Сильнейшие чувства. Чувство первое: Ненависть

София, может, и хотела бы оторвать голову от разбросанных на столе бумаг и книг, но прервать поток информации, поступающий в её голову, не было сил. Она не обращала внимания на затекшую шею и ноющую спину – на это просто не было времени. В её жизни было так мало моментов, когда она могла заниматься своим исследованием, что нужно было использовать каждую секунду с пользой. Даже если потом у неё отнимется поясница на несколько часов.

Перечитав выписанные в толстую тетрадь заметки, девочка откинула ручку на край письменного стола и потянулась. Ручка звонко стукнулась о поверхность мебели, прокатилась до самой стены и слилась со светло-розовыми обоями. София уставилась на неё пустым взглядом. Она перечитала параграф в учебнике по истории Загранного мира несколько десятков раз, изучила документы, украденные из библиотеки жнецов, вдоль и поперек, выписала всю самую важную информацию и почти выучила все, что касалось темы исследования, но никак не могла связать все это в единую логическую цепочку. Данные разнились. Не сильно, но в этом и заключалась проблема: самые главные детали различались в каждом источнике, поэтому отделить правду от лжи было практически невозможно.

Эш был недосягаем.

За несколько месяцев София прочла столько всего, что могла с точностью заявить, что знает о полукровках все. Например, что их убивают вместе с родителями при рождении, а то и до него. Или что они все – опасные монстры, способные уничтожить каждый из миров по отдельности, или все сразу – в зависимости от настроения. Они могут прятаться как среди демонов, так и среди жнецов, поскольку могут принимать облик обеих рас, но дети почти не умеют это контролировать. А ещё она знала, что никто из них не доживает до десяти лет, потому что Загранные стражи обеих сторон работают очень хорошо.

Что, конечно же, было полным бредом. Потому что она и Анастасия были живы и здоровы, и через неделю им исполнялось по четырнадцать.

Дверь в комнату открылась, и София вздрогнула, очнувшись от раздумий. Она повернула голову и почувствовала, как мышцы шеи заныли. Девочка поморщилась и приложила руку к затекшему месту, будто это могло чем-то помочь. Хрупкий девчачий силуэт, так похожий на тот, что она каждый день видела в зеркале, скользнул в комнату, не удосужившись прикрыть за собой дверь. Сколько она помнила сестру, у неё никогда не было никакого такта. В Анастасии все было хаотично: мысли, действия, движения. Никто никогда не верил с первого раза, что она старше сдержанной и ответственной Софии.

«Всего-то на четырнадцать минут,» - напомнила себе девочка и отвела взгляд от сестры.

- Опять свои книжки читаешь? – весело спросила Анастасия, подбираясь ближе к письменному столу, на котором были разложены многочисленные учебники – нахождение которых в их доме, кстати, было немного незаконным – и тетради с записями.

Алые волосы сестры упали Софии на плечо, когда она нагнулась посмотреть на всю эту макулатуру. Она отчетливо услышала у своего уха смешок.

- Снова твое странное исследование, Софи? – пролепетала девчонка, резко выпрямившись. Она закружилась по комнате, расправив руки в стороны, и плюхнулась на свою кровать. В её поступках всегда было мало логики, отметила младшая.

- Оно не странное, - спокойно ответила София и крутанулась на стуле, откинувшись на спинку. – Я уже тысячу раз тебе говорила, что...

- Да-да, - протянула Анастасия и упала спиной на подушки. В её голосе скука смешалась с радостным настроем, и сочетание выходило очень ей соответствующее. – «Я пытаюсь понять, что мы такое, Ан, и это очень важно, бла-бла-бла». Не понимаю, почему ты так паришься. Мы живем, никого не трогаем. Что в нас такого? – Она вдруг резко села и посмотрела на сестру. – Хочешь, я прямо сейчас разгадаю твою «тайну»? Нас называют монстрами, потому что какой-то там Эш когда-то кого-то прессанул...

- Не кого-то, - перебила её София. – А демоническую аристократию. Он озверел и устроил анархию, Ан.

