Соло|18+

     Вернувшись из Куинси, я была готова к трудовой неделе. Голос папы звучал в голове как назидание, а мысли о возможной потере музыки вызывали ужас и тревогу. Я знала: теперь придётся работать вдвое усерднее. Вспоминала слова мистера Харта и была решительно настроена исправить все свои ошибки.

     Я не осмелилась сразу рассказать Лиз о том, что тоже собираюсь принять участие в конкурсе. Нужно было сначала подать заявку. Сначала — сделать шаг.

     Минуя порог консерватории, я первым делом направилась в приёмную комиссию. Мысленно молилась, чтобы меня приняли. И вот, после заполнения бланка мне выдали белую карточку с датой и временем проведения мероприятия. На нём значилось моё имя и порядковый номер. Я замерла как вкопанная, глядя на неё. Ко мне внезапно пришло осознание того, что я не готова. Ни пальцы, ни голова, ни сердце. Всё внутри сопротивлялось.

     Я не справлюсь.

     Засунула карточку поглубже в рюкзак, словно если не видеть — значит, её не существует.

     День тянулся тяжело. Сначала теория, потом техника, потом Клауф, а после индивидуальная репетиция.

     В студии я разложила ноты прямо на полу, окружив себя партитурами как баррикадой. Перебирала, внимательно рассматривала разные варианты для выступления на конкурсе. Мои пальцы бережно листали страницы в поисках той самой мелодии, которая могла бы впечатлить жюри и, самое главное, моих родителей. Мне хотелось выбрать что-то сложное и эмоциональное, чтобы доказать, что я всё ещё чего-то стою — не хуже, чем Элизабет. В итоге выбор пал на соло из "Вариаций на тему Рококо".

     Я сразу же приступила к репетиции номера и сосредоточилась на том, чтобы идеально его исполнить. Моя игра была грустной, а ноты звучали резко и громко, словно вопли души. В голову всё время лезла тревожная мысль о глазах, которые будут внимательно следить за моим выступлением на конкурсе и строго его оценивать. От нервов ладони вспотели, и я прервалась.

     В этот момент дверь в студию распахнулась, и на пороге предстал Джекс. Он стоял, склонив голову, и наблюдал за мной.

— У меня серьёзная репетиция, — сказала я, хотя сама не знала, хотела ли, чтобы он ушёл. Или остался.

     Он не ответил. Просто закрыл дверь за собой и медленно двинулся в мою сторону, продолжая молча прожигать меня взглядом. Я была напряжена и резко подскочила со стула, прижимая к груди партитуру — как щит. Разгадав его намерения, я выставила перед собой руку, давая понять, что сейчас не самый подходящий момент. Джекс остановился всего в нескольких шагах от меня.

     На этот раз он выглядел немного усталым и хмурым. Белая футболка под кожаной курткой была помята, а волосы слегка всклокочены, как будто он пешком прошёл через весь город, чтобы оказаться здесь.

— Я не откажу себе в удовольствии увидеть, как ты играешь. — Джекс развёл руками.

     Молча кивнула в ответ и сев на стул, попыталась сосредоточиться на своём инструменте. Парень обошёл студию и прислонился плечом к стене. Я же старалась игнорировать его присутствие, чтобы не сбиться.

     Каждый раз, когда моя игра прерывалась, Джексон посматривал в мою сторону, а после поворачивался к окну. Он выглядел расслабленным и даже несколько скучающим.

— Я плохо играю? — спросила, наконец, опуская смычок.

     Он усмехнулся.

— Неплохо. Но... скучно.

     Я шумно вздохнула, отставляя инструмент в сторону, и начала разминать руки.

— Тогда мне нечего делать на этом конкурсе.

— Конкурс? — Он сделал шаг ближе.

     Я кивнула и начала рассказывать. Поверхностно, только то, что можно — о своём участии, о том, как сильно хочу победить. Говорила быстро, глотая окончания, пытаясь зашуметь то, что на самом деле имело значение. Ни слова о родителях. Ни намёка на их условия.

