Хранители ключей. Символ свободы.

Бэт

Несмотря на то, что маму все еще не привели, я уже приложила холодную и потертую трубку к уху и стала вслушиваться в тихое шипение и посторонние разговоры вокруг.

Кроме нас с папой в комнате для свиданий напротив окошек сидели еще несколько человек, словно на приеме в банке. Кто-то плакал, от куда-то раздавался смех. Только мы с отцом молчали.

Мутное и слабое отражение от стекла, разделяющего заключенных с посетителями, выдавало мою тревожность. Мои глаза неотрывно следили за дверью, через которую вводили и выводили заключенный, с волос стекала вода, а рукава куртки свисали с рук, скрывая мелкую дрожь в пальцах.

За спиной стоял папа. Он отказался садиться и теперь, сжав губы, смотрел вперед и ждал.

Наконец, в замочной скважине послышался лязг ключей. Раздался хрипящий гудок, от которого я вздрогнула.

Я сразу узнала ее.

На ней был серый костюм, состоящий из прямых штанов и кофты без горла с длинными рукавами. К моему удивлению, мама оказалась довольно высокая и стройная. Ее длинная шея была открыта, волосы заплетены в нарочито растрепанную косу. В ее черных как смоль завитках проглядывали белые полоски. Волосы возле корней словно были присыпаны пеплом. Увидев, как она идет по коридору, одна из заключенных с опаской придвинулась ближе к своему столу.

Ее лицо выражало равнодушие и скуку, словно ее вели на исправительные работы или нудную лекцию, пока она не заметила нас и не застопорилась. Сначала мне показалось, что она хочет сбежать, но, выждав секунду, мама прошла дальше и села напротив меня.

Серые. Ее глаза были серые с темными вкраплениями, похожими на завихрения туч на грозовом небе.

Мама сняла со стены трубку и, убрав с лица растерянное выражение, расслаблено вложила ее в руку.

– Маркус, – высоким голосом произнесла мама. Она подалась вперед и сложила свободную руку на стол. Опустив взгляд на меня, мама изогнула маленький рот в улыбке. – Бэт. Вот так сюрприз. Где же вы так долго пропадали?

Я держала трубку у лица, несколько раз открывая рот, чтобы заговорить, но все мои попытки обрывались, даже не начавшись.

– Я шучу, – тихо рассмеялась мама и вздохнула, разглядывая меня. – Поверить не могу. Это правда ты.

Ее лицо кое-где покрывали морщины, но несмотря на это оно оставалось красивым и подтянутым. Выразительные глаза, обрамленные густыми ресницами, неотрывно смотрели на меня.

Что нужно говорить в таких случаях? В школе не рассказывали, как начинать разговор с матерью-заключенной, которую видишь впервые в жизни.

– Привет, – мой голос прозвучал сипло и разбито, и мне тут же захотелось отбросить от себя трубку, помахать тюремным смотрителям и заорать: «Можно еще разок?». Мама не должна видеть меня такой: растерянной и напуганной.

Выпрямившись на стуле, я уверенно посмотрела на нее и спокойно опустила ладонь на столик перед собой. Это не ускользнуло от ее внимания, и мама, подперев голову рукой, в которой была зажата трубка, улыбнулась.

– Что ты здесь делаешь? Как Маркус пустил тебя сюда? А, Маркус? – она снова подняла глаза на отца, который холодно и равнодушно продолжал прожигать ее взглядом. Я чувствовала, что внимание матери снова и снова ускользает, и мне было его никак не удержать.

– Пап, дашь нам поговорить? – я повернулась к нему и, прикрыв ладонью трубку, проговорила одними губами: «Пожалуйста».

– Я сделал это ради нее, Карен, – произнес папа таким ледяным тоном, что казалось, будто он разговаривал не со своей бывшей возлюбленной, а с человеком, разрушившим его жизнь. –  Ради своей дочери, а не для тебя.

Я не увидела, как далеко отошел папа, потому что, как только он закончил, я тут же развернулась обратно к матери.

– Он ненавидит меня, – глядя ему вслед, вздохнула мама без горечи, словно сообщала всем известный факт. – Я уже и забыла, какого это.

