Хранители ключей. Символ свободы.

Бэт

Очередной перелет стоил мне невероятное количество нервов. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я чувствовала, осознавая, что впервые за долгое время возвращаюсь домой.

Видеть Лондон после многих месяцев отсутствия было странно, но приятно. Изредка выглядывающее из-за облаков солнце, задумчивые прохожие, старенький автобус, который вез нас в родной поселок, Джерардс-кросс.

Три месяца мы провели в Испании и, признаюсь, мне нравились такие каникулы. Дженаро, отец Адри, пригласил всех нас в деревню под названием Ручьи. А поскольку у нас в друзьях есть Хранители, достающие билеты буквально из воздуха, мы согласились. Всем нам не помешало развеяться после майских событий.

Радость длилась не долго. Как только мы выяснили, что эта деревня – место, где живут все бывшие Хранители, общий дух слегка упал. Ощущение, будто мы можем провести каникулы как нормальные подростки тут же испарилось. Затем начались эти набеги изгнанников, и тогда купание в море с утра и резня в обед стали для нас нормой.

Алекс и Кайри не представляли себе, какое облегчение я испытала, когда они согласились заехать сюда. Конечно, старший Уилсон был более чем не в восторге, но деваться ему было некуда – Алекс тормошил его с тем, что он должен встретиться с их матерью так долго, что теперь у Кайри просто не оставалось выбора.

Что же до моей матери... Она и была причиной того, почему все мы, по завершении нашего задания отправились в Англию, а не назад, в Ручьи. Если верить досье, Карен Айдер жила здесь всегда, в то время как мне было известно о ней ровным счетом ничего.

Мы тряслись в душном автобусе на пути домой. По извилистой дорожке мимо нас проехал серенький мопед, оставив за собой столб пыли. Несмотря на то, что мы были всего в получасе езды от Джерардс-кросс, мою грудь сдавила тоска по родному городу, а, казалось бы, простой мопед, окунул меня с головой в удушающие воспоминания.

Я тогда испытала настоящий восторг. В один из тех редких солнечных дней Эд появился у заднего двора моего дома. Я выглянула из окна своей комнаты, выпрыгнула на зеленую лужайку и помчалась к дороге.

Эд снял шлем и повесил его на руль небольшого черного мопеда. Кудри, залихватски откинутые от лба, джинсовая потертая куртка, счастливая улыбка – когда парень появлялся без привычных сдержанных костюмов, фирменной одежды и аккуратно причесанных волос, это почти всегда означало, что день обещает быть незабываемым. Пока я выбиралась с участка, кровь стыла в жилах, и я не могла оторвать от Эда взгляд. Когда перемахнула через высокую ограду, первым делом бросилась рассматривать мопед, чтобы Эд не решил, будто я пялюсь на него.

– Да ладно, – ахнула я. – Это же тот, который ты так давно хотел!

Я завороженно провела рукой по кожаному сидению, повертела зеркало заднего вида и коснулась пальцами кнопок.

– Родители подарили? – спросила я. Эд кивнул, и я потянулась к рулю. – Он хорошо ездит?

– Садись.

Я подняла на него взгляд.

– Правда?

Эд любезно указал на сидение, не сдержав улыбки.

Рот растянулся в широкой улыбке, я подскочила на месте и быстро уселась на мопед. Не зная, куда деть руки, я нетерпеливо пошлепала ладонями по своим ногам.

– И как его заводить?

– Э-э, смотри, – Эд указал на два механизма, отходящие от рукояток руля как у скоростного велосипеда. – Это тормоза, зажми их.

Я послушно обхватила их пальцами.

– Так. Молодец.

Эд торопливо снял шлем с руля и надел мне на голову, щелкнув замочком под подбородком. Наблюдая за тем, как он возиться с ремешком, я не могла думать ни о чем, кроме того, что не достойна иметь такого заботливого и милого друга.

Он сел на пассажирское сидение позади, потянулся правой рукой и указал на ручку руля.

– А теперь плавно потяни на себя рычаг. Только резко не газу-уй...

На середине предложения мопед с ревом сорвался с места. Эд чуть не вскрикнул и судорожно вцепился в выступ за задним сидением. В следующую секунду мопед резко встал как вкопанный, и Эд по инерции врезался мне в спину.