     Как сказать человеку, рядом с которым ты вдруг начинаешь дышать по-другому, что твоя семья выстроена из правил, как клетка? Что любовь в ней измеряется достижениями и соответствием, а не тем, кто ты есть на самом деле?

     Что они бы никогда не одобрили его — слишком свободного, слишком настоящего.
Что я боюсь: стоит Джексону увидеть мой мир, где всё должно быть идеальным, он просто уйдёт.
Потому что в нём не будет места для него.

     Парень слушал меня внимательно, лишь лёгкое напряжение пробежало по его лицу. Он не задавал лишних вопросов, и я была благодарна за это.

— Вот если ты сыграешь что-нибудь из моего репертуара, то точно выиграешь, — сказал он.

— Это не смешно.

— А я серьёзно. Представь: ты выходишь на сцену, и вдруг — рок. Они такого точно не забудут.

— Может, проблема не в музыке, а во мне, — пробормотала я.

     Он вскинул брови:

— Тогда сыграй что-нибудь своё. — Джекс прищурился. — Или боишься?

     Хорошая идея, но в этот день у меня уже не было сил сочинять что-то новое.

— Интересно, Лиз уже сделала выбор? — проговорила мысли вслух.

— Ты говорила, она играет лучше. Я могу проверить?

     Достав мобильник из рюкзака, я нашла видео последнего выступления Элизабет и показала его Джексону. Ролик был долгим, но он досмотрел его до конца. Всё время я следила за реакцией парня, но мимика на его лице не менялась. Он ничего не говорил. Просто слушал.

     В конце он вынес свой вердикт:

— Мне кажется, вы играете одинаково, — он вернул мне гаджет.

— Не может быть!

— Нет, правда, — настаивал он, — я не увидел разницы.

     Джексон замолчал и смотрел на меня сверху вниз, как будто хотел сказать что-то важное, но никак не решался. Я стояла совсем близко к нему, чувствуя жар его тела и запах одеколона.

     Он коснулся кончиками пальцев моей щеки. Его прикосновение было нежным, едва ощутимым, видно он боялся дотронуться сильнее, но всё равно согревало кожу. Парень склонился и прошептал мне прямо в губы:

— У тебя есть всё, чтобы победить, — сказал он. — Я верю в тебя. А ты?

     Я не ответила. Не могла. Близость стирала мысли.

     Джексон прильнул к моим губам, продолжая поглаживать пальцами моё лицо, всё больше углубляя поцелуй. Я прикрыла глаза, а руки обвили его шею сами собой, будто там и должны были быть.

     Этот поцелуй был куда более страстным, нежели тот, на парковке. Я чувствовала его сердцебиение, громко и ровно стучавшее в широкой груди.

     Он постепенно увеличивал темп поцелуя. Мне захотелось отстраниться, чтобы набрать воздуха, но Джексон прижал меня к стене не отрываясь. Тело отзывалось мгновенно — жаром, дрожью, невозможной жаждой быть ближе. Его пальцы скользнули по моей спине, по шее, оставляя за собой не следы, а следствия.

     Парень прервал поцелуй, утыкаясь носом в основание моей шеи, и глубоко вдохнул, будто пытаясь надышаться моим запахом. Его руки крепко сжали талию, а губы нежно ласкали чувствительные точки на коже, стараясь оставить на них следы своих прикосновений. Грудь его вздымалась от тяжёлого дыхания.

— Сюда могут войти, — хрипло сказала я.

— Я не хочу тебя отпускать.

     Волна возбуждения пробежала по позвоночнику как ток. Сердце, словно дикое, стучало в груди, а руки, внезапно охваченные слабостью, опустились.

     Я промолчала.

     Его губы были чуть покрасневшими, глаза блестели от нетерпения. Нужно было остановиться, пока это не зашло слишком далеко.

— Ты обещал мне подарок, — напомнила я, пытаясь вернуть хоть каплю равновесия.