– Брось, мам, – она резко вернула свой взгляд на меня, и я вздрогнула, но, опомнившись, мама расслабилась в лице и с какой-то странной, но приятной теплотой сказала.

– Прости. Не привыкла, что ко мне так обращаются, – она с усмешкой кивнула в сторону других женщин, что разговаривали неподалеку, как бы спрашивая: «Можешь представить, как они называют меня своей мамашей?».

– Вы все еще живете в Джерардс-кросс? – поинтересовалась мама.

– Ага, – огромная ледяная глыба понемногу таяла и оставляла за собой приятное, согревающее изнутри, тепло. – Я там учусь, играю в баскетбол. У меня есть друзья и... кое-кто больше, чем друг.

– Больше, чем просто друг? – мама в который раз улыбнулась. – И как его зовут?

– Эд, – ответила я.

– Эд и Бэт. Забавно.

Я рассказывала маме обо всем, что могло ее заинтересовать, вспоминала самые ошеломляющие подробности, отвечала на все, что она хотела узнать, но один из ее вопросов в короткий миг заставил мое приподнятое настроение улетучится.

– Я рада, что у тебя все в порядке, – сказала мама и склонила голову на бок. – Как прошло твое лето?

– Вообще-то, – я накрутила пружинистый провод от трубки на палец и проговорила: – В последнее время происходят очень странные вещи.

– Например?

Мое сердце сжалось. Она выглядела такой встревоженной и заинтересованной, что я с трудом притупила желание рассказать ей все, что произошло со мной за последние несколько месяцев. Мне было не с кем обсудить то, как тяжело мне давалось это противостояние с изгнанниками, какой уязвимой и слабой я себя чувствую.

Я безумно хотела протянуть руку, приложить ладонь к стеклу и увидеть, как мама сделает тоже самое. Наблюдая за подобными сценами в кино, я всегда высмеивала сентиментальность и бессмысленность этого жеста, но сейчас... Сейчас я отдала все за то, чтобы повторить его.

– Мы с друзьями попали в переделку, – поморщилась я. – Все типа... очень плохо.

– И я связана с этим? – спросила она и приподняла бровь. – Ты же как-то нашла меня.

Я слегка приподняла брови в удивлении, немного смутившись от ее находчивости. Похоже, мама понимала, что заявиться к ней спустя шестнадцать лет было отнюдь не давним желанием, а срочной необходимостью. Иначе, я бы ее просто не нашла.

Вздохнув, я вынула сложенный вчетверо лист из куртки.

– Я увидела твое досье.

Мама внимательно разглядывала лист, который я приложила к стеклу, и постукивала ногтем по трубке, бормоча: «Хм. Интересно».

– Что же за переделка такая, – тихо спрашивала мама скорей себя, чем меня, – из-за которой тебя занесло в эту дыру. Случайно не изгнанники – причина твоего беспокойства?

Я опустила лист с досье, чтобы полностью рассмотреть ее лицо, но, к сожалению, первое что мне бросилось в глаза – собственное отражение.

– Да. Ты была в их базе данных, – я не глядя ткнула в листок. – Как так получилось? Они нападали? Ты сопротивлялась, и поэтому они упекли тебя сюда? Что бы ты не путалась по ногами?

Мама вздохнула и посмотрела в сторону.

– Они предлагали работу. Очень хорошую.

– Р-работу? – я непонимающе моргнула. – В каком смысле?

– Не стоило с ними связываться, – все так же глядя в никуда протянула она, – но, когда я это поняла, пути назад уже не было, – мама осмотрела потолок и стены и поджала губы. – И это их благодарность.

– Ты работала с ними? – с прежним недоумением спросила я. Наконец, серые глаза мамы обратились ко мне, и внутри все сжалось ледяным комом.

– Да.

– Что... что им нужно было?

