.
— Думаешь, не стоит? — Юнги слегка ошарашен. Если Тэхён не захочет следовать его плану, всё пойдёт коту под хвост. Он, в принципе, может пойти и другим путём, но так будет намного сложнее. — Если не хочешь, то и не будем. Можно создать всё с нуля.
— Нет, я хочу посетить множество мест с тех снимков, — разворачивается и идёт в сторону кухни с желанием закинуть в желудок что-нибудь посерьёзнее орешков и чипсов. — Просто мне немного страшно. Это так странно, знаешь, быть практически никем. Я узнал о своём имени от тебя. Я узнал, что ты мой парень, тоже по этой причине. Сложно принимать подобное. Сложно осознавать, что я просто чистое белое пятно. Мне не так много лет, чтобы отчаиваться и впадать в депрессию, но всё же немного грустно, даже если стараюсь не показывать своих настоящих чувств. А ещё я есть хочу, — заканчивает с умильной улыбкой, перечёркивая дурашливостью все сказанные до этого слова. С ним скучать не придётся, думается Юнги. Сварив на двоих рамён с яйцом, за поздним ужином они обсудили некоторые важные сейчас вещи: Юнги рассказал, где можно найти определённые предметы и что не нужно стесняться что-то просить и переминаться с ноги на ногу, посоветовал никуда не уходить без его ведома и быть всегда в поле зрения до тех пор, пока Тэхён не сможет более или менее ориентироваться в окружающем пространстве. Тэхён кивал головой живо, даже не думая отходить от Юнги на расстояние нескольких метров, и чувствовал себя настоящим ребёнком, выслушивающим наставления от отца. Подобное сравнение, говоря откровенно, понравилось ему по неопределённым причинам не слишком, поэтому он постарался перебить мысль чем-то другим, остановившись на том, как изящно Юнги держит в руках палочки или том, насколько красивы его чуть покрасневшие от горячей лапши губы. Целовал ли он их когда-нибудь?
Наблюдая за тем, с каким аппетитом Тэхён поглощает лапшу, Юнги тянет губы в тихой улыбке и понимает, что подобного не хватало ему давно. Просто есть с кем-то, сидя напротив друг друга, так приятно и совсем не думаешь, что делаешь это лишь для того, чтобы прожить следующий день. Юнги нравится, что в его доме внезапно стало не так пусто. Ему нравится, что он думает теперь не о новых идеях, не о той камере, которую хотел купить ещё пару месяцев назад, не о поиске вдохновения в чём-то другом, а рассуждает, куда положить Тэхёна спать и как наиболее правильно осуществить небольшой марш-бросок по важным для него местам. Он задумывается так глубоко, что не замечает исчезнувшей со стола посуды и двух чашек сваренного в небольшой кофеварке напитка перед носом. Тэхён разбирался с этой чудо-машиной несколько минут, подавляя слишком настойчивое ощущение дежавю, но результатом остался доволен.
— Где мне лечь спать? — с интересом спрашивает Тэхён, закончив намывать посуду. Он благодарен Юнги за всё, поэтому просто не может позволить ему заниматься домашней работой, да и, кажется, эта обязанность всегда лежала на тэхёновых плечах. Легко и непринуждённо.
