Портрет Дориана Грея

На дру­гой день в по­ло­вине пер­во­го лорд Ген­ри Уо­т­тон вы­шел из сво­е­го до­ма на Кер­зон-стрит и на­пра­вил­ся к Ол­бе­ни. Он хо­тел на­ве­стить сво­е­го дя­дю, лор­да Фер­ме­ра, доб­ро­душ­но­го, хо­тя и рез­ко­ва­то­го ста­ро­го хо­ло­стя­ка, ко­то­ро­го за пре­де­ла­ми свет­ско­го кру­га счи­та­ли эго­и­стом, ибо он ни­чем осо­бен­но не был лю­дям по­ле­зен, а в свет­ском кру­гу – щед­рым и доб­рым, ибо лорд Фер­мер охот­но уго­щал тех, кто его раз­вле­кал. Отец лор­да Фер­ме­ра со­сто­ял ан­глий­ским по­слом в Мад­ри­де в те вре­ме­на, ко­гда ко­ро­ле­ва Иза­бел­ла бы­ла мо­ло­да, а При­ма еще и в по­мине не бы­ло.[1] Под вли­я­ни­ем ми­нут­но­го ка­при­за он ушел с ди­пло­ма­ти­че­ской служ­бы, рас­сер­жен­ный тем, что его не на­зна­чи­ли по­слом в Па­риж, хо­тя на этот пост ему да­ва­ли пол­ное пра­во его про­ис­хож­де­ние, празд­ность, пре­крас­ный слог ди­пло­ма­ти­че­ских де­пеш и неуме­рен­ная страсть к на­сла­жде­ни­ям. Сын, со­сто­яв­ший при от­це сек­ре­та­рем, ушел вме­сте с ним – что то­гда все счи­та­ли без­рас­суд­ством – и, несколь­ко ме­ся­цев спу­стя уна­сле­до­вав ти­тул, при­нял­ся се­рьез­но изу­чать ве­ли­кое ари­сто­кра­ти­че­ское ис­кус­ство ни­че­го­не­де­ла­ния. У него в Лон­доне бы­ло два боль­ших до­ма, но он пред­по­чи­тал жить на хо­ло­стую но­гу в на­ем­ной меб­ли­ро­ван­ной квар­ти­ре, на­хо­дя это ме­нее хло­пот­ли­вым, а обе­дал и зав­тра­кал ча­ще все­го в клу­бе. Лорд Фер­мер уде­лял неко­то­рое вни­ма­ние сво­им уголь­ным ко­пям в цен­траль­ных граф­ствах и оправ­ды­вал этот нездо­ро­вый ин­те­рес к про­мыш­лен­но­сти тем, что, вла­дея уг­лем, он име­ет воз­мож­ность, как это при­лич­но джентль­ме­ну, то­пить свой ка­мин дро­ва­ми. По по­ли­ти­че­ским убеж­де­ни­ям он был кон­сер­ва­тор, но толь­ко не то­гда, ко­гда кон­сер­ва­то­ры при­хо­ди­ли к вла­сти, – в та­кие пе­ри­о­ды он энер­гич­но ру­гал их, на­зы­вая шай­кой ра­ди­ка­лов. Он ге­ро­и­че­ски во­е­вал со сво­им ка­мер­ди­не­ром, ко­то­рый дер­жал его в ежо­вых ру­ка­ви­цах. Сам же он, в свою оче­редь, тер­ро­ри­зи­ро­вал мно­го­чис­лен­ную род­ню. По­ро­дить его мог­ла толь­ко Ан­глия, а меж­ду тем он был ею недо­во­лен и все­гда твер­дил, что стра­на идет к ги­бе­ли. Прин­ци­пы его бы­ли ста­ро­мод­ны, за­то мно­гое мож­но бы­ло ска­зать в за­щи­ту его пред­рас­суд­ков.

В ком­на­те, ку­да во­шел лорд Ген­ри, дя­дя его си­дел в тол­стой охот­ни­чьей курт­ке, с си­га­рой в зу­бах и чи­тал «Таймс», ворч­ли­во вы­ра­жая вслух свое недо­воль­ство этой га­зе­той.
– А, Гар­ри! – ска­зал по­чтен­ный ста­рец. – Что это ты так ра­но? Я ду­мал, что вы, ден­ди, вста­е­те не рань­ше двух ча­сов дня и до пя­ти не вы­хо­ди­те из до­му.
– По­верь­те, дя­дя Джордж, ме­ня при­ве­ли к вам в та­кой ран­ний час ис­клю­чи­тель­но род­ствен­ные чув­ства. Мне от вас кое-что нуж­но.
– Де­нег, ве­ро­ят­но? – ска­зал лорд Фер­мер с кис­лым ви­дом. – Лад­но, са­дись и рас­ска­зы­вай. Ны­неш­ние мо­ло­дые лю­ди во­об­ра­жа­ют, что день­ги – это все.
– Да, – со­гла­сил­ся лорд Ген­ри, по­прав­ляя цве­ток в пет­ли­це. – А с го­да­ми они в этом убеж­да­ют­ся. Но мне день­ги не нуж­ны, дя­дя Джордж, – они нуж­ны тем, кто име­ет при­выч­ку пла­тить дол­ги, а я сво­им кре­ди­то­рам ни­ко­гда не пла­чу. Кре­дит – это един­ствен­ный ка­пи­тал млад­ше­го сы­на в се­мье, и на этот ка­пи­тал мож­но от­лич­но про­жить. Кро­ме то­го, я имею де­ло толь­ко с по­став­щи­ка­ми Дарт­му­ра, – и, есте­ствен­но, они ме­ня ни­ко­гда не бес­по­ко­ят. К вам я при­шел не за день­га­ми, а за све­де­ни­я­ми. Ра­зу­ме­ет­ся, не за по­лез­ны­ми: за бес­по­лез­ны­ми.