     Парень рассмеялся и отстранился. Тело тут же отреагировало и напряглось из-за потери источника тепла. По коже пробежали неприятные мурашки.

     Джексон сунул руку во внутренний карман своей куртки и достал оттуда маленький потрёпанный блокнотик. Он всё ещё прерывисто дышал и тыльной стороной руки потирал свои губы.

     Парень протянул мне блокнот:

— Теперь он твой.

     Я приняла подарок, но едва пальцы коснулись обложки, как Джексон положил ладонь поверх моей.

— Не сейчас. Потом.

— Ладно... Но что это?

— Ты всё поймёшь, когда увидишь.

     Он отвёл взгляд, разглаживая мятые складки на футболке и поправляя куртку.

     Я спрятала блокнот в рюкзак и стала собирать свои ноты и виолончель. Джекс снова помог мне с инструментом. Как в прошлый раз. Как будто это было естественно — быть рядом. Поддерживать, подставлять плечо. Не просить, не требовать. Просто быть.

     На улице небо окрасилось в оттенки персика и золы. Холод пробрался под шарф, и я чуть ссутулилась, инстинктивно закрывая шею. Он взял меня за руку, и, впервые, в этом прикосновении не было ни капли неловкости. Я будто держала ладонь того, кого знала всегда.

— Куда мы идём? — спросила я, краем глаза следя за парнем. Каждый его шаг сопровождался лёгким хрустом осенних листьев под ногами.

     Он бросил в мою сторону озорной взгляд, будто задумал хитрый план, но ничего не ответил.

     Свернули на широкую улицу, где свет от витрин и рекламных экранов окрашивал тротуары в тёплые оттенки. Среди яркой мишуры и бегущих огней я вдруг заметила идеальный образ. На огромном билборде прямо над перекрёстком был изображён мистер Харт. Его концерт. Он стоял с виолончелью в руках, строгий, уверенный, почти сияющий на фоне сценического света. Название программы было выполнено элегантными буквами — "Осенний резонанс. Только один вечер."

     Я остановилась, чуть отстранившись от Джексона.

— Ого, — только и сказала я.

— Что? — он проследил за моим взглядом.

— Это... — я замялась. — Выдающийся музыкант.

— Крутой? — Джексон прищурился, оценивая лицо на билборде.

— Очень. Вот бы пойти...

     Я недоговорила. Мысли продолжали цепляться одна за другую в моей голове. Я представила, как стою в фойе концертного зала рядом с Джексоном. Как мы сидим в темноте, в зале, полном звуков. Как он смотрит не на сцену, а на меня. Слушает, как я шепчу ему в ухо, кто сейчас играет. Делюсь тем, что мне дорого. Своим миром.

     Я бы хотела пригласить его. Очень. Но... вдруг он скажет "нет"? Или ему просто будет скучно? Или он решит, что я пытаюсь его изменить?

     И, вместо того чтобы заговорить, я просто отвернулась от билборда и сделала вид, что ничего важного не произошло.

— Пойдём? — сказала я, почти весело.

     Мы шли по узкой дорожке парка. Деревья были окутаны мягким светом уличных фонарей. На мгновение я забыла о блокноте, о его загадочном содержимом и о том, что ждёт меня внутри. Вместо этого я просто наслаждалась компанией парня. Он часто посматривал на меня и лукаво улыбался.

— Обычно такой взгляд, как у тебя,что-то предвещает, — заметила я, пытаясь уколоть его.

— Знаешь, — начал он с усмешкой, — у меня есть кое-какие мысли, о которых, обычно, не говорят вслух.

— Какие такие мысли?

— Хочешь знать, что я думаю?

     Парень улыбнулся и чуть наклонился ко мне.

—Ты уверена, что хочешь знать? Но ты ведь такая серьёзная девушка, ты можешь не выдержать моего ответа.

— Говори уже, — я едва не закатила глаза, но уголки губ всё же дрогнули.

