Глава 16. Себастьян
Не смей дарить все ресурсы доверия... Даже ты сам являешься не надежным претендентом.
IMERIKA - If you don't 🫂
Воспоминания напоминают стикеры, которые приклеиваются к определенному образу. Карточки Илайн: зеленый, лес, Динь-Динь, медицинские принадлежности, маска, антисептик, жасмин и лимон, небо, картинка жестов, мягкое белое покрывало, волшебная палочка, капля крови и черный квадрат.
Когда дрался, то наблюдал за хирургом. Грация? Да. Уверенность? Полная. Сосредоточение? Именно. Первый бой? Ложь. Кто она? Черная дымка, что не дает разглядеть реальность.
— У нее хорошие навыки, — дурацкий Лука замечает все.
— У меня есть глаза, — огрызаюсь.
— И они на ней, — сука. Пускаю кулаки, но головорез прекрасно защищается.
— Как и твои? — нападаю в ответ.
— У нее спортивное тело, — я думаю, что это заметил каждый ублюдок. Только слепой не смог бы понять нас. Шорты можно считать второй кожей, а топ. Я чувствовал ее соски, блядь. Странно, что тошноты не возникло, как это происходило обычно. Моя голова дернулась от удара. — Мысли – слабость, которая может стоит жизни, да, Себастьян? — правда. Сосредотачиваюсь на движениях и наш круг вращается.
Сжимаю зубы и напрягаю мышцы, когда снова становлюсь напротив немой. Нас ничего не соединяет, поэтому не собираюсь жалеть девушку. Жалость – первая пуля. Если собираюсь смягчить уроки, то тогда ее грохнут. Похуй, что чудачка ненавидит меня, ведь врач она явно хороший. Антонио срет маленькими конфетками из шоколада. Пришлось даже купить для нее хрень в душ, чтобы хоть как-то замылить глаза от своего дурного поведения и агрессии. Все это неважно... Моя жизнь – борьба, которую проигрываю, никому не говоря. Да-да... «Борись, Себастьян! Ты сможешь!» Мотивация тухнет, когда появляются они... Тени... голоса... крики... Никто меня не понимает, ведь не проживали это...
Мне нравится, что несмотря на то, что голова – не особый ценитель моего общества, мне удалось придумать гениальный план. Это давно известно, что я – лучший злодей Италии, да и разных горячих кругов Ада. Многие хотят запрятать «убийцу невесты» в тюрягу... На меня завели дело... Убийство... Тот, кто начал это уже давно мертв, но слова остались на бумаге... Ложь... Там нет правды... Я выучил их... 5 листов размера А4... Мне приносили их на допросе, пытаясь нацепить еще больший камень на то, что называют «душа». И да, я убивал, истязал и мучал... Но не ее... Я любил ту светлую девушку, которая освещала мою тьму, и даже хотел отказаться от этого чертового мира... Они не видели порезы на руках, да и многие другие шрамы, что оставлял, пытаясь подохнуть... Легавые держали меня в изоляторе, пока я громко и хрипло смеялся... Тогда не позвал никого: ни адвоката, ни друзей... Я был один... Хотелось просто пережить это и забыть... Слова... листки... бита... их было много, но я даже не сопротивлялся... Их ноги упирались в ребра, а мне оставалось лишь говорить: «Это все, на что вы способны?» Из-за нехватки доказательств им пришлось выпустить такую жестокую тварь, что изрезала невесту, пропуская сквозь нее пули... Это стало информацией, что разлеталась по губам разных людей... Люди начали бояться Себастьяна Каэтани еще больше, а простой парень, который был готов отдать с удовольствием свою жизнь за ту, что мертва, просто молчал... Мне незачем было что-то говорить, ведь общество не станет верить тому, кто испачкан...
Когда шел на сделку, то знал, что подобное случится, даже хотел. Тела уже ждали момента истины, чтобы найти покой. Наркота продана и закрыта стеной дыма. Мы оставили после себя чистоту, что похожа на стекло. Там лишь очередные доказательства того, что полиция – не закон и справедливость.