– Ну что ж, от ме­ня ты мо­жешь узнать все, что есть в лю­бой Си­ней кни­ге Ан­глии, хо­тя нын­че в них пи­шут мно­го ерун­ды. В те вре­ме­на, ко­гда я был ди­пло­ма­том, это де­ла­лось го­раз­до луч­ше. Но те­перь, го­во­рят, ди­пло­ма­тов за­чис­ля­ют на служ­бу толь­ко по­сле то­го, как они вы­дер­жат эк­за­мен. Так че­го же от них ожи­дать? Эк­за­ме­ны, сэр, – это чи­стей­шая че­пу­ха, от на­ча­ла до кон­ца. Ес­ли ты джентль­мен, так те­бя учить нече­му, те­бе до­ста­точ­но то­го, что ты зна­ешь. А ес­ли ты не джентль­мен, то зна­ния те­бе толь­ко во вред.
– Ми­стер До­ри­ан Грей в Си­них кни­гах не чис­лит­ся, дя­дя Джордж, – небреж­но за­ме­тил лорд Ген­ри.
– Ми­стер До­ри­ан Грей? А кто же он та­кой? – спро­сил лорд Фер­мор, хму­ря се­дые кос­ма­тые бро­ви.
– Вот это-то я и при­шел у вас узнать, дя­дя Джордж. Впро­чем, кто он, мне из­вест­но: он – внук по­след­не­го лор­да Кел­со. Фа­ми­лия его ма­те­ри бы­ла Де­ве­ре, ле­ди Мар­га­рет Де­ве­ре. Рас­ска­жи­те мне, что вы зна­е­те о ней. Ка­кая она бы­ла, за ко­го вы­шла за­муж? Ведь вы зна­ли в свое вре­мя весь лон­дон­ский свет, – так, мо­жет, и ее то­же? Я толь­ко что по­зна­ко­мил­ся с ми­сте­ром Гре­ем, и он ме­ня очень ин­те­ре­су­ет.
– Внук Кел­со! – по­вто­рил ста­рый лорд. – Внук Кел­со… Как же, как же, я очень хо­ро­шо знал его мать. Пом­нит­ся, да­же был на ее кре­сти­нах. Кра­са­ви­ца она бы­ла необык­но­вен­ная, эта Мар­га­рет Де­ве­ре, и все муж­чи­ны бес­но­ва­лись, ко­гда она убе­жа­ла с ка­ким-то мо­лод­чи­ком, пол­ней­шим ни­что­же­ством без гро­ша за ду­шой, – он был офи­це­рик пе­хот­но­го пол­ка или что-то в та­ком ро­де.
Да, да, пом­ню все, как буд­то это слу­чи­лось вче­ра. Бед­ня­га был убит на ду­э­ли в Спа че­рез несколь­ко ме­ся­цев по­сле то­го, как они по­же­ни­лись. На­счет это­го хо­ди­ли то­гда сквер­ные слу­хи. Го­во­ри­ли, что Кел­со по­до­слал ка­ко­го-то про­хво­ста, бель­гий­ско­го аван­тю­ри­ста, что­бы тот пуб­лич­но оскор­бил его зя­тя… по­ни­ма­ешь, под­ку­пил его, за­пла­тил под­ле­цу, – и тот на ду­э­ли на­са­дил мо­ло­до­го че­ло­ве­ка на свою шпа­гу, как го­лу­бя на вер­тел. Де­ло за­мя­ли, но, ей-бо­гу, по­сле это­го Кел­со дол­гое вре­мя ел в клу­бе свой биф­штекс в пол­ном оди­но­че­стве. Мне рас­ска­зы­ва­ли, что дочь он при­вез до­мой, но с тех пор она не го­во­ри­ла с ним до са­мой смер­ти. Да, сквер­ная ис­то­рия! И дочь умер­ла очень ско­ро – го­да не про­шло. Так ты го­во­ришь, по­сле нее остал­ся сын? А я и за­был об этом. Что он со­бой пред­став­ля­ет? Ес­ли по­хож на мать, так, на­вер­ное, кра­си­вый ма­лый.
– Да, очень кра­си­вый, – под­твер­дил лорд Ген­ри.
– На­де­юсь, он по­па­дет в хо­ро­шие ру­ки, – про­дол­жал лорд Фер­мор. – Ес­ли Кел­со его не оби­дел в за­ве­ща­нии, у него, долж­но быть, ку­ча де­нег. Да и у Мар­га­рет бы­ло свое со­сто­я­ние. Все по­ме­стье Сел­би пе­ре­шло к ней от де­да. Ее дед нена­ви­дел Кел­со, на­зы­вал его ска­ре­дом. Он и в са­мом де­ле был скря­га. Пом­ню, он при­ез­жал в Мад­рид, ко­гда я жил там. Ей-бо­гу, я крас­нел за него! Ко­ро­ле­ва несколь­ко раз спра­ши­ва­ла ме­ня, кто этот ан­глий­ский пэр, ко­то­рый по­сто­ян­но тор­гу­ет­ся с из­воз­чи­ка­ми. О нем там анек­до­ты хо­ди­ли. Це­лый ме­сяц я не ре­шал­ся по­ка­зы­вать­ся при дво­ре. На­де­юсь, Кел­со был щед­рее к сво­е­му вну­ку, чем к мад­рид­ским из­воз­чи­кам?
– Это­го я не знаю, – ото­звал­ся лорд Ген­ри. – До­ри­ан еще несо­вер­шен­но­лет­ний. Но ду­маю, что он бу­дет бо­гат. Сел­би пе­ре­шло к нему, это я слы­шал от него са­мо­го… Так вы го­во­ри­те, его мать бы­ла очень кра­си­ва?
– Мар­га­рет Де­ве­ре бы­ла од­на из пре­лест­ней­ших де­ву­шек, ка­ких я ви­ды­вал в жиз­ни. Я ни­ко­гда не мог по­нять, что ее толк­ну­ло на та­кой стран­ный брак. Ведь она мог­ла вый­ти за ко­го бы ни по­же­ла­ла. Сам Кар­линг­тон был от нее без ума. Но вся бе­да в том, что она об­ла­да­ла ро­ман­ти­че­ским во­об­ра­же­ни­ем. В их ро­ду все жен­щи­ны бы­ли ро­ман­тич­ны. Муж­чи­ны немно­го­го сто­и­ли, но жен­щи­ны, ей-бо­гу, бы­ли за­ме­ча­тель­ные… Кар­линг­тон на ко­ле­нях сто­ял пе­ред Мар­га­рет – он сам мне это го­во­рил. А ведь в Лон­доне в те вре­ме­на все де­вуш­ки бы­ли влюб­ле­ны в него. Но Мар­га­рет толь­ко сме­я­лась над ним… Да, кста­ти о ду­рац­ких бра­ках, – что это за вздор мо­лол твой отец на­счет Дарт­му­ра, – буд­то он хо­чет же­нить­ся на аме­ри­кан­ке? Неуже­ли ан­гли­чан­ки для него недо­ста­точ­но хо­ро­ши?
