Знамения забытых земель. Легенда о рае

Испепелив злостный холст взглядом, она обречённо вздохнула. Долгие часы стараний не окупились — картина о соседстве людей и роботов отличалась разительно от шедевра, явившегося ей в голову. На холсте вышло совсем не так. Некий агитационный плакат о стремлении к счастливому будущему в чудо-мире, а не фантазии об альтернативном мире. У работы отсутствовала душа.
Жуларель наклонила голову, щурясь, словно могла найти, какие детали мешали картине играть должными красками. Но с точки зрения техники всё безупречно — не зря же она на неделе забрала золотой диплом из художественной академии средних специальных знаний? Рисовала она хорошо и обычно наделяла своё творчество душой.
Но почему на холсте о людях и роботах душа пропала? Как бы она ни пыталась её рассмотреть, найти не получалось. Вся композиция выглядела наигранной, лживой — точно агитация. Продукт для пропаганды, не искусство. Спасти парой новых мазков эти неестественные стеклянные бутылки-небоскрёбы, натянуто улыбчивых людей и пустоглазых роботов — невозможно. Лучшая судьба, которую она могла предложить натянутой на раму ткани — отправиться уродовать стену комнаты её двоюродного брата.
Шестилетнему Жену должно понравиться недоразумение — вкус у мальчишки всё равно отсутствовал напрочь, а он, как и все его сверстники в последние года любил роботов.
Хотя Ларэ́ предпочла бы щедро полить позорную картину горючим из папиного сарая, а после зажечь спичку и с упоением наблюдать, как пламя поглощает её ошибку. Жуларель ценила рисунки за это — их, в отличие от своих поступков, получалось сжечь. Заставить само бытие забыть об этом. Но отнятого времени было уже не вернуть. Целую неделю, где она жертвовала последними деньками с друзьями. Нелепица. Убить столько часов, не подпускать к себе никого, а по итогу получить ужасный результат. Ей даже похвастаться будет нечем.
Друзья попросят показать им своё художество, а она будет искать оправдания, чтоб этого не делать. Кто-то, быть может, решит, что Ларэ и не занималась творчеством, а решила избегать их общества. В свои последние деньки перед отъездом в отдалённый альтал, Шиятау, притаившийся далеко за грядой исполинских гор Тайцена. На востоке, на границе меж западными и восточными землями Андрады.
Друзья могут подумать, что она уже их забыла. Их компания ведь большая — двадцать шесть дружных ребят. Однако среди крупного столпотворения порой случались разлады... Жуларель не хотела, чтоб это произошло по её вине, прямо перед отъездом.
Проклятые роботы.
Едва сдержав желание плюнуть пренебрежительно на холст, Ларэ отошла на пару шагов. Лопатки некстати упёрлись в очередной холст — ей пришлось замереть, чтоб картина в человеческий рост, нарисованная ею в прошлом месяце, не свалилась ей на плечи.
Жуларель постоянно забывала, что мастерская на даче — это несчастная пристройка к дому из подручных материалов, снаружи лишь немного прикрытая виноградной лозой. Места в ней едва хватало, чтоб развернуться. В городской квартире для мастерской нашлось место в подвале. Помещение, отведённое её семье под технически-складское, частично оборудовали под её нужды. Места хватало. Только бурчания стиральной машины периодически действовали на нервы. Но в свою квартиру она вернётся уже не скоро. Наверное, как гость, где-то среди зимы, когда объявят перерыв между семестрами.
Придётся привыкать к ограниченному пространству — маловероятно, что в её общежитии найдётся уголок, где разместится всё необходимое. Скорее придётся тесниться с холстом прямо в жилой комнате.
Фыркнув напоследок ещё раз, Ларэ удостоверилась, что картина больше не рисковала упасть, и скользнула в дом.
Дача — любимое место родителей во всём мире. Два этажа, крашенные в розовое золото стены с акцентами из декоративных камней и гигантский застеклённый выход в сад. Снаружи отделка из белых и синих кирпичей, с приевшимися позолоченными оконными рамами.
За забором — ряд чуть более фешенебельных дач соседей, а между ними — протоптанные тропы к пляжу.
Приходилось только пробежаться по пологому склону, а дальше ноги тонули в золотых песках океанского побережья. В несчастных двух километрах — центр дачного посёлка, полный маленьких курортов и увеселительных заведений, выходящих прямо к морю. Ещё дальше — давно ставший музеем дворец. Помпезная летняя резиденция бывших монархов Агрейндала, разрезающая красочными узкими башнями небо. Конечно же, в национальных цветах — само здание тёмно-синее, кровли белые, как невиданный югом Агрейндала снег, а оконные рамы золотые.
Дворец, как и населённый пункт вокруг него, назвали в давние времена Ферфалем. Самый известный дачный посёлок под столицей альтала, Жейевой.
У входа в её мастерскую на маленькой самодельной тумбе из лакированного дерева стояла чаша, укрытая полотенцем. В ней плескалось несколько литров дурно пахнущего, но безопасного для здоровья растворителя. Ларэ умывалась им всегда, когда следовало избавиться от краски на коже.
Вечно ходить перепачканной яркими кляксами — не то, что ей нравилось. Она умела и порой действительно шлялась по улицам Жейевы с краской везде, даже на губах, но то исключения. Откинув полотенце, она быстро умыла руки и лицо с шеей в растворителе. Благо, соприкасаясь с кожей, он терял обычные ужасные ароматы. А раздражённые красками ноздри уже и не ощущали вовсе никакой вони.
Только мама, непонятно откуда появившаяся, заворчала:
— Когда-то ты мне устроишь газовую камеру, журавлик, — Асака Отун хоть и определённо морщилась, но Жуларель знала — мама никогда не ворчала на неё всерьёз. Сильно любила.
— Теоретически, я могу выучить, как они устроены, — рассудила Ларэ и накрыла таз с растворителем.
Мама, оказалось, сидела на лестнице, держа на коленях раскрытую книгу.
— Кажется, я ещё сто раз пожалею, что предложила тебе поступить на инженера...
— Зато я еду на твою родину! Всегда хотела повидать Шиятау.
— Ты едешь в островной Куэш, а я родилась в Фильяль-Куйски, — возразила с улыбкой Асака.
— А что там интересного, в той столице-то? — Ларэ ухмыльнулась и присела под лестницей, сложив ноги по-энарийски.
— И правда, — мама покачала головой, и её вьющиеся короткие волосы упали ей на похожие на острый миндаль глаза.
Асака — представительница национальности раоши, распространённой в Шиятау. Жуларель находила раоши самыми привлекательными гроуниками в общей массе — они и не молочно-белые, и не розовые, и не болезненно-жёлтые, и не тёмные. И среди других рас никого похожего на раоши не нашлось. Это делало их уникальными. Они все высокие, с плечами разной ширины, тонкими талиями и свойственными всем гроуникам развитыми бёдрами и ногами.
Лица — высокие, обрамлённые всегда кудрями, с миндальными разрезами глаз, широкими скулами, пышными губами и прямыми носами. Кожа их напоминала загорелую, красивую ореховую.
Но сама Жуларель, имея отца коренного агрейндалца — лаоуна, забрала мамины черты только частично и перемешала их в страшную какофонию с чертами папы. Вместо широких скул — вовсе никаких, голубые глаза немного мягче миндальных, а белая копна волос на голове — прямая, как кошачьи усы. И кожа такая же тёмная, но отливающая на солнце скорее не орехом, а золотом. Да и губы потоньше.
