Портрет Дориана Грея

Од­на­ж­ды днем, ме­сяц спу­стя, До­ри­ан Грей, рас­по­ло­жив­шись в удоб­ном крес­ле, си­дел в неболь­шой биб­лио­те­ке лор­да Ген­ри, в его до­ме на Мэй­фер. Это бы­ла кра­си­вая ком­на­та, с вы­со­ки­ми ду­бо­вы­ми олив­ко­во-зе­ле­ны­ми па­не­ля­ми, жел­то­ва­тым фри­зом и леп­ным по­тол­ком. По кир­пич­но-крас­но­му сук­ну, по­кры­вав­ше­му пол, раз­бро­са­ны бы­ли шел­ко­вые пер­сид­ские ков­ри­ки с длин­ной ба­хро­мой. На сто­ли­ке крас­но­го де­ре­ва сто­я­ла ста­ту­эт­ка Клор­ди­о­на, а ря­дом ле­жал эк­зем­пляр «Les Cent Nouvelles»[1] в пе­ре­пле­те ра­бо­ты Кло­ви­са Эв. Кни­га при­над­ле­жа­ла неко­гда Мар­га­ри­те Ва­луа, и пе­ре­плет ее был усе­ян зо­ло­ты­ми мар­га­рит­ка­ми - этот цве­ток ко­ро­ле­ва из­бра­ла сво­ей эм­бле­мой. На ка­мине кра­со­ва­лись пест­рые тюль­па­ны в боль­ших го­лу­бых ва­зах ки­тай­ско­го фар­фо­ра. В ок­на с ча­стым свин­цо­вым пе­ре­пле­том вли­вал­ся аб­ри­ко­со­вый свет лет­не­го лон­дон­ско­го дня.

Лорд Ген­ри еще не вер­нул­ся. Он по­ста­вил се­бе за пра­ви­ло все­гда опаз­ды­вать, счи­тая, что пунк­ту­аль­ность - вор вре­ме­ни. И До­ри­ан, недо­воль­но хму­рясь, рас­се­ян­но пе­ре­ли­сты­вал пре­вос­ход­но ил­лю­стри­ро­ван­ное из­да­ние «Ма­нон Лес­ко», най­ден­ное им в од­ном из книж­ных шка­фов. Раз­ме­рен­но ти­ка­ли ча­сы в сти­ле Лю­до­ви­ка Че­тыр­на­дца­то­го, и да­же это раз­дра­жа­ло До­ри­а­на. Он уже несколь­ко раз по­ры­вал­ся уй­ти, не до­ждав­шись хо­зя­и­на.
На­ко­нец за две­рью по­слы­ша­лись ша­ги, и она от­во­ри­лась.
- Как вы позд­но, Гар­ри! - бурк­нул До­ри­ан.
- К со­жа­ле­нию, это не Гар­ри, ми­стер Грей, - ото­звал­ся вы­со­кий и рез­кий го­лос.
До­ри­ан по­спеш­но обер­нул­ся и вско­чил.
- Про­сти­те! Я ду­мал...
- Вы ду­ма­ли, что это мой муж. А это толь­ко его же­на, - раз­ре­ши­те пред­ста­вить­ся. Вас я уже очень хо­ро­шо знаю по фо­то­гра­фи­ям. У мо­е­го су­пру­га их, ес­ли не оши­ба­юсь, сем­на­дцать штук.
- Буд­то уж сем­на­дцать, ле­ди Ген­ри?
- Ну, не сем­на­дцать, так во­сем­на­дцать. И по­том я недав­но ви­де­ла вас с ним в опе­ре.
Го­во­ря это, она как-то бес­по­кой­но по­сме­и­ва­лась и вни­ма­тель­но смот­ре­ла на До­ри­а­на сво­и­ми бе­га­ю­щи­ми, го­лу­бы­ми, как неза­буд­ки, гла­за­ми. Все туа­ле­ты этой стран­ной жен­щи­ны име­ли та­кой вид, как буд­то они бы­ли за­ду­ма­ны в при­пад­ке безу­мия и на­де­ты в бу­рю. Ле­ди Уо­т­тон все­гда бы­ла в ко­го-ни­будь влюб­ле­на - и все­гда без­на­деж­но, так что она со­хра­ни­ла все свои ил­лю­зии. Она ста­ра­лась быть эф­фект­ной, но вы­гля­де­ла толь­ко неряш­ли­вой. Зва­ли ее Вик­то­ри­ей, и она до стра­сти лю­би­ла хо­дить в цер­ковь - это пре­вра­ти­лось у нее в ма­нию.
- Ве­ро­ят­но, на «Ло­эн­грине», ле­ди Ген­ри?
- Да, на мо­ем лю­би­мом «Ло­эн­грине». Му­зы­ку Ва­г­не­ра я пред­по­чи­таю вся­кой дру­гой. Она та­кая шум­ная, под нее мож­но бол­тать в те­ат­ре весь ве­чер, не бо­ясь, что те­бя услы­шат по­сто­рон­ние. Это очень удоб­но, не так ли, ми­стер Грей?
Тот же бес­по­кой­ный и от­ры­ви­стый сме­шок со­рвал­ся с ее уз­ких губ, и она при­ня­лась вер­теть в ру­ках длин­ный че­ре­па­хо­вый нож для раз­ре­за­ния бу­ма­ги.
До­ри­ан с улыб­кой по­ка­чал го­ло­вой.
- Из­ви­ни­те, не мо­гу с ва­ми со­гла­сить­ся, ле­ди Ген­ри. Я все­гда слу­шаю му­зы­ку вни­ма­тель­но и не бол­таю, ес­ли она хо­ро­ша. Ну а сквер­ную му­зы­ку, ко­неч­но, сле­ду­ет за­глу­шать раз­го­во­ра­ми.
- Ага, это мне­ние Гар­ри, не так ли, ми­стер Грей? Я по­сто­ян­но слы­шу мне­ния Гар­ри от его дру­зей. Толь­ко та­ким пу­тем я их и узнаю. Ну а му­зы­ка... Вы не по­ду­май­те, что я ее не люб­лю. Хо­ро­шую му­зы­ку я обо­жаю, но бо­юсь ее - она на­стра­и­ва­ет ме­ня че­ре­с­чур ро­ман­тич­но. Пи­а­ни­стов я пря­мо-та­ки бо­го­тво­рю, ино­гда влюб­ля­юсь да­же в двух ра­зом - так уве­ря­ет Гар­ри. Не знаю, что в них так ме­ня при­вле­ка­ет... Мо­жет быть, то, что они ино­стран­цы? Ведь они, ка­жет­ся, все ино­стран­цы? Да­же те, что ро­ди­лись в Ан­глии, со вре­ме­нем ста­но­вят­ся ино­стран­ца­ми, не прав­да ли? Это очень ра­зум­но с их сто­ро­ны и со­зда­ет хо­ро­шую ре­пу­та­цию их ис­кус­ству, де­ла­ет его кос­мо­по­ли­тич­ным. Не так ли, ми­стер Грей?.. Вы, ка­жет­ся, не бы­ли еще ни на од­ном из мо­их ве­че­ров? При­хо­ди­те непре­мен­но. Ор­хидей я не за­ка­зы­ваю, это мне не по сред­ствам, но на ино­стран­цев де­нег не жа­лею - они при­да­ют го­сти­ной та­кой жи­во­пис­ный вид! Ага! Вот и Гар­ри! Гар­ри, я за­шла, что­бы спро­сить у те­бя кое-что, - не пом­ню, что имен­но, и за­ста­ла здесь ми­сте­ра Грея. Мы с ним очень ин­те­рес­но по­го­во­ри­ли о му­зы­ке. И со­вер­шен­но со­шлись во мне­ни­ях... впро­чем, нет - ка­жет­ся, со­вер­шен­но разо­шлись. Но он та­кой при­ят­ный со­бе­сед­ник, и я очень ра­да, что по­зна­ко­ми­лась с ним.
