Повешенный

Декабрь, 1932

Анна умерла на Рождество.

Уилл тяжело выдохнул. Он уже добрых десять минут стоял перед входной дверью новенького выкрашенного в серую краску дома, прижимал к себе обёрнутую в вощёную бумагу коробку и держал сжатую в кулак ладонь в нескольких сантиметрах от звонка. Пару раз он закрывал глаза, глубоко вдыхал и говорил себе, что сейчас точно это сделает, сейчас он опустит палец на звонок или в крайнем случае вкрадчиво постучит привычным для себя ритмом. И каждый раз поджимал губы, понимая, что не может этого сделать. В какой-то момент он даже был готов развернуться и уйти, сделать вид, что ничего этого не было, но его тут же остановили два холодных серых глаза и насмешливый голос в голове: «Ты так и не поговорил с сестрой. Как печально».

Дождь нещадными жирными каплями забарабанил по натянутой ткани зонта, и Уилл постучал в дверь тремя уверенными ударами. Прислушиваться было бесполезно — все заглушила сплошная стена ливня, и все же показалось, что где-то в глубине дома быстро застучали женские каблуки. Заглянуть в окно он побоялся и уже было собрался развернуться и уйти, но замер, настороженно глядя на поворачивающуюся дверную ручку.

— Кого там еще?.. — дверь распахнулась, и в грудь ему едва не врезалась Маргарет. — Уилл?!

— И тебе доброе утро, Мэгги. — Неловкость, которую он испытывал сейчас, могла сравниться только с той, когда Даниэль в самом начале работы в клинике попросил посторожить в коридоре на случай, если следующий пациент придёт слишком рано. Уилл переступил с ноги на ногу и с надеждой заглянул в глаза сестры: — Могу я войти?

Маргарет выгнула дугой бровь и поджала губы.

— Нет, — сухо ответила она, прикрывая дверь в прихожую. — Сейчас для этого не самый подходящий момент.

— Марджи, кто там пришёл?! Это Уильям?

Маргарет сдавленно выругалась под нос, тут же перекрестилась и, прошипев что-то про «Чтоб вас всех побрал», спешно попыталась захлопнуть дверь перед носом Уилла:

— Нет, это разносчик газет, и он уже ухо...

— Это я, мам!

Уилл ловко проскользнул в образовавшийся между Маргарет и дверным косяком проем, на ходу стягивая перчатки. Все было в точности, как он запомнил в свой последний визит. Просторная светлая прихожая, узкая лестница на второй этаж и гостиная прямо напротив входной двери. Даже отцовское кресло стояло на том же самом месте, размеренно покачиваясь от порывов вентилятора. Уилл напряжённо сглотнул: стоило переступить порог, как воспоминания мошками налипли на его кожу, оставляя после себя чешущиеся пятна.

Зонтик щёлкнул и опустился в угол, коробка уместилась рядом, и Уилл поспешил скинуть с себя промокшее насквозь пальто. Он сквозь силу стянул жмущие новенькие ботинки с ног и с облегчением выдохнул, разминая затёкшие ступни. Маргарет прожигала его недовольным взглядом и, сложив на груди руки, нетерпеливо стучала ногой. Уилл в ответ на это лишь неловко улыбался, вешая пальто и шляпу.

— Такая погода сегодня отвратительная, Мэгги. — Едва ли эта мысль подходила, чтобы разрядить обстановку, но прикусывать язык было поздно. — Ты так не думаешь? — Уилл заглянул в зеркало, приглаживая растрепавшиеся волосы и встретился с сестрой взглядом.

— Да я как-то и не обратила внимание. Вроде было солнечно, — она повела плечами, откинув за спину длинные каштановые волосы, и тут же поспешила добавить с кислой улыбкой: — пока ты не пришёл.

— И я тебя люблю, Мэгс.

Уилл схватил коробку, быстро поцеловал Маргарет в лоб, пока та не успела опомниться, и поспешил в гостиную, получив вслед мокрым полотенцем по спине и нарочито громко и обиженно выдохнув «Ай!».

В гостиной пахло апельсинами, гвоздикой и корицей. И это было единственным, что напоминало Уиллу о приближающемся Рождестве: выпавший в начале недели снег быстро превратился в чавкающую под ногами серо-коричневую грязь, а зарядившие дожди смывали ее в канализацию вместе с надеждами на холодное и приятное глазу Рождество. Невысокая ель размашисто раскинула свои ветви, прогнувшиеся под тяжёлыми игрушками, а над камином выстроился ряд носков. Маленький мир внутри дома разительно отличался от пустой, украшенной одним только венком на входной двери квартиры Уилла. Но он не мог сказать, что это отличие было не в его пользу.

Вслед за приятным ароматом горячего вина в нос ударили приторный запах ванили, пережаренного мяса и шалфея. Все, что Уильям не любил в Рождестве и с чем приходилось мириться из года в год. Индейка, которую к полуночи уже невозможно есть, горячие напитки, которые сквозь силу заливаешь в себя, и бесконечная череда поздравлений, которые повторяешь из года в год, настолько заученно и сухо, что уже и сам не веришь в то, что говоришь.

Уголки губ нервно дёрнулись, стоило вспомнить Рождество в прошлом году и недовольное лицо отца. Это было даже забавно: каждый раз, как Уильям появлялся на пороге родительского дома, его встречали колкие слова, холодный воздух и чёртов запах сгоревшей индейки.

— Билли, мой мальчик!

Полный неподдельной радости голос из гостиной разорвал повисшую между Уильямом и Маргарет напряженную тишину, и он поспешил воспользоваться возможностью.

— Я Уилл, мам, — улыбаясь, сквозь плотно сжатые зубы пробормотал Уилл, наклоняясь и целуя мать в щеку.