- Ты же сама сказала, что это может быть выдумкой. Кому-то просто не понравилось, что он почесал об него кулаки, а другого объяснения, кроме как кровосмешения, не нашлось. Его выставили идиотом, который хочет уничтожить мир, и вуаля, нас всех хотят убить. Конец сказки.

София тихо выдохнула, сняла очки и устало потерла переносицу. Она уже не злилась на Анастасию. Если в первый месяц её раздражало полное равнодушие сестры к её исследованию и слепая беззаботность, то сейчас пришло смирение. Иногда хотелось, конечно, чтобы кто-то выслушал и помог, но она не могла позволить себе такую роскошь. Во-первых, никому нельзя об этом рассказывать. Не только из-за тайны их кровосмешения, но и из-за того, что исследование по большой части было нелегальным. Во-вторых, даже если бы некоторые их друзья знали об их крови, никто бы не понял.

Анастасия бы поняла. Если бы захотела.

Девочка прокрутилась на стуле обратно к столу и уткнулась в записи, нервно зажав в руках первый попавшийся карандаш.

- Это не сказки, Ан. Это история, - пробубнила она. – Жуткая и кровавая история, а самое главное – правдивая. И если ты не хочешь, чтобы наша история была такой же, тебе стоит задуматься.

- Над чем, например?

В голосе Анастасии не было ни капли заинтересованности, только насмешка. София снова перечитала последнюю записанную ею самой фразу.

«Дневники Эша были сожжены вместе с телом в его доме».

- Над тем, чтобы не стать монстром-убийцей, как наш подопечный, - процедила она, подчеркивая слово «дневники».

- Чтобы не быть монстром-убийцей, мне всего лишь нужно не убивать всех вокруг и не макать шоколад в чай, как это делает Кристиана.

Младшая положила карандаш на стол и повернула голову к сестре. Брови её были слегка нахмурены в недоумении.

- При чем здесь Кристиана и шоколад?

- А ты разве не думаешь, что только монстры макают шоколад в чай? Это же чудовищно! – лицо Анастасии исказилось в отвращении, но в то же время она до сих пор улыбалась. Она всегда называла себя «прирожденной актрисой», но верил ей только отец. Не исключено, что только из огромной любви к дочери.

София невольно рассмеялась. На секунду она забыла обо всех записях и равнодушии сестры.

- И правда, чудовищно.

Старшая улыбнулась ещё шире и откинула волосы за спину. Она побеждала каждый раз, когда дело касалось потребности кого-то развеселить. Казалось, это была её единственная и главная черта характера – заставлять людей смеяться. Она не была серьезной и спокойной, как требовалось, но зато она всегда видела и показывала только хорошее. Со стороны она могла показаться глупой, и София очень переживала, что в Академии её могут воспринять как дурочку. Анастасия дурочкой не была. В ней был виден потенциал, скрытый за её взбалмошной личностью, и она вполне могла бы быть даже умнее и способнее Софии. Если бы она этим пользовалась, конечно.

Анастасия вытащила телефон из кармана и уставилась в экран. Судя по тому, как она рассмеялась, ей написала либо Кристиана – та самая, которая макает шоколад в чай, – либо Томас Гробарь – её парень с недавнего времени. Вообще, София совсем не удивилась, когда Ан и Томас сошлись. Между ними всегда была химия. И, к тому же, у сестер был одинаковый вкус, поэтому она ни капли не сомневалась в том, что её сестра запала на брата-близнеца её избранника. Все вчетвером они смотрелись очень комично. Томас и Алекс были такими же близнецами, как и они с Анастасией. Алекс был намного более спокойным и обдуманным, чем Томас, что очень сильно привлекало младшую. Возможно, Томас тоже был бы таким же, как его брат, но с ним было все гораздо сложнее. Его психический недуг забирал у него много сил и энергии, а так же лишал возможности мыслить рационально. Её сестру это, видимо, нисколько не беспокоило. Она видела в Томасе только хорошее и, как сама говорила, очень стремилась ему помочь. Было ли это её искреннее желание или помешанность на дешевых мелодрамах про опасного грустного парня и девушку с синдромом спасателя, излишне романтизировавших сложности в отношениях, София не знала. Ей оставалось только надеяться на то, что Анастасия понимала, на что идет.

