Знамения забытых земель. Легенда о рае

      «Более двух тысяч погибших — что сейчас известно о Лролнудской трагедии», — гласил очередной траурно-чёрный заголовок. Выделяло его в бесконечной ленте новостей одно — авторство самого верховного журналиста Энарии. Какую бы околесицу эйлар Фиалели ни привёл в своей статье — это официальный источник. Оттого самый ненадёжный, но упустить его из виду нежелательно. Рэйфехты научили его одному умению — всегда читать официальную версию, одобренную властями, чтоб среди любительских куда проще было бы найти правду.
      Не лелея никаких надежд, он коснулся поверхности своего нового чудо-зеркальца — предыдущее оказалось безвозвратно утрачено под завалами — и углубился в чтение предоставленной информации.
      «12 тысяч раненых и порядка 2 с половиной погибших — цифры на данный момент. Установить точное количество пока невозможно: продолжается разбор завалов. По предварительной оценке, понадобятся ещё сутки на окончание спасательной операции. Только тогда мы сможем опубликовать достоверную информацию о количестве погибших в пятом районе Лролнула.
      Оценить материальный ущерб, причинённый атакой семнадцатью — не шестнадцатью, как предполагалось ранее — стрелами всё ещё невозможно. Пока власти выделили на возмещение убытков и восстановительные работы сто миллионов аллиаров. Также развёрнута обширная благотворительная программа, к которой может присоединиться каждый желающий (см.ниже). Все пострадавшие получают необходимую медицинскую помощь, а часть уже заселилась во временные жилища. Самый большой лагерь открыт в деревне Цайлес (округ Лролнула) — он готов принять четыре тысячи и двести пятнадцать человек.
      Отразить удары стрел нам не удалось, но всех захватчиков, пришедших после этой трагедии, Рэйфехты и наши военные успешно поймали. Часть мертвы, а остальных ждёт суд по всей строгости нашего закона», — обалдев от наглой лжи, кою себе позволила верхушка, он резко захлопнул небольшое устройство и отбросил его на стол — от этого явно пострадал фарфоровый корпус, но и всё равно. Показная роскошь его раздражала, пускай и поменьше, чем паутина лжи, выстраиваемая политиками. Хотя и роскошь, и слова политиков вещи хрупкие как фарфор. Одно неверное движение — и красивая оболочка могла пойти неприглядными трещинами или превратиться в обилие осколков.
      Верхушка без зазрений совести сообщала народу опасную ложь, убеждая: никакой опасности от захватчиков больше нет — их всех ведь, оказывается, отловили всемогущие энарийские воины. И как только Рэйфехтов не поглотило ещё чувство справедливости? Им стоило поскорее опубликовать свои, правдивые сводки.
      Народ заслуживал знать, сколько оскфелов заполонили улицы Лролнула. Людям стоило поведать о сей чуме, которой даже самые опытные Рэйфехты не могли противостоять. Да, они убили сотни захватчиков и поймали в плен ещё столько же. А остальная тысяча сбежала.
      Закрыв глаза от негодования, кое хотелось выплеснуть ещё на чём-то, помимо зеркала, он постарался зацепиться за забавную мысль — какой-нибудь несведущий прохожий принял бы его за очередного городского сумасшедшего, для которого мир — сплошная теория заговора. Ведь откуда подростку знать, какая трагедия произошла на самом деле?
      Он бы сам себе не поверил, но увиденное всё ещё стояло перед глазами. А о правдивости воспоминаний ему невзначай напоминал запах медикаментов.
      Аромат поражения всех Рэйфехтов, военных, а заодно и его самого. Отныне он не лучший ученик мастера Крэнфи, а незадачливый протеже Рэйфехта, раненный в битве — целая сенсация для обсуждений. Как бы его окружение ни пыталось скрыть факт травмы, и идиоту понятно — это убережёт его репутацию лишь частично. Остальные любители сплетен будут жадно кудахтать где-то на своих безопасных кухнях о том, что Рэйфехты сбрендили и допустили до битвы ребёнка. Бедного-несчастного Вэйдена Сэшли, сына тех самых Дафрена и Виелы Сэшли, который, вместо продолжения семейного дела, ввязался в игры не своего аристократического уровня.
      Как он это всё ненавидел.
      Открыв глаза, он мог бы ими прожечь дыру в безжизненном белом потолке своей темницы. Больничная палата спутывала мысли и нагоняла излишней ненависти к себе. Даже дома, под надзором родителей, он бы ощущал себя менее жалким. В поместье Сэшли только слова и действия родителей напоминали бы о том, насколько он жалок. Больница же намеренно его умерщвляла.
      Ещё сутки под препаратами — и Вэйден сможет встретиться с почившими родственниками, Рэйфехтами и лролнчанами в мире ином.
      Он жалок, но не болен столь, как его убеждали врачи. Его травма — инвалидность на всю жизнь, смысла долго страдать по утраченному — никакого. Только чудо вернёт потерянное, а капельницы с обезболивающим к чудотворным снадобьям не относились. Отныне он не энатр, а эф-энатр — инвалид. Пребывание в больнице поможет быстрее залечить сопутствующие раны, но ничего не поделает с его новым статусом. А коль оно неизлечимо — значит, оставалось с этим смириться и жить.
      Иначе он рисковал уже не от препаратов умереть, а задохнуться в жалости к себе. Это чувство душило, царапало острыми когтями горло изнутри и разрывало органы, превращая тело в безвольную оболочку. Вэйден ненавидел давиться жалостью к себе. И если жизнь — сплошная вереница злостных событий, пытающихся выдавить из него это клятое чувство к себе — стоило бороться. Идти наперекор сей глупости. Ко всем проблемам просто добавилась небольшая инвалидность, заметная только для Рэйфехта-воина. Даже для остальных энатров его ранение — почти не проблема, разве что предмет для психологических терзаний.
      А его заперли в ярких стенах эстильской больницы, тянущихся под грёбанным неизменно белым потолком.
      Игнорируя предостережения медиков, Вэйден поправил больничный халат, — обычную синюю ночнушку на пуговицах, — резко присел и даже не поморщился от боли, содрогнувшей всю спину. Страшно было двигаться только вчера, когда невыносимая боль жгла позвоночник, а любое движение сводило каждую мышцу тела в судороге. Слёзы от боли больше не стекали, всё закончилось вчера. Тогда он, всхлипывая от мук, мог взять в руки торчащую из спины чёрную цепочку. Тонкая, как какое-то украшение, она и вправду стала тем, чем выглядела.
      Чёрные звенья безвольно свисали с его позвоночника, и он не мог их больше контролировать и чувствовать. Не покинула двухметровую цепь только боль.
      А вечером его, всего покрытого ссадинами и царапинами, привезли прямо в операционную. Сил противостоять не нашлось, а через несколько минут, как за ним закрылась дверь помещения, наркоз безжалостно лишил его всякой связи с реальностью.
      Когда он очнулся, из спины больше не торчала цепь. И отныне никогда не будет.
      Почти все царапины и ссадины не оставили от себя и следа — на него не жалели сильнейших медикаментов. Они залечивали несильные раны, ожоги и рассасывали синяки за мгновения.
      Но даже самый большой порез, ранее пересекавший почти всю грудь, уже сросся. Осталась заметная отметина, но Вэйден знал — через пару часов и от неё и следа не останется. Такова энарийская медицина для всех, кто мог себе это позволить. И хотя лечили всех бесплатно, но лёгкие порезы обрабатывали лечебными мазями за дополнительную плату. А его родители, вероятно, не поскупились приобрести ему самых лучших мазей.
      Но ни одна из них не могла лишить его инвалидности.
      Вновь прикрыв глаза, Вэйден свесил ноги с кровати на прохладный паркет, а левая рука резко заныла от боли. Катетер, вогнанный глубоко в вену на обратной стороне локтя, болезненно впился в плоть. Подняв недовольный взгляд на три стеклянные колбы над кроватью, Вэю захотелось выругаться. Его к одному месту приковали несчастные три капельницы. Уже даже почти опустошённые.
      Проследив, куда вели серебристые трубки, Вэйден приметил размещённый на бортике кровати соединитель — маленькая конструкция, похожая на деревянный комод с пятью отверстиями в столешнице и одним на боку. Трубки от капельниц протянули через три отверстия, ещё два остались пустыми. Перед каждой прорехой ютились окрашенные в золото аккуратные вентили. Они и регулировали поступление лекарства. С отверстия, размещённого с боку, тянулась одна трубка — она и вела к катетеру. Медикаменты внутри соединителя смешивались и поступали уже прямиком в вену.
      Недолго думая, Вэйден дотянулся до каждого вентиля и закрутил их максимально. Лекарство мгновенно прекратило поступать. Захотелось заодно и злосчастный катетер вытянуть из руки, но он предпочёл просто отсоединить трубку. Разобрался он с ней не сразу, но вскоре ему удалось освободить себя от оков больничных трубок. С маленьким катетером он вполне мог ходить.
      Поднялся он неуверенно — в первый раз это делал за последнее время без надзора врачей. Они придерживали его за плечи и тогда ему казалось, что, несмотря на ранение, удавалось стоять вполне уверенно. Без нескольких же пар рук подстраховки Вэйден едва смог найти равновесие — голова закружилась, туловище колебалось, как маятник, колени подгибались, а ступни никак не могли найти контакта с полом. Он переминался с носков на пятки и обратно, и, чтоб хоть как-то устоять на ногах, пришлось широко расставить руки ладонями к потолку, но и это не помогло бы ему устоять.
      Зажмурившись, и интуитивно сжав руки в кулак и разжав обратно, он ощутил непривычно болезненное покалывание в запястьях. Ранее приятный процесс едва не заставил его поморщиться. Но боль — лишь временное неудобство на период реабилитации.
      С которой Вэйден не намеревался затягивать.
      Он распахнул глаза и оглянулся — из обоих запястий, от уплотнений интов и до потолка натянулись, как струна, тонкие чёрные цепи. Двух интаров, ухватившихся за потолок, хватило, чтоб наконец твёрдо встать на ноги.
      Удостоверившись, что равновесие восстановлено, а головокружение пропало, Вэйден вновь сжал руки в кулаки и разжал их. Мгновение — и интары свернулись, пропав в интах.
      А на потолке, к его удивлению, осталось по две глубокие отметины от каждой цепочки. И какой гений сделал в его палате потолок, не способный притягивать к себе интары? Или это произошло из-за сбоя в работе его организма? Хотя интары — удивительно умные цепочки, они магнитились и клеились ко всему, к чему возможно, не раскрывая острых краёв первого звена. Только когда интар не мог так сделать, звено раскрывалось и впивалось, как крючками, почти во что угодно.
      Шумно выдохнув, Вэйден ещё раз кинул взгляд на повреждение на потолке, созданное им, и решил, что это не его забота. Никто не предупреждал о столь нетипичном выборе материала для потолка.
      Первый шаг оказался трудным, но вновь протыкать потолок интарами не пришлось, собственных сил для удержания равновесия хватило. Хотя Вэйден и держал руки наготове — падать из-за своей самонадеянности всё-таки не хотелось. Как предостерегали излишне осторожные врачи: любая новая травма в ближайшие дни — и возрастал риск инвалидизации во всех сферах. Но особенно рисковали его оставшиеся инты. Ему и так несказанно повезло, что операция прошла успешно. Любая мелочь могла лишить его возможности контролировать все свои инты и интары, но он избежал этой участи.
      Но вот какое-то неудачное падение — и всё, больше он своих цепей не увидит. А как жить без интаров, Вэйден не представлял.
      Ещё один шаг и за ним ещё один — стало ещё легче. Он почти подошёл к шкафу, выделяющемуся простыми деревянными створками на фоне пёстрой, раскрашенной всевозможными орнаментами стены, как его одёрнул характерный треск, словно от разбивающегося стекла.
      На его побитое чудо-зеркальце, где оставалась открытой ложная сводка новостей от верхушки, пришло сообщение или даже звонок.
      Треск ритмично повторялся — всё-таки ему кто-то звонил.
      Вэйден мог не отвечать, но если тишину больничной палаты решили нарушить родители — они могли, не получив отклика, вскоре примчаться в больницу лично. А это могло нарушить все его планы. Ему всего лишь нужно время до вечера, потом он что-нибудь придумает.
      Стараясь не растерять равновесие, он вернулся к койке и поднял со столика устройство — на нижней крышке, ударившейся о поверхность, вправду появилось несколько трещин и сколов. Но корпус хотя бы не рассыпался в руках.
