Глава 1: Шёпот правительства
Склонившись к полу и скрыв каждую выбивающуюся волосинку под плащом-хамелеоном, Эйовил скользнул в щель меж створок дверей и умело юркнул под стол. Скатерть, свисающая до пола, предательски колыхнулась, но он не стал её поправлять. Пару мгновений спустя воцарившуюся тишину нарушили новые шаги, и к нему в укрытие скользнула сестра, чьё тело под костюмом едва удавалось различить.
Тогда Эйовил поправил скатерть, проверил её на отсутствие проплешин с полом и после забился поближе к углу, освобождая Динитрии больше места. Настолько, насколько это было возможно. Под узким столом места не хватало — пришлось прижать колени к груди и сгорбить
Он никак не мог свыкнуться, что вырос для подобных забав… но пытливый до тайн ум и любовь к младшей сестре пересиливали дискомфорт. А отправлять её на вылазки одну он не желал — они привыкли разделять всякий риск на двоих. С тех самых времён, когда она, ещё совсем малютка, только научилась связывать слова воедино и спешно перебирать ногами, чтоб достать заветное пирожное быстрее, нежели старший брат.
Как-то незаметно ему исполнилось семнадцать лет и подслушивать взрослых под столом стало дискомфортной игрой. И Рия с тех времён подросла — она сбросила с лица капюшон, обнажая смуглое милое лицо тринадцатилетней девчонки с заговорческим блеском обсидиановых глаз и лёгким макияжем, прибавляющим ей несколько лет. Одно осталось при сестре неизменно — в воротник мантии ныряли две тугие косы, тёмные, как ночное небо.
— Тебя не увидели? — шёпотом справился Эйовил, надеясь, что сестра не растеряла навыков шпионажа.
— Разве только камеры в коридоре, — она самодовольно прыснула. — Хорошо, что мы подкупили стражу.
— Ага, — кивнул хмуро Эл, тоже смахнув с головы капюшон.
Хотелось, чтоб сестра беседовала с ним, а не с невидимкой. Её глазу явно будут приятнее его тёмные глаза и кожа с копной контрастных дымчатых кудрей, словно цвета молочного тумана. Одни только белеющие костяшки сжатых в кулаки кистей могли портить облик. Эйовил нервничал, не хотел быть обнаруженным. Это с детства выражалось на его руках.
— Ты знаешь, о чём они будут говорить сегодня? — поинтересовалась сестра, стряхивая пылинки с плаща.
— Если бы. Но что-то важное. Мама давно не созывала тайный совет у нас дома.
— Но что же они будут обсуждать такого? — продолжала спрашивать она и осторожно приподняла скатерть сбоку, обнажив обзор на вход.
— Сейчас всё узнаем. Представляешь, сегодня внепланово собрался совет из всех восьми членов.
— Да? Даже Вулдженен Черди? — изумилась Рия.
Эйовил кивнул: подтвердить словесно он уже не мог. Дверь распахнулась, и мимо них спешно, чуть нервно прошла мама.
Он узнал её по мелькнувшей из-под длинного синего платья ступне. Никто больше из совета или подчинённых не носил обуви на каблуках. Только Карблея Эвитоли — одна из приближённых правителя Энарии. Главная по внутренним делам страны.
Сестра тоже затихла после прихода матери. Зал совещаний ранее пустовал, и они могли позволить себе наглость о чём-то шептаться. Но раз стали приходить люди, то пришлось замолчать и застыть в одном положении.
Эл не хотел выдать своё присутствие на тайном правительственном собрании, пускай и являлся сыном и первенцем Карблеи. У него и Динитрии отсутствовали пропуски на столь важные мероприятия. Но с самого детства они не сдерживали искушения пробраться на очередное совещание и подслушать, о чём толкуют главные лица всей страны. Когда он был в возрасте сестры и младше, то находил в слежке за собраниями одну только рискованную забаву.