- Я то­же очень рад, до­ро­гая, очень рад, - ска­зал лорд Ген­ри, под­ни­мая том­ные изо­гну­тые бро­ви и с ве­се­лой улыб­кой гля­дя то на же­ну, то на До­ри­а­на. - Из­ви­ни­те, что за­ста­вил вас ждать, До­ри­ан. Я хо­дил на Уо­р­дор-стрит, где при­смот­рел ку­сок ста­рин­ной пар­чи, и при­ш­лось тор­го­вать­ся за нее доб­рых два ча­са. В на­ше вре­мя лю­ди все­му зна­ют це­ну, но по­ня­тия не име­ют о под­лин­ной цен­но­сти.
- Как ни жаль, мне при­дет­ся вас по­ки­нуть! - объ­яви­ла ле­ди Ген­ри, пре­ры­вая на­сту­пив­шее нелов­кое мол­ча­ние, и за­сме­я­лась как все­гда, неожи­дан­но и некста­ти. Я обе­ща­ла гер­цо­гине по­ехать с ней ка­тать­ся. До сви­да­нья, ми­стер Грей! До сви­да­нья, Гар­ри. Ты, ве­ро­ят­но, обе­да­ешь се­год­ня в го­стях? Я то­же. Мо­жет быть, встре­тим­ся у ле­ди Торн­бэ­ри?
- Очень воз­мож­но, до­ро­гая, - от­ве­тил лорд Ген­ри, за­кры­вая за ней дверь. Ко­гда его су­пру­га, на­по­ми­ная рай­скую пти­цу, ко­то­рая це­лую ночь про­бы­ла под до­ждем, вы­порх­ну­ла из ком­на­ты, оста­вив по­сле се­бя лег­кий за­пах жас­ми­на, он за­ку­рил па­пи­ро­су и раз­ва­лил­ся на ди­ване.
- Ни за что не же­ни­тесь на жен­щине с во­ло­са­ми со­ло­мен­но­го цве­та, - ска­зал он по­сле несколь­ких за­тя­жек.
- По­че­му, Гар­ри?
- Они ужас­но сен­ти­мен­таль­ны.
- А я люб­лю сен­ти­мен­таль­ных лю­дей.
- Да и во­об­ще луч­ше не же­ни­тесь, До­ри­ан. Муж­чи­ны же­нят­ся от уста­ло­сти, жен­щи­ны вы­хо­дят за­муж из лю­бо­пыт­ства. И тем и дру­гим брак при­но­сит разо­ча­ро­ва­ние.
- Вряд ли я ко­гда-ни­будь же­нюсь, Гар­ри. Я слиш­ком влюб­лен. Это то­же один из ва­ших афо­риз­мов. Я его пре­тво­рю в жизнь, как и все, что вы про­по­ве­ду­е­те.
- В ко­го же это вы влюб­ле­ны? - спро­сил лорд Ген­ри по­сле неко­то­ро­го мол­ча­ния.
- В од­ну ак­три­су, - крас­нея, от­ве­тил До­ри­ан Грей. Лорд Ген­ри по­жал пле­ча­ми.
- До­воль­но ба­наль­ное на­ча­ло.
- Вы не ска­за­ли бы это­го, ес­ли бы ви­де­ли ее, Гар­ри.
- Кто же она?
- Ее зо­вут Си­би­ла Вэйн.
- Ни­ко­гда не слы­хал о та­кой ак­три­се.
- И ни­кто еще не слы­хал. Но ко­гда-ни­будь о ней узна­ют все. Она ге­ни­аль­на.
- Мой маль­чик, жен­щи­ны не бы­ва­ют ге­ни­я­ми. Они - де­ко­ра­тив­ный пол. Им нече­го ска­зать ми­ру, но они го­во­рят - и го­во­рят пре­ми­ло. Жен­щи­на - это во­пло­ще­ние тор­же­ству­ю­щей над ду­хом ма­те­рии, муж­чи­на же оли­це­тво­ря­ет со­бой тор­же­ство мыс­ли над мо­ра­лью.
- По­ми­луй­те, Гар­ри!..
- До­ро­гой мой До­ри­ан, верь­те, это свя­тая прав­да. Я изу­чаю жен­щин, как же мне не знать! И, на­до ска­зать, не та­кой уж это труд­ный для изу­че­ния пред­мет. Я при­шел к вы­во­ду, что в ос­нов­ном жен­щи­ны де­лят­ся на две ка­те­го­рии: нена­кра­шен­ные и на­кра­шен­ные. Пер­вые нам очень по­лез­ны. Ес­ли хо­ти­те при­об­ре­сти ре­пу­та­цию по­чтен­но­го че­ло­ве­ка, вам сто­ит толь­ко при­гла­сить та­кую жен­щи­ну по­ужи­нать с ва­ми. Жен­щи­ны вто­рой ка­те­го­рии оча­ро­ва­тель­ны. Но они со­вер­ша­ют од­ну ошиб­ку: кра­сят­ся лишь для то­го, что­бы ка­зать­ся мо­ло­же. На­ши ба­буш­ки кра­си­лись, что­бы про­слыть ост­ро­ум­ны­ми и бле­стя­щи­ми со­бе­сед­ни­ца­ми: в те вре­ме­на «rouge»[2] и «esprit»[3] счи­та­лись нераз­луч­ны­ми. Нын­че все не так. Ес­ли жен­щи­на до­би­лась то­го, что вы­гля­дит на де­сять лет мо­ло­же сво­ей до­че­ри, она этим вполне удо­вле­тво­ря­ет­ся. А ост­ро­ум­ной бе­се­ды от них не жди. Во всем Лон­доне есть толь­ко пять жен­щин, с ко­то­ры­ми сто­ит по­го­во­рить, да и то двум из этих пя­ти не ме­сто в при­лич­ном об­ще­стве... Ну, все-та­ки рас­ска­жи­те мне про сво­е­го ге­ния. Дав­но вы с ней зна­ко­мы?
- Ах, Гар­ри, ва­ши рас­суж­де­ния при­во­дят ме­ня в ужас.
- Пу­стя­ки. Так ко­гда же вы с ней по­зна­ко­ми­лись?
- Неде­ли три на­зад.
- И где?