      Распахнув зеркальце, в нижнем Вэйден увидел своё обычное отражение, а в верхнем вместо отражения возникла фотография его девушки. Тёмно-красные, почти бордовые волнистые волосы ниспадали по плечам и обрамляли прекрасное лицо с молочной кожей, очерченными скулами и пушистыми перьями чёрных бровей над таинственными очами, в коих бушевало штормовое море.
      Вэйден мгновенно просиял и поспешил ответить на звонок. Фотография Тариши мгновенно сменилась на её отражение в реальном времени. Вместо распущенных волос — собранный на скорую руку пучок, а таинственный взгляд переменился на встревоженный, с глубокими тёмными кругами под глазами.
      — Античастицы, да тебя не узнать! — воскликнула она сразу, и её брови опечаленно опустились почти на самые глаза.
      Потяжелевший взгляд мгновенно прибавил ей лишних лет, заставляя Вэйдена тоже пасть духом — ему не нравилось видеть её опечаленной. Становилось больно за неё, а глупое подсознание начинало ещё и забывать, что она не какая-то учительница или наставница, а его партнёрша, которая старше его всего на два года. Вдвойне неприятно. От боли и от стыда за свои мысли.
      — По-моему, ничего не изменилось. Морда как была симпатичной, так и осталась, — посмеялся он, буквально на мгновение опустив взгляд на своё отражение.
      Это помогло — Таша хмыкнула, и уголки её губ дрогнули в улыбке.
      — Ты где-то синюшный, а где-то и вовсе позеленел, — поделилась девушка.
      — Ну а обычно бледный, особых изменений нет, — постарался парировать Вэй.
      — Договорились-договорились. Лучше скажи, как ты? Я всё ещё поверить не могу, что с тобой это случилось. Остальные интары хоть…
      — Работают, не беспокойся, — заблаговременно ответил Вэйден.
      Тариша удовлетворённо выдохнула.
      — Как хорошо. А то мне ничего не говорили и я сидела, как на иголках. Боялась, что всё…
      — В любом случае это уже конец. Я без одного интара, Таша. Без главного.
      — Раз остальные работают, то уже хорошо. Врачи смогли восстановить основную физиологическую и анатомическую функцию спинного инта.
      — Не факт, что Рэйфехтам этого будет достаточно.
      Девушка нахмурилась.
      — Ты сбрендил, да? — вдруг возмутилась она, и Вэйден изумлённо вскинул брови. — Что удивляешься? Думаешь, Рэйфехты тебя выгонят? Это всего одна мелочь, из-за неё такого таланта, как ты, никто не прогонит, — она чуть склонила голову, ехидно прищурившись.
      От сердца по сосудам заструилась хладная, со льдом, вода. Заполняя собой все жилы, она вызвала буйство мурашек на коже, окрасила дрожащие пальцы в синий и стала закупоривать льдом, наподобие тромбов, капилляры. Полные мук мысли, вызванные словами Тариши, едва не заставили его покачнуться и всё-таки упасть. Девушка не ведала всей правды — ей и незачем. Никто, кроме нескольких важных Рэйфехтов, не знал об этом.
      А полная картина дарила очевидный вывод — ему нечего делать среди Рэйфехтов. Сколько бы за него ни заступались высокопоставленные особы, в какой-то момент этому придёт конец. И новая травма, влияющая на всю его сущность энатра, вполне могла стать его билетом в бездну. Туда, где раньше располагался его желанный рай, но который оказался уничтожен до основания. Больше там не было ничего, кроме обломков былых мечт и надежд.
      Вэйден боялся быть изгнанным из общества Рэйфехтов.
      — Я серьёзно, Вэй. Ты загоняешься. Да, придётся тебе отдохнуть, пока не восстановишься, но тебе ещё повезло. Ты с интарами, с конечностями и живой, — и с ещё кое-чем, о чём Тарише не стоило знать.
      Хотя её поддержка искренне умиляла.
      — Мы не можем быть уверены в решении старших Рэйфехтов, — уклончиво отозвался он и аккуратно присел обратно на кровать — клятое головокружение от удара психологической болью грозилось в любое мгновение отправить его безвольно лежать на полу.
      — Не можем, конечно. Но они не дураки. Сейчас столько Рэйфехтов погибло и сильно ранено… думаешь, мастерам есть смысл выгонять тебя, когда наши ряды редеют? — девушка нахмурила брови, выдержала паузу, но не позволила Вэйдену выступить с возражениями: — Я знаю, что ты всего ученик. Но в той бойне, где погибли другие Рэйфехты, ты выжил. Ты очень сильный для своих лет и ты это знаешь, — конечно, он это знал. Все, кому не лень, всегда спешили напомнить ему о его умениях и достижениях, а закончился его вечный триумф попаданием в самую гущу бойни. И отныне славой раненого пятнадцатилетнего мальчика, о котором в ближайшее время будут переговариваться жители, когда разговоры дойдут до несовершенства системы.
      — Посмотрим, как будет, — сдался Вэйден, не отыскав весомых контраргументов.
      — Самое главное, чтоб мы и дальше были живы, а там разберёмся, — Тариша вдруг усмехнулась, и Вэйден уловил в её глазах лихорадочный блеск, словно на штормовое море упал выбившийся из-за туч луч света.
      Ему не понравилась её перемена настроения.
      — Это просто рассуждения вслух или…
      — Я вызвалась добровольцем, буду помогать разбирать завалы. Уже прибыла в Лролнул, — на одном дыхании призналась девушка.
      Ощутив, как лёд в жилах сменился кипятком, Вэйден дрогнул и с опаской глянул на возлюбленную. Она до этого была в безопасности, далеко от больших городов… и поехала разбирать завалы по своему желанию. Очень опрометчивый и рискованный поступок.
      — Там очень много сбежавших оскфелов… — процедил он, стиснув зубы. — Если тебе на голову не свалится что-то, так может прикончить эта тварь.
      — Я знаю, меня предупредили, что в новостях лгут, — ещё один удар боли вспыхнул в виде воспоминания со лживыми сводками от правительства, — но я иначе не могу. Думаю, если бы ты не пострадал, ты бы с первой минуты разбирал завалы. Такова натура у Рэйфехтов.
      — Но я изначально был в Лролнуле.
      — Мне напомнить, что ты Вэйден Сэшли — придурок, который полезет первым искать приключений на задницу? — лихорадочный огонь в её глазах сменился озорными искорками.
      Ладно, в этом Тариша попала в точку — он бы и правда помчался искать себе проблем, игнорируя все предостережения. Он и ныне собирался поступить по своей неизменной привычке.
      Вэйден не нашёл, как ей ответить — только смешок сорвался с губ.
      — Я постараюсь не нарваться на неприятности. И ты тоже себя береги.
      — Этим и займусь, — он хохотнул. — Раз уж у меня такие незапланированные каникулы, надо встретиться с друзьями. Кажется, я тебе о них рассказывал.
      — О да, золотая молодёжь Эстила. Твои друзья-миллионеры, — она весело прыснула. — Надеюсь, короны с них не спадут, если они придут тебя навестить в больницу?
      — Они пока даже не в курсе, что я тут. Лучше я дождусь уже выписки из больницы, — протянул Вэйден, не собираясь посвящать девушку в свои истинные планы.
      — Ясно, не хочешь перед богатыми детишками показываться больным, — напоследок Тариша ещё раз усмехнулась и куда-то скосила взгляд. Вэйден сразу понял, что час, отведённый на их беседу, подходил к концу. — Но это твоё дело, конечно. А сейчас, к сожалению…
      — Да, конечно, иди. Потом можешь мне снова позвонить, — Вэю никогда не нравилось с ней прощаться — сильно неприятно прерывать беседы с этой прекрасной девушкой. Поэтому он, больше ничего не сказав, закончил разговор.
      Отражение Тариши в верхнем зеркальце вмиг сменилось на его собственное.
      Отбросив вновь ставшее ненужным зеркало куда подальше, он поднялся, намереваясь наконец воплотить задуманное в жизнь. Хотя о продолжительной беседе с любимой девушкой Вэй никак не мог жалеть, несмотря на то, что она случайно переворошила его душевные раны. Тариша об этом не знала и искренне желала ему только всего наилучшего. Разговаривать с ней в любом случае особый вид наслаждения.
      Сделать больше одного шага не удалось — по всей спине, как мурашки от холода, пронеслась тянущая боль, сводящая спазмом каждую мышцу. И ощущение только нарастало, словно кто-то бил его током и с каждой секундой увеличивал мощность. Боль стала переходить со спины на конечности и отдаваться тупыми пульсациями в затылке.
      Чтоб не упасть, пришлось вновь выстрелить интаром в потолок. Вторую руку Вэйден предпочёл оставить свободной — и с костылём из одного интара разберётся. Но проблему с болью стоило решить, она вмиг его измотала и терпеть её дальше — самоубийство.
      Держа равновесие только при помощи цепочки, Вэйден бросил недовольный взгляд на три бутылки, беспризорно брошенные им с остатками лекарств. Сильно непродолжительный эффект оказался от препаратов — и это удручало. Столько часов под обезболиванием, а долгосрочного эффекта не получилось. Перспектива же вернуться под капельницу и дальше бестолково проводить время в постели, захлёбываясь жалостью к себе, не привлекала.
      Но по другую сторону кровати на тумбочке разместилось ещё одно устройство, обитое лакированным деревом, с парой золотых ручек. Посредине — выбоина, где поместилась маленькая стеклянная бутылка. Устройство с дополнительным обезболиванием. Раз в два часа оно позволяло указать силу и тип боли, чтоб выделить необходимое количество лекарства.
      Вэйден за целый день им ни разу не воспользовался — только с утра, когда его заставила медсестра, — но наконец настало время и сего напитка.
      Он лёг на кровать, выкрутил необходимые рычаги, и склянка стала наполняться желтоватой жидкостью.
      На вкус — редкостная дрянь, безуспешно перекрываемая тошнотворным медовым привкусом. Вэйден любил мёд, но в этом обезболивающем подсластитель лишь вызывал рвотный рефлекс. Но ему удалось выпить сие мерзкое пойло до дна.
      Боль прошла через пятнадцать минут. Только мышцы продолжили ныть, как после продолжительной тренировки.
      Не теряя времени, Вэйден поднялся и почти бегом метнулся к шкафу. Там стопками лежало несколько нарядов — но почти все домашние, для более комфортного сиденья в больнице. Только один подходил для выхода на улицу — просторные чёрные штаны и короткий халат с белыми узорами и толстым поясом. Обувь подвела больше — обычные сандалии на один палец. В таких не развернуться.
      А на нижней полке шкафа прятался маленький сундук. Он открылся сразу, только палец Вэйдена его коснулся, и отворил обзор на стопку разноцветных и плотных карточек — аллиаров разного номинала. Синие, фиолетовые, бронзовые, серебряные и даже две золотые — весомый запас для обычного человека, хотя и совсем невесомый для Вэйдена.
      Разместив всё богатство в сумке, спрятанной на обратной стороне пояса, он спешно — насколько для него это было возможно, — покинул палату.
      Если повезёт, то ему часть этих денег и не понадобится, он просто незаметно выскользнет из больницы. После снова вернётся, пока его не хватились, а засим ещё один раз исчезнет.
      В случае же неудачи… половина его скудного больничного запаса аллиаров решит проблему. Подкупить кого-то — не так страшно, когда душа и тело просились на волю. Медленно гнить в больнице, читая сводки отвратных новостей — непритягательный способ времяпрепровождения.
      В галерее за палатой оказалось безлюдно, только ветви какого-то старого дерева стучались в огромные окна, а где-то в дальнем конце на костылях навёрстывал круги очередной больной.
      Начало неплохое.
      Как можно тише, Вэйден двинулся к лифтам и лестницам. К сожалению, его разместили на третьем этаже, откуда вырваться через окно ныне он не мог. Так сразу рисковать ещё крайне уязвимыми интарами не захотелось.
      Всё шло отлично — в коридорах стояла идеальная тишина, никто не встречался на пути.
      Но когда Вэйден проходил мимо лифтов, дверцы одного некстати отворились, и боль в спине от попытки резво скрыться на лестнице поставила его в неловкое положение — он едва не упал прямо на глазах у медсестры. Пытаться удрать, уже будучи замеченным — глупо.
      — Ювн С… Вэйден, ты что?! — воскликнула в ужасе она, выкатив из кабины за собой тележку с медикаментами и медицинскими карточками.
      Он прикусил губы и повернулся к девушке. Кажется, эту медсестру звали Лонфи, и почти всегда к нему отправляли именно её. Пришлось даже уговорить её оставить все формальности и обращаться к нему по имени. Впрочем, Вэйден не был уверен, что это точно она — не вглядывался в её лицо, а форма у всех медсестёр одна — жёлтые свободные штаны с такими же халатами поверх, а волосы и уши укрыты пёстрым медицинским головным убором на резинке. Единственное, что порой отличалось — длина пёстрой ткани: она зависела от длины волос.
