Грубиян

Дни пролетали как осенние листья с деревьев на ветру; я даже умудрилась в них потеряться рядом с Максом, несмотря на то, что продолжала исправно посещать университет и продолжала корпеть над учебниками. Сессия была закрыта на «отлично» и у меня, и Макса с его парнями, так что мы вполне заслужили отдых.
Благодаря Максиму я научилась не замечать Алису, которая продолжала выжигать на мне дыры, хотя я стала замечать, что с каждым днём её глаза становились всё печальней. Мне очень хотелось поговорить с ней, потому что было жаль нашей дружбы, которую я считала настоящей, но было страшно вновь оказаться отвергнутой. В конце концов, если бы она хотела помириться, она первая подошла бы ко мне.
Ещё одним приятным изменением в моей жизни стала Ксения: девушка оказалась такой доброй и позитивной, что было просто невозможно остаться к ней равнодушной. Мы обменялись телефонами и стали частенько болтать после учёбы, из-за чего Макс постоянно ворчал и выговаривал моей подруге о том, что она «отбирает его смысл жизни». А я с каждым днём влюблялась в него всё сильнее; во мне было столько нерастраченного желания любить кого-то, что парень стал её единственным получателем и, кажется, слегка обалдел от её количества. После того, как я призналась спящему Максу в своих чувствах, это стало моим каждодневным своеобразным ритуалом: я дожидалась, пока парень заснёт, и только после этого говорила о том, как сильно его люблю. Сказать ему всё это в глаза очень хотелось, но я боялась, что он не ответит мне взаимностью, поэтому продолжала молчать. Хотя Макс иногда так странно на меня поглядывал, и мне казалось, что он в курсе того, что я к нему чувствую. Ну, или здравствуй паранойя.
После того, что парень рассказал мне о своём детстве, я стала чувствовать с ним такое родство, какого не чувствовала ни с кем. Мне хотелось постоянно быть рядом и, кажется, на этой почве у меня малость поехала крыша, потому что в квартире парня, которая незаметно стала мне домом, меня от Макса было не оторвать.
Так прошло две недели; на дворе стояла середина февраля, и хотя фактически это была зима, на улице уже вовсю светило солнце и начал подтаивать снег, что не могло не радовать: когда на улице солнце, поневоле начинаешь чувствовать себя лучше. Мы с Максом, как обычно, вышагивали, взявшись за руки, когда в моём кармане завибрировал телефон: никак не могу привыкнуть к этой навороченной штуковине, которую Макс символично вручил мне два дня назад на четырнадцатое февраля. Конечно, я закатила скандал, потому что, во-первых, мне не нужны такие дорогущие подарки, на что Максу ожидаемо было всё равно, а во-вторых, у меня не было возможности подарить ему что-то не менее стоящее взамен. Парень махнул рукой, сказав, что если такой ангел, как я, обратила внимание на такого идиота, как он, то это уже дорогого стоит. На это я только фыркнула, но возражать не стала: уж слишком грозным было выражение лица у моего СуперМакса.
На экране высветился незнакомый номер: сим-карту я, конечно, оставила старую — на всякий случай, хотя Максим уговаривал меня поменять и её, окончательно вычеркнув прошлое из жизни. Но я на такое согласиться не могла: жизнь — это не киноплёнка, из которой можно вырезать несколько неудачных кадров; к тому же, какими бы ни были воспоминания, они были частью моей жизни, а значит, не менее важны: только благодаря им я встретила своего Соколовского.

— Алло? — неуверенно спросила я у телефона.
Макс замер рядом и внимательно вглядывался в моё лицо; в его глазах отчётливо светился вопрос, который интересовал и меня — кто же звонит?
— Нина? — послышался в трубке знакомый голос. — Это мама.
Руки Макса вцепились в мою талию мёртвой хваткой, — наверно, выражения моего лица было тем ещё зрелищем.
— Мама? — Не верилось, что она позвонила. Узнав, с кем я говорю, парень нахмурился ещё сильнее. — Что-то случилось?
Мне в голову не приходило ни одной мысли на тему того, почему она вдруг решилась набрать мой номер.
— Случилось, дочка, — всхлипнула родительница, и у меня внутри всё похолодело. — Твой папа... в общем, он умер.
На мгновение у меня потемнело в глаза, и мне пришлось ухватиться за Макса, чтобы не упасть, потому что подогнулись ноги. Голос внезапно пропал, и я не могла вымолвить ни слова; лишь чувствовала, что по щекам поползли молчаливые слёзы.
— Как это случилось? — всё же удалось выдавить мне.
Мать прокашлялась.
— Перепутал бутылки и вместо водки выпил стеклоочистителя.
Господи... Я прекрасно помнила, сколько родитель выпивал каждый день, и скорее поставила бы на то, что он умрёт от цирроза печени, но чтобы такое...
— Когда?
— Вчера вечером. Ему плохо стало почти сразу, я побежала до соседей, чтобы скорую вызвать, своего-то телефона нету. Я и тебе звоню от них, хорошо, что твой номер нашла — завалялся на полках... — Мама снова всхлипнула. — Ниночка, ты можешь приехать? Мне так тяжело здесь... одной...
В горле стоял такой ком, что мне пришлось пару минут потратить только на то, чтобы вернуть себе обратно дара речи.
— Я приеду, мам.
— Спасибо, дочка.
Связь отключилась, а я всё продолжала держать телефон возле уха; мне всё казалось, что сейчас мама перезвонит и скажет, что пошутила.
— Что случилось? — услышала я как сквозь вату голос Макса.
— Папа умер, — отвечаю прерывистым шёпотом. — Мама просит приехать.
— Не вижу причин тебе там появляться.
От неожиданности у меня словно выбивает воздух из лёгких.
— Что значит «не видишь причин»? Если ты ослеп от ненависти к своей матери, то я не могу позволить себе того же по отношению к своей семье! — Мой голос начинал истерично повышаться — впервые в жизни я позволяла себе подобное поведение. — Ну и что, что он поднимал на меня руку — он всё равно остаётся мне отцом — человеком, который дал не жизнь!