- Сей­час рас­ска­жу. Но не взду­май­те ме­ня рас­хо­ла­жи­вать, Гар­ри! В сущ­но­сти, не встреть­ся я с ва­ми, ни­че­го не слу­чи­лось бы: ведь это вы раз­бу­ди­ли во мне страст­ное же­ла­ние узнать все о жиз­ни. По­сле на­шей встре­чи у Бэ­зи­ла я не знал по­коя, во мне тре­пе­та­ла каж­дая жил­ка. Ша­та­ясь по Пар­ку или Пи­ка­дил­ли, я с жад­ным лю­бо­пыт­ством всмат­ри­вал­ся в каж­до­го встреч­но­го и пы­тал­ся уга­дать, ка­кую жизнь он ве­дет. К неко­то­рым ме­ня тя­ну­ло. Дру­гие вну­ша­ли мне страх. Слов­но ка­кая-то слад­кая отра­ва бы­ла раз­ли­та в воз­ду­хе. Ме­ня му­чи­ла жаж­да но­вых впе­чат­ле­ний... И вот раз ве­че­ром, ча­сов в семь, я по­шел бро­дить по Лон­до­ну в по­ис­ках это­го но­во­го. Я чув­ство­вал, что в на­шем се­ром огром­ном го­ро­де с ми­ри­а­да­ми жи­те­лей, мерз­ки­ми греш­ни­ка­ми и пле­ни­тель­ны­ми по­ро­ка­ми - так вы опи­сы­ва­ли мне его - при­па­се­но кое-что и для ме­ня. Я ри­со­вал се­бе ты­ся­чу ве­щей... Да­же ожи­да­ю­щие ме­ня опас­но­сти я пред­вку­шал с вос­тор­гом. Я вспо­ми­нал ва­ши сло­ва, ска­зан­ные в тот чу­дес­ный ве­чер, ко­гда мы в пер­вый раз обе­да­ли вме­сте: «Под­лин­ный сек­рет сча­стья в ис­ка­нии кра­со­ты». Сам не зная, че­го жду, я вы­шел из до­му и за­ша­гал по на­прав­ле­нию к Ист-Эн­ду. Ско­ро я за­блу­дил­ся в ла­би­рин­те гряз­ных улиц и уны­лых буль­ва­ров без зе­ле­ни. Око­ло по­ло­ви­ны де­вя­то­го я про­хо­дил ми­мо ка­ко­го-то жал­ко­го те­ат­ри­ка с боль­ши­ми га­зо­вы­ми рож­ка­ми и кри­ча­щи­ми афи­ша­ми у вхо­да. Пре­про­тив­ный ев­рей в умо­ри­тель­ной жи­лет­ке, ка­кой я в жиз­ни не ви­ды­вал, сто­ял у вхо­да и ку­рил дрян­ную си­га­ру. Во­ло­сы у него бы­ли саль­ные, за­ви­тые, а на гряз­ной ма­ниш­ке свер­кал гро­мад­ный брил­ли­ант. «Не угод­но ли ло­жу, ми­лорд?» - пред­ло­жил он, уви­дев ме­ня, и с под­черк­ну­той лю­без­но­стью снял шля­пу. Этот урод по­ка­зал­ся мне за­нят­ным. Вы, ко­неч­но, по­сме­е­тесь на­до мной - но пред­ставь­те, Гар­ри, я во­шел и за­пла­тил це­лую ги­нею за ло­жу у сце­ны. До сих пор не по­ни­маю, как это вы­шло. А ведь не сде­лай я это­го, - ах, до­ро­гой мой Гар­ри, не сде­лай я это­го, я про­пу­стил бы пре­крас­ней­ший ро­ман мо­ей жиз­ни!.. Вы сме­е­тесь? Чест­ное сло­во, это воз­му­ти­тель­но!
- Я не сме­юсь, До­ри­ан. Во вся­ком слу­чае, сме­юсь не над ва­ми. Но не на­до го­во­рить, что это пре­крас­ней­ший ро­ман ва­шей жиз­ни. Ска­жи­те луч­ше: «пер­вый». В вас все­гда бу­дут влюб­лять­ся, и вы все­гда бу­де­те влюб­ле­ны в лю­бовь. Grande passion[4] - при­ви­ле­гия лю­дей, ко­то­рые про­во­дят жизнь в празд­но­сти. Это един­ствен­ное, на что спо­соб­ны нетру­дя­щи­е­ся клас­сы. Не бой­тесь, у вас впе­ре­ди мно­го чу­дес­ных пе­ре­жи­ва­ний. Это толь­ко на­ча­ло.
- Так вы ме­ня счи­та­е­те на­столь­ко по­верх­ност­ным че­ло­ве­ком? - вос­клик­нул До­ри­ан Грей.
- На­о­бо­рот, глу­бо­ко чув­ству­ю­щим.
- Как так?
- Мой маль­чик, по­верх­ност­ны­ми лю­дь­ми я счи­таю как раз тех, кто лю­бит толь­ко раз в жиз­ни. Их так на­зы­ва­е­мая вер­ность, по­сто­ян­ство - лишь ле­тар­гия при­выч­ки или от­сут­ствие во­об­ра­же­ния. Вер­ность в люб­ви, как и по­сле­до­ва­тель­ность и неиз­мен­ность мыс­лей, - это по­про­сту до­ка­за­тель­ство бес­си­лия... Вер­ность! Ко­гда-ни­будь я зай­мусь ана­ли­зом это­го чув­ства. В нем - жад­ность соб­ствен­ни­ка. Мно­гое мы охот­но бро­си­ли бы, ес­ли бы не бо­язнь, что кто-ни­будь дру­гой это под­бе­рет... Но не бу­ду боль­ше пе­ре­би­вать вас. Рас­ска­зы­вай­те даль­ше.
- Так вот - я очу­тил­ся в сквер­ной, тес­ной ло­же у сце­ны, и пе­ред гла­за­ми у ме­ня был аля­по­ва­то раз­ма­ле­ван­ный за­на­вес. Я стал осмат­ри­вать зал. Он был от­де­лан с ми­шур­ной рос­ко­шью, вез­де - ку­пи­до­ны и ро­га изоби­лия, как на де­ше­вом сва­деб­ном тор­те. Га­ле­рея и зад­ние ря­ды бы­ли пе­ре­пол­не­ны, а пер­вые ря­ды об­тре­пан­ных кре­сел пу­сто­ва­ли, да и на тех ме­стах, что здесь, ка­жет­ся, на­зы­ва­ют бал­ко­ном, не вид­но бы­ло ни ду­ши. Меж­ду ря­да­ми хо­ди­ли про­дав­цы им­бир­но­го пи­ва и апель­си­нов, и все зри­те­ли оже­сто­чен­но щел­ка­ли оре­хи.
- Точь-в-точь как в слав­ные дни рас­цве­та бри­тан­ской дра­мы!
- Да, на­вер­ное. Об­ста­нов­ка эта дей­ство­ва­ла угне­та­ю­ще. И я уже по­ду­мы­вал, как бы мне вы­брать­ся от­ту­да, но тут взгляд мой упал на афи­шу. Как вы ду­ма­е­те, Гар­ри, что за пье­са шла в тот ве­чер?