- Ты ведь закончила со своими бумажками? – не отрываясь от телефона и что-то быстро печатая, поинтересовалась Ан.

София повернулась обратно к учебникам и книжкам и окинула их взглядом. Были бы у неё силы, она бы просидела над ними весь оставшийся день и ночь. До начала учебы оставалось всего неделя, и она должна была выжать из этого времени всё.

- Вообще-то, я собиралась посидеть ещё полчаса...

- Это был риторический вопрос, моя дорогая Софи, - протянула сестра и вскочила с кровати так быстро, что младшая удивилась, как у неё не закружилась голова. Анастасии, кажется, потребовался всего один шаг, чтобы оказаться рядом с письменным столом. Она взялась за подлокотник, крутанула стул, разворачивая Софию лицом к себе, и наклонилась к ней ближе. – Через пятнадцать минут мы должны быть в штабе. Я уже пообещала Оливии.

От неё пахло какими-то сладкими духами, одними из тех, что она покупала на людском рынке. София уже в середине лета смирилась с тем, что в Академии их сразу же причислят к отступникам – жнецам, которые имеют смелость пользоваться вещами из мира людей. И даже не из-за того, что Анастасия притащила домой тонну косметики. Отец как бы невзначай обрадовал их, что Редклиффы прослыли отступниками ещё со времен их прадеда, который носил уродливые людские шляпы на протяжении всей своей жизни. После него традиция слать законы в их семье к черту не прерывалась из поколения в поколение.

«Это своеобразная традиция, - сказал отец. – Мы чтим память Джосефа Редклиффа и благодарим его за то, что сейчас мы можем пользоваться телефонами и не подвергаться суду. Он уже это сделал за нас.»

София оглядела лицо сестры и нахмурилась. Ни капли сожаления о нарушенных планах. Девочка бы закатила скандал, если бы не понимала последствия. Слишком много энергии бы это заняло. Но так хотелось.

- Почему ты сначала не спросила у меня, какие у меня планы? – она не смогла сдержать раздражение в голосе. Казалось, Анастасия даже не заметила.

- Зачем мне спрашивать, если я и так знаю твои планы? – улыбнулась она. – Ты собираешься пойти в штаб, чтобы встретиться с друзьями и обсудить какую-то супер важную вещь, которую хочет рассказать Оливия. Готова поспорить, её мать снова сменила дворецкого, и она хочет поплакаться, что Седрик-номер-двадцать-шесть был лучшим из всех.

- Или Оливер снова прислал ей ответ, - спокойно продолжила София, зная, что доказывать что-то бесполезно. – Ты же помнишь, что он все ещё не вернулся домой?

Анастасия нахмурилась на секунду, а потом вздохнула и выпрямилась.

- Конечно, помню. Мне больше никто не грубит, кроме него. Даже как-то скучно без его едкого «глупая жница», – она передразнила манеру демона обращаться к ней, конечно же, исковеркав голос.

Сестра никогда бы не призналась, что ей нравится дразнить Оливера и что она скучает по нему не меньше остальных, если не больше. Тем не менее, каждый в их компании это прекрасно понимал, но шутить над этим никто, почему-то, не спешил. Возможно, это была слишком скучная тема для разгона шуток, а может быть, все понимали, что смешнее, чем у самой Анастасии, обыграть эту ситуацию у них не получится.

Ан прошла через всю комнату и распахнула дверцы шкафа.

- Хочешь, я выберу, в чем ты сегодня пойдёшь? Обещаю, Алекс сойдет с ума, как только увидит тебя, уж я-то постараюсь.

София устало вздохнула и потерла виски. Как бы не сказать сестре, что она её раздражает. Она начала прокручивать в голове способы задержаться дома ещё хотя бы на двадцать минут. Ей и нужно-то было всего лишь перечитать записи ещё раз, и тогда, она уверена, хоть что-то бы стало ясно.

Ничего в голову не лезло, кроме одной навязчивой мысли. Она подняла голову.