– От мелких поручений, до серьезных вылазок, – мама помахала рукой у лица, словно речь шла о пустяках. – Многие из них были незаконными. Так что, теоретически, я заслужила, так ведь? Знаешь, твой отец был вне себя, когда узнал, чем я занимаюсь. Если бы даже изгнанники не упекли меня сюда, это сделал бы Маркус. Выходит, и он это понимал: я совсем пропащая стала, находясь у изгнанников на побегушках...

– Нет, что ты, – я так резко подалась вперед, что ножки стула проехались по паркету и издали мерзкий скрипящий звук. Несколько людей и парочка охранников недовольно обернулись на меня и вернулись к своим делам. – Если ты работала с ними, значит, на то была причина. В чем было дело? В деньгах? Может, ты была должна им?

Мама дернула уголком рта. Ее веки постоянно были полуприкрыты, что добавляло ее образу расслабленности и хладнокровия. Она напоминала пантеру, которая развалилась на широкой ветке и наблюдала за неопытным котенком.

Я прикрыла глаза и покачала головой.

– Прости. Это не важно. Каждый может совершать ошибки.

Я вернула на маму взгляд и сильнее подалась вперед, хотя это никак не помогало мне услышать маму лучше. Кудрявая прядь выбилась из ее косы и упала на лицо: мне показалось, я смотрю на собственное отражение.

– Что я могу сделать? – спросила я.

– О, ничего, милая, – мягко покачала головой она. – Тут уже ничего не сделаешь. Я не выйду отсюда, пока они не захотят меня выпустить.

– Но это же тюрьма, – возразила я. – Есть суд, есть...

– Их философия – услуга за услугу, – оборвала меня мама, пожав плечами. – Они не дадут мне выйти отсюда просто так.

Ее смирение к собственной судьбе разжигала во мне бушующую ненависть. Мы боролись с изгнанниками все лето! Неужели мы не справимся с ними и здесь, в Лондоне?

– Мы с ними покончим, – пообещала я, сжав ладонь в кулак и стукнув им по столу. – И я вернусь за тобой. Ты не заслужила всего этого.

– Мне нравится твой пылкий нрав, дорогая, – тепло улыбнулась она. – Твой отец тоже всю жизнь боролся за справедливость. Поэтому он меня не послушал, когда я сказала, что нужно покинуть Джерардс-кросс – думал, что уезжать из этого поселка нечестно по отношению к истории его семьи, которая живет там уже многие десятилетия.

– Погоди, что? – переспросила я. – Зачем тебе было уезжать из Джерардс-кросс?

Мама снова мечтательно устремила взгляд куда-то в сторону и протянула:

– Изгнанники что-то искали неподалеку, а мы жили слишком близко. Берег Канви-Айленд всего в двухсот километрах от нас.

Мысли мамы витали где-то далеко отсюда. Я нетерпеливо сжала трубку в руке и спросила:

– Что там? Что на берегу Канви-Айленд?

– Я слышала, что рядом с ним, – ее голос снизился почти до шепота, – существует место, где ты можешь увидеть то, чего желаешь больше всего на свете.

Каждый нерв моего тела застыл в напряжении.

– Изгнанники рассказали тебе об этом?

– Да. Они любят загадочные истории, легенды и...

Серые глаза мамы блеснули. Я уже тысячу с лихвой раз видела этот взгляд: поморщившись и оглянувшись на свою правую руку, я убедилась, что мой символ оказался виден из-под рукава куртки.

– Что это? – с неподдельным интересом спросила она.

– Ерунда, – буркнула я. – Что там на счет Канви-Айленд?

Мама еще долго молчала и изучала меня взглядом. Я могла поклясться, что слышала, как крутятся шестеренки у нее в голове.

– Подождешь пару секунд? Я ненадолго, – подмигнула она мне.

Пока мама перебрасывалась парой слов со смотрителем, я обернулась к папе, приподняла два больших пальца вверх и одарила его зубастой улыбкой. Обычно папа находил в этом жесте море сарказма и выдавал что-то типа: «Перестань паясничать», но сейчас он никак не отреагировал и лишь нервно покосился на часы.

Я развернулась к окошку и, прикрыв глаза, судорожно выдохнула. Встреча, которую я даже не могла себе вообразить, все больше походила на пытку.

– Я здесь. О чем мы говорили?

