Портрет Дориана Грея

В этот ве­чер те­атр по­че­му-то был по­лон, и тол­стый ди­рек­тор, встре­тив­ший До­ри­а­на и его дру­зей у вхо­да, си­ял и ух­мы­лял­ся до ушей при­тор­ной, за­ис­ки­ва­ю­щей улыб­кой. Он про­во­дил их в ло­жу весь­ма тор­же­ствен­но и по­до­бо­страст­но, же­сти­ку­ли­руя пух­лы­ми ру­ка­ми в перст­нях и раз­гла­голь­ствуя во весь го­лос. До­ри­ан на­блю­дал за ним с еще боль­шим от­вра­ще­ни­ем, чем все­гда, ис­пы­ты­вая чув­ства влюб­лен­но­го, ко­то­рый при­шел за Ми­ран­дой, а на­ткнул­ся на Ка­ли­ба­на. За­то лор­ду Ген­ри ев­рей, ви­ди­мо, по­нра­вил­ся. Так он, во вся­ком слу­чае, объ­явил и непре­мен­но за­хо­тел по­жать ему ру­ку, уве­рив его, что гор­дит­ся зна­ком­ством с че­ло­ве­ком, ко­то­рый от­крыл под­лин­ный та­лант и ра­зо­рил­ся из-за люб­ви к по­эту. Хол­лу­орд рас­смат­ри­вал пуб­ли­ку пар­те­ра. Жа­ра сто­я­ла уду­ша­ю­щая, и боль­шая люст­ра пы­ла­ла, как ги­гант­ский ге­ор­гин с ог­нен­ны­ми ле­пест­ка­ми. На га­лер­ке мо­ло­дые лю­ди, сняв пи­джа­ки и жи­ле­ты, раз­ве­си­ли их на ба­рье­ре. Они пе­ре­го­ва­ри­ва­лись че­рез весь зал и уго­ща­ли апель­си­на­ми без­вкус­но разо­де­тых де­виц, си­дев­ших с ни­ми ря­дом. В пар­те­ре гром­ко хо­хо­та­ли ка­кие-то жен­щи­ны. Их визг­ли­вые го­ло­са ре­за­ли слух. Из бу­фе­та до­но­си­лось щел­ка­нье про­бок.
– И в та­ком ме­сте вы на­шли свое бо­же­ство! – ска­зал лорд Ген­ри.

– Да, – ото­звал­ся До­ри­ан Грей. – Здесь я на­шел ее, бо­ги­ню сре­ди про­стых смерт­ных. Ко­гда она иг­ра­ет, за­бы­ва­ешь все на све­те. Это неоте­сан­ное про­сто­на­ро­дье, лю­ди с гру­бы­ми ли­ца­ми и вуль­гар­ны­ми ма­не­ра­ми, со­вер­шен­но пре­об­ра­жа­ют­ся, ко­гда она на сцене. Они си­дят, за­та­ив ды­ха­ние, и смот­рят на нее. Они пла­чут и сме­ют­ся по ее во­ле. Она де­ла­ет их чут­ки­ми, как скрип­ка, она их оду­хо­тво­ря­ет, и то­гда я чув­ствую – это лю­ди из той же пло­ти и кро­ви, что и я.
– Из той же пло­ти и кро­ви? Ну, на­де­юсь, что нет! – вос­клик­нул лорд Ген­ри, раз­гля­ды­вав­ший в би­нокль пуб­ли­ку на га­лер­ке.
– Не слу­шай­те его, До­ри­ан, – ска­зал ху­дож­ник. – Я по­ни­маю, что вы хо­ти­те ска­зать, и ве­рю в эту де­вуш­ку. Ес­ли вы ее по­лю­би­ли, зна­чит, она хо­ро­ша. И, ко­неч­но, де­вуш­ка, ко­то­рая так вли­я­ет на лю­дей, об­ла­да­ет ду­шой пре­крас­ной и воз­вы­шен­ной. Обла­го­ра­жи­вать свое по­ко­ле­ние – это нема­лая за­слу­га. Ес­ли ва­ша из­бран­ни­ца спо­соб­на вдох­нуть ду­шу в тех, кто до сих пор су­ще­ство­вал без ду­ши, ес­ли она бу­дит лю­бовь к пре­крас­но­му в лю­дях, чья жизнь гряз­на и без­об­раз­на, за­став­ля­ет их от­ре­шить­ся от эго­из­ма и про­ли­вать сле­зы со­стра­да­ния к чу­жо­му го­рю, – она до­стой­на ва­шей люб­ви, и мир дол­жен пре­кло­нять­ся пе­ред ней. Хо­ро­шо, что вы же­ни­тесь на ней. Я рань­ше был дру­го­го мне­ния, но те­перь ви­жу, что это хо­ро­шо. Си­би­лу Вэйн бо­ги со­зда­ли для вас. Без нее жизнь ва­ша бы­ла бы непол­на.
– Спа­си­бо, Бэ­зил, – ска­зал До­ри­ан Грей, по­жи­мая ему ру­ку. – Я знал, что вы ме­ня пой­ме­те. А Гар­ри про­сто в ужас ме­ня при­во­дит сво­им ци­низ­мом… Ага, вот и ор­кестр! Он пре­сквер­ный, но иг­ра­ет толь­ко ка­ких-ни­будь пять ми­нут. По­том под­ни­мет­ся за­на­вес, и вы уви­ди­те ту, ко­то­рой я от­дам всю жизнь, ко­то­рой я уже от­дал луч­шее, что есть во мне.