- Ну что-ни­будь вро­де «Иди­от» или «Немой неви­но­вен». Де­ды на­ши лю­би­ли та­кие пье­сы. Чем доль­ше я жи­ву на све­те, До­ри­ан, тем яс­нее ви­жу: то, чем удо­вле­тво­ря­лись на­ши де­ды, для нас уже не го­дит­ся. В ис­кус­стве, как и в по­ли­ти­ке, les grand-peres ont toujours tort.[5]
- Эта пье­са, Гар­ри, и для нас до­ста­точ­но хо­ро­ша: это был Шекс­пир, «Ро­мео и Джу­льет­та». При­знать­ся, сна­ча­ла мне ста­ло обид­но за Шекс­пи­ра, ко­то­ро­го иг­ра­ют в та­кой ды­ре. Но в то же вре­мя это ме­ня немно­го за­ин­те­ре­со­ва­ло. Во вся­ком слу­чае, я ре­шил по­смот­реть пер­вое дей­ствие. За­иг­рал ужа­са­ю­щий ор­кестр, ко­то­рым управ­лял мо­ло­дой ев­рей, си­дев­ший за раз­би­тым пи­а­ни­но. От этой му­зы­ки я чуть не сбе­жал из за­ла, но на­ко­нец за­на­вес под­нял­ся, и пред­став­ле­ние на­ча­лось. Ро­мео иг­рал туч­ный по­жи­лой муж­чи­на с на­ве­ден­ны­ми жже­ной проб­кой бро­вя­ми и хрип­лым тра­ги­че­ским го­ло­сом. Фи­гу­рой он на­по­ми­нал пив­ной бо­чо­нок. Мер­ку­цио был немно­гим луч­ше. Эту роль ис­пол­нял ко­мик, ко­то­рый при­вык иг­рать в фар­сах. Он встав­лял в текст от­се­бя­ти­ну и был в са­мых дру­же­ских от­но­ше­ни­ях с га­лер­кой. Оба эти ак­те­ра бы­ли так же неле­пы, как и де­ко­ра­ции, и все вме­сте на­по­ми­на­ло яр­ма­роч­ный ба­ла­ган. Но Джу­льет­та!.. Гар­ри, пред­ставь­те се­бе де­вуш­ку лет сем­на­дца­ти, с неж­ным, как цве­ток, ли­чи­ком, с го­лов­кой гре­чан­ки, об­ви­той тем­ны­ми ко­са­ми. Гла­за - си­ние озе­ра стра­сти, гу­бы - ле­пест­ки роз. Пер­вый раз в жиз­ни я ви­дел та­кую див­ную кра­со­ту! Вы ска­за­ли как-то, что ни­ка­кой па­фос вас не тро­га­ет, но кра­со­та, од­на лишь кра­со­та спо­соб­на вы­звать у вас сле­зы. Так вот, Гар­ри, я с тру­дом мог раз­гля­деть эту де­вуш­ку, по­то­му что сле­зы ту­ма­ни­ли мне гла­за. А го­лос! Ни­ко­гда я не слы­шал та­ко­го го­ло­са! Вна­ча­ле он был очень тих, но каж­дая его глу­бо­кая, лас­ка­ю­щая но­та как буд­то от­дель­но вли­ва­лась в уши. По­том он стал гром­че и зву­чал, как флей­та или да­ле­кий го­бой. Во вре­мя сце­ны в са­ду в нем за­зве­нел тот тре­пет­ный вос­торг, что зву­чит пе­ред за­рей в песне со­ло­вья. Бы­ва­ли мгно­ве­ния, ко­гда слы­ша­лось в нем ис­ступ­лен­ное пе­ние скри­пок. Вы зна­е­те, как мо­жет вол­но­вать чей-ни­будь го­лос. Ваш го­лос и го­лос Си­би­лы Вэйн мне не за­быть ни­ко­гда! Сто­ит мне за­крыть гла­за - и я слы­шу ва­ши го­ло­са. Каж­дый из них го­во­рит мне дру­гое, и я не знаю, ко­то­ро­го слу­шать­ся... Как мог я не по­лю­бить ее? Гар­ри, я ее люб­лю. Она для ме­ня все. Каж­дый ве­чер я ви­жу ее на сцене. Се­год­ня она - Ро­за­лин­да, зав­тра - Имод­же­на. Я ви­дел ее в Ита­лии уми­ра­ю­щей во мра­ке скле­па, ви­дел, как она в по­це­луе вы­пи­ла яд с губ воз­люб­лен­но­го. Я сле­дил за ней, ко­гда она бро­ди­ла по Ар­денн­ским ле­сам, пе­ре­оде­тая юно­шей, пре­лест­ная в этом ко­стю­ме - ко­рот­ком кам­зо­ле, плот­но об­тя­ги­ва­ю­щих но­ги шта­нах, изящ­ной ша­поч­ке. Безум­ная, при­хо­ди­ла она к пре­ступ­но­му ко­ро­лю и да­ва­ла ему ру­ту и горь­кие тра­вы. Она бы­ла невин­ной Дез­де­мо­ной, и чер­ные ру­ки рев­но­сти сжи­ма­ли ее тон­кую, как трост­ник, шей­ку. Я ви­дел ее во все ве­ка и во вся­ких ко­стю­мах. Обык­но­вен­ные жен­щи­ны не вол­ну­ют на­ше­го во­об­ра­же­ния. Они не вы­хо­дят за рам­ки сво­е­го вре­ме­ни. Они не спо­соб­ны пре­об­ра­жать­ся как по вол­шеб­ству. Их ду­ши нам так же зна­ко­мы, как их шляп­ки. В них нет тай­ны. По утрам они ка­та­ют­ся вер­хом в Пар­ке, днем бол­та­ют со зна­ко­мы­ми за чай­ным сто­лом. У них сте­рео­тип­ная улыб­ка и хо­ро­шие ма­не­ры. Они для нас - от­кры­тая кни­га. Но ак­три­са!.. Ак­три­са - со­всем дру­гое де­ло. И от­че­го вы мне не ска­за­ли, Гар­ри, что лю­бить сто­ит толь­ко ак­три­су?
- От­то­го, что я лю­бил очень мно­гих ак­трис, До­ри­ан.
- О, знаю я ка­ких: этих ужас­ных жен­щин с кра­ше­ны­ми во­ло­са­ми и раз­ма­ле­ван­ны­ми ли­ца­ми.
- Не пре­зи­рай­те кра­ше­ные во­ло­сы и раз­ма­ле­ван­ные ли­ца, До­ри­ан! В них по­рой на­хо­дишь ка­кую-то уди­ви­тель­ную пре­лесть.
- Пра­во, я жа­лею, что рас­ска­зал вам о Си­би­ле Вэйн!
- Вы не мог­ли не рас­ска­зать мне, До­ри­ан. Вы всю жизнь бу­де­те мне по­ве­рять все.
- Да, Гар­ри, по­жа­луй, вы пра­вы. Я ни­че­го не мо­гу от вас скрыть. Вы име­е­те на­до мной ка­кую-то непо­нят­ную власть. Да­же ес­ли бы я ко­гда-ни­будь со­вер­шил пре­ступ­ле­ние, я при­шел бы и при­знал­ся вам. Вы по­ня­ли бы ме­ня.
