Осколки души #3

Обретая надежду, у тебя вырастают крылья, но всегда найдется тот, кто может сломать их, превращая в одинокие кровавые перья...

Nessa Barret, Jxdn -  La di die  💔🥺

Привычка скрывать о себе любую информацию, была надета на меня родителями, словно курточка или свитер. Мне не разрешалось играть с подружками дома, доверять или рассказывать что-то личное. Мои губы и голос произносили то, что обязана. Я продолжала врать о том, что единственный ребенок в семье, что люблю розовый цвет, хотя терпеть его не могла. Каждый из маленьких одноклассников или уже подростков не знал настоящую кудрявую бунтарку. Дома из меня делали лживую тихую суку, а вне того места у меня были другие амбиции. Я обожала играть на пианино, но родители не разрешали, поэтому школьный учитель обучал меня бесплатно и никому не говорил об этом. Именно от того вежливого мужчины научилась выплескивать эмоции на клавиши, чтобы слова не были сказаны.

Мои пальцы порхают по разным клавишам, заставляя гудеть воздух, затрагивая каждую частицу души. Многие из этих произведений, которые играю, придумала сама. Мое детство не было плохим всегда, правда. Там были и хорошие моменты, например, когда мы жили в каком-то летнем домике. Папа показывал, как правильно ловить рыбу, но только с возрастом поняла, что у него всегда было иное отношение ко мне. Знаете, это становится заметно тогда, когда Эшу дают конфеты, а мне говорят, что больше не осталось. Айзек вообще рос не с родителями, но они все равно смотрели на него с искрой... Ложь крутилась по кругу, а я – центр. Эш был желанным ребенком, а девочка – ошибкой. Не должно было быть косичек и платьев, босоножек и розовых резинок... Они хотели лишь наследие, силу, власть, управление... Женский пол – слабость, которая стоила всем чего-то: радости, понимания и семьи. Врачи тоже ошибаются, когда называют мальчиком на УЗИ маленькую девчушку, которая слегка познает любовь, но временную и неправдивую.

         Илайн. 5 лет.

— Мы сыграем в игру, малышка. Нам нужны новые имена. Дай-ка подумать, — мама листает какую-то книгу и потом пальцем тыкает на листик.  — Илайн. Теперь это твое новое имя, — красиво, но это же не правда.

— Мама, но меня зовут Ариэлла, — она быстро закрывает рукой мой рот.

— Игра началась прямо сейчас, дорогая. У нас будет новый мир, — странно, но имя нравится.

— У тебя тоже другое? — мама кивает.  — Какое? — было так интересно.

— Сейчас нет времени. Мы уезжаем и больше сюда не вернемся, — у нас огромный дом, большой сад и куча помощников. Мне так нравится лес, который рядом... У нас много скал, гор и очень красивая природа. Мы напоминаем сердце... Так много, кто говорит...

— Далеко? — собираю игрушки, которыми игралась.

— В Италию, малышка, — я даже не знаю, где это...

После переезда изменилось все. Мы не были больше настоящей семьей, ведь Эш и я жили в разных домах, а потом появился Айзек. Мальчик ни дня не был с нами в доме, поэтому мы просто упрашивали Анастасию увидеть его, но бывали случаи, что просто пролазили в окно. Настоящие имена и фамилия были стерты... Я не стала возвращать первое имя, ведь в 5 лет стала другой. Почему никто не должен знать о братьях? Они – продолжение того, чего не должны. Эш – мертв, а Айзек – не ходит. Авария... Кто-то думает, что это случайность? Смешно. Я знаю имя... Мне пришлось сделать вид, что это была я. Те, кто был на нашей стороне, смогли помочь, но таких совсем немного. Я ходила месяц с гипсом, делая вид, что поломана рука, а царапины... Я просила своего Стича... но он не смог, поэтому просто сделала все сама... Мое лицо превратилось в кровавое пятно с многочисленными ссадинами... Я просто села на велосипед, разогналась и отпустила руль, позволяя телу падать... Асфальт соприкасался с кожей, давая нужный эффект... Сказка закончилась... а через месяц... стало еще хуже... Гроб. Земля. Я и брат.