Че­рез чет­верть ча­са на сце­ну под гром ру­ко­плес­ка­ний вы­шла Си­би­ла Вэйн. Ею и в са­мом де­ле мож­но бы­ло за­лю­бо­вать­ся, и да­же лорд Ген­ри ска­зал се­бе, что ни­ко­гда еще не ви­ды­вал де­вуш­ки оча­ро­ва­тель­нее. В ее за­стен­чи­вой гра­ции и роб­ком вы­ра­же­нии глаз бы­ло что-то, на­по­ми­нав­шее мо­ло­дую лань. Ко­гда она уви­де­ла пе­ре­пол­няв­шую зал вос­тор­жен­ную тол­пу, на ще­ках ее вспых­нул лег­кий ру­мя­нец, как тень ро­зы в се­реб­ря­ном зер­ка­ле. Она от­сту­пи­ла на несколь­ко ша­гов, и гу­бы ее дрог­ну­ли. Бэ­зил Хол­лу­орд вско­чил и стал ап­ло­ди­ро­вать. До­ри­ан си­дел непо­движ­но, как во сне, и не сво­дил с нее глаз. А лорд Ген­ри все смот­рел в би­нокль и бор­мо­тал: «Пре­лесть! Пре­лесть!»
Сце­на пред­став­ля­ла зал в до­ме Ка­пу­лет­ти. Во­шел Ро­мео в одеж­де мо­на­ха, с ним Мер­ку­цио и еще несколь­ко при­я­те­лей. Сно­ва за­иг­рал сквер­ный ор­кестр, и на­ча­лись тан­цы. В тол­пе неук­лю­жих и убо­го оде­тых ак­те­ров Си­би­ла Вэйн ка­за­лась су­ще­ством из дру­го­го, выс­ше­го ми­ра. Ко­гда она тан­це­ва­ла, стан ее по­ка­чи­вал­ся, как трост­ник над во­дой. Шея из­ги­бом на­по­ми­на­ла бе­ло­снеж­ную ли­лию, а ру­ки бы­ли слов­но вы­то­че­ны из сло­но­вой ко­сти.
Од­на­ко она оста­ва­лась до стран­но­сти без­участ­ной. Ли­цо ее не вы­ра­зи­ло ни­ка­кой ра­до­сти, ко­гда она уви­де­ла Ро­мео. И пер­вые сло­ва Джу­льет­ты:

Лю­без­ный пи­ли­грим, ты строг чрез­мер­но
К сво­ей ру­ке: лишь бла­го­че­стье в ней.
Есть ру­ки у свя­тых: их мо­жет, вер­но,
Кос­нуть­ся пи­ли­грим ру­кой сво­ей,

– как и по­сле­до­вав­шие за ни­ми ре­пли­ки во вре­мя ко­рот­ко­го диа­ло­га, про­зву­ча­ли фаль­ши­во. Го­лос был див­ный, но ин­то­на­ции со­вер­шен­но невер­ные. И этот невер­но взя­тый тон де­лал сти­хи нежи­вы­ми, вы­ра­жен­ное в них чув­ство – неис­крен­ним.
До­ри­ан Грей смот­рел, слу­шал – и ли­цо его ста­но­ви­лось все блед­нее. Он был по­ра­жен, встре­во­жен. Ни лорд Ген­ри, ни Хол­лу­орд не ре­ша­лись за­го­во­рить с ним. Си­би­ла Вэйн ка­за­лась им со­вер­шен­но без­дар­ной, и они бы­ли крайне разо­ча­ро­ва­ны.
По­ни­мая, од­на­ко, что под­лин­ный проб­ный ка­мень для вся­кой ак­три­сы, иг­ра­ю­щей Джу­льет­ту, – это сце­на на бал­коне во вто­ром ак­те, они вы­жи­да­ли. Ес­ли Си­би­ле и эта сце­на не удаст­ся, зна­чит, у нее нет да­же ис­кры та­лан­та.
Она бы­ла об­во­ро­жи­тель­но хо­ро­ша, ко­гда по­яви­лась на бал­коне в лун­ном све­те, – это­го нель­зя бы­ло от­ри­цать. Но иг­ра ее бы­ла нестер­пи­мо те­ат­раль­на – и чем даль­ше, тем ху­же. Же­сты бы­ли ис­кус­ствен­ны до неле­по­сти, про­из­но­си­ла она все с пре­уве­ли­чен­ным па­фо­сом. Ве­ли­ко­леп­ный мо­но­лог:

Мое ли­цо под мас­кой но­чи скры­то,
Но все оно пы­ла­ет от сты­да
За то, что ты под­слу­шал нын­че но­чью,

– она про­из­нес­ла с неук­лю­жей ста­ра­тель­но­стью уче­ни­цы, обу­чен­ной ка­ким-ни­будь вто­ро­раз­ряд­ным учи­те­лем де­кла­ма­ции. А ко­гда, на­кло­нясь че­рез пе­ри­ла бал­ко­на, до­шла до сле­ду­ю­щих див­ных строк:

Нет, не кля­нись. Хоть ра­дость ты моя,
Но сго­вор наш ноч­ной мне не на ра­дость.
Он слиш­ком скор, вне­за­пен, необ­ду­ман,
Как мол­ния, что ис­че­за­ет рань­ше,
Чем ска­жем мы: «Вот мол­ния!» О ми­лый,
Спо­кой­ной но­чи! Пусть ро­сток люб­ви
В ды­ха­нье теп­лом ле­та рас­цве­тет
Цвет­ком пре­крас­ным в миг, ко­гда мы сно­ва
Уви­дим­ся…

– она про­го­во­ри­ла их так ме­ха­ни­че­ски, слов­но смысл их не до­шел до нее. Это­го нель­зя бы­ло объ­яс­нить нерв­ным вол­не­ни­ем. На­про­тив, Си­би­ла, ка­за­лось, вполне вла­де­ла со­бой. Это бы­ла по­про­сту очень пло­хая иг­ра. Ви­ди­мо, ак­три­са бы­ла со­вер­шен­но без­дар­на.