- Та­кие, как вы, До­ри­ан, - свое­нрав­ные сол­неч­ные лу­чи, оза­ря­ю­щие жизнь, - не со­вер­ша­ют пре­ступ­ле­ний. А за лест­ное мне­ние обо мне спа­си­бо! Ну, те­перь ска­жи­те... Пе­ре­дай­те мне спич­ки, по­жа­луй­ста! Бла­го­да­рю... Ска­жи­те, как да­ле­ко за­шли ва­ши от­но­ше­ния с Си­би­лой Вэйн?
До­ри­ан вско­чил, весь вспых­нув, гла­за его за­свер­ка­ли.
- Гар­ри! Си­би­ла Вэйн для ме­ня свя­ты­ня!
- Толь­ко свя­ты­ни и сто­ит ка­сать­ся, До­ри­ан, - ска­зал лорд Ген­ри с нот­кой па­фо­са в го­ло­се, - И че­го вы рас­сер­ди­лись? Ведь ра­но или позд­но, я по­ла­гаю, она бу­дет ва­шей. Влюб­лен­ность на­чи­на­ет­ся с то­го, что че­ло­век об­ма­ны­ва­ет се­бя, а кон­ча­ет­ся тем, что он об­ма­ны­ва­ет дру­го­го. Это и при­ня­то на­зы­вать ро­ма­ном. На­де­юсь, вы уже, по край­ней ме­ре, по­зна­ко­ми­лись с нею?
- Ну, ра­зу­ме­ет­ся. В пер­вый же ве­чер тот про­тив­ный ста­рый ев­рей по­сле спек­так­ля при­шел в ло­жу и пред­ло­жил про­ве­сти ме­ня за ку­ли­сы и по­зна­ко­мить с Джу­льет­той. Я вски­пел и ска­зал ему, что Джу­льет­та умер­ла несколь­ко сот лет то­му на­зад и прах ее по­ко­ит­ся в мра­мор­ном скле­пе в Ве­роне. Он слу­шал ме­ня с ве­ли­чай­шим удив­ле­ни­ем, - на­вер­ное, по­ду­мал, что я вы­пил слиш­ком мно­го шам­пан­ско­го...
- Вполне воз­мож­но.
- За­тем он спро­сил, не пи­шу ли я в га­зе­тах. Я от­ве­тил, что да­же не чи­таю их. Он, ви­ди­мо, был силь­но разо­ча­ро­ван и со­об­щил мне, что все те­ат­раль­ные кри­ти­ки в за­го­во­ре про­тив него и все они про­даж­ны.
- По­жа­луй, в этом он со­вер­шен­но прав. Впро­чем, су­дя по их ви­ду, боль­шин­ство кри­ти­ков про­да­ют­ся за недо­ро­гую це­ну.
- Ну, и он, по-ви­ди­мо­му, на­хо­дит, что ему они не по кар­ма­ну, - ска­зал До­ри­ан со сме­хом, - По­ка мы так бе­се­до­ва­ли, в те­ат­ре ста­ли уже га­сить ог­ни, и мне по­ра бы­ло ухо­дить. Ев­рей на­стой­чи­во пред­ла­гал мне еще ка­кие-то си­га­ры, уси­лен­но их рас­хва­ли­вая, но я и от них от­ка­зал­ся. В сле­ду­ю­щий ве­чер я, ко­неч­но, опять при­шел в те­атр. Уви­дев ме­ня, ев­рей от­ве­сил низ­кий по­клон и объ­явил, что я щед­рый по­кро­ви­тель ис­кус­ства. Пре­не­при­ят­ный субъ­ект - од­на­ко, на­до вам ска­зать, он страст­ный по­клон­ник Шекс­пи­ра. Он с гор­до­стью ска­зал мне, что пять раз про­го­рал толь­ко из-за сво­ей люб­ви к «бар­ду» (так он упор­но ве­ли­ча­ет Шекс­пи­ра). Он, ка­жет­ся, счи­та­ет это сво­ей ве­ли­кой за­слу­гой.
- Это и в са­мом де­ле за­слу­га, до­ро­гой мой, ве­ли­кая за­слу­га! Боль­шин­ство лю­дей ста­но­вят­ся банк­ро­та­ми из-за чрез­мер­но­го при­стра­стия не к Шекс­пи­ру, а к про­зе жиз­ни. И ра­зо­рить­ся из-за люб­ви к по­э­зии - это честь... Ну, так ко­гда же вы впер­вые за­го­во­ри­ли с мисс Си­би­лой Вэйн?
- В тре­тий ве­чер. Она то­гда иг­ра­ла Ро­за­лин­ду. Я на­ко­нец сдал­ся и по­шел к ней за ку­ли­сы. До то­го я бро­сил ей цве­ты, и она на ме­ня взгля­ну­ла... По край­ней ме­ре, так мне по­ка­за­лось... А ста­рый ев­рей все при­ста­вал ко мне - он, ви­ди­мо, ре­шил во что бы то ни ста­ло све­сти ме­ня к Си­би­ле. И я по­шел... Не прав­да ли, это стран­но, что мне так не хо­те­лось с ней зна­ко­мить­ся?
- Нет, ни­чуть не стран­но.
- А по­че­му же, Гар­ри?
- Объ­яс­ню как-ни­будь по­том. Сей­час я хо­чу до­слу­шать ваш рас­сказ об этой де­вуш­ке.
- О Си­би­ле? Она так за­стен­чи­ва и ми­ла. В ней мно­го дет­ско­го. Ко­гда я стал вос­тор­гать­ся ее иг­рой, она с оча­ро­ва­тель­ным изум­ле­ни­ем ши­ро­ко от­кры­ла гла­за - она со­вер­шен­но не со­зна­ет, ка­кой у нее та­лант! Оба мы в тот ве­чер бы­ли, ка­жет­ся, по­ряд­ком сму­ще­ны. Ев­рей тор­чал в две­рях пыль­но­го фойе и, ух­мы­ля­ясь, крас­но­ре­чи­во раз­гла­голь­ство­вал, а мы сто­я­ли и мол­ча смот­ре­ли друг на дру­га, как де­ти! Ста­рик упор­но ве­ли­чал ме­ня «ми­лор­дом», и я по­то­ро­пил­ся уве­рить Си­би­лу, что я во­все не лорд. Она ска­за­ла про­сто­душ­но: «Вы ско­рее по­хо­жи на прин­ца. Я бу­ду на­зы­вать вас «Пре­крас­ный Принц».
- Кля­нусь че­стью, мисс Си­би­ла уме­ет го­во­рить ком­пли­мен­ты!
- Нет, Гар­ри, вы не по­ни­ма­е­те: для нее я - все рав­но что ге­рой ка­кой-то пье­сы. Она со­всем не зна­ет жиз­ни. Жи­вет с ма­те­рью, за­му­чен­ной, увяд­шей жен­щи­ной, ко­то­рая в пер­вый ве­чер иг­ра­ла ле­ди Ка­пу­лет­ти в ка­ком-то крас­ном ка­по­те. За­мет­но, что эта жен­щи­на зна­ва­ла луч­шие дни.
- Встре­чал я та­ких... Они на ме­ня все­гда на­во­дят тос­ку, - вста­вил лорд Ген­ри, раз­гля­ды­вая свои перст­ни.