— А он бы остановился, если бы решил угробить её?! Что-то я в этом сомневаюсь! Да и мать твоя тоже хороша — вспомнила о дочери, когда херово стало! Ты никуда не едешь!
Мой рот шокированно открылся.
— Ты не имеешь права мне запрещать! Мы с тобой всего лишь месяц вместе, а с родителями я всю жизнь прожила. Без них я не стал бы той, кто я есть!
Злые глаза Макса обжигали похлеще любого огня.

— То есть, забитой серой мышью?
Моё сердце оборвалось, пропустив удар; не помню, что бы ещё хоть когда-то в жизни мне было так больно — даже когда отец бил меня, было легче. А сейчас по ощущениям в мою грудь воткнули тупой нож и несколько раз провернули.
— Спасибо за откровенность.
Отталкиваю руки Макса и бегом несусь в сторону остановки, не разбирая дороги из-за льющихся слёз, и даже не думаю останавливаться, хотя и слышу, что парень зовёт меня.
Как добралась до дома, я не помнила — голова была словно в тумане; мать сидела на лавочке возле подъезда, которая для меня стал отправной точкой, и обнимала себя руками. В этот момент она казалась мне такой потерянной и одинокой, что моя собственная боль отошла на второй план.
— Мама.
Она резко подняла голову, и я увидела её залитое слезами лицо.
— Ниночка, — бросилась родительница ко мне на шею. Я уже даже не помнила, когда она последний раз так ласково ко мне обращалась. — Спасибо! Спасибо, что приехала!
Я обняла маму в ответ, и теперь мне хотелось рыдать просто потому, что я наконец получила от неё то тепло, о котором мечтала с самого детства, пусть причиной тому была и не я сама.
С подготовкой к похоронам мы провозились целый день, и я начала кое-что понимать в поведении матери. Во-первых, она никогда не желала мне зла — по крайней мере, по её словам — но заступаться за меня при отце боялась, потому что тогда побои доставались и ей. Она со стыдом призналась, что нормальные матери не радуются тому, что их детям достаётся вместо них, и мне полегчало хотя бы от того, что она признавала свою вину. А во-вторых, я поняла, в кого у меня эта дурацкая черта характера — всех прощать и всё терпеть: мать всю жизнь прожила с человеком, которого любила несмотря ни на что, и терпела его издевательское отношение по этой же причине. Раньше я бы просто пожалела её, но то время, что я прожила с Максом, показало мне, что для такой жертвенности есть смысл только в том случае, если оба человека дорожат отношениями. Игра в одни ворота — не причина держаться за то, что в конечном итоге всё равно развалится.
Мы отдраили весь дом практически до фундамента, отмыли окна, так что в квартире даже стало светлее и уютнее, и я самолично завесила все отражающие поверхности плотными чёрными тканями, которые нам любезно одолжили соседи. При этом кто-то смотрел на меня с жалостью, а кто-то не скрывал своей радости по поводу того, что вечерние «гуляния» моих родителей наконец-то прекратятся...
На душе было так гадко, что хотелось просто свернуться калачиком и вволю выплакаться от той боли, которая точила меня изнутри. Мне так хотелось, чтобы Макс смог меня понять и не говорил той последней фразы, которая сбила все мои внутренние установки, поставленные с таким трудом, до заводских: я вновь чувствовала себя никому не нужной вещью, которой все пользуются по мере необходимости. Какой-то дурацкий психологический барьер. Сейчас мне как никогда хотелось, чтобы рядом был Макс, и в то же время я не хотела его видеть, и от этого становилось ещё хуже.
Поздно вечером раздался звонок в дверь; меня бросило в дрожь от мысли, что всё-таки приехал Макс, потому что я всё ещё не определилась со своими желаниями.
Но на пороге стоял вовсе не Макс; вместо него моим глаза предстало потерянное лицо Алисы. От растерянности я застыла на месте столбом, и в голове не оказалось ни одной мысли.
— Пустишь? — тихо спрашивает она, словно боясь, что я могу закатить скандал.
Я делаю шаг в сторону и машу рукой в сторону кухни: мать давно легла спать, потому что из-за нервов у неё совершенно не осталось сил. Я до сих пор с трудом опознавала в этой замученной женщине свою родительницу.
Алиса робко вошла в квартиру и, раздевшись, протопала на кухню. Я не собиралась первой заводить разговор — приехать сюда было её инициативой, так что пусть начинает первая. Чтобы немного успокоиться, привычными движениями ставлю на газ чайник и готовлю чай и пару бутербродов — последний раз я ела утром в доме Макса, так что сейчас мой желудок протестующе вопил. При воспоминании о Максе сердце вновь болезненно сдалось — мне очень не хотелось терять человека, которого я успела так искренне полюбить.
— Зачем ты приехала? — не выдерживаю я.
Алиса поднимает на меня виноватый взгляд.
— Я хотела перед тобой извиниться.
Моё лицо удивлённо вытянулось — не могло быть так, что в один день одумались сразу два человека, которые были мне дороги. Думать о том, что одновременно с этим я всё же потеряла Макса, совершенно не хотелось.
— Я вся внимание.
Алиса вновь опускает голову, словно ей стыдно смотреть на меня.
— Думаю, Максим уже рассказал тебе, как сильно я была влюблена в него когда-то, — начала девушка. — Когда он прилюдно отверг меня, мой внутренний мир рухнул; да ещё подруги от меня отвернулись, — ты просто не представляешь, как тяжело мне было. Конечно, это не оправдывает моё отношение к тебе; ты была единственным человеком, которому было совершенно всё равно на то, какой я была раньше, а я повела себя так мерзко. Прости меня за это...
Пару минут я просто молча смотрю на Алису: я так устала от всего, что просто сил нет.

— И чего же ты сейчас от меня хочешь?
Вопрос получился немного грубым, потому что всё накопившееся за двадцать лет моей жизни потихоньку начинает выползать наружу.