— Думаю, я найду себя в Куэше. Там же небоскрёбы-пирамиды!
— Как и почти во всех крупных городах Шиятау.
— Ну... зато это остров. И это самый юг Шиятау. Примерно один климатический пояс с нами. Сплошные плюсы! — Ларэ любила рассуждать вместе с мамой вслух, почему для обучения она выбрала её родину, а не свою, и отчего конкретно Куэш, когда все большие города Шиятау блистали невиданной во всём мире технологичностью.
— Я надеюсь, что ты там будешь счастлива. А если нет — возвращайся. Твою комнату я не позволю занять твоей младшей сестре, как бы она ни просила, — мама усмехнулась.
— Да наши же с ней комнаты одинаковые.
— Рейсме надо принципиально занять твою комнату.
— Ох уж эти дети... — Ларэ покачала головой, вздохнув. Хотя на самом деле очень любила свою девятилетнюю сестричку и порой всячески потакала её капризам. Ну как можно было отказать её молящим янтарным глазкам?
— В конце концов, все дети станут взрослыми, — задумчиво изрекла Асака.
Жуларель хмыкнула.
— Не позволяй Рейсме взрослеть раньше времени. А то Джо уже два года назад уехал, теперь уезжаю я. Рейсме решит, что она за старшую. Не надо.
— Я уж постараюсь, — мама улыбнулась, отложила книгу и потянулась рукой к дочери. Ларэ позволила ей потрепать себя по голове. Как и всегда. В последние дни она даже сама порой, словно кошка, подставляла маме голову. Вскоре её уже никто не сможет трепать по голове ежедневно. А если кто-то захочет — она не позволит. Это прерогатива только человека, что явил её на свет.
— А ты не забывай своих родителей. Хотя бы раз в неделю сообщай, как ты.
Изумившись, Ларэ выскользнула из-под руки матери и вскочила на ноги в лёгком возмущении.
— Может быть, другие и забывают звонить родителям, но не я. Даже если не каждый день, так через день буду. Я же вас люблю, — процедила она скороговоркой.
— Я рада, — мама улыбнулась шире. — А, и, журавлик... там где-то час назад мимо нас проходила твоя подруга Азели, просила тебе передать, что сегодня в восемь вечера они соберутся в доме Риши. Попросила тебя прийти хоть разок за эту неделю.
— Я как раз уже сама думала, что пора бы встретиться с ребятами. С радостью пойду, — Ларэ руками пригладила растрепавшиеся волосы, пытаясь отогнать несколько шальных мыслей о том, не успели ли на неё обидеться друзья.
— Тогда я жду тебя к утру... И не забудь выпить зелье. А лучше взять защиту дополнительно, знаю я этих юношей.
— М-а-а... — Жуларель хмыкнула, качая головой. — Я ни с кем из них не сплю. Мы друзья.
— И всё-таки, — Асака ехидно дрогнула уголком губы и взяла книгу обратно в руки, намекая, что на том их беседа закончена.
Улыбнувшись напоследок, Ларэ вышла на скрытую в теньке террасу, где гулял приятный ветерок и открывался вид на отца, что носился между фруктовых деревьев, мгновенно наполняя корзинки и мешки.
Буквально мгновенно — он двигался столь быстро, что она едва успевала ухватывать его перемещения. Небось, какой-нибудь лумфар или энатр вообще бы видел только размытое пятно, что одновременно пребывало в нескольких местах сразу. Для них же мир движется быстрее. Говорят, они даже не успевают поднять падающий стакан на лету. Успевают это лишь те, кто наделён какой-то особой реакцией.
Наверное, тяжело жить в мире, что на доли секунды быстрее. Кто бы подумал, что столь незначительная разница так сильно сказывалась на восприятии мира и возможностях?
Под одним из плодоносящих деревьев, держа в объятиях плюшевого рыжего пса, сидела Рейсме и с интересом наблюдала за папой. Младшая сестра, в отличие от старшей, совсем пошла в агрейндалца отца — обычные большие и круглые глаза, свойственные детям-лауонам пухлые щёки, а волосы прямые и тёмные.
— Ждёшь, когда научишься двигаться так же быстро? — Ларэ хитро прищурилась и опёрлась на ограждение. Сестра перевела на неё внимание, дрогнув уголками губ.
— Ставлю на то, что обучусь этому быстрее, чем это сделаешь ты.
— А ты любишь заключать заведомо проигрышные пари, да, Рэ? — она засмеялась.
Рейсме только вскинула гордо голову, положила игрушку себе на колени и с вызовом сложила руки на груди. Упёртая маленькая сволочь. Жуларель пока не могла определить, поможет ли сестре в жизни её умение упереться рогами, словно своенравный скот. Пока людей это скорее забавляло — тоже нормально.
— Тебе я не проиграю, не волнуйся. Тебе уже семнадцать, а на ногах у тебя до сих пор паутинка, — Рэ улыбнулась, вскинув голову.
Ларэ смогла в ответ только вздохнуть: сказанное сестрой — факт. Если у папы пропали сетки с ног, а мамины икры и бёдра украшал фиолетовый узор, отчего Жуларель с рождения пророчили выдающиеся способности, она же через пару лет должна была достигнуть зрелости. Порога, когда надежда стать сильнее потухнет совсем.
В семнадцать лет она уже должна была обладать хотя бы узором голубым, теряющимся на фоне вен. У Рейсме в девять лет ещё было намного больше надежды научиться всем навыкам их расы.
Папа вдруг затормозил — так резко, что сам едва не упал, а из его объятий выскользнули аппетитные синие кафаки, покатившись по траве.
— Ларэ ещё всего достигнет, Рэ, — усмехнулся он, с шуточным укором взглянув на младшую дочь. Та просто пожала плечами и вновь обняла игрушку.
— Вот-вот. Папа на моей стороне, — Жуларель спрыгнула с террасы, обнажив в злорадствующей улыбке зубы.
— Сама говорила, что взрослые тоже ошибаются, — и она показала язык, прежде чем вскочила на ноги и бегом, — самым обычным, — метнулась куда-то в дом.
Сняв с лица дурацкое выражение, Ларэ опустила взгляд на свои ноги. Летние тряпичные шорты открывали вид на ноги до середины бедра. Единственный минус тёмных оттенков кожи для гроуника — при наличии белой паутинки на ногах, она всем бросается в глаза. Сообщая каждому прохожему, что её обладатель не может разогнаться до десятков километров в час за пару секунд. Раньше, во времена смуты, люди никогда не демонстрировали ног. Одни могли так сообщить о своём превосходстве, а другие намекнуть любому разбойнику, что удрать будет трудно.
Вспоминая об этом, Ларэ неистово радовалась, что родилась в сто пятьдесят первом году Новой Эры. В объединённой и безопасной Андраде. Где она могла спокойно летом ходить, демонстрируя всему миру россыпь выпуклых узоров на ногах, извивающихся всячески, как змеи. Десятки тонких полосок, названные сеткой времени. В зависимости от того, как хорошо они работали, они меняли свою форму и цвет. У самых сильных гроуников сетка времени становилась красной и уходила глубоко под кожу, избавляя своего носителя почти полностью от намёков на своё существование.