- Слушай, нам разве не нужно дождаться отца? Наверное, он хотел бы увидеть нас после смены. - Это был последний рычаг давления на сестру.

Анастасия продолжила перебирать вещи в шкафу, даже не обернувшись на слова младшей. Софии показалось, что она даже беззаботно напевала себе что-то под нос.

- Так он уже дома. Вернулся почти час назад, а ты даже на обед не спустилась. Ничего страшного. Если ты голодна, заскочим по дороге в нашу любимую булочную. Ту, что рядом со штабом. Там вкусные кексы с шоколадом. Можем прихватить парочку с изюмом для Кристианы, - она хихикнула и вытащила одно из своих летних платьев, непременно на узких бретельках, непременно красное и непременно в цветочек. София чуть не застонала от своего проигрыша.

Отец был для Анастасии самым первым человеком на свете. Она его почти боготворила, ведь он такой хороший. Он спас их. В отличие от матери, которая их бросила, конечно. Она очень любила напоминать об этом в самый ненужный момент, когда голова и так раскалывалась от неприятных новостей.

Грей Редклифф, так звали их отца. Он был жнецом, но, вообще-то, не очень законопослушным. Отец оправдывал это фамилией, но на деле же у него просто не было желания восстанавливать честь их семьи. Это было очень удобно, потому что сами по себе законы жнецов глупые и очень усложняют жизнь. Ни тебе гаджетов, ни кино, ни музыки, ни современной одежды. Никакого веселья. Софии и самой эти законы не нравились. А самый их нелюбимый закон был тот, что запрещал общаться с демонами.

Отца демоны привлекали, по очевидным причинам. Они были красивы, свободолюбивы, не связывали себя обязательствами со жнецами. Грей Редклифф вообще ненавидел связывать себя обязательствами, но с Джулией Бин вышло иначе. Из-за их интрижки она забеременела – не нарочно, конечно же, - и принесла на свет двух близняшек. Верхушки обеих рас назвали бы их монстрами. Мама называла их чудесными. Пока не всучила их в руки отца и не сбежала Дьявол знает куда на девять лет, и до сих пор не вернулась.

Анастасия её ненавидела. София же до сих пор верила, что мама хорошая, и она когда-нибудь обязательно вернется. Верила за двоих.

Девочка почувствовала, как что-то холодное коснулось её плеча, и обернулась. Она удивленно отметила для себя, что настолько увлеклась своими мыслями, что не заметила подошедшую сестру. Анастасия тыкала ей в плечо вешалкой, на которой болталось то самое красное платье.

- Надевай, и пойдем. Мы уже двадцать шесть дней приходим первыми, не хочу нарушать цепочку.

Смысла упираться не было. Отказываться от платья – тоже. По крайней мере, оно было красивым, и София, вообще-то, давно хотела одолжить его у сестры, так что она натянула улыбку и кивнула. Оставалось только надеяться, что у неё будет время заняться записями вечером.

- Хочешь, сделаем это традицией? – она встала со стула и забрала платье из рук у сестры. Анастасия посмотрела на неё с удивлением, а потом улыбнулась во весь рот и запрыгала. На секунду – всего на секунду – Софии показалось, что в её глазах промелькнули красные искорки... Но она даже не успела зацепиться за эту мысль. Ан напрыгнула на неё и крепко обняла.

- Конечно, хочу! Сестры Редклифф всегда будут первыми!

***

Оливия снова прошлась по комнате от окна до двери и обратно. Схватилась руками за подоконник, тут же отпрянула, и снова положила руки на мраморную поверхность. Холода она не чувствовала. Не то, чтобы только сейчас, - она его вообще никогда не чувствовала. Неосознанно попыталась впиться черными ногтями в гладкую поверхность – конечно же, не получилось. Она громко выдохнула, отошла от окна и упала спиной на кровать, поставленную в комнате только для приличия. Демоны не спят.

- Придурок, Оливер, - сказала она вслух, хотя никого рядом не было.

Ей не нравилось нервничать. Ещё больше ей не нравилось злиться, чем она сейчас и занималась.