Алиса совершенно теряется — она явно не ожидал от меня ТАКОГО проявления эмоций.
— Я, конечно, понимаю, чтобы простить такое, нужно время, но я буду ждать.
Мой рот распахнулся от удивления: она уже сейчас была уверена в том, что я её прощу? То есть, по её мнению, меня можно подставлять, унижать, отталкивать, когда вздумается, а я всё это время буду сидеть в сторонке и терпеливо ждать, когда она снова сменит гнев на милость?
— Знаешь, что я думаю? — спокойно и твёрдо спрашиваю у бывшей подруги. — Я могу дать тебе своё прощение, только что это изменит? Преданное доверие как разбитый бокал — сколько ни склеивай, трещины всё равно остаются. А ведь мне действительно было всё равно, как ты жила раньше, где бывала или как одеваешься. Мне была нужна только твоя дружба, и что я получила взамен?
Девушка некоторое время молчит, и, наверно, сама не замечает, как раскаяние сползает с её лица.
— Твои родители об тебя тоже ноги вытирали, что ж ты к ним тогда обратно прибежала?! — верещит Алиса и тут же прикрывает рот рукой.
Собственно, что и требовалось доказать...
— Ты, пожалуйста, не равняй себя с моей семьёй: они, конечно, не идеал, но они — моя семья, и когда кто-то из них умирает, я считаю своим долгом хотя бы достойно похоронить их, потому что то, что они творили — это их дело. А меня как человека характеризуют мои слова и поступки. — Я устало тру лицо ладонью, чтобы согнать сонливость. — А теперь, когда мы всё выяснили, я думаю, что тебе пора идти.
— Хорошо, я тебя поняла, — тихо роняет Алиса и спешно покидает квартиру.
Я выглядываю в окно и наблюдаю за тем, как она на ходу одевается и кому-то звонит. В этот самый момент у меня у самой звонит телефон, и на экране высвечивается «СуперМакс».
— Ты в порядке? — слышу его хмурый голос, едва успеваю поднять трубку.
— В порядке, — глухо бормочу в ответ и утыкаюсь лбом в подоконник.
Телефон усмехается.
— Я и вижу.
В голове мелькает догадка; я вскидываю лицо и отыскиваю машину Макса под фонарным столбом прямо напротив своего окна. Странно, что я сразу её не заметила... В памяти тут же проносится его фраза о том, какой он видит меня на самом деле.
— Прости, детка, — тихо говорит он, словно читая мои мысли. — Я не хотел тебя обидеть, просто... не могу понять, почему после всего того, что они с тобой сделали, ты по-прежнему рвёшься к ним. Не понимаю я этого, не понимаю...
Я просто смотрю на него несколько бесконечно долгих секунд и проклинаю свой всепрощающий характер, потому что не могу долго злиться на Макса. Особенно после того, как он называет меня «деткой», словно это какое-то магическое слово, после которого хочется броситься к нему на шею, сломя голову. Да и Макса я в какой-то степени могла понять: об меня, конечно, не тушили сигареты, но я тоже получала, так что могу представить, что он чувствует.
— Мы оба наговорили лишнего, — вспоминаю заодно и свои слова. Парень ради меня принципами поступился, а я... — Но ты должен понять, что она — моя мама. Другой у меня нет и не будет, понимаешь? Это не значит, что я просто взяла и забыла о том, через что прошла, но я не могу её бросить.
— Понимаю. Но всё равно против того, чтобы ты тут оставалась.
Его никогда и никому не под силу переделать; так и останется упёртым ослом...
— Пожалуйста, не заставляй меня выбирать между вами... — с ужасом округляю глаза.
И дело вовсе не в том, что я ни за что не выбрала бы Макса. Как раз наоборот. Это было бы слишком ужасно, если бы я отказалась от матери?
Слышу ответный смешок Макса.
— Я, конечно, засранец, но не до такой степени, — произносит он. Пару секунд в трубке стоит тишина, а потом он всё же договаривает. — А если бы я всё-таки поставил тебе ультиматум, кого бы ты выбрала?
Пару секунд молчу, собираясь с мыслями: мне кажется, что бы я сейчас ни ответила, у меня в любом случае будут проблемы. А ещё мне было страшно честно отвечать на этот вопрос, потому что тогда Макс однозначно догадается, что я к нему чувствую.
— Это нечестно! — восклицаю я. — Ставить такой ультиматум человеку, находящемуся в моём положении!
Макс вновь смеётся, и у меня на душе становится теплее.
— Ты выйдешь ко мне?
Старательно прячу улыбку и качаю головой так, чтоб он это увидел.
— Не заставляй меня подниматься к тебе.

На секунду пытаюсь представить его в своей квартире и... не могу. Макс никак не визуализируется у меня посреди этого загнивающего двухкомнатного ада.
— Стой, где стоишь. Сейчас спущусь.
Мне хватает пары секунд, чтобы натянуть тёмно-синее зимнее пальто и застегнуть чёрные кожаные сапоги на сплошной подошве, которые мы купили вместе с Ксюшей, но из подъезда я выхожу не раньше, чем через пять минут: не хочу, чтобы Макс знал, что я неслась к нему, не видя ступенек. Я медленно подхожу к нему и замираю на расстоянии вытянутой руки.
— Зачем ты приехал?
Макс делает едва уловимое движение рукой, и вот я уже впечатываюсь в его грудь лицом.
— Знаешь, мне хватило и десяти минут, чтобы понять, что ничто не стоит ссоры с тобой, — мурлычет он мне в шею, и я изо всех сил удерживаю себя в руках. — Это прозвучит смешно, но я жутко скучал по тебе.
Обхватываю парня руками и поглубже зарываюсь в его объятия.
— Совершенно не смешно, — глухо бормочу я. — Я тоже скучала.
Когда его руки обнимают меня ещё сильнее, я чувствую такую эйфорию и умиротворение, что хочется рассыпаться на части. Господи, какая же я идиотка...
— Есть немного, — хохочет Макс, и я понимаю, что последнюю фразу произнесла вслух.
