Грубиян

Ненавижу этот грёбаный внутренний будильник, по которому в будний день хрен проснёшься на учёбу, зато в выходные вскакиваешь на ноги, когда на улице ещё кромешная темень. Лениво шарю рукой по соседней подушке, но ладонь ловит лишь воздух: очевидно, Нина проснулась ещё раньше, чем я. Вопреки всем своим похотливым мыслям всю прошлую ночь мы просто спали в обнимку, хотя я не мог вспомнить, что бы в моей жизни хоть когда-то были подобные ночи.
По квартире медленно разливался запах чего-то очень вкусного, что против моей собственной воли вытаскивает меня из-под одеяла и тащит сначала в ванную, а после — в сторону кухни.
Нина в одной лишь моей футболке — новой, потому что предыдущую я порвал — стояла у плиты, чуть пританцовывая, и жарила сырники; Бакс-предатель, который до сегодняшнего дня никого кроме меня к себе не подпускал, тёрся об её ноги, и, чёрт возьми, я ревновал её даже к собственному коту. Подхожу к Нине и целую её в плечо, отчего она вздрагивает и поворачивается. Пользуюсь моментом и впиваюсь в её губы, одновременно отпихивая кота в сторону.
— Прости, дружище, но это моя собственность, — говорю Баксу, но при этом не отрываю глаз от лица девушки, которая не разочаровывает меня и застенчиво краснеет. Наверно, я извращенец, потому что этот стыдливый румянец заводит меня похлеще любой самой развратной позы из «Камасутры» или вызывающего взгляда.
Позволяю девушке закончить с завтраком, потому что сегодня суббота, и у меня есть крышесносное количество времени, чтобы сделать то, что я собираюсь. Она выглядит совершенно спокойной, потому что даже не подозревает о том, что её ждёт.
Едва она протягивает руку, чтобы выключить плиту, я тут же разворачиваю её к себе, подхватываю под ягодицы и усаживаю на кухонную тумбу, вклинившись между её ног.

— Макс, — испуганно шепчет девушка. — Что ты делаешь?
Разговоры — это последнее, что мне сейчас нужно; Нина так долго держала меня на расстоянии, что после вчерашнего вечера у меня просто сорвало тормоза. Закрываю её рот поцелуем, таким грубым, что это граничит с садизмом, но сбавить темпа не могу, потому что изнутри буквально разрывает желание. Руки автоматически рвут футболку, потому что терпения снять её у меня не хватает, а если я им так и не обзаведусь, то скоро придётся обновлять гардероб.
Я так хочу её, что мозги заволакивает плотный туман, и когда девушка начинает несмело мне отвечать, голова и вовсе берёт выходной.
— Ты обещал, — рвано выдыхает Нина, когда я перемещаю губы на её нежную шею.
Примерно пару минут я честно пытаюсь вспомнить, о каком обещании она говорит, а когда вспоминаю, сильнее присасываюсь к её коже.
— Чёрт, прости, детка, — хриплю в её правую ключицу. Мой голос вибрирует на её коже, эволюционируя в табун мурашек. — С тобой всё идёт не по плану.
Это было впервые в жизни, что я до такой степени теряю голову от девчонки, что даже друзья отходят на второй план.
И да, эта кухня определённо ещё ни разу в жизни не видела такого жаркого секса.
— Ты хочешь забрать от Алисы свои вещи? — спрашиваю у Нины, которая выжимает влажные волосы полотенцем.
Даже замотанная в махровый халат моей сестры, завалявшийся среди моих вещей, который Нине великоват, она притягивает мой взгляд так, как не притягивало ни одно даже самое короткое и облегающее платье.
Глаза девушки застилает печаль, и мне до жути хочется ещё раз пройтись по роже этой двуличной суки, которая называла себя её подругой.
— Вряд ли она всё ещё бережёт мои вещи в надежде, что я вернусь, — вздыхает Нина. — Видел бы ты, как она смотрела на меня... аж мурашки по коже и волосы дыбом.
Вообще-то я краем глаза заметил выражение лица Алисы, которая преследовала мою девочку до самой парковки — словно собиралась растерзать её прямо там. Видит Бог, если она тронет её хоть пальцем — это будет последним, что она сделает в своей жалкой жизни, потому я её нахер убью.
— Для справки: мне тоже не нравится, когда ты хмуришься, — улыбается Нина, заплетая волосы в косу. Они у неё от природы вьющиеся, и мне это чертовски нравилось. — У меня есть стипендия, я куплю себе новые вещи.
Этот её беззаботный тон не способен меня обмануть: знаю я, какую стипендию получают даже те же студенты-отличники — уходит так же незаметно, как и приходит, и потом «бичуешь» весь оставшийся месяц. Да и к тому же, раз она теперь со мной, хотя пока и не знает об этом, я должен дать ей всё то, что должны были дать недородители.