Возраст изменил его: он прятался под столом для того, чтобы узнать интересные подробности жизни политиков и всякие тайные сведения. Мама редко что-то ведала ему, порой сын Карблеи узнавал о принятии неких законов позже простолюдин. Это грызло его самолюбие и честолюбие.
За матерью в зал вошли ещё семеро человек. Шестеро мужчин и одна женщина. Эйовил успел распознать только эйлару Тайвиулу Монвели — главную за культуро-историческое наследие, а также за развитие образования и науки Энарии. Она редко появлялась на собраниях, где не обсуждали постройку очередной академии высших знаний, или поражающую воображение находку исследователей, или энарийских учёных. Остальных господ он не успел признать. Хотя он знал всех, кто входил в восьмёрку главных политиков страны.
— Здравствуйте, мои дорогие коллеги, — разнёсся по залу голос Вулдженена Черди. Никто в совете больше не обладал столь низким и властным голосом.
На его приветствие откликнулись семеро голосов.
— Бэвелтен Соугларли, Эндженен Кренфи и Фиджерелден Фали скоро прибудут, правитель Черди, — доложила нелицеприятным тоном мама.
— Мы их подождём. Начинать собрание без их сведений слишком глупо, на мой взгляд. После недавних событий… — мужчина вздохнул.
Эл изумился. Ему были знакомы имена, названные матерью. Бэвелтен Соугларли — главный и самый известный исследователь Энарии, а мастера Кренфи и Фали — двое из пяти руководителей Рэйфехтов. Никогда на памяти парня исследователи и Рэйфехты не приходили вместе на срочные тайные собрания.
По коже пробежал холодок: нечто недоброе произошло в стране. Если не во всём мире… интуиция почти кричала ему об этом.
Динитрия также заметно насторожилась, взглянув на старшего брата. Она обхватила короткими пухлыми пальчиками обе косы: всегда так делала, когда ею овладевала тревога. Маловероятно, что сестра в полной мере осознавала значение прихода как руководителей Рэйфехтов, так и исследователей на совещание, но и она чуяла в происходящем что-то недоброе.
Вскоре общество политиков пополнили в немом молчании трое мужчин. Двое — Эйовил мгновенно распознал в них Рэйфехтов по их чёрным одеяниям с золотыми окантовками — шагали одновременно, а третий странник следовал слегка сзади.
— Мастера Кренфи и Фали, исследователь Соугларли, здравствуйте, — поздоровались безупречным хором политики.
Мужчины сухо поздоровались в ответ.
— Прошу, садитесь, дорогие гости. Вы заслуживаете отдых… скорбно мне, что пришлось принять вас при сих удручающих обстоятельствах, — промолвил правитель Черди.
— Прошу, докладывайте. Мы должны выслушать, что же случилось в Лролнуле давеча, — сказал кто-то из политиков, но Эл не сумел распознать, кому принадлежал голос.
— Произошла катастрофа, — хмуро бросил кто-то из Рэйфехтов.
Второй стал отчитываться:
— Мы смогли вынудить оскфелов отступить и взяли многих в плен, но пострадали тысячи невинных жителей. Столь дерзкого нападения на моей памяти нарлазийцы не совершали. Они творили разные непотребства, но случившееся… мы не могли ожидать нападения на Лролнул. Это военное преступление. Наши сотрудники сейчас пытаются вычислить путь, каким нарлазийские офицеры смогли добраться до города, и траекторию, по которой прилетело по меньшей мере шестнадцать «стрел» по домам. Разрушенный район мы оцепили, сейчас его обследуют. Неизвестно, сколько человек погребено под завалами разрушенных высоток. Также город патрулируют в поисках сбежавших оскфелов. Ситуация на данный момент под контролем. Нас больше тревожит, не повторится ли такое варварство снова. Ведь беда случилась не на фронте, а в нашей столице.