Стучу кулаком в его спину, в то время как Макс слегка кусает меня за шею; по коже тут же расползаются предатели-мурашки, которые заставляют парня довольно мурчать.
— Макс... — всхлипываю я.
Не знаю, о чём именно я хотела сказать. Может о том, как сильно я люблю этого грубого и наглого засранца. Может о том, как сильно боюсь потерять его из-за своих неподдающихся логике поступков. Может о том, что мне очень важны его поддержка и постоянное присутствие рядом, хотя это говорит, скорее, о моём эгоизме, которого я раньше за собой не замечала. Может о том, как я рада, что он, несмотря ни на что, всё же приехал сюда ради меня. А может, и сама хотела извиниться за то, что так грубо накинулась на него там, на парковке.
Но парень, в отличие от меня, ориентировался в ситуации лучше.
— Я знаю.
Два простых слова, от которых меня с головой накрыло облегчение: мне не нужно было ему ничего объяснять — он и так всё чувствовал.
Пару минут мы так и простояли, пока с тёмного неба не начали падать снежинки. Макс отодвигает меня ровно настолько, чтобы видеть моё лицо.
— Где твоя шапка? — хмурит он брови. Эта его забота заставляет мои губы растянуться в улыбке, отчего парень хмурится ещё сильнее. — Чему ты улыбаешься?
Качаю головой и утыкаюсь лицом в его шею: желание сказать ему о том, что люблю его, с каждой секундой становиться всё нестерпимее.
— Я так рада, что ты приехал, — вместо этого говорю и трусь о шею парня носом.
Он целует меня в висок.
— Но уезжать со мной ты не собираешься, так ведь?
Качаю головой, внутренне приготовившись к его очередному «взрыву».
Но взрыва не последовало.
— Тогда я остаюсь с тобой.
Вот так. Ни больше, ни меньше.
Смотрю на Макса во все глаза: у меня ведь так и не вышло представить его в своей квартире...
— Но... — начинаю я, но договорить мне не дают.
— Никаких «но», детка. Я сказал, что остаюсь, значит, остаюсь. Точка.
Приникаю к его губам, словно не делала этого целую вечность. А оторваться от него получается только тогда, когда нам обоим катастрофически не хватает кислорода.

— Ого, я бы сказал, что надо ссориться чаще, но промолчу, потому что перспектива так себе, — фыркает Макс.

Он ставит свою машину на сигнализацию, берёт меня за руку и уверенно ведёт в дом. В квартире первым делом бреду на кухню, на ходу пытаясь придумать, чем накормить парня, но он перехватывает меня на полпути.
— Я не голоден, — качает головой, и одновременно с этим сталь в его глазах темнеет. — Вернее, голоден, но в другом смысле.
Стараюсь сдержать смех, пока он закидывает меня на своё плечо.
— Здесь же мама! — шепчу и кусаю его за ухо.
Макс тихо рычит.
— Ты сейчас только усугубляешь своё и без того тяжёлое положение.
Он уверенно заносит меня в мою бывшую комнату, и его глазам предстаёт безликое помещение, практически лишённое мебели и моих личных вещей. Так и застывает посреди комнаты, прямо перед прожжённым кружочком на полу.
— Охуеть, — вырывается у него, а я даже не могу сделать ему за это замечание. — И после этого ты говоришь о какой-то любви к этим моральным уродам?!
Тяжело вздыхаю: спорить сейчас совершенно не хочется. К тому же, когда смотрю на то, во что превратилась моя спальня, поневоле начинаю чувствовать, что Макс прав. Парень осторожно ставит меня на пол, но из рук выпускать не спешит.
— Сначала спрошу самое простое: что здесь делала Алиса?
Могла бы догадаться, что Макс увидит её: он ведь уже был здесь, когда она уходила.
— Прощение просила.
Парень подозрительно щурится.
— Только не говори...
— Нет, — перебиваю его, и он расслабляется. — Не надо принимать меня за совсем уж слабохарактерную.
— Вообще-то, именно такой ты и выглядишь со стороны.
И снова внутри разливается горечь оттого, насколько он прав.
— Теперь о серьёзном: когда ты уже перестанешь быть такой наивной и поймёшь, что действительно нужна только мне?
От такого заявления у меня начинает кружиться голова: это не то же самое, как если бы он сказал «я люблю тебя», но эффект один и тот же. Из-за этого даже не обратила внимания на жестокую правду в его словах.
— Я нужна тебе? — вырывается из меня.
Макс притворно злится.
— Конечно, нужна, глупая! Разве сама не заметила?
Качаю головой.
— Я из тех, кому нужны ещё и словесные подтверждения.
Макс хитро щуриться.
— Могу ещё и на деле доказать, но сначала ответь на вопрос.
Прячу лицо в ладонях.
— Я знаю, что нужна родителям только для определённых целей, но мне страшно признавать это, потому что тогда я окончательно останусь одна.
Он отнимает руки от моего лица и заставляет посмотреть на него.
— Сколько раз я должен повторить, что ты не одна, чтобы ты услышала меня?
Не удерживаюсь и провожу пальцами по его губам.
— Я тебя слышу, но совершенно не понимаю, о чём ты говоришь, потому что твои губы меня отвлекают.
Макс ловит мой палец зубами и слегка прикусывает, отчего у меня сбивается дыхание, и бегут мурашки по коже, а после берёт меня за плечи и... разворачивает к себе спиной.
— Так легче? — слышу его смеющийся голос. На мой тяжёлый вздох он лишь веселится ещё больше. — Итак, на чём мы остановились?
— На том, что ты со мной? — неуверенно спрашиваю.
— Да, именно. — Чувствую его дыхание на своей шее, и голова тут же берёт выходной. — А говоришь, что ничего не поняла.
— Перестань играть со мной.
Его ладонь забирается под мою кофту и тормозит на животе.
— Ни за что. Сначала ты должна ответить, готова ли ты оставить свою прошлую жизнь и быть со мной? Но только честно.

