Портрет Дориана Грея

На дру­гое утро, ко­гда До­ри­ан си­дел за зав­тра­ком, при­шел Бэ­зил Хол­лу­орд.
- Очень рад, что за­стал вас, До­ри­ан, - ска­зал он се­рьез­ным то­ном. - Я за­хо­дил вче­ра ве­че­ром, но мне ска­за­ли, что вы в опе­ре. Ра­зу­ме­ет­ся, я не по­ве­рил и жа­лел, что не знаю, где вы на­хо­ди­тесь. Я весь ве­чер ужас­но тре­во­жил­ся и, при­знать­ся, да­же бо­ял­ся, как бы за од­ним несча­стьем не по­сле­до­ва­ло вто­рое. Вам на­до бы­ло вы­звать ме­ня те­ле­грам­мой, как толь­ко вы узна­ли... Я про­чел об этом слу­чай­но в ве­чер­нем вы­пус­ке «Гло­ба», ко­то­рый по­пал­ся мне под ру­ку в клу­бе... Тот­час по­спе­шил к вам, да, к мо­е­му ве­ли­ко­му огор­че­нию, не за­стал вас до­ма. И ска­зать вам не мо­гу, до че­го ме­ня по­тряс­ло это несча­стье! По­ни­маю, как вам тя­же­ло... А где же вы вче­ра бы­ли? Ве­ро­ят­но, ез­ди­ли к ее ма­те­ри? В первую ми­ну­ту я хо­тел по­ехать ту­да вслед за ва­ми - ад­рес я узнал из га­зе­ты. Это, пом­нит­ся, где-то на Юс­тон-Род? Но я по­бо­ял­ся, что бу­ду там лиш­ний, - чем мож­но об­лег­чить та­кое го­ре? Несчаст­ная мать! Во­об­ра­жаю, в ка­ком она со­сто­я­нии! Ведь это ее един­ствен­ная дочь? Что она го­во­ри­ла?

- Мой ми­лый Бэ­зил, от­ку­да мне знать? - про­це­дил До­ри­ан Грей с недо­воль­ным и ску­ча­ю­щим ви­дом, по­тя­ги­вая жел­то­ва­тое ви­но из кра­си­во­го, усе­ян­но­го зо­ло­ты­ми бу­син­ка­ми ве­не­ци­ан­ско­го бо­ка­ла. - Я был в опе­ре. На­прас­но и вы ту­да не при­е­ха­ли. Я по­зна­ко­мил­ся вче­ра с сест­рой Гар­ри, ле­ди Гвен­до­лен, мы си­де­ли у нее в ло­же. Об­во­ро­жи­тель­ная жен­щи­на! И Пат­ти пе­ла бо­же­ствен­но. Не бу­дем го­во­рить о непри­ят­ном. О чем не го­во­ришь, то­го как буд­то и не бы­ло. Вот и Гар­ри все­гда твер­дит, что толь­ко сло­ва при­да­ют ре­аль­ность яв­ле­ни­ям. Ну а что ка­са­ет­ся ма­те­ри Си­би­лы... Она не од­на, у нее есть еще сын, и, ка­жет­ся, слав­ный ма­лый. Но он не ак­тер. Он мо­ряк или что-то в этом ро­де. Ну, рас­ска­жи­те-ка луч­ше о се­бе. Что вы сей­час пи­ше­те?
- Вы... бы­ли... в опе­ре? - с рас­ста­нов­кой пе­ре­спро­сил Бэ­зил, и в его из­ме­нив­шем­ся го­ло­се слы­ша­лось глу­бо­кое огор­че­ние. - Вы по­еха­ли в опе­ру в то вре­мя, как Си­би­ла Вэйн ле­жа­ла мерт­вая в ка­кой-то гряз­ной ка­мор­ке? Вы мо­же­те го­во­рить о кра­со­те дру­гих жен­щин и о бо­же­ствен­ном пе­нии Пат­ти, ко­гда де­вуш­ка, ко­то­рую вы лю­би­ли, еще да­же не об­ре­ла по­кой в мо­ги­ле? Эх, До­ри­ан, вы бы хоть по­ду­ма­ли о тех ужа­сах, че­рез ко­то­рые еще пред­сто­ит прой­ти ее бед­но­му ма­лень­ко­му те­лу!
- Пе­ре­стань­те, Бэ­зил! Я не хо­чу ни­че­го слу­шать! - крик­нул До­ри­ан и вско­чил. - Не го­во­ри­те боль­ше об этом. Что бы­ло, то бы­ло. Что про­шло, то уже про­шлое.
- Вче­раш­ний день для вас уже про­шлое?