Слабые сетки времени, как её, использовали куда больше сил и энергии, чтобы хоть как-то функционировать. Они, как механизмы старых поколений — работали хуже, а места занимали больше. Сетка времени раздувалась, значительно отходила размером от своего идеального состояния. Занимала слишком много места и выступала из-под кожи, словно варикозные вены.
После продолжительного и быстрого бега сетка вовсе раздувалась до невиданных размеров — один раз Ларэ пробежала расстояние в сто километров за два часа. По прибытии на место назначения её обычно тонкая белая паутинка распухла до размеров вен, а где-то стала в ширину её пальца. После той пробежки ещё дня три сетка болела и пульсировала — чего не делала до того никогда.
— Не слушай сестру, у всех гроуников есть время на развитие хотя бы до двадцати пяти лет. У некоторых до тридцати даже, — папа, положив ладонь ей на плечо, улыбнулся.
— Про тридцать — то исключения, — усмехнулась безо всякой потаённой грусти Ларэ.
— Значит, ты будешь в общей массе тех, кто достигнет пика своих возможностей до двадцати пяти лет. Даже если то будет голубая сетка. Но на белой ты не останешься.
— В крайнем случае, я проберусь в какую-то тайную лабораторию и украду оттуда образцы препарата, что меняет цвет сетки, — хохотнула чуть мечтательно Жуларель.
Она никому всерьёз не озвучивала своих идей и мечт, даже родителям и близким друзьям, ведь боялась непонимания. Её интересовало овладеть всеми навыками гроуников только лет до четырнадцати. Ей это виделось высшей целью, наравне с тем, чтоб стать известной художницей.
А после интерес к навыкам особым пропал — какая разница, ей требовалась одна секунда или двадцать, чтоб разогнаться. В жизни она воспринимала реальность так же, как и другие гроуники — быстрее, нежели все остальные расы в мире. Этого для радости хватало.
Куда больше её волновало не то, чем её наградит природа, а чем её может наградить результат человеческой мысли. Говорят, сильные колдуны ещё в незапамятные времена умели изменять внешность, пусть доказательств не осталось. В принципе почти ничего не известно о том, на что способна самая малочисленная, но самая могучая раса Ектарлана.
Одно было о них ведомо точно — колдуны изобретатели, пускай и в своей области. И они, возможно, умели или до сих пор умеют менять внешность. Ларэ родилась гроуником, но технологии её могли видоизменить и научить тому, что неведомо колдунам.
Весь Ектарлан — сплошная работа частиц созидания. Если их приучить, можно научиться всему. С глубокими знаниями о разных науках, она могла превратить весь мир в свой личный холст. Главное, не ошибиться, и не нарисовать вместо шедевра дурацкую агитацию. Но это проблемы уже будущей её.
— Даже если у тебя останется паутинка, это не повод уродовать её краской. Особенно, какой-то экспериментальной, — папа покачал головой и улыбнулся так, чтобы на щеках выступили озорные ямочки.
— Тогда я подожду её официального выхода, — заключила Жуларель, нагло улыбнувшись отцу.
— Эх ты... — он беззлобно покачал головой.
— Папа! — вдруг на террасу, всё ещё обнимая пса, выбежала Рэ.Она выглядела чем-то крайне возбуждённой: брови взметнулись вверх, щёки покраснели, а руки дрожали. — А где город Лр... странное название такое... Лорнул какой-то?
Нахмурившись, Ларэ ответила за отца:
— Лролнул?..
— Да-да! Он.
— Это даже не Андрада. Это столица Энарии, — папа в изумлении поскрёб подбородок.
— Это страна, где живут энатры? — спросила девочка, но не стала дожидаться ответа. — Неважно. Слышали, на этот Лорнул сбросили бомбы? Тётя ведущая в чудо-картине очень испугана....
Жуларель оторопела, скривившись. Бомбы? Лролнул? Новости? Такое выдумать сестра не могла при всём своём богатом воображении. Она даже не знала названия этого города.
Но ведь за всю войну ни на один город во всём мире не нападали так нагло...
— Две с половиной тысяч погибших и двенадцать тысяч раненых, — из дома, всплеснув руками, выскользнула мама. — По всем каналам только об этом говорят. Энатры в панике.
— Ну, мы-то не в Энарии... — папа выставил руки перед собой в примирительном жесте, словно так мог всех успокоить. — Надеюсь, это хотя бы не мы их так? — он явно пытался шутить, но его нервный смешок только вызвал дурноту.
— Это всё оскфелы, конечно же. Античастицы, это же объявление активной фазы войны...
— Что такое активная фаза войны? — Рэ, подняв взгляд на маму, взяла её за руку.
— То, что ни за что не должно добраться до нас. Это когда люди стреляют друг в друга и нигде не безопасно.
— Но это ведь только в фильмах бывает...
— Пускай так и будет, — мама вздохнула, а папа больше не пытался шутить и как-то разрядить обстановку.
— И зачем людям эти войны... — Ларэ покачала головой, безуспешно пытаясь отогнать дурноту от горла. — Я, пожалуй, пойду к друзьям. Не хочу думать ни о каких войнах... — она, двигаясь нарочито рвано и нервно, направилась в дом.
Просто переодеться, накраситься, а после напиться до помутнения рассудка в компании друзей. Дача Риши, — самого богатого парня в их компании, — это два этажа и мансарда развлечений. Хотя если его родители дома, придётся им всем тесниться на мансарде и просто играть в настольные игры или смотреть фильмы. Хотя периодически такие посиделки нравились Жуларель куда больше — никаких блюющих незнакомцев, пьяных вусмерть друзей и ощущения полного отрыва от реальности. Несколько стаканчиков пива с кафаки, — хмельного напитка с добавлением сока этих чуть солоноватых фруктов, — разговоры по душам с друзьями, громкий гогот от шуток и, возможно, несколько затяжек приторным кальяном, а за ним отдых прямо на крыше дома с видом на звёзды.
Но какой бы ни была вечеринка, главное — там не будут подниматься темы о войнах. Кому какое дело, что там в той Энарии происходит? В Андраде и своих земель хватало — целых десять гигантских альталов, а в дополнение к ним — остров Льёлит, столица всей Андрады, что не принадлежала никакому альталу. И некоторые считали её дополнительным, одиннадцатым альталом.
Ларэ было плевать, альтал Льёлит или нет — она просто подстраивалась под собеседников. Такого же мнения были и её друзья.
А раз им лень обсуждать политико-экономическую организацию Льёлита и события, что там происходили, то и до трагедии в Лролнуле они не доберутся. Просто очередные военные сводки, но с особо большим количеством жертв.
Добравшись до своей комнаты, Ларэ критически осмотрела свой гардероб. Хотелось одеться как-то необычно на вечеринку, но вся её любимая одежда уже была расфасована по чемоданам, а другая часть осталась в городской квартире. В дачном шкафу остались висеть только домашние тряпки и несколько нарядов в приевшихся национальных цветах. Всё синие с белым и золотым.
Но в честь своей, вероятно, последней вечеринки в Агрейндале можно и приодеться как подобает. В национальные цвета альтала, что она собралась покинуть по крайней мере на время, что будет учиться в Шиятау.