Да­же некуль­тур­ная пуб­ли­ка зад­них ря­дов и га­лер­ки утра­ти­ла вся­кий ин­те­рес к то­му, что про­ис­хо­ди­ло на сцене. Все за­шу­ме­ли, за­го­во­ри­ли гром­ко, по­слы­ша­лись да­же свист­ки. Ев­рей-ан­тре­пре­нер, сто­яв­ший за ска­мья­ми бал­ко­на, то­пал но­га­ми и ярост­но бра­нил­ся. И толь­ко де­вуш­ка на сцене оста­ва­лась ко все­му без­участ­на.
Ко­гда окон­чи­лось вто­рое дей­ствие, в за­ле под­ня­лась бу­ря ши­ка­нья. Лорд Ген­ри встал и на­дел паль­то.
– Она очень кра­си­ва, До­ри­ан, – ска­зал он. – Но иг­рать не уме­ет. Пой­дем­те!
– Нет, я до­си­жу до кон­ца, – воз­ра­зил До­ри­ан рез­ко и с го­ре­чью. – Мне очень со­вест­но, что вы из-за ме­ня по­те­ря­ли ве­чер, Гар­ри. Про­шу про­ще­ния у вас обо­их.
– До­ро­гой мой, мисс Вэйн, на­вер­ное, се­год­ня нездо­ро­ва, – пе­ре­бил его Хол­лу­орд. – Мы при­дем как-ни­будь в дру­гой раз.
– Хо­тел бы я ду­мать, что она боль­на, – воз­ра­зил До­ри­ан. – Но ви­жу, что она про­сто хо­лод­на и без­душ­на. Она со­вер­шен­но из­ме­ни­лась. Вче­ра еще она бы­ла ве­ли­кой ар­тист­кой. А се­год­ня – толь­ко са­мая за­уряд­ная сред­няя ак­три­са.
– Не на­до так го­во­рить о лю­би­мой жен­щине, До­ри­ан. Лю­бовь вы­ше ис­кус­ства.
– И лю­бовь и ис­кус­ство – толь­ко фор­мы под­ра­жа­ния, – ска­зал лорд Ген­ри. – Ну, пой­дем­те, Бэ­зил. И вам, До­ри­ан, то­же не со­ве­тую здесь оста­вать­ся. Смот­реть плохую иг­ру вред­но для ду­ши… На­ко­нец, вряд ли вы за­хо­ти­те, что­бы ва­ша же­на оста­ва­лась ак­три­сой, – так не все ли вам рав­но, что она иг­ра­ет Джу­льет­ту, как де­ре­вян­ная кук­ла? Она очень ми­ла. И ес­ли в жиз­ни она по­ни­ма­ет так же ма­ло, как в ис­кус­стве, то бо­лее близ­кое зна­ком­ство с ней до­ста­вит вам мно­го удо­воль­ствия. Толь­ко два сор­та лю­дей по-на­сто­я­ще­му ин­те­рес­ны – те, кто зна­ет о жиз­ни все ре­ши­тель­но, и те, кто ни­че­го о ней не зна­ет… Ра­ди бо­га, до­ро­гой мой маль­чик, не при­ни­май­те это­го так тра­гич­но! Сек­рет со­хра­не­ния мо­ло­до­сти в том, что­бы из­бе­гать вол­не­ний, от ко­то­рых дур­не­ешь. По­едем­те-ка со мной и Бэ­зи­лом в клуб! Мы бу­дем ку­рить и пить за Си­би­лу Вэйн. Она кра­са­ви­ца. Че­го вам еще?
– Ухо­ди­те, Гар­ри, – крик­нул До­ри­ан. – Я хо­чу по­быть один. Бэ­зил, и вы ухо­ди­те. Неуже­ли вы не ви­ди­те, что у ме­ня серд­це раз­ры­ва­ет­ся на ча­сти?
К гла­зам его под­сту­пи­ли го­ря­чие сле­зы, гу­бы дро­жа­ли. Отой­дя в глубь ло­жи, он при­сло­нил­ся к стене и за­крыл ли­цо ру­ка­ми.
– Пой­дем, Бэ­зил, – про­мол­вил лорд Ген­ри с неожи­дан­ной для него теп­ло­той. И оба вы­шли из ло­жи.
Че­рез несколь­ко ми­нут сно­ва вспых­ну­ли ог­ни рам­пы, за­на­вес под­нял­ся, и на­ча­лось тре­тье дей­ствие. До­ри­ан Грей вер­нул­ся на свое ме­сто. Он был бле­ден, и на ли­це его за­сты­ло вы­ра­же­ние вы­со­ко­мер­но­го рав­но­ду­шия. Спек­такль про­дол­жал­ся; ка­за­лось, ему не бу­дет кон­ца. Зал на­по­ло­ви­ну опу­стел, лю­ди ухо­ди­ли, сту­ча тя­же­лы­ми баш­ма­ка­ми и пе­ре­сме­и­ва­ясь. Про­вал был пол­ный.
По­след­нее дей­ствие шло по­чти при пу­стом за­ле. На­ко­нец за­на­вес опу­стил­ся под хи­хи­ка­нье и гром­кий ро­пот.
