Портрет Дориана Грея

Ко­гда До­ри­ан проснул­ся, бы­ло да­ле­ко за пол­день. Его слу­га уже несколь­ко раз на цы­поч­ках вхо­дил в спаль­ню - по­смот­реть, не за­ше­ве­лил­ся ли мо­ло­дой хо­зя­ин, и удив­лял­ся то­му, что он се­год­ня спит так дол­го. На­ко­нец из спаль­ни раз­дал­ся зво­нок, и Вик­тор, бес­шум­но сту­пая, во­шел ту­да с чаш­кой чаю и це­лой пач­кой пи­сем на под­но­се ста­ро­го севр­ско­го фар­фо­ра. Он раз­дви­нул зе­ле­ные шел­ко­вые пор­тье­ры на бле­стя­щей си­ней под­клад­ке, за­кры­вав­шие три вы­со­ких ок­на.
- Вы се­год­ня хо­ро­шо вы­спа­лись, мо­сье, - ска­зал он с улыб­кой.
- А ко­то­рый час, Вик­тор? - сон­но спро­сил До­ри­ан.
- Чет­верть вто­ро­го, мо­сье.

- Ого, как позд­но! - До­ри­ан сел в по­сте­ли и, по­пи­вая чай, стал раз­би­рать пись­ма. Од­но бы­ло от лор­да Ген­ри, его при­нес по­сыль­ный се­год­ня утром. По­сле ми­нут­но­го ко­ле­ба­ния До­ри­ан от­ло­жил его в сто­ро­ну и бег­ло про­смот­рел осталь­ные пись­ма. Это бы­ли, как все­гда, при­гла­ше­ния на обе­ды, би­ле­ты на за­кры­тые вер­ни­са­жи, про­грам­мы бла­го­тво­ри­тель­ных кон­цер­тов и так да­лее - обыч­ная кор­ре­спон­ден­ция, ко­то­рой за­сы­па­ют свет­ско­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка в раз­га­ре се­зо­на. Был здесь и счет на до­воль­но круп­ную сум­му - за туа­лет­ный при­бор че­кан­но­го се­реб­ра в сти­ле Лю­до­ви­ка Пят­на­дца­то­го (счет этот До­ри­ан не ре­шил­ся по­слать сво­им опе­ку­нам, лю­дям ста­ро­го за­ка­ла, крайне от­ста­лым, ко­то­рые не по­ни­ма­ли, что в наш век толь­ко бес­по­лез­ные ве­щи и необ­хо­ди­мы че­ло­ве­ку), бы­ло и несколь­ко пи­сем от ро­стов­щи­ков с Джер­мин-стрит, в весь­ма учти­вых вы­ра­же­ни­ях пред­ла­гав­ших ссу­дить ка­кую угод­но сум­му по пер­во­му тре­бо­ва­нию и за са­мые уме­рен­ные про­цен­ты.
Ми­нут че­рез де­сять До­ри­ан встал и, на­ки­нув эле­гант­ный ка­ше­ми­ро­вый ха­лат, рас­ши­тый шел­ком, про­шел в об­ли­цо­ван­ную оник­сом ван­ную ком­на­ту. По­сле дол­го­го сна хо­лод­ная во­да очень осве­жи­ла его. Он, ка­за­лось, уже за­был обо всем, пе­ре­жи­том вче­ра. Толь­ко раз-дру­гой мельк­ну­ло вос­по­ми­на­ние, что он был участ­ни­ком ка­кой-то необы­чай­ной дра­мы, но вспо­ми­на­лось это смут­но, как сон.
Одев­шись, он про­шел в биб­лио­те­ку и сел за круг­лый сто­лик у рас­кры­то­го ок­на, где для него был при­го­тов­лен лег­кий зав­трак на фран­цуз­ский ма­нер. День сто­ял чу­дес­ный. Теп­лый воз­дух был на­сы­щен пря­ны­ми аро­ма­та­ми. В ком­на­ту вле­те­ла пче­ла и, жуж­жа, кру­жи­ла над сто­яв­шей пе­ред До­ри­а­ном си­ней ки­тай­ской ва­зой с жел­ты­ми ро­за­ми. И До­ри­ан чув­ство­вал се­бя со­вер­шен­но счаст­ли­вым.
Но вдруг взгляд его оста­но­вил­ся на экране, ко­то­рым он на­ка­нуне за­сло­нил порт­рет, - и он вздрог­нул.
- Мо­сье хо­лод­но? - спро­сил ла­кей, по­да­вав­ший ему в эту ми­ну­ту ом­лет. - Не за­крыть ли ок­но? До­ри­ан по­ка­чал го­ло­вой.
- Нет, мне не хо­лод­но.
Так неуже­ли же все это бы­ло на са­мом де­ле? И порт­рет дей­стви­тель­но из­ме­нил­ся? Или это иг­ра рас­стро­ен­но­го во­об­ра­же­ния, и ему про­сто по­ка­за­лось, что злоб­ное вы­ра­же­ние сме­ни­ло ра­дост­ную улыб­ку на ли­це порт­ре­та? Ведь не мо­гут же ме­нять­ся крас­ки на по­лотне! Ка­кой вздор! На­до бу­дет как-ни­будь рас­ска­зать Бэ­зи­лу - это его из­ряд­но по­за­ба­вит!
Од­на­ко как жи­во пом­нит­ся все! Сна­ча­ла в по­лу­мра­ке, по­том в яр­ком све­те утра он уви­дел ее, эту чер­ту же­сто­ко­сти, ис­кри­вив­шую рот. И сей­час он чуть не со стра­хом ждал той ми­ну­ты, ко­гда ла­кей уй­дет из ком­на­ты. Он знал, что, остав­шись один, не вы­дер­жит, непре­мен­но при­мет­ся сно­ва рас­смат­ри­вать порт­рет. И бо­ял­ся узнать прав­ду.
Ко­гда ла­кей, по­дав ко­фе и па­пи­ро­сы, шаг­нул к две­ри, До­ри­а­ну страст­но за­хо­те­лось оста­но­вить его. И не успе­ла еще дверь за­хлоп­нуть­ся, как он вер­нул Вик­то­ра. Ла­кей сто­ял, ожи­дая при­ка­за­ний. До­ри­ан с ми­ну­ту смот­рел на него мол­ча.
- Кто бы ни при­шел, ме­ня нет до­ма, Вик­тор, - ска­зал он на­ко­нец со вздо­хом. Ла­кей по­кло­нил­ся и вы­шел.