Когда доиграла свое творение, то молча встала и убежала. Владелец этого кафе оставил мне пакетик с едой, ведь не брала деньги, которые тоже пытались заплатить. На улице прохладно... тихо... Прячу нос в воротник куртки, быстро шагая к жилью, что арендовали для меня. Телефон жужжит и вижу там одну буковку Братик. Плевать, что пальцы замерзнут и темно. Беру трубку и появляется подростковое лицо.

— Привет, самая красивая девушка в мире, — мне нравится его настрой. — Ты еще не дома? Боже, давай быстрее, там же темно, — закатываю глаза, но брат серьезен. Становлюсь под фонарь.

— Все хорошо, еще 5 минут, — он щебечет о лечении и том, как заработал немного денег, а потом резко замолкает. — Что? — останавливаюсь у входа большого здания.

— Пришла коляска, Илайн, — это же прекрасно. Аз молчит, а я уже внутри.

— И? — нажимаю на кнопку лифта. Кабинка начинает двигаться вверх, приближая меня к небольшому пристанищу. С испугу я оставила форму и чемоданчик в машине одного идиота. Плевать.

— Она офигенная, но слишком дорогая. Не нужно было, я бы починил свою, — нет уж. Хватит с него подачек. Я сама могу обеспечить брата и все, что нужно.

— Все хорошо, я люблю тебя, — дверь лифта открывается, а возле квартиры замечаю высокого мужчину. У него на голове черная кепка, которая закрывает глаза, черная куртка и джинсы, а в руках он держит большой букет бледно-розовых гортензий. Ненавижу этот цвет.

— Что такое? — в наушниках голос обеспокоенного брата.

— Я перезвоню, хорошо? Давид здесь, — Айзек прищуривается.

— Поздновато для визита к одинокой девушке, — говорит, что любит, а потом ведет себя странно.   — Позвони после того, как мужчина уйдет, пожалуйста, — киваю и складываю губы в немом поцелуе и отключаюсь.

Этот симпатичный парень прислонился к моей двери и смотрит под ноги, но как только приближаюсь, то он поднимает голову, пока его серые глаза слишком внимательно разглядывают меня.

— С тобой все в порядке? — вскакивает с места и начинает руками ощупывать. Не поняла сейчас этого. Делаю шаг назад и ладонью упираюсь ему в грудь, создавая дистанцию.  — Прости, переживал, — и я понимаю, но не принимаю. Медленно опускаю руку, раздумывая над ответом. Никто из тех солдат и пальцем не трогал меня, не отпускали тупых комментариев, хотя коллеги себе позволяют такое.

— Почему ты здесь? Могут увидеть, — звучит резко, но как есть.

— С днем рождения, Илайн Ларентис, — протягивает букет, цвет которого уже вызывает тошноту.

— Спасибо, — не беру его, а вытаскиваю ключ и засовываю в замок, который щелкает, как бы осведомляя меня о том, можно войти. Поворачиваюсь и забираю цветы, ведь родители учили манерам. Лживо-искусственно-мило-приторная улыбка освещает мое личико. Актриса без театра и наград.  — Они прекрасны, — два слова, которые стали причиной радости Давида. Что же тут тяжелого? Ничего... Просто ложь застряла в горле давно... — Чай? — прекрасные манеры и опять лапша, которую он охотно пожирает.

— Да, с удовольствием, — у него слегка усталый вид, но он приятно пахнет. Старался, блядь.

— Как день? — быстро показываю, а потом отворачиваюсь, чтобы поставить букет в какую-то хрень, а следом налить чертов чай.

— Хрень собачья, — фыркает мужчина. Он что-то рассказывает, но мои уши просто не поглощают звук, а голова работает асинхронно со здравым рассудком. Возвращаюсь к столу и вижу, что Давид внимательно изучает меня. Я знаю, что это будет за вопрос.

