Глава 8. Себастьян
Я бы изменился, если бы видел грань, которая отделяет меня от этого состояния... но ее пока нет даже за тысячи километров.
Peyton Parrish - Speechless 🖤
Я стою посреди кабинета и хочется кричать. Мои внутренности сужаются и завязываются в тугой узел, который сопровождается горькой кислотой. Я – ублюдок, ебнутый психопат, который ломает людей, создавая из них пустые марионетки. Мне известно, что поступаю, как скотина, но такой вот Себастьян Каэтани. Он не успевает процедить мысли, а сразу делает. В голове, которая населена существами, мало места хорошему. Это не оправдание, а факты. Я буду причинять боль людям, потому что только это и умею. У меня рано забрали пример любви: мама и Джулия. Мир был всегда настроен против светловолосого мальчика с черными глазами, поэтому пришлось создать существо, которое захватит планету. За широкой спиной Дьявола Италии стоят размытые тени безумия и тайн прошлого, которые шептали ему про последующие действия.
Мне было видно отчаяние в тех зеленых глазах, которые искали во мне последний шанс. Знаете, что больше всего задело? Она пришла к одному психопату, как кричат люди вокруг, в самую последнюю очередь. Себастьян – последний пункт в гребанном списке. Нет, мое имя даже не было в нем, а, скорее всего просто нацарапано кривыми буквами... Что я сделал, видя грусть и безвыходность? Ломал... Каждое слово кидал в хрупкое тело, позволяя крови пролиться... Мне не больно, ведь эмоции и чувства мертвы... но на затворке далекой личности... Я бы отдал ей деньги, если бы не видел такого презрения, когда девушка смотрит в мое лицо. Она также, как и все, судит меня по басням и сказкам про убийцу, наркоторговца и дерьма. Я бы отдал ей деньги даже после многих слов, но не тогда, когда в душе еще один человек видит безумца. Я бы отдал ей деньги, если бы зеленоглазая не была той, кто идет против моей системы... Не важно... Илайн Ларентис – хирург, подчиненная, никто... И та, кто знает о психотерапии. Я люблю сражаться и побеждать, но сейчас это не принесло радости. Совсем нет. Черт! Безумец показал себя таким, каким его хотели увидеть. Разве она удивилась? Нет. Вот это и было причиной того, почему ломал всех. Графин, стаканы и рамки разбиты в попытке личности разъединиться. Закрываю глаза...
Выхожу из кабинета и вижу все людей, которые прячутся по норам, только заприметив меня. Страх – первое, что испытывают люди. Если Дом был стратегом, то я – импульс. Никто не мог предугадать то, что придет в голову светловолосого психа, что убивал в кафе, когда смотрели сотни других глаз... Я никогда не отличался терпением и покорностью, за что и был жестоко наказан. Но 6 лет назад мой мозг превратился в бомбу мгновенного действия. У меня нет привычки ждать. Если хочу – иду к этому, не взирая на трупы, которые оставляю. Ко мне не попадают невинные... Не-е-е-ет... Они полны плохих поступков и грязи... Мне не тяжело испачкаться по локти жидкостью со вкусом металла, ведь у каждого своя работа... Я мог бы оставить руки друзей светлыми и чистыми, а сам утопать в кишках и крови... Я смог бы забрать все смерти и пришить к спине, чтобы они никогда не почувствовали себя изгоями. Моя приобретенная семья не должна была выбирать путь убийств, стать теми, кого боятся отбитые ублюдки, и все, у кого есть сердце.
— Мисс Ларентис здесь? — спросил у девчонки, что почти умерла от ужаса.
— Нет, девушка очень спешила и практически бежала, — что ты скрываешь, немая? Мне не нравится то, как поступил с ней, но больше бесило то, что именно с кудрявой желал показать всех страшных демонов, которые выли от желания уколоть больнее, а потом напиться красной жидкостью, что могла бы походить на отраву. Она не говорит, но прекрасно орудует словами, словно давний воин, прошедший огромные и страшные битвы или войны. Я не стал отвечать на фразу и просто вышел.
Какого черта со мной творится? Ладно, медленно побрел к машине, что могла скрасить остатки дня. Мне нужно понять... Бля... Набираю номер Дома.
— Ого, какие люди, — стервятник.
— Мне нужна помощь, — мне кажется, что его мускулы напряглись в этот момент.
— Эй, мужчины, дайте папе 5 минут, — малышня что-то шептала, а потом воцарилась тишина. — Слушаю, Себ, — тон, которым это было сказано, был пропитан доверием и преданностью. Брат.
— У меня проблема, — и как рассказать?