— Да-да, Билли, — проворковала женщина, приобнимая его за плечи, и добродушно хохотнула, когда он отстранился. — Как твоя поездка в Англию? Не слишком понравилась тамошняя еда, да? Помню, мы с твоим отцом ездили еще по молодости в Лондон. Так там, скажу я тебе, даже в ресторанах еда была настолько жирной и невкусной, что я еще месяц мучилась изжогой. Правда, потом выяснилось, что я уже была беременна тобой, — женщина заливисто расхохоталась, и Уилл с трудом сдержал рвущуюся наружу улыбку.

Коробка опустилась на стол, и Уилл удобно развалился в глубоком мягком кресле, сцепив пальцы в замок и похлопывая ногой по паркету, пока Маргарет терпеливо стояла у него над душой. Он чувствовал на себе ее осуждающий взгляд, но продолжал с безмятежной улыбкой наблюдать за суетящейся над столом матерью, чьи пальцы ловко раскидывали карты веером, а редкие выцветшие брови хмурились каждый раз, когда она разочарованно цокала, сгребала карты и начинала все заново.

— Я тут пасьянс раскладываю, — женщина положила на стол очередную карту и хохотнула своим высоким тёплым голосом. — Могу и тебе погадать, Билли.

— Меня зовут Уилл, мам. — Уилл на секунду закатил глаза. — Прошу, не надо звать меня Биллом.

— Конечно, сынок. Раз тебе не нравится «Уилл», я не буду тебя так звать.

Маргарет прыснула в кулак у него над ухом и попыталась спрятать рвущийся наружу смех в сдержанном почтительном кашле, как всякий раз делала их мать в обществе своих подруг или свекрови. Хорошие манеры — то, чему их учили с самого детства. Хорошая жена, приличная работа и уважаемые в обществе знакомые — главные признаки успешного человека, которым Уильям никогда не станет. К расстройству своих родителей и к своему полному внутреннему одобрению.

— Давай-ка поглядим. Что у тебя там карты говорят...

Маргарет многозначительно кашлянула и опустилась в кресло напротив. И только тихо напевающая себе под нос рождественские песенки мать отделяла их от того, чтобы высказать все, что вскипало внутри. Они прожигали друг друга взглядом и одаривали ехидными ухмылками, как когда-то в детстве, нервно сжимали подлокотники кресла и зеркально повторяли каждое действие. Стоило Уиллу закинуть ногу на ногу, как Маргарет делала то же самое, игнорируя осуждающий взгляд матери. Стоило Маргарет подпереть щеку кулаком, и Уилл повторил это движение, с улыбкой глядя на сестру.

— Так-так-так, — мать постучала ногтем по столу, вглядываясь в разложенные перед ней карты. — Что это тут у нас?

Женщина так низко склонилась над ними, что, казалось, еще немного и она упадёт, разобьёт нос, и Уиллу придётся оказывать ей первую помощь. Однако, к его удивлению, мать резко отпрянула от потёртых старых кусков бумаги и снова всплеснула руками — этот жест начинал выводить Уилла из себя, но он просто продолжал мягко улыбаться и делать вид, что все хорошо. Маргарет проследила за взглядом матери и подалась вперёд, с интересом разглядывая разложенные по аккуратным островкам карты.

— Что там такое? — она нахмурилась, перебегая взглядом с одной карты на другую, и напряженно прикусила губу; ее пальцы нервно перебегали по подлокотнику, а лицо с каждой секундой становилось все мрачнее.

Уилл поднял глаза к потолку и постарался не слишком сильно выражать лицом все, что он думает о карточных гаданиях, к которым так была неравнодушна женская половина семьи Белл. Король бубен все еще яркими вспышками неожиданных совпадений всплывал в его памяти, но он предпочитал отмахиваться, скидывая все на волю случая и свою мнительность.

— Беда, Марджи. Ой, что же делать! — запричитала мать и снова вскинула руки. — Страшная беда. Но я не могу понять ничего из этого расклада. Бессмыслица какая-то. Что же творится-то.

Теперь уже и Уильям привстал на кресле, щурясь и рассматривая то, от чего так сокрушалась его матушка. Пара червей, пики и бубны. Ничего, что могло бы заинтересовать карточных игроков, но, судя по всему, что-то важное для экзальтированных барышень, застрявших в девятнадцатом веке, к которым Уильям был готов смело отнести и свою старшую сестру, в тридцать три года проявлявшую удивительные чудеса наивности и отрицания науки.

Впрочем, винить ее он не мог. Уилл и сам получил в детстве весьма посредственное образование, а все, что знал сейчас, жадно впитывал будучи подростком. Финансы, которым его пытался научить отец, пригодились ему, только когда пришло время платить за жилье, а знание нескольких законов не спасло от заслуженного наказания. Французский язык — он усмехнулся, чувствуя, как язык сворачивается в трубочку, губы округляются, а из горла начинает вырываться хриплый гортанный звук, когда он пытается грассировать, — пригодился ему только один раз, когда он пытался объяснить французскому гостю, что теперь это деньги Уильяма, а добираться до родной Франции придётся вплавь.

— Кто-то неравнодушный и известие из казённого заведения, — пробормотала Маргарет. — И...

— Приближающиеся неприятности из-за ошибочных действий, которые приведут к приятному сюрпризу, — закончила за неё мать Уилла. — Бессмыслица какая-то.

— Действительно, — с ехидной улыбкой протянула Маргарет, откинувшись на спинку кресла. — Какая бессмыслица. Не очень-то похоже на предсказание будущего.

— Не стоит так сокрушаться, maman, — последнее слово Уильям выделил с особым усердием, как делал это в детстве. — Это всего лишь карты. Они не могут предсказывать будущее. Только отнимать ваши деньги. Или находить неприятности, — Уилл негромко рассмеялся.

Маргарет метнула в его сторону мрачный взгляд потемневших от беспокойства глаз, и Уилл осёкся, поперхнувшись воздухом. И мать, и сестра выглядели настолько ошарашенно что он даже забеспокоился: ни одна из них не верила в получавшиеся расклады уже больше десяти лет. Сейчас же взгляд Маргарет если и не пытался убить Уильяма на месте, чтобы он потом не мучился, так точно сулил ему инвалидность. Которая, к сожалению, не освободила бы его от работы.