— Нет. Пей, — достаю из пакета парочку кексов, а из холодильника – торт. Черничный. Каэтани.

— У меня есть небольшой подарок, — сижу и молчу. Сероглазый красавчик достает из кармана небольшую коробочку. Зачем? Она красного цвета. Давид открывает ее, а оттуда мне подмигивают две сережки, в виде ромашек. Мило. Так сильно мило, что хочется завыть от досады. Спасите меня... Я просто хочу искупаться в ванной, натянуть на себя футболку Эша, позвонить брату и насладиться его обществом. Все.

— Вау, — показываю ему и улыбку. Мне нравится, но что-то не так. Брюнет не должен делать подарки или приходить сюда... Это дает ему надежду, а мне – душевные разногласия.  — Красота, — желтый камень в центре, а лепесточки усеяны белыми камешками. Как так бы мягко слиться?

— Я знаю, что ты уже ищешь красивый отказ, но, пожалуйста, прими этот подарок, — упс.

— Можно примерить? — нахрена я это сказала? Мне казалось, что его радость ослепила меня, блин. О нет! Я ничего не вижу! Боже! Мои глаза! Ладно, мне 24 года. Здесь можно представить впечатляюще громкий вой. Это я. Услышали? Да, спасибо. Принимаю соболезнования.

— Давай помогу? — он встал и медленно подошел, плавно опускаясь на колени, перед моим стульчиком. Я поставила его на колени. Прикол. У него теплые пальцы, которые трогают ухо, расстегивая сережку. — Ты приятно пахнешь, — а вот это мне не нравится. Совершенно. Его дыхание жжет кожу. Загорается внутренний светофор, который дает полное разрешение отхода. Валить. Пора. Сейчас.

— Если тебе нравится запах пота и тупого дня, то хочу тебя огорчить, что у тебя плохи дела, Давид, — как хорошо, что мне некому читать нотации по этому поводу. Мой язык треплет всякую хрень, но она правдивей всего, что говорю осознанно.

— Знаешь, что меня цепляет? — я не удочка, правда? Знаю. Ему нравится моя дерзость Та не. Или да? Ой, в этом плане у меня проблемы. У меня вообще-то не было особо дохрена времени, чтобы клеить длинные ресницы и флиртовать с парнями. Пока кто-то трахался в кабинках туалетов или дорогих спальнях, мне приходилось впахивать на учебе, работах и дополнительно ввязаться в еще одну тему. По ночам приглядывала за братом, носила на руках, чинила чертову хилую коляску, которую где-то взял Эш. Боже правый! Как мы выжили?  — Есть куча прекрасных девушек, которые пытаются понравится мне, но ни одна из них не говорит искренне. Мне нравится, что ты – особенная. Понимаешь? Это не давление, Илайн, а просто факт. Также это все не является ценой помощи. Нет, глупышка. Просто я могу делать такое и хочу. Прими и отпусти, — красиво говорит, но есть еще момент.

— Стой, — аккуратно убираю его руки. Давид внимательно следит за каждым движением пальцев и кистей.   — Помощь дает тебе шанс приближаться ко мне, ведь знаешь, что не откажу, правильно? Также, Давид, не ври, что не хочешь засунуть свой член в тепленькую киску, — он открывает рот, но это не останавливает мой поток речи. Выхожу за берега.  — Ты надеешься, что я буду той, кто станет встречать тебя после работы, или вместе ходить туда. Каждый подарок – намек, что пытается донести человек. Я не та, кто нужен тебе. Не нужно тратить время на ухаживания и подарки, думая, что у нас будут отношения. У меня есть глаза, которые видят взгляды и поведение. Это не давление, а всего лишь факты. Тебя не цепляют, потому что сам не смотришь на них, а заглядываешься на какую-то девчонку, что тянет на себе брата. Не нужно покрывать член глазурью, выдавая его за чертов эклер. Хрен будет хреном, как ложь - ложью, — все. Сказала.