– Ви­ди­те ли, дя­дя Джордж, же­нить­ся на аме­ри­кан­ках те­перь очень мод­но.
– Ну а я – за ан­гли­ча­нок и го­тов спо­рить с це­лым све­том! – Лорд Фер­мор стук­нул ку­ла­ком по сто­лу.
– Став­ка нын­че толь­ко на аме­ри­ка­нок.
– Я слы­шал, что их нена­дол­го хва­та­ет, – бурк­нул дя­дя Джордж.
– Их утом­ля­ют дол­гие за­ез­ды, но в скач­ках с пре­пят­стви­я­ми они ве­ли­ко­леп­ны. На ле­ту бе­рут ба­рье­ры. Ду­маю, что Дарт­му­ру несдоб­ро­вать.
– А кто ее ро­ди­те­ли? – ворч­ли­во осве­до­мил­ся лорд Фер­мор. – Они у нее во­об­ще име­ют­ся? Лорд Ген­ри по­ка­чал го­ло­вой.
– Аме­ри­кан­ские де­ви­цы так же лов­ко скры­ва­ют сво­их ро­ди­те­лей, как ан­глий­ские да­мы – свое про­шлое, – ска­зал он, вста­вая.
– Долж­но быть, па­па­ша ее – экс­пор­тер сви­ни­ны?
– Ра­ди Дарт­му­ра, дя­дя Джордж, я же­лал бы, что­бы это бы­ло так. Го­во­рят, в Аме­ри­ке это са­мое при­быль­ное де­ло. Вы­год­нее его толь­ко по­ли­ти­ка.
– А его аме­ри­кан­ка, по край­ней ме­ре, хо­ро­шень­кая?
– Как боль­шин­ство аме­ри­ка­нок, она изоб­ра­жа­ет из се­бя кра­са­ви­цу. В этом – сек­рет их успе­ха.
– И от­че­го они не си­дят у се­бя в Аме­ри­ке? Ведь нас все­гда уве­ря­ют, что там для жен­щин – рай.
– Так оно и есть. По­то­му-то они, по­доб­но пра­ма­те­ри Еве, и стре­мят­ся вы­брать­ся от­ту­да, – по­яс­нил лорд Ген­ри. – Ну, до сви­да­нья, дя­дя Джордж. Я дол­жен ид­ти, ина­че опоз­даю к зав­тра­ку. Спа­си­бо за све­де­ния о До­ри­ане. Я люб­лю знать все о сво­их но­вых зна­ко­мых и ни­че­го – о ста­рых.
– А где ты се­год­ня зав­тра­ка­ешь, Гар­ри?
– У те­туш­ки Ага­ты. Я на­про­сил­ся сам и при­гла­сил ми­сте­ра Грея. Он – ее но­вый про­те­же.
– Гм!.. Так вот что, Гар­ри: пе­ре­дай сво­ей те­туш­ке Ага­те, что­бы она пе­ре­ста­ла ме­ня ата­ко­вать воз­зва­ни­я­ми о по­жерт­во­ва­ни­ях. На­до­е­ли они мне до смер­ти. Эта доб­рая жен­щи­на во­об­ра­зи­ла, что у ме­ня дру­го­го де­ла нет, как толь­ко вы­пи­сы­вать че­ки на ее ду­рац­кие бла­го­тво­ри­тель­ные за­теи.
– Хо­ро­шо, дя­дя Джордж, пе­ре­дам. Но ведь это бес­по­лез­но. Фи­лан­тро­пы, увле­ка­ясь бла­го­тво­ри­тель­но­стью, те­ря­ют вся­кое че­ло­ве­ко­лю­бие. Это их от­ли­чи­тель­ная чер­та.
Ста­рый джентль­мен одоб­ри­тель­но хмык­нул и по­зво­нил ла­кею, что­бы тот про­во­дил го­стя.
Лорд Ген­ри про­шел пас­са­жем на Бер­линг­тон-стрит и на­пра­вил­ся к Берк­лей-сквер. Он вспо­ми­нал то, что услы­шал от дя­ди о род­ных До­ри­а­на Грея. Да­же рас­ска­зан­ная в об­щих чер­тах, ис­то­рия эта взвол­но­ва­ла его сво­ей необы­чай­но­стью, сво­ей по­чти со­вре­мен­ной ро­ман­тич­но­стью. Пре­крас­ная де­вуш­ка, по­жерт­во­вав­шая всем ра­ди страст­ной люб­ви. Несколь­ко недель без­мер­но­го сча­стья, раз­би­то­го гнус­ным пре­ступ­ле­ни­ем. По­том – ме­ся­цы но­вых стра­да­ний, рож­ден­ный в му­ках ре­бе­нок. Мать уне­се­на смер­тью, удел сы­на – си­рот­ство и ти­ра­ния бес­сер­деч­но­го ста­ри­ка. Да, это ин­те­рес­ный фон, он вы­год­но от­те­ня­ет об­лик юно­ши, при­да­ет ему еще боль­ше оча­ро­ва­ния. За пре­крас­ным все­гда скры­та ка­кая-ни­будь тра­ге­дия. Что­бы за­цвел са­мый скром­ный цве­то­чек, ми­ры долж­ны пре­тер­петь ро­до­вые му­ки.
