Глава 5: Пёс у двери
Он стоял всё там же. Как будто врос в тень.
Лицо — каменное. Руки за спиной. Взгляд — острый, холодный, неотрывный.
И когда она, наконец, решилась выйти из павильона, Лейла заметила его.
Впервые по-настоящему.
Высокий. Мрачный. Слишком молчаливый, чтобы быть просто стражем.
В его позе было что-то опасное — как у волка, что не бросается первым, но убьёт без колебаний.
Она остановилась. Подняла подбородок.
— Прислали пса сторожить гарем?
— Или ты сам пришёл понюхать, кто тут громче всех лает?
Слова — как клинки. Острые, выверенные.
Он посмотрел на неё — впервые.
И, чёрт возьми, не отреагировал. Ни испуга, ни раздражения. Только холодный, ленивый взгляд сверху вниз.
— Псы хотя бы знают, кому служат.
— В отличие от тех, кто лает в сторону короны, забыв, кто дал им имя.
Удар был точный. Ниже пояса.
Лейла прикусила губу.
Сердце стучало не от страха — от ярости.
— Смотри, чтобы тебя не укусили, капитан.
Иногда цепи рвутся. Даже золотые.
И прежде чем он успел ответить — если вообще собирался — она резко развернулась и ушла.
Шёлк платья шипел по мрамору, как яд.
Он остался.
Всё такой же неподвижный. Только в уголке губ дрогнуло.
Совсем чуть-чуть.
Лейла исчезла за поворотом, шелест её платья ещё слышался в пустом коридоре.
Айдан не пошевелился. Лишь медленно выдохнул, будто сдерживая нечто большее, чем раздражение.
— Смелая, — прошептал кто-то сбоку.
Это был Рамис, один из его людей, старший из стражей. Он стоял чуть поодаль, в тени колонны, куда переместился, чтобы не мешать разговору.
— Ты не местный, капитан, — продолжил он тихо, без улыбки.
— А я тут служу с тех пор, как её ещё в тряпье приводили во дворец. Говорят, Сафар сам её вытащил. Из ямы, из борделя или тюрьмы — никто точно не знает. Тогда он был ещё не султаном. Молодой. А она — только кожа и страх.
Айдан не ответил.
— Она его любила, как щенок. А теперь...
Рамис замолчал, покосился в сторону, где скрылась Лейла.
— Теперь у неё в глазах — пепел.
Тишина повисла, будто даже мрамор стал слушать.
Айдан наконец произнёс:
— Я видел в её глазах огонь.
— А пепел... значит, что-то уже сгорело.
Он оттолкнулся от стены, как от мысли, и пошёл прочь.
Шаги тяжёлые, уверенные. Лицо — снова каменное.
Но где-то внутри уже шевельнулась мысль
«Не просто наложница. Не просто дикая.
Она — выжившая.
Такие не ломаются. Они кусают.»