— Ладно, — мужчина снова близко. Тянется к сережкам и теперь не останавливаю. Пусть. Что он ответит?  — Ты права. Я бы с удовольствием целовал твою длинную шею и вдыхал свежий аромат цитруса, — голос чуть ниже, чем обычно. Я уже в дерьме? Ах, потонула, простите.  — Но также знаю, что не хочу просто теплую киску, Илайн. Мне 30 лет, я уже готов к семье. Что плохого в том, чтобы поухаживать за девушкой, которая нравится мне? — одна сережка уже в ухе. Никакого криминала, конечно, но я – огромный бак с множеством проблем и мыслей. — Я ведь не тороплю тебя, да? Пусть все будет так, как должно, окей? Но, если хочешь думать о члене, то пусть он будет моим, — можно ли подавиться воздухом? В моем подсознании уже была картинка, где я кашляю и краснею, но на деле – ничего. Тело просто жестко храпит, несмотря на сексуальные вибрации. Наконец-то две штуки торчат в моих ушах. Вечность, блин.

— Я больше по сиськам и кискам, — ляпаю просто безбожный ответ. Пастор бы закурил.

— Нет, такие девушки созданы для прекрасного путешествия с мужчиной. Не ври, маленькая Мерида, — та пофиг.

Короче говоря, некоторое время еще поговорили, обсуждая работу. Мы же работаем в одной связке. Как только закрыла дверь, то рванула в душ, смывая сложный и насыщенный день. Футболка Эша благополучно висела на мне. Мой брат был высоким, слегка мускулистым, с пшеничными волосами, как у мамы, зелеными глазами и самой доброй душой. У Айзека тоже такие же светлые волосы, а мои – папины, хотя кудри – мамы. Смесь двоих людей, которые не ожидали увидеть девочку. Миленько.

— Ушел? — мой младший брат взял мою жизнь под контроль?

— Да, — ложусь на бок, ставя телефон на тумбочку, чтобы можно было махать руками. Я же немая.

— Чего он так поздно? — ревность?

— Поздравил, выпил чай и ушел. Все хорошо, сахарок, правда. Твоя сестричка может дать отпор, — улыбаюсь, но парень не верит.

— Знаю, Илайн. Будь осторожна, угу? Если Давид позволит себе лишнего, то я просто перееду его своей новой ахрененной коляской, — а вот это смешно. Он громко хохочет, а я – неощутимо тихо. Никто не знает, что мои слова состоят из внутреннего крика. Засыпала я довольной, потому что знаю, что в пятницу полечу к брату. У меня есть 6 месяцев, чтобы получить отличный отзыв от клиники и всякое прочее.

Резко открываю глаза, потому что кто-то кричит. Мне знаком голос. Очень. Не помню. Странно. Смотрю в пустоту... дрожь по коже... и запах горной лаванды... Эш? Он же мертв... или жив? Сажусь на кровать и вижу его. Мой старший брат сидит на кресле, закинув ногу на ногу. Взгляд прикован ко мне.

— Ты зря сюда приехала, — он настолько злой, что просто прошипел эту фразу.

— Эш? Это... Это ты? — вскакиваю с кровати и подбегаю к нему, но брат быстро встает на ноги отходит. Гримаса злости причиняет мне боль.

— Уходи. Уезжай. Поняла? Тебя не должно быть здесь! — не понимаю. Где мой добрый Стич?

— Ты даже не обнимешь меня? — делаю шаг к нему, а тот лишь выпрямляется и становится угрожающе опасным. — 4 года я оплакивала своего брата, — слезы сами льются.

— А ты заслужила? Проваливай отсюда! СЛЫШАЛА? УХОДИ! ОСТАВЬ ВСЕ В ПРОШЛОМ! МНЕ ХОРОШО БЕЗ ТЕБЯ! УХОДИ! УЕЗЖАЙ! УЕЗЖАЙ! ПРИТВОРИСЬ, ЧТО ТЕБЯ НЕТ! — крик настолько громкий, что зажимаю уши руками, не давая просачиваться в душу. Нет... нет... нет... нет... нет...