…Как об­во­ро­жи­те­лен был До­ри­ан вче­ра ве­че­ром, ко­гда они обе­да­ли вдво­ем в клу­бе! В его оше­лом­лен­ном взо­ре и при­от­кры­тых гу­бах чи­та­лись тре­во­га и роб­кая ра­дость, а в те­ни крас­ных аба­жу­ров ли­цо ка­за­лось еще ро­зо­вее и еще яр­че вы­сту­па­ла его див­ная рас­цве­та­ю­щая кра­со­та. Го­во­рить с этим маль­чи­ком бы­ло все рав­но что иг­рать на ред­кост­ной скрип­ке. Он от­зы­вал­ся на каж­дое при­кос­но­ве­ние, на ма­лей­шую дрожь смыч­ка…
А как это увле­ка­тель­но – про­ве­рять си­лу сво­е­го вли­я­ния на дру­го­го че­ло­ве­ка! Ни­что не мо­жет с этим срав­нить­ся. Пе­ре­лить свою ду­шу в дру­го­го, дать ей по­быть в нем; слы­шать от­зву­ки соб­ствен­ных мыс­лей, уси­лен­ные му­зы­кой юно­сти и стра­сти; пе­ре­да­вать дру­го­му свой тем­пе­ра­мент, как тон­чай­ший флю­ид или свое­об­раз­ный аро­мат, – это ис­тин­ное на­сла­жде­ние, са­мая боль­шая ра­дость, быть мо­жет, ка­кая да­на че­ло­ве­ку в наш огра­ни­чен­ный и пош­лый век с его гру­бо­чув­ствен­ны­ми уте­ха­ми и гру­бо­при­ми­тив­ны­ми стрем­ле­ни­я­ми.
…К то­му же этот маль­чик, с ко­то­рым он по столь счаст­ли­вой слу­чай­но­сти встре­тил­ся в ма­стер­ской Бэ­зи­ла, – за­ме­ча­тель­ный тип… или, во вся­ком слу­чае, из него мож­но сде­лать нечто за­ме­ча­тель­ное. У него есть все – оба­я­ние, бе­ло­снеж­ная чи­сто­та юно­сти и кра­со­та, та кра­со­та, ка­кую за­пе­чат­ле­ли в мра­мо­ре древ­ние гре­ки. Из него мож­но вы­ле­пить что угод­но, сде­лать его ти­та­ном – или иг­руш­кой. Как жаль, что та­кой кра­со­те суж­де­но увя­нуть!..
А Бэ­зил? Как пси­хо­ло­ги­че­ски ин­те­рес­но то, что он го­во­рил! Но­вая ма­не­ра в жи­во­пи­си, но­вое вос­при­я­тие дей­стви­тель­но­сти, неожи­дан­но воз­ник­шее бла­го­да­ря од­но­му лишь при­сут­ствию че­ло­ве­ка, ко­то­рый об этом и не по­до­зре­ва­ет… Ду­ша при­ро­ды, оби­тав­шая в дре­му­чих ле­сах, бро­див­шая в чи­стом по­ле, до­то­ле незри­мая и без­глас­ная, вдруг, как Дри­а­да, яви­лась ху­дож­ни­ку без вся­ко­го стра­ха, ибо его ду­ше, дав­но ее ис­кав­шей, да­на та вдох­но­вен­ная про­зор­ли­вость, ко­то­рой толь­ко и от­кры­ва­ют­ся див­ные тай­ны; и про­стые фор­мы, об­ра­зы ве­щей об­ре­ли вы­со­кое со­вер­шен­ство и некий сим­во­ли­че­ский смысл, слов­но яв­ляя ху­дож­ни­ку иную, бо­лее со­вер­шен­ную фор­му, ко­то­рая из смут­ной гре­зы пре­вра­ти­лась в ре­аль­ность. Как это все необы­чай­но!
Нечто по­доб­ное бы­ва­ло и в про­шлые ве­ка. Пла­тон, для ко­то­ро­го мыш­ле­ние бы­ло ис­кус­ством, пер­вый за­ду­мал­ся над этим чу­дом. А Бу­о­нар­ро­ти? Раз­ве не вы­ра­зил он его в сво­ем цик­ле со­не­тов, вы­се­чен­ных в цвет­ном мра­мо­ре? Но в наш век это уди­ви­тель­но…
И лорд Ген­ри ре­шил, что ему сле­ду­ет стать для До­ри­а­на Грея тем, чем До­ри­ан, сам то­го не зная, стал для ху­дож­ни­ка, со­здав­ше­го его ве­ли­ко­леп­ный порт­рет. Он по­пы­та­ет­ся по­ко­рить До­ри­а­на, – соб­ствен­но, он уже на­по­ло­ви­ну это­го до­стиг, – и ду­ша чу­дес­но­го юно­ши бу­дет при­над­ле­жать ему. Как щед­ро ода­ри­ла судь­ба это ди­тя Люб­ви и Смер­ти!
Лорд Ген­ри вдруг оста­но­вил­ся и оки­нул взгля­дом со­сед­ние до­ма. Уви­дев, что он уже ми­но­вал дом сво­ей те­туш­ки и ото­шел от него до­воль­но да­ле­ко, он, по­сме­и­ва­ясь над со­бой, по­вер­нул об­рат­но. Ко­гда он во­шел в тем­но­ва­тую при­хо­жую, дво­рец­кий до­ло­жил ему, что все уже в сто­ло­вой. Лорд Ген­ри от­дал од­но­му из ла­ке­ев шля­пу и трость и про­шел ту­да.
– Ты, как все­гда, опаз­ды­ва­ешь, Гар­ри! – вос­клик­ну­ла его те­туш­ка, уко­риз­нен­но ка­чая го­ло­вой.
Он из­ви­нил­ся, тут же при­ду­мав ка­кое-то объ­яс­не­ние, и, сев на сво­бод­ный стул ря­дом с хо­зяй­кой до­ма, об­вел гла­за­ми со­брав­ших­ся го­стей. С дру­го­го кон­ца сто­ла ему за­стен­чи­во кив­нул До­ри­ан, крас­нея от удо­воль­ствия. На­про­тив си­де­ла гер­цо­ги­ня Хар­ли, очень лю­би­мая все­ми, кто ее знал, да­ма в выс­шей сте­пе­ни крот­ко­го и ве­се­ло­го пра­ва и тех ар­хи­тек­тур­ных про­пор­ций, ко­то­рые со­вре­мен­ные ис­то­ри­ки на­зы­ва­ют туч­но­стью (ко­гда речь идет не о гер­цо­ги­нях!). Спра­ва от гер­цо­ги­ни си­дел сэр То­мас Бэр­ден, член пар­ла­мен­та, ра­ди­кал. В об­ще­ствен­ной жиз­ни он был вер­ным сто­рон­ни­ком сво­е­го ли­де­ра, а в част­ной – сто­рон­ни­ком хо­ро­шей кух­ни, то есть сле­до­вал об­ще­из­вест­но­му муд­ро­му пра­ви­лу: «Вы­сту­пай с ли­бе­ра­ла­ми, а обе­дай с кон­сер­ва­то­ра­ми». По ле­вую ру­ку гер­цо­ги­ни за­нял ме­сто ми­стер Эр­скин из Тред­ли, по­жи­лой джентль­мен, весь­ма куль­тур­ный и при­ят­ный, но усво­ив­ший се­бе дур­ную при­выч­ку все­гда мол­чать в об­ще­стве, ибо, как он од­на­ж­ды объ­яс­нил ле­ди Ага­те, еще до трид­ца­ти лет вы­ска­зал все, что имел ска­зать.