– Резко не газовать, – я задыхалась от радостного возбуждения. – Поняла.

– Ага, – Эд заметно занервничал, когда я двумя руками цепко ухватилась за руль мопеда. Я сделала вид, что не заметила, как он сильнее сжал выступ.

Рывками и короткими заездами мы объездили всю улицу. Временами я слушала кое-какие советы Эда, хоть и без особого желания, и вскоре он смолк, положившись на меня (готова поспросить, это далось ему не легко).

В какой-то момент я выжала рычаг, и мы на полной скорости понеслись вперед. Холодный ветер свистел в ушах, дыхание перехватило. В груди появилось то редкое ощущение свободы и легкости, которое снимало весь груз, копившийся внутри неделями. Я едва соображала и вписывалась в повороты: дома и деревья с обеих сторон превратились в сплошную смазную полосу.

Когда я наконец остановилась у своего дома, стащила шлем с головы и обернулась к Эду, то с радостью отметила, что парень разделял мой восторг.

Язык заплетался, и кроме нервного смеха мне не удалось выдать ничего дельного.

– Спасибо, – сердце перестало биться теннисным мячиком о ребра, и я смогла поблагодарить юношу, не испытав при этом захлестывающий шквал эмоций.

Я встала подле ограды и вернула ему шлем.

Эд поспешно сказал:

– Вообще-то я хотел кое-куда тебя отвезти. Я нашел очень красивое место.

Я с сожалением вздохнула.

– Ты же знаешь, я под домашним арестом. Если пробуду здесь дольше, мои заметят, что я сбежала, – заметив, как поник Эд, я ободряюще добавила: – Уверена, вы с Адри и Алексом отлично проведете время.

Эд поднял взгляд со шлема у себя в руках.

– Я... хотел съездить только с тобой.

– А.

Я с огромным желанием провалилась бы сквозь пол или предпочла пытку, чем смотрела в его синие глаза и молчала так, будто потеряла дар речи.

– В таком случае... может в понедельник? – предложил Эд.

– В понедельник. Супер.

Я подождала, пока он сядет на мопед и уедет, а затем шустро вернулась в дом. Как только я оказалась в своей комнате, то тут же плюхнулась на стул и прижала подушку к раскрасневшемуся лицу. Пряча за ней назойливую улыбку, я вытянула ноги и с писком съехала вниз.

Шипение автобусных дверей вырвали меня из приятных воспоминаний. Я размяла руку, которой подпирала подбородок, и вяло огляделась.

Оказавшись на свежем воздухе, мы с Алексом переглянулись. Оба стояли на остановке, смотрели в сторону поселка и не осознавали, что наконец вернулись домой.

Кайри вышел из автобуса последним и скептически огляделся. Ну, конечно. Чего еще можно ожидать от человека, который провел всю жизнь в роскошном доме в лесу?

Алекс предложил пройтись до моего дома пешком. Идти нужно было несколько километров, но я не стала возражать. Когда же мы добрались до постройки, обшитой зеленым сайдингом, меня накрыла волна сомнений и страха. За месяцы, проведенные в Испании, я позволила себе надеяться, что, вернувшись в Джерардс-кросс я наконец почувствую себя дома. Но стоило мне появиться у порога, оказалось, что я не испытываю ничего, кроме желания поскорей убраться отсюда.

– Подождите меня здесь.

– Ты не останешься? – искренне удивился Кайри. Алекс пихнул его сумкой.

– Нет, – я вскарабкалась на ограду. – Мне просто нужно забрать кое-что.

Вы, наверняка, знаете эту фишку родителей: если ты долго где-то пропадаешь, а потом заходишь на минутку домой, чтобы попить водички, больше тебя не выпускают. Подобное негласное правило работало всегда, и поэтому я ехала в Джерардс-кросс с полной уверенностью в том, что если папа увидит меня, то уже не даст вернуться в Испанию.

Окно моей комнаты было приоткрыто, как я и предполагала. Моя мачеха ни за что не пропустила бы ежедневное проветривание.

Я приподняла оконную раму и пробралась внутрь. Сидя на подоконнике, я огляделась и затем тихо спрыгнула на мягкий ковер.