- При чем тут вре­мя? Толь­ко лю­дям огра­ни­чен­ным нуж­ны го­ды, что­бы от­де­лать­ся от ка­ко­го-ни­будь чув­ства или впе­чат­ле­ния. А че­ло­век, уме­ю­щий со­бой вла­деть, спо­со­бен по­кон­чить с пе­ча­лью так же лег­ко, как най­ти но­вую ра­дость. Я не же­лаю быть ра­бом сво­их пе­ре­жи­ва­ний. Я хо­чу ими на­сла­дить­ся, из­влечь из них все, что мож­но. Хо­чу власт­во­вать над сво­и­ми чув­ства­ми.
- До­ри­ан, это ужас­но! Что-то сде­ла­ло вас со­вер­шен­но дру­гим че­ло­ве­ком. На вид вы все тот же слав­ный маль­чик, что каж­дый день при­хо­дил ко мне в ма­стер­скую по­зи­ро­вать. Но то­гда вы бы­ли про­сто­душ­ны, непо­сред­ствен­ны и доб­ры, вы бы­ли са­мый неис­пор­чен­ный юно­ша на све­те. А сей­час... Не по­ни­маю, что на вас на­шло! Вы рас­суж­да­е­те, как че­ло­век без серд­ца, не зна­ю­щий жа­ло­сти. Все это - вли­я­ние Гар­ри. Те­перь мне яс­но...
До­ри­ан по­крас­нел и, отой­дя к ок­ну, с ми­ну­ту смот­рел на зыб­кое мо­ре зе­ле­ни в об­ли­том солн­цем са­ду.
- Я обя­зан Гар­ри мно­гим, - ска­зал он на­ко­нец. - Боль­ше, чем вам, Бэ­зил. Вы толь­ко раз­бу­ди­ли во мне тще­сла­вие.
- Что же, я за это уже на­ка­зан, До­ри­ан... или бу­ду ко­гда-ни­будь на­ка­зан.
- Не по­ни­маю я ва­ших слов, Бэ­зил, - вос­клик­нул До­ри­ан, обер­нув­шись. - И не знаю, че­го вы от ме­ня хо­ти­те. Ну, ска­жи­те, что вам нуж­но?
- Мне ну­жен тот До­ри­ан Грей, ко­то­ро­го я пи­сал, - с гру­стью от­ве­тил ху­дож­ник.
- Бэ­зил, - До­ри­ан по­до­шел и по­ло­жил ему ру­ку на пле­чо, - вы при­шли слиш­ком позд­но. Вче­ра, ко­гда я узнал, что Си­би­ла по­кон­чи­ла с со­бой...
- По­кон­чи­ла с со­бой! Гос­по­ди по­ми­луй! Неуже­ли? - ах­нул Хол­лу­орд, в ужа­се гля­дя на До­ри­а­на.
- А вы ду­ма­ли, мой друг, что это про­сто несчаст­ный слу­чай? Ко­неч­но, нет! Она ли­ши­ла се­бя жиз­ни.
Ху­дож­ник за­крыл ли­цо ру­ка­ми.
- Это страш­но! - про­шеп­тал он, вздрог­нув.
- Нет, - воз­ра­зил До­ри­ан Грей. - Ни­че­го в этом нет страш­но­го. Это - од­на из ве­ли­ких ро­ман­ти­че­ских тра­ге­дий на­ше­го вре­ме­ни. Обык­но­вен­ные ак­те­ры, как пра­ви­ло, ве­дут жизнь са­мую ба­наль­ную. Все они - при­мер­ные му­жья или при­мер­ные же­ны, - сло­вом, скуч­ные лю­ди. По­ни­ма­е­те - ме­щан­ская доб­ро­де­тель и все та­кое. Как непо­хо­жа на них бы­ла Си­би­ла! Она пе­ре­жи­ла ве­ли­чай­шую тра­ге­дию. Она все­гда оста­ва­лась ге­ро­и­ней. В по­след­ний ве­чер, тот ве­чер, ко­гда вы ви­де­ли ее на сцене, она иг­ра­ла пло­хо от­то­го, что узна­ла лю­бовь на­сто­я­щую. А ко­гда меч­та ока­за­лась несбы­точ­ной, она умер­ла, как умер­ла неко­гда Джу­льет­та. Она сно­ва пе­ре­ш­ла из жиз­ни в сфе­ры ис­кус­ства. Ее окру­жа­ет оре­ол му­че­ни­че­ства. Да, в ее смер­ти - весь па­фос на­прас­но­го му­че­ни­че­ства, вся его бес­по­лез­ная кра­со­та... Од­на­ко не ду­май­те, Бэ­зил, что я не стра­дал. Вче­ра был та­кой мо­мент... Ес­ли бы вы при­шли око­ло по­ло­ви­ны ше­сто­го... или без чет­вер­ти шесть, вы за­ста­ли бы ме­ня в сле­зах. Да­же Гар­ри - он-то и при­нес мне эту весть - не по­до­зре­ва­ет, что я пе­ре­жил. Я