По большей части, она противилась собственному естеству. Из всех семи смертных грехов ей достался самый дурацкий. Она, как и её мать, принадлежала к Гневу. И, к сожалению, отличительной чертой этого греха являлись не только суперские черные глаза, похожие на две блестящие черные дыры на лице, но и способность злиться в любой момент времени на что угодно. Для демонов Гнева было абсолютно нормально испытывать агрессию в ситуациях, в которых люди бы грустили, нервничали, обижались. Все негативные эмоции замещала собой злость. И вот это Оливия в своем грехе очень не любила, потому что это означало только одно – отсутствие контроля над собой.

Она не могла отрицать, что мать была прекрасна в Гневе. Вместо того чтобы её грех управлял ею, она управляла им сама, и была при этом настолько неотразима, что иной раз Оливия удивлялась, как зеркало, в которое её мать смотрелась у себя в комнате, до сих пор не лопнуло. Не удивительно, что именно она стала заменой Вельзевула – верховного демона Гнева, который сбежал со своего поста чуть больше сотни лет назад. Её мать была до ужаса идеальной демоницей, лучшей в своем роде.

Оливия была ужасным разочарованием. И была бы им до конца своих дней, если бы не братец, спасибо ему.

Оливер был старше её на два года, и до своих пятнадцати лет был главной надеждой рода Гонзалес. Несмотря на юный возраст, он уже зарекомендовал себя как достойного преемника фамилии одной из самых знатных семей в третьем демоническом измерении. Хорошие оценки в школе, подобающее статусу поведение, идеальная, как у матери, внешность – в аристократических кругах демонов любили Оливера Гонзалеса и сулили ему успешное будущее и продвижение по карьерной лестнице. Самое главное, что почти все эти качества были и у Оливии. Она даже вела себя лучше, всегда держала лицо, никогда не позволяла себе хамства в сторону аристократии, да и оценки у неё были выше. Но почему-то Оливера высшие демоны любили больше, а о её существовании будто и вовсе не знали. Они завещали ему прославить фамилию и вернуть ей былое величие, которое род утратил после смерти Валенсии Гонзалес – их бабушки, которая внесла огромный вклад в историю Преисподней. Какой, Оливия не знала. Все вокруг говорили, что он был велик, значит, бабушка сделала что-то стоящее, и все почему-то верили, что Оливер сделает что-то настолько же великое.

И он сделал. Позор был настолько велик, что затмил собой все неудачи Оливии – в которых она, к слову, не была виновата.

Дело в том, что примерно месяц назад – четыре недели ровно, если быть точной, - родители нашли ему прекрасную кандидатку на роль жены. Кажется, её звали Алоида. Или Алисея. В любом случае, это уже было не важно, потому что, не смотря на огромные старания матери в подборе идеальной пассии для сына, Оливер сорвал их предстоящую помолвку, объявив, что сбегает со своим парнем жнецом туда, где все эти многочисленные кандидатки ему точно не понадобятся. Конечно же, родителям это не понравилось.

В смысле, очень не понравилось. Татьяна Гонзалес, их мать, последний месяц не давала спуску никому. Учитывая, что она и так была жестока, демоны Гнева страдали ещё больше обычного, а из-за этого страдали и люди. Жестокости в мире вдруг стало намного больше, но если бы это ограничивалось только людьми, Оливия бы даже не задумывалась над этим. И если раньше мать проявляла к ней, брату и отцу хоть каплю теплоты дома, то сейчас она будто превратилась в ледяную статую. Идеальную и изящную, но очень холодную и почти лишенную эмоций. Казалось, в ней не осталось ничего, кроме злости.

Отец, наоборот, показывал свою темпераментность во всей красе, и не упускал возможности сказать Оливии, какой её брат идиот. Для него вопрос репутации рода и передачи фамилии стоял на самой важной позиции. Его даже не столько волновало то, что его сын целый месяц пропадает черт знает где, а то, что ему нужно было откладывать заключение брачного контракта с юной Ал-как-её-там. Это ужасало, но не удивляло. Ей часто казалось, что к Оливеру он относился как к хорошему проекту.