Все в комнате было так, как я оставила до своего отъезда, поэтому найти нужные вещи не составило особого труда. Я взяла несколько чистых вещей, немного денег из копилки, несколько резинок для волос и складной нож. Глаза продолжали метаться из угла в угол, цепляясь к каждой мелочи, но место в сумке заканчивалось, как и мое время, так что я вернулась к подоконнику и плотно уложила все вещи внутрь сумки.

Напоследок я приложила руку к груди и, услышав шелест, расслабилась. Во внутреннем кармане куртки лежал сложенный вчетверо лист бумаги, на котором целиком уместилась отобранная часть моей жизни, связанная с мамой. Пока мы добирались до Лондона, я успела прочитать ее досье больше сотни раз. Я знала, что не всему, что пишут изгнанники стоит верить, поэтому все жуткие вещи пропускала мимо своего внимания. К примеру, что мама уже много лет находится в тюрьме. Но этому должно было быть объяснение, и я отказывалась верить в обратное. Даже Алекс, прочитавший досье целиком, за всю дорогу не проронил ни слова (либо ему и правда казалось абсурдным, что моя мама сидит в тюрьме, либо он просто дорожит своим здоровьем).

Небольшое зеркало висело в углу комнаты, как обычно, не вызывая во мне особого интереса. Я проводила возле него не так уж много времени, но оно, на удивление, оказалось отмытым до блеска. Я развернула лист с фотографией мамы и закрепила его на раме. Мама спокойно смотрела вперед, словно модель с обложки журнала, и сияла своими выразительными глазами – жаль, фотография была черно-белая, и было невозможно понять, какого цвета они были.

Я приподняла волосы и собрала их на подобии пучка матери. Пара неаккуратных прядей упали на глаза, и я покосилась на фотографию. Волосы мамы красиво струились, плавной вуалью прикрывая узкий лоб и слегка проглядывающий скулы. Каждый завиток был словно выведен рукой художника. Ее шея была длинная и изящная как у древнегреческой статуи.

Переведя же взгляд на свое отражение, я почувствовала странный укол где-то в груди. Щеки всегда делали меня похожей на ребенка. Густые черные брови придавали моему лицу хмурый и суровый вид. Мои кудри, в отличии от волос матери, хаотично торчали во все стороны, были мелкими, распушившимися, а теперь еще и неровными (правая сторона стала значительно короче левой после визита в Нэшвилл).

Мне часто говорили, что я копия отца. Хотела бы я услышать, как тоже самое скажут о моей матери.

Я взяла ножницы с рабочего стола. Несколько минут в воздухе только и мелькал отблеск от металлических лезвий, пряди падали на пол одна за другой. Вскоре я отошла от зеркала и оценивающе оглянула результат. Кудри завились еще сильнее и взмыли вверх, словно наконец освободились от тяжелой ноши. Получилось не так ровно, как я рассчитывала, но в целом неплохо.

Я уже прибралась и собиралась уходить, как вдруг дверь в комнату скрипнула. Я вздрогнула, тут же сорвала фотографию с зеркала и суетливо пихнула ее в карман куртки.

– Бэт?

Я обернулась.

Мэдисон стояла в дверях, до сих пор в пижаме. Русые волосы лезли из потрепанной косы, взгляд был непонимающий, но в то же время совершенно не удивленный. Ей было двенадцать, но ростом и лицом она больше походила на девятилетнего ребенка.

Сестра в замешательстве замерла в проходе, придерживая ручку двери, словно была готова сбежать в любую секунду.

– Папа говорил, ты не вернешься к началу семестра.

– Замолчи, – я потянула Мэдисон за руку и прикрыла за ней дверь.

– Что ты здесь делаешь?

– Я вернулась, чтобы кое-что забрать. Отцу ни слова, поняла?

Убедившись, что сестра меня услышала, я бросила сумку на траву, ловко перекинула ноги через раму и спрыгнула вниз. Мэдисон что-то крикнула мне вдогонку, но я не разобрала ни слова.

Кайри и Алекс ждали меня возле ограды. Я взобралась на кирпичный забор и была на самой вершине, готовая спрыгнуть вниз, когда заметила приближающийся автомобиль.

