Златоокий

Всю эту ночь Дана не спала. Она была бы и рада хоть ненадолго смежить веки, увидеть в сияющем мареве своего мистического «наречённого», но сон не шёл. Видимо, перенервничала и слишком долго ждала. Не шли сериалы, припасённые на случай таких ночей, да и вкус полуночной пищи, обычно такой прекрасной, казался пресным и никаким.

Так что Дана продолжила смотреть документальные передачи про жизнь змей. Под размеренный голос диктора она любовалась гибкими телами, струящимися по траве, воде и камню, и вспоминала то, золотое, желанное, такое прохладное сначала и почти раскалённое в последние их встречи. Рука против воли тянулась к трусам, но она подавляла желание и пыталась сконцентрироваться: хватит расслабляться. Ты всё ещё в опасности.

«Во время спаривания, — равнодушно сообщила передача, — к самке, выделяющей пахучие феромоны, сползается множество самцов змей. Все они сплетаются в тугой клубок, стремясь как можно быстрее добраться до самки, но удаётся это лишь одному — тому, кто успел первым...».

Дана насторожилась. Явление, описываемое в ролике, звучало до безобразия похоже на её сегодняшнюю ситуацию: нечисть сползалась к ней, как мотыльки на лампу, стремясь успеть раньше других и отбить её у золотого змея, а после... что, собственно, после? Уничтожить? Раньше Дана не задумывалась об их мотивах, но только сейчас до неё дошло, что твари могли желать ей не только смерти.

И от подобных мыслей почему-то сделалось очень гадко.

— Я принадлежу золотому змею, — пробормотала она. Только ему. Пусть от слова «принадлежу» и пахло нездоровым духом созависимых отношений, другого слова Дана подобрать не смогла. — Я его наречённая...

Только разве не безразличны тем самцам в клубке личные предпочтения самки?

В тяжёлых мыслях о том, что случится, если она всё-таки не справится, Дана и задремала — уже под утро, когда холодное зимнее солнце начало подкрашивать горизонт.

Двадцать первое декабря должно было выдаться ярким и солнечным.

Спать она могла сколь угодно долго: окна были надёжно закрыты и для верности задуты монтажной пеной ещё со вчерашнего вечера, свечи так и горели — их хватило бы не на один час. Дверь была заперта на все замки, а единственный комплект ключей лежал у Даны под подушкой. К осаде она подготовилась тщательно — и, возможно, так и не проснулась бы до начала долгой ночи, если бы не телефон.

Днём Дану разбудил звонок.

Сначала она хотела сбросить — с работы небось звонят, ругать за долгий отгул и просить выйти как можно скорее, в последние-то дни перед каникулами, аврал, праздники на носу, о чём ты думаешь, женщина — но палец замер, не в силах сдвинуть сенсор. На экране высветилось «Мама».

Отношения с матерью у Даны были напряжёнными. Родительница никогда не понимала дочь, а дочь не понимала мать, и в детско-подростковом возрасте Дана часто ругалась с ней. Не нравилось девочке всё: то, как мать агитирует её получать высшее образование, то, как она пытается обустроить свою личную жизнь («ты предала нашего папу!»), то, как оберегает дочь от случайных связей. Это позже она поняла, как тяжело было женщине растить ребёнка одной и как много горя Дана-подросток причинила матери своими злыми словами и болезненными упрёками, когда та всего лишь пыталась не дать дочери повторить ошибки её молодости. Жаль, что дошло это до Даны уже после того, как они разругались вдрызг, перестав общаться на долгие несколько лет.

Перед матерью Дане было стыдно, но позвонить ей — расцветшей под старость лет, яркой и артистичной — и попросить прощения не хватало духу. А сама мать, слишком гордая, слишком упрямая, ни за что бы не пошла на контакт первой.

И вот...

От неожиданности Дана забыла обо всём: о чудовищах, о долгой ночи, даже о своём золотом змее. И подняла трубку раньше, чем ёкнуло внутри тревожным предчувствием.

— Мама?! Алло! Ты чего вдруг... — растерянная, хриплая спросонья, Дана не смогла придумать для приветствия ничего получше. Но ничего и не требовалось: с той стороны трубки раздался чуть ли не крик.

— Дашенька! Дарьюшка! Ты жива, у тебя всё хорошо? — голос матери, обычно волевой, дрожал и прерывался всхлипами. Дана вздрогнула, проигнорировав даже ненавистную ещё с детства «Дарьюшку». Что-то случилось с её матерью? Почему сильная и властная женщина лепечет в трубку, как больной ребёнок?

— У меня всё нормально, мам, — поспешила заверить она, не замечая, как предательски сбивается на фальшь голос. — Всё хорошо. А у тебя что случилось?.. Ты же сама не своя.

В трубке заплакало.

— Дашенька, я знаю, ты мне не поверишь и решишь, что я сошла с ума... но у меня... у меня что-то за окном... скребётся, лезет, такое страшное, с клыками...

Дана так и замерла с телефоном в руке, слыша, как гулко колотится — будто откуда-то издалека — собственное сердце.

Испытание третьего дня будет самым страшным, и даже золотой змей не сможет ей помочь.

Ни при каких обстоятельствах нельзя выходить из дома.

Дана была готова к чему угодно: штурму её квартиры, потопу от соседей, да хоть объявлению войны или землетрясению — но не к тому, что нечисть начнёт шантажировать её жизнью матери.