— Где хочешь. На диване, кровати или футоне — куда упадёшь, там и спи, — шагая к платяному шкафу, Юнги берёт домашнюю одежду и идёт в сторону ванной. Он не придумал ничего лучше, так что выбор теперь за Тэхёном. Вернувшись с полотенцем на голове, он заметил разложенное на диване одеяло и лишь пожал плечами на неозвученный тэхёнов вопрос. Юнги и правда неважно, где он будет спать, но лучше всего, конечно же, если рядом с ним. Говорить об этом немного неловко, хоть и хочется, поэтому он просто даёт Тэхёну ещё одно полотенце и напоминает, с какой стороны крана какая вода. Поначалу он жутко путался в подобных мелочах, вызывая смех и сожаление, а после Юнги начал постоянно подсказывать, чтобы больше не слышать нечленораздельных громогласных воплей. Было в этом нечто забавное, словно Юнги не парня обрёл, а братишку маленького или взял под опеку только что прозревшего слепого. Ответственность за другого человека всегда была для него чем-то далёким и, казалось, она никогда его не коснётся, но у жизни на этот счёт другие взгляды. Быть может, если он сможет помочь Тэхёну встать на ноги, и сам поймёт, как ему жить без сожалений, но до этого откровения ещё очень далеко. Они только начали. Запах Юнги кружил Тэхёну голову. Он был везде: в воздухе, в вещах, в шампуне и геле для душа. Казалось, он и сам должен пахнуть точно так же, казалось, никакого другого аромата и не существует. Он помнил больничный, помнил лекарства и запахи моющих средств, и они тоже казались ему смутно знакомыми и отчего-то вызывали лишь грусть. А этот же, почти сросшийся с ним самим, будит внутри нечто горячее, похожее на желание. Чувствовал ли он подобное ранее? Говорил ли об этом Юнги? Он считает себя почти сумасшедшим, почти маньяком, когда выходит из ванной и огибает кровать, прячась под тонким одеялом, втягивая носом терпкие нотки ягод и чего-то сладкого между строк. Спроси он сейчас, возможно, получил бы ответ, ведь Юнги точно знал, почему он реагирует подобным образом. Тогда, в парфюмерном магазине, Тэхён посоветовал покупателю именно этот аромат, ссылаясь на то, что любит его безмерно. Вот и Юнги полюбил, как раз подыскивая для себя подходящий. Юнги выключил свет, погрузив студию во тьму, и забрался под одеяло тоже, предвкушая здоровый сон, необходимый ему вот уже несколько недель, но, закрывая глаза, видел перед собой лишь парня, лежащего на диване в огромных по его меркам паре метров. Казалось, между ними целый океан, глубокая пропасть без края и дна, а так хотелось, чтобы рядом, тёплый и мурчащий, как котёнок. Хотелось обнять его, как он его недавно, уткнуться носом куда-нибудь в макушку и провалиться в сон, чтобы, проснувшись, снова видеть Тэхёна рядом с собой. Когда-то он лишь мечтал об этом, потом украдкой ютился на самом краю больничной койки, а сейчас хочет вот прям тут, на слишком большой для него одного кровати. Минуты тянулись медленно, но мыслей становилось лишь больше, желание подкрасться и лечь рядом росло в квадрате. Он не может так. Юнги больше не может один. Он слишком долго жил в одиночестве, слишком поздно нашёл для себя музу и так быстро её потерял, отдав значительный кусок своей души. Сейчас всё на месте, сейчас он рядом, но не настолько близко. Очень далеко. Правильно ли будет позвать его? Правильно ли сказать, как он скучает, даже когда Тэхён в одной с ним квартире? Юнги чувствует себя жадным, чувствует зависимым и жалким, но ничего не может поделать с этим тягучим чувством, подталкивающим к обрыву. Он прыгнет, если Тэхён позволит.
— Ты спишь? — спрашивает Тэхён чуть хрипловато, словно прочитав миновы мысли. В кромешной темноте его голос пугает. Он похож на маньяка, приставляющего нож к горлу. Похож на чудовище из детских сказок, такое сладкое и соблазнительное на вид, готовое утащить под кровать. — Я не могу уснуть.
— Я тоже, — отзывается Юнги и облегчённо вздыхает. Он пытается рассмотреть Тэхёна во тьме, прищурив глаза, но видит лишь надвигающуюся густую тень и совсем её не боится. — Иди ко мне. Садясь на край миновой кровати, Тэхён горячо выдыхает в его сторону и поднимает одеяло, заставляя Юнги отползти чуть в сторону. Забираясь в мягкое тёплое нутро, он поворачивается к Юнги лицом и подминает под себя нагретую подушку, когда хотелось бы Юнги. Он не знает, можно ли ему быть так близко, не знает, делал ли так ранее, но расстояние между ними холодное, как лёд, а должно быть совершенно иначе. Шурша тканью постельного белья, Тэхён подбирается совсем близко, так, что Юнги может ощутить его свежее дыхание на своих губах, и тянет к нему руки, хватаясь пальцами за длинную футболку. Юнги ждал этого. Ждал, когда Тэхён окажется ближе, ждал, пока он осознает, что и сам уже не может без Юнги спать. Это так глупо, так по-детски, но Юнги никогда не считал себя сознательным взрослым. Он, в общем-то, совсем не Питер Пэн, но Тэхён точно его Венди: вместе они смогут летать. — Хён, — не найдя другого обращения, ощущая, как быстро забилось миново сердце, Тэхён задаёт ещё один нелепый, но очень нужный вопрос, не оставляя меж ними расстояния больше, чем пара жалких сантиметров, но и они кажутся невероятной пропастью. Ближе. Ещё, — а мы ведь уже целовались? — Да, — слишком очевидно врёт Юнги, различая в темноте блеск тэхёновых глаз. Он не ждал этого, но хотел с самого начала. Хотел ощутить вкус его всегда тянущихся в улыбке губ. Ему казалось, они должны быть горькими. — А почему ты спрашиваешь? — последние слова лишние совсем, но сделать первый шаг Юнги попросту не решится. Он не слабак вовсе, но сейчас рядом с Тэхёном превращается в аппетитный пончик со сладкой мятной глазурью. Мягкий, горячий и очень податливый.