— Представь себе, — начал он, наклонившись ещё ближе, так что я ощущала его тёплое дыхание на своём ухе, — как было бы круто, если бы мы оказались одни в каком-то месте. Я бы, например, вдруг потянулся к тебе, и ты не успела отойти, потому что... ну, потому что это было бы слишком заманчиво.

— И что тогда? — спросила я, почти шёпотом.

     Джексон не прекращал улыбаться, явно получая удовольствие от происходящего.

— Дальше... — он сделал паузу, — я бы обхватил тебя руками и прижал к себе. И ты не смогла бы вырваться из моих объятий.

     Мне стало жарко, и я рассмеялась. Парень ухмыльнулся в ответ, словно испытывая за меня гордость, что я поддерживаю этот разговор, не взорвавшись от смущения на тысячи мелких осколков.

— Звучит слишком рискованно, Джексон. Что же, если на нас кто-то наткнётся?

     Он поднял одну бровь в знак несогласия и крепче сжал мою ладонь.

— Разве ты не любишь риск? Риск - это весело, особенно когда ты со мной.

— Ты сумасшедший.

— А ты мне нравишься!

     Меня поражала его открытость. В моей голове тоже было много фантазий, но я никогда в жизни не смогла бы говорить о них так прямо.

— Или представь, — он продолжал свою игру, — что мы оказались одни в этом парке, в темноте. Никто не помешал бы нам. Мы могли бы делать что угодно. Никаких границ.

— Ага, знаешь, не думала, что ты такой романтик! Мне казалось, что ты больше по шуткам и приколам.

— Это всё в одном — в шутках и приколах, — с хитрой улыбкой ответил он. — А вообще, представь, что мы оказались в моей машине. Прямо сейчас. Никто не увидел бы нас.

— Думаю, пора остановиться, — смущённо сказала я, но на самом деле, мне хотелось, чтобы он продолжал.

     Джекс коснулся моего подбородка, приподнимая его. Пальцы были тёплыми. И медленно, глядя в глаза, он прошептал:

— Ты сжала мою руку, когда я заговорил о машине. Думаешь, я не заметил?

     Улыбка на лице парня была победной, но без издёвки.

— Ты хочешь, просто боишься признать.

     Я не успела среагировать, как его палец нежно коснулся кончика моего носа. Этот простой жест был так лёгок и игрив, что в тот же миг моё смущение сменилось улыбкой. Я засмеялась, потому что не знала, что делать с тем, как быстро он читает меня.

     Джексон продолжал выдумывать нелепые ситуации, но не позволял себе заходить слишком далеко. Вечер в его компании пролетел быстро, даже слишком.

     Мы свернули с тропинки и вышли к пруду, скрытому в глубине парка. Вода казалась неподвижной, как стекло, только редкие круги расходились от центра, где лениво плескалась пара уток. Ночь была тёплой. Воздух над водой был пропитан влагой и травой. Свет отражался в глади пруда, дробясь на золотые блики. Ветер слегка тронул мою щёку, и я машинально сжала куртку на груди. Джексон шёл рядом, в полушаге позади.

     Он вдруг присел, подобрал плоский камень и, сделав несколько пробных взмахов, метнул его по воде. Камень с лёгким щелчком коснулся глади, подпрыгнул три раза и ушёл ко дну.

— Три, — он бросил на меня взгляд из-под бровей. — Это, вообще-то, впечатляет. Даже если ты этого не признаёшь.

— Позволь мне быть не впечатлённой, — фыркнула я, — кто-то должен сохранять баланс в этой вселенной, где ты, видимо, хорош во всём.

     Джекс усмехнулся. Медленно подошёл ближе.

— Я стараюсь. Особенно когда рядом есть кто-то, ради кого хочется быть лучше.

     Я почувствовала, как тепло растекается по грудной клетке, и вдруг стало сложно дышать ровно.

— Ага. Вот теперь я точно впечатлена, — пробормотала я, глядя на воду. — Ловко. Ты это тренируешь перед зеркалом?