Со­сед­кой лор­да Ген­ри за сто­лом бы­ла мис­сис Ван­де­лер, од­на из дав­ниш­них при­я­тель­ниц его те­туш­ки, по­и­стине свя­тая жен­щи­на, но оде­тая так без­вкус­но и крик­ли­во, что ее мож­но бы­ло срав­нить с мо­лит­вен­ни­ком в сквер­ном аля­по­ва­том пе­ре­пле­те. К сча­стью для лор­да Ген­ри, со­се­дом мис­сис Ван­де­лер с дру­гой сто­ро­ны ока­зал­ся лорд Фа­удел, муж­чи­на сред­них лет, боль­шо­го ума, но по­сред­ствен­ных спо­соб­но­стей, бес­цвет­ный и скуч­ный, как от­чет ми­ни­стра в па­ла­те об­щин. Бе­се­да меж­ду ним и мис­сис Ван­де­лер ве­лась с той уси­лен­ной се­рьез­но­стью, ко­то­рой, по его же сло­вам, непро­сти­тель­но гре­шат все доб­ро­де­тель­ные лю­ди и от ко­то­рой ни­кто из них ни­как не мо­жет вполне осво­бо­дить­ся.
– Мы го­во­рим о бед­ном Дарт­му­ре, – гром­ко ска­за­ла лор­ду Ген­ри гер­цо­ги­ня, при­вет­ли­во кив­нув ему че­рез стол. – Как вы ду­ма­е­те, он в са­мом де­ле же­нит­ся на этой об­во­ро­жи­тель­ной аме­ри­кан­ке?
– Да, гер­цо­ги­ня. Она, ка­жет­ся, ре­ши­ла сде­лать ему пред­ло­же­ние.
– Ка­кой ужас! – вос­клик­ну­ла ле­ди Ага­та. – Пра­во, сле­до­ва­ло бы по­ме­шать это­му!
– Я слы­шал из са­мых вер­ных ис­точ­ни­ков, что ее отец в Аме­ри­ке тор­гу­ет га­лан­те­ре­ей или ка­ким-то дру­гим убо­гим то­ва­ром, – с пре­зри­тель­ной ми­ной объ­явил сэр То­мас Бэр­дон.
– А мой дя­дя утвер­жда­ет, что сви­ни­ной, сэр То­мас.
– Что это еще за «убо­гий» то­вар? – осве­до­ми­лась гер­цо­ги­ня, в удив­ле­нии под­ни­мая пол­ные ру­ки.
– Аме­ри­кан­ские ро­ма­ны, – по­яс­нил лорд Ген­ри, при­ни­ма­ясь за ку­ро­пат­ку.
Гер­цо­ги­ня бы­ла оза­да­че­на.
– Не слу­шай­те его, до­ро­гая, – шеп­ну­ла ей ле­ди Ага­та. – Он ни­ко­гда ни­че­го не го­во­рит се­рьез­но.
– Ко­гда бы­ла от­кры­та Аме­ри­ка… – на­чал ра­ди­кал – и даль­ше по­шли вся­кие скуч­ней­шие све­де­ния. Как все ора­то­ры, ко­то­рые ста­вят се­бе це­лью ис­чер­пать те­му, он ис­чер­пал тер­пе­ние слу­ша­те­лей. Гер­цо­ги­ня вздох­ну­ла и вос­поль­зо­ва­лась сво­ей при­ви­ле­ги­ей пе­ре­би­вать дру­гих.
– Бы­ло бы го­раз­до луч­ше, ес­ли бы эта Аме­ри­ка со­всем не бы­ла от­кры­та! – вос­клик­ну­ла она. Ведь аме­ри­кан­ки от­би­ва­ют у на­ших де­ву­шек всех же­ни­хов. Это без­об­ра­зие!
– По­жа­луй, я ска­зал бы, что Аме­ри­ка во­все не от­кры­та, – за­ме­тил ми­стер Эр­скин. – Она еще толь­ко об­на­ру­же­на.
– О, я ви­де­ла пред­ста­ви­тель­ниц ее на­се­ле­ния, – неопре­де­лен­ным то­ном ото­зва­лась гер­цо­ги­ня. – И долж­на при­знать, что боль­шин­ство из них – пре­хо­ро­шень­кие. И оде­ва­ют­ся пре­крас­но. Все туа­ле­ты за­ка­зы­ва­ют в Па­ри­же. Я, к со­жа­ле­нию, не мо­гу се­бе это­го поз­во­лить.
– Есть по­го­вор­ка, что хо­ро­шие аме­ри­кан­цы по­сле смер­ти от­прав­ля­ют­ся в Па­риж, – из­рек, хи­хи­кая, сэр То­мас, у ко­то­ро­го имел­ся в за­па­се боль­шой вы­бор по­тре­пан­ных острот.
– Вот как! А ку­да же от­прав­ля­ют­ся по­сле смер­ти дур­ные аме­ри­кан­цы? – по­ин­те­ре­со­ва­лась гер­цо­ги­ня.
– В Аме­ри­ку, – про­бор­мо­тал лорд Ген­ри. Сэр То­мас сдви­нул бро­ви.
