Златоокий

Во сне змей сиял и горел ярче, чем во все дни до того. Он больше не стискивал Дану, как марионетку, а обвивался вокруг груди, талии и одного бедра, оставляя руки и ноги свободными и предоставляя ей полную свободу действий. Теперь, зная, что её нелюдской любовник реален, Дана осмелела — и сама ласкала руками его тело: гибкое, сильное, так не похожее на человеческое. Чешуя на этот раз оказалась почти раскалённой, и долгое прикосновение к ней оставляло на коже красные следы, но боли не было.

Когда что-то коснулось — уже привычным, едва заметным движением — набухших половых губ, влажного от возбуждения лона, Дана не проснулась, как обычно. Сон продолжился, и теперь она могла различить на змеином теле, внизу, ближе к хвосту, причудливой формы орган, раздваивающийся у самого основания. Входить он не спешил: невесомо дотрагивался до промежности, вызывая горячие волны экстаза, тёрся о внутреннюю сторону бедра. Дана потянулась вниз рукой, но голова змея предупреждающе качнулась у её лица: не время, мол — и она послушно отступила.

Ещё рано, слишком рано, говорил ей змей. Пока не наступит долгая ночь, по-настоящему мы с тобой не сольёмся. Почему, спрашивала Дана без слов, и невесомое шипение отвечало ей: потому что для всего есть своё время.

Она проснулась, как всегда, не дойдя до оргазма каких-то жалких секунд. Глянула на часы: пять утра. Рановато, но, похоже, больше она не уснёт.

Первый день начался.

Ира была мрачной, сонной и сердитой: у неё болела голова, и раннему уходу Даны она почти обрадовалась. Пробурчав что-то о том, как хорошо работать из дома, она проводила приятельницу до подъезда и поспешила убраться обратно в тёплую квартиру. Винить её Дана не могла: ночью подморозило, выпал снег, а ночная попойка выбила Иру из колеи надолго.

Автобус оказался переполнен, и Дана уже хотела начать работать локтями, чтобы втиснуться внутрь салона, когда ей вспомнились ночные советы: «не позволяй никому в толпе к тебе приблизиться». Времени до работы оставалось ещё много, так что она отступила, позволяя чихающей трясущейся колымаге уехать без неё.

В заднем окне отъезжающего автобуса мелькнула какая-то перекошенная рожа: зубы-иглы с палец длиной, бумажно-белая кожа и белёсые, как варёные яйца, глаза. Чьи-то лапы заскребли по стеклу, и Дана, глуша в себе страх, поспешила отвернуться: ещё не хватало, чтобы эта дрянь поняла, что её заметили.

— Разобьётся, — вздохнул кто-то над ухом — зло, скрипуче. Дана стремительно обернулась на голос и обнаружила давнишнюю жуткую бабку: она стояла под крышей остановки и провожала отъезжающий автобус блёклыми неживыми глазами. — Сожрут водителя — и дело с концом.

Дана осторожно отодвинулась. На остановке было полно народу, и бабка вряд ли представляла для неё опасность: тем более за последние несколько дней она натерпелась такой жути, что сейчас бредни старухи уже не казались такими страшными.

И всё-таки, что эта бабка делает здесь, за полгорода от той остановки, где они увиделись впервые?

— А ты что пятишься? Для тебя ещё ничего не кончено, — старуха повернулась к Дане, и та всё-таки ощутила, как по спине пополз неприятный холодок. — Пропащая ты, со зверем златооким шашни мутишь, слушаешь его во всём, дурная. Сейчас поздно уже: либо эти съедят, либо зверь к рукам приберёт. Хотя рук-то у него нет как раз, — она зашлась хриплым, неприятным смехом, и Дана поспешила убраться подальше от бабки. Они и так привлекают излишнее внимание.

— Беги-беги, — скрипуче сообщила старуха, отсмеявшись, — да от себя-то не убежишь. Свидимся ещё.

Дана остановилась на другом конце остановки и спрятала лицо в шарф. Люди, ждущие свой транспорт, с интересом поглядывали на неё, но косые взгляды она игнорировала. Следующей пришла полупустая маршрутка: в неё-то Дана и села, оставив бабку на остановке торжествующе смотреть ей вслед.

— Дарья Викторовна, — радостно раздалось над ухом, — а я не знала, что вы тоже тут ездите! Доброе утро!