То­гда До­ри­ан встал из-за сто­ла, за­ку­рил па­пи­ро­су и рас­тя­нул­ся на ку­шет­ке про­тив экра­на, скры­вав­ше­го порт­рет. Экран был ста­рин­ный, из по­зо­ло­чен­ной ис­пан­ской ко­жи с тис­не­ным, пест­ро рас­кра­шен­ным узо­ром в сти­ле Лю­до­ви­ка Че­тыр­на­дца­то­го. До­ри­ан при­сталь­но всмат­ри­вал­ся в него, спра­ши­вая се­бя, до­во­ди­лось ли это­му экра­ну ко­гда-ни­будь пре­жде скры­вать тай­ну че­ло­ве­че­ской жиз­ни.
Что же - ото­дви­нуть его? А не луч­ше ли оста­вить на ме­сте? За­чем узна­вать? Бу­дет ужас­но, ес­ли все ока­жет­ся прав­дой. А ес­ли нет, - так неза­чем и бес­по­ко­ить­ся.
Ну а ес­ли по ро­ко­вой слу­чай­но­сти чей-ли­бо по­сто­рон­ний глаз за­гля­нет за этот экран и уви­дит страш­ную пе­ре­ме­ну? Как быть, ес­ли Бэ­зил Хол­лу­орд при­дет и за­хо­чет взгля­нуть на свою ра­бо­ту? А Бэ­зил непре­мен­но за­хо­чет... Нет, порт­рет во что бы то ни ста­ло на­до рас­смот­реть еще раз - и немед­лен­но. Нет ни­че­го тя­гост­нее му­чи­тель­ной неиз­вест­но­сти.
До­ри­ан встал и за­пер на ключ обе две­ри. Он хо­тел, по край­ней ме­ре, быть один, ко­гда уви­дит свой по­зор! Он ото­дви­нул в сто­ро­ну экран и сто­ял те­перь ли­цом к ли­цу с са­мим со­бой.
Да, со­мне­ний быть не мог­ло: порт­рет из­ме­нил­ся.
Позд­нее До­ри­ан ча­сто и вся­кий раз с нема­лым удив­ле­ни­ем - вспо­ми­нал, что в пер­вые ми­ну­ты он смот­рел на порт­рет с по­чти объ­ек­тив­ным ин­те­ре­сом. Ка­за­лось неве­ро­ят­ным, что та­кая пе­ре­ме­на мо­жет про­изой­ти, - а меж­ду тем она бы­ла на­ли­цо. Неуже­ли же есть ка­кое-то непо­сти­жи­мое срод­ство меж­ду его ду­шой и хи­ми­че­ски­ми ато­ма­ми, об­ра­зу­ю­щи­ми на по­лотне фор­мы и крас­ки? Воз­мож­но ли, что эти ато­мы от­ра­жа­ют на по­лотне все дви­же­ния ду­ши, де­ла­ют ее сны явью? Или тут кро­ет­ся иная, еще бо­лее страш­ная при­чи­на?
За­дро­жав при этой мыс­ли, До­ри­ан ото­шел и сно­ва лег на ку­шет­ку. От­сю­да он с ужа­сом, не от­ры­ва­ясь, смот­рел на порт­рет.
Уте­ша­ло его толь­ко со­зна­ние, что кое-че­му порт­рет уже на­учил его. Он по­мог ему по­нять, как неспра­вед­лив, как же­сток он был к Си­би­ле Вэйн. Ис­пра­вить это еще не позд­но. Си­би­ла ста­нет его же­ной. Его эго­и­стич­ная и, быть мо­жет, на­ду­ман­ная лю­бовь под ее вли­я­ни­ем пре­об­ра­зит­ся в чув­ство бо­лее бла­го­род­ное, и порт­рет, на­пи­сан­ный Бэ­зи­лом, все­гда бу­дет ука­зы­вать ему путь в жиз­ни, ру­ко­во­дить им, как од­ни­ми ру­ко­во­дит доб­ро­де­тель, дру­ги­ми - со­весть и все­ми лю­дь­ми - страх пе­ред бо­гом. В жиз­ни су­ще­ству­ют нар­ко­ти­ки про­тив угры­зе­ний со­ве­сти, сред­ства, усып­ля­ю­щие нрав­ствен­ное чу­тье. Но здесь пе­ред его гла­за­ми - ви­ди­мый сим­вол раз­ло­же­ния, на­гляд­ные по­след­ствия гре­ха. И все­гда бу­дет пе­ред ним это до­ка­за­тель­ство, что че­ло­век спо­со­бен по­гу­бить соб­ствен­ную ду­шу.
Про­би­ло три ча­са, че­ты­ре. Про­шло еще пол­ча­са, а До­ри­ан не дви­гал­ся с ме­ста. Он пы­тал­ся со­брать во­еди­но алые ни­ти жиз­ни, сот­кать из них ка­кой-то узор, отыс­кать свой путь в баг­ро­вом ла­би­рин­те стра­стей, где он блуж­дал. Он не знал, что ду­мать, что де­лать. На­ко­нец он по­до­шел к сто­лу и стал пи­сать пыл­кое пись­мо лю­би­мой де­вуш­ке, в ко­то­ром мо­лил о про­ще­нии и на­зы­вал се­бя безум­цем. Стра­ни­цу за стра­ни­цей ис­пи­сы­вал он сло­ва­ми страст­но­го рас­ка­я­ния и еще бо­лее страст­ной му­ки. В са­мо­би­че­ва­нии есть сво­е­го ро­да сла­до­стра­стие. И ко­гда мы са­ми се­бя ви­ним, мы чув­ству­ем, что ни­кто дру­гой не впра­ве бо­лее ви­нить нас. От­пу­ще­ние гре­хов да­ет нам не свя­щен­ник, а са­ма ис­по­ведь. На­пи­сав это пись­мо Си­би­ле, До­ри­ан уже чув­ство­вал се­бя про­щен­ным.
Неожи­дан­но по­сту­ча­ли в дверь, и он услы­шал го­лос лор­да Ген­ри.
- До­ри­ан, мне необ­хо­ди­мо вас уви­деть. Впу­сти­те ме­ня сей­час же! Что это вы взду­ма­ли за­пи­рать­ся?