стра­дал ужас­но. А по­том это про­шло. Не мо­гу я то же чув­ство пе­ре­жи­вать сно­ва. И ни­кто не мо­жет, кро­ме очень сен­ти­мен­таль­ных лю­дей. Вы ужас­но неспра­вед­ли­вы ко мне, Бэ­зил. Вы при­шли ме­ня уте­шать, это очень ми­ло с ва­шей сто­ро­ны. Но за­ста­ли ме­ня уже уте­шив­шим­ся - и зли­тесь. Вот оно, люд­ское со­чув­ствие! Я вспо­ми­наю анек­дот, рас­ска­зан­ный Гар­ри, про од­но­го фи­лан­тро­па, ко­то­рый два­дцать лет жиз­ни по­тра­тил на борь­бу с ка­ки­ми-то зло­упо­треб­ле­ни­я­ми или неспра­вед­ли­вым за­ко­ном - я за­был уже, с чем имен­но. В кон­це кон­цов он до­бил­ся сво­е­го - и тут на­сту­пи­ло же­сто­кое разо­ча­ро­ва­ние. Ему боль­ше ре­ши­тель­но нече­го бы­ло де­лать, он уми­рал со ску­ки и пре­вра­тил­ся в убеж­ден­но­го ми­зан­тро­па. Так-то, до­ро­гой друг! Ес­ли вы дей­стви­тель­но хо­ти­те ме­ня уте­шить, на­учи­те, как за­быть то, что слу­чи­лось, или смот­реть на это гла­за­ми ху­дож­ни­ка. Ка­жет­ся, Го­тье пи­сал об уте­ше­нии, ко­то­рое мы на­хо­дим в ис­кус­стве? Пом­ню, од­на­ж­ды у вас в ма­стер­ской мне по­па­лась под ру­ку кни­жеч­ка в ве­ле­не­вой об­лож­ке, и, ли­стая ее, я на­ткнул­ся на это за­ме­ча­тель­ное вы­ра­же­ние: consolation des arts.[1] Пра­во, я ни­сколь­ко не по­хож на то­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, про ко­то­ро­го вы мне рас­ска­зы­ва­ли, ко­гда мы вме­сте ез­ди­ли к Мар­ло. Он уве­рял, что жел­тый ат­лас мо­жет слу­жить че­ло­ве­ку уте­ше­ни­ем во всех жиз­нен­ных невзго­дах. Я люб­лю кра­си­вые ве­щи, ко­то­рые мож­но тро­гать, дер­жать в ру­ках. Ста­рин­ная пар­ча, зе­ле­ная брон­за, из­де­лия из сло­но­вой ко­сти, кра­си­вое убран­ство ком­нат, рос­кошь, пыш­ность - все это до­став­ля­ет столь­ко удо­воль­ствия! Но для ме­ня все­го цен­нее тот ин­стинкт ху­дож­ни­ка, ко­то­рый они по­рож­да­ют или хо­тя бы вы­яв­ля­ют в че­ло­ве­ке. Стать, как го­во­рит Гар­ри, зри­те­лем соб­ствен­ной жиз­ни - это зна­чит убе­речь се­бя от зем­ных стра­да­ний. Знаю, вас уди­вят та­кие ре­чи. Вы еще не уяс­ни­ли се­бе, на­сколь­ко я со­зрел. Ко­гда мы по­зна­ко­ми­лись, я был маль­чик, сей­час я - муж­чи­на. У ме­ня по­яви­лись но­вые увле­че­ния, но­вые мыс­ли и взгля­ды. Да, я стал дру­гим, од­на­ко я не хо­чу, Бэ­зил, что­бы вы ме­ня за это раз­лю­би­ли. Я пе­ре­ме­нил­ся, но вы долж­ны на­все­гда остать­ся мо­им дру­гом. Ко­неч­но, я очень люб­лю Гар­ри. Но я знаю, что вы луч­ше его. Вы не та­кой силь­ный че­ло­век, как он, по­то­му что слиш­ком бо­и­тесь жиз­ни, но вы луч­ше. И как нам бы­ва­ло хо­ро­шо вме­сте! Не остав­ляй­те же ме­ня, Бэ­зил, и не спорь­те со мной. Я та­ков, ка­кой я есть, - ни­че­го с этим не по­де­ла­ешь.
Хол­лу­орд был неволь­но тро­нут. Этот юно­ша был ему бес­ко­неч­но до­рог, и зна­ком­ство с ним ста­ло как бы по­во­рот­ным пунк­том в его твор­че­стве ху­дож­ни­ка. У него не хва­ти­ло ду­ху сно­ва упре­кать До­ри­а­на, и он уте­шал­ся мыс­лью, что черст­вость это­го маль­чи­ка - лишь ми­нут­ное на­стро­е­ние. Ведь у До­ри­а­на так мно­го хо­ро­ших черт, так мно­го в нем бла­го­род­ства!