Как толь­ко окон­чил­ся спек­такль, До­ри­ан Грей по­мчал­ся за ку­ли­сы. Си­би­ла сто­я­ла од­на в сво­ей убор­ной. Ли­цо ее све­ти­лось тор­же­ством, гла­за яр­ко бле­сте­ли, от нее слов­но ис­хо­ди­ло си­я­ние. По­лу­от­кры­тые гу­бы улы­ба­лись ка­кой-то од­ной ей ве­до­мой тайне.
Ко­гда во­шел До­ри­ан Грей, она по­смот­ре­ла на него с невы­ра­зи­мой ра­до­стью и вос­клик­ну­ла:
– Как сквер­но я се­год­ня иг­ра­ла, До­ри­ан!
– Ужас­но! – под­твер­дил он, гля­дя на нее в пол­ном недо­уме­нии. – От­вра­ти­тель­но! Вы не боль­ны? Вы и пред­ста­вить се­бе не мо­же­те, как это бы­ло ужас­но и как я стра­дал!
Де­вуш­ка все улы­ба­лась.
– До­ри­ан. – Она про­из­нес­ла его имя пе­ву­че и про­тяж­но, упи­ва­ясь им, слов­но оно бы­ло сла­ще ме­да для алых ле­пест­ков ее губ. – До­ри­ан, как же вы не по­ня­ли? Но сей­час вы уже по­ни­ма­е­те, да?
– Что тут по­ни­мать? – спро­сил он с раз­дра­же­ни­ем.
– Да то, по­че­му я так пло­хо иг­ра­ла се­год­ня… И все­гда бу­ду пло­хо иг­рать. Ни­ко­гда боль­ше не смо­гу иг­рать так, как пре­жде.
До­ри­ан по­жал пле­ча­ми.
– Вы, долж­но быть, за­бо­ле­ли. Вам не сле­до­ва­ло иг­рать, ес­ли вы нездо­ро­вы. Ведь вы ста­но­ви­тесь по­сме­ши­щем. Мо­им дру­зьям бы­ло нестер­пи­мо скуч­но. Да и мне то­же.
Си­би­ла, ка­за­лось, не слу­ша­ла его. Она бы­ла в ка­ком-то экс­та­зе сча­стья, со­вер­шен­но пре­об­ра­зив­шем ее.
– До­ри­ан, До­ри­ан! – вос­клик­ну­ла она. – По­ка я вас не зна­ла, я жи­ла толь­ко на сцене. Мне ка­за­лось, что это – моя на­сто­я­щая жизнь. Один ве­чер я бы­ла Ро­за­лин­дой, дру­гой – Пор­ци­ей. Ра­дость Бе­ат­ри­че бы­ла мо­ей ра­до­стью, и стра­да­ния Кор­де­лии – мо­и­ми стра­да­ни­я­ми. Я ве­ри­ла все­му. Те жал­кие ак­те­ры, что иг­ра­ли со мной, ка­за­лись мне бо­же­ствен­ны­ми, раз­ма­ле­ван­ные ку­ли­сы со­став­ля­ли мой мир. Я жи­ла сре­ди при­зра­ков и счи­та­ла их жи­вы­ми лю­дь­ми. Но ты при­шел, лю­би­мый, и осво­бо­дил мою ду­шу из пле­на. Ты по­ка­зал мне на­сто­я­щую жизнь. И се­год­ня у ме­ня слов­но от­кры­лись гла­за. Я уви­де­ла всю ми­шур­ность, фальшь и неле­пость той бу­та­фо­рии, ко­то­рая ме­ня окру­жа­ет на сцене. Се­год­ня ве­че­ром я впер­вые уви­де­ла, что Ро­мео стар, без­об­ра­зен, на­кра­шен, что лун­ный свет в са­ду не на­сто­я­щий и сад этот – не сад, а убо­гие де­ко­ра­ции. И сло­ва, ко­то­рые я про­из­но­си­ла, бы­ли не на­сто­я­щие, не мои сло­ва, не то, что мне хо­те­лось бы го­во­рить. Бла­го­да­ря те­бе я узна­ла то, что вы­ше ис­кус­ства. Я узна­ла лю­бовь на­сто­я­щую. Ис­кус­ство – толь­ко ее блед­ное от­ра­же­ние. О ра­дость моя, мой Пре­крас­ный Принц! Мне на­до­е­ло жить сре­ди те­ней. Ты мне до­ро­же, чем все ис­кус­ство ми­ра. Что мне эти ма­ри­о­нет­ки, ко­то­рые окру­жа­ют ме­ня на сцене? Ко­гда я се­год­ня при­ш­ла в те­атр, я про­сто уди­ви­лась: все сра­зу ста­ло мне та­ким чу­жим! Ду­ма­ла, что бу­ду иг­рать чу­дес­но, – а ока­за­лось, что ни­че­го у ме­ня не вы­хо­дит. И вдруг я ду­шой по­ня­ла, от­че­го это так, и мне ста­ло ра­дост­но. Я слы­ша­ла в за­ле ши­ка­нье – и толь­ко улы­ба­лась. Что они зна­ют о та­кой люб­ви, как на­ша? Возь­ми ме­ня от­сю­да, До­ри­ан, уве­ди ме­ня ту­да, где мы бу­дем со­всем од­ни. Я те­перь нена­ви­жу те­атр. Я мог­ла изоб­ра­жать на сцене лю­бовь, ко­то­рой не зна­ла, но не мо­гу де­лать это те­перь, ко­гда лю­бовь сжи­га­ет ме­ня, как огонь. Ах, До­ри­ан, До­ри­ан, ты ме­ня по­ни­ма­ешь? Ведь мне сей­час иг­рать влюб­лен­ную – это про­фа­на­ция! Бла­го­да­ря те­бе я те­перь это знаю.