– Бо­юсь, что ваш пле­мян­ник предубеж­ден про­тив этой ве­ли­кой стра­ны, – ска­зал он ле­ди Ага­те. – Я изъ­ез­дил ее всю вдоль и по­пе­рек, – мне предо­став­ля­ли все­гда спе­ци­аль­ные ва­го­ны, та­мош­ние ди­рек­то­ра весь­ма лю­без­ны, – и, уве­ряю вас, по­езд­ки в Аме­ри­ку име­ют боль­шое об­ра­зо­ва­тель­ное зна­че­ние.
– Неуже­ли же, что­бы стать об­ра­зо­ван­ным че­ло­ве­ком, необ­хо­ди­мо по­ви­дать Чи­ка­го? – жа­лоб­но спро­сил ми­стер Эр­скин. – Я не чув­ствую се­бя в си­лах со­вер­шить та­кое пу­те­ше­ствие.
Сэр То­мас мах­нул ру­кой.
– Для ми­сте­ра Эр­ски­на мир со­сре­до­то­чен на его книж­ных пол­ках. А мы, лю­ди де­ла, хо­тим сво­и­ми гла­за­ми все ви­деть, не толь­ко чи­тать обо всем. Аме­ри­кан­цы – очень ин­те­рес­ный на­род и об­ла­да­ют боль­шим здра­вым смыс­лом. Я счи­таю, что это их са­мая от­ли­чи­тель­ная чер­та. Да, да, ми­стер Эр­скин, это весь­ма здра­во­мыс­ля­щие лю­ди. По­верь­те мне, аме­ри­ка­нец ни­ко­гда не де­ла­ет глу­по­стей.
– Ка­кой ужас! – вос­клик­нул лорд Ген­ри. – Я еще мо­гу при­ми­рить­ся с гру­бой си­лой, но гру­бая, ту­пая рас­су­доч­ность со­вер­шен­но невы­но­си­ма. Ру­ко­вод­ство­вать­ся рас­суд­ком – в этом есть что-то небла­го­род­ное. Это зна­чит – пре­да­вать ин­тел­лект.
– Не по­ни­маю, что вы этим хо­ти­те ска­зать, – ото­звал­ся сэр То­мас, по­баг­ро­вев.
– А я вас по­нял, лорд Ген­ри, – с улыб­кой про­бор­мо­тал мн­стер Эр­скин.
– Па­ра­док­сы име­ют свою пре­лесть, но… – на­чал ба­ро­нет.
– Раз­ве это был па­ра­докс? – спро­сил ми­стер Эр­скин. – А я и не до­га­дал­ся… Впро­чем, мо­жет быть, вы пра­вы. Ну, так что же? Прав­да жиз­ни от­кры­ва­ет­ся нам имен­но в фор­ме па­ра­док­сов. Что­бы по­стиг­нуть дей­стви­тель­ность, на­до ви­деть, как она ба­лан­си­ру­ет на ка­на­те. И толь­ко по­смот­рев все те ак­ро­ба­ти­че­ские шту­ки, ка­кие про­де­лы­ва­ет Ис­ти­на, мы мо­жем пра­виль­но су­дить о ней.
– Гос­по­ди, как муж­чи­ны лю­бят спо­рить! – вздох­ну­ла ле­ди Ага­та. – Ни­как не мо­гу взять в толк, о чем вы го­во­ри­те. А на те­бя, Гар­ри, я очень сер­ди­та. За­чем это ты от­го­ва­ри­ва­ешь на­ше­го ми­ло­го ми­сте­ра Грея ра­бо­тать со мной в Ист-Эн­де? Пой­ми, он мог бы ока­зать нам неоце­ни­мые услу­ги: его иг­ра так всем нра­вит­ся.
– А я хо­чу, что­бы он иг­рал для ме­ня, – сме­ясь, воз­ра­зил лорд Ген­ри и, гля­нув ту­да, где си­дел До­ри­ан, встре­тил его от­вет­ный ра­дост­ный взгляд.
– Но в Уайт­чеп­ле ви­дишь столь­ко люд­ско­го го­ря! – не уни­ма­лась ле­ди Ага­та.
– Я со­чув­ствую все­му, кро­ме люд­ско­го го­ря. – Лорд Ген­ри по­жал пле­ча­ми. – Ему я со­чув­ство­вать не мо­гу. Оно слиш­ком без­об­раз­но, слиш­ком ужас­но и угне­та­ет нас. Во все­об­щем со­чув­ствии к стра­да­ни­ям есть нечто в выс­шей сте­пе­ни нездо­ро­вое. Со­чув­ство­вать на­до кра­со­те, яр­ким крас­кам и ра­до­стям жиз­ни. И как мож­но мень­ше го­во­рить о тем­ных ее сто­ро­нах.
– Но Ист-Энд – очень се­рьез­ная про­бле­ма, – вну­ши­тель­но за­ме­тил сэр То­мас, ка­чая го­ло­вой.
– Несо­мнен­но, – со­гла­сил­ся лорд Ген­ри. – Ведь это – про­бле­ма раб­ства, и мы пы­та­ем­ся раз­ре­шить ее, уве­се­ляя ра­бов. Ста­рый по­ли­ти­кан при­сталь­но по­смот­рел на него.
– А что же вы пред­ла­га­е­те вза­мен? – спро­сил он. Лорд Ген­ри рас­сме­ял­ся.
– Я ни­че­го не же­лал бы ме­нять в Ан­глии, кро­ме по­го­ды, и вполне до­воль­ству­юсь фи­ло­соф­ским со­зер­ца­ни­ем. Но де­вят­на­дца­тый век при­шел к банк­рот­ству из-за то­го, что слиш­ком щед­ро рас­то­чал со­стра­да­ние. И по­то­му, мне ка­жет­ся, на­ста­вить лю­дей на путь ис­тин­ный мо­жет толь­ко На­у­ка. Эмо­ции хо­ро­ши тем, что уво­дят нас с это­го пу­ти, а На­у­ка – тем, что она не зна­ет эмо­ций.
– Но ведь на нас ле­жит та­кая от­вет­ствен­ность! – роб­ко вме­ша­лась мис­сис Ван­де­лер.
– Гро­мад­ная от­вет­ствен­ность! – под­дер­жа­ла ее ле­ди Ага­та. Лорд Ген­ри че­рез стол пе­ре­гля­нул­ся с ми­сте­ром Эр­ски­ном.
