Глава 6. Себастьян
Самообладание – состав моих таблеток, но не тела.
Lux Holm - Paranoid (feat. Glaceo) 🖤
Мне не нравится то, что должен переться к ней. Антонио надул губки за то, что обидел девчонку. Это ведь хуйня, потому что ей похер. Блядь! Она испортила тачку и делает из себя невинную овечку, пока своими зубками грызет мой больной мозг, сладко чавкая. Никто не видит того, что замечают мои глаза...
Илайн не боится опасности, а становится сама ею... В ней кишат тайны, которые она прикрыла мхом. Каждая клеточка моего тела кричит о том, что это худшее, что должно произойти. Нервы настолько натянуты, что, трескаясь, убьют кого-то: меня или ее. Почему, немая? Что заставляет тебя принимать это дерьмо и устраиваться в чертову клинику? Антонио отдал всю нарытую информацию о ней. Интересно. Жила в Бари, училась, потом попала в аварию с родителями... Они умерли на месте, а девчонка выжила... Ровно через месяц после аварии, она просто уехала. Сколько ей лет? Как только увидел цифру, то аж душно стало. Блядь, совсем мелкая. Ей через неделю стукнет 24. Господи.
Ладно, раз док реально так хочет видеть в своей операционной строптивую барышню, то эта девчонка точно должна быть уникальной. Сколько он нервов мне сожрал, выбирая и выгоняя крутых кандидатов. Мы замыливаем глаза легавым и остальным, потому что последние года мне пришлось чуть увеличить свою деятельность. Каждый в Италии знает, кто такой Себастьян Каэтани, поэтому правительство – пятая нога у плешивой козы. Конечно, в глубине своих толстых задниц, они мечтают вернуть власть себе, но такого не будет, ублюдки. Сосите хуй. Любой, кто проживает на этой территории, платит налоги мне... Справедливо? Да... Ведь я также совершаю несколько хороших дел: импортная продукция проходит только через меня, потому что толстосумам похуй. Нет, я не только делаю чудесную наркоту, но также позволяю своим людям жить лучше... Никто не видит этого... Да и мне не нужно, чтобы считали черным героем.
Выписав чек, купив новую тачку для этой странной, приехал к ней. Меня вымораживает все это... Она ездит на хуевой машине, пока ей предлагают новейшую. Показывает гордость тогда, когда лучше засунуть ее в жопу поглубже. Илайн не позволяет нам иметь над ней влияние, что чересчур разумно.
Как только эта кудрявая пиранья открывает дверь, то лицо становится таким твердым, словно асфальт. Насрать, если честно. В квартире пустовато, но уже лучше, чем было. Пахнет чем-то сладким... Не пойму... Роза... лимон и жасмин... Странно, но это успокаивает... или тошнит... Второе. Два бокала... Нежданчик...
Меня раздражает несколько фактов:
1. Она не боится меня.
2. Презирает. Такое чувство, что немая предпочтет упасть в дерьмо, нежели стоять рядом со мной. Это не говорит ее тело, но кричат глаза.... Что случилось, маленькая Илайн? Ты всегда была такой неразговорчивой?
3. Зачем ей работать у нас?
4. И худшее... Чудачка вызывает весь спектр идиотских эмоций и ненависти. Мне не хочется обижать ее, правда, но слова вырываются быстрее, чем нажимаю на невидимый курок. Никто, до этого человека, которому нужен стульчик, чтобы встретиться глазами, не посылал таких вибраций силы и наглости.
Я даже не понял, как прижимал ее к двери, готовясь нанести словесный удар. Сейчас пустые тени пляшут и обволакивают жестокий мозг, который жаждет ударить словами... Настолько больно, как вообще возможно.