- Ну, хо­ро­шо, До­ри­ан, - про­мол­вил он на­ко­нец с груст­ной улыб­кой. - Не ста­ну боль­ше го­во­рить об этой страш­ной ис­то­рии. И хо­чу на­де­ять­ся, что ва­ше имя не бу­дет свя­за­но с нею. След­ствие на­зна­че­но на се­год­ня. Вас не вы­зы­ва­ли?
До­ри­ан от­ри­ца­тель­но по­ка­чал го­ло­вой и до­сад­ли­во по­мор­щил­ся при сло­ве «след­ствие». Он на­хо­дил, что во всех этих по­дроб­но­стях есть что-то гру­бое, пош­лое.
- Моя фа­ми­лия там ни­ко­му не из­вест­на, - по­яс­нил он.
- Но де­вуш­ка-то, на­вер­ное, ее зна­ла?
- Нет, толь­ко имя. И по­том я со­вер­шен­но уве­рен, что она не на­зы­ва­ла его ни­ко­му. Она мне рас­ска­зы­ва­ла, что в те­ат­ре все очень ин­те­ре­су­ют­ся, кто я та­кой, но на их во­про­сы она от­ве­ча­ет толь­ко, что ме­ня зо­вут Пре­крас­ный Принц. Это очень тро­га­тель­но, прав­да? На­ри­суй­те мне Си­би­лу, Бэ­зил. Мне хо­чет­ся со­хра­нить на па­мять о ней нечто боль­шее, чем вос­по­ми­на­ния о несколь­ких по­це­лу­ях и неж­ных сло­вах.
- Лад­но, по­про­бую, До­ри­ан, ес­ли вам это­го так хо­чет­ся. Но вы и са­ми сно­ва долж­ны мне по­зи­ро­вать. Я не мо­гу обой­тись без вас.
- Ни­ко­гда боль­ше я не бу­ду вам по­зи­ро­вать, Бэ­зил. Это невоз­мож­но! - по­чти крик­нул До­ри­ан, от­сту­пая. Ху­дож­ник удив­лен­но по­смот­рел на него.
- Это еще что за фан­та­зия, До­ри­ан? Неуже­ли вам не нра­вит­ся порт­рет, ко­то­рый я на­пи­сал? А кста­ти, где он? За­чем его за­сло­ни­ли экра­ном? Я хо­чу на него взгля­нуть. Ведь это моя луч­шая ра­бо­та. Убе­ри­те-ка шир­му, До­ри­ан. Ка­ко­го чер­та ваш ла­кей взду­мал за­пря­тать порт­рет в угол? То-то я, как во­шел, сра­зу по­чув­ство­вал, что в ком­на­те слов­но че­го-то недо­ста­ет.
- Мой ла­кей тут ни при чем, Бэ­зил. Неуже­ли вы ду­ма­е­те, что я поз­во­ляю ему по сво­е­му вку­су пе­ре­став­лять ве­щи в ком­на­тах? Он толь­ко цве­ты ино­гда вы­би­ра­ет для ме­ня - и боль­ше ни­че­го. А экран пе­ред порт­ре­том я сам по­ста­вил: в этом ме­сте слиш­ком рез­кое осве­ще­ние.
- Слиш­ком рез­кое? Не мо­жет быть, мой ми­лый. По-мо­е­му, са­мое под­хо­дя­щее. Дай­те-ка взгля­нуть.
И Хол­лу­орд на­пра­вил­ся в тот угол, где сто­ял порт­рет. Крик ужа­са вы­рвал­ся у До­ри­а­на. Од­ним скач­ком опе­ре­див Хол­лу­ор­да, он стал меж­ду ним и экра­ном.
- Бэ­зил, - ска­зал он, страш­но по­блед­нев, - не смей­те! Я не хо­чу, что­бы вы на него смот­ре­ли.
- Вы шу­ти­те! Мне за­пре­ща­ет­ся смот­реть на мое соб­ствен­ное про­из­ве­де­ние? Это еще по­че­му? - вос­клик­нул Хол­лу­орд со сме­хом.
- Толь­ко по­пы­тай­тесь, Бэ­зил, - и даю вам сло­во, что на всю жизнь пе­ре­ста­ну с ва­ми встре­чать­ся. Я го­во­рю со­вер­шен­но се­рьез­но. Объ­яс­нять ни­че­го не бу­ду, и вы ме­ня ни о чем не спра­ши­вай­те. Но знай­те - ес­ли вы толь­ко тро­не­те экран, меж­ду на­ми все кон­че­но.