Мое сердце упало.

– Эй, ты слезать-то будешь? – крикнул мне Кайри.

Алексу хватило одного моего взгляда, чтобы понять: дело плохо. Машина припарковалась в нескольких метрах от парадного входа, дверь открылась и из салона вышел мой отец. Он сразу же нашел меня и взглядом пригвоздил к месту.

Деваться было некуда.

– Сэр, – приветственно кивнул Алекс, когда папа подошел ближе. В ответ он улыбнулся и пожал ему руку.

– Привет. А вы?..

– Я его брат. Кайри.

Папа в легком удивлении приподнял брови и глянул на Алекса.

– Не знал. Приятно познакомиться, Кайри.

Со всеми этими любезностями было покончено, и папа поднял голову.

– Элизабет. Что ты тут делаешь?

Ох, терпеть не могла, когда он называл меня полным именем. Как будто я была чужой соседской девчонкой, которая в чем-то провинилась.

– Сижу, – ответила я, похлопав ладонями по холодному кирпичу.

– Ты знаешь, что я имел в виду, – вздохнул он. – Как же ваш тур в Испанию? Я думал, он продлиться дольше.

Как я уже сказала, нам частенько говорили, что мы похожи. Несмотря на то, что завитки у него на голове были белокурыми, с мелкой проседью, в остальном мы почти не различались. Лицо сердцевидной формы, глубокие темно-карие глаза, невысокий рост. Морщинки у него были заметны лишь в уголках глаз – когда-то Маркус Айдер очень много смеялся.

– Что ж, ты вовремя. Мы собирались пообедать.

Я раскрыла рот, чтобы объясниться, но меня прервал радостный возглас Мэдисон, которая вырвалась из парадного входа и помчалась отцу на встречу. За прошедшие минуты ей каким-то образом удалось переодеться в выходную одежду и причесаться.

Следом за ней, щелкнув дверным замком, направилась моя мачеха. Тейлор, как всегда, была одета с иголочки. Модное бежевое пальто, сапоги на небольшом каблуке, легкий макияж – она не покидала дом, как следует не уложив волосы или не подкрасив брови. Не то, чтобы я была против. В конце концов, мой бойфренд точно так же помешан на чистоте и порядке. Нет, меня раздражала далеко не ее манерность. Тейлор была идеальна – вот что выводило меня из себя.

В ней присутствовала та самая притягательная аккуратность, с лица не пропадала тень улыбки, даже когда ей было грустно, а голос никогда не повышался без причины. Я даже не могла упрекнуть ее в неискренности, потому что, казалось, все, что она делала было по-настоящему.

Единственное, за что я могла злиться на мачеху, это деревянный кукольный домик, который смастерил для меня папа, когда мне было три или четыре. Я совсем ничего не помнила о том периоде моей жизни, и домик являлся доказательством, что у нас с папой было совместное прошлое, до появления Мэдисон и Тейлор, что он любил меня и старался удивить. Теперь же этот самый домик одиноко покоился на чердаке, за прочим хламом, который Тейлор убирала туда после каждой генеральной уборки.

– Бэт, вот это сюрприз, – протянула Тейлор. Ее карамельные волосы были скручены в низких пучок. Длинную шею, покрытую морщинами, скрывал шелковый платок. Лицо было точеное и бледное как у мраморной статуи.

В ответ я изобразила улыбку.

– Мы едем обедать в ресторан твоего отца, – заперев входные ворота, сказала Тейлор. – Ты с нами?

– Вообще-то...

– Конечно, – ответил папа за меня, приобняв одной рукой Мэдисон. – Спускайся.

Я раздраженно фыркнула и спрыгнула вниз. Тейлор испуганно подскочила, когда я приземлилась прямо у ее ног.

– Мне вообще-то нужно идти... – снова попыталась я.

– Элизабет, давай не будем устраивать сцены при твоих друзьях.

Я уже и забыла, что за всем этим наблюдали Алекс и Кайри. Пока папа грузил мой рюкзак в машину, я подошла к ним и попросила, чтобы они меня не ждали.

– Уверена? – спросил Алекс.

– Да. Идите. Я наберу вас позже.