— Когда ты стал таким стеснительным? — ни смеха, ни веселья.
— Бля, Дом, послушай, не перебивай, — и уже в телефоне звучала лишь тишина. — Я специально обижаю человека, зная, что создаю раны. Что сделать, чтобы как-то смягчить... э-э-э... ситуацию... — голос хрипит.
— Найти то, от чего этой бедняге будет приятно: еда, цветы, билет куда-то, но только на одного, картины, всякая мелочь, что цепляется за эту личность, — мой друг отлично находил такие моменты и видел издалека, но мои же глаза были слепы, а сердце – закрытым. Чувства стали врагами, а мозг – обузой.
— Бля, — и тот выдохнул.
— Нихрена ведь не знаешь, да? — именно. — Что ты такого натворил? — ему не нужно знать, но мне хотелось рассказать хоть кому-то. Впервые.
— Девушка. Есть особенность, но эта деталь вводит ее в дискомфорт. Каждый раз давлю на это, а сегодня ей нужна была помощь, но я предложил ей отсосать, — прислонился лбом к холодному капоту. Скажите, что этого не было несколько минут назад.
— Почему ты зол на нее? Тебя что-то цепляет? — не нравится эта тема.
— Нет! Чертова выскочка постоянно кидает язвительные ответы, что довольно сильно подъебывают мое эго. Она каждый раз находит ответ и выдает сильное сопротивление, — легкий смех. — Дом, — рычу в трубку и сжимаю ее.
— Себ, извиняться или принимать поражение – не слабость, а сила, которая способна лечить. Ты же не такой, помнишь? — я спасал брата, а он приходил на помощь ко мне. Когда во мне появилось столько галимой грязи?
— Спасибо... — этот парень никогда не задавал вопросов, если чувствовал мою неготовность. Келли читал людей и создавал стратегии, пока «золотой мальчик» уже сидел верхом на ком-то и избивал. Бьянка тоже задевает тему агрессии, что не получается контролировать. Как только слово или фраза приближается к моему внутреннему барьеру, то я сразу же атакую. Все удары не только попадают в сердце, но и отравой просачиваются в кровь, уничтожая врага. Что может быть хуже мыслей, которые бродят в голове, порождая там такой же черный хаос и сомнения, как мои глаза?
— Как секта? — обожаю то, как он не жалеет меня. Я тоже рассказал о психотерапевте, ведь Дом – корень моей семьи. С него началось все.
— Как будто моя голова – консервная банка, а женщина пытается ее открыть маникюром. Не скажу, что приятно. Темы, которые трогает эта бессердечная, — не стоит продолжать, ведь синеглазый киллер видел мои запястья. Тяну гвоздик в ухе, что все еще был там. Раньше красовалось колечко... Стоит ли сказать, что у меня пробит левый сосок? Штанга. Ладно, отвлекся. Не люблю говорить о себе.
— Тебе это нужно, согласен? — нет. Не знаю. Я хочу жить, но не получается.
— Спасибо, Дом, поцелуй Стрекозу и двух засранцев. Там небольшой сюрприз отправил, — стон прозвучал в динамике, а я же засмеялся.
— Не-е-е-ет! Они не снимали те костюмы Дартов Вейдеров неделями, чувак. Они спали в гребанной шляпе или как ее там? — обожаю тех козявок. — Я приготовила тебе мясо, идешь? — слышно Ванессу.
— Беги жрать! Спасибо, Дом. Это между нами, — секунда.
— Смотри в оба, парень. Еще созвонимся, чтобы я мог поорать с твоих тщетных попыток, — ой, бесит. Отключился и сел за руль. Думай, дебил. Ладно, есть идея.
По пути к нужной высотке, заезжаю в любимый ресторан и заказываю салат с уткой, острые крылышки, покупаю колу и докидываю туда картошку фри. Блядь, что я делаю? В голове проносятся слова близких людей...
«Себастьян, ты делаешь видимость ужаса, потому что хочешь спрятаться».
«Себастьян, ты уже преодолел долгий путь, чтобы сдаться».
«Себастьян, делая себе больно, не можешь заставить людей видеть то, что хочешь».
«Разве тот, кто борется каждый день с собой, может сдаться?»
«Все делают ошибки, ведь ими и создан путь».
«Ты настолько безумен, насколько и нормален».
«Ты не дурак, Каэтани. Ты стал одним из людей, который восхищает, потому что признает проблемы».
Ванесса, Дом, Киллиан, Лука.