- Ев­рей хо­тел рас­ска­зать мне ее ис­то­рию, но я не стал слу­шать, ска­зал, что ме­ня это не ин­те­ре­су­ет.
- И пра­виль­но сде­ла­ли. В чу­жих дра­мах есть что-то без­мер­но жал­кое.
- Ме­ня ин­те­ре­су­ет толь­ко са­ма Си­би­ла. Ка­кое мне де­ло до ее се­мьи и про­ис­хож­де­ния? В ней все - со­вер­шен­ство, все бо­же­ствен­но - от го­ло­вы до ма­лень­ких но­жек. Я каж­дый ве­чер хо­жу смот­реть ее на сцене, и с каж­дым ве­че­ром она ка­жет­ся мне все чу­дес­нее.
- Так вот по­че­му вы боль­ше не обе­да­е­те со мной по ве­че­рам! Я так и ду­мал, что у вас ка­кой-ни­будь ро­ман. Од­на­ко это не со­всем то, че­го я ожи­дал.
- Гар­ри, до­ро­гой, ведь мы каж­дый день - ли­бо зав­тра­ка­ем, - ли­бо ужи­на­ем вме­сте! И, кро­ме то­го, я несколь­ко раз ез­дил с ва­ми в опе­ру, - удив­лен­но воз­ра­зил До­ри­ан.
- Да, но вы все­гда бес­со­вест­но опаз­ды­ва­е­те.
- Что по­де­ла­ешь! Я дол­жен ви­деть Си­би­лу каж­дый ве­чер, хо­тя бы в од­ном ак­те. Я уже не мо­гу жить без нее. И ко­гда я по­ду­маю о чу­дес­ной ду­ше, за­клю­чен­ной в этом хруп­ком те­ле, слов­но вы­то­чен­ном из сло­но­вой ко­сти, ме­ня охва­ты­ва­ет бла­го­го­вей­ный тре­пет.
- А се­год­ня, До­ри­ан, вы не мог­ли бы по­обе­дать со мной?
До­ри­ан по­ка­чал го­ло­вой.
- Се­год­ня она - Имод­же­на. Зав­тра ве­че­ром бу­дет Джу­льет­той.
- А ко­гда же она бы­ва­ет Си­би­лой Вэйн?
- Ни­ко­гда.
- Ну, то­гда вас мож­но по­здра­вить!
- Ах, Гар­ри, как вы неснос­ны! Пой­ми­те, в ней жи­вут все ве­ли­кие ге­ро­и­ни ми­ра! Она бо­лее чем од­но су­ще­ство. Сме­е­тесь? А я вам го­во­рю: она - ге­ний. Я люб­лю ее: я сде­лаю все, что­бы и она по­лю­би­ла ме­ня. Вот вы по­стиг­ли все тай­ны жиз­ни - так на­учи­те ме­ня, как при­во­ро­жить Си­би­лу Вэйн! Я хо­чу быть счаст­ли­вым со­пер­ни­ком Ро­мео, за­ста­вить его рев­но­вать. Хо­чу, что­бы все жив­шие ко­гда-то на зем­ле влюб­лен­ные услы­ша­ли в сво­их мо­ги­лах наш смех и опе­ча­ли­лись, что­бы ды­ха­ние на­шей стра­сти по­тре­во­жи­ло их прах, про­бу­ди­ло его и за­ста­ви­ло стра­дать. Бо­же мой, Гар­ри, ес­ли бы вы зна­ли, как я ее обо­жаю!
Так го­во­рил До­ри­ан, в вол­не­нии ша­гая из уг­ла в угол. На ще­ках его пы­лал ли­хо­ра­доч­ный ру­мя­нец. Он был силь­но воз­буж­ден.
Лорд Ген­ри на­блю­дал за ним с тай­ным удо­воль­стви­ем. Как непо­хож был До­ри­ан те­перь на то­го за­стен­чи­во­го и роб­ко­го маль­чи­ка, ко­то­ро­го он встре­тил в ма­стер­ской Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да! Все его су­ще­ство рас­кры­лось, как цве­ток, рас­цве­ло пла­мен­но-алым цве­том. Ду­ша вы­шла из сво­е­го тай­но­го убе­жи­ща, и Же­ла­ние по­спе­ши­ло ей нав­стре­чу.
- Что же вы ду­ма­е­те де­лать? - спро­сил на­ко­нец лорд Ген­ри.
- Я хо­чу, что­бы вы и Бэ­зил как-ни­будь по­еха­ли со мной в те­атр и уви­де­ли ее на сцене. Ни­чуть не со­мне­ва­юсь, что и вы оце­ни­те ее та­лант. По­том на­до бу­дет вы­рвать ее из рук это­го ев­рея. Она свя­за­на кон­трак­том на три го­да, - впро­чем, те­перь оста­лось уже толь­ко два го­да и во­семь ме­ся­цев. Ко­неч­но, я за­пла­чу ему. Ко­гда все бу­дет ула­же­но, я сни­му ка­кой-ни­будь те­атр в Вест-Эн­де и по­ка­жу ее лю­дям во всем блес­ке. Она све­дет с ума весь свет, точ­но так же как све­ла ме­ня.
- Ну, это вряд ли, ми­лый мой!
- Вот уви­ди­те! В ней чув­ству­ет­ся не толь­ко за­ме­ча­тель­ное ар­ти­сти­че­ское чу­тье, но и яр­кая ин­ди­ви­ду­аль­ность! И ведь вы не раз твер­ди­ли мне, что в наш век ми­ром пра­вят лич­но­сти, а не идеи.
- Хо­ро­шо, ко­гда же мы от­пра­вим­ся в те­атр?
- Сей­час со­об­ра­жу... Се­год­ня втор­ник. Да­вай­те зав­тра! Зав­тра она иг­ра­ет Джу­льет­ту.
- От­лич­но. Встре­тим­ся в во­семь в «Бри­сто­ле». Я при­ве­зу Бэ­зи­ла.
- Толь­ко не в во­семь, Гар­ри, а в по­ло­вине седь­мо­го. Мы долж­ны по­пасть в те­атр до под­ня­тия за­на­ве­са. Я хо­чу, что­бы вы ее уви­де­ли в той сцене, ко­гда она в пер­вый раз встре­ча­ет­ся с Ро­мео.
- В по­ло­вине седь­мо­го! В та­кую рань! Да это все рав­но что уни­зить­ся до чте­ния ан­глий­ско­го ро­ма­на. Нет, да­вай­те в семь. Ни один по­ря­доч­ный че­ло­век не обе­да­ет рань­ше се­ми. Мо­жет, вы пе­ред этим съез­ди­те к Бэ­зи­лу? Или про­сто на­пи­сать ему?
- Ми­лый Бэ­зил! Вот уже це­лую неде­лю я не по­ка­зы­вал­ся ему на гла­за. Это про­сто бес­со­вест­но - ведь он при­слал мне мой порт­рет в ве­ли­ко­леп­ной ра­ме, за­ка­зан­ной по его ри­сун­ку... Прав­да, я немнож­ко за­ви­дую это­му порт­ре­ту, ко­то­рый на це­лый ме­сяц мо­ло­же ме­ня, но, при­зна­юсь, я от него в вос­тор­ге. По­жа­луй, луч­ше бу­дет, ес­ли вы на­пи­ше­те Бэ­зи­лу. Я не хо­тел бы с ним встре­тить­ся с гла­зу на глаз - все, что он го­во­рит, на­го­ня­ет на ме­ня ску­ку. Он по­сто­ян­но да­ет мне доб­рые со­ве­ты.