Можно подумать, я когда-то вела себя по-другому; я ведь врать совершенно не умею — должно быть, какой-то сбой в мозгу.
— Что оставить? — спрашиваю, когда его рука возобновляет движение и замирает в сантиметре от моей груди. — Макс, ты садист.
— Разве? — невинно интересуется он, и я слышу в его голосе улыбку. — По-моему, я очень даже нежен, а это и близко не в моём характере.
— Аахх! — срывается с губ тихий стон, когда к «пытке» подключается его вторая рука, сжимающая моё бедро. — Я тебя ненавижу.
Макс смеётся, и его смех вибрирует на моей шее.
— Я думаю, ты испытываешь ко мне совершенно противоположное чувство, — мурлычет он в моё ухо и слегка прикусывает мочку. — Так что? Оставишь?
Дышу как астматик, когда его рука начинает движение вверх по моей ноге.
— А слабо спросить то же самое без этих твоих уловок? — рвано выдыхаю. — Или ты в своих силах не уверен?
— Я уверен в себе на все сто процентов, детка, но честно играть — не в моих правилах.
Его рука движется по внутренней стороне моего бедра и останавливается прямо...
— Чёрт, — вырывается очередной стон, и я безуспешно пытаюсь отдышаться.
— Тебя не учили, что ругаться не хорошо? — игриво спрашивает Макс.
— А самого-то? — возвращаю шпильку: это я всегда ворчу на него за то, что он ругается.
— Всё прекратится, когда ты ответишь на мой вопрос.
Вот же шантажист... А я между тем уже совершенно не хочу, чтобы он останавливался. Только не сейчас.
— Боже... — скулю я, потому что его пальцы прикасаются к эпицентру «пожара».
— Нет, это всего лишь я, — усмехается парень, а мне очень хочется его стукнуть. Или укусить. На худой конец просто хочется ЕГО. — Ты готова ответить?
— Мне кажется, что ты уже знаешь ответ, но тебе принципиально услышать его от меня, — шепчу: разговаривать нормально я уже благополучно разучилась.
— Умница, детка, — копирует мой шёпот, и его руки медленно тянут с меня мой свитер, пока сверху на мне не остаётся только бельё. — Я уже говорил, какая ты красивая?
— Перестань меня мучать, — обречённо прошу я, пока проворные пальцы Макса расстёгиваю пуговицу на моих джинсах.
— Отвечай на первый вопрос.
Он на секунду отлепляется от меня, а когда возвращается, я спиной чувствую его горячую кожу — Макс снял свою толстовку.
— Мы почти в равных условиях, — мурлычет он; верх моего белья отлетает в сторону, и я ощущаю его горячие ладони на своей груди. Это настолько... крышесносно, что я моментально теряю нить разговора. — Ты оставишь свой дом ради меня?
Можно подумать, я не сделала этого ещё месяц назад...
— Ты — подлый демон-искуситель! — Очередной стон. — Оставлю.
Макс вновь смеётся.
— Отлично, на первый вопрос ты ответила. — Господи, да сколько их у него?! — Теперь следующий: почему?
— Да ты не только садист и шантажист, ты ещё и провокатор! — обвиняюще ворчу я, пока Макс стаскивает с меня джинсы.
— Это не ответ, — журит он, и его губы обжигают моё бедро в том месте, где ещё совсем недавно была его рука.
Жмурюсь от удовольствия, когда его губы прокладывают дорожку от бедра до моего живота; парень так и остаётся передо мной на коленях, и на нём самом я тоже не замечаю джинсов. Он прикусывает кожу на животе, и я уже с силой глотаю воздух.
— Потому что ты очень убедительно просишь.
Запускаю пальцы в его волосы, потому что мне нужно держаться хоть за что-то, чтобы не упасть.
Макс улыбается и смотрит на меня снизу-вверх.
— Будем считать, что я поверил в то, что это настоящая причина. — Я подозрительно щурюсь: сдаётся мне, этот соблазнитель в курсе моих ночных признаний... — И последнее: по шкале от одного до десяти — насколько я хорош с этого ракурса?
Закатываю глаза и опускаюсь, подобно ему, на колени.
— На тысячу. И заткнись уже, наконец.
А чтобы у него не возникло желания задать очередной вопрос, я просто впиваюсь в его губы. Несколько минут мы самозабвенно целуемся, а после Макс переносит меня на кровать, и ближайшие несколько часов мне вполне обоснованно кажется, что даже в кратере действующего вулкана не так жарко.
Первое, что я вижу, проснувшись утром — умиротворённое лицо Максима, которое я покрываю поцелуями, потому что, несмотря на мой трудноисправимый характер, он всё равно перешагнул через собственную гордость и приехал. Почему же я не могу отплатить ему чем-то похожим, — например, перестать жалеть тех, кто этого не заслуживает и всецело обратить внимание на Макса, который постоянно рядом.

— Ещё пять минут, и я точно встану, — хриплым после сна голосом бурчит он и переворачивается на живот, практически уткнувшись лицом в стену.
Тихонько смеюсь, целиком забираюсь на парня, мурча, и трусь лицом о его лопатки, усыпанные родинками. Иногда целую тёплую кожу или кусаю парня за плечо — почему-то сейчас хочется быть с ним именно такой.
— Если это твоя месть за вчерашнее, то я буду мучить тебя чаще, — улыбается Макс. — Буди меня так каждое утро.
Улыбаюсь в ответ, потому что парень говорит так, словно уверен, что мы будем вместе как минимум вечность.
— Нам правда пора вставать, — шепчу ему на ухо.
Слышу его тихий вздох.
— Ты сегодня сверху? — будто бы невинно спрашивает он, но я вспыхиваю от такого пошлого намёка и скатываюсь с его спины обратно на кровать.
Однако далеко убежать не получается: Макс прижимает меня спиной к матрасу и нависает сверху.
— Далеко собралась?
Его игривый тон так сильно мне нравится, что я отдала бы что угодно, лишь бы Макс всегда был таким.
— Нина, а где ты положила документы отца? — слышу голос мамы, которая заглядывает в комнату.