До­ри­ан сна­ча­ла не от­ве­чал и не тро­гал­ся с ме­ста. Но стук по­вто­рил­ся, еще гром­че и на­стой­чи­вее. Он ре­шил, что, по­жа­луй, луч­ше впу­стить лор­да Ген­ри. На­до объ­яс­нить ему, что он, До­ри­ан, от­ныне нач­нет но­вую жизнь. Он не оста­но­вит­ся и пе­ред ссо­рой с Гар­ри или да­же пе­ред окон­ча­тель­ным раз­ры­вом, ес­ли это ока­жет­ся неиз­беж­ным.
Он вско­чил, по­спеш­но за­крыл порт­рет экра­ном и толь­ко по­сле это­го от­пер дверь.
- Ужас­но все это непри­ят­но, До­ри­ан, - ска­зал лорд Ген­ри, как толь­ко во­шел. - Но вы ста­рай­тесь по­мень­ше ду­мать о том, что слу­чи­лось.
- Вы хо­ти­те ска­зать - о Си­би­ле Вэйн? - спро­сил До­ри­ан.
- Да, ко­неч­но. - Лорд Ген­ри сел и стал мед­лен­но сни­мать жел­тые пер­чат­ки. - Во­об­ще го­во­ря, это ужас­но, но вы не ви­но­ва­ты. Ска­жи­те... вы по­сле спек­так­ля хо­ди­ли к ней за ку­ли­сы?
- Да.
- Я так и ду­мал. И вы по­ссо­ри­лись?
- Я был же­сток, Гар­ри, бес­че­ло­веч­но же­сток! Но сей­час все уже в по­ряд­ке. Я не жа­лею о том, что про­изо­шло, - это по­мог­ло мне луч­ше узнать са­мо­го се­бя.
- Я очень, очень рад, До­ри­ан, что вы так от­нес­лись к это­му. Я бо­ял­ся, что вы тер­за­е­тесь угры­зе­ни­я­ми со­ве­сти и в от­ча­я­нии рве­те на се­бе свои зо­ло­тые куд­ри.
- Че­рез все это я уже про­шел, - ото­звал­ся До­ри­ан, с улыб­кой трях­нув го­ло­вой. - И сей­час я со­вер­шен­но счаст­лив. Во-пер­вых, я по­нял, что та­кое со­весть. Это во­все не то, что вы го­во­ри­ли, Гар­ри. Она - са­мое бо­же­ствен­ное в нас. И вы не смей­тесь боль­ше над этим - по край­ней ме­ре, при мне. Я хо­чу быть че­ло­ве­ком с чи­стой со­ве­стью. Я не мо­гу до­пу­стить, что­бы ду­ша моя ста­ла урод­ли­вой.
- Ка­кая пре­крас­ная эс­те­ти­че­ская ос­но­ва нрав­ствен­но­сти, До­ри­ан! По­здрав­ляю вас. А с че­го же вы на­ме­ре­ны на­чать?
- С же­нить­бы на Си­би­ле Вэйн.
- На Си­би­ле Вэйн! - вос­клик­нул лорд Ген­ри, вста­вая и в ве­ли­чай­шем удив­ле­нии и за­ме­ша­тель­стве гля­дя на До­ри­а­на. - До­ро­гой мой, но она...
- Ах, Гар­ри, знаю, что вы хо­ти­те ска­зать: ка­кую-ни­будь га­дость о бра­ке. Не на­до! Ни­ко­гда боль­ше не го­во­ри­те мне та­ких ве­щей. Два дня то­му на­зад я про­сил Си­би­лу быть мо­ей же­ной. И я сво­е­го сло­ва не на­ру­шу. Она бу­дет мо­ей же­ной.
- Ва­шей же­ной? До­ри­ан! Да раз­ве вы не по­лу­чи­ли мо­е­го пись­ма? Я его на­пи­сал се­год­ня утром, и мой слу­га от­нес его вам.
- Пись­мо? Ах да... Я его еще не чи­тал, Гар­ри. Бо­ял­ся най­ти в нем что-ни­будь та­кое, что мне бу­дет не по ду­ше. Вы сво­и­ми эпи­грам­ма­ми кром­са­е­те жизнь на кус­ки.
- Так вы ни­че­го еще не зна­е­те?
- О чем?
Лорд Ген­ри про­шел­ся по ком­на­те, за­тем, сев ря­дом с До­ри­а­ном, креп­ко сжал его ру­ки в сво­их.
- До­ри­ан, в пись­ме я... не пу­гай­тесь... я вам со­об­щал, что Си­би­ла Вэйн... умер­ла.
Го­рест­ный крик вы­рвал­ся у До­ри­а­на. Он вско­чил и вы­сво­бо­дил ру­ки из рук лор­да Ген­ри.
- Умер­ла! Си­би­ла умер­ла! Неправ­да! Это ужас­ная ложь! Как вы сме­е­те лгать мне!
- Это прав­да, До­ри­ан, - ска­зал лорд Ген­ри се­рьез­но. - Об этом со­об­ща­ют се­год­ня все га­зе­ты. Я вам пи­сал, что­бы вы до мо­е­го при­хо­да ни­ко­го не при­ни­ма­ли. На­вер­ное, бу­дет след­ствие, и на­до по­ста­рать­ся, что­бы вы не бы­ли за­ме­ша­ны в этой ис­то­рии. В Па­ри­же по­доб­ные ис­то­рии со­зда­ют че­ло­ве­ку из­вест­ность, но в Лон­доне у лю­дей еще так мно­го пред­рас­суд­ков. Здесь ни­как не сле­ду­ет на­чи­нать свою ка­рье­ру со скан­да­ла. Скан­да­лы при­бе­ре­га­ют на ста­рость, ко­гда бы­ва­ет нуж­но по­до­греть ин­те­рес к се­бе. На­де­юсь, в те­ат­ре не зна­ли, кто вы та­кой? Ес­ли нет, то­гда все в по­ряд­ке. Ви­дел кто-ни­будь, как вы вхо­ди­ли в убор­ную Си­би­лы? Это очень важ­но.
До­ри­ан неко­то­рое вре­мя не от­ве­чал - он обо­млел от ужа­са. На­ко­нец про­бор­мо­тал, за­пи­на­ясь, сдав­лен­ным го­ло­сом:
- Вы ска­за­ли - след­ствие? Что это зна­чит? Раз­ве Си­би­ла... Ох, Гар­ри, я это­го не вы­не­су!.. От­ве­чай­те ско­рее! Ска­жи­те мне все!