От ужаса Эйовил позабыл, как дышать. Им овладевало нечеловеческое любопытство, но страх пересиливал всякие иные чувства. Погибло множество невинных жителей… и он даже не знал о случившемся. Хотя границы столицы обрывались неподалёку от его дома. Где-то в трёх часах езды на велосипеде и часе на поезде.
Бедные жители города…
— А что насчёт потерь среди Рэйфехтов? Насколько мне известно, пострадали даже ваши несовершеннолетние ученики, — донёсся грубый голос маршала Аластена Аггили, верховного министра обороны Энарии.
Эйовил едва не прослушал, что спросил маршал. Его всегда пугал пожилой главнокомандующий армией и всей обороной страны, бывший руководитель Рэйфехтов. Аластена величали справедливым и мудрым, но Эйовил всегда остерегался встреч с министром обороны.
Влияние мужчины было огромно. На всех и вся. К его мнению прислушивались и даже следовали некоторым приказам своевольные Рэйфехты, чью почти полную свободу от правительственных решений прописали в конституции много лет назад. Но к Аггили они относились всё ещё как к одному из своих руководителей.
Только этих фактов хватало, чтоб остерегаться маршала.
— Это правда, — выступил с некой горечью в голосе другой Рэйфехт. — Наши протеже пострадали, — Эйовил насторожился, надеясь, что среди ребят не оказалось его друзей и возлюбленной. — Точнее, пострадал всего один. Большинство практикантов мы отправили прочь из города, оставив только лучших. А потери среди наших сотрудников значительные. Когда мы покидали Лролнул, уже было известно о двух сотнях погибших воинов. О настоящих цифрах узнаем в скором будущем.
— А кто из учеников пострадал?
— Вэйден Сэшли… — тяжело вымолвил мужчина.
Эйовил дрогнул — он знал Вэйдена Сэшли лично, порой их общение едва не оборачивалось настоящей дружбой. Семья Сэшли пользовалась авторитетом в Энарии и по всему миру. Их знали все, кто крутился в высших кругах. Да и почти каждый гражданин, который хоть когда-то посещал ювелирный магазин. Известность этого рода уступала разве что Соугларли, Лайли, Лирелам, Прейрети и другим семьям города миллионеров — Эстила.
По залу пробежались встревоженные шёпоты. Судьба сына эйлара Дафрена Сэшли интересовала каждого.
— Мальчик погиб?
— Нет, жив. Я совершил ошибку, оставив его. Ученик сражался подле меня и принял один из ударов, положенных мне, на себя. Его увезли в госпиталь, — в тоне Рэйфехта прозвучали заметные виноватые нотки.
— Что ж, хорошо, что ювн остался жив. На войне каждый Рэйфехт на счету. Сколько раненых среди старших? Или почти все погибли? — взрослые голоса прервал едва ли не мальчишеский тенор, коий Эйовил узнал мгновенно.
Лайверен Фиалели, самый юный член верхушки, — ему ещё и двадцати пяти лет не было, — пришедший на замену убитому полгода назад главному журналисту Энарии Селейнену Фали. Насколько Элу было известно, должность досталась молодому парню по причине страха более сведущих журналистов занимать этот пост. Слишком часто корреспондентов из верхушки убивали.
И хотя многие порицали молодого политика, Эйовил безумно радовался его частым появлениям в их доме. Младшая сестра Лайверена — Саилурив — заняла местечко в его сердце.
— Ранен каждый, кто участвовал. Из сильно раненых почти все погибали на месте.
— Есть потери среди высших чинов?
— Из всех, кого уже обнаружили — нет. Но некоторые пропали. Остаётся надеяться, что наши коллеги нас не покинут.
— Кто конкретно пропал? — спросил безэмоционально маршал Аггили.
— Самая страшная пропажа — мастер Ариндея Аггили, — отметил один из Рэйфехтов как-то неуверенно.