— Да бросьте, — Уилл состроил непонимающее выражение лица и развёл руками. — Неужели вы все еще всерьёз к этому относитесь? Это же просто...

— Уилли!

Уилл не успел среагировать, как на его шею ураганом накинулось нечто в красном пышном платье и повисло, крепко прижимаясь всем телом и тяжело дыша в шею.

— А кто это у нас такой большой? — Уильям подхватил девочку под мышки и усадил к себе на колени. — Какая красавица выросла. Смотри, что я тебе принёс, Мэри. — Уилл потянулся к подарку, уверенными движениями порвал обёрточную бумагу и открыл крышку. — Нравится? Даже у английских принцесс такой куклы нет. У неё глазки закрываются, если положить на спину. А какая кожа фарфоровая, ты погляди. И такая бархатистая, словно настоящая. Тебе нравится?

— Да-а, — девочка заворожённо смотрела на обрамлённое мелкими кудряшками личико куклы, а затем схватила и с силой прижала ее к груди. — Спасибо! Ты самый лучший на свете брат! Теперь Лиззи удавится от зависти!

Уилл сдержанно улыбнулся, чувствуя, как к щекам приливает краска, и поправил завитые в кудряшки короткие волосы сестры, все еще с довольным донельзя видом рассматривавшей куклу в руках. Мэри вертела подарок, заглядывала под пышное платье, накручивала на пальцы искусственные кудри, усаживала на колени и вращала нежные фарфоровые ручки. Она пристально изучала куклу и делала в общем-то то, что Уилл привык делать со своими пациентами, а затем заёрзала на коленях и подняла на старшего брата взгляд.

— Я услышала твой голос, но не хотела вам с Марджи мешать, — Мэри наклонилась поближе к Уиллу с заговорщицким видом и прошептала ему на ухо, прикрыв рот ладошкой. — Она все время ходит и бурчит на тебя, когда тебя нет.

— А ты что?

— А я сижу у себя в комнате и все слушаю. Чтобы тебе рассказать, — девочка с гордым видом посмотрела на Уилла, а потом неожиданно несильно стукнула его кулачком в плечо, но он все равно болезненно охнул. — Ты обещал приходить почаще, а сам не сдержал своё слово. Ты куда пропал? Я скуча-ала. Считала дни, сколько тебя уже не было.

— Я тоже, Мэри, я тоже. Прости. У меня было очень много работы, Мэри. Обещаю, больше не исчезать так надолго, — Уилл заправил тёмную прядку за ушко сестры и поцеловал ее в висок.

— Без тебя тут скучно. Марджи все время нудит...

— Так, Мэри, ты уроки сделала?

— У меня каникулы!

Мэри соскочила с коленей Уилла и, показав Маргарет язык, быстро убежала по лестнице, громко топая своими маленькими ножками. Уилл сдерживался не больше нескольких секунд, прежде чем взорваться громким и искренним смехом, смахивая накатившие на глаза слезы. Маргарет только тяжело выдохнула и потёрла глаза, громко, чтобы все в доме слышали, прося у бога сил пережить еще один год, — быть старшей сестрой было сложно, а быть одновременно сестрой и матерью еще и невыносимо.

Мать Уильяма, уже раскинувшая новый расклад, недовольно цокнула языком и покачала головой, уставившись в карты, а затем в очередной раз возвела руки к небу и заохала — все это так подходило какой-нибудь старушке, какой была его бабушка, и так не подходило еще взрослой и зрелой женщине. Уилл проглотил последний смешок и напрягся: он знал, что последует за этими жестами матери, и как и всегда хотел впервые в жизни ошибиться.

— Сходите, проведайте Анну, а я пока за детьми присмотрю. — Слова матери тяжёлыми плитами опустились на грудь Уильяма, и женщина тут же поспешила добавить, заметив, как замешкались они с Маргарет: — Сходите-сходите. Не заставляйте ее ждать. Узнайте, как ее ребятишки. Уж больно давно она мне ничего не писала. И не звонила.

— Пять минут роли не сыграют. Сначала я закончу готовить, а потом мы с Уиллом сходим. Не волнуйся. И не нервничай. Тебе нельзя.

Маргарет поднялась и поцеловала мать в щеку, а затем коротким кивком указала Уиллу на кухню. Сгрёбши остатки подарочной обёртки, он поспешил вслед за сестрой, не забыв напоследок еще раз заверить мать, что они непременно сходят, проведают Анну и все ей передадут. Как только найдут в себе силы это сделать. Рождественские встречи — так они с Маргарет всегда называли недолгие прогулки по городу и молчаливое созерцание ровного ряда гранитных плит в каждый канун праздника. Почему именно Рождество, — время, причинявшее обоим слишком много боли, — ни Уилл, ни Маргарет уже не помнили, но отчего-то ему казалось, что стоит копнуть глубже и он непременно вспомнит.

Но хотел ли он этого?

Маргарет вплыла на кухню походкой опытной и ответственной хозяйки, чьи указания не подразумевают возмущений или отказа, на ходу обвязывая вокруг талии схваченный со спинки стула фартук. Она остановилась около кухонной столешницы и медленно обхватила пальцами рукоять огромного ножа для рыбы. Но не успел Уилл занервничать, как сестра а вытащила из деревянной корзинки луковицу и со звоном отбросила нож в сторону.

— И откуда же у тебя деньги на такой дорогой подарок? — Маргарет резко развернулась, взглядом старшей сестры уставившись на плюхнувшегося за стол Уилла.

— А откуда у вас теперь такой дом? — с улыбкой парировал Уилл.

Цветастый фартук просто не располагал к тому, чтобы серьёзно воспринимать ее грозный вид. Уилл развалился на стуле, играясь маленькой ложечкой, и довольно лыбился сестре. Маргарет обречённо простонала, сделала несколько глубоких вдохов и подошла к холодильнику.

— Ты просто невозможный. Есть будешь? — бросила она дежурно.

— Не откажусь, — довольный, как кот, отозвался Уилл, уложив локти на стол и подавшись вперёд.