Пока Нина приглаживает и так идеально лежащие волосы, беру с комода телефон и набираю номер, которому до сегодняшнего дня ни разу не звонил.
— Привет, Макс, — отзывается трубка весёлым голосом Ксюхи.
— Привет, — предвкушающе улыбаюсь я. — Нужна твоя помощь.
— Всегда готова помочь, ты же знаешь.
Действительно.
— У Нины совершенно нет одежды, но я и торговый центр — вещи несовместимые. Не могла бы ты составить ей компанию?
Мой телефон буквально плавиться от этих восторженных воплей Ксюхи, а лично я практически глохну.
— Конечно, я с радостью пройдусь с ней по магазинам! — Девушка понижает голос, внезапно посерьёзнев. — Мне так жаль её, Макс. Ты хороший парень, честно, но иногда ведёшь себя как последний засранец, и мне бы очень не хотелось, чтобы ты её обидел.

Хмыкаю в ответ: более точное определение моему поведению могли дать только парни, но озвучить его означало лишить Нину сознания, потому что такого отборного мата она не слышала даже от родителей.
— Об этом можешь не переживать, — ухмыляюсь во все тридцать два, потому что Нина от возмущения уже даже не бардовая — фиолетовая. — Когда ты сможешь приехать за ней?
Ксюха отвлекается от телефона, и я слышу, как она озвучивает мою идею Киру. Не удивлюсь, если тот растрепит парням.
— Через час устроит?
— Да, вполне, — бормочу я и уже собираюсь отключиться, когда вспоминаю, что я теперь не конченный мудак, и в обществе принято благодарить за помощь. — Спасибо.
— Всегда пожалуйста.
Швыряю телефон на кровать, при этом продолжая смотреть на Нину.
— Ты совсем с ума сошёл, Соколовский?!
Девушка была похожа на жутко злющую свёклу, и я не удержался от смешка.
— Выдохни, детка, а то у тебя сейчас из ушей пар повалит. — Медленно подхожу к ней и укладываю руки на её бёдра; на мне после душа до сих пор нет верхней части одежды, и я нагло пользуюсь её очевидной слабостью перед моими родинками. — Что именно тебе не понравилось?
Наверно, стоило сказать иначе — до сих пор ни одна девушка была не против того, чтобы я раскошелился ей на новые шмотки, в то время как Нина тут же выпустила коготки.
— Я же говорила, что не собираюсь становиться содержанкой!
Недовольно морщусь в ответ: моё желание дать ей всё самое лучшее никак не умещается в это грёбаное слово.
— А я сказал, что мне похер на все эти бредни! — чересчур резко отвечаю ей, забыв на мгновение о том, что передо мной — хлебнувшее дерьма безобидное существо, а не прожжёная шкура, поэтому нежно прижимаю к себе её оцепеневший стан и целую в висок. — Прости, детка.
Нина медленно выдыхает и доверчиво утыкается лицом в мою правую ключицу; всё ещё доверчиво, несмотря на моё не поддающееся оправданию по отношению к ней поведение.
— Зачем? Зачем ты делаешь всё это? Мы ведь чужие друг другу люди и...
Её слова затрагивают какую-то запылившуюся струну в моей душе, которая отзывается печальным аккордом. Чужие... Я не чувствовал её чужой, потому что за прошедший месяц она не покинула мою голову ни на секунду, и с каждым днём становилась всё ближе. Мне не нравилось зависеть от кого-то, делить с кем-то жилплощадь и выворачивать наизнанку душу, разве что это этот кто-то — моя сестра. Но Нина... Нина — исключение из всех правил, которое я делать не собирался, но всё же сделал. Так что я просто зажимаю её рот ладонью и прожигаю таким взглядом, чтобы она точно поняла, что я не шучу:
— Если ты ещё хоть раз скажешь что-то в этом роде, я тебе обещаю — запру в одном помещении с Лёхой, а он у нас любитель поговорить далёким от цивилизованного языком. — Если она меня считала... гм... сквернословом, то Лёха мог смело дать мне сто очков вперёд. — И вот ещё что, — хмурюсь. — Кто сказал, что мы друг другу чужие? По-моему, мы познакомились ближе некуда.
От моего красноречивого взгляда Бэмби вновь краснеет и кивает, и я освобождаю её губы.
Отхожу к кровати, повернувшись к девушке спиной, и слышу её тихий всхлип.
— Макс!
Поворачиваю к ней лицо и вижу слёзы в её глаза. Бля, ну она же всё время была у меня на виду; какого невидимого врага я упустил из поля зрения, что она снова рыдает?
— В чём дело?
— Что с твоей спиной?