— Смогу ли я? — и громко смеюсь... Хрипота такого жуткого звука забирает некую долю храбрости у этой девочки... Ее ручонки опущены, поэтому немая не может показать свои колкие фразочки. Ей даже не нужен голос, чтобы поцарапать мои стены. — Илайн, мои руки убивали огромных мужчин, изрезали блядей на кусочки, которые отправлялись в разные части мира... Не нужно думать о привилегии женщин, когда дело касается меня... Не всегда физическая боль хуже, правда? Иногда задушить морально и психологически, куда интереснее и болезненнее, — шепчу ей и смотрю в глаза. Это не линзы. Маленькая родинка над губой. Как же эта сучка меня раздражает. Молчит. Отлично. — Знаешь, даже хорошо, что ты немая, — черные зрачки чуть становятся шире. Слово нашло цель. В десятку. Она хочет вытянуть руки, но я хватаю их, и не даю сделать то, что так жаждет. — Ты – ничто, понимаешь? Тебе предложили деньги – бери, тачку – бери. Не делай из себя святошу, когда знаешь, что будешь латать людей, что минуту назад убили кого-то... И вот еще, немая, ты забудешь, что мы ходим к Бьянке. Одно слово и мне придется вышвырнуть твою жалкую шкуру из этого места. Думаю, что мы поняли друг друга, — и позволяю ей начать «говорить». Я должен сказать это, чтобы кудрявая голова поняла, на что соглашается. Последний шанс уйти.
— Мне глубоко насрать на твое присутствие у психотерапевта. И вот, еще, — будто бы пародирует меня, — когда хотят убить – делают это сразу, не подбирая столько слов. Если захочешь сделать милость, то выбери что-то красивое и старинное. Люблю быть особенной. Спокойной ночи, Себастьян Каэтани, — как интересно... Зеленые глаза не обсматривают меня, как ВСЕ, но определенно хотят задушить. Взгляд дикарки напоминает хлыст, который как-то испытывал на себе. Чудесно. Но вот еще факт: Илайн прячет гнев так глубоко, что это будет проблемой. По ней невозможно понять истину.
— Почему согласилась работать? Ты слишком чиста для моего мира, — максимально пристально вглядываюсь, чтобы увидеть малейший намек на ложь.
— Деньги, — кристальная правда, но не вся. Делаю шаг назад и теперь у нее появляется пространство.
— Так возьми, — кидаю в нее чек, а листик медленно падает к пушистым носкам... Давай же, ужаснись. Вот такой я!
— Тогда, когда они будут заработаны, — мои слова, когда мне было 11? Ах, деньги – лишь бумажка, а вот труд – их наличие и количество.
— Если ты сделаешь ошибку... — начинаю говорить, но невоспитанная меня перебивает.
— Почему знаешь язык жестов? — потому что маленький мальчик не мог подарить один звук даже своей маме... Жестовая речь – возможность объясняться. Папа не знал ее...
— Ужасных снов, девочка с лесными глазами, — отныне ненавижу лес. Быстро выныриваю из квартиры, где начинал задыхаться.
Как только подхожу к машине, то руками опираюсь на капот и опускаю голову... Не могу это контролировать... Черт... Нет... Только бы это было другое воспоминание... Господи... кто-то... прекрати мучать моментами, которых не хочу вспоминать...
Себастьян. 3 года.
Почему меня не понимают? Другие дети могут говорить, а я – нет. Мама часто напоминает, что это моя особенность. Сижу на стульчике и слышу шаги... Так ходит папа... Быстро, зло и громко...
— Сынок, давай поиграем в игру? — поворачиваюсь к ней и улыбаюсь.
Мама часто играет со мной... У нас особые правила. Киваю и спрыгиваю с детского стульчика. Мои босые ноги издают такой смешной шлепающий звук, но холодная рука больно сжимает мое запястье.
— Тише, малыш... На носочках, помнишь? — ой... дальше крадусь слишком незаметно.
Пальчиком тыкаю на шкаф, где мне предстоит прятаться. Там темно, поэтому всегда страшно... На шее есть небольшой кулончик, который светится... Только он помогает мне дышать там... Хочется заплакать от страха, но мама все равно открывает дверь, а где-то слышно крик. Папа. Близко.