Лорд Ген­ри улыб­нул­ся.
- Неко­то­рые лю­ди очень охот­но от­да­ют то, что им са­мим крайне необ­хо­ди­мо. Вот что я на­зы­ваю вер­хом ве­ли­ко­ду­шия!
- Бэ­зил - доб­рей­шая ду­ша, но, по-мо­е­му, он немно­го фи­ли­стер. Я это по­нял, ко­гда узнал вас, Гар­ри.
- Ви­ди­те ли, мой друг, Бэ­зил все, что в нем есть луч­ше­го, вкла­ды­ва­ет в свою ра­бо­ту. Та­ким об­ра­зом, для жиз­ни ему оста­ют­ся толь­ко пред­рас­суд­ки, мо­раль­ные пра­ви­ла и здра­вый смысл. Из всех ху­дож­ни­ков, ко­то­рых я зна­вал, толь­ко без­дар­ные бы­ли оба­я­тель­ны­ми лю­дь­ми. Та­лант­ли­вые жи­вут сво­им твор­че­ством и по­это­му са­ми по се­бе со­всем неин­те­рес­ны. Ве­ли­кий по­эт - под­лин­но ве­ли­кий - все­гда ока­зы­ва­ет­ся са­мым про­за­и­че­ским че­ло­ве­ком. А вто­ро­сте­пен­ные - об­во­ро­жи­тель­ны. Чем сла­бее их сти­хи, тем эф­фект­нее на­руж­ность и ма­не­ры. Ес­ли че­ло­век вы­пу­стил сбор­ник пло­хих со­не­тов, мож­но за­ра­нее ска­зать, что он со­вер­шен­но неот­ра­зим. Он вно­сит в свою жизнь ту по­э­зию, ко­то­рую не спо­со­бен вне­сти в свои сти­хи. А по­эты дру­го­го ро­да из­ли­ва­ют на бу­ма­ге по­э­зию, ко­то­рую не име­ют сме­ло­сти вне­сти в жизнь.
- Не знаю, вер­но ли это, Гар­ри, - про­мол­вил До­ри­ан Грей, сма­чи­вая свой но­со­вой пла­ток ду­ха­ми из сто­яв­ше­го на сто­ле фла­ко­на с зо­ло­той проб­кой. - Долж­но быть, вер­но, раз вы так го­во­ри­те... Ну, я ухо­жу, ме­ня ждет Имод­же­на. Не за­будь­те же о зав­траш­ней встре­че. До сви­да­нья.
Остав­шись один, лорд Ген­ри за­ду­мал­ся, опу­стив тя­же­лые ве­ки. Несо­мнен­но, ма­ло кто ин­те­ре­со­вал его так, как До­ри­ан Грей, од­на­ко то, что юно­ша страст­но лю­бил ко­го-то дру­го­го, не вы­зы­ва­ло в ду­ше лор­да Ген­ри ни ма­лей­шей до­са­ды или рев­но­сти. На­про­тив, он был да­же рад это­му: те­перь До­ри­ан ста­но­вит­ся еще бо­лее лю­бо­пыт­ным объ­ек­том для изу­че­ния. Лорд Ген­ри все­гда пре­кло­нял­ся пе­ред на­уч­ны­ми ме­то­да­ми есте­ство­ис­пы­та­те­лей, но об­ласть их ис­сле­до­ва­ний на­хо­дил скуч­ной и незна­чи­тель­ной. Свои соб­ствен­ные ис­сле­до­ва­ния он на­чал с ви­ви­сек­ции над са­мим со­бой, за­тем стал про­из­во­дить ви­ви­сек­цию над дру­ги­ми. Жизнь че­ло­ве­че­ская - вот что ка­за­лось ему един­ствен­но до­стой­ным изу­че­ния. В срав­не­нии с нею все осталь­ное ни­че­го не сто­и­ло. И, ра­зу­ме­ет­ся, на­блю­да­тель, изу­ча­ю­щий ки­пе­ние жиз­ни в ее свое­об­раз­ном гор­ни­ле ра­до­стей и стра­да­ний, не мо­жет при этом за­щи­тить ли­цо стек­лян­ной мас­кой и убе­речь­ся от удуш­ли­вых па­ров, дур­ма­ня­щих мозг и во­об­ра­же­ние чу­до­вищ­ны­ми об­ра­за­ми, жут­ки­ми кош­ма­ра­ми. В этом гор­ни­ле воз­ни­ка­ют яды столь тон­кие, что изу­чить их свой­ства мож­но лишь то­гда, ко­гда сам отра­вишь­ся ими, и гнез­дят­ся бо­лез­ни столь стран­ные, что по­нять их при­ро­ду мож­но, лишь пе­ре­бо­лев ими. А все-та­ки ка­кая ве­ли­кая на­гра­да ждет от­важ­но­го ис­сле­до­ва­те­ля! Ка­ким необы­чай­ным пред­ста­нет пе­ред ним мир! По­стиг­нуть уди­ви­тель­но же­сто­кую ло­ги­ку стра­сти и рас­цве­чен­ную эмо­ци­я­ми жизнь ин­тел­лек­та, узнать, ко­гда та и дру­гая схо­дят­ся и ко­гда рас­хо­дят­ся, в чем они еди­ны и ко­гда на­сту­па­ет раз­лад - что за на­сла­жде­ние! Не все ли рав­но, ка­кой це­ной оно по­ку­па­ет­ся? За каж­дое но­вое неиз­ве­дан­ное ощу­ще­ние не жаль за­пла­тить чем угод­но.
Лорд Ген­ри по­ни­мал (и при этой мыс­ли его тем­ные гла­за ве­се­ло за­бле­сте­ли), что имен­но его ре­чи, му­зы­ка этих ре­чей, про­из­не­сен­ных его пе­ву­чим го­ло­сом, об­ра­ти­ли ду­шу До­ри­а­на к пре­лест­ной де­вуш­ке и за­ста­ви­ли его пре­кло­нить­ся пе­ред ней. Да, маль­чик был в зна­чи­тель­ной ме­ре его со­зда­ни­ем и бла­го­да­ря ему так ра­но про­бу­дил­ся к жиз­ни. А это раз­ве не до­сти­же­ние? Обык­но­вен­ные лю­ди ждут, что­бы жизнь са­ма от­кры­ла им свои тай­ны, а немно­гим из­бран­ни­кам тай­ны жиз­ни от­кры­ва­ют­ся рань­ше, чем под­ни­мет­ся за­ве­са. Ино­гда это­му спо­соб­ству­ет ис­кус­ство (и глав­ным об­ра­зом ли­те­ра­ту­ра), воз­дей­ствуя непо­сред­ствен­но на ум и чув­ства. Но бы­ва­ет, что роль ис­кус­ства бе­рет на се­бя в этом слу­чае ка­кой-ни­будь че­ло­век слож­ной ду­ши, ко­то­рый и сам пред­став­ля­ет со­бой тво­ре­ние ис­кус­ства, - ибо Жизнь, по­доб­но по­э­зии, или скульп­ту­ре, или жи­во­пи­си, та­к­же со­зда­ет свои ше­дев­ры.