      — Захотелось подышать свежим воздухом, — уклончиво произнёс он, мысленно уже отсчитывая сумму, которую ему придётся заплатить.
      Медсестра сложила руки на груди и покосилась на пару склянок, расположенных на самом верху тележки. На каждой, под этикеткой, оказалось вручную написано его имя. Значит, Лонфи шла к нему поставить новую капельницу.
      — Тебе надо лежать… как ты вообще выбрался из-под капельницы? — Вэйден невозмутимо задрал рукав халата, продемонстрировав оставленный в руке катетер. Медсестра шумно вздохнула. — А теперь тебе надо вернуться обратно в палату.
      — Я себя более чем хорошо чувствую.
      — Это небольшое помешательство от препаратов, бывает, — девушка прошептала словно сама себе. — Тебе только кажется, что тебе хорошо.
      — Лонфи, выпусти меня всего на час. Хорошо? И я вернусь.
      Она, конечно, посмотрела на него как на психа, но он и не ожидал другой реакции. Благо, он мог себе позволить купить билет на волю.
      — Я схожу с ума от лежания в палате, я же Рэйфехт! Это не норма, — стоило немного поиграть на её нервах, иначе она никак деньги не примет.
      — Больница несёт за тебя ответственность, даже не смей никуда уходить. Я тебя не отпущу.
      Вэйден едва не хмыкнул, зная, что через пару минут он уже будет на воле.

      Очередь продвигалась преступно медленно, словно медики родильного дома сочли всех беременных за выносливых спортсменок. Людей в приёмном покое не становилось меньше — стоило какой-то девушке скрыться в одном из десятков кабинетов, как на освободившееся место прибывала новая.
      Иногда приходили ещё совсем плоские, возможно, даже ещё не беременные, лишь планирующие обзавестись потомством. Либо пришедшие повидать, как в матке живётся их зародышам. Очень уязвимым и способным в любое мгновение погибнуть существам.
      Многие из пациенток болтали — в основном те, чьи животы больше не могли прикрыть никакие балахоны. Они в сердцах делились друг с другом сложностями, радостями и другими непонятными аспектами беременности. Рядом с другими девушками стояли и иногда сидели их партнёры.
      Но большинство, конечно же, не отнимали взглядов от своих чудо-зеркал, карт, книг, дневников и блокнотов переписок. Они отнимали взгляды от них только когда по залу проносился противный трезвон, призывающий всеобщее внимание. На картинах над каждой дверью возникало чьё-то имя и номер кабинета, и каждая девушка в этом гигантском зале, где даже фонтан со статуями матерей по центру поместился, с надеждой поднимала взгляд на ближайшую картину.
      Порой ещё кто-то забывал о своих делах, когда по залу стремглав проносились люди в красно-белых халатах и белых головных уборах — врачи родильного дома и акушеры.
      Вновь по помещению пронёсся трезвон — и наконец, спустя уже почти час бестолкового ожидания, на экране высветилось её имя. «Элеона Лирела, 14 кабинет», — гласила надпись.
      Удовлетворённо кивнув самой себе, она поднялась — и тут же все взгляды оказались направлены в её сторону. Даже тех девушек, кто обычно не отвлекался от своих игрушек.
      Всякая радость, что бесконечное ожидание закончилось, бесследно исчезла — она всё-таки ехала с надеждой, что её не узнают. Специально покинула Эстил и прибыла в столицу Нарии — Этуал, надеясь, что возможное присутствие в городе однофамильцев спасёт её от излишнего внимания. Хотелось незаметно попасть на приём к врачу, разобраться со своей проблемой и вернуться домой без лишнего шума.
      Но, значит, синий цвет волос выделял их семью на фоне остальных, и даже в Этуале не удалось обойтись без внимания и новых слухов.
      Натравить бы античастицы на отца за то, что в названии их компании он не придумал ничего лучше фамилии. В мире столько слов, столько аббревиатур, а родитель от своего тщеславия выбрал их фамилию для названия фирмы. В каждом магазине Энарии хотя бы пара бутылок выделялись чаще всего белыми этикетками с названием напитка и где-то подле чёрной надписью с нарисованными очертаниями озёр снизу. Фамилия Лирела была знакома каждому ребёнку.
      Не опуская взгляда в пол, Элеона проследовала через почти весь зал к заветному кабинету под номером четырнадцать. Наверное, каждая девушка в родильном доме удостоилась чести рассмотреть её лицо, одежду и даже её золотые серёжки полумесяцы, что бессовестно выглядывали даже из-за густых синих локонов.
      Хорошо хотя бы на двери кабинета, куда она шла, не уточнялось его назначение. Для конфиденциальности пациенток гинекологи абортного отделения перемещались из кабинета в кабинет. И если требовалось не медикаментозное вмешательство, то на процедуру отводили не на виду у всех.
      Но, может быть, какая-то дурёха и решит распустить слухи с предположениями, зачем девятнадцатилетняя дочь Фелисена Лирелы пришла не в гинекологическое отделение любой больницы, а конкретно в родильный дом. Впрочем, это ударит только по репутации отца — ей на положение семьи в обществе уже года два как стало глубоко плевать. Подноготная богатств и все истинные истории успеха никак не способствовали её тяге стать частью всего этого. Лучше и дальше являться той, кто знает всё и обо всех.
      Её работа не лучше той, что мог предложить ей отец, намного хуже, но у неё числился один неоспоримый плюс — ей не приходилось строить из себя ту, кем она не являлась. Только в высшем обществе она и дальше играла роль приличной девочки. Среди своих же она раскрывалась так, как ей хотелось.
      Дверь кабинета с хлопком отрезала её от общества глазастых пациенток. Теперь на неё были направлены всего две пары глаз — врача в красно-белом халате, чьё покрытое морщинами лицо намекало на престарелый возраст, и молодой медсестрички — о её профессии сообщал жёлтый халат. Они сидели за столом у стены, за шкафом с препаратами, кушеткой и прикрытым шторкой гинекологическим креслом.
      Медсестра сидела с огромным чудо-зеркалом, занявшим почти весь стол.
      — Добрый день, — улыбнулась она. — Присаживайтесь, эйлара Лирела.
      — На аборт, значит? — осведомилась врач, чуть нахмурившись.
      Невозмутимо улыбнувшись, Лео присела на стул возле медсестры и кивнула.
      — Только можно без лишней мороки? — спросила она, поспешив уточнить: — Без осмотров и анализов. Я спешу. Я на регистратуре предоставила справку со всей информацией из эстильской больницы.
      — Деточка, ты хочешь проблем со здоровьем? — врач нахмурилась ещё сильнее.
      Пришлось убрать улыбку с лица и стать максимально серьёзной внешне. Любые лишние анализы могли уведомить врачей о ненужной им информации, которые ставили под сомнение её право на существование. Но вопрос с беременностью стоило решить.
      — Я их не хочу. Но я точно знаю, что я полностью здорова. Последняя менструация началась пятьдесят дней назад, длилась два дня, как и всегда. А позавчера я обратилась в больницу в Эстиле, где подтвердили беременность. Мне просто нужен препарат, — пока она говорила, интуитивно пересчитывала количество карточек аллиаров в сумке.
      Насчитав достаточно внушительную сумму, Лео вынудила оттуда две стопки. Одна скользнула прямо в карман врачу, а вторая оказалась под чудо-зеркалом медсестры. Лёгкий трюк, которому её обучили год назад. Карты аллиаров перемещались куда угодно простой ловкостью рук. Даже умелым фокусником быть не приходилось.
      — В случае осложнений обращайся в эстильскую больницу. А так в любом случае приходи к нам послезавтра и через две недели. Надо удостовериться, что всё в порядке. И это не обсуждается.
      На это Лео возражать не стала, хотя и не знала, придёт ли. Но вступать в конфликт раньше времени ей незачем.
      — Без проблем, я всё понимаю.
      — Вот и хорошо, — врач кивнула. — Дата рождения?
      — Пятнадцатое ноября две тысячи девяносто первого года. Ну, это по энарийскому календарю. Если это важно, сейчас мне ещё девятнадцать. Сентябрь ещё всё-таки…
      — Достаточно. Сестра Ли, принеси сюда ПИПБ-19 и жидкий восстановитель, — скупо кивнув, эйлара Ли поднялась из-за стола и проследовала к шкафу с медикаментами.
      — Поясните применение всего этого? — чуть заскучав, поинтересовалась Лео.
      Ей нравилось смотреть, как хмурится старая гинеколог. Врачи в Эстиле обслуживали куда меньше пациентов и чаще всего были совсем молодыми, ещё не замученными жизнью людьми. Их раздражать почти не получалось. А вот женщину, которой определённо лет за девяносто и которая заметно мечтала о счастливых годах на пенсии, оказалось легко выводить на эмоции.
      — Первое: препарат искусственного прерывания беременности для девятнадцатилетних, это инъекция. Второе — зелье, которое ты будешь пить по пятьдесят капель неделю один раз в день, чтоб не знала никаких проблем со здоровьем в дальнейшем. Ещё вопросы?
      — А если я случайно переборщу? Налью случайно там пятьдесят одну или аж пятьдесят пять капель?
      — К превеликому сожалению, ты и дальше сможешь иметь детей. Даже если переборщишь с восстановителем. А если выпьешь больше ста капель за день — максимум проведёшь день в обнимку с унитазом. Ещё какие вопросы? — кажется, гинеколог догадалась, что в покое её Лео не оставит.
      Ещё и медсестра очень кстати что-то сильно долго возилась, стоя у шкафчика с медикаментами.
      Это едва не заставляло Лео не выдержать и засмеяться в голос. Разумеется, она всё это знала. Даже в обычных школах рассказывали, как проходит процедура аборта одним уколом. Не знали только самые необразованные. Либо забывчивые.
      — А что будет после укола? Это очень больно? А я выблюю ребёнка через рот?
      Брови врача поползли вверх.
      — Нет, из жопы, — фыркнула саркастически она, качая головой. — Будет немного болеть живот и один или два дня ты будешь наблюдать кровянистые выделения. Всё, — добавила врач серьёзно.
      К сожалению, когда она договорила, к ней подоспела медсестра. В маленькой стальной корзинке она принесла склянку с неразборчивым названием на, кажется, мэрифхенском языке и маленькую колбу с прозрачным веществом, привязанную картонной ниткой к большому шприцу. Также там нашёлся пластырь, обеззараживающий раствор и вата.
      — А это нормально, что препарат из Мэрифхена? Разве у лумфаров не другая физиология? Ну, там, у них же жабры… — уловив деталь, за которую можно было зацепиться, Элеона не стала её игнорировать.
      Губы гинеколога неестественно скривились, а медсестра неопределённо пожала плечами.
      — Лучшая фармацевтическая промышленность в Мэрифхене. Они поставляют лекарства во все уголки мира. Это препарат специально для энатр. Если не хочешь, можем предоставить наш отечественный препарат.
      Рассудив, что дальнейшие подколы способны вывести врача из душевного равновесия окончательно — а это было чревато последствиями, — Лео предпочла кивнуть, изобразив липовую сконфуженность.
      — Раз мэрифхенское лучше, так и быть, — она кивнула и наивно улыбнулась, как ребёнок, рискнувший попробовать ранее незнакомую ему сладость.
      Врач тем временем достала из корзинки шприц и прозрачную субстанцию. Захотелось напоследок поинтересоваться, куда делается укол, несмотря на опасение получить неприятные последствия. Пришлось прикусить язык и промолчать. Лео знала, что иголка войдёт ей в плечо. Когда-то раньше эти уколы делали в живот, но новые составы препаратов помогли перейти на инъекции в руку. Порой это было даже более болезненно, но наивные энарийки меньше этого боялись.
      Ходили слухи даже о скором повторном выпуске оральных препаратов, но судя по опыту девушек пятьдесят лет назад — это могло иметь резон только под надзором врача. И занимало больше времени, пока вещество подействует. Уколы Лео находила более практичными — в случае побочных эффектов они обнаружат себя ещё до момента, когда она покинет больницу.
      — И всё же надо померить температуру, давление и пульс, — отчеканила бескомпромиссно врач.
      — А вы думаете, что я нынче горячая? — выдала Элеона, не думая.
      Прикусывать язык не стала — поздно, свои слова забрать назад она не могла. Впрочем, метаморфозы с лицом гинеколога того стоили.
      — Скорее у тебя гипотермия, как у трупа, — заключила она, показав какие-то непонятные жесты медсестре.