Хол­лу­орд сто­ял как гро­мом по­ра­жен­ный и во все гла­за смот­рел на До­ри­а­на. Ни­ко­гда еще он не ви­дел его та­ким: ли­цо До­ри­а­на по­бе­ле­ло от гне­ва, ру­ки бы­ли сжа­ты в ку­ла­ки, зрач­ки ме­та­ли си­ние мол­нии. Он весь дро­жал.
- До­ри­ан!
- Мол­чи­те, Бэ­зил!
- Гос­по­ди, да что это с ва­ми? Не хо­ти­те, так я, ра­зу­ме­ет­ся, не ста­ну смот­реть, - ска­зал ху­дож­ник до­воль­но су­хо и, кру­то по­вер­нув­шись, ото­шел к ок­ну. - Но это про­сто ди­ко - за­пре­щать мне смот­реть на мою соб­ствен­ную кар­ти­ну! Имей­те в ви­ду, осе­нью я хо­чу по­слать ее в Па­риж на вы­став­ку, и, на­вер­ное, по­на­до­бит­ся пе­ред этим за­но­во по­крыть ее ла­ком. Зна­чит, осмот­реть ее я все рав­но дол­жен, - так по­че­му бы не сде­лать это­го сей­час?
- На вы­став­ку? Вы хо­ти­те ее вы­ста­вить? - пе­ре­спро­сил До­ри­ан Грей, чув­ствуя, как в ду­шу его за­кра­ды­ва­ет­ся безум­ный страх. Зна­чит, все узна­ют его тай­ну? Лю­ди бу­дут с лю­бо­пыт­ством гла­зеть на са­мое со­кро­вен­ное в его жиз­ни? Немыс­ли­мо! Что-то на­до тот­час же сде­лать, как-то это предот­вра­тить. Но как?
- Да, в Па­ри­же. На­де­юсь, про­тив это­го вы не ста­не­те воз­ра­жать? - го­во­рил меж­ду тем ху­дож­ник. - Жорж Пти на­ме­рен со­брать все мои луч­шие ра­бо­ты и устро­ить спе­ци­аль­ную вы­став­ку на ули­це Сэз. От­кро­ет­ся она в пер­вых чис­лах ок­тяб­ря. Порт­рет уве­зут не бо­лее как на ме­сяц. Ду­маю, что вы вполне мо­же­те на та­кое ко­рот­кое вре­мя с ним рас­стать­ся. Как раз в эту по­ру вас то­же не бу­дет в Лон­доне. И по­том - ес­ли вы дер­жи­те его за шир­мой, зна­чит, не так уж до­ро­жи­те им.
До­ри­ан Грей про­вел ру­кой по лбу, по­кры­то­му круп­ны­ми кап­ля­ми по­та. Он чув­ство­вал се­бя на краю ги­бе­ли.
- Но все­го лишь ме­сяц на­зад вы го­во­ри­ли, что ни за что его не вы­ста­ви­те! По­че­му же вы пе­ре­ду­ма­ли? Вы из тех лю­дей, ко­то­рые гор­дят­ся сво­им по­сто­ян­ством, а на са­мом де­ле и у вас все за­ви­сит от на­стро­е­ния. Раз­ни­ца толь­ко та, что эти ва­ши на­стро­е­ния - про­сто необъ­яс­ни­мые при­хо­ти. Вы тор­же­ствен­но уве­ря­ли ме­ня, что ни за что на све­те не по­шле­те мой порт­рет на вы­став­ку, - вы это, ко­неч­но, пом­ни­те? И Гар­ри вы го­во­ри­ли то же са­мое.
До­ри­ан вдруг умолк, и в гла­зах его блес­нул ого­нек. Он вспом­нил, как лорд Ген­ри ска­зал ему раз по­лу­шу­тя: «Ес­ли хо­ти­те про­ве­сти пре­за­нят­ные чет­верть ча­са, за­ставь­те Бэ­зи­ла объ­яс­нить вам, по­че­му он не хо­чет вы­став­лять ваш порт­рет. Мне он это рас­ска­зал, и для ме­ня это бы­ло на­сто­я­щим от­кро­ве­ни­ем». Ага, так, мо­жет быть, и у Бэ­зи­ла есть своя тай­на! На­до вы­ве­дать ее.
- Бэ­зил, - на­чал он, по­дой­дя к Хол­лу­ор­ду очень близ­ко и гля­дя ему в гла­за, - у каж­до­го из нас есть свой сек­рет. От­крой­те мне ваш, и я вам от­крою свой. По­че­му вы не хо­те­ли вы­став­лять мой порт­рет?
Ху­дож­ник вздрог­нул и неволь­но от­сту­пил.