— ...рычит... сказало, дочери звони, или кишки выпущу... Дарьюшка, ты слышишь?..

— Слышу, — деревянно откликнулась Дана. — Я... я тебе верю. У меня у самой... происходит то же самое.

— Что?! — ахнула мать в трубке, и Дана, не зная, что предпринять, снова ощутила себя маленькой девочкой, которой нужно отчитаться перед взрослыми за разбитую вазу. — В общем... очень долгая история, но, если вкратце, на меня ополчилась нечисть.

Слова шли с трудом и застревали на языке. Она отчаянно не желала впутывать мать в эту историю, однако, похоже, выбор уже сделали за неё. Так что Дана говорила и говорила, пытаясь хоть как-то заглушить пустоту, доносящуюся из трубки, и сама не замечала, что плачет.

Когда она закончила рассказ о своих злоключениях, повисло молчание, и Дана уже испугалась, что звонок сбросится, лишив её связи с матерью. Но та наконец заговорила:

— Я поняла тебя, Даш... Значит, мы обе в опасности, но к тебе оно проникнуть не может.

— Пятнадцатый этаж, мам. Будь у них крылья, может, и достали бы.

Крылья... Где ты сейчас, крылатый змей с золотистой чешуёй? Почему в третий день не способен прийти на помощь? Сейчас он был нужен Дане как никогда, и именно сейчас она не могла позвать его и попросить спасти мать.

— А я, дура, злилась, что ты на верхотуре живёшь... — мать дробно рассмеялась, скорее нервно, чем искренне. В смехе отчётливо слышались истерические нотки.

Дана только-только хотела сказать, что всё это ерунда, мама, раз у тебя беда, я помогу чем смогу, ты только поверь — но мама успела раньше.

— Дашенька, не приезжай ко мне тогда, хорошо? Сиди дома... Я справлюсь как-нибудь. А то пропадём обе ни за грош, думаешь, оно меня отпустит, после того как заполучит тебя?

— Мам, я...

— Я не принимаю возражений, — точно такой же тон, как тогда, когда Дане не разрешали идти на вечеринку с незнакомыми парнями. — Сиди дома.

Памятная вечеринка, помнится, закончилась тем, что одну из девчонок изнасиловали и осмеяли на весь район как шлюху. Мать часто приводила Дане в пример эту историю, намекая, что на месте неудачливой оторвы могла оказаться и сама «Дарьюшка», но дочь только отмахивалась, потрясая буйными подростковыми кудрями.

Внутри кипел протест. Мама, золотой змей — да они все что, сговорились, что ли?!

— Хорошо, — медленно, с усилием ответила Дана. — Я останусь дома. Но мы будем созваниваться каждые полчаса. Каждый раз, когда произойдёт что-то важное, звони мне. И я буду звонить тебе. Договорились?

— Ладно, — ответила трубка, и Дана с облегчением вздохнула. Это уже лучше, чем бессмысленное самопожертвование. Хотя бы иллюзия контроля.

Но мама... Мама в опасности. Из-за неё.

— Во что же я влипла из-за этой истории со змеем, — прошептала она, повесив трубку. — Во что мы все влипли.

Потом Дана долго звонила Ире, чтобы спросить совета как у понимающей во всякой мистике. Пусть сделает расклад на Таро, пусть просто подумает вместе с ней, как можно выпутаться из этой жуткой ситуации, пусть... хотя бы ответит, дав понять, что с ней всё в порядке.

Трубку не брали.

Верить в худшее не хотелось.

Дана ела безвкусную еду и звонила матери. Пила пресный чай и звонила матери. Бессмысленно смотрела, как под окном копошатся тёмные фигуры, и звонила матери. Та нашла свечи и расставила их на подоконнике, и потихоньку нечисть отступала, боясь огня, но продолжала выть у окон и биться в дверь — и ни Дана, ни мама не знали, получится ли у неё продержаться до полуночи.

Потихоньку темнело: самый короткий световой день в году уходил, и во владения вступала ночь. Пора, когда нечисть наиболее сильна. Долгая, долгая ночь, в которую Дана должна была встретить своего золотого змея и слиться с ним в долгожданном экстазе.

Когда мать не ответила на очередной звонок, было уже темно.

Дана долго стояла на кухне, механическими движениями размешивая сахар в горячей коричневой жидкости и прислушиваясь к длинным гудкам, которые доносились из прижатой к уху трубки. Глухо. Она перезванивала уже в третий раз, а мать всё никак не отвечала.

«Абонент не отвечает. Оставьте сообщение...» — она с досадой цыкнула и сбросила звонок. Нет, так дальше продолжаться не может.

Чем ты думаешь, тоненько пищал голос разума где-то в глубинах сознания, пока Дана металась по квартире, судорожно натягивала на себя одежду и кидала вещи в сумку. Что ты творишь, дура, матери ты, если с ней что-то случилось, уже не поможешь, а сама вляпаешься. И не будет тебе золотого змея, не будет блаженства наяву, ничего не будет — только вечный кошмар. А всё потому, что выскочила на улицу, стремясь совершить невозможное.

Плевать, отвечала Дана голосу разума. Это мама. Я должна.

На выходе из квартиры, уже вставляя ключ в замочную скважину, она горько вздохнула:

— Прости меня, золотой змей. Прости, пожалуйста.

И повернула ключ.