- Не при­хо­дит­ся со­мне­вать­ся, До­ри­ан, что это не про­сто несчаст­ный слу­чай, но на­до, что­бы пуб­ли­ка так ду­ма­ла. А рас­ска­зы­ва­ют вот что: ко­гда де­вуш­ка в тот ве­чер ухо­ди­ла с ма­те­рью из те­ат­ра - ка­жет­ся, око­ло по­ло­ви­ны пер­во­го, она вдруг ска­за­ла, что за­бы­ла что-то на­вер­ху. Ее неко­то­рое вре­мя жда­ли, но она не воз­вра­ща­лась. В кон­це кон­цов ее на­шли мерт­вой на по­лу в убор­ной. Она по ошиб­ке про­гло­ти­ла ка­кое-то ядо­ви­тое сна­до­бье, ко­то­рое упо­треб­ля­ют в те­ат­ре для гри­ми­ров­ки. Не пом­ню, что имен­но, но в него вхо­дит не то си­ниль­ная кис­ло­та, не то свин­цо­вые бе­ли­ла. Вер­нее все­го, си­ниль­ная кис­ло­та, так как смерть на­сту­пи­ла мгно­вен­но.
- Бо­же, бо­же, ка­кой ужас! - про­сто­нал До­ри­ан.
- Да... Это по­и­стине тра­ге­дия, но нель­зя, что­бы вы ока­за­лись в нее за­ме­шан­ным... Я чи­тал в «Стан­дар­де», что Си­би­ле Вэйн бы­ло сем­на­дцать лет. А на вид ей мож­но бы­ло дать еще мень­ше. Она ка­за­лась со­всем де­воч­кой, при­том иг­ра­ла еще так неуме­ло. До­ри­ан, не при­ни­май­те это­го близ­ко к серд­цу! Непре­мен­но по­ез­жай­те со мной обе­дать, а по­том мы с ва­ми за­гля­нем в опе­ру. Се­год­ня по­ет Пат­ти, и весь свет бу­дет в те­ат­ре. Мы зай­дем в ло­жу мо­ей сест­ры. Се­год­ня с нею при­едут несколь­ко эф­фект­ных жен­щин.
- Зна­чит, я убил Си­би­лу Вэйн, - ска­зал До­ри­ан Грей слов­но про се­бя. - Все рав­но что пе­ре­ре­зал ей но­жом гор­ло. И, несмот­ря на это, ро­зы все так же пре­крас­ны, пти­цы все так же ве­се­ло по­ют в мо­ем са­ду. А се­год­ня ве­че­ром я обе­даю с ва­ми и по­еду в опе­ру, по­том ку­да-ни­будь ужи­нать... Как необы­чай­на и тра­гич­на жизнь! Про­чти я все это в кни­ге, Гар­ри, я, вер­но, за­пла­кал бы. А сей­час, ко­гда это слу­чи­лось на са­мом де­ле и слу­чи­лось со мной, я так по­тря­сен, что и слез нет. Вот ле­жит на­пи­сан­ное мною страст­ное лю­бов­ное пись­мо, пер­вое в жиз­ни лю­бов­ное пись­мо. Не стран­но ли, что это пер­вое пись­мо я пи­сал мерт­вой? Хо­тел бы я знать, чув­ству­ют они что-ни­будь, эти без­молв­ные, блед­ные лю­ди, ко­то­рых мы на­зы­ва­ем мерт­ве­ца­ми? Си­би­ла!.. Зна­ет ли она все, мо­жет ли ме­ня слы­шать, чув­ство­вать что-ни­будь? Ах, Гар­ри, как я ее лю­бил ко­гда-то! Мне ка­жет­ся сей­час, что это бы­ло мно­го лет на­зад. То­гда она бы­ла для ме­ня всем на све­те. По­том на­сту­пил этот страш­ный ве­чер - неуже­ли он был толь­ко вче­ра? - ко­гда она иг­ра­ла так сквер­но, что у ме­ня серд­це чуть не разо­рва­лось. Она мне по­том все объ­яс­ни­ла. Это бы­ло так тро­га­тель­но... но ме­ня ни­чуть не тро­ну­ло, и я на­звал ее глу­пой. По­том слу­чи­лось кое-что... не мо­гу вам рас­ска­зать что, но это бы­ло страш­но. И я ре­шил вер­нуть­ся к Си­би­ле. Я по­нял, что по­сту­пил дур­но... А те­перь она умер­ла... Бо­же, бо­же! Гар­ри, что мне де­лать? Вы не зна­е­те, в ка­кой я опас­но­сти! И те­перь неко­му удер­жать ме­ня от па­де­ния. Она мог­ла бы сде­лать это. Она не име­ла пра­ва уби­вать се­бя. Это эго­и­стич­но!
- Ми­лый До­ри­ан, - ото­звал­ся лорд Ген­ри, до­ста­вая па­пи­ро­су из порт­си­га­ра. - Жен­щи­на мо­жет сде­лать муж­чи­ну пра­вед­ни­ком толь­ко од­ним спо­со­бом: на­до­есть ему так, что он утра­тит вся­кий ин­те­рес к жиз­ни. Ес­ли бы вы же­ни­лись на этой де­вуш­ке, вы бы­ли бы несчаст­ны. Ра­зу­ме­ет­ся, вы об­ра­ща­лись бы с ней хо­ро­шо, - это все­гда лег­ко, ес­ли че­ло­век те­бе без­раз­ли­чен. Но она ско­ро по­ня­ла бы, что вы ее боль­ше не лю­би­те. А ко­гда жен­щи­на по­чув­ству­ет, что ее муж рав­но­ду­шен к ней, она на­чи­на­ет оде­вать­ся слиш­ком кри­ча­ще и без­вкус­но или у нее по­яв­ля­ют­ся очень на­ряд­ные шляп­ки, за ко­то­рые пла­тит чу­жой муж. Не го­во­ря уже об уни­зи­тель­но­сти та­ко­го нерав­но­го бра­ка, ко­то­рый я по­ста­рал­ся бы не до­пу­стить, - я вас уве­ряю, что при всех об­сто­я­тель­ствах ваш брак с этой де­вуш­кой был бы крайне неуда­чен.
- По­жа­луй, вы пра­вы, - про­бор­мо­тал До­ри­ан. Он был мерт­вен­но-бле­ден и бес­по­кой­но ша­гал из уг­ла в угол. - Но я счи­тал, что обя­зан же­нить­ся. И не моя ви­на, ес­ли эта страш­ная дра­ма по­ме­ша­ла мне вы­пол­нить долг. Вы как-то ска­за­ли, что над бла­ги­ми ре­ше­ни­я­ми тя­го­те­ет злой рок: они все­гда при­ни­ма­ют­ся слиш­ком позд­но. Так слу­чи­лось и со мной.