Может быть, поэтому он и сбежал из дома с первым же человеком, которого он смог выбрать сам.

То, что это был парень, не было какой-то странностью для неё. У демонов не было дурацких предрассудков по поводу пола партнера, важнее была его родословная. Конечно, однополые пары не могли зачать ребенка, но ничего зазорного в том, чтобы воспользоваться чьей-то помощью с этим не было. Но её родителям, конечно же, была важна передача крови их рода, и это все усложняло. Оливеру, которому обещали золотые горы и успех, по факту, не давали выбора, с малого возраста запирая в клетку обязательств. И так делали с каждым, кому посчастливилось родиться в аристократической семье. С Оливией сделали то же самое.

И пусть она ненавидела свой брак, заключенный ещё до её рождения, свободы у неё все равно было больше, чем у брата, что не могло не вызывать злорадство. Оливер никогда особо не жаловался на свою судьбу, но было видно, что в нем накапливалось раздражение от всего, что вертится вокруг него.

А теперь он нарушил самый главный запрет между демонами и жнецами, вступив в межрасовые отношения, и Оливии стало очень не по себе. Она никогда не волновалась за брата. Во-первых, он был придурком. Во-вторых, у них не было хороших братско-сестринских отношений. Проживая в одном доме и имея одну фамилию, они скорее являлись друг другу просто знакомыми, не более того. Оливер никогда ей ничего не рассказывал, и только и делал, что задирал её. Сама она тоже не особо интересовалась его жизнью, но в тот момент ей стало за него страшно.

Потому что его запросто могли убить за нарушение запрета, если бы поймали, а у неё не было никаких возможностей убедиться в том, что брат жив. Телефон он оставил дома, так что даже людские технологии бы ей не помогли. И это тревожное чувство внутри было такое непривычное и чуждое, что злость от этого ощущения накрывала её с головой.

Она снова встала и подошла к окну. Оливия уже устала считать, в какой раз за ночь она это сделала, а ночь была длинная. Отсутствие сна иногда сильно сказывалось на её жизни. Большинство её друзей было жнецами, – и вот тут она не могла винить Оливера в нарушении запрета, – а ночью они не бодрствовали. Из знакомых демонов у неё был только её муж, с которым ей было не о чем разговаривать, кроме как о том, что их родители идиоты, раз думают, что у них получится построить прекрасный союз. Поэтому ночи Оливия проводила в одиночестве, часто за книжками или сериалами, но сейчас она не могла ни читать, ни смотреть ничего, что содержало хоть какую-то информацию.

Она не могла сфокусировать свой взгляд на чем-то одном, глаза отказывались смотреть прямо. Демоническая вишня посередине сада, на который открывался вид из её окна, снова начинала цвести, как это бывало обычно в конце августа. Ещё недавно она чуть не свалилась с неё на дворецкого, который выполнял ещё и работу садовника. Было очень неловко перед Седриком-номер-двадцать-четыре. Он ей нравился больше, чем предыдущие пять Седриков, которых она помнила. Ручка, с помощью которой открывалось окно, сильно расшаталась. Казалось, его недавно открывали, но Оливия не помнила, чтобы пользовалась окном последнюю неделю. Она нахмурилась и наклонила голову.

Взгляд упал на клочок бумаги, испачканный чем-то черным и сложенный вчетверо. Девочка на секунду замерла. Она готова была поклясться, что десять минут назад этой странной вещи тут не было. Осторожно протянув руку к бумажке, Оливия придвинула её к себе, подняла и развернула.

Записка.

Аккуратным почерком, годами натренированным её матерью, были выведены слова:

«Здравствуй, сестрица.

Если ты думаешь, что я умер, перестань радоваться раньше времени. Я приду сегодня в штаб в два часа после полудня. Собери всех там в это время.

Надеюсь, ты соскучилась, потому что я по тебе очень (это сарказм, если ты все ещё глупая).

Оливер».

Оливия даже не успела сообразить, что должна делать, – руки действовали сами. Она смяла записку в руке, бросила её на подоконник и кинулась к прикроватной тумбочке за телефоном. Время показывало 12:46.

Действовать нужно было быстро.