Зажмуриваюсь и мысленно даю себе затрещину: я совершенно забыл об этих проклятых ожогах от сигарет. Хорошо, что все остальные следы или уже едва заметны, или спрятаны от её глаз одеждой: не хотелось бы стать вторым Ноем во втором Вселенском потопе...
— Ничего, детка, всё в порядке.
— Ничего не в порядке! — переиначивает мои слова. Чёрт, кажется, у неё начинается истерика. — Кто с тобой это сделал?!
Позволяю себе обречённый вздох.
— Женщина, которую я десять лет называл своей матерью.
Нина застывает на месте столбом, и на её лице отражается неописуемый ужас: она знает, что такое насилие со стороны отца, но, кажется, не представляет, что до такого могла опуститься и мать.
— Боже, Макс, — сильнее всхлипывает Нина. — Мне так жаль...
Даже на секунду не сомневаюсь в искренности её слов, потому что она не тот человек, который стал бы врать. И, если раньше жалость меня раздражала и бесила, то сейчас она показалась мне ментальной версией «Банеоцина».
Девушка обходит меня по кругу и тормозит за моей спиной. К ожогам прикасаются её нежные пальчики, и я готов поклясться, что раны начали затягиваться.
— Не больно? — с тревогой спрашивает Нина.
Её безосновательный страх вызывает у меня улыбку.
— Эти раны давно зажили, детка. — Без обмана: раны на теле всегда затягиваются быстро, а вот на душе могут остаться и навечно. — Перестань реветь и иди сюда. Ксюха мне голову оторвёт, если увидит тебя заплаканной.
Почему-то вот даже не сомневался в правдивости своих слов, но я раньше Ксюхи закатаю себя в асфальт, если сделаю Нине больно.
Бемби вновь обходит меня, прижимается к груди и обнимает так сильно, что мне становится трудно дышать: откуда столько мощи в такой крохотной хрупкой упаковке? А ещё я не мог понять её чувства: не то она пытается во мне раствориться, не то — защитить, и если всё же последнее — то мы определённо не зря ждали друг друга целых двадцать два года.
Пока Нина приводит себя в порядок, я вновь беру в руки телефон и ожидаемо вижу сообщение в общем чате.
«Я слышал, Макса из тюрьмы выпустили», — сдаёт меня со всеми потрохами Кир.
Вот же стервец.
«Что, девчонка не выдержала и сбежала?:)» — ржёт Лёха.
«Ну, хоть кто-то из баб заметил, что он — отпетый дебил:)», — поддакивает Егор.
«Нину моя жена забрала — на шоппинг, — поясняет Кирилл. — Макс, поди, по такому случаю закатывает дома пенную вечеринку с бухлом и девочками:)».
«Это вряд ли, — не соглашается Ёжик. — Что толку шило на мыло менять? Где логика? Наверно, мальчиков позвал...»
«Что, в детском саду отменили тихий час? — закатываю глаза. — Ну ты, Романов, и трепло!»
«У меня был хороший учитель!» — возвращает Кир.
«Я, вообще-то, работаю над процессом преображения, если вы не в курсе», — усмехаюсь я.
«Ты хотел сказать, что медленно становишься подкаблучником?:) — комментирует Лёха. — Чувак, я такое уже видел — это полный финиш. Кирюха вон тоже из плейбоя в домашнюю собачонку превратился. Скоро розовое носить начнёт...»
«Мяучило своё завали!:) — отзывается Романов. — Ты, Шастинский, давно по щам не получал, я смотрю!»
Уже откровенно ржу в голос, потому что осознаю правоту Лёхи по поводу нас обоих.
«Боюсь, ему розовый не пойдёт... — пишу я. Впервые с момента отъезда сестры у меня настроение поднимается выше отметки «критически паршиво». — Как насчёт ванильного?:)»
Я даже не в курсе, существует ли такой цвет, но подвалить Романову хотя бы словесно — дело святое.
«Так может его с девчонками отправить — чтоб они сразу ему подходящий комплектик и подобрали?:)» — ржёт Ёжик.
Пока парни общаются в таком ключе, я вспоминаю слова Нины о том, что с Костяном что-то не так. А ведь он действительно не сказал ни слова, хотя мы переписываемся почти десять минут, и значок его аккаунта активен.
«А куда провалился Матвеев?» — обрываю парней на полуслове.
В чате на несколько минут воцаряется гробовое молчание. Они там что, искать его пошли?
«Действительно, — соглашается наконец Лёха. — Костян, ты там сдох, что ли?»
И вновь эта выводящая из себя тишина. Какого хера вообще происходит?!
— Макс, ты снова ругаешься, — журит меня Нина, и я понимаю, что последнюю фразу произнёс вслух.