Специалитет в академии высших знаний политехнического профиля длится обычно четыре года, но её по результатам экзаменов и собеседования взяли на укороченную программу в два года, за ней следовала магистратура ещё в два и при необходимости она могла поступить на верхушку — так назвали более увлекательную альтернативу аспирантуре на части направлений. Сколько длилась верхушка, Ларэ и не помнила.
Чуть печально вздохнув, Жуларель переоделась — надела белую блузку с дутыми рукавами и открытыми плечами, а поверх набросила синий сарафан с позолоченными окантовками. Правда, он оказался чертовски коротким — даже нижние белые шорты выглядывали. Пришлось их заменить на золотые — не хотелось, чтоб кто-то, пока она будет бежать, увидел её шорты, похожие на панталоны. Лучше золотые и обтягивающие, привлекательные.
Волосам она уделила много времени — где-то час сидела, собирая локоны во множество кос, куда вплетала разноцветные канеколоны.
Оставшиеся пряди она заплела быстро — их требовалось скрутить в тонкие жгутики и на их концы надеть бусины. Это она делала не самостоятельно — ей помогал её «паучок». Так Ларэ назвала самодельную конструкцию: маленькую быструю карусель с тонкими ножками. На них она цепляла концы прядей, а после включала устройство. Через несколько мгновений получался тонкий жгут.
Подобное продавалось в магазинах и порой работало куда лучше — например, могло само надеть на конец жгута бусину или заплести косы самостоятельно, но её паучок был одним из первых её изобретений. Она его просто на досуге смастерила в четырнадцать лет. И расстаться с дорогой для себя вещицей не могла.
Остальные изобретения летели в мусорный бак при первой возможности, но только не это.
Где-то чуть растрепав косы, Жуларель оставила у себя на голове эту вакханалию и приступила разрисовывать лицо.
Это заняло намного меньше времени, нежели причёска — несколько брызг основой для макияжа, — формулу которой она доработала самостоятельно, — и макияж ложился ровным слоем. Даже поганые тени из ЛТ — барахолки, где продавались товары переменно хорошие и плохие, но где закупались почти все агрейндалцы. Получился броский и яркий образ, с золотом на губах, белизной на щеках и синевой на веках.
Почти довольная своим видом, Ларэ подобрала рюкзак с вещами и зажала в руке коробку с маленькой колодой карт. Стоило сообщить Риши, что она придёт.
Достав из упаковки часть карт, Жуларель стала их перебирать. Родители уже давно предлагали ей купить чудо-зеркальце, но она находила их ненадёжными. Одно неправильное движение — и можно было разбить это непрактичное устройство.
Колода чудо-карт виделась ей намного более надёжной — пускай каждая отвечала только за одно или два каких-то действия. Зато из можно было гнуть и даже мять. А если порвать какую-то карту — ничего страшного, они продавались в любой барахолке за копейки. В будущем Ларэ хотела придумать, как объединить функционал всех чудо-устройств в одном комфортном и практичном корпусе. Но ныне она довольствовалась тем, что использовала колоду карт.
Она выбрала оттуда две карты, что отвечали за звонки и сообщения, и одну с зеркальной плёнкой — ей можно было делать фотографии. С первой карты она отправила сообщение Риши и спрятала её в карман на сарафане, оставшиеся две спрятала в рюкзак.
— Вернусь не скоро! — крикнула она, когда выбежала из дома.
За забором по поросшей травой обочине вальяжно разгуливали иприки — чёрные мясистые птицы сантиметров пятьдесят в высоту, с большими белыми глазами и оперением, больше схожим на мех.
Машины в окрестностях проезжали редко, и соседи не боялись выпускать своих подопечных прогуливаться по деревенским улочкам. Бегуны редко когда сталкивались с пернатыми соседями.
Оглянувшись по сторонам, Ларэ вышла на центр дороги, закрепила рюкзак на плечах надёжнее и сорвалась с места.
Шаг за шагом она ускоряла свой бег, покуда не поняла, что быстрее бежать не сможет. Тело достигло физиологического, человеческого предела.
Тогда она стала замедляться — разгон ей больше был не нужен. Сетка времени на ногах издала ощутимую пульсацию, словно туда на мгновение переместилось сердце. Ларэ бросила взгляд по сторонам, не тормозя: снующие по обочине иприки предстали словно черепахами. Пока они делали один крохотный шаг, она уже теряла их из виду. Время для неё замедлилось, тогда как всему миру вокруг казалось, словно она бежит на немыслимых для человека скоростях. Главное — не тормозить. Не позволить сетке времени отключиться, перестать искажать её реальность.
Ларэ петляла между участков, иногда проскальзывая мимо пешеходов и пару раз на перекрёстках едва не столкнувшись с другими бегунами. Но получалось избегать этой участи: улететь на пару метров от столкновения и минимум обзавестись синяками — плохая идея.
Когда до дачи Риши оставалось не более метров двадцати пяти, Жуларель стала замедляться. С каждым новым шагом реальность вокруг двигалась всё быстрее и быстрее.
Она смогла затормозить, когда иприки двигались вполне живо, а мерзкие насекомые стали почти неуловимыми.
Расположившись под кованой оградой вполне фешенебельного двора Риши, на траве по-энарийски сидели двое, по очереди делая затяжки одной сигаретой. Зеленовласая и жилистая лауонка Азели и её спортсмен-брат — Жатан с вечно весёлым взглядом разноцветных глаз: чёрного и синего. Оба были в купальниках и с промокшими волосами.
Мысленно Ларэ себя похвалила — она никогда не убирала из рюкзака запасной купальник.
— А сегодня что, вечеринка на море? — спросила она, столкнувшись с друзьями взглядом.
— Да такое. Жарко просто. Но тебе бы не помешало искупаться, а то лето закончилось. И ты античастицы знает сколько не выходила из дома, — хмурясь, многословно сетовала подруга.
— Ничего, сегодня я наверстаю упущенное, — она улыбнулась, а Азели, потушив сигарету об ограждение, вскочила на ноги.
— Э-э, не, ты мок... — Ларэ не успела договорить: подруга нагло нарушила её личное пространство, прижавшись к её одежде насквозь мокрым купальником.
— Переживёшь, — за сестру ответил Жатан, весело прищурившись.
Состроив пренебрежительную рожицу, Ларэ выбралась из объятий Азели и предусмотрительно выставила руку с выпяченным средним пальцем наверх, напоминая Жатану, что объятия влажной от воды подруги она выдержать могла, но его — нет.
— Скучная какая... — Жан надул губы и покачал головой.
— Ларэ носик свой славный воротит? — кованая калитка дёрнулась назад и выпустила к ним на улицу Риши.
Друг, как положено очередному агрейндальцу, имел тёмные волосы, отливающую тёмным золотом кожу, разноцветные глаза — один болотный, второй карий, — и при чуть дряблом торсе с тоненькими руками, которые совсем не скрывала тонкая синяя майка с вырезом до середины торса, обладал выраженными мышцами на ногах, которые опутывала голубая паутинка.
— Славный носик не помешает мне тебе врезать, если ещё раз что-то такое скажешь, — пригрозила невозмутимо Ларэ.
В их компании не обижались на подколы друг над другом. Это было обычным делом — и даже угрозы никогда не воспринимались всерьёз. Скорее все обижались на обычные слова — они могли ранить намного больше обмена колкостями.