Да, До­ри­ан ра­но со­зрел. Вес­на его еще не про­шла, а он уже со­би­ра­ет уро­жай. В нем весь пыл и жиз­не­ра­дост­ность юно­сти, но при этом он уже на­чи­на­ет раз­би­рать­ся в са­мом се­бе. На­блю­дать его - ис­тин­ное удо­воль­ствие! Этот маль­чик с пре­крас­ным ли­цом и пре­крас­ной ду­шой вы­зы­ва­ет к се­бе жи­вой ин­те­рес. Не все ли рав­но, чем все кон­чит­ся, ка­кая судь­ба ему уго­то­ва­на? Он по­до­бен тем слав­ным ге­ро­ям пьес или ми­сте­рий, чьи ра­до­сти нам чуж­ды, но чьи стра­да­ния бу­дят в нас лю­бовь к пре­крас­но­му. Их ра­ны - крас­ные ро­зы.
Ду­ша и те­ло, те­ло и ду­ша - ка­кая это за­гад­ка! В ду­ше та­ят­ся жи­вот­ные ин­стинк­ты, а те­лу да­но ис­пы­тать ми­ну­ты оду­хо­тво­ря­ю­щие. Чув­ствен­ные по­ры­вы спо­соб­ны стать утон­чен­ны­ми, а ин­тел­лект - оту­петь. Кто мо­жет ска­зать, ко­гда умол­ка­ет плоть и на­чи­на­ет го­во­рить ду­ша? Как по­верх­ност­ны и про­из­воль­ны ав­то­ри­тет­ные утвер­жде­ния пси­хо­ло­гов! И при всем том - как труд­но ре­шить, ко­то­рая из школ бли­же к ис­тине! Дей­стви­тель­но ли ду­ша че­ло­ве­ка - лишь тень, за­клю­чен­ная в гре­хов­ную обо­лоч­ку? Или, как по­ла­гал Джор­да­но Бру­но, те­ло за­клю­че­но в ду­хе? Рас­ста­ва­ние ду­ши с те­лом - та­кая же непо­сти­жи­мая за­гад­ка, как их сли­я­ние.
Лорд Ген­ри за­да­вал се­бе во­прос, смо­жет ли ко­гда-ни­будь пси­хо­ло­гия бла­го­да­ря на­шим уси­ли­ям стать аб­со­лют­но точ­ной на­у­кой, рас­кры­ва­ю­щей ма­лей­шие по­буж­де­ния, каж­дую со­кро­вен­ную чер­ту на­шей внут­рен­ней жиз­ни? Сей­час мы еще не по­ни­ма­ем са­мих се­бя и ред­ко по­ни­ма­ем дру­гих. Опыт не име­ет ни­ка­ко­го мо­раль­но­го зна­че­ния; опы­том лю­ди на­зы­ва­ют свои ошиб­ки. Мо­ра­ли­сты, как пра­ви­ло, все­гда ви­де­ли в опы­те сред­ство предо­сте­ре­же­ния и счи­та­ли, что он вли­я­ет на фор­ми­ро­ва­ние ха­рак­те­ра. Они сла­ви­ли опыт, ибо он учит нас, че­му на­до сле­до­вать и че­го из­бе­гать. Но опыт не об­ла­да­ет дви­жу­щей си­лой. В нем так же ма­ло дей­ствен­но­го, как и в че­ло­ве­че­ском со­зна­нии. По су­ще­ству, он толь­ко сви­де­тель­ству­ет, что на­ше гря­ду­щее обыч­но бы­ва­ет по­доб­но на­ше­му про­шло­му и что грех, со­вер­шен­ный од­на­ж­ды с со­дро­га­ни­ем, мы по­вто­ря­ем в жиз­ни мно­го раз - но уже с удо­воль­стви­ем.
Лор­ду Ген­ри бы­ло яс­но, что толь­ко экс­пе­ри­мен­таль­ным пу­тем мож­но прий­ти к на­уч­но­му ана­ли­зу стра­стей. А До­ри­ан Грей - под ру­кой, он, несо­мнен­но, под­хо­дя­щий объ­ект, и изу­че­ние его обе­ща­ет дать бо­га­тей­шие ре­зуль­та­ты. Его мгно­вен­но вспых­нув­шая безум­ная лю­бовь к Си­би­ле Вэйн - очень ин­те­рес­ное пси­хо­ло­ги­че­ское яв­ле­ние. Ко­неч­но, нема­лую роль тут сыг­ра­ло лю­бо­пыт­ство - да, лю­бо­пыт­ство и жаж­да но­вых ощу­ще­ний. Од­на­ко эта лю­бовь - чув­ство не при­ми­тив­ное, а весь­ма слож­ное. То, что в ней по­рож­де­но чи­сто чув­ствен­ны­ми ин­стинк­та­ми юно­сти, са­мо­му До­ри­а­ну пред­став­ля­ет­ся чем-то воз­вы­шен­ным, да­ле­ким от чув­ствен­но­сти, - и по этой при­чине оно еще опас­нее. Имен­но те стра­сти, при­ро­ду ко­то­рых мы невер­но по­ни­ма­ем, силь­нее все­го власт­ву­ют над на­ми. А сла­бее все­го бы­ва­ют чув­ства, про­ис­хож­де­ние ко­то­рых нам по­нят­но. И ча­сто че­ло­век во­об­ра­жа­ет, буд­то он про­из­во­дит опыт над дру­ги­ми, то­гда как в дей­стви­тель­но­сти про­из­во­дит опыт над са­мим со­бой.
Так раз­мыш­лял лорд Ген­ри, ко­гда раз­дал­ся стук в дверь. Во­шел ка­мер­ди­нер и на­пом­нил ему, что по­ра пе­ре­оде­вать­ся к обе­ду. Лорд Ген­ри встал и вы­гля­нул на ули­цу. За­кат­ное солн­це об­ли­ва­ло пур­пу­ром и зо­ло­том верх­ние ок­на в до­ме на­про­тив, и стек­ла свер­ка­ли, как ли­сты рас­ка­лен­но­го ме­тал­ла. Небо над кры­ша­ми бы­ло блек­ло-ро­зо­вое. А лорд Ген­ри ду­мал о пла­мен­ной юно­сти сво­е­го но­во­го дру­га и пы­тал­ся уга­дать, ка­кая судь­ба ждет До­ри­а­на.
Вер­нув­шись до­мой око­ло по­ло­ви­ны пер­во­го но­чи, он уви­дел на сто­ле в при­хо­жей те­ле­грам­му. До­ри­ан Грей из­ве­щал его о сво­ей по­молв­ке с Си­би­лой Вэйн.

[1] «Сто но­велл» (франц.).
[2] Ру­мя­на (франц.).
[3] Ост­ро­умие (франц.).
[4] Ве­ли­кая страсть (франц.).
[5] Де­ды все­гда не пра­вы (франц.).