      Ли кивнула и заглянула куда-то под стол. И почему дизайнеры больничных кабинетов такие примитивные? В каждом третьем кабинете все измерительные приборы прятали под столом.
      Медсестра достала из ящика связку серебристых цепочек, часть из которых оканчивались металлическими кулонами с большими самоцветами поверх, но одна, самая толстая, тянулась к широкому кожаному браслету и вторая, потоньше, к наушнику с одноразовым вкладышем поверх. Присмотревшись, Лео заметила, что многочисленные цепи отходили от одной, главной.
      — Приляг на кушетку и сними блузку, — попросила эйлара Ли, как-то магнитами присоединив основную цепочку к большому чудо-зеркалу.
      Не возражая, Лео исполнила просьбу, и медсестра поспешила расставить холодные кулоны по её телу. Они мгновенно приклеивались к коже, словно интары к большему типу поверхностей. Наушник лёг Лео в ухо, а браслет сдавил плечо.
      — Теперь подожди минуту, — продолжила говорить медсестра и вернулась к зеркалу. — Температура тридцать шесть и восемь, — добавила она тут же, а врач лишь кивнула.
      Когда зеркало издало протяжный писк, Ли озвучила остальные показатели и наконец сняла с тела Лео все медицинские цепочки, а гинеколог набрала в шприц препарат.
      — Оставайся лежать, — скомандовала она, промокнула кожу ватой с антисептиком, и через мгновение Лео чуть прикрыла веки от неприятного покалывания в руке. Ещё через пару секунд поверх руки лёг пластырь. — А теперь держи восстановитель, бумагу об уколе и счёт для обладателей бриллиантового паспорта. И можешь уходить. Оплата в регистратуре, — фыркнула врач, а медсестра положила рядом с Элеоной две маленькие бумаги с бутылочкой, где красовались надписи на мэрифхенском языке.
      — Спасибо, — напоследок произнесла девушка, надевая обратно голубую блузу с открытыми плечами. — Надеюсь, вы не вкололи мне яд, — улыбнулась она, подняла склянку и бумаги, после поспешно покинув кабинет.
      Восстановитель и лист с информацией о процедуре Лео тут же спрятала в рюкзак, а на счёт посмотрела с интересом. Увидев сумму, она едва не фыркнула. Кажется, больше она в больницы под своим настоящим именем не заявится. Бесплатная почти для всех граждан процедура, но для тех, у кого бриллиантовый паспорт, она стоила как у кого-то аренда квартиры на месяц.
      Поспешно расплатившись, Элеона как можно скорее покинула родильный дом. И без того потратила сильно много времени, да и средств на клятый аборт. Как бы красиво ни выглядели снаружи и изнутри современные здания гигантского комплекса, похожие формой на волны, Лео там не нравилось. Самый большой родильный дом в Нарии — место, где каждый день десятки женщин делали аборты и сотни рожали, а другие тысячи лезли на стенку, не понимая, почему жизнь не хочет наградить их ребёнком.
      Но Этуал — столица Нарии, где нашли постоянное пристанище более девятисот тысяч человек, почти миллион. В городе миллионеров Эстиле обитало немногим более ста тысяч. Конечно, с Лролнулом Этуал сравниться не мог, но для большинства энарийцев Этуал выглядел попросту исполинским городом, где круглый год кипела жизнь.
      Чем-то этот гигант Лео приглянулся — вероятно, тем, что её в толпе никто не замечал. В Этуале собрались люди со всей страны, все разные. Тогда как в Эстиле далеко не каждый житель носил синие или голубые волосы. Но в столице альтала таких детей, с разноцветными головами, каждый день рождались десятки. Если не озвучивать её фамилию — никто и не догадается, кто она такая.
      А ещё её почти никто не знал в лицо в Этуале. И она могла, чтоб основательно затеряться в толпе, в любое мгновение воспользоваться своими способностями. Запрещёнными законами каждой страны из-за одного проклятого мирового соглашения. Теми способностями, что могли сделать её преступницей мирового масштаба.
      Не за способность кого-то убить или сподвигнуть людей на страшные теракты или кровопролитные революции — никак нет. Её главным преступлением стал факт её существования. Она нарушила все законы, когда родилась. Если бы её семья не научилась скрывать этот факт, её ждала бы далеко не жизнь с бриллиантовым паспортом.
      Иметь нечистую кровь — страшное преступление. Быть ребёнком представителей разных рас — нарушать систему и все её правила. Как выражались политики и врачи со всех стран — идти против природы. А ей не повезло родиться энафелом — помесью энатра и оскфела.
      У всех на виду она летала на интарах, как и положено энатрам; наедине с собой она меняла цвет своих волос, изменяла их длину и могла утирать ими слёзы. Её семья, одни из самых богатых людей страны, изображая из себя добропорядочных граждан Энарии, скрывали за спиной энафела.
      Когда-то раньше ей казалось, что только её семья такая. Что лишь они скрывают страшную истину. Ей даже стало легче на душе, когда оказалось, что каждый миллионер Эстила прятал какие-то страшные тайны. Подобные известия кому-то ломали мировосприятие, но мир Лео сломался ещё задолго до того.
      Медленно ступая по широким проспектам меж четырёхэтажных персиковых строений с красными черепицами, она окинула взглядом все вывески, что выходили на улицу. За последние десять лет только некоторые заведения сменились.
      Только деревья, высаженные вокруг покрытой брусчаткой проезжей части, значительно выросли. Лео это помнила отчётливо — улица с персиковыми домами вела к песчаному пляжу на берегу моря, почему-то названного Эстильским. Она гуляла по этой улице с папой, а он делал фотографии.
      И если в довоенные времена фотографии видоизменялись из года в год, дома преображались и открывались уличные прилавки, ярмарки, ремонтировались остановки транспорта, то за последние десять лет только деревья увеличивались в размере. И всякие мелочи менялись, вроде замены одного магазина на другой и немного одежд прохожих.
      Это было мало кому заметно. Даже взрослые, помнящие довоенные времена лучше неё, почти не замечали подвоха. Никто и не заметил, как встали почти все стройки во всех городах, как постоянный прогресс остановился, а в воздухе перестал витать тонкий аромат сладких мечт о счастливом будущем. Но Лео изучала историю, социологию, философию, психологию и экономику.
      Она видела, как война остановила жизнь десять лет назад.
      А ныне, спустя десять лет, видела, как в этой остановленной жизни запустились процессы. Но не реинкарнации тяги к процветанию, а процессы упадка. Частично её сородичи начали открытую войну. За застоем настало время смуты.
      Бегающие по крышам дети и спешащие по делам взрослые ещё этого не замечали. Только какие-то бабушки на балконах в сердцах обсуждали произошедшее в Лролнуле. Но как бы люди ни игнорировали реальность, Лео понимала, что если оскфелы не утихнут, то война разрушит не только Лролнул.
      Возможно, вскоре её отец снова сможет сделать фотографию улицы морской дороги. Только вместо персиковых домов на ней будут разрушения с парой выдержавших взрывную волну деревьев. Если, конечно, Фелисен выживет.
      Если Этуал, быть может, оскфелам и не нужен, несмотря на статус столицы одного из крупнейших альталов, то Эстил — их лакомый кусочек. Пара «стрел» — и часть знати Энарии погибнет. Элеоне этот факт был доподлинно известен.
      Не знала она одного — чёткой даты нападения.
      Дойдя до набережной, укрытой деревянным настилом, Лео отыскала глазами ближайшую будку, разукрашенную фонариками. Около неё раскинулись напольные подушки и маленькие столики, а также красивый вид на пляж. Хотя ещё стояла жара, на золотом песке и в спокойных синих водах моря нежилось не так много энатров — рабочий день ещё не закончился. Ближе к вечеру энатры соберутся на пляжах и будут сновать с набережной на песок, оттуда в воду и обратно.
      Ныне же всё было спокойно.
      В маленькой кафешке Лео заказала себе какой-то коктейль. И даже не удивилась, когда работник стал добавлять в молоко безалкогольный ликёр из бутылки с логотипом фирмы отца.
      Она присела за столик в тени пальмы с синими листьями и белым стволом, привезённой в Этуал откуда-то с юга. Сев по-энаторски, — положив согнутые крест-накрест ноги и спрятав ступни под коленями, — она терпеливо дождалась своего заказа.
      И почему-то совсем не удивилась, когда к тени от пальмы добавилась ещё одна тень. Её сопровождал аромат металла, пороха, дорогих сигар и немного крови, неумело прикрытый горьким парфюмом.
      — Адвейт, если ты думаешь, что я тебя не вижу, то ты дурак, — произнесла безмятежно Элеона, отпив глоток холодного коктейля через соломинку.
      Хмыкнув, Адвейт медленно присел на подушку напротив, преградив Лео обзор на пляж. И хотя у парня не была настолько внушительная фигура, — сбоку пляж и дальше просматривался, — маленьким его назвать было нельзя — он ростом обгонял её на сантиметров десять, хотя Лео себя не считала низкой при росте метр семьдесят с копейками; был широк в плечах и в принципе атлетичен. Лицо, как и тело, смуглое, словно из тёмного золота. Ярко очерченные скулы с мрачной щетиной сочетались с чёрными, как бездна, глазами с нависшими веками, но контрастировали с алыми кудрями чуть ниже ушей. А выделял его из толпы косой тёмный шрам, пересекающий лицо через правую бровь от внешнего уголка глаза и до середины лба.
      Одежда, как обычно — полная противоположность Лео. Тогда как она, вероятно, имея в крови гены оскфела, ценила элегантность и носила на своей фигуре с широкими плечами и такими же бёдрами полосатые тёмные брюки с накрахмаленной блузкой и золотыми украшениями, Адвейт предпочёл просторные брюки с резинкой на лодыжках, а поверх голого торса лежал кожаный жилет и толстая цепь с кулоном в виде черепа на груди. И тогда как Лео надела светлые энарийские босоножки на тонкой гибкой подошве, её оппонент сидел в обуви на массивной подошве, что держалась на стопе при помощи кожаных полосок и толстых цепей.
      Из-за цвета волос и предпочтений в одежде Лео с Адвейтом смотрелись противоположными, как вода с огнём.
      — Ты, надеюсь, в курсе, что ты теперь в заднице? — закинув в рот мятную конфету, начал парень своим привычным чуть звонким, оттого вечно насмешливым тоном.
      Элеона, невозмутимо прикрыв глаза, просто припала губами обратно к соломинке. Навык напускного безразличия за многие годы она отработала идеально. Даже ни одна мышца не дрогнула. Холодный безалкогольный коктейль безупречно справлялся с помощью в составлении верного портрета.
      Ответила Лео только когда отставила опустошённый стакан на стол.
      — О да. Оскфелы спустили «стрелы» на Лролнул, как мы и думали. Следующий на очереди — Эстил. Уже готовлю план эвакуации.
      Адвейт громко фыркнул и сложил руки на груди.
      — Ты знаешь, что я не об этом.
      — Что, обо мне прознали правду журналисты? — она склонила голову и растянула губы в ухмылке.
      — Тебя бы уже держали в лаборатории и проводили бы опыты, — он пожал плечами, громко причмокивая.
      В чёрных глазах начинало клубиться раздражение.
      — Тогда ничего такого не произошло, чтоб я была в заднице.
      — Просто убила нашего ребёнка, — отчеканил Адвейт и наклонился чуть вперёд, глядя своим клятым взглядом прямо ей в душу.
      — Избавила нас от проблем, — не согласилась Лео.
      — Они будут в ярости.
      — Тем, что я избавила мир от очередного ирфила? Это проблема? — Лео искренне засмеялась, но Адвейт стал мрачным.
      Она перестала смеяться — значит, всё было серьёзно. Её любовник, колдун Адвейтрин Юрайкрон, или по поддельным документам энатра — Адвейтен Одли, редко выглядел настолько хмурым. Только когда происходило что-то ужасное. Нечто способное вывести его из душевного равновесия.
      — Ещё один коктейль! — крикнула громко Элеона и нагнулась чуть ближе к парню. Так, что до неё стал долетать отчётливый аромат мяты, неспособный перекрыть вонь сигар, из его рта. — Что случилось, огонёк? — она его нечасто так называла в последнее время. Ныне это вырвалось случайно — от встревоженности. Ей было ведомо, что не всем её поступок понравится, но не настолько же, чтоб её жизнь превратилась в кошмар?
      Адвейт, глубоко вздохнув, ничего не ответил.
      — Я сомневаюсь, что тут замешан твой отец, — рассудила Лео.
      Он кивнул.