— Надеюсь, врезать с любовью? — улыбнулся Риши, приветливо протянув ей руку. — И уже сколько тебя не видели, я соскучился, — рассудил друг, и Жуларель ощутила, как заулыбалась в ответ, пожав его за руку.
— Знаешь, что самое обидное?
— Аць? — он вскинул широкие мазки бровей выше.
— Картина-то по итогу — говно, — вздохнула Ларэ и убрала руку.
— Вот и разрешай тебе не появляться с нами долгое время. Фигня какая-то выходит, — Риши чуть печально хмыкнул, определённо намекая на её скорый отъезд. Но продолжать тему не стал: — Но пошли лучше в дом, а то как не родные друг другу, — и он скользнул за калитку.
Возражать Ларэ не стала и направилась за ним.
— Плавать или именно дом?
— Могу предложить кинуть тебя в бассейн, — Риши пожал плечами и кивнул на часть участка, которую скрывали высокие столбы узких деревьев.
— Я только за, только переоденусь, — заключила Ларэ.
Друг широко заулыбался.

— Выходи из бассейна, заболеешь же! — предупредила Азели, когда на улице сгустились сумерки.
Ларэ оставила её без внимания — возможно, на воздухе уже было холодно, но в объятиях обогреваемой воды в бассейне Риши её это не тревожило.
Глубина бассейна позволила погрузиться в неё по подбородок — самая удобная глубина для неё. Получалось и держаться на воде, и при усталости опускаться ступнями на дно. И выходить оттуда совсем не хотелось. Даже хотя почти все друзья уже переместились с улицы в дом, и музыка громыхала только за толстыми стенами дачи Риши.
— Если что — я тебя предупреждала, — напоследок бросила подруга и ушла куда-то по тропе в сторону.
— Да выйду я скоро! Ещё пару минут только! — бросила Ларэ ей вдогонку.
Оставаться совсем одной во дворе не хотелось — сильно непривлекательное времяпровождение. Почти в одиночестве — весело. Совсем одной — тоскливо.
Особенно когда в доме Риши народ вовсю развлекался под заманчивую музыку.
Сделав ещё один размеренный кружок по бассейну, — для закрепления результата — она остановилась около лестницы и шустро взобралась по ней. Но проклятая человеческая физиология заставила её содрогнуться и рефлекторно опуститься хотя бы на ступеньку ниже — холод пронзил мокрое тело каким-то сломавшимся тонным прессом, безвольно упавшим целиком на неё.
Невыносимо. И почему тело не могло просто не чувствовать столь незначительный холод? Могла бы Ларэ проектировать людей — в них бы установила автоматическую калибровку температуры. Чтоб жару или холод люди ощущали лишь тогда, когда это впрямь угрожало здоровью или жизни. А не от всякой незначительной мелочи... и как преподавателям было не стыдно вещать в академиях, что природа очень умна? Скорее окружающая среда — незадачливый экспериментатор, которому бы даже награды не дали — ведь проект провальный.
Фыркнув, Ларэ зажмурилась, постаралась абстрагироваться от всего глупого человеческого и рывком вырвалась из плена воды. Холод гибкой проволокой прорвался под коленные чашечки и заставил её покачнуться, покрывшись вдоль всего тела сеткой мурашек.
Пришлось сорваться с места и метнуться на дрожащих ногах к своему полотенцу, небрежно брошенному на шезлонге. Лишь когда мягкие ворсинки покрыли тело, стало немного легче.
— А я уже думал, ты на самом деле лумфар, — усмехнулся подошедший Риши.
— Было бы неплохо. Хотя у них мир вокруг слишком быстрый... не, я бы не выдержала такое, — рассудила Ларэ, закутавшись в полотенце по голову. Только лицо оставила открытым.
— Но жить в воде неплохо было бы, да?
— Не жить, а иметь возможность, — возразила она и чуть припустила полотенце, чтоб оно сползло на плечи и обнажило взмокшие растрёпанные патлы. Но Ларэ надеялась, что хотя бы часть кос и жгутов осталась.
— Тогда ты не против будешь пойти со мной смотреть фильм на мансарде?
— Фильм?
— Не поверишь, но устал танцевать. Я уже пригласил нескольких остальных, — добавил, посмеиваясь, Риши.
Ларэ невольно тоже хмыкнула — нелепые предупреждения мамы аукнулись. В голову успели закрасться дурацкие предположения, пока друг не добавил про остальных.
— А я уже стала искать тут какой-то не такой подтекст, — честно призналась она и не сдержала хохот.
Какая всё-таки нелепица! Мазки бровей друга упали ему по самые глаза и едва не перемешались на переносице.
— Подтекст? Да я иногда забываю, что ты не мальчишка, братишка моя, — он засмеялся громче неё.
Ощутив, как под кожу закралось смущение, Ларэ качнула головой и поспешила переменить тему:
— Ладно, пошли лучше фильм смотреть. Кстати, что смотреть-то будем? — взяв Риши за локоть, она поволокла его к дому. — Сегодня бесплатная трансляция шиятауского фильма. Название забыл... ну тот, где апокалипсис, а все актёры — раоши, как ты любишь, — хохотнул Риши: все друзья знали, кого Ларэ считала самыми симпатичными людьми для себя.
Она за все годы дружбы с ними сотни раз пожалела, что когда-то обмолвилась об этом.
— Что, только раоши и больше никого? — она, прищурившись, скосила глаза на друга. — Не, если бы там на второстепенных ролях не было бы кого-то ещё, я бы тебя ещё неделю назад в кинотеатр вытащил. Не уверен, кто он там, но один актёр из то ли Юндовица, то ли вообще наш, из Агрейндала, — сочетание этих двух альталов заставило Ларэ зажмуриться, отгоняя болезненную ассоциацию. Но против грозного монстра воспоминаний она была бессильна.
— Что приуныла? — насторожился Риши и остановился.
Утаивать Жуларель не стала — они все это знали. Даже те, кто лично этого не видели, знали. Событие давнее, но не менее мучительное. Но особенно — для неё. Остальные хотя бы не были к этому причастны. Она же была косвенно, но виновата. Стала толчком.
— Нандрин. У него отец агрейндалец, а мама из Юндовица, — коротко бросила она, не размыкая глаз.
Риши промолчал — никто и никогда не знал, что говорить, когда они задевали тему Нандрина Эултуна. Мальчика, который, вероятно, был слишком прекрасен для этого мира, чтоб жизнь его пощадила. Или он стал расплатой для Ларэ за то, что она его испортила. Она не знала.
Знала лишь о бесконечной боли, шлейф которой следовал за ней по пятам все последующие года. Она доныне помнила дословно его сообщение: «Я снова поссорился с предками. Сбежал. Приходи, посидим на стройке, где обычно».
Запомнила, потому что не прочитала его сразу — спала. А когда утром сорвалась на место ещё до рассвета — Дина не было. На её сообщения он тоже не отвечал. И после он не пришёл в академию. А когда она прибежала к его родителям — они тоже не знали, где он.
Ларэ приучила его сбегать от родителей при первой же ссоре, ей это казалось крутым тогда... и за её детский дурной характер поплатился он.
Дину было всего одиннадцать лет, когда он исчез.
А ей было одиннадцать лет, когда она перестала быть вредной девочкой.