Наполненная до краёв макаронами с сыром тарелка со звоном опустилась на стол перед Уиллом. Маленькие рогалики из теста даже не были слипшимися — он хотел бы научиться готовить их так же хорошо, но каждый раз забывал, что за ними надо следить, а не читать одновременно анатомический атлас или модный роман ДюМорье о несчастной любви. Увы, Уилл мог испортить даже яичницу, и от голодной смерти его спасало существование в этом мире хлеба, колбасы и кофе.

— Так значит, ты снова вернулась к мужу? — он вонзил вилку в несколько макаронин и отправил их себе в рот.

Маргарет передёрнула плечами и с остервенением разрубила хрустнувшую луковицу. Уилл сглотнул ставшие неожиданно липкими макароны и дотронулся до лба, проверяя, нет ли на нем выступивших от страха капелек пота. Нет, его кожа была сухой и холодной, а внутренний голос услужливо успокоил, что сегодня ему не придётся доставать из своего тела острое кухонное орудие. Маргарет молча нарезала лук, и Уилл, немного успокоившись, продолжил обедать, надеясь, что сестра не услышит, как довольно урчит от еды его голодный желудок.

— Да, — наконец ответила Маргарет, заставив сердце Уилла замереть от неожиданности, а его самого подпрыгнуть на. — Тебе что-то не нравится? Должна заметить, между прочим, что мой муж приличный человек и работает в банке...

— Твой муж жулик, Мэгги, — усмехнувшись, закатил глаза Уильям. — Он обворовал людей, не вернув им их вклады. Не уверен, что приличный и честный человек так бы поступил, когда на дворе кризис и все борются за последние центы.

— По крайней мере, мой муж не обкрадывает пьяных олухов, проворачивая школьные трюки, — тоном самого авторитетного аргумента ответила Маргарет.

Уилл на мгновение задумался.

— Действительно. Он обкрадывает трезвых олухов. Это несомненно огромная разница.

Маргарет обернулась, чтобы высказать очередную колкость о способах заработка Уильяма, но осеклась и сглотнула заготовленные слова, стоило ей увидеть довольное лицо младшего брата. Уилл закинул в рот еще несколько макаронин, и попытался оторвать от подбородка повисшую на нем нитку расплавленного сыра. Задача неожиданно оказалась слишком непосильной, и вместо того, чтобы избавиться от еды на лице, он лишь больше все испортил: теперь в сыре были рукава его рубашки и галстук, а Маргарет расхохоталась.

Уилл поднял на сестру взгляд и только сейчас заметил то, что должно было уже давно привлечь внимание опытного врача.

— Тебя можно поздравить?

— Ты о чем? А, это... — женщина опустила взгляд на заметно округлившийся живот и рассеянно отмахнулась откуда-то взявшимся половником. — Спасибо.

— Надеюсь, на этот раз ты посоветуешься со мной при выборе имени для ребёнка, — Уилл наигранно насупился от обиды, подхватил вилкой сыр и стянул его зубами. — Ты должна мне два имени. Не забывай.

— Чтобы ты назвал его Даниэлем? — хмыкнула Маргарет, складывая на груди руки. — Ну уж нет. Мне хватает одного Даниэля в твоей жизни.

— Почему сразу Даниэлем? Может это будет Даниэлла? —щеки Маргарет вспыхнули от недовольства; она открыла было рот, чтобы ответить на предложение Уильяма, но тот вскинул руки, снова заляпав себя сыром: — Ладно, брось, Мэгги. Ты покраснела как в тот раз, когда я выкинул твою любимую куклу в пруд. Я же шучу.

Увернуться от летящего полотенца Уилл смог только потому, что слишком хорошо и слишком долго знал свою сестру. Маргарет ничего не говорила: лишь тяжело дышала и прожигала его взглядом таких же темных, как и у него, синих глаз. Он улыбался, но эта улыбка давалась ему через силу — выдерживать осуждающий взгляд сестры никто не мог достаточно долго, и даже он, человек, который вырос рядом с Маргарет и был как никто другой натренирован находиться с ней в любую погоду ее настроения, обычно сдавался через несколько минут.

Бросив вилку на стол, Уилл вздохнул и потерянно взмахнул руками, мол, «Я не знаю, чего ты от меня хочешь, женщина». Он стиснул зубы, напряженно копаясь в болезненных воспоминаниях, и, собравшись с духом, шёпотом пробормотал:

— Если будет девочка, назови ее Фелицией.

Он не рассчитывал, что Маргарет его услышит сквозь шум вскипающей воды. Счастье обернулось для их семьи нестерпимой горечью на губах и седыми висками отца. Но почему-то именно это имя заставляло Уильяма чувствовать тепло. Губы Маргарет дёрнулись в лёгкой улыбке, и она слегка наклонила голову набок и прищурила глаза, отчего в уголках пролегли добродушные морщинки.

— Я подумаю.

Натянувшееся между ними одеяло напряжения в одну секунду ослабло, и Уильям почувствовал, что дышать стало намного легче — он больше не ощущал невидимых электрических разрядов, щипавших его кожу, тяжелый плотный, как покрывало, воздух не давил на грудь, а губы не сводило от улыбки. Да и Маргарет выглядела вполне довольной сложившейся ситуации. И все же он понимал, что еще нельзя расслабляться — каждый раз, когда он терял бдительность, сестра стремительно наносила один удар за другим, поражая его в самые болезненные точки, как молния поражает одиноко стоящее в поле дерево. Так что Уильям решил немного перехватить инициативу и перевести разговор в безопасное для себя русло.

— И да, это не макароны с сыром, а сыр с макаронами. — ему наконец удалось отцепить от себя последние кусочки проклятого сыра, и теперь он усиленно оттирал салфеткой остатки следов. — Вы ограбили сырную фабрику? — Уилл неловко усмехнулся, и этот смешок больше напомнил ему кряканье утёнка, отставшего от своей матери.