— Видимо, ты была права насчёт Костяна... — хмурюсь в ответ.
Девушка смешно морщит лоб.
— Мне кажется, у него проблемы с девушкой.
Я насмешливо качаю головой.
— У него нет девушки.
Нина снисходительно улыбается, будто я несмышлёный ребёнок, которому всё надо объяснять.
— Я бы не была в этом так уверена.

Перевожу взгляд на по-прежнему молчащий телефон.
Я теперь тоже ни в чём не уверен.
Пару минут я тупо гипнотизирую экран и всё же вздрагиваю от неожиданности, когда гаджет в руке вибрирует.
«Не трясись, Шастинский, я ещё тебя переживу!:)» — отвечает наконец Костян, и я облегчённо выдыхаю.
Ну мало ли, вдруг бы правда сдох...
Может, Нина всё-таки ошибается?
«Слушай, Матвеев, — вклинивается Кир. — Ты там случайно по нашим с Максом стопам не пошёл? Ну там, завёл себе кого-то например...»
Я не понял, Романову там тоже Ксюха на уши по поводу Костяна присела? Что это вообще за излюбленная бабская привычка — видеть то, чего на самом деле нет?
«Если ты интересуешься для того, чтобы потом подъёбывать меня так же, как и Макса, то я лучше промолчу:)», — отвечает Костя.
И как это понимать?
«Вот же скользкий гад, как ловко увернулся от прямого ответа! — возмутился Егор. — Сиди теперь и думай: не то правда никого нет, не то прячется от злорадного Кирюхи...»
«Понимай, как хочешь, Ёжик:)», — даёт ему зелёный свет Матвеев.
«Знаешь что, Романов, это ты во всём виноват! Ты первый бабу подцепил и женился, а следом за тобой и мы валимся в этот пиздец!» — подхватывает волну Лёха.
А я наоборот устремляю взгляд на Нину, которая сидит на коленках на полу и играет с котом. И почему только девушки всегда замечают такие мелочи?
«Есть идея!:) — Я вот прям вижу, как светится физиономия Лёхи, когда он печатает это сообщение. Если он сейчас предложит какую-нибудь очередную херню, я его до конца жизни забаню. — Раз уж все сегодня свободны, давайте соберёмся в «Конусе»!»
Пару минут пытаюсь подобрать хотя бы одно «против», но в голову, как назло, ничего путного не приходит. «Остаюсь ждать Нину»? «Помогаю Баксу сожрать кошачий корм»?
Зашибись, короче.
Телефон вибрирует снова, — на этот раз пишет Ксюха, которая приехала и уже ждёт Нину внизу. Мы вместе с Ниной одеваемся и спускаемся вниз, где я быстро целую девушку и сажаю в машину к госпоже Романовой, а после прыгаю в свою тачку и уже на всех порах гоню к клубу: с каждой минутой ситуация в нашей «бойз-бэнд», как сказал бы Лёха, всё больше меня напрягала.
К клубу умудряюсь приехать самым первым — вот что значит нервы не в порядке — выбираюсь из машины и автоматически закуриваю. В голове мелькает интересная мысль о том, что Нине не нравится поя ругань, но при этом она ни слова не сказала против того, что я курю. Вот и пойми после этого женское сознание...
У меня ушло две сигареты, прежде чем машины парней наконец появились на горизонте.
— Что, в Датском Королевстве всё настолько плохо, что ты раньше всех приехал? — скалится Лёха. — Рад, что смог вырваться?
Пускаю дым прямо в его наглую рожу.
— Какой же ты ещё маленький и глупый.
— Так, а Костян где? — хмурится Егор.
Как раз в это самое мгновение на парковку заворачивает машина Матвеева, и уже по одному его взгляду становится понятно: Нина была права.
— Не буду повторять фразу «Я же говорил»... — бурчит Кирилл.
Я удивлённо поворачиваю голову в его сторону: неужели ему наконец надоело вечно оказываться правым?
Мы, не сговариваясь, поднимаемся на второй этаж в бар, но никто из нас даже не думает об алкоголе. Весёлая атмосфера, царившая в чате, испарилась словно утренний туман, стоило нам всем посмотреть на Костяна.
— Ну и кто она? — спрашивает Ёжик.
— Полина Молчанова, — глухо отзывается тот.
Некоторое время хмурюсь, потому что фамилия вроде знакома, но откуда — не могу вспомнить.
Первым лицо светлеет у Романова.
— Дочь того мужика, которого ты чуть не угробил?
Костян болезненно морщится и кивает.
— Она самая.
— И чё ей надо? — непонимающе хмурится Лёха. Если честно, я и сам мало что понимал. — Грозится расправой за любимого папочку?
Матвеев качает головой.
— Хуже.
Мы с парнями переглядываемся.