— Античастицы, прости. Я и не подумал о такой взаимосвязи... Раскрыв глаза, Жуларель покачала головой.
— Всё в порядке. Это я что-то нервная сегодня, — бросила она рассеянно, пытаясь хоть как-то себя оправдать — хотя тема всегда её трогала, но мимолётные слова редко в последний год наводили её на ступор от болезненных воспоминаний и ассоциаций.
Вероятно, скорый отъезд отражался на психике.
— Ничего не нервная. Это я дурак, — заключил Риши и возобновил шаг. — Но фильм мы посмотрим, да? — с надеждой уточнил он, и Ларэ, широко улыбнувшись, кивнула.
— Я просто буду надеяться, что с персонажем этого актёра всё будет хорошо, — бросила она весело и скользнула в обитель шума и веселья.

Он умер. На тридцатой минуте фильма. Обычно Ларэ не тревожили смерти персонажей в произведениях — это всего лишь вымысел. Его задача развлечь или привнести новых мыслей в голову, но не доставлять боль. Причин для боли хватало в жизни. Но эта гибель персонажа её тронула до глубины души.
Или выпитый стакан пива с кафаки стал странно воздействовать на разум, и все её эмоции — лишь результат стимуляции алкоголем.
Ларэ пыталась себя убедить в последнем. Только бы не вернуться к размышлениям о, вероятно, прискорбной судьбе Дина. Легче думать, что во всём виновно пиво.
Оптимальный виновный — оно даже не могло ничего сказать в свою защиту.
Смахнув колющие глаза слёзы, Жуларель покомфортнее забралась на диван, подтянула плед выше — переодеваться в одежду ей стало лень и она предпочла поверх купальника накинуть какую-нибудь ткань. Никому нет дела, в платье она, в обносках или в пёстром тряпичном купальнике на завязках — а греться в пушистом пледе почти на голое тело приятно и уютно.
— Держи, — Риши передал ей бумажный стаканчик, наполненный какой-то — видов существовало сильно много — засоленной крупой. Вкусное угощение под фильм.
— Можно было и раньше, — усмехнулась она, подобрала гибкий одноразовый напальчник, лежавший поверх и, натянув его на палец, смочила его слюной — так больше крошки собиралось.
— Только сейчас с кухни принесли, — оправдался шёпотом друг, а отвечать Ларэ не стала — неторопливо смахивая языком с напальчника угощение, углубилась обратно в просмотр фильма.
Хотя и гибель персонажа преследовала всех остальных героев и её саму до самого финала, дальнейший просмотр оказался интересным — сюжет не позволял заскучать. Ларэ даже не заметила, когда стаканчик с крупой опустел, его пришлось отставить в сторону, а через пару мгновений сцену поражения всего оставшегося человечества прервали титры.
— И это всё? Человечество просто взяло и проиграло? — возмутился кто-то из её друзей.
— А ты думал, группа людей сможет победить против всей природы? — вмешался ещё один друг.
— До этого группа людей всё это начала.
— Начать проще, чем закончить. Им было не восстановить разрушенный мир. Радуйся, что они хотя бы свои жизни доживут на этом одном острове.
— Я не понимаю одного — зачем я это смотрел.
— Группе малолетних гроуников было не одолеть то, что произошло. Среди них не было даже учёных. Может быть, им бы помогли тогда колдуны, но их не осталось, — решилась вмешаться Ларэ, и недовольный финалом друг принялся живо её осаждать:
— А, ну да, а были бы эти соунары, то всё бы закончилось хорошо. Хорошо быть же колдунами. А другие люди — олухи, значит.
Вмешался Риши:
— Соунары? Ты про эту сказочку? Её уже давно в кинематографе не используют.
— Я читал исследование, что соунары реально существовали. И потому что они колдуны, от них была польза.
— Заключение, ребят, — оборвал его Риши и встал на ноги, привлекая к себе внимание. — В следующий раз кто-то принесите записи с какими-то фильмами про соунаров. Порадуем Марфата, да? — ответом стали согласные возгласы.
И Марфат, хотя сначала оторопел, следом стал кидать согласия вслед за остальными. Но Ларэ их дальнейшее общение о фильмах не интересовало — выпитые стаканы пива сказались на ней.
Голова незаметно потяжелела, а голоса друзей постепенно становились всё более неразборчивыми, пока не смешались в один гул, быстрым ходом отдаляющийся всё дальше и дальше.
Вздохнув, она полулегла и уткнулась носом в чуть жёсткую, но огромную диванную подушку, позволив себе прикрыть веки. Даже если это обернётся сном, Ларэ не боялась — Риши разрешал друзьям ночевать у него. Диванов, ковров и подушек доставало всем.
— Ребят, подвиньтесь, тут девушка засыпает, — сказал кто-то, но она уже не опознала голос.
Всё вокруг стало тихим.

Странная теплота внизу живота показалась пугающе чужеродной, мгновенно размывая границы сна и яви, а следующая за теплотой щекотка могла бы вызвать смех — но вместо него Ларэ дрогнула и испуганно открыла глаза, пытаясь прогнать нелепый сон.
Ей редко снились подобные сны и она их совсем не жаловала — однако недавно выпитый алкоголь, похоже, разворошил сознание. Неприятно. И до одури глупо.
Но хотя она открыла глаза, наваждение не пропало — и ей вмиг стало страшно. Так быть не должно...
— Тихо-тихо, спи дальше. Всё хорошо... — прошептал кто-то над её ухом, а ребристая поверхность плавок куда-то стала сползать.
Жатан. К ней спящей вздумал пристать её друг... уже бывший друг.
Опешив — Ларэ не знала, как реагировать, когда до неё вздумали домогаться! — она рефлекторно сжала крупное запястье проклятого спортсмена, не позволяя его грязным пальцам скользнуть себе под бельё. Не за этим она пришла на вечеринку.
— Пошёл вон, — она постаралась откинуть его руку от себя, но это оказалось невозможно — Жатан препятствовал, всячески стараясь дотянуться обратно до её тела, словно прилипчивая муха. Словно она для него не живой человек, а способ полакомиться.
Вновь проклятая физиология. Была бы она сильнее — и уже справилась бы с Жатаном.
Скривившись — не понимая, от попыток отбросить его лапу от себя, или просто от отвращения, — Ларэ захрипела.
— Не трогай меня.
— Да не боись, я тебе приятно сделаю. Сама потом кидаться на меня будешь, — затараторил шёпотом Жатан, и она застыла от ужаса, вставшего грузным комком поперёк горла. — Давай вот ближе ко мне, — его рука вновь накрыла её плавки, а в ягодицы упёрлось что-то твёрдое.
Больше терпеть столь ужасное обращение с собой Жуларель не могла.
— Не трогай, скотина! — закричала она и извернулась из его вмиг ослабшей хватки.
Понадобилось меньше секунды, чтоб как-то добраться дрожащим от испуга телом до противоположной стороны дивана. А следом, когда ещё даже вздоха с пересохших губ не сорвалось, по ушам набатом ударил ужасающий грохот.
Казалось, ей кто-то вязальными спицами проткнул барабанные перепонки. Или воткнул карандаш в уши. Или просто голова сама по себе изнутри раскололась.
Все окна, усеивающие мансарду, по волшебству лопнули. Именно по волшебству — не присутствовало вокруг ничего, что могло бы вызвать подобный всплеск энергии.