- До­ри­ан, ес­ли я вам это ска­жу, вы непре­мен­но по­сме­е­тесь на­до мной и, по­жа­луй, бу­де­те мень­ше лю­бить ме­ня. А с этим я не мог бы при­ми­рить­ся. Раз вы тре­бу­е­те, что­бы я не пы­тал­ся боль­ше уви­деть ваш порт­рет, пусть бу­дет так. Ведь у ме­ня оста­е­тесь вы, - я смо­гу все­гда ви­деть вас. Вы хо­ти­те скрыть от всех луч­шее, что я со­здал в жиз­ни? Ну что ж, я со­гла­сен. Ва­ша друж­ба мне до­ро­же сла­вы.
- Нет, вы все-та­ки от­веть­те на мой во­прос, Бэ­зил, - на­ста­и­вал До­ри­ан Грей. - Мне ка­жет­ся, я имею пра­во знать.
Страх его про­шел и сме­нил­ся лю­бо­пыт­ством. Он твер­до ре­шил узнать тай­ну Хол­лу­ор­да.
- Ся­дем­те, До­ри­ан, - ска­зал тот, не умея скрыть сво­е­го вол­не­ния. И пре­жде все­го от­веть­те мне на один во­прос. Вы не при­ме­ти­ли в порт­ре­те ни­че­го осо­бен­но­го? Ни­че­го та­ко­го, что спер­ва, быть мо­жет, в гла­за не бро­са­лось, но по­том вне­зап­но от­кры­лось вам?
- Ох, Бэ­зил! - вскрик­нул До­ри­ан, дро­жа­щи­ми ру­ка­ми сжи­мая под­ло­кот­ни­ки крес­ла и в ди­ком ис­пу­ге гля­дя на ху­дож­ни­ка.
- Ви­жу, что за­ме­ти­ли. Не на­до ни­че­го го­во­рить, До­ри­ан, сна­ча­ла вы­слу­шай­те ме­ня. С пер­вой на­шей встре­чи я был слов­но одер­жим ва­ми. Вы име­ли ка­кую-то непо­нят­ную власть над мо­ей ду­шой, моз­гом, та­лан­том, бы­ли для ме­ня во­пло­ще­ни­ем то­го иде­а­ла, ко­то­рый всю жизнь ви­та­ет пе­ред ху­дож­ни­ком как див­ная меч­та. Я обо­жал вас. Сто­и­ло вам за­го­во­рить с кем-ни­будь, - и я уже рев­но­вал к нему. Я хо­тел со­хра­нить вас для се­бя од­но­го и чув­ство­вал се­бя счаст­ли­вым, толь­ко ко­гда вы бы­ва­ли со мной. И да­же ес­ли вас не бы­ло ря­дом, вы незри­мо при­сут­ство­ва­ли в мо­ем во­об­ра­же­нии, ко­гда я тво­рил. Ко­неч­но, я ни­ко­гда, ни еди­ным сло­вом не об­мол­вил­ся об этом - ведь вы ни­че­го не по­ня­ли бы. Да я и сам не очень-то по­ни­мал это. Я чув­ство­вал толь­ко, что ви­жу пе­ред со­бой со­вер­шен­ство, и от­то­го мир пред­став­лял­ся мне чу­дес­ным, - по­жа­луй, слиш­ком чу­дес­ным, ибо та­кие вос­тор­ги ду­ше опас­ны. Не знаю, что страш­нее - власть их над ду­шой или их утра­та. Про­хо­ди­ли неде­ли, а я был все так же или еще боль­ше одер­жим ва­ми. На­ко­нец мне при­ш­ла в го­ло­ву но­вая идея. Я уже ра­нее на­пи­сал вас Па­ри­сом в ве­ли­ко­леп­ных до­спе­хах и Адо­ни­сом в ко­стю­ме охот­ни­ка, со свер­ка­ю­щим ко­пьем в ру­ках. В вен­ке из тя­же­лых цве­тов ло­то­са вы си­де­ли на но­су ко­раб­ля им­пе­ра­то­ра Ад­ри­а­на и гля­де­ли на мут­ные вол­ны зе­ле­но­го Ни­ла. Вы скло­ня­лись над озе­ром в од­ной из рощ Гре­ции, лю­бу­ясь чу­дом сво­ей кра­со­ты в недвиж­ном се­реб­ре его ти­хих вод. Эти об­ра­зы со­зда­ва­лись ин­ту­и­тив­но, как то­го тре­бу­ет на­ше ис­кус­ство, бы­ли иде­аль­ны, да­ле­ки от дей­стви­тель­но­сти. Но в один пре­крас­ный день, - ро­ко­вой день, как мне ка­жет­ся ино­гда, - я ре­шил на­пи­сать ваш порт­рет, на­пи­сать вас та­ким, ка­кой вы есть, не в ко­стю­ме про­шлых ве­ков, а в