— Давай, кролик, быстрее, — это из-за моих светлых волос. Нога уже в этом маленьком и душном пространстве... А потом и весь я... Обещаю себе, что буду храбрым, поэтому не останавливаюсь. Дверь закрывается и звенит щелчок. Сажусь на колени, поджимая под себя ноги, и пытаюсь сделать вдох, но не могу... Так каждый раз... Еще... еще... Как же я боюсь... «Кулончик, ну же, свети... Пожалуйста...» В этот раз маленький «спаситель» не работает... Я задыхаюсь... Слышно плач и звон чего-то, что разбивается... Резкий звук удара в дверь шкафа... Снова... И так каждый раз... Это последнее, что помню, потому что засыпаю... Очередной момент пропасти... от нехватки воздуха погружаюсь в сон...
Дышу так часто, а на лбу выступает пот. Чертово прошлое, что прорывается сквозь стены, которые построил я. Поднимаю глаза в небо и просто смотрю... Как же я устал от борьбы... Мое детство – та тема, которую прячу. Завтра опять идти к мозгоправу... Убейте меня...Медленно обхожу свою тачку, открываю ее, а на лобовое окно красиво и изящно падает листик... Чек... Беру его и обсматриваю... Тут есть надпись красивым размашистым почерком:
«Тому, кто боится себя»
Шарю глазами по окнам и вижу ее... Ровная спина и вздернут подбородок... Зеленые глаза прожгли дыру у меня во лбу... Насколько ты сильна, Илайн Ларентис? Мои стрелы слишком остры, но уже готовы к полету.
Прячусь в автомобиле, завожу мотор и еду на работу, ведь сон не входит в планы... Из бардачка достаю таблетки, потому что голоса усиливаются... Мне нужен тот лживый контроль... Бьянка говорит, что такие, как я, нуждаются в ассоциациях... Воспоминание, запах – все, что угодно... А этого нет... Далекое прошлое – сплошная хрень и боль... Семья – уродство, Джулия – моя смерть. Что-то хорошее? Да и не помню... Ванесса... Дом... ну и Келл, Лука... Сельдерей? Пусто. Слишком нравится колесить по ночному городу, потому что дома находиться тяжело... Я привык быть один, честно... Иногда пробираются мысли о семье... А потом быстро захлопываю их крышкой бело-желтого гроба с ромашками...
Подъезжаю на парковку и глушу мотор... Мне нужна минута, чтобы привести себя в порядок. Таблетка начала действовать, потому что кривые тени начали лишь царапать подсознание... у них длинные когти, которые созданы из слов и фраз, воспоминаний и боли... Эти пустые оболочки сеют во мне сомнения и желание поддаться искушению... Трясу головой, закрываю глаза и потом возвращаюсь в мир... Никто не должен увидеть эмоции...
Себастьян, ты – худшее, что могло создать человечество. В тебе нет жалости, чувств и любви... Ты – Черный Принц Ада и смерч, который способен лишь разрушать. Никто и никогда. В моем организме лишь черная тьма, которая убивает. Мои руки способны приносить успокоение души, но не упокоение. На лице появляется жуткая улыбка, похожая на кровавое лезвие ножа... Ноздри уже ощущают страх, что исходит из этого здания... Вот теперь я готов.
Шаги неспешны, но ноги ступают уверено. По пути закатываю рукава, чтобы не запачкать их жалкой и недостойной кровью предателя... Меня ждут... В нашей «исповедальне» слишком тихо... Там Дамиан... Один раз стучу, а потом изнутри раздается щелчок. Дверь открывается, а глаза натыкаются на мужчину, который одет в белоснежную рубашку, что так идеально выглажена и не имеет ни единой складки.
— Мы заждались, — и отходит, чтобы вошел. На стульчике сидит наш помятый Герман. Бедняжка хрипит и поднимает свои тупые глазки.