      Вариантов много больше не было — мало кому могли потребоваться ирфилы. Большинство людей сделали бы всё, чтоб этих существ уничтожить. Помесь любой расы Ектарлана с колдунами — коктейль, что считался особо взрывоопасным. Из всех нечистых больше всего страдали они. Но знал мир и тех, кому требовались ирфилы. Тех, кто был жаден до них.
      — «Альгет», — мрачно выплюнула Элеона и невольно опустила глаза вниз. От одного их наименования тошно. Иначе они звали себя мировоссоздателями, но об этом названии, понятном каждому, они обычно умалчивали. «Альгет» не сообщал ничего. Хотя даже об этом названии мало кто слышал — эти твари хорошо прятались и шифровались. Даже лучше, чем многочисленные коллеги Лео.
      — Именно, — кивнул Адвейт, прикрыв глаза.
      — То, что ты отдалился от меня, и моя беременность… — на секунду она замолчала: перед ней опустили стакан с новой порцией коктейля, и она поспешила за него расплатиться, — это из-за них. И ты об этом знал. Ты прогнулся под них… — Элеона подняла взгляд на парня, даже не скрывая своего негодования. Но за ним таилась боль. Столь сильная, что её хватило бы, чтоб лишить жизни. Болезненно полопать все сосуды в голове, разъесть мозг изнутри, сжечь нервы. Уничтожить всё, что делало её живой.
      Ныне уже Адвейт опустил взгляд, словно ему было стыдно.
      — Почему? — продолжила расспрос она, но ответом служила тишина. — Это ведь было не с самого начала… ты реально любил меня. А дальше… трахал только ради беременности?.. — пытаясь совладать с эмоциями, Лео на секунду припала губами к соломинке от нового коктейля.
      — Ничего личного, дорогая, — едва слышно откликнулся парень, куда-то отвернувшись.
      — В том-то и проблема, — голос вышел сиплым, как бы Элеона ни пыталась оставить его гордым. Кое-как совладав с дрожью, она стала беспрерывно пить коктейль. Остановилась только тогда, когда на дне не осталось ничего, кроме молочной пены. — Передай сукам из Альгета, что моё тело не продаётся, — добавила она и встала.
      Оставаться в компании Адвейта ей не хотелось. Своей продажностью он во мгновения упал в её глазах. Прогибаться под мировоссоздателей — страшное преступление. Какими бы их послы в лице некого улыбчивого Луонена и Луры, мрачной доченьки Золотой Маски, ни были умелыми и порой приятными, они работали на эту злостную организацию. Идти с ними на компромиссы — опрометчиво. Скорее, это попытка самоубийства.
      Элеона уже развернулась и сделала первый шаг, но её горе-любовник вскочил на ноги, преградив ей дорогу.
      — Они угрожали.
      — Тебе? Сыну главы самой большой наркоимперии в мире? Насмешил, — Лео сделала грузный шаг вбок, желая обойти Адвейта, но он умело перехватил её рукой.
      За это его ещё больше захотелось ударить или убить — но не слушать оправдания. Не после того, что он сделал. Лучше бы Адвейт ранее подумал о последствиях или поговорил с ней, а не ныне пробовал оправдать своё поведение долбанными угрозами. Обычно кому-то угрожал он, а не ему.
      Лео смахнула его руку вниз, но он тут же обхватил её запястье. И хотя силы его руки не хватало, чтоб оставить на коже синяк, ощущения оказались неприятными. Не получалось запросто освободиться.
      — Они угрожали твоей смертью. Они следят за тобой. Доказательств у меня достаточно.
      — Тогда они знают, что я всё сделала по своей воле, а ты не виновен. Виновен только в том, что, оказывается, всё это время я подвергалась репродуктивному насилию. Если им что-то не нравится — пусть приходят лично ко мне. Храбрости во мне больше, чем в тебе, — Лео предприняла очередную попытку освободиться, но Адвейт лишь дёрнул её на себя, пробуя заключить в объятия.
      — Мне честно жаль. Но лучше отдать этим скотинам одного ребёнка, чем если они тебя замучают до смерти, — шепнул он, непривычным для себя хриплым тоном. Пытался затаить страх.
      Но ему было уже поздно о ней волноваться. Стоило это сделать раньше.
      — Отвали, — гневно шикнула Элеона, пронзив взглядом тьму в его очах, где она едва заметно отражалась, нарушая композицию из бесконечного мрака. Хотелось выжечь себя оттуда.
      — Лео, дорогая… — он всё продолжал попытки её обнять свободной рукой.
      — Эй, парень, какие-то проблемы? — Элеона обернулась: одинокий работник мелкой будки вышел на улицу, вооружившись ножом для хлеба. Впервые она обратила внимание на его внешность. — Или мне позвать Рэйфехтов?
      Это был молодой темнокожий парень примерно с неё ростом, вероятно, её ровесник, с длинными фиолетовыми волосами, собранными в косу. Атлетичным его было не назвать — худощавый парнишка, но с привычными для большинства энатров развитыми плечами. Большие фиолетовые глаза он грозно прищурил, а на фартук, скрывающий под собой тёмно-синюю рабочую тунику, легли какие-то красные разводы. Кажется, от клубники.
      Закатив глаза, Адвейт глубоко вздохнул и отступил на шаг. Тут же вскинул руки наверх в примирительном жесте.
      — Абсолютно никаких. Уже ухожу, — бросив Элеоне прощальный взгляд и одними губами прося прощения, он заправил волосы за уши и пошёл вдоль набережной.
      Когда он отошёл достаточно далеко, работник маленького кафе оставил нож на стойке и чуть приблизился к Лео. Грозный прищур пропал: на его место пришла некая стеснительность, которая, однако, не могла перебить доброту в его глазах.
      — Прошу прощения, если влез не в своё дело, — попросил он, приглаживая выбивающиеся из косы волоски.
      Хотя Лео и не нуждалась в помощи, а Адвейт угрозы не представлял, незнакомый парнишка ей и впрямь облегчил жизнь. Избавил от лишней мороки.
      — Всё в порядке. Спасибо, — Элеона кивнула и дёрнула уголками губ. Протянув приветственно руку вперёд, она подошла к смелому пареньку.
      Впрочем, он никак не мог знать, что вышел с ножом на колдуна, который являлся пускай и приёмным, но сыном главы крупнейшей наркоимперии в мире. В другой бы ситуации Адвейт попросту за считанные мгновения лишил этого храброго коххи жизни. Паренёк никогда не узнает своего везения. Оно и к лучшему.
      Работник кафешки не пожал её руку — вместо он опустился в реверансе и склонился к её пальцам, опалив их быстрым поцелуем. За мгновение он выдал свою родину — Авеин. В экваториальном альтале Энарии обитало не так много людей, города прятались за непроходимыми джунглями и в них цвели далее былые обычаи. Целовать руку на весу — один из них. Однажды Лео вместе с отцом устроила путешествие по городам и деревням Авеина, поражаясь тамошней культурой.
      Не выражая эмоций, Элеона кивнула, а парнишка выпрямился.
      — Я Тимэрен, из Эктанаполя. У нас там так принято здороваться, — он чуть смущённо улыбнулся.
      — Выходить с ножом? — Лео хмыкнула, а Тим, очевидно оценив её чувство юмора, хохотнул, и фиолетовые глаза блеснули при свете солнца.
      — О-о нет, это мой личный ритуал.
      — А я уже думала, это культурная особенность.
      — Наша культурная особенность — оказывать помощь девушкам, если какой-то ублюдень не хочет от них отвязаться, — произнёс он, скосив завораживающие фиолетовые глаза в сторону, куда ушёл Адвейт.
      Элеона ещё до подростковых годов ясно и чётко уяснила, что все парни — неисправимые идиоты, но этот эктанаполец оказался весьма милым. А фиолетовые глаза завораживали лучше гипноза.
      Кажется, с ним можно было провести несколько дней за разговорами о великом и несколько ночей, преисполненных удовольствий. Эктанаполь — город большой, но довольно изолированный. Лео находила его экзотичным.
      В голову закралась мысль после ожидаемого нападения оскфелов на Эстил отыскать себе временное укрытие в городе, притаившемся за паутиной тропических лесов. Маловероятно, что Тим откажется от поездки на родину в её компании. И должно быть приятно, когда не приходится кусать губы, скрывая своё счастье, и даже приятнее, чем когда стоны бьются о стены давно опустевших и ветхих зданий, разнося по сторонам пыль. В джунглях крики, преисполненные удовольствия, утонут в гомоне природы.
      На полке с многочисленными планами Лео освободила место для этого.
      — Что ж, Тимэрен из Эктанаполя, приятно, что выходцы из твоего города такие благородные. Приятно знать таких.
      Он усмехнулся.
      — А тебя саму как звать?
      — Лео, — просто отозвалась Элеона, не желая называть полное имя. — Но это прозвище только для друзей, — поспешно добавила она. Лучше парню не знать её настоящее имя даже близко.
      Даже если не сейчас, чуть позже он начнёт допытывать, как её на самом деле зовут, и тогда она сообщит ему любое из имён со своих поддельных документов. У неё паспортов на поддельные личности было четыре. Перебрав все имена, что имелись у неё, Лео остановилась на Льяне Ли.
      — Так я теперь уже у тебя в кругу друзей?
      — Ты помог мне. Считай, это благословение.
      Губы Тима растянулись в радостной улыбке, а ресницы чуть смущённо опустились, скрывая плотной шторой манящую радужку. Из всей палитры расцветок глаз именно фиолетовый Элеона находила самым привлекательным. Обычно сирень, астры и чернила окутывали зрачки эйваринов, но иногда и у других национальностей энатров можно было встретить этот цвет богатства и роскоши, граничащих с безумием. Вкупе с томной шоколадной кожей и живой мимикой — тот букет нежности и экзотичности, не хватающих Лео.
      — У тебя когда смена заканчивается? — спросила она, когда словила себя на том, что чересчур пристально разглядывала новоиспечённого знакомого.
      — Через час придёт мой сменщик, — его веки приподняли ресницы, вернув обзор на фиолетовые глаза. Судя по улыбке — намёк в её словах был понят.
      Мужчины, распознающие намёки — сорт редкий и оттого ценный. Они как хорошее вино, разлитое по неприметным бутылкам. Лишь добравшись непосредственно до них, среди остального ассортимента погреба удавалось найти и оценить их по достоинству.
      — Я после работы свободен, — произнёс Тим.
      — Значит, через час на этом же месте. И если ты меня не дождёшься — пожалеешь, что пропустил такой шанс, — пригрозила с широкой улыбкой Лео.
      — Считаешь, что ты особенная? — он прищурился, хитро блеснув глазами.
      — Скорее констатирую факт, — поправив образовавшиеся складки на рубашке, Лео вскинула левую руку вверх, в сторону ряда четырёхэтажных домов.
      Из запястья до невысокого хватательного столба на крыше натянулась обычная тёмно-зелёная цепочка, такая же по цвету, как её очи. Особых успехов в энаторском мастерстве такая расцветка не демонстрировала, но за её двуликую сущность приходилось расплачиваться. Повезло ещё, что интары не остались древесными, какими были вплоть до её шестнадцатилетия.
      Напоследок ещё раз улыбнувшись Тиму, Элеона оттолкнулась и полетела на крышу. Хорошо, что почти на каждом доме в Этуале установили хватательные столбы — с ними было куда проще перемещаться с крыши на крышу. В Эстиле подобные встречались редко. Чаще приходилось либо изворачиваться, чтоб не влететь в стену, искать деревья и столбы по соседству, либо попросту пользоваться дорогами для полётов. Но их устанавливали далеко не везде. С другой стороны, раньше Лео находила крыши Этуала скучными — ведь никакого экстрима и необходимости за секунду решать, как преодолеть какое-либо препятствие.
      С возрастом, либо под воздействием обстоятельств, она стала ценить практичность и комфорт. Тогда стало очевидно, что Этуал — город куда более приспособленный к жизни людей.
      Коснувшись ступнями крыши первого дома, Элеона спрятала интар и побежала дальше. Вновь она выстрелила интаром уже из правой руки, когда ноги оттолкнулись от края. Мгновение — и она уже приземлилась на соседнюю крышу.
      Она бежала без цели — после ссоры с Адвейтом не хотелось заниматься никакими важными делами. Да и вскоре, вероятно, ей скрутит низ живота колющей болью. Либо ей повезёт и весь процесс пройдёт безболезненно.
      Главное, чтоб медикаментозный аборт подействовал. Самая большая проблема жизни любого нечистого, — кроме риска быть обнаруженным, — что привычные для всех препараты попросту не подействуют. Её физиология была чем-то средним между энатром и оскфелом — и хотя внешне две расы друг от друга почти не отличались, способности и физиология работали по-разному. Элеона не имела никакого понятия, как функционирует её организм.