Я открыла глаза и сделала очередной глубокий вдох.

– Канви-Айленд.

– Да-а, – как будто не слушая меня, протянула мама. – Изгнанники много чем дорожили. Но больше всего они всегда нуждались в информации. Информация никогда не бывает лишней, так ведь?

Я непонимающе нахмурилась.

– Мама, я не совсем...

– «Чтобы обрести свободу, надо следовать за светом» – вот, что они однажды сказали. Причем тут Канви-Айленд? Я и сама не понимаю. Но знаешь, что они еще говорили? – мама указала подбородком на мою правую руку, которая все сильней подрагивала, спрятавшись в длинном рукаве куртки. – Знак у тебя на руке. Скажи, почему он им так важен.

Во рту у меня пересохло. Я обескуражено смотрела на маму, которая продолжала болтать обо всем, что крутилось у нее в голове.

– Дело в том, что изгнанники никогда не объясняли мне тонкостей своего дела. Может ты мне расскажешь, а, дорогая?

Мой взгляд сам собой метнулся к смотрителю, к которому мама подходила минутами ранее. Он сказал что-то своему коллеге, тот передал второму, а тот кивнул и покинул комнату для свиданий.

Я раскрыла рот и вернула отрешенный взгляд на маму.

– Что ты наделала...

– Тебе не стоило сюда приезжать, – наконец вздохнула мама и сочувствующе поджала губы. – Они будут тут с минуты на минуту. Как я уже сказала, закон изгнанников – услуга за усл...

Я отбросила трубку и подскочила со стула, который грохнулся на пол за моей спиной.

– Что ты наделала? – воскликнула я.

Мама поднималась со своего стула, и смотритель собирался ее уводить. Она уже не слышала меня и без единой эмоции смотрела прямо, перепрыгивая взглядом с меня на трубку, а затем и на опрокинутый стул. Ее губы дрогнули, словно она оказалась довольна и горда мной: от этого мне вдруг стало до тошноты противно.

–...Бэт! Что она сказала тебе? – папа подлетел ко мне и начал сыпать вопросами куда раньше, чем я смогла расслышать хоть слово.

– Ничего, – я сжала кулаки. – Пошли отсюда. Быстрее.

Всю дорогу до парковки папа повторял, что предупреждал меня, бормотал что-то себе под нос, взмахивал руками и оборачивался, желая вытянуть из меня хоть слово, но я была целиком сосредоточена на людях, которые блуждали по окрестностям, и выслеживала в каждом из них признаки изгнанников.

Я отстала так сильно, что папа уже подходил к машине, а я все еще плелась в тридцати или сорока метрах от него.

Краем глаза я уловила движение слева от себя. Какой-то парень торопливо шел, выбиваясь из общего неспешного движения. Справа показались еще два или три человека, внимательно разглядывающие лицо каждого прохожего.

Я замедлила шаг рядом с перекрестком и осмотрела улицу в поисках пути отступления. Парень, что шагал слева, прошел мимо машины отца, который возился рядом с заляпанной фарой и что-то бормотал себе под нос.

Светофор загорелся зеленым. Я влилась в общий поток прохожих, накинула на голову капюшон и ускорила шаг.

Кто-то пронесся мимо и больно задел меня плечом, другая дама с коляской отдавила мне ноги. Я обернулась, и все внутри разом похолодело. Вся та компания, которую я видела на другой стороне улицы, собралась в кучку и шла за мной попятам.

Я поймала взглядом следующий переход, на котором оставалось всего десять секунд для того, чтобы перейти дорогу, и тут же сорвалась с места.

Мои ноги коснулись поребрика, но на этом я не остановилась. Помчалась вдоль улицы, изгибаясь и уворачиваясь от медлительных пешеходов. Сердце гулко стучало в груди, я неслась вперед и лишь один раз рискнула обернуться. Преследователи не отставали, бесцеремонно расталкивая прохожих и выкрикивая что-то мне вдогонку.

Я подавила стон отчаяния, на ходу сбросила папе СМС-ку о том, что мне нужно побыть одной, и пулей завернула за угол.