Если только на вечеринку не пробрались колдуны или какие-то экспериментаторы, исследующие возможности частиц или попросту применяющие их на практике.
Но кому и зачем было взрывать окна?
Ларэ бросила быстрый взгляд на того, кто пробовал её среди вечеринки изнасиловать — по его рукам текли тонкие тугие струйки крови, словно по прозрачным трубкам, а на лице глаза стали сопоставимы размером с монокль. Так ему и надо, пожалуй.
— Ларэ, Ларэ, ты как?! — к ней подбежал из ниоткуда Риши.
Но после произошедшего ей не хотелось ни с кем говорить. Да и думать. И тем более гадать, как могли взорваться окна.
Ничего ей не требовалось. Ни физического, ни морального, ни умственного. Ей просто хотелось поскорее домой.
— Всё в порядке. Но я, пожалуй, пойду, — и она вскочила с дивана, подобрала сумку со своими вещами и, игнорируя крики себе вслед, побежала без оглядки домой.
Подальше от Жатана. О произошедшем она подумает с утра. В родных и безопасных стенах отчего дома. Где ей не будут угрожать какие-то придурки. Где не будет ни намёка на их существование.
Только бесконечная родительская любовь, которой она вздумала лишиться, выбрав себе местом обучения Шиятау.
Впервые мысль, что в далёких землях ей будет некуда податься, больно пронзила череп. Подле не окажется материнского или отцовского плеча... Вот какими оказались первые шаги во взрослую жизнь.

Ей казалось, что она ещё сможет заснуть. Что алкоголь заставит забыть обо всём и опуститься в объятия блаженного сна. Но глаза не смыкались. Ресницы упорно держали дистанцию между собой. А если их удавалось заставить соприкоснуться — за чернотой век её доставали фантомные касания чужих рук.
Даже когда она укрывалась плюшевым одеялом с головой, а к груди прижимала мягкую игрушку — рыжего котика с длинными тряпичными лапами, которого ей подарил Нандрин, когда им было по девять лет, — легче почти не становилось. Лишь немного теплее и умиротворённее. Словно от травяного чая. Раньше она бы не подумала, что кто-то из её друзей способен просто вздумать осквернять её тело в разгар вечеринки. Ларэ казалось невозможным, что её друзья станут до неё домогаться.
Это неправильно.
И ужасно.
Но радовало, что хотя отъезд в Куэш лишит её опеки родителей, общества Жатана тоже. Это останется всего одним противным случаем с вечеринки и постепенно забудется.
Даже к концу бессонной ночи спутанное сознание едва могло воспроизвести воспоминания. Всё оказалось сбивчивым, стремительным и неразборчивым. А в реальность вылетевших по необъяснимой причине окон больше не хотелось верить.
Наверно, то было наваждением... И ворох встревоженных сообщений от Риши не переубеждал — тем более Ларэ читала их только мельком, порой думая просто смять карту коммуникации или вовсе её разорвать — мешала. Хотелось насовсем убедить себя, что в произошедшем не было ни крупицы правды. Поверить в галлюцинации пьяного ума. Но не удалось разорвать карту — пусть она и не стоила ничего. Ларэ лишь, когда рассвет постучался в окно, затолкала её вглубь колоды, надеясь, что не скоро удастся её отыскать вновь. И после вернулась в кровать, накрыв себя одеялом с головой.
Не хотелось оказаться потревоженной алеющими солнечными лучами и не хотелось открывать тело свету. В тепле, под защитой тёплого одеяла, было немного спокойнее.
— Извини, что без стука и предупреждения. Я Лура — та, кто помогает таким, как ты. Это предупреждение, пока ты не стала звать родителей.
В реальность происходящего Ларэ не поверила — должно быть, заснула и не заметила этого. Просто границы яви со сном размылись, окунув её в омут мира грёз. А стресс и алкоголь даже не соизволили во сне поднять её с кровати и отправить в какое-нибудь занимательное путешествие.
Но пусть сон не удивил её локацией, но подослал какую-то новую знакомую. Занимательно. Решив не удивляться, Ларэ откинула одеяло и присела, взглянув на гостью. К сожалению, сон предоставил ей обычную женщину, а не какого-то робота или киборга.
Даже не искусную помесь разных видов, сочетающую в себе черты человека и зверей. Но зато кровавые локоны незнакомки утопали в рассвете, словно дополняя его, а бесцветные глаза, чуть вокруг опухшие, сверкали тусклым фонарём.
Одежда простая, словно мозг не смог придумать ничего интереснее. Обычная мешковатая чёрная кофта и обтягивающие чёрные штаны, а на ступнях сандалии. Но, кажется, на чёрной кофте были видны влажные следы, словно от брызг воды или слёз. Всё-таки сон буйной фантазии художника — явление занимательное. Никаких волшебных образов ныне ей сознание не предоставило, но одарило мысленную гостью самыми мельчайшими штрихами и деталями. За подобную картину на конкурсе Ларэ могла бы заполучить щедрую премию. Но она пока не придумала, как рисовать во сне и переносить это в реальность.
Когда-нибудь в будущем надо придумать, как решать такую нелепицу. Сильно много хороших возможностей упускалось... если бы люди научились работать, творить или настраивать сон под свои нужды — человечество ушло бы на много шагов вперёд в развитии.
Оправдало бы знаменитый колдовской календарь, насчитывающий восемь тысяч лет нынешней эры. Подтверждало бы, что современные цивилизации развиваются с древних времён, а не попросту существуют.
Но — Ларэ одёрнула себя — не существующей наяву гостье явно были не интересны её глубокомысленные размышления об отсталости человеческой цивилизации. Некая Лура говорила про помощь...
— И чем ты мне поможешь? Или это моя защитная реакция на произошедшее? Хочешь утешить, да? Утешай, мне это надо... — проговорила Жуларель, внимательно наблюдая за реакцией своего мыслеобраза.
Поддержка от себя самой ей не помешает. Быть может, поможет со всем примириться и забыть о приключившейся дурацкой и обидной ситуации.
Но Лура поджала почти отсутствующие губы и заложила руки за спину. Неужели её мозг вздумал беседовать о чём-то ещё?
— Ну не молчи, мне же интересно... — брови Луры взметнулись наверх.
— Я хочу помочь тебе с твоей натурой.
Опешив, Жуларель поспешила уточнить:
— Натурой в каком смысле? Ну, ты хочешь помочь мне с рисованием с натуры? Или с моим характером?
Гостья сложила руки на груди и стала словно приглядываться к ней, будто не являлась частью самой Ларэ. Фантазия — очень интересный феномен. Устать ей поражаться — невозможно. Всегда находились сюрпризы, способные шокировать.
— Хочу помочь тебе с твоей природой. Непросто ведь признать, что ты не такая, как большинство? — девушка наклонила голову, и Ларэ удивилась больше.
Неужели интересный сон спускался в бездну обычного бессвязного бреда?
— Ты про склад ума? Мне удобно.
Теперь Лура посмотрела на неё, как на абсолютную идиотку, с которой бессмысленно вести связный диалог. Хотя это скорее с этим узколобым фантомом было не о чем беседовать, но Ларэ предпочла этого не озвучивать: если будет необходимо, часть её сознания и сама узнает о её мыслях.