Маргарет с такой силой закатила глаза, что можно было услышать, как натягиваются мышцы её лица ответственные за это движение. Она рассеянно отложила в сторону кухонные принадлежности и оперлась о край столешницы, мыча под нос детскую песенку. Уилл вернулся к макаронам, которые за время его борьбы с сыром успели немного остыть, но от этого не стали менее вкусными

— Итак, — наконец с сарказмом бросила Маргарет, как только он отставил в сторону пустую тарелку и налил себе в стакан воды, — ничего не хочешь мне рассказать?

— Ммм, нет? — с сомнением посмотрел на сестру Уилл, круговыми движениями заставляя воду в стакане проноситься по стенкам.

Шестерёнки в его голове задвигались с ускоренной силой. Ему определённо было нечего сказать сестре, но щекочущее нервы чувство подсказывало, что добром этот разговор не кончится. Маргарет смотрела на него с прищуром, морщила широкий вздёрнутый нос и осуждающе покачивала головой, словно Уилл был нашкодившим школьником, который не хотел признаваться в самом страшном в своей жизни — несделанном домашнем задании.

— Мне звонил Даниэль. — Уилл хотел бы, чтобы этот разговор закончился на этой фразе, но Маргарет продолжила, окончательно добивая Уильяма и вызывая у него желание придушить друга: — Четыре месяца назад. Сказал, что ты вышел на работу, как будто ничего и не произошло. Как ты хочешь, чтобы я это все понимала, Уилл? Четыре месяца и ни одного сообщения о себе. Я думала, мы семья. Или я тебе нужна, только когда у тебя проблемы, а когда все хорошо, ты...

— Я рад, — мягко оборвал сестру Уильям, — что вы с Даниэлем стали столь тесно общаться. И я... работал, — он пожал плечами и залпом выпил воду в стакане.

— Все это время? Не смеши меня, Уильям Белл, — Маргарет раздосадовано хлопнула себя по ногам и простонала. — Я слишком долго и слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в твои сладкие сказочки. Ты жулик и пройдоха. Как и твой дружок Даниэль, — она в несколько шагов подлетела к столу, оперлась о него одной рукой и, нависнув над Уиллом, угрожающе наставила на его лицо указательный палец. — И я клянусь, если он втянул тебя во что-то... незаконное, я лично найду его и лишу его мать возможности увидеть внуков.

Уильям бы и сам не хотел, чтобы Даниэль хоть когда-то заводил детей, потому что взбалмошный характер Куэрво при неблагоприятном исходе мог превратиться в страшный кошмар для него и всех окружающих. Но, к счастью для Даниэля и к несчастью для Уилла, они были друзьями, и позволить Маргарет заниматься «действиями, направленными на унижение чужого достоинства», как любил выражаться покойный отец, он просто не мог.

Уилл вздохнул и уже было приготовился сказать хоть что-нибудь в защиту друга, как из гостиной донеслись крики младших братьев и радостный визг Мэри. Маргарет требовательно смотрела на брата и нервно постукивала пальцами по столу, так что Уилл, прочистив горло несколькими покашливаниями, понизил голос и многозначительно указал в сторону окна:

— Думаю, нам стоит прогуляться. Это разговор не для лишних ушей.

Маргарет помедлила и все же ответила сдержанным кивком. От сердца у Уильяма не отлегло, но стало чуть легче. По крайней мере, теперь она не давила на него своим авторитетом, который Уилл всегда пытался оспорить.

— Только мне нужен час, чтобы все тут закончить, — с улыбкой добавила Маргарет, наслаждаясь просыпающимся в Уильяме подозрением. — А ты пока развлеки братьев. Они не видели тебя полгода.

Выслушать возражения Маргарет даже не удосужилась: развернулась к столу и продолжила готовить ужин. Уиллу же оставалось только смириться со своей участью и положить голову на плаху младших братьев. Каждый раз, когда он оказывался с ними в одном помещении дольше, чем на пять минут, он начинал чувствовать себя не по годам старым: он не понимал и половины из того, что говорили подростки, а они, в свою очередь, все время посмеивались над тем, как Уилл общается с матерью. Он не знал, что интересно братьям, а когда пытался это выяснить, те лишь отмахивались или начинали обсуждать последние новости из Европы, делая ставки, через сколько начнётся очередная война.

Вот и сейчас Уилл безуспешно пытался наладить с ними общение, молясь, чтобы стрелка часов побыстрее прошла очередной круг, а Маргарет наконец спасла его от этой пытки. Единственным, что скрашивало мучительные минуты, была Мэри, снова усевшаяся на его колени и все время тыкающая в лицо яркой детской книжкой. Мама Уилла продолжала бормотать бессвязные фразы, раскидывая по столу карты, а дождь, прекратившийся на пять минут, зарядил с новой силой.

Маргарет не пришла через час. Не пришла она и через два часа. Вместо неё в комнату вплыл дурманящий разум аромат приготовленных куриного супа и тефтелек, которые все будут обязаны съесть до начала Рождества, чтобы потом не отнимать друг у друга порции. Так было всегда в отцовском доме и будет продолжаться в доме Маргарет. Не лучшая стабильность в жизни, но, по крайней мере, её тефтельки были съедобны в отличие от тех, что готовила их кухарка — кровь отлила от лица Уилла при воспоминании о слипшихся холодных кусках мяса в подливке, которые ему приходилось через силу запихивать в себя.

Маргарет вплыла в гостиную через два часа сорок минут и тридцать семь секунд — Уильям засек время, — и бросила фартук в сторону кресел. Послышалось недовольное пыхтение: ткань повисла на Александре, и тот пытался из неё безуспешно выпутаться.

— Мам, мы ушли, — наклонившись, Маргарет приобняла мать и обменялась с ней тремя поцелуями. — Вернусь к ужину.

— Благослови вас господь, детки мои.