      Впрочем, этого никто в мире не знал, оттого и не признавали таких, как Лео. Сильно они, нечистые, нестабильные существа.
      Ей оставалось только ждать и надеяться, что процедура подействует. Получится не оправдать чёрствые надежды мировоссоздателей, которые своими решениями выстроили нерушимую стену между Элеоной и Адвейтом. А раньше Лео даже смогла почти поверить, что её любовник намного лучше и умнее остальных представителей мужского пола.
      В очередной раз пришлось вкусить горечь правды мира.
      И переложить все свои надежды на какого-то работника пляжной закусочной. Хотя даже работа Тима намекала, что особо надеяться на него не стоило. Даже добрый характер никак не мог перекрыть идиотизм, если он обнаружится. Но пока было рано делать выводы.
      Лео приземлилась на укрытую лавочками для отдыха крышу какого-то семиэтажного дома, расположенного неподалёку от центра города. В Этуале центр города — вполне чётко ограниченное пространство, где ныне даже никто и не жил толком.
      Наполовину окружённая широкой рекой, над городом возвышалась скала. Не очень высокая — не выше десятиэтажного дома, но крутая. Только на редких пологих балконах росли разноцветные растения. С обратной от реки стороны скалы даже удалось установить лестницу. Пролёты пролегли меж крутых камней, а многие ныряли прямо в скалу. Лео смутно представляла, как без энаторских сил по этой лестнице возможно взобраться, не разодрав себе колени. А ранее многочисленные туристы из других стран, — которых вот уже десять лет почти не наблюдалось, — всегда жаждали посетить центр Этуала. Его сердце, главную достопримечательность.
      Огромный интосорианский храм, размером с жилой район. Многочисленные белые и чёрные башни нависали над пропастью, разрезая небо стеклянными куполами. Из некоторых квадратных окон свисали пёстрые листья и цветы, издалека складывающиеся в неразборчивую яркую массу. Самая высоченная башня отдалялась значительно от обрыва, но её всё равно было видно почти отовсюду. Гигантский чёрно-белый шпиль, где-то покрытый невидимой издалека позолотой, держал на себе, как рука браслет, выделяющуюся область, где с каждой из четырёх граней за городом наблюдали огромные циферблаты. А с острой, как лезвие, зеркальной крыши, сложно уловимой даже для самого пристального взгляда, раз в час в небо устремлялся разноцветный пар. Обычно белый или чёрный, но при определённых обстоятельствах выпускался и цветной. Иногда это хорошо, если по расписанию. Если не по нему — храм сообщал о большом несчастье. Даже ныне, когда все священнослужители оттуда ушли.
      Часовня интосорианского храма — главная достопримечательность Этуала. Каждый, видя изображение этого строения, представлял столицу Нарии.
      Хотя в давние времена по всей Энарии куда больше нашёл распространение энайтизм, Этуал был и остался оплотом интосорианства. Второй по распространённости энарийской религии, что по прошествии годов оказалась намного более живучей, чем энайтизм. Полностью интосорианство удалось низвести до истории и мифов только в первые года объединения Энарии. Но красивейшие храмы оставили. Этуальский — один из них. И по совместительству самый большой.
      Ныне по храму, как по огромному музею, гуляли жители и туристы, а в залах, где когда-то восседали священнослужители, судьбу города и всего альтала вершили политики и предприниматели. Забавно — в ранее неприкосновенной территории нынче сдавались помещения под аренду. Там даже нашёлся небольшой, но элитный отель и несколько ресторанов. При этом внешне было не сказать, что храм превратился в обычную ратушу, окружённую коммерцией. Издалека и вовсе казалось, что храм и дальше жил, как место, где только священнослужители и прихожане.
      Элеона не верила и не хотела ни во что верить. Ей было спокойнее с мыслью, что людям ничего неизвестно о мироздании, а после смерти не будет ничего. Но созерцать храмы — дело увлекательное. В них таилась история. Ей с её образованием это было особо интересно. Изучать религию и её влияние на человечество — то, чем она могла заниматься сутками. Было интересно представить мир глазами людей прошлого, у которых и сомнений не возникало, что их религия может быть ложной.
      Религия — это основа культуры любого народа. То, что оставило свой несмываемый след на их современной цивилизации.
      Пару лет назад, когда она писала выпускную работу для своей академии средних знаний, она обошла Этуальский храм со всех сторон. Заглянула туда, куда обычному человеку не разрешали.
      С тех пор она его очень полюбила. Это здание — не просто история, это центр истории интосорианства. Место, где удавалось взглянуть на прошлое собственными глазами.
      Но ныне смотреть на храм оказалось даже больно — почти весь день из зеркальной, почти невидимой крыши часовни вырывался красный пар. Цвет крови, боли и смерти. Печальное напоминание от этуальского правительства о той ране, что вчера нанесли Лролнулу.
Цвет того, что вскоре ожидало Эстил. Элеона не могла сказать, что была раздосадована этим обстоятельством, но терять маленький город, где она выросла — лишиться части своего сердца. И культуры всей страны — какими бы богачи ни являлись моральными уродами, они ныне поддерживали часть энарийского духа. Даже её отец со своей фирмой по производству напитков — своеобразный культурный феномен. Сэшли с их ювелирной компанией — напоминание всему миру о сущности энатров. Халфелы — трансформация особенностей времени в одежду. Корнсали — выражение действительности через книги, что печатало их издательство. А, например, пропавший куда-то Дейлен Лайли — дух всей Энарии.
      Каждая из многочисленных эстильских семей — то, что сказывалось на народе.
      А оскфелы собирались это разрушить.
      Лео едва заметно вдохнула, прежде чем отправилась по крышам в никуда дальше.
      Когда до назначенной с Тимом встречи осталось не более десяти минут, Элеона пролетела полукругом мимо одного жилого дома и понеслась в обратном направлении, больше не обращая внимания на хватательные столбы на крышах домов — она попросту неслась по широким проспектам над головами пешеходов. Пару раз едва не столкнулась с какими-то энатрами, что вылетали из-за угла, но в остальном такой метод передвижения был куда быстрее. Но подходил только при наличии высоких деревьев, столбов или домов — иначе был риск врезать какому-то бедолаге с ноги.
      А так Лео могла делать только намеренно. Некоторым её знакомым не мешала встряска. Простых же прохожих травмировать по случайности — сильно низко.
      Но размеры Этуала позволили ей спокойно добраться до набережной, лавируя между домов и деревьев.
      На место Тима уже пришёл сменщик — какой-то непримечательный энариец, — а он сам в ожидании сидел на одной из подушек, сменив рабочую форму на вполне милый костюм: песочные шорты и распахнутая рубашка в разноцветную клетку. Судя по рубашке — Тим даже если и неосознанно, но следил за веяниями моды.
      Увидев её, он поднялся на ноги и улыбнулся.
      — Я решил, что не хочу жалеть и упускать шанс провести вечер с такой девушкой, как ты, — в его глазах блеснула хитринка.
      — Это было разумным решением, — Лео хмыкнула, оглядываясь: народу на набережной всё ещё было слишком мало. Тим явно поспешил с объявлением вечера — едва ли у всех закончился обед. Ещё часа два-три на улицах будет частично безлюдно. А после у всех закончится рабочий день. Энатры в общей массе трудолюбием не отличались, но всё же до трёх-четырёх часов терпели рабочие часы. — По-твоему, уже вечер? — она усмехнулась и кивнула вперёд: этим жестом пригласила парня на бесцельную пешую прогулку куда-то.
      — Не-а, но мой рабочий день начинается в семь утра. Было бы у меня сил поменьше, уже бы утомился, — ответил он, когда они уже двинулись в путь.
      — Но у тебя ещё много энергии?
      — Полным-полно. Ещё и сегодня клиентов было мало, — Тим, улыбнувшись, пожал плечами.
      — Давно работаешь тут?
      Перед тем, как ответить, он почему-то засмеялся.
      — Давно, но только раз в неделю. У меня по пятницам занятий нет. По субботам я подрабатываю в небольшой мастерской, а по понедельникам, вечерами, работаю в клубе, — перечислил парень, а Лео едва не прикусила губу от изумления.
      Значит, он где-то учился. Значит, он вполне мог быть эрудированным. На его умственные способности надеяться не хотелось, но вполне возможно, он порадует её парой интересных дискуссий.
      — А ты где и чему учишься?
      — Этуальская медицинская высшая академия, факультет медицинской инженерии. Сначала я пошёл на фармацевта, но понял, что не моё, после двух лет обучения. Теперь уже два года учу инженерию.
      — Вот как, — Элеона дрогнула уголками губ, обдумывая информацию. По внешнему виду она никак не могла подумать, что познакомилась с человеком, связанным с медициной. — Значит, ты будешь проектировать приборы для больниц и для пациентов?
      — Да. Уже этим занимаюсь. По субботам работаю я на маленькую компанию, что занимается созданием оборудования на заказ. Я больше наблюдатель, но всё же участвую в процессе.
      Лео не смогла сдержать улыбку. Она бы и не подумала, что ей посчастливилось познакомиться со столь хорошим человеком. На улице за незнакомцев заступается бесстрашно, создаёт оборудование для медиков, и при всём не чурается работы в обычной кафешке на пляже.
      Это оказался не просто симпатичный фиолетовоглазый и доблестный юноша, а ещё и весьма умный, относительно представителей своего пола. Если она только не купилась на какую-то уловку, устроенную её врагами, то ей повезло найти своеобразный алмаз.
      — А ты чем занимаешься? — расслышала она сквозь пелену мыслей.
      Тряхнув головой, Элеона решила оставить правду о своём происхождении и роде деятельности при себе. Вспомнила куда более безопасную правду о себе.
      — Я тоже учусь. Академия высших юридических знаний, факультет истории права и современной юриспруденции. Когда была подростком, окончила специализированную академию средних знаний с упором на философию, историю и литературу. Ещё посещала два года подростковые курсы скорой помощи, и там же поняла, что медицина — это не по мне, — поведала Лео. И даже всё, что она озвучила, являлось правдой. Она только не уточняла названия учебных заведений. Незачем Тиму знать, что она родом из Эстила.
      Лучше даже соврать, что она из Амюна — ещё одного города, расположенного на небольшом Эстильском море. Амюн был поменьше Этуала, но значительно больше Эстила — в нём нашли своё постоянное жильё более шестисот тысяч человек. Поэтому он гордо носил звание третьего по величине города Нарии. Многие любили его даже больше Этуала — называли более аутентичным и атмосферным.
      — Я так понимаю, ты не любишь всё, что связано с точными науками, — усмехнулся Тим, а Элеона пару раз подтверждающе кивнула.
      — На дух не переношу, — улыбнулась она. — И восхищаюсь людьми, что могут в этой ахинее что-то разобрать.
      — Да, не было бы таких, как я, прогресс бы остановился.
      — Пожалуй, соглашусь, но частично. Гуманитарии и технари друг друга дополняют. Что бы делали государства и люди без духовного и культурного начала? Все люди важны.
      Её новый знакомый широко улыбнулся, согласно кивая. Кажется, его фиолетовые глаза стали светиться, как фонари. Находить отклик от своих слов в чужих очах — крайне приятно и будоражаще. Элеона ценила внимание к своим речам, но обычно из-за поддержания самолюбия. Реакция Тима не воздействовала на её самооценку — приятен оказался сам факт блеска в его глазах.
      Возможно, она, как последняя дура, влюбилась в паренька почти что с первого взгляда. Ничего толком не зная о нём, не имея ни малейшего понятия, какой он на самом деле… просто по жилам заструилось благоухающее тепло, наполняющее каждую клеточку живительной силой и бесконечным уютом. Особенно на контрасте с Адвейтом.
      — А как тебе идея продолжить беседу за бокалом вина в новом ресторане? Том, что на набережной, — Лео кивнула вперёд, указывая на фешенебельное здание вдалеке на небольшом возвышающемся над морем мысе. Наверное, после она пожалеет об этом предложении. Но ей отчаянно хотелось просто довериться парню и не держать от него тайн. Это глупо и опрометчиво…
      Но и ладно.
      Тим оступился и чуть прикусил губу, с едва уловимым смущением.
      — Я слышал, что там цены осилят только миллионеры…
      Элеона небрежно махнула рукой, словно отмахнулась от его замечания, как от назойливого насекомого.
      — Я кто-то вроде них. Только, думаю, богаче, — глаза Тима, покраснев, стали норовить вырваться из орбит. — Кстати, я же толком не представилась. Элеона Лирела, приятно познакомиться.