До­ри­ан по­ры­ви­стым дви­же­ни­ем от­вер­нул­ся от Си­би­лы и сел на ди­ван.
– Вы уби­ли мою лю­бовь, – про­бор­мо­тал он, не под­ни­мая глаз.
Си­би­ла удив­лен­но по­смот­ре­ла на него и рас­сме­я­лась. До­ри­ан мол­чал. Она по­до­шла к нему и лег­ко, од­ни­ми паль­чи­ка­ми кос­ну­лась его во­лос. По­том ста­ла на ко­ле­ни и при­льну­ла гу­ба­ми к его ру­кам. Но До­ри­ан вздрог­нул, от­дер­нул ру­ки. По­том, вско­чив с ди­ва­на, шаг­нул к две­ри.
– Да, да, – крик­нул он, – вы уби­ли мою лю­бовь! Рань­ше вы вол­но­ва­ли мое во­об­ра­же­ние, – те­перь вы не вы­зы­ва­е­те во мне ни­ка­ко­го ин­те­ре­са. Вы мне про­сто без­раз­лич­ны. Я вас по­лю­бил, по­то­му что вы иг­ра­ли чу­дес­но, по­то­му что я ви­дел в вас та­лант, по­то­му что вы во­пло­ща­ли в жизнь меч­ты ве­ли­ких по­этов, об­ле­ка­ли в жи­вую, ре­аль­ную фор­му бес­плот­ные об­ра­зы ис­кус­ства. А те­перь все это кон­че­но. Вы ока­за­лись толь­ко пу­стой и огра­ни­чен­ной жен­щи­ной. Бо­же, как я был глуп!.. Ка­ким безу­ми­ем бы­ла моя лю­бовь к вам! Сей­час вы для ме­ня ни­что. Я не хо­чу вас боль­ше ви­деть. Я ни­ко­гда и не вспом­ню о вас, име­ни ва­ше­го не про­из­не­су. Ес­ли бы вы мог­ли по­нять, чем вы бы­ли для ме­ня… О гос­по­ди, да я… Нет, об этом и ду­мать боль­но. Луч­ше бы я вас ни­ко­гда не знал! Вы ис­пор­ти­ли са­мое пре­крас­ное в мо­ей жиз­ни. Как ма­ло вы зна­е­те о люб­ви, ес­ли мо­же­те го­во­рить, что она уби­ла в вас ар­тист­ку! Да ведь без ва­ше­го ис­кус­ства вы – ни­что! Я хо­тел сде­лать вас ве­ли­кой, зна­ме­ни­той. Весь мир пре­кло­нил­ся бы пе­ред ва­ми, и вы но­си­ли бы мое имя. А что вы те­перь? Тре­тье­раз­ряд­ная ак­три­са с хо­ро­шень­ким ли­чи­ком.
Си­би­ла по­блед­не­ла и вся дро­жа­ла. Сжав ру­ки, она про­шеп­та­ла с тру­дом, слов­но сло­ва за­стре­ва­ли у нее в гор­ле:
– Вы ведь не се­рьез­но это го­во­ри­те, До­ри­ан? Вы слов­но иг­ра­е­те.
– Иг­раю? Нет, иг­рать я предо­став­ляю вам, – вы это де­ла­е­те так хо­ро­шо! – ед­ко воз­ра­зил До­ри­ан.
Де­вуш­ка под­ня­лась с ко­лен и по­до­шла к нему. С тро­га­тель­ным вы­ра­же­ни­ем ду­шев­ной му­ки она по­ло­жи­ла ему ру­ку на пле­чо и за­гля­ну­ла в гла­за. Но До­ри­ан от­толк­нул ее и крик­нул:
– Не тро­гай­те ме­ня!
У Си­би­лы вы­рвал­ся глу­хой стон, и она упа­ла к его но­гам. Как за­топ­тан­ный цве­ток, ле­жа­ла она на по­лу.
– До­ри­ан, До­ри­ан, не по­ки­дай­те ме­ня! – шеп­та­ла она с моль­бой. – Я так жа­лею, что пло­хо иг­ра­ла се­год­ня. Это от­то­го, что я все вре­мя ду­ма­ла о вас. Я по­про­бую опять… Да, да, я по­ста­ра­юсь… Лю­бовь при­ш­ла так неожи­дан­но. Я, на­вер­ное, это­го и не зна­ла бы, ес­ли бы вы ме­ня не по­це­ло­ва­ли… ес­ли бы мы не по­це­ло­ва­лись то­гда… По­це­луй ме­ня еще раз, лю­би­мый! Не ухо­ди, я это­го не пе­ре­жи­ву… Не бро­сай ме­ня! Мой брат… Нет, нет, он это­го не ду­мал, он про­сто по­шу­тил… Ох, неуже­ли ты не мо­жешь ме­ня про­стить? Я бу­ду ра­бо­тать изо всех сил и по­ста­ра­юсь иг­рать луч­ше. Не будь ко мне же­сток, я люб­лю те­бя боль­ше все­го на све­те. Ведь я толь­ко раз не уго­ди­ла те­бе. Ты, ко­неч­но, прав, До­ри­ан, – мне не сле­до­ва­ло за­бы­вать, что я ар­тист­ка… Это бы­ло глу­по, но я ни­че­го не мог­ла с со­бой по­де­лать. Не по­ки­дай ме­ня, До­ри­ан, не ухо­ди!..