Едва заметный кивок в сторону двери, и Уилл уже натягивает на себя пальто, облачает руки в перчатки, поправляет помятую шляпу и раскрывает еще мокрый зонтик на пороге дома. Маргарет несильно сжимает его локоть — и вот они уже медленно бредут по опустевшим под шторой ливня улицам знакомым обоим маршрутом. Город спал в предпраздничной суете, уныло перемигивался боа из гирлянд и вздыхал выхлопным дымом машин, единственный раз в году усмирив свой по-северному юный пыл, и набирался сил, чтобы ворваться в очередной год своей истории россыпью пуль и всплесками багровой краски на стенах.

Тишина окружила Уильяма и Маргарет непроницаемым куполом, позволяя наслаждаться привычными порывами ветра и потемневшими от дождя небоскрёбами. Серые луковые гиганты — Уильям помнил, как они строились, облепленные маленькими человеческими муравьями, как поднимали свои головы и всходили под тёплым солнцем, чтобы спрятать в своих тенях длинные широкие улицы. Уилл помнил покосившиеся старые здания, на месте которых уже через пару недель появлялись уродливые металлические скелеты бетонных монстров, неуклюжие машины, как подростки, цепляющие всё своими угловатыми плечами, чтобы через пару лет превратиться в изящные округлые линии, переливающиеся под солнечными лучами.

Они шли молча. Маргарет изредка тяжко вздыхала и крепче стискивала руку Уилла, а он делал вид, что рассматривание украшенных витрин для него намного интереснее, чем намёки сестры. Маленькие заводные человечки за стеклом смешно наклоняли свои деревянные туловища, а механические паровозы нарезали круги вокруг горы подарков — в детстве он бы все отдал за то, чтобы получить на Рождество не очередную скучную книгу или новый костюм, а побольше игрушек. Или деревянную лошадку, чтобы качаться на ней весь день. Уилл улыбнулся и стиснул пальцами ручку зонта, перешагнув бурлящий в канализацию поток воды.

— Сколько это еще будет продолжаться? — Маргарет резко дёрнула его за руку, когда они пересекли последний перекрёсток и, пройдя под каменной аркой, свернули на узкую щебёнчатую аллею. — Тебе двадцать шесть, и у тебя все еще нет жены. Да хотя бы невесты! У меня в твоём возрасте уже были Джон и Нэнси, — Маргарет покачала головой и спешно добавила, заметив насмешливый взгляд брата: — Я волнуюсь за тебя, Уилл. Ты ведь знаешь, что людям только дай повод посудачить. Ты молодой завидный мужчина. К тому же врач. Хирург. Любая девушка будет готова выйти за тебя замуж, просто узнай она, кто ты.

Уилл пожал плечами и отвернулся от сестры, рассматривая хаотично раскиданные каменные плиты, на многих из которых уже нельзя было разобрать ни имени, ни возраста — только глубокий выбитый крест выдавал очередную могилу.

— Не вижу смысла, — хмыкнул он. — К тому же, не я наследник отцовского состояния. Так что тут ловить нечего. Я не слишком интересен увлечённым финансами женщинам. Я могу дать им лишь призрачное имя известного адвоката и все. Да, я хирург. Но покажи мне хоть одну претендентку за роль жены нищего хирурга и шулера. Бессмысленно тешить себя и окружающих пустыми надеждами.

— Зато ты хороший человек. Нужно очень сильно постараться, чтобы найти второго такого же.

— Как жаль, что это ценят в последнюю очередь.

Уилл усмехнулся, слизнув с губ горечь, и резко умолк, заметив нужный им поворот.

Чем ближе они были к знакомому гранитному памятнику, тем медленней становились их шаги. Ни один из них не хотел смотреть на безжизненный серый портрет в овальной рамке, за которым не скрывалось ничего, кроме бесконечной пустоты. И заполнить её не могли ни детские голоса в доме, ни шелестящие под пальцами карты и банкноты.

— Уилл, ты мой брат и я за тебя переживаю, — понизив голос, боязливо отозвалась Маргарет, словно не желая тревожить вечного сна младшей сестры. — Одно дело просить за тебя, потому что ты решил вляпаться в дерьмо по глупости. Совсем другое вытаскивать тебя из тюрьмы, потому что твои... увлечения противоречат принятым в обществе нормам.

— С моими увлечениями все в порядке, Мэгги, — Уилл с силой повёл плечом, на котором повисла сестра. — Брось пороть чепуху. К тому же сейчас не самое подходящее время для обсуждения этого.

— Да? Не подходящее время? — она дёрнула его за руку. — А когда будет подходящее? Когда мне снова придётся смотреть в твои испуганные глаза и жадное до крови лицо прокурора? Тебе напомнить, кхм, того парня из школы? Напомнить, благодаря кому вас оставили в покое?

— Нам было шестнадцать.

— А сейчас тебе двадцать шесть. И ты представляешь для общества большую угрозу, чем неопытный любопытный подросток. Наш отец мёртв, — последнее слово сорвалось с губ Маргарет невесомым облачком тихого шёпота, и она вздохнула, собирая все своё мужество. — Уилл, прошу тебя, женись. Порадуй мать. Она и так держится из последних сил. Мы до сих пор не рассказали, что отец умер. Я... не знаю, что делать. Эта новость ее добьёт. Она так и не смирилась со смертью Анны. Она такая красивая, — неожиданно обронила Маргарет, и ее голос дрогнул от заботы и чуткости. — Просто посмотри на неё. Такая нежная и добрая.

Медленно, дюйм за дюймом он перевёл взгляд на грубо выбитые буквы, складывающиеся в имя «Анна Мейер». Не «Анна Белл». Семнадцать лет, пять месяцев и три дня. Из них Уильям знал свою сестру не больше десяти лет, казавшихся ему лучшим временем в жизни. Из них он узнал, что не все люди хотят, чтобы он соответствовал их ожиданиям. А еще — что такое тёплые объятья, в которых можно было укрыться от всех проблем этого мира.

— Она всегда такой была. Иногда мне становится интересно, была бы она такой же сейчас, спустя столько лет. Смогла бы она вынести все, что на нас свалилось? — голос донёсся до Уильяма издалека, и он понял, что произносит эти слова, только когда губы обжёг холодный ветер. Уилл поёжился и мотнул головой. — Продолжай хранить молчание, Мэгги. Когда-нибудь мы скажем нашей матери всю правду. Но не сейчас. Сейчас...