— Только не говори, что ты снова на него наехал, и твоё дело снова открыто! — стонет Ёжик.
Я пока предпочитаю молчать, потому что на эти выпады парней Костян совершенно не реагирует, а, значит, дело тут совершенно в другом.
— Никто ни на кого не наезжал! — огрызается Костян и бросает страдальческий взгляд в сторону Романова, который подозрительно щурится и, кажется, единственный из всех начинает понимать, что именно происходит с нашим лучшим другом. — Просто я... в неё влюбился.
Видели картину Эдварда Мунка «Крик»? Вот примерно такое выражение застыло сейчас на лицах у меня и парней в ответ на откровение Костяна.
— Да вы оба надо мной издеваетесь! — ворчу я, обращаясь к Егору и Косте. — Чё вас так в прошлое-то тянет? Я оттуда никак сбежать не могу, а они добровольно возвращаются!
Ну, по сути, если рассуждать логически, можно проследить какую-то мистическую взаимосвязь у парней: Оля — девушка, которая четыре года назад чуть не посадила долбоёба-Ёжика — ибо голову надо хоть изредка включать — и Полина — девушка, отца которого тогда же сбил Костян и тоже чуть не сел за это. Мрачно подмечаю, что все последние события, произошедшие в наших жизнях, напоминают мне грёбаный психологический квест — «Найди выход из задницы» называется...
— Ты вообще понимаешь разницу между словами «любовь» и «месть»? — недовольно ворчит Егор.
Пропускаю его слова мимо ушей — Кирилл вон тоже просто собирался выиграть спор у девчонки, которая через два месяца стала его женой. Но напоминать об этом Ёжику не стал — он сам поймёт, когда придёт время.
Перевожу взгляд на Лёху, у которого выражение лица как у человека, которого предал весь мир.
— Вы — худшие друзья, которых только можно представить, — отворачивается он.
Мы коллективно смотрим на Шастинского.
— Кстати, об этом, — широко ухмыляясь, начинает Кирилл. — Когда мы услышим о твоём падении в собственных глазах?
Лёха хмыкает.
— Не дождётесь.
Егор вновь поворачивается к Косте.
— Значит, ты влюбился, а она не оценила?
— Полагаю, глупо влюбляться в человека, по вине которого твой отец чуть раньше времени коньки не отбросил, — бурчит Костян в ответ. — Когда она узнала, кто я, чуть в клочья меня не разодрала.
— Я бы посмотрел на это! — ржёт Лёха, и я отвешиваю ему подзатыльник — кроме него тут больше никому не смешно.
Видимо, потому, что все остальные знают, что это такое — впервые влюбиться в человека, который, на первый взгляд, подходит тебе меньше всего.
Мы проводим в клубе практически весь день, гоняя шары и потягивая вместо бухла настолько крепкий кофе, что вставляло практически одинаково. От Романова, который на отношениях, по его словам, «собаку съел», Костян получает пару советов и вроде как немного успокаивается. Всё-таки, любовь делает из человека идиота; я и сам находился в процессе «отупения» — было, от кого.
Подъехав к дому, замечаю свет в окнах своей квартиры, — значит, Нина уже вернулась. Впервые ощущаю какое-то нездоровое воодушевление, когда поднимаюсь на свой этаж — меня дома ждёт не только Бакс, но ещё и невероятная девушка.
Специально громко хлопаю дверью, возвещая о своём прибытии; Нина робко выглядывает из арки, ведущей в гостиную, и я понимаю, что тело моё одеревенело и примёрзло к полу, а мозги парализовало.
На девушке — тёплое платье крупной вязки бежевого цвета длиной чуть выше колена; волосы уложены в греческую причёску и забраны под серебряную цепочку; на её лице замечаю макияж, но совсем лёгкий — лишь небольшое подчёркивание её природной красоты. Цвет её волос остался прежним, и я не заметил дурацкого лака — лишь аккуратные ногти средней длины, её собственные. Казалось, Нина боялась вздохнуть от неуверенности, а я очень хотел это сделать, но чёртовы лёгкие отказывались функционировать.
— Тебе не нравится? — расстраивается девушка. — Я могу переодеться.
С огромным усилием заставляю язык отлепиться от нёба, чтобы произнести вслух единственное, что вертится сейчас в голове:
— Я тебя сейчас нахрен сожру.

Нина вздрагивает и тут же вспыхивает от смущения, но в глазах девушки мелькает радость от понимания того, что я в полном ауте от её нового образа. Вот только в моей голове лишь картинки того, как я избавляю её от всей этой мишуры, и я, в общем-то, не вижу причин, которые мешали бы мне это сделать. Единственное, что я успеваю перед тем, как голова окончательно отключается — это отнести её в спальню: я ведь обещал ей чёртову кровать.