За­хле­бы­ва­ясь бур­ны­ми сле­за­ми, она кор­чи­лась на по­лу, как ра­не­ное жи­вот­ное, а До­ри­ан Грей смот­рел на нее свер­ху с усмеш­кой вы­со­ко­мер­но­го пре­зре­ния на кра­си­во очер­чен­ных гу­бах. В стра­да­ни­ях тех, ко­го раз­лю­би­ли, все­гда есть что-то смеш­ное. И сло­ва и сле­зы Си­би­лы ка­за­лись До­ри­а­ну неле­по-ме­ло­дра­ма­тич­ны­ми и толь­ко раз­дра­жа­ли его.
– Ну, я ухо­жу, – ска­зал он на­ко­нец спо­кой­но и гром­ко. – Не хо­тел бы я быть бес­сер­деч­ным, но я не мо­гу боль­ше встре­чать­ся с ва­ми. Вы ме­ня разо­ча­ро­ва­ли.
Си­би­ла ти­хо пла­ка­ла и ни­че­го не от­ве­ча­ла, но под­полз­ла бли­же. Она, как сле­пая, про­тя­ну­ла впе­ред ру­ки, слов­но ища его. Но он от­вер­нул­ся и вы­шел. Че­рез несколь­ко ми­нут он был уже на ули­це.
Он шел, ед­ва со­зна­вая, ку­да идет. Смут­но вспо­ми­на­лось ему по­том, что он бро­дил по ка­ким-то пло­хо осве­щен­ным ули­цам ми­мо до­мов зло­ве­ще­го ви­да, под вы­со­ки­ми ар­ка­ми, где ца­ри­ла чер­ная тьма. Жен­щи­ны с рез­ким сме­хом хрип­лы­ми го­ло­са­ми за­зы­ва­ли его. Ша­та­ясь, бре­ли пья­ные, по­хо­жие на боль­ших обе­зьян, бор­мо­ча что-то про се­бя или гру­бо ру­га­ясь. До­ри­ан ви­дел жал­ких, за­мо­рен­ных де­тей, при­кор­нув­ших на по­ро­гах до­мов, слы­шал прон­зи­тель­ные кри­ки и брань, до­но­сив­ши­е­ся из мрач­ных дво­ров.
На рас­све­те он очу­тил­ся вб­ли­зи Ко­вент-Гар­де­на. Мрак рас­се­ял­ся, и про­ни­зан­ное блед­ны­ми ог­ня­ми небо си­я­ло над зем­лей, как чу­дес­ная жем­чу­жи­на. По слов­но от­по­ли­ро­ван­ным мо­сто­вым еще без­люд­ных улиц мед­лен­но гро­мы­ха­ли боль­шие те­ле­ги, пол­ные ли­лий, по­ка­чи­вав­ших­ся на длин­ных стеб­лях. Воз­дух был на­по­ен аро­ма­том этих цве­тов. Пре­лесть их уто­ля­ла ду­шев­ную му­ку До­ри­а­на. Ша­гая за во­за­ми, он за­брел на ры­нок. Сто­ял и смот­рел, как их раз­гру­жа­ли. Один воз­чик в бе­лом ба­ла­хоне пред­ло­жил ему ви­шен. До­ри­ан по­бла­го­да­рил и стал рас­се­ян­но есть их, удив­ля­ясь про се­бя то­му, что воз­чик от­ка­зал­ся взять день­ги. Виш­ни бы­ли со­рва­ны в пол­ночь, и от них слов­но ис­хо­ди­ла про­хла­да лун­но­го све­та. Ми­мо До­ри­а­на про­шли длин­ной ве­ре­ни­цей маль­чи­ки с кор­зи­на­ми по­ло­са­тых тюль­па­нов и жел­тых и крас­ных роз, про­кла­ды­вая се­бе до­ро­гу меж­ду вы­со­ки­ми гру­да­ми неж­но-зе­ле­ных ово­щей. Под пор­ти­ком, меж­ду се­ры­ми, за­ли­ты­ми солн­цем ко­лон­на­ми, сло­ня­лись про­сто­во­ло­сые и об­тре­пан­ные де­ви­цы. Дру­гая груп­па их тес­ни­лась у две­рей ка­фе на Пьяц­це. Непо­во­рот­ли­вые ло­мо­вые ло­ша­ди спо­ты­ка­лись на неров­ной мо­сто­вой, дре­без­жа­ли сбру­ей и ко­ло­коль­ца­ми. Неко­то­рые воз­чи­ки спа­ли на меш­ках. Ро­зо­во­но­гие го­лу­би с ра­дуж­ны­ми шей­ка­ми су­е­ти­лись во­круг, клюя рас­сы­пан­ное зер­но.
На­ко­нец До­ри­ан клик­нул из­воз­чи­ка и по­ехал до­мой. Ми­ну­ту-дру­гую он по­сто­ял в две­рях, ози­рая тихую пло­щадь, ок­на до­мов, на­глу­хо за­кры­тые став­ня­ми или пест­ры­ми што­ра­ми. Небо те­перь бы­ло чи­стей­ше­го опа­ло­во­го цве­та, и на его фоне кры­ши бле­сте­ли, как се­реб­ро. Из тру­бы со­сед­не­го до­ма под­ни­ма­лась тон­кая струя ды­ма и ли­ло­ва­той лен­той ви­лась в пер­ла­мут­ро­вом воз­ду­хе.