      Лицо парня посерело, а челюсть безвольно повисла. Возможно, через пару мгновений он мог упасть в обморок от шока.

      — Я думал, после сегодняшнего пиршества меня уже ничего не удивит… — Тим опёрся на дверной косяк, неестественно выпученными глазами разглядывая их номер в отеле.
      Элеона просто пожала плечами: не находила ничего особенного в месте, что она выбрала для ночёвки. Просто домишка за городом с прямым выходом к морю, входящий в гигантский гостиничный комплекс. В остальном, кроме лестницы, что спускалась прямо в изобилие разноцветных камней на дне, и пары шезлонгов на воде — ничего примечательного. Даже интерьер. Обычная просторная спальня с большой кроватью, подвесным плетёным креслом, изобилием ярких пуфов и столиков, цветами в горшках и парой картин на стенах. Совсем уныло — Лео даже сняла себе этот номер на вымышленное имя, якобы принадлежащее самой обычной девушке.
      — Это меньшее, что я могла снять.
      — Ты это говоришь тому, кто живёт уже несколько лет в студенческом общежитии. С соседом по комнате. Для вечеров с девушками приходилось снимать номера отелей в промышленном районе.
      — Напомни, чтоб я тебе сняла квартиру при общежитии, — невозмутимо рассудила Лео, опустившись в плетёное кресло.
      Оно стало приятно раскачивать её из стороны в сторону, едва ли не принуждая забыться в воспоминаниях о прекрасно проведённом дне.
      — Не напомню. Содержать меня не надо.
      Элеона, откинув голову назад, хмыкнула.
      — Считай это оплатой за интеллектуальные беседы. Не подумала бы, что медицинская инженерия такая трудная.
      — Или оплатой того, зачем ты сняла этот номер? — она подняла голову, столкнувшись с пристальным взглядом его фиолетовых глаз.
      Возможно, рассказывать о своём богатстве и впрямь было опрометчиво. Но это лучше, чем врать ему несколько лет. А если они расстанутся, даже со страшным скандалом — обычный медицинский инженер ей ничего не сделает. Но зато теперь она могла вести себя так, как ей хотелось, без риска как-то обозначить количество нулей на счету её семьи.
      — Тимэрен из Эктанаполя, если бы мне хотелось кому-то платить за секс, я бы не с тобой тут сидела, а купила бы себе на ночь мальчика в борделе.
      Он заметно повеселел: губы расплылись в улыбке, а дотошный прищур с глаз пропал.
      — Приятно слышать, — посмеиваясь, произнёс Тим.
      — А ты мне нравишься как личность. А таких людей, скажу тебе честно, очень и очень мало, — чуть разогнавшись, Лео выпрыгнула из кресла, широко раскинув руки.
      Глазомер не обманул — разгона хватило, чтоб ступни столкнулись с полом в полушаге от Тима. А выставленные широко руки, отыскивая опору, опустились на плечи парня. И хотя у него не наблюдалось выразительных и больших мышц, плечи, как у почти всех энатров, оказались твёрдыми. Даже прощупывался рельеф мышц.
      Рефлекторно или нарочно, но его холодные, как персонажи многих произведений, пальцы легли на её талию, чуть обнажившуюся скользнувшей вверх рубашкой. По коже пронеслись вмиг тысячи импульсов, и она едва не дрогнула.
      В животе, в коем весь день так и не проявилась обещанная боль, разлилось обжигающее тепло, переходящее на бёдра.
      — Чем же я тебе понравился? — он усмехнулся, смотря ей прямо в глаза. Они лежали всего на сантиметр выше её.
      Даже непривычно — обычно все, кого Лео допускала до своего ложа, обгоняли её по росту хотя бы на половину дециметра. С Тимом разница в росте не имела никакого значения — да и, быть может, это даже практичнее.
      — В мире много доблестных медицинских инженеров из Эктанаполя? — Элеона чуть склонила голову вбок, не теряя зрительного контакта с Тимэреном.
      Он в ответ приблизился — пальцы скользнули по её талии, сомкнувшись на линии позвоночника, а нос едва не коснулся её.
      — Этого достаточно, чтоб понравиться Элеоне Лиреле? — дыхание, наполненное ароматами недавно выпитого вина, опалило её щёки.
      Пришлось ухватиться за его плечи сильнее, едва не увлекая его за собой на пол. Искры, разгорающиеся по всему телу, жалили ноги. Стопы теряли всякий контакт с полом. Будто она зависла в объятиях где-то высоко в воздухе, среди бесчисленных облаков и полного счастья умиротворения.
      — Да, вполне, — согласилась она, не позволив Тиму никак ответить словами: требовательно впилась в губы, на коих ещё остался сладкий вкус вина. И рефлекторно, не прекращая смаковать поцелуй, попыталась овладеть пылающими ногами и начать толкать парня к кровати. Тянуть время Лео не любила.
      Этап, когда каждый нелепый поцелуй являлся феерией, достаточной, чтоб целую неделю скатываться по стенке, касаясь поцелованных губ тыльной стороной руки, если и был ей пройден, то в какой-нибудь другой жизни. Обо всём этом она лишь читала и наблюдала, но никогда не испытывала. Даже когда припала к губам одноклассника в восемь лет. И с Тимом, как бы он ей ни нравился, она не пыталась надеяться на чудо.
      Хотелось как можно скорее лишить его и себя одежды, чтоб каждый волосок на теле смаковал тепло его разгорячённого тела и контрастный холод пальцев.
      Чуть не забывшись в ворохе ощущений, лишающих рассудка мгновенно, она едва не отстранилась, когда парень повлёк её за собой вниз.
      Хотя Тим просто послушно сел на кровать, позволив Лео пристроиться сверху. С радостью, смахнув с себя наваждение, она скользнула по его ногам к бёдрам и, заскользив по ним, наконец разорвала поцелуй, откинув голову назад. Бёдра кололи словно распускающиеся шипы роз. Казалось, они цвели прямо в кровеносных сосудах, едва не заставляя кричать.
      Губы партнёра легли ей на шею, прямо поверх пульсирующих жилок. Словно он пытался посчитать безудержные удары её сердца. И посеять семена новых роз, чьи шипы способны расползаться по каждому кровеносному сосуду.
      Он прошёлся по коже вниз, оставляя за собой робкие следы. Тим не пытался кусать её или надолго присасываться. Он распалял кожу и резко отпускал её, оставляя стынуть под прохладным вечерним воздухом. И дрожать от уколов мнимых шипов.
      Одна его рука легла ей между лопаток, поддерживая спину, а вторая, оставляя за собой след из мурашек, заползла под стесняющую ткань брюк и белья.
      Дрогнув, Лео зарылась руками ему в волосы, обхватывая пальцами тугую косу. Схватилась за неё, как за спасительный канат. Как за единственную нить, поддерживающую её связь с реальностью. Одно, что могло вытянуть её из водоворота безумной страсти.
      — Ну и дела, — чей-то голос прорвался сквозь затуманенный возбуждением рассудок.
      Невольно дёрнув Тима за волосы, чтоб вырвать себя из омута наслаждений, Элеона отпрянула от него, словно кожа парня стала источать обжигающие пары. Туман страсти не сумел вырваться из головы за мгновение, но осознание, что посторонних наблюдателей быть не должно, ударило по ушам, словно в набат.
      Выставив руки перед собой в боевой стойке — старая привычка, — Лео оглянулась. Где-то сзади, кажется, с кровати безуспешно пытался подняться ошалевший и ничего не понимающий Тим.
      У входной двери никто не стоял, но, повернувшись к выходу к морю, Элеона столкнулась с мрачным взглядом кремовых, как цвет драгоценной жемчужины, глаз с золотыми прожилками. Две неестественные фары.
      Из всех живущих, лично Лео знала всего несколько обладателей кремовых радужек.
      Лео обескураженно опустила руки: эту девушку было ни с кем не спутать. И против неё кулаки были бессильны.
      Вокруг очей — бледная кожа, тонкая линия высоких бровей и остроугольное лицо с режущими полосами скул. Безуспешно края пытались сгладить огненные волосы, струящиеся волнами по грудь непрошеной гостьи.
      Лео ощутила, как задрожали её челюсти в желании громко и грязно выругаться.
      Лура, дочь руководителя «Альгета». Наследница клятого Золотой Маски. Как обычно хмурая, но не как обычно наглая. Раньше к Лео она смела приходить только после разрешения. И в нарядах менее выразительных.
      Никак не в туфлях на каблуке и роковом чёрном платье до пола, выгодно открывающем взгляду выразительную грудь, обтягивающем неестественно тонкое тело и с разрезом вдоль всей левой ноги. Только несколько золотых декоративных пуговиц и заколок в волосах выделялись на наряде, словно сошедшем со страниц бульварных книженций про роковых женщин.
      Казалось, её вырвали с какого-то мероприятия, и она не выглядела довольной этим обстоятельством. Ещё и за её спиной нарисовался громила под два метра ростом и с лицом, похожим на приплюснутую морду акулы. Он стоял за ней, как телохранитель.
      Невольно Элеона коснулась живота, не отрывая пристального взгляда от наглых гостей. Очевидно, почему к ней наведались послы Золотой Маски. Но могли бы выбрать время поудобнее.
      Всё-таки график у Лео гибкий.
      — Кто вы такие? Убирайтесь! — тем временем в себя пришёл Тим.
      Его дыхание вдруг коснулось затылка Элеоны, а руки опустились ей на плечи, чуть надавливая на них. Парень пытался изобразить, что она под его защитой… уже второй раз за день он охранял её от внимания колдунов. Но маловероятно, что пришедшая с вышибалой Лура окажется столь великодушна, как Адвейт.
      — Тим, лучше не лезь, — шикнула она, едва шевеля губами, и сбросила его руки с плеч. — Дорогие мои гости, я не помню, чтоб я вас приглашала. Лура, давай перенесём беседу на завтра? Ты очень не вовремя, — с невозмутимой улыбкой провозгласила Лео, пытаясь за ней скрыть напряжение.
      Громила только потупил взор, а Лура сложила руки на груди, чуть опустив голову.
      — Я бы с радостью. Саму прервали. Но мой отец нетерпелив, Элеона, — она пожала плечами, вновь самоуверенно вскинув голову.
      Лео едва не скривилась — вот же преданная папаше сука!
      Едва заметно она вдохнула через нос побольше воздуха — главное, никак не показать своих эмоций. Они чересчур лишний атрибут, когда в дело вмешивались колдуны, невесть на что способные. Сильно их мало, чтоб был достоверно известен предел их возможностей.
      — Вот как… тогда дай Тиму уйти, и мы с тобой поговорим обо всём, о чём твой папаша желает. И ещё отзови свою двухметровую макаку. А я принесу нам по бокальчику игристого… — стала медленно предлагать Элеона, подняв руки над головой.
      — Что?! Я не оставлю тебя! — закричал за спиной Тим.
      Уголок губы Луры дрогнул от неопределённой эмоции.
      — В этом ты прав, — кивнула колдунья.
      В её голосе прозвучало нечто странное… раскаяние? Недовольство? Печаль? Сожаление? Или попросту извращённое злорадство?
      Распознать эмоции колдунов сильно трудно.
      — Отпусти. Тима. Немедленно, — процедила, стискивая зубы, Лео. Хотя и понимала, что это бесполезно. По предыдущей реакции всё было ясно.
      Громила вдруг усмехнулся, а Лура покачала головой, приложив один палец к подбородку. Словно в задумчивости.
      Будто у неё не было чёткого приказа от отца. Если бы он хотел, она бы уже выпроводила Тимэрена прочь. Попросту телепортировала бы его куда-то.
      Но Лура этого не сделала.
      — Прости, не могу, — и вдруг она взмахнула рукой.
      Грудь пронзила острая боль, и оттуда вышибло весь воздух, как от столкновения с летящим навстречу энатром. Словно воздух стал чем-то осязаемым, очень тяжёлым и быстрым.
      Магия ударила её и подбросила куда-то в воздух. В ушах лишь зазвенел то ли собственный крик, то ли истошный вопль Тимэрена.
      После боль пронеслась по всему телу, от позвоночника и затылка — Лео обнаружила себя на стене над кроватью. Она не падала вниз и не могла пошевелиться. Словно мошку её прибили к стене, оставив мучиться под весом собственного тела и давящей болью. Только голова оставила себе подвижность, а туловище и конечности словно парализовало.
      — Лео! — донёсся до ушей крик Тима.
      — Она будет в порядке, лучше за себя беспокойся, — голос Луры, словно получив телесное воплощение, сдавил Лео шею.