Господи, хорошо, что я успела нацепить футболку парня, а он был прикрыт в самых стратегически важных местах одеялом. Лицо Макса моментально меняется, словно кто-то невидимый щёлкнул пультом: игривость исчезла, осталась только колючая холодность.
Выражение лица матери было двояко: с одной стороны растерянность оттого, что её дочь оказалась в одной постели с парнем, с другой — страх, потому взор Макса был способен заморозить даже лёд.
— Я, наверно, не вовремя... — замялась родительница.
— Чертовски верно, — холодно отвечает Макс, и мать тут же ретируется куда-то в сторону кухни.
Поворачиваю к себе его лицо, и парень тут же зажмуривается.
— Ты же не собираешься устраивать скандал? — с подозрением спрашиваю я.
Уж слишком напряжённо были сжаты его губы.
Парень медленно открывает глаза, и меня буквально начинает трясти оттого, какая мощная буря бушует в его взгляде.
— Скандала не будет, — твёрдо говорит парень, но я не спешу расслабляться.
— Жизнь научила меня не обращать внимания на всё, что говорят до слова «но», — тихо отвечаю я, и дрожь в голосе выдаёт мои эмоции с головой.
Макс осторожно, как будто боится сделать больно, целует мой лоб, потом глаза, щёки, нос, подбородок и у самых губ тормозит.
— Скандала не будет, — повторяется он. — Но это не значит, что я сделаю вид, что всё в порядке.
Мои возражения он глушит поцелуем, который подогревается его злостью, и поцелуй в итоге выходит обжигающим. Мы вместе принимаем душ, и всё это время я пытаюсь охладить Макса хоть немного, но ничего не помогает: кажется, от него даже холодная вода нагревается до состояния кипения.
Родительница на кухне старательно делает вид, что занята, но я прекрасно вижу, что она всего лишь отчаянно пытается вспомнить, где в её доме находится та или иная вещь, ведь квартира с детства висела на мне. А уж если мне это видно — то Максу подавно.
— Ниночка, — натянуто улыбается мама и тянет ко мне руки.
Но на её пути возникает Макс, который полностью закрывает меня собой.
— Интересно, как давно вы вспомнили её имя? — тихо и спокойно спрашивает он, но от его тона меня вновь бросает в дрожь. — Когда она сбежала, лишив вас бесплатной рабочей силы? Или когда ваш покойный муж перенёс свой гнев на вас, лишившись «девочки для битья»? А может вчера, когда поняли, что ничего, кроме как бухать, в этой жизни не умеете?
Скандала, как Макс и обещал, не было, но вместе с тем уж лучше бы он орал во всё горло — не было бы и вполовину так страшно. А уж родительница и вовсе была белее мела; наверно, у неё что-то случилось с голосом, раз она не нашлась с ответом — мне-то на подобные реплики она бы уже давно указала моё место в обществе...
— Вы знаете, что чувствует маленький ребёнок, когда родитель, который дан ему для воспитания, любви и защиты, вместо выполнения этих трёх обязанностей, смешивает его жизнь с дерьмом? Когда отец, который должен был научить её ездить на велосипеде, катать на плечах и рвать в клочья любого, кто причинит ей боль, сам поднимает на дочь руку? Или когда мать, которая должна была лечить её разбитые коленки, сбивать температуру, когда она болеет, и утешать, когда очередной придурок вроде меня разбивает ей сердце, тупо отсиживается в сторонке, радуясь, что не по её шкуре сегодня херачат наковальней? — Макс тяжело дышал, как разъярённый бык, перед которым помахали красной тряпкой. — Будь вы моей матерью, я бы не молчал, как Нина, и уж точно не бежал бы к вам по первому зову. Нахуй вы её рожали, если она до такой степени раздражала вас и вашего мужа, и знали, что вам будет похер на то, доживёт ли она до утра?
Я просто стояла и молчала, впервые в жизни ничего не чувствуя к женщине, которая меня родила; даже прежней жалости, которую я испытывала каждый раз, как отец её бил. Наверно, это связано с тем, что из уст Макса моя жизнь действительно звучала как аннотация к фильму ужасов.
— Готов поспорить, что вы знаете свою дочь так же, как я — политическую карту Зимбабве, — глухо роняет парень, хватает меня за руку и тянет в сторону коридора. — Нину я забираю с собой и сделаю всё возможное, чтобы она забыла всю ту лютую херню, которую получала от вас всю жизнь. Если поймёте, что дочь вам дорогá — препятствовать вашему общению не стану, если Нина сама решит, что хочет поддерживать с вами связь. Но если я хотя бы увижу её слёзы из-за вас — вам будет лучше последовать за мужем, потому что я вас из-под земли достану.
Родительница так ни слова и не произнесла, ровно как и я — от шока. В коридоре мы с Максом молча одеваемся с такой скоростью, словно за нами гонится спецназ, и, только оказавшись на улице, парень набирает полную грудь воздуха и, кажется, успокаивается.
Весь разговор заевшей пластинкой крутиться у меня в голове, но мозг упрямо цепляется за одну-единственную фразу.
— Ты знаешь политическую карту Зимбабве? — с сомнением спрашиваю.
Макс качает головой.
Я истерически смеюсь.
Всю дорогу до универа я не отлипаю от Макса — то тереблю его волосы, то сжимаю его руку, которую он так уверенно держит на коробке передач, и почему-то это кажется мне до невозможного сексуальным, то утыкаюсь лицом в его плечо или целомудренно целýю в щёку — в общем, успешно отвлекаю от дороги. Он начинает тихонько ворчать, но вместе с тем практически мурчит от удовольствия, и от этого звука в его исполнении мне становится странно волнительно.
На парковке Макс глушит мотор и отстёгивает ремень безопасности, а после бросает взгляд на часы — рассчитывает, через какое количество времени приедут его друзья.