— Давай, мать его, не будь соплей! — смотрел на темное окно, где в прошлый раз стояла она. Внутри все кричало: «Зря! Это ошибка! Тебе не стоит делать шаг туда!» Но что предпринять? Джулия... Пытаюсь ли... Нет... Мне лишь не хочется показывать себя уебком, хотя уже сделал это. — Добрый жест, что сгладит угол... Углы... Чертовы здания в готическом стиле... Огромный город с домами и крышами-пиками, — тараторю под нос. Решаюсь и выхожу... У меня в кармане лежит ключ от этой квартиры. Да-да. У Босса Италии не возникает доверие к людям за пару дней или милых слов Антонио. Что я здесь делаю? Ей 24 года. Но моя безумность не рассчитывает на какие-то отношения. Нет. Просто... хуй знает... Стану лучше...
Стучу, но с противоположной стороны не слышно шагов. Еще раз. Идиот. Кладу пакет с хавкой и хочу свалить, но сзади ощущаю чье-то присутствие.
— Что? — поворачиваюсь, а на меня смотрит девица.
— У меня новая соседка, но у нее прекрасный вкус на мужчин, — подмигивает.
— Думаешь? — вскидываю бровь.
— Именно, — немного раздражает ее манера приторной речи.
— Она приходила? — киваю на дверь. Прошло довольно много времени, пока настроился на эту хуйню.
— Я не нянька, но для тебя могу побыть ею, — вот спасибо.
— Ага, проваливай, — недостриптизерша вылупилась. — Пошла в свою халупу и закрыла за собой дверь, — кажется, у меня получилось убедить ее, потому что шаловливая неудачница потопала.
Ладно. Была ли совесть? Нет. Открываю дверь ключом и захожу. Ебучий жасмин и апельсин. Почему тут пахнет свежестью? Темнота. Илайн нет в этих стенах. Снимаю обувь, чтобы не наследить или по просьбе... Медленно движусь по кухне, понимая, что немая даже не приходила. Стерильность везде. Идеально чисто.
— Что прячем, лесная фея? — пальцами прохожусь по книжкам, которых раньше не было... Шкафы... Полочки... Ящики... Последний... Закрыт... На ключ... Хотел открыть, но подумал, что она заводила тачку проводами... Ладно, у тебя есть пока время хранить секреты... Недолго, ведь терпение – не моя сильная сторона. Ах, скорее она вообще отсутствует.
Кровать застелена идеально... Мягкое белое покрывало, милая лампа, но черная тумбочка... Открываю гардероб и стою в шоке... Нет ни одного яркого платья, но множество темных, белых и зеленых свитеров и штанов. Необычно. Ей идет это из-за цвета глаз. Закрываю и просто прохожусь по всей квартире. Что удивляет? Мне хотелось найти что-то о семье, но в этом месте царит пустота. Я читал биографию, но что-то настораживает. Если копнуть глубже, то очень сложно найти фотографии. Их всего две.
Первая – мама, папа и девочка с длинными кудрявыми волосами, в которых заплетена розовая ленточка. Они обнимают ее, но такое чувство, что как-то криво сфоткали. Будто обрезана... Эта малышка улыбается и уверен, что громко хохотала. А вот вторая – мама, папа и девушка, которой уже лет 15. Взгляд сосредоточен на камере, подросток без улыбок и лжи. Она против всего мира. Я вижу слишком много боли и несправедливости. Если на первом снимке она была окружена любовью, потому что дочурку обнимали. От снимка веяло счастьем, но этот... Отдаленность... Родители на расстоянии, а улыбки давно пропали... Женщина красивая, а отец просто стоял, гордо подняв голову... Илайн в черной одежде, а на веках такие же тени. Ее пальцы крепко держат рукава, образовывая кулаки. Знаете, как будто посмотрел в старый альбом Джузеппе, который был запрещенным предметом... Что пытаюсь разглядеть? Узнать кого-то? Люди были мне неизвестны... Поиски подставы сделали меня Черным Принцем Ада.
Пакет с едой стоит на столе, а Илайн не приходит. Мой разум ищет ответы на вопросы. Таблетки... Их разговор с Бьянкой... мудак-папаша... Ах, Данте... мы тоже такие же. Сукин сын, которого ненавижу...
Прошел час, второй... и много... много часов... Соседка-стриптизерша была права? А что, если у нее есть парень? Мужчина? Что мне здесь делать? Твою мать... Хотя... девчонка не просила бы помощи у меня, правильно? Особенно...некий момент с членом... Бля. Тишина давит и снова мысли... Тени и голоса пробуждаются... Достаю таблетки из внутреннего кармана и ищу стакан, чтобы налить воду. Открываю и застываю. Все прозрачные, но два... Светло-голубой... На нем нарисована девочка с волосами-спиральками... Илайн...
«Моей любимой Сью.