— Нет, мать твою, только не Каэтани, — мне приятно. Репутация безжалостного и безумного психа стала еще сильнее, после некоторых последних ситуаций. Э-э-э... Один полицейский пострадал... ну, мертв... У них была целая миссия, чтобы взять Принца с наркотой и отправить в тюрягу... За три года такое происходило чаще, чем следовало... Не могу сказать, что не парюсь, ведь приходится быть аккуратнее, изобретательнее и ужаснее. Раньше Джованни нас не трогал, а закрывал свои маленькие бусинки на все шалости. Жаль, что его уволили, а на его место поставили какого-то умника, что довольно хорошо действует. Ну-у-у-у... это не мешает мне работать... А поломать что-то или кого-то мы всегда успеем.
— Привет, — улыбаюсь оскалом. — Почему, Гер? — подхожу ближе, а руки спрятаны в карманах. Видно, как кадык дёргается, и чувак готов уже умереть.
— Бля, мне рассказывали, как ты руками вцепился в глотку и разорвал ее, — щелкаю языком и присаживаюсь на корточки, чтобы эта лживая скотина чувствовала силу, которая душит всех в этой комнатке. Мое тело не выдерживает то, что рвется... Я бы мог помочь миру стать навеки ночью.
— Тогда почему ты здесь, Герман? — и достаю из кармана раскладной нож. Он всегда при мне.
— Меня подставили, — я похож на идиота? Я в 21 начал править Италией, не имея опыта, знаний, но с огромной жаждой доказать планете, что та ошиблась, давая мне в руки такие возможности. Месть была расставлена по пунктам.
— Прошлые 5 мертвых парней указали на тебя, как и камеры, телефонные разговоры, — рассматриваю острое лезвие и возвращаю внимание на свою игрушку.
— Себастьян, — это похоже на детский вопль.
— Ш-ш-ш-ш, малыш, — прислоняю лезвие к щеке и легко вальсирую, не разрезая, но слегка царапая.
— Я не виноват! — кричал от безысходности бедный мужчина, старше меня лет на 15.
— Не ты ли сотрудничал с легавыми, рассказывая о наших отправках? У меня забрали 40 килограммов дури, да и теперь один из нас сидит в тюрьме, — и резко прошелся по уху. Звук был довольно гадкий. Мочка большого вареника упала к кровавым ногам. Как Дамиан остался таким чистым? Ни одного пятнышка, что не скажешь про нашу подопытную мышку.
— Бля-я-я-я-я! Они предлагали скостить срок моему брату! Прости! — ах, Герман... Глупый... Какой же дурачок.
— Это мне уже известно. Тебе доверяли, но зря. Знаешь, что делаю с предателями? — извращенная фантазия ликовала и придумывала разные способы.
— Убиваешь? Разрезаешь на кусочки? Кто-то говорил, что кидаешь в Ионическое море, потому что оно, блядь, глубже, — приятно, что обо мне многое слышал.
— Чувак, который сидел здесь до тебя, был заживо закопан, — он расплачется?
— Что мне сделать? — не рождаться? Упс, поздно.
— Носить кое-что, — беру его лицо одной рукой и сжимаю подбородок, подставляя себе его щеку. — Позор и знак, — ножом вывожу каждую линию. Пентаграмму. Символ предательства. Мне. Он орет и брыкается, но это не сработает.
Да, моя жизнь такая... Все думают, что я – зверь, и мне приятно это... Только вот... Если это не сделать, то тогда пострадает не один человек, а много... У меня в подчинении огромное количество людей, которые создают одну крепкую цепь... Герман клялся в верности, но не сдержал слово. Мы не берем кого-то насильно. Никогда. У каждого были свои причины. И вот, после его проступка, парни, которые были до костей верны, могут не видеть детей, жен, потому что им навешают все, что только возможно. Кто-то платит за ошибки предателей... Мы – чистый листик для легавых и счастливый билет. Кто убил? Люди Каэтани. Кто изнасиловал? Люди Каэтани. Кто ограбил? Люди Каэтани. Кто мусор? Каэтани и его солдаты. Полицейские, те, кто отвечают за правильный порядок, не способны найти реальных мошенников, но прекрасно записывают ложь в личные дела кого-то, кто работает в мафии. Как иронично... Глупые идиоты не понимают, что половину случаев им принесли на блюдце... Иногда не стоит убивать... нет... некоторые бояться тесных камер и слишком громких криков соседей, которые бессвязно бормочут что-то себе под нос... У каждого будет свое наказание. Мое – память. Мои грани острые, но не все из них видны...