– Че­ло­ве­че­ство пре­уве­ли­чи­ва­ет свою роль на зем­ле. Это – его пер­во­род­ный грех. Ес­ли бы пе­щер­ные лю­ди уме­ли сме­ять­ся, ис­то­рия по­шла бы по дру­го­му пу­ти.
– Вы ме­ня очень уте­ши­ли, – про­вор­ко­ва­ла гер­цо­ги­ня. – До сих пор, ко­гда я бы­ва­ла у ва­шей ми­лой те­туш­ки, мне все­гда ста­но­ви­лось со­вест­но, что я не ин­те­ре­су­юсь Ист-Эн­дом. Те­перь я бу­ду смот­реть ей в гла­за, не крас­нея.
– Но ру­мя­нец жен­щине очень к ли­цу, гер­цо­ги­ня, – за­ме­тил лорд Ген­ри.
– Толь­ко в мо­ло­до­сти, – воз­ра­зи­ла она. – А ко­гда крас­не­ет та­кая ста­ру­ха, как я, это очень дур­ной при­знак. Ах, лорд Ген­ри, хоть бы вы мне по­со­ве­то­ва­ли, как сно­ва стать мо­ло­дой!
Лорд Ген­ри по­ду­мал с ми­ну­ту.
– Мо­же­те вы, гер­цо­ги­ня, при­пом­нить ка­кую-ни­будь боль­шую ошиб­ку ва­шей мо­ло­до­сти? – спро­сил он, на­кло­нясь к ней че­рез стол.
– Увы, и не од­ну!
– То­гда со­вер­ши­те их все сно­ва, – ска­зал он се­рьез­но. Что­бы вер­нуть мо­ло­дость, сто­ит толь­ко по­вто­рить все ее безум­ства.
– За­ме­ча­тель­ная тео­рия! – вос­хи­ти­лась гер­цо­ги­ня. – Непре­мен­но про­ве­рю ее на прак­ти­ке.
– Тео­рия опас­ная! – про­це­дил сэр То­мас сквозь плот­но сжа­тые гу­бы. А ле­ди Ага­та по­ка­ча­ла го­ло­вой, но неволь­но за­сме­я­лась. Ми­стер Эр­скин слу­шал мол­ча.
– Да, – про­дол­жал лорд Ген­ри. – Это од­на из ве­ли­ких тайн жиз­ни. В на­ши дни боль­шин­ство лю­дей уми­ра­ет от пол­зу­чей фор­мы раб­ско­го бла­го­ра­зу­мия, и все слиш­ком позд­но спо­хва­ты­ва­ют­ся, что един­ствен­ное, о чем ни­ко­гда не по­жа­ле­ешь, это на­ши ошиб­ки и за­блуж­де­ния.
За сто­лом гря­нул друж­ный смех.
А лорд Ген­ри стал свое­нрав­но иг­рать этой мыс­лью, да­вая во­лю фан­та­зии: он жон­гли­ро­вал ею, пре­об­ра­жал ее, то от­бра­сы­вал, то под­хва­ты­вал сно­ва; за­став­лял ее ис­крить­ся, укра­шая ра­дуж­ны­ми блест­ка­ми сво­е­го во­об­ра­же­ния, окры­лял па­ра­док­са­ми. Этот гимн безум­ствам вос­па­рил до вы­сот фи­ло­со­фии, а Фи­ло­со­фия об­ре­ла юность и, увле­чен­ная ди­кой му­зы­кой На­сла­жде­ния, как вак­хан­ка в за­ли­том ви­ном на­ря­де и вен­ке из плю­ща, по­нес­лась в ис­ступ­лен­ной пляс­ке по хол­мам жиз­ни, на­сме­ха­ясь над трез­во­стью мед­ли­тель­но­го Си­ле­на. Фак­ты усту­па­ли ей до­ро­гу, раз­ле­та­лись, как ис­пу­ган­ные лес­ные ду­хи. Ее об­на­жен­ные но­ги по­пи­ра­ли ги­гант­ский ка­мень да­виль­ни, на ко­то­ром вос­се­да­ет муд­рый Омар, и жур­ча­щий сок ви­но­гра­да вски­пал во­круг этих бе­лых ног вол­на­ми пур­пу­ро­вых брызг, рас­те­ка­ясь за­тем крас­ной пе­ной по от­ло­гим чер­ным стен­кам ча­на.
То бы­ла бле­стя­щая и ори­ги­наль­ная им­про­ви­за­ция. Лорд Ген­ри чув­ство­вал, что До­ри­ан Грей не сво­дит с него глаз, и со­зна­ние, что сре­ди слу­ша­те­лей есть че­ло­век, ко­то­ро­го ему хо­чет­ся пле­нить, от­та­чи­ва­ло его ост­ро­умие, при­да­ва­ло кра­соч­ность ре­чам. То, что он го­во­рил, бы­ло увле­ка­тель­но, без­от­вет­ствен­но, про­ти­во­ре­чи­ло ло­ги­ке и ра­зу­му. Слу­ша­те­ли сме­я­лись, но бы­ли неволь­но оча­ро­ва­ны и по­кор­но сле­до­ва­ли за по­ле­том его фан­та­зии, как де­ти – за ле­ген­дар­ным ду­доч­ни­ком. До­ри­ан Грей смот­рел ему в ли­цо не от­ры­ва­ясь, как за­во­ро­жен­ный, и по гу­бам его то и де­ло про­бе­га­ла улыб­ка, а в по­тем­нев­ших гла­зах вос­хи­ще­ние сме­ня­лось за­дум­чи­во­стью.
На­ко­нец, Дей­стви­тель­ность в ко­стю­ме на­ше­го ве­ка всту­пи­ла в ком­на­ту в об­ра­зе слу­ги, до­ло­жив­ше­го гер­цо­гине, что эки­паж ее по­дан. Гер­цо­ги­ня в шут­ли­вом от­ча­я­нии за­ло­ми­ла ру­ки.