По залу пронеслись испуганные перешёптывания, а руки Эйовила интуитивно закрыли уши сестре. По высшим кругам ходили слухи, что когда министр обороны злился или был напуган, — если он умел пугаться, — то не скупился на выражения даже на заседаниях верхушки. Нечего Динитрии слушать ругательства. А Эл сомневался, что какой-либо родитель, любящий своего ребёнка, будет равнодушен к известию о его пропаже. Даже если сему чаду далеко за пятьдесят и оно уже десяток лет числится среди руководителей Рэйфехтов.
— Никаких предположений, где мастер Аггили может находиться, у вас нет? — проскрипел маршал через стиснутые зубы.
Эйовилу стало страшно. Вымученная фраза мужчины пугала куда больше, чем поток ругательств.
— Мы сомневаемся, что с ней что-то могло случиться. Ариндея заимела привычку уходить шпионить без предупреждения. Но, к сожалению, отрицать вероятность её гибели мы тоже не можем. И предположений, где она в таком случае может быть, у нас нет.
Неожиданно испуганно воскликнул Лайверен:
— А моя сестра?! Про неё что-то известно?..
— Ваша сестра? — переспросил один из Рэйфехтов.
— Саилурив Фиалели, она протеже мастера Аггили.
— Спокойно, Лайверен, с вашей сестрой всё хорошо. Все несовершеннолетние протеже Аггили не участвовали в битве.
— Я на это надеюсь, — вздохнул журналист.
— А кто ещё из высших чинов Рэйфехтов пропал? — поинтересовался маршал, казалось, через боль.
— Из тех, чья пропажа может повлечь необратимые последствия — никто. Только несколько командиров небольших отрядов.
— Уже неплохо, — протянул Аггили.
— Более или менее чётких данных о количестве невинных жертв нет? — снова низкий голос правителя Черди.
— Пока мы такими не располагаем. Думаем, медики к завтрашнему утру смогут предоставить список убитых и пострадавших с повреждениями хотя бы среднего уровня тяжести. Но на моей памяти ещё не было таких ужасов не на фронте.
— Я считаю, что это беспредел, — наконец выступила мама. — Нарлазийцы должны поплатиться за содеянное. Я не позволю, чтоб наш народ терпел такое…
— Извините за грубость, но это не вам решать, эйлара Эвитоли, — прервал маму неторопливый бархатный баритон её неприятеля — дипломата Ниелена Канделы.
Мужчина занимал должность верховного по внешней политике Энарии и иностранным делам. Эйовил считал, что заслуженно — харизма и чудесный голос эйлара Канделы могли сразить кого угодно, и мужчина считался гением в ведении переговоров. Кажется, порядка десятков нападений на их страну Ниелен предотвратил переговорами и пресёк множественные попытки раскола государства извне. Но Карблея жаждала заполучить его должность и особо сего не скрывала. Хотя Эйовил в свои семнадцать лет видел, что мама не годится на роль главной по внешней политике. Слишком резкая.
— Я заведую внутренними делами Энарии, и я не потерплю, чтоб какие-то варвары нападали на моих людей безнаказанно. Пора прекращать терпеть злодеяния оскфелов.
— Мы и не собираемся их терпеть, — возразил маршал Аггили.
— Маршал, вам не стыдно такое заявлять после этих событий? Ни Рэйфехты, ни армия не предприняли ничего для своевременного предотвращения вторжения. Хотя ладно, армия ещё патрулирует границы, но чем в это время занимались Рэйфехты? — не унималась Карблея.
— Эйлара Эвитоли, в наши полномочия не входит патрулирование границ без особого повода. У нас мало кораблей, и наши люди не обучены воевать в море. А те, кто обучены — сейчас с армией.
— Профиль нашей деятельности — разбирать преступления, спасать людей, строить стратегии, шпионить и в сотрудничестве с армией воевать при необходимости на линии фронта. Мы — миротворцы. А наши люди, хоть не сторожат границы, сторожат стратегически важные объекты и города. Не будь нас в городе, Лролнул бы пострадал намного сильнее.