— Сейчас я хочу, — прошипела Маргарет, плотнее прижавшись к руке Уилла, — чтобы ты рассказал мне, кто такой Натаниэль Кёниг. И почему Даниэль притащил меня именно к этому высокомерному «немцу» с ужаснейшим британским акцентом. Думала, такие люди уже давно вымерли. Но нет. Он напомнил мне нашу учительницу английского, когда она читала Байрона или Шекспира.

Уильям уставился на сестру непонимающим взглядом и рассеянно заморгал.

— Стоп. Откуда ты?.. Ничего не понимаю, — Уилл упрямо мотнул головой и зажмурился. — Что ты делала у Натаниэля и почему Даниэль повёл тебя к нему?

— Мы просили помочь тебе, — с явным неудовольствием ответила Маргарет. — Просили за тебя. Даниэль обещал помочь, сказал, что нашёл выход, но попросил, чтобы для надёжности пошла и я.

Слова сестры дошли до Уильяма не сразу, прокручиваясь как заевшая граммофонная пластинка, пока его наконец не озарило.

— Что... О боже, я убью Даниэля, — простонал он.

— Вот что ты ввязался, Уилл?

— Мэгги, все хорошо, — он сжал пальцами переносицу и несколько раз глубоко вдохнул, избегая глядеть на сестру. — Мистер Кёниг продаёт машины, а я вызвался заниматься здоровьем его сотрудников. Техника — довольно сложная вещь и в любой момент что-то может пойти не так. А страховки у нас, сама знаешь, как люди оформляют. Даже если они перепишут свой долг на детей и внуков, это все равно не покроет стоимости их приёма в больнице.

— С каких пор ты стал таким заботливым? —съехидничала Маргарет. — И кого ты обманываешь, Уилл? Ты только выпустился. Тебя ни один приличный... предприниматель не возьмёт быть врачом фирмы. Тем более ты хирург.

— Как ты плохо обо мне думаешь, Мэгги.

Уилл наигранно состроил обиженное выражение лица и притворно схватился за сердце.

— Я слишком хорошо тебя знаю, — печально улыбнувшись, Маргарет покачала головой. — И я также знаю, что происходит вокруг. Умоляю, скажи, что он действительно продаёт машины.

Уилл ответил ей красноречивым молчанием. Уилл бы хотел переубедить Маргарет, сказать, что все ее домыслы — пустое, но они оба прекрасно знали, что это не так. Каждый день они видели последствия нормальности, в которой они жили. Они привыкли не оборачиваться на звуки полицейских сирен и подавлять любопытство, не расспрашивая о происшествиях, привыкли украдкой оглядываться на незнакомцев и выхватывать взглядом тех, от кого стоило держаться подальше.

Но быть как можно дальше от Натаниэля Кёнига Уильям уже не мог.

— Посмотри на нас, Уилл, — сиплым облачком вздохнула Маргарет. — Что с нами стало? Что бы сказала Анна?..

— Прекрати.

— Ты не понимаешь, с чем ты связался. Анна бы...

— Я сказал, хватит!

— Уилл...

— Анна мертва, — сквозь стиснутые зубы процедил Уилл. — Ее больше нет. А я жив, стою перед тобой, и у меня есть чувства, — его голос задрожал, как и он сам, заглядывая в слишком похожие глаза сестры. — Мне больно! Не пытайся сказать, что время лечит. К черту. Оно делает лишь больнее. Анна должна была жить, воспитывать детей, а не смотреть на меня с этого тупого куска камня. Она должна была жить. Должна была прийти и сказать мне, что я самый последний идиот на свете, который вляпался во столько дерьма, что даже после смерти будет его разгребать! —сорвавшись на крик, он умолк, чувствуя, как невысказанная горечь растекается по горлу хрипом и сдавленным дыханием. — Но она бросила нас. Она бросила... меня.

Детская обида? Нет, Уильям давно привык не обижаться на близких, сколько бы боли они ему не причиняли. Улыбаться матери и быть почтительным с отцом, смотрящим на него, как на полупрозрачную стену из стекла, которую стоит только толкнуть, и та распадётся мелкими осколками. Терпеливо выслушивать колкости братьев, для которых он просто был братом на пять минут: приходил редко, а уходил слишком быстро, чтобы стать такой же частью семьи, как Маргарет или ее муж. Но каждый раз, когда Уилл думал об Анне, в его груди стягивался терновый узел, разрывая лёгкие и освобождая из них пузырьки воздуха. Он глотал слова, потому что та, кому они предназначались, никогда и ни за что их уже не услышит, а после не прижмёт его к себе и не скажет, что он может ошибаться, как и все.

Нет. Уильям больше не мог ошибаться, и никто не собирался прощать ему ошибок.

— Я тут денег принёс, на первое время. Для тебя и для матери... — он вывернул руку из объятий Маргарет и вытащил из кармана свёрнутые в несколько раз купюры.

— Мой муж вполне может всех нас обеспечить. Не стоит так утруждать себя. И рисковать своей жизнью.

Маргарет с подозрением покосилась на протянутые Уиллом деньги, но всё же взяла их с видом человека, делающего ему огромное одолжение. Впрочем, когда речь заходила о деньгах, сестра становилась не такой уж щепетильной.

— Это деньги от твоего... нового начальника? —деловито уточнила Маргарет, спрятав пачку в глубоком кармане манто.

— Какая тебе разница, откуда они? — раздражённо рявкнул Уилл и спешно взял себя в руки. — Отец умер. Брайан и Алекс ещё маленькие, и Мэри всего восемь. На что мать будет их растить? Тем более в ее состоянии это в принципе невозможно. Спасибо Даниэлю, что ее все еще считают вменяемой.

— Да. Спасибо Даниэлю. За все.