В небольшой комнатке, что скрыта от глаз остальных, была Илайн. В этот раз пострадало не так много людей. Несколько раненых было, ведь некоторые люди любят проливать кровь, показывая власть. Мне похуй. Смешное то, что именно похуизм вознес на вершину... Парадоксально.
За мной слышны шаги девушки, а на мои плечи капают первые капли дождя. Кто-то скажет, что это признак освобождения, но этот человек солжет. Парни начали разъезжаться, поэтому беру машину, чтобы отвезти доктора в квартиру. Даю ей гражданские вещи и жду снаружи, пока девчонка переодевается в машине. Двойной стук – знак, после которого сажусь за руль, выезжая на дорогу и думая о себе. Действия и мысли показывают мне, что очередная депрессивная волна накрывает с головой. Я обещал не сдаваться... Сложно... открываться очень тяжело... Дворники быстро работают, а из динамиков раздается классическая музыка... Слегка отвожу взгляд и замечаю, что Илайн перебирает пальцами, будто играя... Выглядит красиво...
— Играешь? — хрипота стала еще заметнее, ведь уже испоганил тишину.
— С чего такие выводы? — она не доверяет ни одну фразу мне. И правильно... Внутренне хмыкаю, но как-то грустно... А что... что... если кому-то рассказать... Нет... Плохая идея... Почему это вообще возникло здесь? Придурок.
— Твои руки выглядят так, будто умеют играть на белых и черных клавишах, — резко отворачиваюсь и смотрю на дорогу, но подглядываю за ее ответом. Почему девушка не говорит? Это напоминает меня...
— Ты ошибся. Совсем не умею, — мне не нравится, что ее лицо похоже на маску, как у многих из нас.
— Нужно в магазин? Куда-то еще? — спрашиваю, когда вдупляю, что у нее все еще день рождения.
— В кафе. Оставишь меня там? — странная просьба, особенно, если учесть, что на часах около 11 ночи.
— Ладно, — это не мое дело.
Останавливаюсь возле милого здания, откуда слышна легкая музыка и отдает теплом. Антонио часто здесь жрет.
— Спокойной ночи, Босс, — какая-то грустная улыбка. Она закрывает дверь, не дожидаясь моего ответа.
— Музыкальных снов, хирург, — тихо сказал в тесном пространстве. На ней куртка и джинсы... Силуэт скрывается в дверях...
Затем следует череда действий, которым нет объяснения: иду туда, откуда тянет запахом пряностей и вина. Нахожу самый дальний столик и заказываю салат с мясом и апельсиновый сок. Оглядываюсь и не нахожу Илайн. Странно. Здесь небольшая сцена, где поют в микрофон, и там же стоит огромный рояль. Накалываю вилкой мясо и погружаюсь снова в себя. Бьянка говорит, что это хреново... Походу...
Первые ноты рояля проходятся по полу и вызывают приятную будоражащую дрожь. Этот звук забирает мои мысли. Столовый прибор так и зажат между пальцами, а глаза поднимаются на сцену. За блестящим белым музыкальном инструментом сидит совсем маленькая Динь-Динь. Длинные пальцы, с короткими ухоженными ногтями, порхают над клавишами, создавая покой. Я опираюсь на спинку стула и выключаюсь. Никакие тени не могут пробраться под купол, что создан этой музыкой. Чувство освобождения близко к тому, чтобы перепрыгнуть мой высокий забор, но это пока невозможно. Я – узник своего тела и совести. Гул, который нарастает с каждой секундой, поглощает крик, что не замолкал годами... 4 минуты игры подарили покой, который не был распробован в прошлом...
«Я видел, как Себастьян Каэтани стоял над телом девушки и продолжал изрезать ее руки. Он смеялся, пока та рыдала. А потом мужчина взял пистолет и выпустил первую пулю. Его жертва уже не кричала, потому что было бесполезно. Мне не удалось помочь бедной девушке, потому что его люди держали меня. Также было известно, что он страдает от резкой смены настроения и расположен к агрессивному поведению. Это не первый случай, когда он убивает женщин, да? Например, его мать была также покалечена и замучена своим совершенно маленьким сыном.»