А вот я собираюсь воспользоваться тем, что сегодня впервые со дня нашего знакомства он забывает заблокировать дверь. Хватаюсь за ремень, но дурацкая машина и та на стороне хозяина — ремень заклинило, и он ни в какую не хотел отпускать меня. А когда Макс заметил мои отчаянные попытки сбежать, я услышала «тот самый» звук.
— Разве я разрешал тебе уходить? — самодовольно спрашивает парень, и от тембра его голоса моё желание сбежать начисто испаряется.
Что этот нахал сделал со мной за месяц, что я без него уже как без воздуха не могу? Хотя стыдливый румянец никуда не делся, но я была этому даже рада: хоть что-то осталось от прежней меня.
Смотрю на Макса, уткнувшегося в экран телефона с таким видом, словно нет в этом мире ничего интереснее журнала вызовов.
Мне отчего-то хочется улыбнуться.
— Макс?
— Ммм? — вопросительно мычит парень, по-прежнему не отрывая глаз от экрана.
Выхватываю раздражающую технику из его рук и убираю на приборную панель со своей стороны; Макс пару секунд сверлит глазами пустоту, а потом переводит на меня хищный взгляд, от которого я загораюсь. Но я вовсе не собиралась соблазнять парня; мне хотелось, чтобы он просто смотрел на меня. Я нежно провожу пальцами по его губам, разглаживая плотоядную улыбку, мягко глажу ладонью его щёку и запускаю пальцы в его густую шевелюру. Мне так сильно хочется признаться в своих чувствах, что губы сами раскрываются для ответа.

— Я...
Он быстро запечатывает мой рот поцелуем.
— Нет, детка, — качает он головой и прислоняется своим лбом к моему. — Не ты должна говорить это первой. Тебе моя просьба покажется немного странной, но я прошу тебя чуть-чуть подождать. Знаю, что для признания в любви неважно время и место, но я хочу, чтобы с тобой это было... как-то по-особенному, что ли. Чёрт, сентиментальность — не мой конёк, но я хочу, чтобы светлых полос в твоей жизни было больше, чем чёрных, а для этого нужно серьёзно постараться...
На мои глаза наворачиваются слёзы: он не сказал напрямую, что любит, и вместе с тем дал понять, что сомневаться в его любви ко мне не нужно. Да и эти его слова про полосы... Он даже не подозревает о том, насколько они важны для меня несмотря на то, что порой Макс действительно бывает грубым. Но что поделать, любовь — штука такая: любишь человека таким, какой он есть.
А я люблю своего СуперМакса до беспамятства.
— Макс... — вновь срывается с моих губ его имя.
И на этот раз в него вложены все мои чувства к парню: и бесконечная любовь, и благодарность, и нежность, и даже желание защитить его так же, как он всё это время защищал меня.
— Знаю, детка, — выдыхает он и крепко зажмуривается. — Я всё знаю.
Господи, как же сильно я его люблю...
От неожиданно раздавшего гудка я практически подпрыгиваю на месте и тут же отлетаю от Макса в противоположную сторону: всё же мы на территории университета, а правила поведения в общественных местах никто не отменял. Хотя, стоило запомнить тот факт, что не все из нас пекутся о чувствах окружающих: парень тут же тянет меня обратно для поцелуя, который вышибает из меня все посторонние мысли. Ну, кроме одной — оказаться с Максом наедине где-нибудь на необитаемом острове, где не ловит связь, и нет интернета.
Когда мы всё же выбираемся на свежий воздух, который сегодня снова стал морозным, ко мне подлетает Ксюша, и мы дружно обнимаемся, улыбаясь друг другу; эта необычайно добрая девушка так незаметно стала частью моей жизни, словно всегда в ней присутствовала. Странно представить, что ещё какой-то месяц назад мы даже не подозревали о существовании друг друга, хотя далеко не первый год учимся в стенах одного университета.
Едва Ксюша выпускает меня из объятий, как я попадаю в новые: притворно нахмурившись, Макс притягивает меня к себе и прижимает спиной к своей груди. Вот же собственник...
— Что, руки прочь от советской власти? — смеётся девушка и подныривает под руку Кирилла.
Руки Макса сильнее сходятся на моей талии.
— Правильно мыслишь.
Пока они перешучиваются, я, кажется, чересчур внимательно смотрю на Костю, потому что тот хмыкает в ответ на мой вопросительный взгляд.
— Я в порядке. — В его голосе нет ни капли раздражения за то, что я сую свой нос в совершенно не свои дела. — Но спасибо за беспокойство.
Я робко улыбаюсь в ответ и смотрю на Макса, который сверлит друга недовольным взглядом.
— Господи, пожалуйста, только не говорите, что мне достался парень, который будет ревновать меня даже к фонарному столбу! — в просящем жесте складываю руки и устремляю глаза к небу: а вдруг меня услышат?
Ксюша весело засмеялась, а вот парни, на мой взгляд, хохотали как-то... издевательски.
Теперь уже хмурилась я.
— Тоже мне, друзья называются... — бурчу парням, которые переводят на меня заинтересованные взгляды. — Им ещё хватает наглости насмехаться над другом... Как вы собираетесь искать свои вторые половинки, когда каждый из вас — целая и вполне сформировавшаяся эгоистичная сволочь?
На секунду у присутствующих пропадает дар речи; я и сама от себя такого не ожидала, если честно...
— Ого, она тебя уже защищает! — довольно усмехается Кирилл и переводит взгляд на парней, которые подбирают с пола свои упавшие челюсти. — И, вообще-то, Нина права: Костик с Ёжиком уже влипли, и что-то мне подсказывает, что и ты, Лёха, скоро допрыгаешься.
— Никуда я не влип, — ворчит Егор. — Хорош сочинять, сказочник хренов.
— А я, пожалуй, ээээ, воздержусь от комментария, — хохочет Лёша. — Ибо использовать бранные слова при сударыне барин запретил, а кроме мата холопу ничего на ум не приходит.
Все эти перебранки воспринимаю побочно, потому что именно в этот момент Макс наклоняется к моему уху и тихо шепчет, посылая по телу волну мурашек:
— Я всё ещё хочу тебя на заднем сиденье своей тачки.