– Экая до­са­да! При­хо­дит­ся уез­жать. Я долж­на за­ехать в клуб за му­жем и от­вез­ти его на ка­кое-то глу­пей­шее со­бра­ние, на ко­то­ром он бу­дет пред­се­да­тель­ство­вать. Ес­ли опоз­даю, он обя­за­тель­но рас­сер­дит­ся, а я ста­ра­юсь из­бе­гать сцен, ко­гда на мне эта шляп­ка: она че­ре­с­чур воз­душ­на, од­но рез­кое сло­во мо­жет ее по­гу­бить. Нет, нет, не удер­жи­вай­те ме­ня, ми­лая Ага­та. До сви­да­ния, лорд Ген­ри! Вы – пре­лесть, но на­сто­я­щий де­мон-ис­ку­си­тель. Я по­ло­жи­тель­но не знаю, что ду­мать о ва­ших тео­ри­ях. Непре­мен­но при­ез­жай­те к нам обе­дать. Ну, ска­жем, во втор­ник. Во втор­ник вы ни­ку­да не при­гла­ше­ны?
– Для вас, гер­цо­ги­ня, я го­тов из­ме­нить всем, – ска­зал с по­кло­ном лорд Ген­ри.
– О, это очень ми­ло с ва­шей сто­ро­ны, но и очень дур­но, – вос­клик­ну­ла по­чтен­ная да­ма. – Так пом­ни­те же, мы вас ждем. – И она ве­ли­ча­во вы­плы­ла из ком­на­ты, а за ней – ле­ди Ага­та и дру­гие да­мы.
Ко­гда лорд Ген­ри сно­ва сел на свое ме­сто, ми­стер Эр­скин, усев­шись ря­дом, по­ло­жил ему ру­ку на пле­чо.
– Ва­ши ре­чи ин­те­рес­нее вся­ких книг, – на­чал он. – По­че­му вы не на­пи­ше­те что-ни­будь?
– Я слиш­ком люб­лю чи­тать кни­ги, ми­стер Эр­скин, и по­то­му не пи­шу их. Ко­неч­но, хо­ро­шо бы на­пи­сать ро­ман, ро­ман чу­дес­ный, как пер­сид­ский ко­вер, и столь же фан­та­сти­че­ский. Но у нас в Ан­глии чи­та­ют толь­ко га­зе­ты, эн­цик­ло­пе­ди­че­ские сло­ва­ри да учеб­ни­ки. Ан­гли­чане мень­ше всех на­ро­дов ми­ра по­ни­ма­ют кра­со­ты ли­те­ра­ту­ры.
– Бо­юсь, что вы пра­вы, – ото­звал­ся ми­стер Эр­скин. – Я сам ко­гда-то меч­тал стать пи­са­те­лем, но дав­но от­ка­зал­ся от этой мыс­ли… Те­перь, мой мо­ло­дой друг, – ес­ли поз­во­ли­те вас так на­зы­вать, – я хо­чу за­дать вам один во­прос: вы дей­стви­тель­но ве­ри­те во все то, что го­во­ри­ли за зав­тра­ком?
– А я уже со­вер­шен­но не пом­ню, что го­во­рил. – Лорд Ген­ри улыб­нул­ся. – Ка­кую-ни­будь ересь?
– Да, без­услов­но. На мой взгляд, вы – че­ло­век чрез­вы­чай­но опас­ный, и ес­ли с на­шей ми­лой гер­цо­ги­ней что-ни­будь стря­сет­ся, все мы бу­дем счи­тать вас глав­ным ви­нов­ни­ком… Я хо­тел бы по­бе­се­до­вать с ва­ми о жиз­ни. Лю­ди мо­е­го по­ко­ле­ния про­жи­ли жизнь скуч­но. Как-ни­будь, ко­гда Лон­дон вам на­до­ест, при­ез­жай­те ко мне в Тред­ли. Там вы из­ло­жи­те мне свою фи­ло­со­фию на­сла­жде­ния за ста­ка­ном чу­дес­но­го бур­гунд­ско­го, ко­то­рое у ме­ня, к сча­стью, еще со­хра­ни­лось.
– С боль­шим удо­воль­стви­ем. Со­чту за сча­стье по­бы­вать в Тред­ли, где та­кой ра­душ­ный хо­зя­ин и та­кая за­ме­ча­тель­ная биб­лио­те­ка.
– Вы ее укра­си­те сво­им при­сут­стви­ем, – ото­звал­ся ста­рый джентль­мен с учти­вым по­кло­ном. – Ну а те­перь пой­ду про­щусь с ва­шей доб­рей­шей те­туш­кой. Мне по­ра в Ате­не­ум. В этот час мы обыч­но дрем­лем там.
– В пол­ном со­ста­ве, ми­стер Эр­скин?
– Да, со­рок че­ло­век в со­ро­ка крес­лах. Та­ким об­ра­зом мы го­то­вим­ся стать Ан­глий­ской ака­де­ми­ей ли­те­ра­ту­ры.
Лорд Ген­ри рас­хо­хо­тал­ся.
– Ну а я пой­ду в Парк, – ска­зал он, вста­вая. У две­ри До­ри­ан Грей до­тро­нул­ся до его ру­ки.
– Мож­но и мне с ва­ми?
– Но вы, ка­жет­ся, обе­ща­ли на­ве­стить Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да?
– Мне боль­ше хо­чет­ся по­быть с ва­ми. Да, да, мне непре­мен­но на­до пой­ти с ва­ми. Мож­но? И вы обе­ща­е­те все вре­мя го­во­рить со мной? Ни­кто не го­во­рит так ин­те­рес­но, как вы.
– Ох, я се­год­ня уже до­ста­точ­но на­го­во­рил! – с улыб­кой воз­ра­зил лорд Ген­ри. – Те­перь мне хо­чет­ся толь­ко на­блю­дать жизнь. Пой­дем­те и бу­дем на­блю­дать вме­сте, ес­ли хо­ти­те.

[1]…те вре­ме­на, ко­гда ко­ро­ле­ва Иза­бел­ла бы­ла мо­ло­да, а При­ма еще и в по­мине не бы­ло… – Лорд Фер­мор-стар­ший на­хо­дил­ся в Ис­па­нии, ко­гда ма­ло­лет­няя Иза­бел­ла бы­ла под опе­кой; ему при­ш­лось по­ки­нуть стра­ну по­сле бур­жу­аз­ной ре­во­лю­ции, од­ним из де­я­те­лей ко­то­рой был ге­не­рал Прим.