Часть II. Глава 19
Когда лучи солнца уже едва касались земли, а в домах было темно, Вильгельм пришёл домой. Он не увидел ни одной горящей свечи на первом этаже. Однако юноша хорошо слышал звук движущего по бумаге пера. Вильгельм обрадовался, ведь думал, что за время его отсутствия Анатоль действительно мог с собой что-то сделать.
Он не спеша направился к лестнице, затем остановился. Вильгельм сел на кровать, чтобы ещё раз всё обдумать, подобрать необходимые слова (что так и не удалось сделать во время прогулки), а также собрать силы и сквозь стыд, страх, эмоции выговорить твёрдое, решительное «извини». Юноша также надеялся собрать больше сил для более подходящего слова «прости».
Казалось, что если б он не пошел в тот момент, то остался бы сидеть ещё на несколько часов. Его ноги тряслись и казались невероятно тяжёлыми, делая шаг за шагом. О присутствии в доме Вильгельма наверняка уже было известно из-за шагов. Подумав об этом, он испугался, сердце заколотилось до боли.
На втором этаже было светлее благодаря горящей свече. Анатоль сидел, положив голову на кисть левой руки, локтем которой упирался в стол, правой он нехотя что-то записывал на бумагу. Когда Вильгельм подходил всё ближе, он даже не оборачивался, словно это уже был не Анатоль, а безжизненное тело, покинутое душой, но продолжающее выполнять его последнее дело. Правой рукой мужчина неспешно подносил перо к чернильнице, опускал и поднимал. Он не ударил перо о края баночки, словно не боялся запачкать лист. В это время Вильгельм медленно подошёл к своей кровати и молча сел, чего-то ожидая. Неожиданно Анатоль остановил письмо и тяжело вздохнул. Клякса.
Продолжать он не собирался, так как чувствовал присутствие и слышал о нём ранее. Вильгельм это заметил и вновь напрягся, не успев насладиться расслаблением. Оба не знали, как начать разговор, после того напряжённого на душе остался больной отпечаток.
Вильгельм смог собраться и начать говорить, но каждое слово давалось ему очень тяжело.
- Джер сказал, что сегодня будет ночевать у Джейн и просил передать это тебе, - едва слышно, не глядя на сидящего рядом человека, произнёс Вильгельм, до смерти напуганный.
- Ты виделся с Джером? Хорошо, пускай остаётся у неё, - говорил хриплым голосом Анатоль, побеждённый не то болезнью, не то усталостью.
На втором этаже опять стало тихо, что продолжалось то того момента, пока не раздался тихий смех.
- Я думал, после сегодняшнего ты будешь обращаться ко мне на «вы».
Вильгельм понял, какую рану нанёс. Переполненный чувством вины, он собрал все силы воедино.
- Никогда! Чего ты так решил? Ни за что, - юноша сорвался с места, подполз к столу и, стоя на коленях, схватил Анатоля за ногу. Его трясущиеся руки лежали у мужчины на коленках, а сам он посмотрел вверх с целью поймать взгляд.
На Вильгельма сверху вниз смотрели красные глаза. На лице Анатоля не было улыбки, губы не были напряжены по какой-либо причине. Он все ещё выглядел неживым, давно потухшим. Анатоль поднял со стола правую руку и начал гладить Вильгельма по голове, затем опустил руку к спине. Мужчина смог поднять голову, а отныне свободную руку положить на одну, лежащую у него на коленях.
- Я так устал, - прошептал замученный Анатоль. – ты бы знал, как сильно у меня глаза болят…
Всему виной было моральное состояние, добитое физическим трудом. Вильгельм не удивился тому, что мужчина чувствовал боль.
- Я не отрицаю свою вину в этом. Сегодня было сказано много неверного. Просто… мне бы просто знать, что такое родительская любовь. Что такое любовь? Меня никто никогда не любил. Я не знаю, кто ты мне, но я ошибся, я зря такое сказал. Не знаю, кем сейчас тебя чувствую, но ты точно не можешь быть мне никем. Прости меня!
Юноша уже не следил за ответной реакцией. Он положил голову и крепко зажмурил глаза. В сердце будто торчала шпага, по которой стекала кровь. Ему не хотелось двигаться, говорить, слышать. Вильгельм просто готов был уснуть часов на 12 и проснуться этим же утром с целью пережить всё и допустить иной исход событий.
- Я тоже прошу меня простить. Не стоило решать всё за тебя. Просто, знаешь, хотел, чтоб меня любили. Мне было так одиноко…
- А ты будешь называть меня сыном?
- Пока не дашь разрешения – нет. Но считать, прости, иначе уже не могу. Ты мне действительно как сын.
- Стой, - Вильгельм перестал ощущать поглаживания и не был этому рад. – я еще хочу, не убирай руку.
- Так может, мне тебя обнять, чтоб по всей спине рукой проводить?
Как понял Вильгельм, это должны были состояться их вторые объятия за всю жизнь. Он молча отодвинулся от стола и дал Анатолю возможность повернуться вправо. Мужчина уселся так, чтобы занимать лишь половину стула. Также он освободил пространство на полу, поставив ноги на расстоянии друг от друга, чтобы Вильгельм мог без труда дотянуться до него.
Анатоль, расставив руки в разные стороны, улыбаясь, позвал Вильгельма к себе. Он подполз ближе и, стоя на коленях, обнял его. Вильгельм снова ощутил, как его гладили по спине. Так они просидели минуту, после чего Анатоль решил обхватить Вильгельма и другой рукой тоже, заключив его в крепкие объятия. Юноша услышал резкий вдох, потом еще один.
- Ты всегда это выражаешь? – спросил Вильгельм.
- Это всю жизнь. Для меня не проблема при ком-то заплакать. Не знаю, почему так.
- А почему ты сейчас плачешь?
Они предпочли и дальше общаться шепотом, так было атмосферно и комфортно.
- Я сам не могу дать на это ответ. Мне просто страшно, боюсь тебя потерять. А еще я очень счастлив, что ты снова здесь.
- Не потеряешь, сейчас я рядом.
От слова «рядом» Анатолю стало хуже. Он сорвался и расплакался. Он еще сильнее схватил юношу и не намерен был его отпускать. Вильгельм пытался успокоить его «методом Джера», но помогало слабо. Поэтому он просто решил дождаться, пока ему станет лучше. «Жаль, нет таких лекарей, которые лечили бы от слез или страха, да и, наверное, таких никогда не будет, ибо это слишком сложно лечить, думаю» - поразмышлял Вильгельм.
Нескоро, но Анатоль все же успокоился.
- Как ты? Тебе полегчало?
- Да. Гм, обними…
Вильгельм крепко держал Анатоля. Они оба даже не представляли, какой ужас пришлось им вскоре пережить.