Усевшись в машину, я непроизвольно поморщилась. Запах горелой выпечки ударил в нос. Я натянула ворот футболки на нос и осмотрелась. На сидении между мной и Мэдисон действительно стояла красивая плетеная корзинка, в ней горкой была свалена свежая выпечка: несколько видов пышного хлеба, рогалики, маковые плетенки. Изделия моего отца не из тех, что выглядят как обугленные кирпичики.

– Пап, попробуй, – Мэдисон достала из своего рюкзачка баранку, по форме больше напоминающую гнутый руль. Вот откуда исходил этот запах.

Кулинарными «шедеврами» моей сестры нельзя было похвастать. Рядом с отцовскими изделиями они выглядели, мягко говоря, непрофессионально: за время ее кулинарной карьеры на нашем столе побывали «сдувшиеся» кексы, булочки, присыпанные пудрой для того, чтобы скрыть подгоревшие места, лепешки и торты, и ни одно блюдо не удостоилось похвалы.

Защелкнув ремень безопасности, папа завел руку назад и вслепую нащупал протянутую баранку Мэдисон. Он взял пробу, параллельно выруливая на дорогу, и озадаченно хмыкнул.

– Передержала. Меньше соли. Что это? Скорлупа?

Мэдисон забрала оставшуюся половину, откусила и просто пожала плечами.

Мне было прекрасно знакомо рвение доказать отцу, что я чего-то стою, и Мэдисон стремилась к тому же. Но если моя любовь к своему делу со временем иссякла, и добиться результата стало делом принципа, то огонь в глазах Мэдисон ни разу не угасал. После каждого раскритикованного блюда она продолжала готовить, движимая страстью к своему делу.

Ей было незнакомо чувство, будто ты недостаточно хорош. Она не знала, что успехом восхищаются только первое время. Если ты продолжаешь добиваться хороших результатов, люди превращают успех в твою обязанность. Твои заслуги перестают казаться им чем-то необычным, они воспринимают все, что ты делаешь как должное, и требуют все больше и больше, пока понятие «лучший» не сотрется из их головы. Вскоре у тебя исчезает право на ошибку, и ты живешь, оправдывая чужие ожидания.

– Садитесь. Вам как всегда? – папа скинул куртку у входа, махнул своим коллегам и подошел к одному из официантов.

Ресторан не был не его собственностью, папа всего-навсего работал здесь пекарем, однако пользовался гораздо большим уважением среди других работников, нежели сам владелец. Чаще всего мы завтракали и обедали именно здесь. Папа терпеть не мог готовить дома (кто бы мог подумать!).

Нам принесли четыре порции запеченного мяса, овощей и картофеля, корзинку с хлебом и пудинг в небольших стеклянных вазочках.

Подавив рвотный позыв, я отодвинула от себя тарелку.

– Я не буду.

– Почему это? – уложив столовые приборы, спросил папа.

– Здесь мясо.

Он стукнул себя по лбу.

– Ох, я забыл. Ты вегетарианка.

Все трое дружно посмеялись, находя это забавным.

– Стоило хотя бы начать, – шутливо упрекнул папа, хотя я знала, что за этим прячется искреннее негодование. – Иначе откуда у тебя возьмутся силы на спорт? Кстати, – с энтузиазмом заерзал папа и, приступив к обеду, сообщил: – Мы отдали Мэдисон на баскетбол в этом году.

Я машинально посмотрела на младшую сестру, но она с интересом разглядывала свою тарелку. В надежде, что мне послышалась, я переспросила:

– Что?

Кажется, это прозвучало слишком резко, потому что Мэдисон вжала голову в плечи и быстрее положенного принялась нанизывать овощи на свою вилку.

– Почему баскетбол? – не унималась я. Внутри заиграли детские инстинкты, велевшие хныкать и топать ногами. Такое бывает с детьми, когда у них отбирают любимую игрушку. – Запишите ее на рисование или танцы.

– Ты знаешь, как я отношусь к этому. Искусство – занятие для педантов и бездельников. Оно не поможет тебе в жизни.

Я вспомнила, как он ляпнул подобное, когда Эд однажды пришел к нам в гости.