- Бла­гие на­ме­ре­ния - по­про­сту бес­плод­ные по­пыт­ки ид­ти про­тив при­ро­ды. По­рож­де­ны они бы­ва­ют все­гда чи­стей­шим са­мо­мне­ни­ем, и ни­че­го ров­но из этих по­пы­ток не вы­хо­дит. Они толь­ко да­ют нам ино­гда бла­жен­ные, но пу­стые ощу­ще­ния, ко­то­рые те­шат лю­дей сла­бых. Вот и все. Бла­гие на­ме­ре­ния - это че­ки, ко­то­рые лю­ди вы­пи­сы­ва­ют на банк, где у них нет те­ку­ще­го сче­та.
- Гар­ри, - вос­клик­нул До­ри­ан Грей, под­хо­дя и са­дясь ря­дом с лор­дом Ген­ри. - По­че­му я стра­даю не так силь­но, как хо­тел бы? Неуже­ли у ме­ня нет серд­ца? Как вы ду­ма­е­те?
- На­звать вас че­ло­ве­ком без серд­ца ни­как нель­зя по­сле всех безумств, ко­то­рые вы на­тво­ри­ли за по­след­ние две неде­ли, - от­ве­тил лорд Ген­ри, лас­ко­во и ме­лан­хо­ли­че­ски улы­ба­ясь.
До­ри­ан на­хму­рил бро­ви.
- Мне не нра­вит­ся та­кое объ­яс­не­ние, Гар­ри. Но я рад, что вы ме­ня не счи­та­е­те бес­чув­ствен­ным. Я не та­кой, знаю, что не та­кой! И все же - то, что слу­чи­лось, не по­дей­ство­ва­ло на ме­ня так, как долж­но бы­ло бы по­дей­ство­вать. Оно для ме­ня - как бы необы­чай­ная раз­вяз­ка ка­кой-то уди­ви­тель­ной пье­сы. В нем - жут­кая кра­со­та гре­че­ской тра­ге­дии, тра­ге­дии, в ко­то­рой я сыг­рал вид­ную роль, но ко­то­рая не ра­ни­ла мо­ей ду­ши.
- Это лю­бо­пыт­ное об­сто­я­тель­ство, - ска­зал лорд Ген­ри. Ему до­став­ля­ло острое на­сла­жде­ние иг­рать на бес­со­зна­тель­ном эго­из­ме юно­ши. - Да, очень лю­бо­пыт­ное. И, ду­маю, объ­яс­нить это мож­но вот как: ча­стень­ко под­лин­ные тра­ге­дии в жиз­ни при­ни­ма­ют та­кую неэс­те­ти­че­скую фор­му, что оскорб­ля­ют нас сво­им гру­бым неистов­ством, край­ней нело­гич­но­стью и бес­смыс­лен­но­стью, пол­ным от­сут­стви­ем изя­ще­ства. Они нам пре­тят, как все вуль­гар­ное. Мы чу­ем в них од­ну лишь гру­бую жи­вот­ную си­лу и вос­ста­ем про­тив нее. Но слу­ча­ет­ся, что мы в жиз­ни на­тал­ки­ва­ем­ся на дра­му, в ко­то­рой есть эле­мен­ты ху­до­же­ствен­ной кра­со­ты. Ес­ли кра­со­та эта - под­лин­ная, то дра­ма­тизм со­бы­тия нас за­хва­ты­ва­ет. И мы неожи­дан­но за­ме­ча­ем, что мы уже бо­лее не дей­ству­ю­щие ли­ца, а толь­ко зри­те­ли этой тра­ге­дии. Или, вер­нее, то и дру­гое вме­сте. Мы на­блю­да­ем са­мих се­бя, и са­мая необы­чай­ность та­ко­го зре­ли­ща нас увле­ка­ет. Что, в сущ­но­сти, про­изо­шло? Де­вуш­ка по­кон­чи­ла с со­бой из-за люб­ви к вам. Жа­лею, что в мо­ей жиз­ни не бы­ло ни­че­го по­доб­но­го. Я то­гда по­ве­рил бы в лю­бовь и веч­но пре­кло­нял­ся бы пе­ред нею. Но все, кто лю­бил ме­ня, - та­ких бы­ло не очень мно­го, но они бы­ли, - упор­но жи­ли и здрав­ство­ва­ли еще мно­го лет по­сле то­го, как я раз­лю­бил их, а они - ме­ня. Эти жен­щи­ны рас­тол­сте­ли, ста­ли скуч­ны и неснос­ны. Ко­гда мы встре­ча­ем­ся, они сра­зу же уда­ря­ют­ся в вос­по­ми­на­ния. Ах, эта ужа­са­ю­щая жен­ская па­мять, что за на­ка­за­ние! И ка­кую кос­ность, ка­кой ду­шев­ный за­стой она об­ли­ча­ет! Че­ло­век дол­жен вби­рать в се­бя крас­ки жиз­ни, но ни­ко­гда не пом­нить де­та­лей. Де­та­ли все­гда ба­наль­ны.
- При­дет­ся по­се­ять ма­ки в мо­ем са­ду, - со вздо­хом про­мол­вил До­ри­ан.