В боль­шом зо­ло­че­ном ве­не­ци­ан­ском фо­на­ре, неко­гда по­хи­щен­ном, ве­ро­ят­но, с гон­до­лы ка­ко­го-ни­будь до­жа и ви­сев­шем те­перь на по­тол­ке в про­стор­ном хол­ле с ду­бо­вы­ми па­не­ля­ми, еще го­ре­ли три га­зо­вых рож­ка, мер­цая уз­ки­ми го­лу­бы­ми ле­пест­ка­ми в об­рам­ле­нии бе­ло­го ог­ня. До­ри­ан по­га­сил их и, бро­сив на сто­лик шля­пу и плащ, про­шел че­рез биб­лио­те­ку к две­ри в спаль­ню, боль­шую ось­ми­уголь­ную ком­на­ту в пер­вом эта­же, ко­то­рую он, в сво­ем но­вом увле­че­нии рос­ко­шью, недав­но от­де­лал за­но­во и уве­шал сте­ны ред­ки­ми го­бе­ле­на­ми вре­мен Ре­нес­сан­са, най­ден­ны­ми на чер­да­ке его до­ма в Сел­би. В ту ми­ну­ту, ко­гда он уже взял­ся за руч­ку две­ри, взгляд его упал на порт­рет, на­пи­сан­ный Бэ­зи­лом Хол­лу­ор­дом. До­ри­ан вздрог­нул и от­сту­пил, слов­но чем-то по­ра­жен­ный, за­тем во­шел в спаль­ню. Од­на­ко, вы­нув бу­то­ньер­ку из пет­ли­цы, он оста­но­вил­ся в нере­ши­тель­но­сти – что-то его, ви­ди­мо, сму­ща­ло. В кон­це кон­цов он вер­нул­ся в биб­лио­те­ку и, по­дой­дя к сво­е­му порт­ре­ту, дол­го всмат­ри­вал­ся в него. При сла­бом све­те, за­те­нен­ном жел­ты­ми шел­ко­вы­ми што­ра­ми, ли­цо на порт­ре­те по­ка­за­лось ему из­ме­нив­шим­ся. Вы­ра­же­ние бы­ло ка­кое-то дру­гое, – в склад­ке рта чув­ство­ва­лась же­сто­кость. Как стран­но!
От­вер­нув­шись от порт­ре­та, До­ри­ан по­до­шел к ок­ну и раз­дви­нул што­ры. Яр­кий утрен­ний свет за­лил ком­на­ту и разо­гнал при­чуд­ли­вые те­ни, пря­тав­ши­е­ся по су­мрач­ным уг­лам. Од­на­ко в ли­це порт­ре­та по-преж­не­му за­мет­на бы­ла ка­кая-то стран­ная пе­ре­ме­на, она да­же ста­ла яв­ствен­нее. В сколь­зив­ших по по­лот­ну яр­ких лу­чах солн­ца склад­ка же­сто­ко­сти у рта вид­на бы­ла так от­чет­ли­во, слов­но До­ри­ан смот­рел­ся в зер­ка­ло по­сле ка­ко­го-то со­вер­шен­но­го им пре­ступ­ле­ния.
Он вздрог­нул и, то­роп­ли­во взяв со сто­ла оваль­ное руч­ное зер­ка­ло в укра­шен­ной ку­пи­до­на­ми рам­ке сло­но­вой ко­сти (один из мно­го­чис­лен­ных по­дар­ков лор­да Ген­ри), по­гля­дел­ся в него.
Нет, его алые гу­бы не без­об­ра­зи­ла та­кая склад­ка, как на порт­ре­те. Что же это мог­ло зна­чить?
До­ри­ан про­тер гла­за и, по­дой­дя к порт­ре­ту вплот­ную, сно­ва стал вни­ма­тель­но рас­смат­ри­вать его. Крас­ка, несо­мнен­но, бы­ла нетро­ну­та, ни­ка­ких сле­дов под­ри­сов­ки. А меж­ду тем вы­ра­же­ние ли­ца яв­но из­ме­ни­лось. Нет, это ему не по­чу­ди­лось – страш­ная пе­ре­ме­на бро­са­лась в гла­за.
Сев в крес­ло, До­ри­ан уси­лен­но раз­мыш­лял. И вдруг в его па­мя­ти всплы­ли сло­ва, ска­зан­ные им в ма­стер­ской Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да в тот день, ко­гда порт­рет был окон­чен. Да, он их от­лич­но пом­нил. Он то­гда вы­ска­зал безум­ное же­ла­ние, что­бы порт­рет ста­рел вме­сто него, а он оста­вал­ся веч­но мо­ло­дым, что­бы его кра­со­та не по­блек­ла, а пе­чать стра­стей и по­ро­ков ло­жи­лась на ли­цо порт­ре­та. Да, он хо­тел, что­бы сле­ды стра­да­ний и тяж­ких дум бо­роз­ди­ли лишь его изоб­ра­же­ние на по­лотне, а сам он со­хра­нил весь неж­ный цвет и пре­лесть сво­ей, то­гда еще впер­вые осо­знан­ной, юно­сти. Неуже­ли его же­ла­ние ис­пол­ни­лось? Нет, та­ких чу­дес не бы­ва­ет! Страш­но да­же и ду­мать об этом. А меж­ду тем – вот пе­ред ним его порт­рет со склад­кой же­сто­ко­сти у губ.