А попросту вмешиваться в сюжет сна — идея интересная, но не в нынешней фантазии.
— Значит, никогда раньше ничего подобного не происходило? Вот почему отец тебя не замечал...
— Да о чём ты? Всё-таки о Жатане, да?..
— Я не знаю этого человека. Я знаю только о вылетевших окнах, когда ты испугалась. Удивительное совпадение, не правда ли?
Сердце отбило один болезненный удар. Словно сложная инсталляция из стекла или витиеватый витраж пошёл фатальными трещинами. Магия сна вмиг пропала — и на душе стало холодно. Словно её обожгли набором замедляющих частиц — тех, что могли создать невозможный холод. Заставили насытиться ими по горло.
И хотя реплика Луры звучала совершенно не похоже на что-то реальное, осознание, что всё увиденное — не сон, промелькнуло перед глазами, как строки заработавшей после долгого застоя программы.
— Ты кто такая?! — голос мгновенно перешёл на крик, но последующие попытки закричать, позвать родителей или сделать что-либо ничем не обернулись: в горло словно вода попала. Буйным потоком хлынула по гортани, препятствуя возможности что-либо сказать или даже вдохнуть. Только секундные, почти неуловимые послабления позволяли издать громкий хрип и насытить умирающие лёгкие воздухом.
Совсем не механические лапы паники закружили вокруг неё исполнительным конвейером.
— Прости, мера предосторожности. Я друг. Я просто ищу ирфилов. Детей колдунов и представителей других рас. И мне кажется, ты одна из них, — хотя Лура отпустила её горло, звуков и дальше не удавалось воспроизвести: казалось, всё нутро опухло и охрипло от воздействия ничего иного, как магии. Ларэ не сомневалась, что перед ней колдунья. Та, кто могла творить невероятные вещи.
— Т-ты... — Не утруждайся говорить, это будет сейчас больно. Но не волнуйся, пройдёт быстро. А сейчас тебе просто надо меня выслушать, — колдунья, явно не беспокоясь о приличиях, присела с ногами поверх стола Ларэ и подняла оттуда книгу с чертежами.
— Ты реально не догадывалась о своей природе? Никогда не происходило ничего странного? Может, бывали странные совпадения? Или что угодно ещё? Не торопись, милая, времени много... — продолжала она, невозмутимо пролистывая книгу.
Ларэ молчала. С ней никогда не происходило ничего странного до нынешнего дня. До прихода какой-то колдуньи, чьи действия обожгли ей горло и пресекли возможность нормально говорить, но которая ныне требовала дать какой-то ответ.
Наверное, всему виной было пиво, но Ларэ даже не волновало, как произошло это всё. Но примерно она понимала — когда к ней пристал Жатан, чьи-то действия выбили окна. Это странно совпало, но привлекло внимание носителей магических даров. И теперь её, ещё не отошедшую от шока, застали врасплох с утра и закидывали нелепейшими вопросами...
Может, другие дети и имели причины сомневаться в своих родителях, но не Ларэ — в её семье не знали измен. А если и знали, к потомству это не приводило. Она, брат и сестра слишком похожи на обоих родителей. Сомневаться в этом — нелепица.
Но эта странная Лура, очевидно, не знала подобных мелочей и сделала поспешный глупый вывод. Но забавно — оказывается, кто-то в этом мире хотел помогать нечистокровным... Это замечательно, но это мог быть и обман, а если не обман — Жуларель в помощи не нуждалась.
Она чистокровная гроуник и в её крови не было частиц эль. Она была бы рада, будь они у неё. Однако природа не наделила её подобными чудесами. Приходилось искать способы модификации тела извне.
— Н-нет. Ты ошибаешься, — произнесла она настолько громко, насколько было возможно.
Насколько позволяли раздражённые голосовые связки и так уверенно, как получалось в присутствии существа заведомо более сильного.
— Отрицание — это нормально.
— Я уверена в своих родителях. Хочешь... проверяй, не знаю, — произнести что-то настолько длинное оказалось невозможно болезненным — кончив, Ларэ закашлялась.
— Случай впрямь странный. Пока я не чувствую ничего — но это ничего не означает. Обнаружить ирфилов порой очень сложно, — объясняла неторопливо колдунья, продолжая пролистывать книгу.
Если бы это существо не могло сделать с Ларэ всё, что угодно, она бы не стала терпеть неуважение и забрала бы свои материалы. Но она не могла.
— Потому что искать тут нечего. Девочка правда не ирфил. Я вас с толку сбил. Практиковал новый вид магии, — Жуларель не удержалась и испуганно подскочила, натянув одеяло по подбородок, когда посреди её комнаты появился ещё один незваный гость.
Сразу в глаза бросился средний рост гостя, худые узкие плечи, укрытые растянутой белой майкой с красными толстыми бусами и копна шоколадных густых кудрей, укрывающая веснушчатое лицо. Хотелось даже взвизгнуть — но только хрип сорвался с израненного горла.
— Рантер? — Лура отложила книгу, нахмурившись. — И что ты тут тогда забыл?
— Я дружу с Риши. Парнем, у которого окна взорвал, — чуть осмелев, Жуларель разглядела гостя внимательнее: его нависшие веки с длинными ресницами, прикрывающими голубые глаза, румяная кожа и очерченная квадратная челюсть впрямь показались смутно знакомыми. Она вполне могла видеть парня на вечеринке.
Лура нахмурилась ещё сильнее:
— И зачем взрывать окна тем, с кем дружишь?
— Я практиковал одно заклятие, когда этот придурок Жатан к девочке пристал. Ну, я сбился и энергия, сама понимаешь...
Тогда колдунья закатила глаза и спрыгнула со стола, взъерошив чуть дрожащими пальцами волосы. Её глаза, кажется, покраснели сильнее, чем раньше, а острые грани зубов впились в нижнюю губу.
Если бы она была героиней портрета, Жуларель бы, скорее всего, сочла её за опечаленную и чем-то встревоженную драматическую героиню.
А наяву Лура смотрелась более гневной.
— Не помню, чтоб мой отец раньше ошибался, — процедила она. — Будем честными: он ошибается почти всегда. Но тут я виноват. Если что. передай ему, что я мог понести наказание. Чтоб не быть должным «Альгету» после, — спешно объяснялся некий Рантер, за ходом мысли которого ей не удавалось уследить.
— Я передам, но если ты меня обманул — тебе не поздоровится, напомню
. — Не смею врать, Лура, — он расплылся в улыбке и усмехнулся, на что колдунья едва заметно скривилась.
— Тогда ты идёшь со мной. А ты, Жуларель Отун, не вздумай пытаться исчезнуть. К тебе нареканий нет, но вот он мог и соврать.
— Девочка, не слушай её. Твоя обязанность — исчезнуть. Иначе эти душегубы никогда не отстанут от тебя, хотя ты всего лишь гроуник! — крикнул он, прежде чем исчез одновременно с Лурой так же быстро, как до того появился по центру её комнаты.
Когда от их присутствия даже шлейфов парфюма не осталось, Жуларель легла обратно в кровать, надеясь, что всё-таки произошедшее было всего лишь плодом её воображения.
Хотелось верить в нереальность всего произошедшего после её засыпания на диване у Риши в гостях.
Но одно очевидно — правда увиденное или нет, ей следовало поскорее уехать в Шиятау. Это её обязанность.