Мои колени мелко дрожат, и мне приходится ухватиться за руки парня, чтобы не упасть. Оглядываюсь через плечо, и только сейчас понимаю, что мы ехали на той самой — «подходящей» — машине, и что-то подсказывало мне, что всё это неспроста.
Рот сам приоткрывается, чтобы организм в полном объёме получил нужную дозу кислорода, но лёгким его всё равно не хватает. И, наверно, мои зрачки расширяются до размеров Чёрной дыры, потому что, когда поднимаю лицо на Макса, его собственные глаза становятся цвета тёмной грозовой тучи.
Когда он совершенно не целомудренно впивается в мои губы, будто хочет выпить всю без остатка, я отчаянно пытаюсь ухватиться хоть за что-то, чтобы не потерять связь с реальностью, но даже мысли о том, что мы — на университетской парковке в окружении друзей, не особенно помогают.
— Ну в точности как Кир, — хохочет Егор, и именно это отрезвляет меня. — Помниться, ты, Макс, первым тогда приготовился блевать, а теперь сам готов съесть собственную девушку.
— Я много чего хочу с ней сделать, но точно не съесть, — скалит свою волчью пасть Максим, и от двусмысленности его ответа компания заходится смехом, а я краснею до кончиков волос.
— Боже, избавьте меня от подробностей! — зажимает Лёша уши руками.
Мне становиться совершенно неловко, и я прячу лицо на плече Макса.
— Бессовестные мальчишки! — притворно злится Ксюша. — Хватит уже смущать девушку!
Посмеявшись беззлобно, парни трогаются с места и бредут в сторону главного входа; ревнивый Макс не отпускает моей руки и, кажется, собирается сопровождать меня до самой двери аудитории, особенно после того, как замечает Алису. Внимательно наблюдаю, как ходят желваки на его лице, пока он испепеляет взглядом удаляющуюся спину Кокориной.
— А любимым тебя называть мне тоже пока нельзя? — копируя его невинный тон, спрашиваю. Выражение лица у Соколовского меняется в сотый раз за утро — теперь оно становится задумчивым, и я спешно подкидываю аргумент в свою защиту: — Это не одно и то же с «сам-знаешь-какой» фразой. Не знаю, когда придёт этот твой «особенный» день, но сил ждать нет уже сейчас.
Пару минут Макс смотрит куда-то сквозь меня.
— Пусть будет по-твоему, — соглашается он, наконец, и наклоняется близко-близко к моему уху, чтобы закончить: — Любимая.
Лёгкие резко требуют новый глоток кислорода, и я делаю судорожный вдох: по силе чувств прозвучало один в один с той самой фразой.
Вот тебе и не одно и то же.
С хитрой ухмылкой Макс целует меня и топает в свой коридор, а я пару секунд тупо смотрю ему вслед, не в силах оторвать взгляд от его крепкой спины и... того, что пониже.
В чувство меня приводит звонок, и я сломя голову несусь в аудиторию.
Все три пары проносятся на одном дыхании — должно быть, потому, что все четыре с половиной часа я витала в облаках и категорически отказывалась спускаться на бренную землю. Но вот звенит последний на сегодня звонок для меня, и я спешно покидаю аудиторию — так сильно мне хочется вновь почувствовать на себе сильные руки СуперМакса.
За дверью аудитории меня караулит Алиса. От неожиданности я чуть не врезаюсь в неё, но успеваю вовремя затормозить.
— А я тебя жду, — с испуганным лицом восклицает девушка, а мне хочется сбежать от неё как от холеры.
— Чего ещё ты хочешь от меня?
Алиса болезненно морщится.
— Вот зря ты так. Я, между прочим, тебе глаза открыть хочу на твоего Макса.
Эти самые мои глаза распахиваются от удивления.
— Что ты имеешь в виду?
Девушка мнётся.
— Есть свидетель, который утверждает, что слышал, как Макс поспорил с кем-то из своих друзей, что снова затащит тебя в постель, отомстит за клуб и бросит.

Что?
— И кто же этот твой свидетель?
На душе неприятно скребёт целый табун кошек от плохого предчувствия.
Алиса пишет кому-то сообщение и устремляет на меня сочувствующий взгляд. Через пару минут за её спиной появляется парень, лицо которого я без труда узнаю́.
Антон. Бар-Мэн.
— Расскажи ей, — велит Алиса.
Антон передаёт мне в точности всё то же самое, что пару минут назад рассказала мне девушка; при этом его глаза то и дело перескакивают на Кокорину, словно их притягивает магнитом.
Парень явно влюблён, это видно невооружённым взглядом. Интересно, Алиса об этом знает?
Несколько минут я просто смотрю на них обоих. Мой СуперМакс не мог обманывать меня всё это время.
Или мог?
— Нет, ну а чего ты ожидала от такого, как Макс? — деловито спрашивает Алиса. — Только не обижайся, но где ты — и где он?
Приходится прикусить дрожащие губы, чтобы не расплакаться, и в этот самый момент на другом конце коридора я вижу Максима, который с подозрением смотрит в нашу сторону и при этом выглядит совершенно спокойно. А после уверенным шагом направляется в нашу сторону.
Заметив мой застывший взгляд, Алиса поворачивается и тоже замечает Соколовского; выражение её лица с сочувствующего резко становится испуганным.
— Мы, пожалуй, не будем вам мешать, — пищит Кокорина и ретируется в сторону пожарного выхода, не забыв по пути прихватить Антона.
А я всё смотрю на приближающегося Макса и вспоминаю, как он назвал меня любимой. Неужели я правда поверю во весь этот бред, который только что несла Алиса.
— Всё в порядке, детка? — спрашивает парень, прикладывая руку к моей щеке и при этом не отрывая глаз от пожарного выхода, в котором скрылась девушка.
Осторожно выдыхаю и сильно-сильно обнимаю Макса за талию.
— В полном.
Если Кокорина собиралась разрушить моё к Максу доверие, то у неё ничего не выйдет.