— Поцелуй меня, пожалуйста, — надрывно обжигающе выдыхает Тэхён и слепо утыкается носом в минову грудь, а у Юнги разряды тока по телу, и пьянящее чувство вьёт кружево внизу живота. Им это нужно. Обоим. Не думая ни о чём, Юнги тянет к Тэхёну руки, нежно ведёт подушечками пальцев по шее, обжигаясь о карамельную кожу, смыкая в замок сзади. Он чуть приподнимает его, как куклу, готовую на всё марионетку, опускается немного сам и в полной темноте по прерывистому дыханию находит пухловатые губы, даже не представляя, насколько черны глаза, смотрящие на него из-под полуопущенных ресниц. Тэхён видит в нём необходимость, видит нечто важное, потерянное и долго разыскиваемое. Он видит не Мин Юнги, в туманных радужках которого для Тэхёна целая вселенная, а невысказанные чувства, скрытые глубоко внутри. Он ведь и правда готов любить его сильнее всего на свете. Пусть только попросит. Пускай только скажет, что нужен ему, что он не может без него дышать.
— Неважно, сколько раз ты потеряешь память, теперь я всегда буду рядом с тобой, — хриплый полушепот Юнги гонит по спине слишком беспощадные мурашки, а Тэхён больше не может терпеть
Подаваясь вперёд, он осторожно касается миновых обветренных губ, словно спрашивая разрешения, а после, боясь быть отвергнутым, чувствует напористый ответ и больше не осознаёт себя, сжимая ткань футболки лишь сильнее. Юнги не оставляет меж ними и сантиметра, расцепляет замок и ведёт пальцами по затылку, путаясь в мягких гладких волосах, а Тэхён коротко постанывает, чуть выгибается и отдаётся полностью, позволяя языку Юнги проникнуть чуть глубже. Он совсем не помнит, что нужно делать, но в сводящих с ума жилистых руках не может себя контролировать, отдаваясь инстинкту, желанию. Он скользит ладонью под футболку, чувствуя, насколько Юнги тощий, и притягивает его к себе за шею полностью, углубляя поцелуй до возможного максимума. Юнги мало. Он терзает его, словно сумасшедший, словно дорвавшийся до воды бродяга в бескрайней пустыне, но не может Тэхёном напиться. Ему безумно жарко, мокнет спина, но властвовать над несбыточной ранее фантазией так сладко, так возбуждающе. Юнги не переходит границ, не опускается к широкой манящей шее, желая исцеловать каждый миллиметр, а наслаждается тэхёновой дрожью и тем, как подушечки его пальцев врезаются в кожу, и сам он едва ли не тянется в тонкую струну, беспокойно ёрзая по постели. Охваченный болезненным желанием выпить Тэхёна до дна, он крадёт его тяжёлое дыхание и сплетается языками, засасывая совсем не горькие, нежные желанные губы, и щедро делится слюной, которой слишком много в горячих ртах. Они целуются долго, с упоением и ласковой страстью, словно хотели этого всегда, словно жили лишь ради друг друга и этой одурманивающей ночи, то вспыхивая в густой жаркой тьме, то угасая с каждым слишком значимым полустоном, закреплённым на губах печатью из поцелуев самых сокровенных, самых значимых. Взмыленным и запыхавшимся, уставшим и с чуть саднящими губами, им трудно друг от друга оторваться и безумно хорошо. Хорошо настолько, что засыпают они в обнимку и очень быстро после ударившего в голову приказа остановиться и твёрдого члена Юнги, красноречиво уткнувшегося в тэхёнов зад.