— Только если зеркало улыбается мне так же, как ты сейчас, — тихо сказал он.

     Я повернулась к нему, и он уже стоял вплотную. Слишком близко.

— Это... опасная игра, — прошептала я, чувствуя, как земля под ногами будто чуть дрожит.

     Он провёл пальцем по моему запястью.

— Тогда скажи, чтобы я остановился.

     Но я не сказала. Я только смотрела на него. А он — на меня. Мир стал очень тихим. Только вода, ночь, и мы двое. Внутри кипело то, что невозможно назвать вслух.

     В машине меня охватило смятение. Я наблюдала за сменой картин за окном, позволяя своим мыслям заняться тем, что их волновало больше всего: родителями и отношениями с Джексоном. Почему им было так трудно радоваться за меня? Разве моё счастье не имело для них значения?

     И вдруг, как будто прочитав мои мысли, Джекс нарушил тишину:

— Ты о чём-то думаешь?

— Да. О блокноте. Скажи, это действительно важно или просто очередная шутка?

— Важно, — тихо подтвердил он. — Ты любопытная. Мне нравится.

     Я замялась, собирая мысли в единое целое.

— Джексон, а что, если...

— Давай оставим немного загадки? — предложил он с лёгкой улыбкой, и, несмотря на внутреннюю тягу к раскрытию, я согласно кивнула. Но жажда узнать, что скрывалось на страницах этого блокнота, не покидала меня.

     Я увлеклась мыслями о том, что этот блокнот может стать для меня окном в мир Джексона. В моей голове звучали вопросы, которые оставались без ответа. Чувства, которые искали выхода.

     Быть может, это его дневник...

     Войдя в квартиру, я непременно бросилась в свою комнату, на ходу снимая верхнюю одежду. Настольная лампа ожила, мягко освещая пространство, когда я начала копаться в рюкзаке, словно искала сокровища. Но заветный подарок упрямо прятался от меня.

     В конце концов, мне ничего не оставалось, как вывалить его содержимое на стол. Ноты, ежедневник и прочее барахло – всё это беспорядком упало на поверхность.

     И вот он – среди всего этого хаоса я нашла его. Прежде чем открыть, меня охватило волнение; что же такого важного он мог вложить в этот блокнот? Возможно, это признание?

     Я села, держа подарок обеими руками. Тишина пульсировала в ушах.

     Хорошо, если это будет признание. Тогда я напишу ответное!

     Медленно раскрыла блокнот, и не сразу поняла, что это. Слова, казалось, не хотели складываться в понятные предложения. Страницы были исписаны кривыми столбцами, между ними прятались перечёркнутые строки. Я пролистала его и обнаружила, что листы были заполнены — сплошь.

     Постепенно, как будто распутывая клубок, я читала строчку за строчкой и начинала осознавать, что это. В груди у меня образовался тяжёлый камень. Гадкая, тёмная волна подкатывала к горлу, и слёзы заполнили глаза. Он писал о маме, о том, как ему одиноко. Он просил, чтобы она его нашла.

Обними меня крепко, прошу.

В сердце моём — лишь надежда.

     Прочитав несколько строк, я вскочила со стула, будто бы меня ударило электричеством. Он не шутил. Это действительно имело значение. Самое важное в его жизни, и он доверил это мне. Для чего? Чтобы я могла понять его?

     Моя душа разрывалась на куски, и я металась по комнате, не в силах унять нарастающий ужас. Время текло незаметно, и мне было совершенно не до сна.

     Наконец, собравшись с мыслями, я снова уселась за стол и вновь открыла блокнот. Прочитав ещё несколько страниц, я заметила приписанные ноты под стихами; это были его песни. Корявым детским почерком он выводил слова, полные горечи, одиночества, непонимания.

За что ты поступила так со мной?

     Вся эта боль, что клокотала внутри него, нашла выражение в написанном. Теперь я могла глубоко его понять.

     Вот почему Джекс исполнял только каверы.

     Ему больно петь свои песни.