Это небольшая часть того, что было на тех листках, исписанных под диктовку мужчины. Но в момент, когда Илайн играет, это не причиняет такой боли, как всегда... Чудесный сон проходит, как только была сыграна последняя нота. В который раз оставляю заказ почти нетронутым, потому что вылетаю настолько быстро, что сбивается дыхание. Я хочу быть кому-то нужным, поэтому еду к тем, кто сможет понять...
Слегка стучу в дверь... Если не услышат, то не буду настаивать. Минута и последнее движение, дарящее надежду. Никто не открывает. Выдыхаю и разворачиваюсь... А на что я рассчитывал в такое время?
— Далеко собрался, Себ? — тихий, но сильный голос друга настигает сзади.
— Мне нужно поговорить хоть с кем-то, Дом, — моя голова опущена, а руки висят.
— Давай, брат, заходи, сделаю нам уже мой личный коктейль, — его твердая рука слегка хлопает по плечу. Сколько раз мы были поддержкой друг другу. Года не изменили этого.
И я рассказываю все: про наркоту, бои, печаль и незначительные, но важные победы... хождения по дому, путь на кладбище и все мысли, что роем клубятся в голове. Я не смотрю в его глаза, чтобы не найти там жалость или хоть каплю сочувствия. Мне не нужно это, но продолжаю пить жгучий напиток, освобождая себя от оков, которые слишком въедаются в кожу и мышцы, деформируя все под собой... Я настолько изменился, что Джулия бы не смогла полюбить такого... Слова Бьянки, про образ, кружат могильным танцем, порождая новые болезненные ощущения.
— Черт, Себ, почему ты не делишься с нами? Разве мы не семья? — потому что у тебя есть это слово, что вмещает двоих детей и жену, а у меня она состоит из одного человека – Ванессы, которую хочу защитить от себя же...
— И что было бы? Она бы разрывалась между тобой, двумя мальчиками и мной? Это сделало бы ее счастливой? Дом, может во мне и полно эгоизма, дурости и сумасшествия, но не по отношению к ней. Я... — выдыхаю, — просто провал общества и призер хренового ДНК, — залпом выпиваю остаток напитка.
— Тебе хуево, блядь, — шипит на меня друг, чтобы не услышали пацаны, которые спали с мамой, когда та рассказывала истории про разные страны и народы... Дом сказал, что она задремала, а он не успел перенести ее... Я хотел бы тоже смотреть так на кого-то, носить сонную женщину на руках, когда та уснула на кресле, свернувшись клубком. Мне казалось, что где-то есть спрятанный тайник с чувствами, который просто следует найти... Но как его отыщет незнакомый человек, если сам не вижу и не чувствую его?
— Да. Даже очень. Поэтому и сидишь, слушая мое нытье и дерьмо, которое выливаю на тебя. У меня нет друзей, кроме тебя, Ванессы и тех двух странных мужиков. Дом, ты – самый близкий, понимаешь? Я сколько раз был спасен тобой, что не сосчитать, но также всегда пытался защищать того мальчишку, который боролся за развалюху в странном районе. Помню, как целовал ту девку, чтобы достать еду, или то, как меня избивали проводом, да и прочая хрень. Я мечтал, чтобы мой друг видел опору, пример и стал хоть немножко счастливее. Но мне никогда не хотелось, чтобы ты видел слабость и думал, что Себастьян стал нытиком и сдался. А сейчас я реально устал... — признание...
— Послушай, Каэтани, ты, блядь, силен, как никто из нас. Ясно? Ты каждый день идешь против себя, пытаясь приструнить всех жителей своей головы. У нас были тяжелые моменты и разочарования, но никто не был пленен собой же. Да, у меня есть тоже хрень внутри, но та сторона не настолько беспощадна ко мне, как твоя, — он подвинулся ближе, чтобы разговор был только наш. — Я всегда видел лишь силу, огонь и впечатляющую волю, что не раз была продемонстрирована. Думаешь, что я не ломался? Не было страшно? Себ, ты много ночей залезал ко мне в кровать, когда требовалась помощь. Именно ты жертвовал мечтой, чтобы купить телефон для синеглазого подростка. Тот парень, что вызвался получить удары вместо избитого пацанчика из Торонто, был примером, поддержкой. Сколько раз лечил гематомы и даже зашивал? Я не могу назвать даже примерное количество, понимаешь? Мы делали это, потому что никто не давал нам этого. У нас не было того, кто позаботился бы о еде, проблемах и каких-то мечтах, точнее, тех тупых конфетках с разными вкусами. Ты и я не думали про деньги, а хотели просто прийти в магазин и купить сладости, — пришлось сжимать кулаки, чтобы взять эмоции под контроль.