— Будь вы более профессиональны, вы бы не допустили и таких разрушений. И, мастер Крэнфи, как вы могли допустить пятнадцатилетнего мальчика к участию в битве? А если бы он погиб?
— Карблея, я понимаю, что ты шокирована случившимся, как и все мы, но позволь напомнить, что Рэйфехты имеют право предоставлять отчёты о своей деятельности, но они вовсе не обязаны это делать, — встрял главнокомандующий.
— Нет, эйлара Эвитоли всё правильно спросила. Я признаю, что моё решение могло не только ранить, но и убить мальчика, но всё же я прошу взять во внимание несколько факторов, — начал распинаться мастер Крэнфи. — Во-первых, Вэйден Сэшли — мой протеже и лучший ученик, он по физическим данным и разуму не уступает взрослому человеку, несмотря на юный возраст. Также, на момент нападения он проходил практику в той части Лролнула, поэтому никто нарочно на битву его не приглашал. Я просто не прогнал его, когда начались боевые действия. Может, если бы я сказал ему бежать, то в общей панике он мог оказаться среди погибших. Любая моя команда могла стать для него губительной. Но лучше бы я запретил ему сражаться наравне со мной.
На полминуты в зале воцарилось молчание, и Эйовил услышал даже нервное дыхание младшей сестры. Если кто-то и умел плохо скрывать свои любовные интересы, так это Динитрия. Девочка в силу возраста испытывала влечение к почти каждому юноше из богатых энарийских семей. И Вэйден Сэшли входил в число любимчиков Рии. Она частенько кличила в своих рассказах парня не по имени, а словом «красавчик». Должно быть, судьба раненого юноши беспокоила её сильно.
— Я считаю, коллеги, нам нужны реформы, — прервала молчание Карблея. — Хотя бы до завершения войны я предлагаю уменьшить свободу воли Рэйфехтов. Нам нужно, чтоб в нужный момент они были с нами, а не разгуливали где-то по просторам Каилфа, как любят это делать. И запретить им любую тайную деятельность.
Челюсть Эйовила безвольно опустилась. Рэйфехты всеми воспринимались как организация, отделённая от всех норм и правил, установленных в Энарии. И ни одна попытка в истории лишить их свободы не заканчивалась ничем хорошим. Это знала даже юная Рия и каждый, кто изучал политическую историю Энарии и мира.
Он ожидал возмущений от Рэйфехтов, но никто из мастеров не промолвил ни слова.
— Карблея, ты же знаешь, ни одна подобная инициатива не обернулась положительно… — неожиданно мелодичным голоском озвучила мысли Эла эйлара Тайвиула Монвели.
Эйовил совсем не ожидал, что женщина промолвит хоть одно слово на заседании. И вовсе позабыл о её присутствии. Эйлара Монвели занимала должность в верхушке даже дольше, чем правитель Энарии, но один из высших чинов никак не изменил её. Сколько Эл себя помнил — Тайвиула была очень тихой милой маленькой женщиной с короткими синими волосами. Её доброте и преданности науке, а также образованию равных не существовало.
— Тала, разве не ты выступаешь за инновации? При современном подходе мы можем грамотно интегрировать Рэйфехтов в нашу армию и правоохранительные органы, сделать их куда более полезными для нашего общества…
— Мы протестуем, — одновременно высказались оба мастера.
— И так понятно, что рады вы не будете, — фыркнула мама, — а что насчёт вас, коллеги?
— Я категорически против, — откликнулась эйлара Монвели.
— Такое решение нельзя принимать под эмоциями, эйлара Эвитоли. Оно требует продумывания сложного плана и компромиссов с обеих сторон. И даже с третьей стороны — наших граждан, ведь нам придётся пересмотреть всю систему финансирования работы Рэйфехтов. А на это могут уйти годы. А тогда я уже надеюсь, что третий мир будет нашим и война закончится. Не вижу в этом смысла, — рассуждал эйлар Кандела. — Но, поскольку я согласен с вами, эйлара Эвитоли, что ситуация у нас очень печальная, я могу предложить альтернативу вашему предложению. Если руководители Рэйфехтов будут не против, они могут направить большую часть своих сил на патрулирование улиц наших городов и слежку за нарлазийцами. Но в остальном Рэйфехты сохраняют свою свободу.