- В этом нет необ­хо­ди­мо­сти, - воз­ра­зил его со­бе­сед­ник. - У жиз­ни ма­ки для нас все­гда на­го­то­ве. Прав­да, по­рой мы дол­го не мо­жем за­быть. Я ко­гда-то в те­че­ние це­ло­го се­зо­на но­сил в пет­ли­це толь­ко фи­ал­ки - это бы­ло нечто вро­де тра­у­ра по люб­ви, ко­то­рая не хо­те­ла уми­рать. Но в кон­це кон­цов она умер­ла. Не пом­ню, что ее уби­ло. Ве­ро­ят­но, обе­ща­ние лю­би­мой жен­щи­ны по­жерт­во­вать для ме­ня всем на све­те. Это все­гда страш­ная ми­ну­та: она вну­ша­ет че­ло­ве­ку страх пе­ред веч­но­стью. Так вот, мо­же­те се­бе пред­ста­вить, - на про­шлой неде­ле на обе­де у ле­ди Хэмп­шайр мо­ей со­сед­кой за сто­лом ока­за­лась эта са­мая да­ма, и она во что бы то ни ста­ло хо­те­ла на­чать все сна­ча­ла, рас­ко­пать про­шлое и рас­чи­стить до­ро­гу бу­ду­ще­му. Я по­хо­ро­нил этот ро­ман в мо­ги­ле под ас­фо­де­ля­ми, а она сно­ва вы­та­щи­ла его на свет бо­жий и уве­ря­ла ме­ня, что я раз­бил ей жизнь. Дол­жен кон­ста­ти­ро­вать, что за обе­дом она упи­сы­ва­ла все с чу­до­вищ­ным ап­пе­ти­том, так что я за нее ни­чуть не тре­во­жусь. Но ка­ко­ва бес­такт­ность! Ка­кое от­сут­ствие вку­са! Ведь вся пре­лесть про­шло­го в том, что оно - про­шлое. А жен­щи­ны ни­ко­гда не за­ме­ча­ют, что за­на­вес опу­стил­ся. Им непре­мен­но по­да­вай ше­стой акт! Они же­ла­ют про­дол­жать спек­такль, ко­гда вся­кий ин­те­рес к нему уже про­пал. Ес­ли бы дать им во­лю, каж­дая ко­ме­дия име­ла бы тра­ги­че­скую раз­вяз­ку, а каж­дая тра­ге­дия пе­ре­ш­ла бы в фарс. Жен­щи­ны в жиз­ни - пре­крас­ные ак­три­сы, но у них нет ни­ка­ко­го ар­ти­сти­че­ско­го чутья. Вы ока­за­лись счаст­ли­вее ме­ня, До­ри­ан. Кля­нусь вам, ни од­на из жен­щин, с ко­то­ры­ми я был бли­зок, не сде­ла­ла бы из-за ме­ня то­го, что сде­ла­ла из-за вас Си­би­ла Вэйн. Обык­но­вен­ные жен­щи­ны все­гда уте­ша­ют­ся. Од­ни - тем, что но­сят сен­ти­мен­таль­ные цве­та. Не до­ве­ряй­те жен­щине, ко­то­рая, не счи­та­ясь со сво­им воз­рас­том, но­сит пла­тья цве­та mauve[1] или в трид­цать пять лет пи­та­ет при­стра­стие к ро­зо­вым лен­там: это, несо­мнен­но, жен­щи­на с про­шлым. Дру­гие неожи­дан­но от­кры­ва­ют вся­кие до­сто­ин­ства в сво­их за­кон­ных му­жьях - и это слу­жит им ве­ли­ким уте­ше­ни­ем. Они вы­став­ля­ют на­по­каз свое су­пру­же­ское сча­стье, как буд­то оно - са­мый со­блаз­ни­тель­ный адюль­тер. Неко­то­рые ищут уте­ше­ния в ре­ли­гии. Та­ин­ства ре­ли­гии име­ют для них всю пре­лесть флир­та - так мне ко­гда-то ска­за­ла од­на жен­щи­на, и я это­му охот­но ве­рю. Кро­ме то­го, ни­что так не льстит жен­ско­му тще­сла­вию, как ре­пу­та­ция греш­ни­цы. Со­весть де­ла­ет всех нас эго­и­ста­ми... Да, да, сче­ту нет уте­ше­ни­ям, ко­то­рые на­хо­дят се­бе жен­щи­ны в на­ше вре­мя. А я не упо­мя­нул еще о са­мом глав­ном...
- О чем, Гар­ри? - спро­сил До­ри­ан рас­се­ян­но.
- Ну, как же! Са­мое вер­ное уте­ше­ние - от­бить по­клон­ни­ка у дру­гой, ко­гда те­ря­ешь сво­е­го. В выс­шем све­те это все­гда ре­а­би­ли­ти­ру­ет жен­щи­ну. По­ду­май­те, До­ри­ан, как непо­хо­жа бы­ла Си­би­ла Вэйн на тех жен­щин, ка­ких мы встре­ча­ем в жиз­ни! В ее смер­ти есть что-то уди­ви­тель­но пре­крас­ное. Я рад, что жи­ву в эпо­ху, ко­гда бы­ва­ют та­кие чу­де­са. Они все­ля­ют в нас ве­ру в су­ще­ство­ва­ние на­сто­я­щей люб­ви, стра­сти, ро­ман­ти­че­ских чувств, над ко­то­ры­ми мы при­вык­ли толь­ко под­сме­и­вать­ся.
- Я был страш­но же­сток с ней. Это вы за­бы­ва­е­те.
- По­жа­луй, же­сто­кость, от­кро­вен­ная же­сто­кость жен­щи­нам ми­лее все­го: в них уди­ви­тель­но силь­ны пер­во­быт­ные ин­стинк­ты. Мы им да­ли сво­бо­ду, а они все рав­но оста­лись ра­бы­ня­ми, ищу­щи­ми се­бе гос­по­ди­на. Они лю­бят по­ко­рять­ся... Я уве­рен, что вы бы­ли ве­ли­ко­леп­ны. Ни­ко­гда не ви­дел вас в силь­ном гне­ве, но пред­став­ляю се­бе, как вы бы­ли ин­те­рес­ны! И, на­ко­нец, по­за­вче­ра вы мне ска­за­ли од­ну вещь... то­гда я по­ду­мал, что это про­сто ва­ша фан­та­зия, а сей­час ви­жу, что вы бы­ли аб­со­лют­но пра­вы, и этим все объ­яс­ня­ет­ся.
- Что я ска­зал, Гар­ри?
- Что в Си­би­ле Вэйн вы ви­ди­те всех ро­ман­ти­че­ских ге­ро­инь. Один ве­чер она - Дез­де­мо­на, дру­гой - Офе­лия, и, уми­рая Джу­льет­той, вос­кре­са­ет в об­ра­зе Имод­же­ны.
- Те­перь она уже не вос­крес­нет, - про­шеп­тал До­ри­ан, за­кры­вая ли­цо ру­ка­ми.