Уиллу оставалось только стиснуть зубы. Даниэль делал все возможное, чтобы их семья продолжала жить как раньше, но Маргарет не упускала случая напомнить брату, что ни ему, ни его другу она особо не доверяет.

Своей холодностью и отчуждённостью Маргарет с самого детства подтверждала самые худшие опасения Уильяма — его старшая сестра не была святой, а его судьба, возможно, волновала ее не так сильно, как той бы этого хотелось. Он всегда смотрел на своих сестёр, как на пример для подражания.

— Уилл.

— Что?

Уилл обернулся и глянул на сестру сверху вниз.

— Зачем ты приходил?

— Попросить у тебя прощения.

Пообещать Алану помириться с сестрой было намного проще, чем пойти и сделать это. Уилл успокаивал себя тем, что он, по крайней мере, признавал свои слабости. А это — первый шаг к их принятию. Так всегда говорил Даниэль. Вот только Уилл хотел не этого. Ему нужно было отпущение грехов. В операционной он спасал жизни одних людей, чтобы в тот же день отправиться в бар и разрушить другую ловким движением пальцев. Он не помнил лица тех, с кем ему пришлось играть, кроме...

...кроме лица Алана Маккензи.

Уилл нахмурился. Он напрасно копался в памяти, пытаясь из разрозненных кусочков собрать хоть одно знакомое лицо, но все они отворачивались от него в самый последний момент, растворяясь в близорукой дымке. Он силился вспомнить, но даже лицо стоящей рядом Маргарет было искажено уродливыми путами белого тумана. Холодный пот проступил на лбу Уилла, а по позвоночнику пробежал холод — он не мог вспомнить ни одного лица и сколько бы ни старался, они лишь больше стирались из его памяти лёгким песком.

— Некоторые вещи нельзя починить банальным «Прости», — тон Маргарет не был поучительным или по-матерински навязчивым, но Уилл все равно не мог отделаться от чувства, что ему пытаются объяснить то, что он и так уже давно знает. — Ты знаешь, сколько ты для меня значишь после смерти Анны. Мы остались с тобой одни. Больше нет той, кто всегда могла бы поддержать нас и послужить проводником. Теперь есть только я и ты. И мы должны доверять друг другу, — она попыталась развернуть к себе Уилла, но он упрямо продолжил смотреть на могилу Анны, не позволив сдвинуть себя с места. Сдавшись, Маргарет тяжело выдохнула: — Я люблю тебя, Уилл, и ты мой брат. Но я не прощу ни тебе ни себе, если с тобой что-то случится, потому что ты возомнил себя одним из тех удальцов, что делают деньги, омываясь кровью людей.

Если бы Маргарет была чуть более эмоциональной, он непременно начала бы заламывать руки, плакать или осыпать Уильяма беспорядочными слабыми ударами. Но за всю жизнь Уилл не видел на её глазах и единой слезинки. Она не плакала ни когда они хоронили Анну, лишь бросала на всхлипывающего брата косые осуждающие взгляды, ни на последнем заседании суда, когда Уилл уже сам отстранённо смотрел на себя со стороны, потеряв последние силы на сочувствие и переживания. Холодная и сдержанная на эмоции Маргарет всегда казалась ему неприступной крепостью. Была ли она при этом расчётливой? Уилл не был в этом уверен, потому что в таком случае она бы не вышла замуж за среднестатистического банковского клерка, главным умением которого была способность не рассказывать клиентам то, что написано мелким шрифтом. Маргарет не высчитывала каждый свой шаг и каждое своё действие, и все ее богатство заключалось в умении брать себя в руки и собирать из тысячи осколков, на которые каждый день ее разбивали близкие.

Но Уилл всегда хотел быть таким же как сестра.

— Приходи на ужин. Мы все-таки семья, Уилл.

Маргарет осторожно дотронулась до его плеча, и он отпрянул в сторону. И даже этого шага хватило, чтобы глубокая пропасть, разверзшаяся между братом и сестрой, забурлила магмой недоверия и отчуждённости. Пальцы с силой вцепились в шершавую ручку зонта, всаживая под кожу маленькие занозы. Костяшки побелели. Губы сжались, словно их стянули крепкими толстыми нитями на холодном столе морга — когда-нибудь это с Уиллом действительно произойдёт, но ни Маргарет, ни кто-либо другой об этом не узнают. Бешено проносившиеся в голове мысли пульсирующей болью отражались от стен черепной клетки. Легкие жгло, а в горле застряли слова, которые Уилл поспешил проглотить.

Уильяму было больно.

Но, кажется, только он один это замечал.

— Я позабочусь о себе, Маргарет, — потрескавшиеся от сухости губы разомкнулись, чтобы выдохнуть в воздух молочное облачко дыхания. — Не волнуйся об этом.

Свинцовые тучи на небе просветлели, а тяжесть их веса опала с плеч лёгкой периной. Уиллу бы хотелось, чтобы и тянущий его сердце вниз груз мог исчезнуть так же легко. Но он знал, что не все его желания сбудутся, даже если он загадает их в Рождественскую ночь. Он хотел бы обещать себе, что они с сестрой снова будут так же близки, как и при жизни Анны, но это было бы большой ложью. Единственное, что он мог обещать себе — это напиться до беспамятства и молиться, чтобы это хоть немного смазало заржавевшие шестерни его души.

— Счастливого тебе Рождества, Мэгги.

Уилл нервно стряхнул повисшие на концах спиц капли, вручил зонт сестре и направился прочь, безуспешно пряча лицо под полями шляпы. И только около калитки он на минуту замер, запрокинув голову и подставив лицо хлестающим его плетям дождя. Влажные дорожки смешивались болью и солёным привкусом оседали на губах. Уилл хотел бы убедить себя, что он все делает правильно, но сердце лишь быстрее билось с каждым шагом, а неожиданные, маленькие, оседающие на пальто и лицо снежинки кололи больнее слов сестры.

Это Рождество Уильям Белл снова встретит один.

Но на этот раз по своей воле.

Название Чикаго является искажённой версией индейского слова, использовавшегося для обозначения лука.