      — Тим… — она подняла безвольно свисающую голову, вперив взгляд в картину того, как громила скользнул к парню, словно совсем ничего не весил, и захватил его в смертельные объятия, приложив к шее нож. — Нет! — крикнула Лео из последних сил, ощущая, как непрошеные рыдания стали щекотать раздражённое горло.
      — Мне это тоже не нравится, Элеона, — произнесла Лура, даже не оборачиваясь к душераздирающей картине. — Но отец попросил преподать тебе урок. За то, что ты наградила Адвейта сегодня званием труса.
      — Давайте мне какие угодно уроки, но не трогайте его… — она скользнула взглядом к перепуганному Тиму, у шеи которого остался нож. И откуда-то нарисовался во рту комок тряпок.
      Осознание, что знакомство с ней вскоре погубит ни в чём не повинного парня, попросту било по голове молотом. Безжалостно кроша череп и разрушая мозг. А в сердце завелись ненасытные черви, разъедающие живые ткани и разносящиеся кровотоком по всему телу.
      — Элеона, других уроков у нас нет. Просто надо показать, чего так боялся Адвейт. Что мы ему обещали сделать с тобой, мы просто сделаем с Тимом, — подавившись холостым рыданием, Лео увидела, как дёрнулся Тим, пытаясь что-то выкрикнуть через тряпку.
      — Я рожу вам кого хотите, но отпустите его. Пожалуйста! — закричала она, не в силах отвести взгляда от паренька, обречённого ею на смерть. Её самоуверенностью, абортом и ссорой с Адвейтом.
      — Ты энафелка. Мой отец почти уверен, что этот аборт был фатальным для твоей репродуктивной системы. Прости, Элеона, — скороговоркой, как оправдывающийся школьник, проговорила Лура.
      Но её оправдания никак не обеляли её имя. Лура не пыталась противиться тому, что задумал её отец.
      Вдруг голова тоже растеряла подвижность — магия зафиксировала её в одном положении, направив взгляд прямо на Тимэрена.
      Сила давила так, что даже веки едва удавалось слеплять. Магия противилась, заставляя её смотреть. В первом ряду наблюдать, как твари лишат жизни того, кто за считанные мгновения смог добраться до сердца Лео.
      Нож опустился с шеи Тима, ему на руку. С лёгкостью, словно разрезали масло, лезвие вошло в бицепс и стало пробивать себе дорогу вниз. Быстро и рвано — только кровь и успевала брызгать из раненой руки.
      Тряпка изо рта Тима не пропала, но и с ней Лео казалось, что она слышит душераздирающий вопль. Со всех сторон: из пола, из стен, с потолка. Кричал словно весь мир, разделяя боль незадачливого мальчика.
      После нож вырвался из рук громилы, зависнув в воздухе самостоятельно.
      С ещё большей лёгкостью он подлетел к другой руке, оставив порезы уже на ней. Разрывая кожу и мышцы, как масло, нож оставлял за собой глубокие отметины, откуда била фонтаном артериальная кровь и быстрыми ручейками стекала венозная.
      Тим дрожал и пытался извиваться, закидывая в оглушительных мычаниях голову назад, но громила держал его крепко. Парень крутился в его захвате, как пойманная на крючок обречённая рыба.
      Хотя судьба рыбы не столь болезненна.
      Вдруг нож, попросту разрезав одежду на парне, полетел вниз.
      Но Лео это не успокоило.
      Пытка не могла закончиться истеканием кровью. Ей хотелось верить, что сейчас мучения Тима прекратятся, но она не могла.
      Это только начало.
      Его кожа стала пузыриться. По всей груди, словно её облили кипятком, стали появляться алые отметины, а за ними волдыри. Сразу за ними — язвы, изъедающие плоть до костей. За считанные секунды, словно от какой-то кислоты.
      Где-то стали отслаиваться верхние слои кожи, в других местах за ними устремились целые лоскуты, с кусками обожжённого мяса.
      Лео в нос ударил запах жареного. Впервые в жизни не аппетитный. Противный, полный боли и убийственный. Запах мучительной смерти. Въедающийся под кожу, чтоб мучить собой ещё долгие дни.
      Тим из последних сил брыкался и разрывался в мычаниях, а крики исходили из груди Лео. Ей казалось, что она вместе с ним ощущает всю боль. Словно и у неё от костей отваливалась изъеденная магией и обожжённая плоть.
      Она увидела, как облезли ткани над его рёбрами. Взгляду открылись несколько продолговатых костей.
      А Тим всё ещё был в сознании. Словно ему намеренно не позволяли потерять сознание от болевого шока.
      Следом захрустели какие-то кости, запах жареного стал невыносим.
      Лео разрывалась в воплях, больше не умоляя его спасти, а моля о смерти для него. Просто о прекращении мучений. Чтоб кровь прекратила хлестать, и его кожа прекратила после метаморфоз отрываться от тела, забирая за собой обгорелое мясо.
      Чтоб хоть что-то в нём осталось от человеческого облика.
      Но на её крики не обращали внимания. Мучения Тима также игнорировались.
      Он просто истошно мычал, лишённый возможности кричать. И широко разинул глаза, что смотрели в никуда, пока рвались прочь из орбит. Миллиметр за миллиметром они ползли на волю, словно их толкали со стороны затылка.
      И только когда выведенные давлением из орбит глаза расплющились на полу, то, что осталось от Тима, обмякло.
      На мгновение затихнув, Лео уловила последний, едва слышный стон, что запечатлелся в её ушах, а громила отбросил изувеченное тело на пол.
      Тотчас Элеона продолжила кричать.
      Граница между сном и явью размылась: ей отчаянно хотелось верить, что вскоре она откроет глаза, осознав, что всё увиденное было сном. Что она просто задремала на кресле. И стоит ей только моргнуть, она очнётся, увидев перед собой улыбчивое лицо Тимэрена.
      Но вместо она могла лишь наблюдать его изувеченный страшной магией труп. Никакой медицины не хватит, чтоб собрать его тело по кусочкам и вернуть сердцебиение. А если кому-то и удастся вернуть его к жизни, то его будет ожидать только мучительное существование в изуродованном облике. Никакой пластический хирург не вернёт ему былую внешность и ни один гениальный врач не возвратит здоровье.
      Где-то рядом кто-то едва слышно всхлипывал.
      С головы спали невидимые тиски, и Элеона обернулась на всхлипы. Лура, эта тварь, что своей магией сотворила с мальчишкой такое, стояла, прислонившись лбом к стене, а обтянутое платьем тело извивалось от попытки скрыть рыдания. Вероятно, такое магическое вмешательство и её измучило.
      Лео хотелось, чтоб её собственная магия разъела её тело изнутри. Медленно и мучительно. Не за бесконечно долгие минуты две, а за часы или дни. Разрушая тело точечно. Словно тысячи длинных игл, покрытых ядами и раскалённых докрасна.
      — Что, измучилась убивать невинного паренька?! Надеюсь, твоё заклинание продублируется на тебе! — крикнула в сердцах Лео, абсолютно себя не контролируя.
      Хотелось кричать хоть что-то. Забыться в звуке собственного голоса. Быть может, вместе с ним выплюнуть все свои внутренности. И умереть. Чтоб произошедшее забылось наверняка. Ушло в небытие вместе с жизнью.
      — Чтоб Лура такое сделала? Эта овечка в большем ужасе, чем ты, — засмеялся басом громила, пнув носком изувеченный труп.
      Кажется, от удара плечевой сустав выскользнул, и руку остался держать вместе с телом только один тонкий лоскут кожи. Невольно Лео вновь взвизгнула, после прикусив себе губы. Слёзы застелили глаза, а горло от криков уже болело. А смысла в них больше не было — всё кончено. Из-за неё уже убили Тимэрена.
      — Тв-тварь… — выплюнула она, ощутив резко накатившуюся усталость.
      — Да, я такой. Золотая Маска просил просто взорвать мальчишку, но я решил, что это скучно.
      — Ты… что?! — от стены вдруг отскочила Лура, обернувшись к громиле. Её белёсая кожа окрасилась красной краской, а кремовая радужка из-за раскрасневшихся белков показалась розовой. — Ты мне говорил…
      — Лура, заткнись, — шикнул громила, и колдунья сжала руки в кулаки. Но не сделала абсолютно ничего.
      Какая же трусливая тварь.
      — Дэйф! Это не останется безнаказанным… — процедила, стиснув зубы, Лура.
      — Я слишком ценен для Золотой Маски, — Дэйф хмыкнул и зачем-то вскарабкался с ногами на кровать. Каркас от тяжести заскрипел и грозился в любое мгновение сломаться. Лео ухватилась за мысль о кровати, как за спасительную соломинку — ведь громила приближался к ней.
      И это был первый человек, который смог напугать её до полусмерти. От каждого скрипа кровати сердце начинало биться громче, стуча, как барабан, прямо в ушах.
      — Нет! Не подходи! Нет! — когда его туша преградила ей обзор, переключать внимание на постель больше не удавалось.
      Элеона попробовала дёрнуться, но смогла лишь затылком вжаться в стену и зажмуриться. Больше ничего. Никак не удалось скользнуть прочь от зловонного дыхания и от пальцев, что обхватили её подбородок и посылали сводящие челюсть импульсы во все стороны. Словно он бил её током.
      — Любое твоё неправильное действие, любая оплошность, и я без чьего-либо приказа сделаю всё то же самое со всеми, кто тебе дорог. А если мне прикажут, то я и тебе мордашку подправлю… но, понимаешь, мне этого не хочется. Сильно симпатичная мордашка, — прохрипел он ей на ухо, разнося голосом по её жилам страх. — Надеюсь, ты благоразумна, — Лео дёрнулась от ужаса и омерзения: его язык прошёлся по ушной раковине и спустился к мочке.
      Его зубы сдавили её на пару секунд, точно оставляя напоследок отметину. Ещё одно напоминание о произошедшем.
      — Урод, — выплюнула Элеона, когда он отстранился от неё.
      — Слушай приказ, а не выражайся, — приказал басом Дэйф, а продолжила за него Лура.
      Её голос не дрожал, но в нём чётко звучали истеричные нотки. Кажется, она могла в любую секунду зайтись оглушительным воплем. Или упасть в обморок.
      — Если ты не хочешь, чтоб это повторилось с кем-то ещё… приведи нам девчонку Лайли. Анатру Лайли.
      Захотелось спросить, зачем она им сдалась, но сил озвучить остроту не нашлось. Лео лишь прикрыла глаза и безвольно опустила голову. Она сделает что угодно, только чтоб тех немногих людей, что ей дороги, не трогали.
      — Только Анатру?..
      — Пока что только её, — подтвердила колдунья.
      — Хорошо… хорошо… — едва слышно согласилась Элеона, шумно выдохнув.
      — Это не обязательно делать в ближайшие дни. Сделай всё безупречно. Лайли же лучшая подружка твоей сестры? Вот и отталкивайся от этого. Удачи, — раздался странный щелчок.
      А за ним всё померкло.

      — Внимание, срочные новости, — Лео нехотя разлепила глаза, обнаружив себя лежащей ничком на кровати с сильнейшей болью внизу живота. Словно под кожу зашили несколько лезвий.
      Она была всё в том же номере — значит, он ей не приснился. Но вокруг больше никого не было. Ни Луры, ни её головореза, ни Тима…
      Вскочив с кровати, она даже капель крови не обнаружила. Все поверхности блестели, как в момент, когда она только вошла в номер. Будто в нём не произошла резня… помещение лгало всему миру, сообщая, что всё в порядке. Только запах жареного мяса остался витать в воздухе, больно вороша ноздри. Невидимая соль, попадающая в самую страшную рану — в ранение на сердце, кое не залечить никакими мазями и операциями.
      И помимо запаха, номер будоражил голос громкоговорителя. Они включались во всех зданиях, за редкими исключениями, когда поблизости происходили страшные катаклизмы или когда появлялись новости, не терпящие отлагательств.
      — Внимание: просим всех держаться подальше от Эстила. На Эстил произведено вооружённое нападение. Как сообщают некоторые источники, напали только на фарлаун «Шепри». Но до дальнейшего уведомления просим всех отложить поездки в Эстил, — довершил голос.
      А где-то в углу комнаты зазвонило чудо-зеркальце Лео.
      Она не пошла отвечать — просто закрыла уши руками, пытаясь заглушить звук собственных рыданий. А на перекрытые слёзной пеленой глаза упало что-то ярко-красное. Её волосы. От боли они сменили расцветку.
      И от этого Элеона зарыдала только истошнее — ноги её больше не держали, и она упала, оплакивая всю свою жизнь.