— На такие условия мы согласны, — ответили Рэйфехты.
— И мне это предложение кажется оптимальным, — согласился правитель Черди, — и как я вижу, остальные тоже согласны. Тогда, Лайверен, можешь записать, что с сегодняшнего дня Рэйфехты будут чаще патрулировать улицы города, эту новость надо сообщить людям. А соответствующее постановление подпишем чуть позже. Мастера, вы точно согласны?
— Точно. А наши коллеги тоже возражать не будут. Ничего кардинально не изменилось, чтоб мы проводили совещание. И без мастера Аггили мы не можем созвать совещание.
— Тогда решено, — хлопнул в ладоши правитель Черди. — Теперь к другому вопросу… Ёлден, всем раненым надо выплатить компенсации. Семей погибших это тоже касается. И свяжись с мэром Лролнула, пускай всем потерявшим дома выделят временное жильё, пока новое не построят. Всем предпринимателям надо тоже возместить убытки. Также, чтоб наша казна не опустела, открой благотворительный фонд, налоги мы увеличивать не будем. А так я разрешаю выделить сто миллионов аллиаров на компенсации и размещение. С бюджетом на восстановление разрушенных зданий разберёмся потом, когда уже будет достоверно известен размер убытков.
— Хорошо, — откликнулся усталый голос Ёлдена Лийли — верховного министра финансов Энарии. Кажется, он почти всегда находился в полусонном состоянии.
Никто из политиков не выразил возражений.
— Лайверен, эту новость тоже надо озвучить.
— Подождите, правитель Черди, — внезапно выступил ещё один голос.
Исследователь Бэвелтен Соугларли… Эйовил уже и позабыл, что мужчина пришёл вместе с Рэйфехтами. Так тихо сидел всё это время.
— Часть затрат на компенсационные выплаты я возмещу. И, Лайверен, не записывай это. Это просто к сведению, — мужчина на пару секунд замолчал. — И мне уже надоело ждать, когда мне скажут, зачем меня вызвали.
Снова заговорила мама:
— А вы не знаете, исследователь Соугларли?
— Я знаю исключительно то, что вы меня с вашими поисками третьего мира замучили, — фыркнул исследователь.
— Ваш племянник пропал. Уже два с половиной месяца как о нём никаких известий. Либо он пропал, либо предал нашу страну.
— Значит, Дейлен ушёл в запой, Карблея. Я с вами тут тоже в запой уйду, знаете ли.
Почему-то Эйовил с трудом подавил смешок. Его всегда веселили все члены родственных семей Соугларли и Лайли.
— Исследователь Соугларли, это не смешно, — запротестовал эйлар Кандела. — О Дейлене Лайли ничего не известно, и это всех напрягает. Поговаривают, он нашёл третий мир…
— И оставил его себе, что ли? Ой, дорогие мои, мой племянник не знает, что со своим домом делать, ради каких частиц ему этот мир? Вы зря волнуетесь.
— Его пропажа делает наше положение очень шатким, — фыркнула мама.
— Его могли захватить в плен, — печально произнёс правитель Черди.
Кто-то очень шумно вздохнул. Наверное, исследователь Соугларли.
— Вы Дейлена видели? Его будто кто-то продержит в плену больше недели. И никакой информации полезной от него они не добьются. А если его реально в плен захватили… свяжите меня с похитителями, отправлю им на банковский счёт миллион аллиаров или сколько они там хотят, и они его отпустят. Больше я ничего сделать не могу. Я не просил его исчезать.
— Вас совсем не беспокоит пропажа племянника, — заключил маршал Аггили.