Же­сто­кость? Раз­ве он по­сту­пил же­сто­ко? Ви­но­ват во всем не он, ви­но­ва­та Си­би­ла. Он во­об­ра­жал ее ве­ли­кой ар­тист­кой и за это по­лю­бил. А она его разо­ча­ро­ва­ла. Она ока­за­лась ни­что­же­ством, недо­стой­ным его люб­ви. Од­на­ко сей­час он с без­гра­нич­ной жа­ло­стью вспом­нил ту ми­ну­ту, ко­гда она ле­жа­ла у его ног и пла­ка­ла, как ре­бе­нок, вспом­нил, с ка­ким черст­вым рав­но­ду­ши­ем смот­рел то­гда на нее. За­чем он так со­здан, за­чем ему да­на та­кая ду­ша?..
Од­на­ко раз­ве и он не стра­дал? За те ужас­ные три ча­са, по­ка шел спек­такль, он пе­ре­жил сто­ле­тия тер­за­ний, веч­ность мук. Его жизнь, уж во вся­ком слу­чае, рав­но­цен­на ее жиз­ни. Пусть он ра­нил Си­би­лу на­век – но и она на вре­мя омра­чи­ла его жизнь. При­том жен­щи­ны пе­ре­но­сят го­ре лег­че, чем муж­чи­ны, так уж они со­зда­ны! Они жи­вут од­ни­ми чув­ства­ми, толь­ко ими и за­ня­ты. Они и лю­бов­ни­ков за­во­дят лишь для то­го, что­бы бы­ло ко­му устра­и­вать сце­ны. Так го­во­рит лорд Ген­ри, а лорд Ген­ри зна­ет жен­щин.
К че­му же тре­во­жить се­бя мыс­ля­ми о Си­би­ле Вэйп? Ведь она боль­ше для него не су­ще­ству­ет.
Ну а порт­рет? Как тут быть? Порт­рет хра­нит тай­ну его жиз­ни и мо­жет всем ее по­ве­дать. Порт­рет на­учил его лю­бить соб­ствен­ную кра­со­ту, – неуже­ли тот же порт­рет за­ста­вит его воз­не­на­ви­деть соб­ствен­ную ду­шу? Как ему и смот­реть те­перь на это по­лот­но?
Нет, нет, все это толь­ко об­ман чувств, вы­зван­ный ду­шев­ным смя­те­ни­ем. Он пе­ре­жил ужас­ную ночь – вот ему и ме­ре­щит­ся что-то. В моз­гу его по­яви­лось то баг­ро­вое пят­ныш­ко, ко­то­рое де­ла­ет че­ло­ве­ка безум­ным. Порт­рет ни­чуть не из­ме­нил­ся, и во­об­ра­жать это – про­сто су­ма­сше­ствие.
Но че­ло­век на порт­ре­те смот­рел на него с же­сто­кой усмеш­кой, пор­тив­шей пре­крас­ное ли­цо. Зо­ло­ти­стые во­ло­сы си­я­ли в лу­чах утрен­не­го солн­ца, го­лу­бые гла­за встре­ча­лись с гла­за­ми жи­во­го До­ри­а­на. Чув­ство бес­пре­дель­ной жа­ло­сти просну­лось в серд­це До­ри­а­на – жа­ло­сти не к се­бе, а к сво­е­му порт­ре­ту. Че­ло­век на по­лотне уже из­ме­нил­ся и бу­дет ме­нять­ся все боль­ше! По­туск­не­ет зо­ло­то куд­рей и сме­нит­ся се­ди­ной. Увя­нут бе­лые и алые ро­зы юно­го ли­ца. Каж­дый грех, со­вер­шен­ный им, До­ри­а­ном, бу­дет ло­жить­ся пят­ном на порт­рет, пор­тя его кра­со­ту…
Нет, нет, он не ста­нет боль­ше гре­шить! Бу­дет ли порт­рет ме­нять­ся или нет, – все рав­но этот порт­рет ста­нет как бы его со­ве­стью. На­до от­ныне бо­роть­ся с ис­ку­ше­ни­я­ми. И боль­ше не встре­чать­ся с лор­дом Ген­ри – или, по край­ней ме­ре, не слу­шать его опас­ных, как тон­кий яд, ре­чей, ко­то­рые ко­гда-то в са­ду Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да впер­вые про­бу­ди­ли в нем, До­ри­ане, жаж­ду невоз­мож­но­го.
И До­ри­ан ре­шил вер­нуть­ся к Си­би­ле Вэйн, за­гла­дить свою ви­ну. Он же­нит­ся на Си­би­ле и по­ста­ра­ет­ся сно­ва по­лю­бить ее. Да, это его долг. Она, на­вер­ное, силь­но стра­да­ла, боль­ше, чем он. Бед­няж­ка! Он по­сту­пил с ней, как бес­сер­деч­ный эго­ист. Лю­бовь вер­нет­ся, они бу­дут счаст­ли­вы. Жизнь его с Си­би­лой бу­дет чи­ста и пре­крас­на.
Он встал с крес­ла и, с со­дро­га­ни­ем взгля­нув по­след­ний раз на порт­рет, за­сло­нил его вы­со­ким экра­ном.
– Ка­кой ужас! – про­бор­мо­тал он про се­бя и, по­дой­дя к ок­ну, рас­пах­нул его.
Он вы­шел в сад, на лу­жай­ку, и жад­но вдох­нул всей гру­дью све­жий утрен­ний воз­дух. Ка­за­лось, яс­ное утро рас­се­я­ло все тем­ные стра­сти, и До­ри­ан ду­мал те­перь толь­ко о Си­би­ле. В серд­це сво­ем он слы­шал сла­бый от­звук преж­ней люб­ви. Он без кон­ца твер­дил имя воз­люб­лен­ной. И пти­цы, за­ли­вав­ши­е­ся в ро­си­стом са­ду, как буд­то рас­ска­зы­ва­ли о ней цве­там.