– Чем увлекаешься? – папа внимательно оглядел Эда, одетого с иголочки. Я мысленно скрестила пальцы: «Скажи, что ты легкоатлет. Не важно, что ты занимался этим меньше года. Не заставляй меня краснеть за своего отца».

– По большей части я рисую. Умею играть на скрипке, – я сморщилась и вцепилась себе в волосы, сделав вид, что поправляю прическу, а Эд как не бывало добавил, усмехнувшись: – Пытался заниматься легкой атлетикой, но потом понял, что большой спорт не для меня.

– Зря, – папа скептически изогнул губы. – Искусство – бессмысленная трата времени. Оно подразумевает собой видеть в вещах то, чего на само деле нет, и существует лишь для развлечения публики.

Хорошо, что этого не слышала Адри, которая посвятила пению свою жизнь.

– Па-ап, не начинай...– спрятав лицо в ладонях, застонала я.

– При всем уважении, сэр, я вынужден с вами не согласиться, – ответил Эд. – В искусстве сокрыта истина, и видеть эту истину – навык, который подвластен отнюдь не каждому.

Папа не принял его слова к сведению, и все же проникся к юноше уважением. Эд же ни разу не осудил его взгляды, хотя и любил припоминать мне этот разговор в моменты, когда ради интереса я брала в руки кисточку. «Похоже, в тебе живет твой отец», – смеялся он, разглядывая мои каракули.

Папа посмотрел на мое недовольное лицо и вздохнул.

– Брось, Элизабет. У Мэдисон отлично выходит. Она сильно старается, в отличии от некоторых.

Я вскинула брови. Притвориться, что меня нисколько не задел его выпад, оказалось труднее, чем обычно.

– Сезон уже начался, – пояснил он. – А ты не появилась ни на одной тренировке. Не боишься, что тебя выгонят из команды?

– С чего бы им меня выгонять? Я в команде с первого класса. К тому же, второй год подряд – лучший игрок.

– С такими успехами, это ненадолго.

Меня укололо осознание правоты отца. Я так сильно сосредоточилась на всех этих потусторонних делах, изгнанниках и Трещинах, что совершенно не позаботилась о жизни, к которой мне предстояло вернуться, когда все это закончится. Команда была для меня второй семьей, и наши взаимоотношения были построены на доверии и взаимоуважении. Сейчас, когда я бросила их прямо перед началом сезона, их доверие ко мне могло сильно пошатнуться.

– Если не хочешь вылететь, самое время вернуться.

– Я не могу, – выдавила я из себя.

– Почему? Развлекательные поездки с друзьями для тебя важнее, чем команда?

Я уставилась на отца. Последние полгода уж точно не были чертовым развлечением. Если бы он только знал.

Стиснув зубы, я взялась за вилку и принялась отделять овощи от всего остального.

– Я не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь, я делаю это для твоего же блага.

Я промычала в ответ и машинально зачерпнула ложкой мясное рагу, но, не донеся ее до рта, опомнилась, сморщила нос и небрежно вернула ложку с тарелку. Мне нужен был срочный предлог, чтобы свалить из ресторана, иначе не видать мне хорошей встречи с семьей, а значит – и разрешения вернуться в Испанию.

– Раз ты не собиралась возвращаться, то зачем приехала? – спросил он, словно прочитав мои мысли.

Я подняла тяжелый взгляд. Столик был круглый, а вся моя семейка скучковалась на одной половине. Я была прямо напротив Мэдисон, Тейлор и отца, и чувствовала себя одним из чертежей в конторе, где Тейлор работала архитектором. Их взгляды говорили сами за себя: оценивающе блуждали по мне, словно в вечном размышлении, чего же еще не хватает, для полного совершенства.

– Я нашла маму, – выпалила я.

Вилка папы застыла на пол пути ко рту. Он аккуратно переспросил:

– Что?

Сердце тяжело заухало в груди. Я крутила в побелевших пальцах край салфетки и твердо смотрела прямо в шоколадные глаза отца.

– Мама в Лондоне. Я приехала к ней.

– Что ты такое говоришь? – растерянность Маркуса сменилась на злость.

Я вытащила лист из внутреннего кармана куртки и с громким хлопком опустила его на стол.

– Это она?