От ее Стича»
Эта штука стояла отдельно, будто бы самая драгоценная вещь, на которую можно лишь смотреть. Тут нарисованы снежинки, что летают вокруг... и есть даже на волосах. Есть еще один... Темно-синий... На нем красуется Стич...
«Лучшему человеку на одинокой Земле»
Чувство, будто роюсь внутри ее тела... Тянусь к прозрачному стакану, но цепляю сосуд цвета индиго, а потом наблюдаю, как он летит вниз... Нет-нет-нет! Только не это! Голова раскалывается, но в воздухе хватаю стаканчик, а самого накрывают воспоминания. Ставлю на стол и припадаю спиной к кухонному шкафчику... Поздно, Каэтани... Ты проиграл этот бой.
Себастьян. 7 лет.
— Ах, мой мальчик, ты очень красив, — женщина гладит меня по голове, а мне так противно. Вчера кричал в комнате, но звук так и не получается... Я заплакал... Другие смеются, а мне просто обидно...
— Пойдем, малыш, пора поработать, — снова. На кухне очень много людей, которые уже знают меня.
— Бери эту тарелку и иди, Санино, — отец назвал это имя, чтобы никто не знал, но получать бабки. Киваю и беру дорогое блюдо. Руки дрожат от страха и тяжести.
Когда захожу в красный зал, то здесь происходят странные вещи: женщины в одних трусиках, а мужчины пьют много коричневого напитка. Они обращают на меня внимание и улыбаются.
— Иди сюда, милаш, — женщина выглядит счастливой, но глаза похожи на стекло. Так каждый раз.
— Это тот уникальный и немой, да? — и кто-то хохочет.
— Какой милый парень, — слишком много духов от которых хочется кашлять. Мои зрачки упираются в грудь, что почти касается носа. Непроизвольно зажмуриваюсь и вспоминаю папу на столе с чернокожей девушкой. Она кричала.
— Хочешь потрогать, Санино? — нет. Не снова. Не ты. В тот раз девушка взяла мою руку и прикасалась к себе через тонкие трусики.
— Алисия, оставь бедного ребенка в покое, — я знаю ее... Эта красивая девочка всегда спасает меня... Но почему Дарина тоже здесь? Как-то она проговорилась, что ей всего лишь 16.
— Не защищай его, — и Алисия вырывает тарелку с моих рук... Глазами наблюдаю, как мясо летит в одну сторону, а белая плоская штука – в другую. Звук разбивающегося стекла. Опять. Не люблю такое... Дальше будет больно. — Ты такой неуклюжий, — смеется та, кого ненавижу. — Но... — продолжаю смотреть под ноги, когда прилетает первая пощечина. Таким, как я, запрещено поднимать взгляд... — Я научу тебя манерам! — вторая звучит громче, а голова дергается.
— Хватит! — еще... еще...еще... Тонкую руку одергивают, но девушка впивается своими длинными-длинными ногтями в мои щеки и поднимает голову, вынуждая посмотреть на себя.
— Паршивец, гадкий ублюдок своего папашки, кусок дерьма и лишь сын дорогой шлюхи, что родила такого таракана, — через 5 минут Алисия забудет об этом и все повторится снова...
— Иди, мальчик, — меня толкают в плечо и обреченно плетусь назад. Здесь уже ждет Марель.
— 33 удара, — снимаю штаны и рубашку, оставаясь лишь в дешевых и черных боксерах. Смотрю на ноги, которые усеяны розовыми палочками... Ей нравится использовать эту штуку... Длинная черная палочка и красный шнурок, который свистит в воздухе. — Помнишь условие? — до первого крика... Но как мне издать звук, если не умею говорить?
Снова свист, боль и отчаяние, в виде открытого рта, из которого не может вырваться даже самый маленький писк... Кажется, она сбилась на 16 и начала заново... Боль приносит не предмет, а то, что мне 7, но я уже потерян.
Этот звук все еще стоит в ушах, но стакан целый. Лицо липкое и еле дышу. Кидаю таблетку в рот, а следом создаю белую дорожку, которую занюхиваю резким движением. Я буду там, где ничего нет... Нахуй воду, но стеклянную штуку кое-как ставлю на место, оставляю пакет на столе и пытаюсь уйти, но меня накрывает... Просто пересекаю расстояние несколькими шагами, неуклюже заваливаясь на идеальное покрывало... Ебучий жасмин и цитрус щекочет белые ноздри. Я пропадаю.
Ну как, Джулия? Ты отреклась от меня?
Я лежу на мягкой и чужой кровати с приходом... Насколько глубока моя могила? Ты даже земли недостоин, Каэтани.