- Нет, не вос­крес­нет. Она сыг­ра­ла свою по­след­нюю роль. Но пусть ее оди­но­кая смерть в жал­кой те­ат­раль­ной убор­ной пред­став­ля­ет­ся вам как бы необы­чай­ным и мрач­ным от­рыв­ком из ка­кой-ни­будь тра­ге­дии сем­на­дца­то­го ве­ка или сце­ной из Уэб­сте­ра, Фор­да или Си­ри­ла Тур­не­ра. Эта де­вуш­ка, в сущ­но­сти, не жи­ла и, зна­чит, не умер­ла. Для вас, во вся­ком слу­чае, она бы­ла толь­ко гре­зой, ви­де­ни­ем, про­мельк­нув­шим в пье­сах Шекс­пи­ра и сде­лав­шим их еще пре­крас­нее, она бы­ла сви­ре­лью, при­да­вав­шей му­зы­ке Шекс­пи­ра еще боль­ше оча­ро­ва­ния и жиз­не­ра­дост­но­сти. При пер­вом же столк­но­ве­нии с дей­стви­тель­ной жиз­нью она бы­ла ра­не­на и уш­ла из ми­ра. Опла­ки­вай­те же Офе­лию, ес­ли хо­ти­те. По­сы­пай­те го­ло­ву пеп­лом, го­рюя о за­ду­шен­ной Кор­де­лии. Кля­ни­те небе­са за то, что по­гиб­ла дочь Бра­бан­цио. Но не лей­те на­прас­но слез о Си­би­ле Вэйн. Она бы­ла еще ме­нее ре­аль­на, чем они все.
На­сту­пи­ло мол­ча­ние. Ве­чер­ний су­мрак оку­тал ком­на­ту. Бес­шум­но вполз­ли из са­да среб­ро­но­гие те­ни. Мед­лен­но вы­цве­та­ли все крас­ки.
Немно­го по­го­дя До­ри­ан Грей под­нял гла­за.
- Вы мне по­мог­ли по­нять се­бя, Гар­ри, - ска­зал он ти­хо, со вздо­хом, в ко­то­ром чув­ство­ва­лось об­лег­че­ние. - Мне и са­мо­му так ка­за­лось, но ме­ня это как-то пу­га­ло, и я не все умел се­бе объ­яс­нить. Как хо­ро­шо вы ме­ня зна­е­те! Но не бу­дем боль­ше го­во­рить о слу­чив­шем­ся. Это бы­ло уди­ви­тель­ное пе­ре­жи­ва­ние - вот и все. Не знаю, суж­де­но ли мне в жиз­ни ис­пы­тать еще что-ни­будь столь же необык­но­вен­ное.
- У вас все впе­ре­ди, До­ри­ан. При та­кой кра­со­те для вас нет ни­че­го невоз­мож­но­го.
- А ес­ли я ста­ну из­мож­ден­ным, ста­рым, смор­щен­ным? Что то­гда?
- Ну, то­гда, - лорд Ген­ри встал, со­би­ра­ясь ухо­дить. - То­гда, мой ми­лый, вам при­дет­ся бо­роть­ся за каж­дую по­бе­ду, а сей­час они са­ми плы­вут к вам в ру­ки. Нет, нет, вы долж­ны бе­речь свою кра­со­ту. Она нам нуж­на. В наш век лю­ди слиш­ком мно­го чи­та­ют, это ме­ша­ет им быть муд­ры­ми, и слиш­ком мно­го ду­ма­ют, а это ме­ша­ет им быть кра­си­вы­ми. Ну, од­на­ко, вам по­ра оде­вать­ся и ехать в клуб. Мы и так уже опаз­ды­ва­ем.
- Луч­ше я при­еду пря­мо в опе­ру, Гар­ри. Я так устал, что мне не хо­чет­ся есть. Ка­кой но­мер ло­жи ва­шей сест­ры?
- Ка­жет­ся, два­дцать семь. Она в бель­эта­же, и на две­рях вы про­чте­те фа­ми­лию сест­ры. Но очень жаль, До­ри­ан, что вы не хо­ти­те со мной по­обе­дать.
- Пра­во, я не в си­лах, - ска­зал До­ри­ан уста­ло. - Я вам очень, очень при­зна­те­лен, Гар­ри, за все, что вы ска­за­ли. Знаю, что у ме­ня нет дру­га вер­нее. Ни­кто не по­ни­ма­ет ме­ня так, как вы.
- И это еще толь­ко на­ча­ло на­шей друж­бы, - под­хва­тил лорд Ген­ри, по­жи­мая ему ру­ку. - До сви­да­нья. На­де­юсь уви­деть вас не позд­нее по­ло­ви­ны де­ся­то­го. Пом­ни­те - по­ет Пат­ти.
Ко­гда лорд Ген­ри вы­шел и за­крыл за со­бой дверь, До­ри­ан по­зво­нил, и че­рез несколь­ко ми­нут по­явил­ся Вик­тор. Он при­нес лам­пы и опу­стил што­ры. До­ри­ан с нетер­пе­ни­ем до­жи­дал­ся его ухо­да. Ему ка­за­лось, что слу­га се­год­ня бес­ко­неч­но дол­го ко­па­ет­ся.
Как толь­ко Вик­тор ушел, До­ри­ан Грей под­бе­жал к экра­ну и ото­дви­нул его. Ни­ка­ких но­вых пе­ре­мен в порт­ре­те не про­изо­шло. Вид­но, весть о смер­ти Си­би­лы Вэйн до­шла до него рань­ше, чем узнал о ней он, До­ри­ан. Этот порт­рет узна­вал о со­бы­ти­ях его жиз­ни, как толь­ко они про­ис­хо­ди­ли. И злоб­ная же­сто­кость ис­ка­зи­ла кра­си­вый рот в тот са­мый миг, ко­гда де­вуш­ка вы­пи­ла яд. Или, мо­жет быть, на порт­ре­те от­ра­жа­ют­ся не де­я­ния жи­во­го До­ри­а­на Грея, а толь­ко то, что про­ис­хо­дит в его ду­ше? Раз­мыш­ляя об этом, До­ри­ан Грей спра­ши­вал се­бя: а что, ес­ли в один пре­крас­ный день порт­рет из­ме­нит­ся у него на гла­зах? Он и же­лал это­го, и со­дро­гал­ся при од­ной мыс­ли об этом.
Бед­ная Си­би­ла! Как все это ро­ман­тич­но! Она ча­сто изоб­ра­жа­ла смерть на сцене, и вот Смерть при­ш­ла и унес­ла ее. Как сыг­ра­ла Си­би­ла эту по­след­нюю страш­ную сце­ну? Про­кли­на­ла его, уми­рая? Нет, она умер­ла от люб­ви к нему, и от­ныне Лю­бовь бу­дет все­гда для него свя­ты­ней. Си­би­ла, от­дав жизнь, все этим ис­ку­пи­ла. Он не ста­нет боль­ше вспо­ми­нать, сколь­ко он из-за нее вы­стра­дал в тот ужас­ный ве­чер в те­ат­ре. Она оста­нет­ся в его па­мя­ти как див­ный тра­ги­че­ский об­раз, по­слан­ный на ве­ли­кую аре­ну жиз­ни, что­бы явить ми­ру выс­шую сущ­ность Люб­ви. Див­ный тра­ги­че­ский об­раз? При вос­по­ми­на­нии о дет­ском ли­чи­ке Си­би­лы, об ее пле­ни­тель­ной жи­во­сти и за­стен­чи­вой гра­ции До­ри­ан по­чув­ство­вал на гла­зах сле­зы. Он то­роп­ли­во смах­нул их и сно­ва по­смот­рел на порт­рет.