Нина цепляется за мою шею и прячет пылающее лицо на моём плече, и я просто дурею от этой её реакции. С платьем нельзя включать режим «порвать в клочья», который стал любимым действием по отношению к девушке, потому что оно новое и было явно куплено «для меня». Вот её причёску реально жалко, но ремешок летит куда-то под комод, и волосы крупными волнами рассыпаются по плечам Нины. Запускаю руку в этот чистый кашемир и сжимаю в кулаке — ещё одна разновидность моей зависимости от этой девушки. Вот с колготками можно не церемониться, так что без зазрения совести превращаю их в хлам, за что Нина хлопает меня ладошкой по плечу.
— Когда ты уже научишься бережно относиться к вещам? — ворчит она и тут же закусывает губы, потому что я прокладываю дорожку из поцелуев от её шеи до самого живота.
Чёрт, на мне всё ещё слишком много одежды... Избавляюсь от неё ещё быстрее, чем это было с Ниной, и буквально вгрызаюсь в нежную кожу девушки, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы реально не сожрать это хрупкое создание. На нежности терпения не остаётся от слова совсем, но, кажется, Нина совершенно не возражает, судя по тому, что у неё из ряда вон плохо получается сдерживать стоны, ежесекундно срывающиеся с её губ, которые она кусает чуть ли не до крови; мне и самому хочется рычать, как дикому зверю, которого эта робкая малышка незаметно приручила, но в отличие от девушки я не вижу причин сдерживаться.
К кульминации мы оба приходим слишком быстро, но я не даю Нине возможности перевести дух — впереди целая ночь.
Утро. Всю свою жизнь я люто ненавидел это время суток, потому что оно означало начало нового дня, который преподносит лишь поганые сюрпризы. Но сейчас, лёжа на животе и чувствуя лёгкую тяжесть Нины, которая мирно сопит на моей спине, я готов скопировать мурчание своего кота.
Словно прочитав мои мысли, девушка слегка ёрзает и проводит рукой по следам от сигарет на моих лопатках, а потом её рука ползёт всё ниже и ниже и замирает на моей заднице. И вот, когда я уже готов показать ей, как опасно проделывать со мной такие трюки, Нина неожиданно говорит:
— Твоя мать — ещё худший монстр, чем мой отец.
Упоминание моей биологической матери отрезвляет, и я понимаю, почему Нина рискнула дотронуться до моей филейной части: зарубцевавшийся после утюга ожёг под её пальцами ощущался невероятно отчётливо. Так что я не особо удивляюсь, когда слышу её твёрдый голос.
— Нам надо поговорить.
С моих губ против воли срывается тяжёлый вздох: поговорить действительно нужно, причём сделать это надо было уже давно. Собираюсь перевернуться на спину, но Нина сильнее наваливается сверху.
— Пожалуйста, лежи, как лежишь, — упрашивает она. — Когда ты смотришь на меня, я... у меня мысли путаются.
С тихим смешком укладываюсь поудобнее и чувствую, как девушка прижимается щекой к моей спине, при этом выводя пальцами узоры вдоль позвоночника, которые здорово меня отвлекают.
— Я хочу, чтобы ты ответил мне честно: ты помог мне, потому что твоя мать творила с тобой почти то же самое, что со мной — мой отец?
Хмурюсь, потому что она задаёт чертовски правильный вопрос.
— Что заставляет тебя так думать?
Нина вздыхает.
— Вспомни, что ты сказал мне в клубе, после того, как мы... ну, ты понял. Ты же принял меня за охотницу за деньгами, которая ради них ни перед чем не остановиться. Не думаю, что ты так быстро изменил своё мнение. Поэтому повторюсь: ты помог мне из жалости?
Целую минуту я молчал, собирая в кучку свои разбежавшиеся мысли, потому что, когда забирал девушку к себе, не думал вообще ни о чём, кроме того, что терпеть не могу насилие. Да и реагировала она на меня совсем не так, как должна реагировать девушка, которая преследует определённые цели. И это не могло быть искусной игрой с её стороны, потому что я нутром чувствовал — Нина не такая. Ну или я по-прежнему был наивным маленьким мальчиком, который продолжал любить мать, даже несмотря на её издевательства.
— Просто я увидел беззащитную маленькую девочку, которую все швыряли из стороны в сторону и обливали грязью, когда она переставала быть такой удобной, какой была прежде. Я знаю, что такое насилие в семье, но к этому все, увы, относятся по-разному: как я — терпят, а потом начинают ненавидеть всё и всех, забивая болт на то, что далеко не все люди на планете — конченные сволочи; и как ты — которые молчаливо терпят все обиды и до самого конца любят родителей, хотя те того не заслуживают от слова совсем.