Папа сглотнул и забрал у меня снимок. Его ошарашенный взгляд метался из стороны в сторону, пытаясь изучить каждую деталь.

– Где ты это взяла?

– Ты узнал маму?

– Откуда у тебя это? – затряс листом он.

Я перегнулась через стол и выхватила фотографию.

– Какая разница? Я приехала встретиться с ней.

– Ты не можешь этого сделать.

Я истерично усмехнулась.

– Почему?

– Это очень опасно. Она очень опасна. Карен и сама это знала, поэтому оставила нас в покое.

– Ты говорил, что не знаешь, почему она ушла.

– Я и не знаю. Я понятия не имел, где она и что с ней с тех самых пор, как родилась ты, но ее прошлого хватило, чтобы понять, что ее поиски – пустая трата времени.

– Но теперь-то я знаю, где она! – голос сорвался и прозвучал намного жалобнее, чем хотелось, и я с трудом подавила желание ударить себя по лбу.

– Это не имеет значения. Я целиком и полностью не одобряю ваши встречи. Это не та сторона твоей жизни, к которой тебе следует возвращаться.

– Пожалуйста, пап...

– Нет. Это слишком опасно. Она правильно сделала, что ушла. Встреча с ней только причинит тебе боль.

Папа вернулся к еде, показывая тем самым, что разговор окончен.

Я прислонилась к спинке стула, чувствуя на языке неприятную горечь.

– Это мой шанс наконец узнать родную маму, а ты у меня его отбираешь...

Я прикусила язык, а взгляд сам собой метнулся к Тейлор. Она с пристальным интересом разрезала мясо на маленькие кусочки.

Отец заметил этот выпад и, полагая, что я специально решила задеть Тейлор, а заодно и его самого, сухо откашлялся, положил салфетку на стол и, извинившись, ушел. Напоследок он не забыл бросить на меня испепеляющий, полный разочарования взгляд.

– Маркус, – Тейлор встала и направилась за мужем. Я поднялась следом, но мачеха жестом велела остаться на месте.

Я зарычала и опустила голову на сложенные руки. Зачем я только открыла рот? Стоило молча вынести обед с семьей, и тогда я могла спокойно наведаться к маме.

– Что ты будешь делать? – спросила Мэдисон.

«Опять сбежишь?» – вертелось на языке у обеих.

Я покачала головой.

– Я ухожу.

Попрощавшись с Мэдисон и схватив свою куртку, я толкнула дверь. Звякнул колокольчик, и прямо у выхода нога погрузилась в глубокую лужу. Раздраженно встряхнув вымоченными ботинком, я накинула на голову капюшон. Моросил противный дождь, по экрану телефона расползались крупные капли. Я набирала номер Алекса, не глядя шагая вперед. Через минуту я обнаружила себя посреди дороги, в самом центре оживленного движения, и отметила, что не посмотрела ни направо, ни налево, когда сошла с обочины.

– Что ты делаешь? – папа подлетел ко мне и за руку оттащил с дороги. Когда мы оказались на другой стороне улицы, он поставил меня перед собой. Его светлые волосы лежали влажной копной на макушке, по лбу одна за другой скатывались капли дождя: – Зачем ты ушла?

– Я не голодна, – дернув локтем, буркнула я.

– Поехали.

Я непонимающе нахмурилась. Папа, не дожидаясь меня, развернулся и стремительно зашагал к машине. Мне ничего не оставалось, кроме того, как проследовать за ним.

– Куда мы едем? – ссутулилась я и отвела глаза.

– Пристегнись, – он одной рукой снял с моей головы капюшон и накинул на меня ремень безопасности, а затем завел машину. – Давай адрес.

Я выпрямилась.

– Ч-что?

– Адрес.

Я подскочила и засуетилась, выворачивая все карманы в поисках досье.

– Вот, – я развернула помятый листок и прочла адрес, хоть в этом и не было необходимости: он и так глубоко засел у меня в голове.

Папа выехал на дорогу. Крупные капли дождя забарабанили по крыше автомобиля, размеренный стук дворников заполнил застывший в беззвучье салон.

Я смотрела на свое отражение через боковое стекло, пальцы сжимали лист с досье, на который капала вода с влажных волос, а машина несла нас на встречу с матерью.