Он го­во­рил се­бе, что на­ста­ло вре­мя сде­лать вы­бор. Или вы­бор уже сде­лан? Да, са­ма жизнь ре­ши­ла за него - жизнь и его без­гра­нич­ный ин­те­рес к ней. Веч­ная мо­ло­дость, неуто­ли­мая страсть, на­сла­жде­ния утон­чен­ные и за­прет­ные, безу­мие сча­стья и еще бо­лее ис­ступ­лен­ное безу­мие гре­ха - все бу­дет ему да­но, все он дол­жен из­ве­дать! А порт­рет пусть несет бре­мя его по­зо­ра - вот и все.
На миг он ощу­тил боль в серд­це при мыс­ли, что пре­крас­ное ли­цо на порт­ре­те бу­дет обез­об­ра­же­но. Как-то раз он, ду­раш­ли­во под­ра­жая Нар­цис­су, по­це­ло­вал - вер­нее, сде­лал вид, что це­лу­ет эти на­ри­со­ван­ные гу­бы, ко­то­рые сей­час так зло усме­ха­лись ему. Каж­дое утро он по­дол­гу про­ста­и­вал пе­ред порт­ре­том, лю­бу­ясь им. Ино­гда он чув­ство­вал, что по­чти влюб­лен в него. И неуже­ли же те­перь каж­дая сла­бость, ко­то­рой он, До­ри­ан, под­даст­ся, бу­дет от­ра­жать­ся на этом порт­ре­те? Неуже­ли он ста­нет чу­до­вищ­но без­об­раз­ным и его при­дет­ся пря­тать под за­мок, вда­ли от солн­ца, ко­то­рое так ча­сто зо­ло­ти­ло его чу­дес­ные куд­ри? Как жаль! Как жаль!
Од­ну ми­ну­ту До­ри­а­ну Грею хо­те­лось по­мо­лить­ся о том, что­бы ис­чез­ла эта сверхъ­есте­ствен­ная связь меж­ду ним и порт­ре­том. Пе­ре­ме­на в порт­ре­те воз­ник­ла по­то­му, что он ко­гда-то по­же­лал это­го, - так, быть мо­жет, по­сле но­вой мо­лит­вы порт­рет пе­ре­ста­нет ме­нять­ся?
Но... Раз­ве че­ло­век, хоть немно­го узнав­ший жизнь, от­ка­жет­ся от воз­мож­но­сти остать­ся веч­но мо­ло­дым, как бы ни бы­ла эфе­мер­на эта воз­мож­ность и ка­ки­ми бы ро­ко­вы­ми по­след­стви­я­ми она ни гро­зи­ла? При­том - раз­ве это дей­стви­тель­но в его вла­сти? Раз­ве и в са­мом де­ле его моль­ба вы­зва­ла та­кую пе­ре­ме­ну? Не объ­яс­ня­ет­ся ли эта пе­ре­ме­на ка­ки­ми-то неве­до­мы­ми за­ко­на­ми на­у­ки? Ес­ли мысль спо­соб­на вли­ять на жи­вой ор­га­низм, так, быть мо­жет, она ока­зы­ва­ет дей­ствие и на мерт­вые, неоду­шев­лен­ные пред­ме­ты? Бо­лее то­го, да­же без уча­стия на­шей мыс­ли или со­зна­тель­ной во­ли не мо­жет ли то, что вне нас, зву­чать в уни­сон с на­ши­ми на­стро­е­ни­я­ми и чув­ства­ми, и атом - стре­мить­ся к ато­му под вли­я­ни­ем ка­ко­го-то та­ин­ствен­но­го тя­го­те­ния или уди­ви­тель­но­го срод­ства?.. Впро­чем, не все ли рав­но, ка­ко­ва при­чи­на?
Ни­ко­гда боль­ше он не ста­нет при­зы­вать на по­мощь ка­кие-то страш­ные, неве­до­мые си­лы. Ес­ли порт­ре­ту суж­де­но ме­нять­ся, пусть ме­ня­ет­ся. За­чем так глу­бо­ко в это вду­мы­вать­ся?
Ведь на­блю­дать этот про­цесс бу­дет ис­тин­ным на­сла­жде­ни­ем! Порт­рет даст ему воз­мож­ность изу­чать са­мые со­кро­вен­ные свои по­мыс­лы. Порт­рет ста­нет для него вол­шеб­ным зер­ка­лом. В этом зер­ка­ле он ко­гда-то впер­вые по-на­сто­я­ще­му уви­дел свое ли­цо, а те­перь уви­дит свою ду­шу. И ко­гда для его двой­ни­ка на по­лотне на­сту­пит зи­ма, он, жи­вой До­ри­ан Грей, бу­дет все еще оста­вать­ся на вол­ну­ю­ще-пре­крас­ной гра­ни вес­ны и ле­та. Ко­гда с ли­ца на порт­ре­те сой­дут крас­ки и оно ста­нет мерт­вен­ной ме­ло­вой мас­кой с оло­вян­ны­ми гла­за­ми, ли­цо жи­во­го До­ри­а­на бу­дет по-преж­не­му со­хра­нять весь блеск юно­сти. Да, цвет его кра­со­ты не увя­нет, пульс жиз­ни ни­ко­гда не ослаб­нет. По­доб­но гре­че­ским бо­гам, он бу­дет веч­но силь­ным, быст­ро­но­гим и жиз­не­ра­дост­ным. Не все ли рав­но, что ста­нет­ся с его порт­ре­том? Са­мо­му-то ему ни­что не угро­жа­ет, а толь­ко это и важ­но.
До­ри­ан Грей, улы­ба­ясь, по­ста­вил экран на преж­нее ме­сто пе­ред порт­ре­том, и по­шел в спаль­ню, где его ждал ка­мер­ди­нер. Че­рез час он был уже в опе­ре, и лорд Ген­ри си­дел по­за­ди, об­ло­ко­тясь на его крес­ло.

[1] Ро­зо­ва­то-ли­ло­вый (франц.).