На улице дует легкий ветерок, а я еду в место, где моим мыслям не дают говорить. Не имеет значения, что одежда в крови... Небольшой домик, который был пристанищем... Здесь жила милая женщина, которую я уважал... Одна из людей, что умели слушать... Простая незнакомка, память которой стиралась от болезни... Каждый раз – первый. Теперь здесь моя мастерская... В этом месте пахнем деревом и лаком... Полно разных фигурок, которые готовы для того, чтобы быть в маленьких ручках...
Столярничество – моя скрытая зона комфорта. Мне нравится мастерить разные игрушки для мелких детишек, мебель, двери, арки и все, что захочешь... У меня никогда не будет детей. И это остаточное решение. Многие изделия, которые были созданы в этих стенах, были во многих детских домах, больницах или просто отданы бедным... Анонимность – возможность отдать часть души, не показывая лицо. Люди увидят правду, не зная имени, а не то, что у меня получилось навязать.
На часах 9 утра, но я еще не ложился... Руки болят и появились мозоли. Нужно себя истощить так, чтобы рухнуть на небольшой диванчик и потеряться. На мне только штаны, а по прессу струится пот... Чертовски устал, но недостаточно... Еще... еще... Скоро... скоро я смогу ощутить то состояние, когда глаза закрываются, а мысли исчезают... Устал...
Бреду в душ, который совершенно отличается от того, что у меня. Здесь не дорого и богато... Купаюсь, смывая пот, пыль, кровь... В ящике лежат пару трусов, штанов, футболок, кофт и свитеров... Натягиваю первое, что попадается под руку, и заваливаюсь на диван. В доме прохладно, ведь камин не горит... Похуй... Скручиваюсь в бублик и засыпаю... Я так ждал этого...
Распахиваю глаза и подрываюсь. Смотрю на часы и понимаю, что опаздываю. Групповая хреновина, что выебет мозг. Быстро выскакиваю и очень быстро мчу домой, чтобы взять новую одежду, которая должна быть на мне в той секте. Машина почти взлетает, а шины горят, когда торможу. Вылетаю, открываю дом и бегу через ступеньку в спальню, где хватаю черные штаны и такую же рубашку. Быстро натягиваю маску для общества и проницательной Бьянки. Через 20 минут шагаю по коридору и вижу ту надоедливую девушку, что каждый раз выпрыгивает из трусишек, чтобы заговорить. Нет уж, спасибо. Подхожу к кабинету, где обычно сидит мой мозгоправ, и вижу, то дверь приоткрыта. Останавливаюсь.
— Нам все равно придется это обсудить, Илайн, — хочу уйти, но не делаю этого. Видно лишь ее руки...
— Что именно, Бьянка? Как мне посчастливилось увидеть смерть? Или то, как пила те таблетки, чтобы сдохнуть? Нет? Мы поговорим о том, как я вспоминаю отца, который не замечал меня? Снова нет? Или о том, что я – разочарование века? Нет, конечно, тебя интересуют причины того, почему годами молчу? Слова не вырываются, понимаешь? Я ору, но никто не слышит! Я даже причиняю себе боль, но опять никто не слышит! — резкие и рваные слова. Она поворачивается и видит меня. В глазах нет зла... Там появилось огромное безразличие и пустота... Илайн машет головой и просто выходит, даже не смотря в мою сторону... Что я только что услышал?