Радостный детский крик едва не оглушил Дану на одно ухо; растерянная, она повернулась к источнику звука. Девочка. Класс этак шестой, может, седьмой. Красная длинная курточка, голубые глаза, из-под шапки торчат две задорные русые косички.

Кто-то из её учениц, однозначно. Почему-то она не могла вспомнить, кто именно.

— Лена я, — насупилась девочка, заметив замешательство на лице Даны. — Лена Шмелёва из шестого «А». Теперь вспомнили?

— Ах да, точно, — Дана растянула губы в подобии улыбки: девочка припоминалась, но смутно, а трескотня с полузнакомым ребёнком по пути на работу в её планы не входила. Да и в конце-то концов: если Дане угрожает опасность, эта Лена Шмелёва тоже может попасть под раздачу, как давнишний водитель! Ещё не хватало детей впутывать в свои проблемы.

Лена тем временем радостно плюхнулась на сиденье около Даны. Та даже не успела её остановить.

— Слушай, может, тебе подальше сесть?

— Я не хочу, — обиженно ответила девочка. — Меня сзади укачивает, а спереди, кроме вас, только вонючий дядька сидит. Я лучше с вами, Дарья Викторовна. Ой, скажите, а вы где живёте? А какое у вас зрение?.. А у вас кошка есть?..

Дана отвечала невпопад, пытаясь отрешиться от нескончаемого потока болтовни: Лена Шмелёва, кем бы она ни была, оказалась редкостной балаболкой. Думалось тем временем о своём.

«Не позволяй никому в толпе к тебе приблизиться». Интересно, маленькая девочка считается толпой?

Она не успела ответить на этот вопрос: перед глазами повис, раскачиваясь в тоненьких детских пальцах, красный грейпфрутовый леденец в хрустящей обёртке. Дана такие любила. Дома у неё на кухне хранился целый пакет этих леденцов, которые она периодически грызла под очередной сериал.

— Будете? — предложила Лена. Дана покосилась на неё: простодушный взгляд, наивная улыбка ребёнка, который очень хочет понравиться взрослому. Ничего подозрительного в девочке не было, но... но...

«Еду незнакомую не ешь». Лена Шмелёва казалась обычной школьницей, и всё же...

— Нет, спасибо, — улыбнулась Дана, в душе коря себя за приступ паранойи. Ладно твари, ладно жуткая старуха, но испугаться собственной ученицы? Абсурд.

— Точно нет? Мне правда не жалко.

— Точно, — ответ Даны был мягким, но уверенным. Лена насупилась, отвернулась к окну и умолкла.

Выходя из маршрутки на своей остановке, Дана бросила прощальный взгляд на попутчицу. Ничего не изменилось: сидит девочка, смотрит в окно, ногами дрыгает, маленькая сумочка через плечо...

Стоп. Если она едет в школу, то где её портфель? И почему она не выходит на этой остановке?

— Эй, прогульщица, — весёлость в голосе Даны была фальшивой, но ей очень хотелось верить, будто она ошибается. — Школа уже тут. Выходи.

— Не нужна мне ваша школа, — безразлично ответила Лена, не оборачиваясь, и глухо добавила. — И теперь никогда не понадобится. Вот взяли бы вы конфету...

Дана вылетела из маршрутки так быстро, что подвернула ногу в жидкой кашице слякоти.

В школе Лену Шмелёву помнили, в отличие от неё, все.

— Да вы что, Дарья Викторовна! Это ж та девчонка, которую маршрутка сбила год назад, она в шестом «А» училась, он теперь седьмой ещё!

— Ах вот оно что, — Дана попыталась сочувственно улыбнуться, но выходило плохо. Слишком уж дрожали губы. Думая, будто готова к испытаниям ради своего золотого змея, она всё же не ожидала, что нечисть начнёт заманивать её в облике мёртвой школьницы.

На работе всё прошло, к счастью, гладко. Сложнее всего было с последним наставлением — «домой одна не возвращайся», но и здесь Дана нашла выход: наплела местному дядьке-физруку, будто её преследует отвергнутый любовник, и за магарыч попросила проводить её до дома. От физрука несло перегаром, и всю дорогу он травил сальные шуточки, но он хотя бы точно был живым и знакомым, в отличие от неизвестных таксистов или попутчиков в автобусе.

Лифт встретил её уже привычным миганием лампочки. Только не перегори, взмолилась Дана, только не сейчас, когда я в большей опасности, чем когда-либо ещё. Лампочка послушно мигнула и осталась гореть ровным жёлтым, почти золотистым светом.