— А что будет, когда я тебе надоем? — срывается с её губ прерывистый шёпот, будто она боялась произнести это вслух.
Если честно, этот вопрос меня вынес, потому что я попросту даже не задумывался о том, что такое когда-то может случиться. Не надоест. Просто потому, что рядом с ней у меня включался собственнический инстинкт и потребность защищать её, причём не временно, а постоянно, словно кто-то щёлкал кнопками на пульте — клац, и Макс-похуист превращается в Макса-наседку.
Я понимал, что Нине, как и любой серьёзной девушке, важно быть уверенной в завтрашнем дне — её бросали и обижали достаточно, чтобы у неё развился страх перед новыми отношениями.
— А что будет, если я попрошу тебя остаться? — таким же тоном спросил я.
Она кусает меня за плечо.
— Я скажу, что я тебе не верю.
Хмурюсь и всё же резко переворачиваюсь к ней лицом, хватаю за плечи и опрокидываю на спину, нависая сверху.
— Это ещё почему?
Нина осторожно гладит кончиками пальцев моё лицо, и её печальный вид мне капец как не нравится.
— В обычной жизни, если бы тогда в клубе я не ткнула в тебя пальцем, разодетая и раскрашенная как девочка по вызову, ты никогда бы не обратил на меня внимания.
Я несогласно качаю головой.
— Когда-нибудь бы всё равно заметил; через месяц или через двадцать лет — что-то свело бы нас вместе, а ты просто ускорила процесс, и за это я тебе очень благодарен. Мои парни никогда не узнают об этом, но я не собирался всю жизнь прыгать каждый день по разным койкам.
То, как широко раскрылись Нинины глаза, заставило меня усмехнуться — очевидно, девушка и сама не думала, что я способен на что-то серьёзное. Вообще-то, я сам от себя такого не ожидал, но всё сказанное мной было чистой правдой, и я не чувствовал себя не в своей тарелке. Права была Вероника, когда говорила, что мне нужна постоянная девушка — за последний месяц я ни разу не вспомнил ни про Никиту, ни про ту херню, которую несколько лет творила со мной маман, потому что все мои мысли заняла эта светловолосая русалка.
— Что ты хочешь этим сказать? — слышу её тихий вопрос с ноткой надежды, которую девушка безуспешно пытается подавить.
— Хочу, чтобы ты осталась со мной — насовсем.
Пару секунд Нина просто смотрит на меня, а потом превращается в сплошное размытое пятно — с такой скоростью она кинулась ко мне. Утыкаюсь лицом в её шею и просто вдыхаю лёгкий запах корицы, исходящий от неё.
— Как ты получил эти ожоги?
Очередной тяжёлый вздох вырывается из моей груди — всё же, те последние пять лет, что я прожил под одной крыше с матерью, не были из разряда моих любимых. Нина отлепляется от меня и отползает на вторую половину кровати, усевшись по-турецки, и весь её вид говорит о том, что она готова слушать. Я позволяю ей вытащить из меня ответы лишь потому, что девушка и сама прошла через нечто подобное, а значит, могла меня понять.
— Мои мать и отец никогда не были образцово-показательной парой, — начал я. По напряжённым плечам Нины было видно, что девушка готова к тому, что в любой момент может услышать что-то ужасное. — Отец сутками пропадал на работе, что бы у нас было всё самое необходимое, хотя «у нас» — слишком громко сказано, потому что все деньги мать в основном тратила на себя. Были постоянные походы по магазинам, макияж, маникюр и куча бабской хуйни, которая должна была сделать из неё «конфетку», которую захочет любой мало-мальски нормальный мужик. Тогда я лишь мог думать о том, какая у меня красивая мама; это сейчас я понимаю, что все её процедуры были не так уж и нужны — отец любил её такой какая она есть. Но ей этого было мало: она мечтала, чтобы её хотел каждый мужик, способный шевелиться. Собственно, она никогда не отказывала себе в этой прихоти — стоило отцу шагнуть за порог, как в нашем доме появлялся какой-нибудь «дальний родственник», за которого мама выдавала своего очередного любовника. Они менялись так часто, что я даже не успевал запоминать их имена, а мне тогда это казалось очень важным, ведь я наивно верил, что это действительно родня. Пятилетнему ребёнку можно скормить любую ложь, которую он проглотит, приняв за чистую монету, и моя мать виртуозно этим пользовалась. Она уговорила меня не рассказывать ничего отцу, потому что «он всех её родственничков ненавидел». А отец... Отец мало что замечал вокруг себя, потому что ненормированный рабочий день сделал из него робота, и каждый раз он возвращался, еле волоча ноги от усталости.