обыч­ной ва­шей одеж­де и в со­вре­мен­ной об­ста­нов­ке. И вот... Не знаю, что сыг­ра­ло тут роль, ре­а­ли­сти­че­ская ма­не­ра пись­ма или оба­я­ние ва­шей ин­ди­ви­ду­аль­но­сти, ко­то­рая пред­ста­ла пе­ре­до мной те­перь непо­сред­ствен­но, ни­чем не за­мас­ки­ро­ван­ная, - но, ко­гда я пи­сал, мне ка­за­лось, что каж­дый ма­зок, каж­дый удар ки­сти все боль­ше рас­кры­ва­ет мою тай­ну. И я бо­ял­ся, что, уви­дев порт­рет, лю­ди пой­мут, как я бо­го­тво­рю вас, До­ри­ан. Я чув­ство­вал, что в этом порт­ре­те вы­ра­зил слиш­ком мно­го, вло­жил в него слиш­ком мно­го се­бя. Вот то­гда-то я и ре­шил ни за что не вы­став­лять его. Вам бы­ло до­сад­но - ведь вы не по­до­зре­ва­ли, ка­кие у ме­ня на то се­рьез­ные при­чи­ны. А Гар­ри, ко­гда я за­го­во­рил с ним об этом, вы­сме­ял ме­ня. Ну, да это ме­ня ни­чуть не за­де­ло. Ко­гда порт­рет был окон­чен, я, гля­дя на него, по­чув­ство­вал, что я прав... А че­рез несколь­ко дней он был уве­зен из мо­ей ма­стер­ской, и, как толь­ко я осво­бо­дил­ся от его неодо­ли­мых чар, мне по­ка­за­лось, что все это лишь моя фан­та­зия, что в порт­ре­те лю­ди уви­дят толь­ко ва­шу уди­ви­тель­ную кра­со­ту и мой та­лант ху­дож­ни­ка, боль­ше ни­че­го. Да­же и сей­час мне ка­жет­ся, что я за­блуж­дал­ся, что чув­ства ху­дож­ни­ка не от­ра­жа­ют­ся в его тво­ре­нии. Ис­кус­ство го­раз­до аб­стракт­нее, чем мы ду­ма­ем. Фор­ма и крас­ки го­во­рят нам лишь о фор­ме и крас­ках - и боль­ше ни о чем. Мне ча­сто при­хо­дит в го­ло­ву, что ис­кус­ство в го­раз­до боль­шей сте­пе­ни скры­ва­ет ху­дож­ни­ка, чем рас­кры­ва­ет его...
По­это­му, ко­гда я по­лу­чил пред­ло­же­ние из Па­ри­жа, я ре­шил, что ваш порт­рет бу­дет гвоз­дем мо­ей вы­став­ки. Мог ли я ду­мать, что вы ста­не­те воз­ра­жать? Ну а те­перь я ви­жу, что вы пра­вы, порт­рет вы­став­лять не сле­ду­ет. Не сер­ди­тесь на ме­ня, До­ри­ан. Пе­ред ва­ми нель­зя не пре­кло­нять­ся - вы со­зда­ны для это­го. Я так и ска­зал то­гда Гар­ри.
До­ри­ан Грей с об­лег­че­ни­ем пе­ре­вел дух. Ще­ки его сно­ва по­ро­зо­ве­ли. Гу­бы улы­ба­лись. Опас­ность ми­но­ва­ла. По­ка ему ни­что не гро­зит! Он неволь­но ис­пы­ты­вал глу­бо­кую жа­лость к ху­дож­ни­ку, сде­лав­ше­му ему та­кое стран­ное при­зна­ние, и спра­ши­вал се­бя, спо­со­бен ли и он ко­гда-ни­будь ока­зать­ся все­це­ло во вла­сти чу­жой ду­ши? К лор­ду Ген­ри его вле­чет, как вле­чет че­ло­ве­ка все очень опас­ное, - и толь­ко. Лорд Ген­ри слиш­ком умен и слиш­ком боль­шой ци­ник, что­бы его мож­но бы­ло лю­бить. Встре­тит ли он, До­ри­ан, че­ло­ве­ка, ко­то­рый ста­нет его ку­ми­ром? Суж­де­но ли ему в жиз­ни ис­пы­тать и это то­же?
- Очень мне стран­но, До­ри­ан, что вы су­ме­ли уви­деть это в порт­ре­те, - ска­зал Бэ­зил Хол­лу­орд. - Вы и вправ­ду это за­ме­ти­ли?
- Кое-что я за­ме­тил. И оно ме­ня силь­но по­ра­зи­ло.
- Ну а те­перь вы мне да­ди­те взгля­нуть на порт­рет?
До­ри­ан по­ка­чал го­ло­вой.
- Нет, нет, и не про­си­те, Бэ­зил. Я не поз­во­лю вам да­же по­дой­ти близ­ко.