— Это не правда, — шепчу себе, пока опускаюсь на пол. У него дорогие ботинки и это не мой брат... Эш был добрым... он умер... Я видела... Я, черт возьми, все видела... Каждый момент...

— Просто исчезни. Поняла? Ариэлла, я не шучу. Ты только портишь мне жизнь, — поднимаю голову наверх... Зеленые глаза... пшеничные волосы...

— Я сказала, что не прощу тебя, Эш... — его губы поджимаются.  — Прости меня... пожалуйста... прости... — дыхание прерывается от такого горя, что нахлынуло на меня... Боже... Раньше он обнимал меня во сне, когда говорила ему это в тишине... Стич слышал мои слова... всегда...  — Я люблю тебя, Эш... Прости меня... я не должна была говорить те слова и прятаться... Прости меня... прости меня... прости меня... — судорожно машу головой, а глаза опухают от слез.

— Посмотри на меня и уйди. ИСЧЕЗНИ ОТСЮДА! — ледяная ладонь поднимает за подбородок... и я мысленно снова там... Угасающие глаза... петля... и улыбка...

— НЕТ! НЕТ! УБЕРИ РУКИ! Я НЕ ХОЧУ СМОТРЕТЬ! НЕ НАДО! Эш, пожалуйста... я не могу снова это видеть... — пальцы не отпускают лицо...

— Посмотри на меня, Сью, — от доброго тона открываю глаза и громко кричу в ужасе. Мой крик против его низкого тембра в огне. — УЕЗЖАЙ! ТЕБЕ ПОВТОРИТЬ 37 РАЗ? ТАКОЕ БЫЛО КОЛИЧЕСТВО ТАБЛЕТОК? СМОТРИ! — его шея усеяна гематомами, а глаза стали бледными и мертвыми. Все совсем не так, как должно было быть... Эш не выглядит хорошо... у него что-то сломано? Почему голова наклонена вправо? Секунда и между нами расстояние... Хочу подбежать к нему, но не могу... Сзади что-то держит... Меня тянут назад, а брат падает...

— НЕТ! НЕТ! Э-Э-Э-ЭШ! Э-Э-Э-Э-ЭШ! Только не снова... — слова поглощаются тишиной...

— ОТКРОЙ ГЛАЗА, ИЛАЙН! ПРОСНИСЬ! ДАВАЙ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! ЭТО СРАННЫЙ ПРИКАЗ! — открываю рот и набираю воздух. Перед глазами пелена. Ничего не вижу. Я чувствую боль. Эш... Ты ненавидишь меня? И все. Нет крика, голоса, что был во сне. Сон... Мой огромный ящик боли захлопывается, закрывая кудрявую девочку там. Тонны чего-то придавили мою грудь. Передо мной черные глаза.   — Что с тобой? — его руки крепко держат мое тело... я на полу... футболка задрата до талии...

Я не могу говорить, чтобы рассказать обо всем. У меня нет слов. Их забрали.

— Давай, Илайн, скажи что-то руками, — Себастьян поднимает мои руки, а они падают. Ощущаю пустоту. Шея в гематомах... глаза... красивый зеленый цвет стал тусклым и ужасным.  — Покажи, что тебе нужно, — ласковый тон... впервые... Могу я пожелать смерти?  — Давай, хирург, — берет меня под коленки и спину, неся в кровать. Тело дрожит. Так холодно...  — Господи, что случилось? — молчу и смотрю на место, где минуту назад лежал мертвый брат.

Каэтани ложится ко мне, а меня пробирает такой метелью, что зубы бьются друг о друга. Не могу ничего с этим поделать. Сворачиваюсь в клубок, а потом прячу лицо в подушку, пытаясь кричать. Открываю рот и выпускаю боль... Слышно лишь тишину и шуршание одежды.

— Прости, но я сделаю это, — ко мне прижимается горячее тело, поворачивая к себе. Его руки обвивают меня, притягивая настолько близко, что просто упираюсь носом в кипящую грудь. Пахнет чем-то терпким, но приятным...  — Ты будешь в порядке, — нет сил... я падаю... но кто-то держит меня...