— Я рад, что у моей сестры такой муж, а у меня – друг. Спасибо, Дом, — похлопал его по предплечью.
— Наши двери открыты для тебя всегда, мужик. Ванесса сильно любит тебя, поверь. И, Себ, когда я ломаюсь, то прихожу к любимой и она становится моей опорой. Прости, но мертвые нас не слышат, друг. Я не говорю забыть, но прошу отпустить и перестать винить себя. 6 лет, Себастьян... Время жить... не хорони себя, ведь она не умерла за то, чтобы наблюдать за многими попытками сбежать от боли. Пора принять это и попытаться двигаться. Это больно, неприятно, но я должен сказать это, потому что могу потерять тебя, — его слова ударяют прямо в сердце.
— Бля, Дом, я на самом дне ямы, — это правда.
— Посмотри, может, это совсем не дно, а лишь потолок будущего, который стоит проломить и увидеть, — тогда мне понадобятся инструменты.
— Тогда ебашим, — стало лучше.
— Пап, а есть то печенье? — в коридоре стоит Брендон, одет в черную пижаму с полосками, как у зебры. Его босые ножки топают по полу, а Дом быстро подхватывает малого на руки. — А почему не спишь? — потом синие глазки находят меня. — Мужские секреты? Я не скажу никому, — мило улыбается.
— Мама с братом спят? — кивает и зевает.
— Ага, — у него в руке уже печенька, которую жук медленно пережевывает. — Па, можно купить покрывало побольше? — закрыл глаза, бормоча фразу.
— Уже не поделите? — руки друга медленно гладят сына по спине. Я никогда не видел столько теплоты любви к кому-то.
— Когда мы легли на тот диван втроем, то маме не хватило, чтобы укрыться полностью, — еще раз зевнул. Пальчики разжимаются и печенюшка медленно скользит в большую ладонь отца. Черноволосая голова наклоняется, и парень вырубается.
— Этот добряк точно твой? Почему он такой милый и красивый? — подкалываю друга.
— Потому что этот ребенок взял только самое лучшее и сильное, — нежно прошелся по его волосам, а потом аккуратно поцеловал в лобик.
— Неси его к брату и маме, да и купи покрывало, — отсалютовал ему и тихо вышел, бережно закрывая дверь.
На машине добираюсь домой, а здесь тишина. В этих стенах не пахнет жизнью, хотя слышно запах еды, чистоты и кого-то еще... Просто иду и купаюсь, а потом одеваю спортивные штаны. Рукой нащупываю ключ, который висит на шее и использую его, чтобы открыть дверь комнаты, что разбивает меня.
— Я пришел. Снова. Привет, Джулия... — ложусь на кровать, а глаза рассматривают потолок. Запах испаряется отсюда... 6 лет прошло... Кажется, что только сейчас приходит осознание этого. — И снова не приснишься? Я просто расскажу о своем дне, хорошо? — начинаю исповедь, хотя в груди сжимается сердце. В этой комнате не могу занюхнуть наркоту, ведь она увидит. — Сегодня мне стало чуть лучше, любимая... Еще... прости меня... но... должен спросить... Ты же не образ? Ты ведь была такой, какой я тебя помню? Или... или это опять игры разума? — зажмуриваюсь, а головная боль становится сильнее. — Я все равно люблю тебя, Джулия... Прости, но я пока не готов отпустить свою милую ромашку... — и мне ничего не снится... Даже жуткие тени не способны найти меня здесь... Я там, где не должен, но там, где хочу...