- Так, мо­жет, по­том ко­гда-ни­будь?
- Ни­ко­гда.
- Что ж, мо­жет, вы и пра­вы. Ну, про­щай­те, До­ри­ан. Вы - един­ствен­ный че­ло­век, ко­то­рый по-на­сто­я­ще­му имел вли­я­ние на мое твор­че­ство. И всем, что я со­здал цен­но­го, я обя­зан вам... ес­ли бы вы зна­ли, че­го мне сто­и­ло ска­зать вам все то, что я ска­зал!
- Да что же вы мне ска­за­ли та­ко­го, до­ро­гой Бэ­зил? Толь­ко то, что вы мною слиш­ком вос­хи­ща­лись? Пра­во, это да­же не ком­пли­мент.
- А я и не со­би­рал­ся го­во­рить вам ком­пли­мен­ты. Это бы­ла ис­по­ведь. И по­сле нее я слов­но че­го-то ли­шил­ся. По­жа­луй, ни­ко­гда не сле­ду­ет вы­ра­жать свои чув­ства сло­ва­ми.
- Ис­по­ведь ва­ша, Бэ­зил, об­ма­ну­ла мои ожи­да­ния.
- Как так? Че­го же вы ожи­да­ли, До­ри­ан? Раз­ве вы за­ме­ти­ли в порт­ре­те еще что-то дру­гое?
- Нет, ни­че­го. По­че­му вы спра­ши­ва­е­те? А о пре­кло­не­нии вы боль­ше не го­во­ри­те - это глу­по. Мы с ва­ми дру­зья, Бэ­зил, и долж­ны все­гда оста­вать­ся дру­зья­ми.
- У вас есть Гар­ри, - ска­зал Хол­лу­орд уны­ло.
- Ах, Гар­ри! - До­ри­ан рас­сме­ял­ся. - Гар­ри днем за­нят тем, что го­во­рит невоз­мож­ные ве­щи, а по ве­че­рам тво­рит неве­ро­ят­ные ве­щи. Та­кая жизнь как раз в мо­ем вку­се. Но в тя­же­лую ми­ну­ту я вряд ли при­шел бы к Гар­ри. Ско­рее к вам, Бэ­зил.
- И вы опять бу­де­те мне по­зи­ро­вать?
- Нет, это­го я ни­как не мо­гу!
- Сво­им от­ка­зом вы гу­би­те ме­ня как ху­дож­ни­ка. Ни­кто не встре­ча­ет свой иде­ал два­жды в жиз­ни. Да и один раз ред­ко кто его на­хо­дит.
- Не мо­гу вам объ­яс­нить при­чи­ны, Бэ­зил, но мне нель­зя боль­ше вам по­зи­ро­вать. Есть что-то ро­ко­вое в каж­дом порт­ре­те. Он жи­вет сво­ей осо­бой жиз­нью... Я бу­ду при­хо­дить к вам пить чай. Это не ме­нее при­ят­но.
- Для вас, по­жа­луй, да­же при­ят­нее, - огор­чен­но бурк­нул Хол­лу­орд. - До сви­да­ния, До­ри­ан. Очень жаль, что вы не да­ли мне взгля­нуть на порт­рет. Ну, да что по­де­ла­ешь! Я вас вполне по­ни­маю.
Ко­гда он вы­шел, До­ри­ан усмех­нул­ся про се­бя. Бед­ный Бэ­зил, как он в сво­их до­гад­ках да­лек от ис­ти­ны! И не стран­но ли, что ему, До­ри­а­ну, не толь­ко не при­ш­лось от­крыть свою тай­ну, но уда­лось слу­чай­но вы­ве­дать тай­ну дру­га! По­сле ис­по­ве­ди Бэ­зи­ла До­ри­а­ну мно­гое ста­ло яс­но. Неле­пые вспыш­ки рев­но­сти и страст­ная при­вя­зан­ность к нему ху­дож­ни­ка, вос­тор­жен­ные ди­фи­рам­бы, а по вре­ме­нам стран­ная сдер­жан­ность и скрыт­ность - все те­перь бы­ло по­нят­но. И До­ри­а­ну ста­ло груст­но. Что-то тра­гич­ное бы­ло в та­кой друж­бе, окра­шен­ной ро­ман­ти­че­ской влюб­лен­но­стью.
Он вздох­нул и по­зво­нил ла­кею. Порт­рет на­до во что бы то ни ста­ло убрать от­сю­да! Нель­зя рис­ко­вать тем, что тай­на рас­кро­ет­ся. Безу­ми­ем бы­ло бы и на один час оста­вить порт­рет в ком­на­те, ку­да мо­жет прий­ти лю­бой из дру­зей и зна­ко­мых.

[1] Уте­ше­ние в ис­кус­стве (франц.).