Лицо Нины скривилось от отвращения, и я её прекрасно понимал — сейчас поведение моей матери казалось такой мерзостью, что меня самого выворачивало наизнанку.
— Я до сих пор пытаюсь забыть все эти звуки, которые доносились из её спальни, куда они уходили «поговорить», — мне казалось, что это просто какая-то особенная форма разговора, которой общаются только с родственниками, потому что с отцом они уже давно так не «говорят». Чуть позже, когда я подрос, матери, видимо, захотелось какого-то разнообразия в сексе, потому что звуки становились более громкими и дополнялись странными звуками, вроде удара палки или чего-то похожего. Я же, несмотря на свой весьма юный возраст, удивлялся тому, как много у нас, оказывается, родственников, что они приходят к нам каждый день, но лица постоянно разные. Однажды я спросил у неё при отце, почему мы никого из них не приглашаем на праздники; мать выкрутилась перед отцом, сказав, что я, видимо, что-то напутал. После этого отношение матери ко мне кардинально изменилось: если до этого она просто не обращала на меня внимания, то теперь начала смотреть на меня так, что у меня мороз пробегал по коже. Когда мне стукнуло восемь, и я уже кое-что начал понимать, тип любовников матери снова поменялся — эти любили много бухать и при этом неординарно развлекаться. Однажды при очередном своём хахале мать заикнулась, что я чуть не сдал её с потрохами отцу, и этот противный тип — кажется, его звали Стасом — предложил меня проучить. Так на моей спине появились сигаретные ожоги: пока Стас меня держал, мать противно хихикала, говоря, что за свои поступки надо отвечать, и называла меня слабаком за то, что я кричал от боли. Никогда я ещё так не радовался тому, что у моей матери ни один любовник не появляется дважды, но эта сука словно почувствовала свою власть, потому что Стас с тех пор очень часто появлялся в нашем доме, и если я не успевал вовремя спрятаться, на моём теле появлялись новые отметины.
Я вновь посмотрел на девушку, которая выглядела белым полотном — таким бледным выглядело её лицо. Меня настолько занесло с этой исповедью, что я совершенно забыл, кому именно её рассказываю. Я уже собирался было спросить, как она себя чувствует, когда Нина бросилась мне на шею и разрыдалась, и я впервые слышал, чтобы кто-то так сильно ревел из-за меня — словно я только что признался, что умираю. Её слёзы были как очищающий огонь — с каждой новой каплей, попадающей на мою кожу, я чувствовал, как мне становится легче, словно из памяти выжигается весь этот детский кошмар.
— Тише, детка, это было давно.
Нина прижимается ещё ближе.
— Как после такого она может называть себя хотя бы женщиной? — надрывно шепчет девушка. — Я никогда не думала, что мать может быть такой жестокой по отношению к своему ребёнку. А как же материнский инстинкт? Я понимаю, что моя мама тоже не идеал, но она, по крайней мере, никогда не поднимала на меня руки.
Следующие пару часов я трачу на то, чтобы окончательно успокоить девушку, которая никак не желала успокаиваться. А ещё раздумываю о том, насколько наши судьбы похожи, — почему-то из всего неограниченного количества девушек моё очерствевшее сердце выбрало именно Нину, судьба и психика которой были такими же поломанными, как и у меня.
— Знаешь, тогда в клубе ты показался мне настолько самоуверенным и сильным, и мне даже в голову не пришло, что ты мог пройти через то же, что и я, и даже намного страшнее.
После своей исповеди я постоянно ловил на себе взгляд девушки — раньше бы я сказал, что так смотрят на побитую собаку; но я знал Нину, и помимо жалости замечал в её взгляде нежность, заботу и желание меня защитить, несмотря на то, что последнее никак не вязалось у меня с её мягким характером. Она то и дело оказывалась рядом и словно случайно задевала меня руками, а я... я впервые в жизни позволил себе получать удовольствие от заботы девушки и осознал, насколько пустой была моя жизнь до неё.
Примерно через пару дней после того, как я открыл перед ней свою душу, случилось то, чего я подсознательно ждал с того самого дня, как Нина ко мне переехала: было уже глубоко за полночь, и девушка, как обычно, устроилась у меня на спине — своём любимом месте. Я уже почти провалился в сон, когда услышал её тихий шёпот.
— Я так люблю тебя, мой СуперМакс.

Мне стоило огромных усилий не выдать себя, потому что смущать её своим подслушиванием не хотел — если бы она хотела сказать это в глаза, то сказала бы, а значит, Нина к этому пока не готова. Но я обязательно доведу её до смущения в качестве подарка на свой день рождения. Впервые в жизни я с нетерпением ждал этот день, который считал таким же обычным, как и любой другой день в году — до появления в моей жизни Нины.
А ещё мне чертовски понравилось это дурацкое прозвище.