— Потому что я этого балбеса знаю со дня его рождения. Ему нипочём всё. А теперь скажите мне наконец, что вам реально надо? О пропаже племянника я и так знал от Ювины Лайли, но я не считаю это проблемой.
— А мы считаем. Исследователь Лайли слишком важен, — произнесла Карблея. — И так же могут считать наши противники.
— Мне уже надоело вам повторять, что не существует никакого чудо-мира. А если и существует, то он недосягаем для исследователей. Мы способны найти скрытые древние дворцы и целые острова, но наши способности не касаются каких-то мифических миров. Уже десять лет поисков, и исследователи всех стран всё ещё ничего не нашли. У нас слишком мало информации, чтоб знать, существует ли этот мир и возможно ли его найти.
— Если существует хоть один процент, да хоть одна сотая процента, что это возможно, то мы должны попытаться. В этой гонке не должны победить ни нарлазийцы, ни мэрифхенцы, ни андрадцы, — выступил правитель Энарии.
— Ценой многочисленных смертей и разрухи. Хотя Ектарлан до того был прекрасен. Это вы своей войной его уничтожаете. Вы собираетесь выплатить компенсации всем раненым вчера, покрыть убытки предпринимателей, но вы раненых не избавите от пережитой боли и возможных инвалидностей, а предприниматели больше никогда не увидят свои заведения в прежнем облике. И потерявшие жильё не вернут себе утраченные семейные реликвии, накопления и домашних питомцев. Вы можете каждому подарить по новой собаке, кошке, обезьяне, островному ипплилу, кролику или рыбке, но погибших животных вы не вернёте. Ровно как и не вернёте погибших энатров, какие бы компенсации вы их семьям ни выплатили, — гневно рассуждал Бэвелтен, и Эйовилу стало вдруг как-то стыдно.
За всё время беседы политиков, он даже и не подумал о таком…
— Мы не виноваты, что на нас напали. Энатры никогда на мирные города других стран нападений не совершали, мы за мирную гонку, — рассудил министр обороны.
— Мирных войн не существует, вы это знаете лучше всех, маршал.
— Я это знаю, — Аггили хрипло хохотнул. — Но я руковожу только действиями армии. И мне остаётся делать всё, чтоб они выступали как можно более мирно и обходились без кровопролития.
— Исследователь Соугларли, вы намекаете, что нам следует капитулировать? — поинтересовался осторожно дипломат Кандела.
— Почти. Энарии не стоит поддаваться на провокации и на демагогию от других стран. Не выходите из войны, просто не участвуйте в ней. Отзовите всех исследователей. Может, тогда и мой племянник из загула выйдет.
— Исследователь, пока Дейлен Лайли находится неизвестно где, мы не смогли бы перестать воевать, даже если бы этого хотели. Нас не оставят в покое: Дейлена считают гением, и пока хоть кто-то в этом мире будет предполагать, что он мог найти Ифтарлан или выйти на его след… это бесполезно, — пояснял Ниелен бархатным голосом.
— По этой логике война будет продолжаться вечно, пока все не передохнут. Понятно, что сразу Энарию в покое не оставят, но если мы прекратим поддерживать веру в эту сказку, это станет уже большим шагом к мирной жизни. Если так уж и чешется вам всем верить в сказки, то возродите религию на территории Энарии. Тот же энайтизм или менее популярное интосорианство.
— Религию? — ахнул правитель Черди. — Мы с трудом четыреста лет назад начали борьбу с сим мракобесием.
— А сейчас верите в очередное мракобесие. Лайверен, я слышал, ты учился в академии средних знаний с уклоном на историю и философию? Давай, перечисли признаки религии.
— Э-э… — замялся журналист, но ответил: — Вера в сверхъестественное, догматизм, ритуальность, иррационализм…
— Всё, достаточно, — остановил его Бэвелтен. — И чем ваша вера в чудо-мир лучше религии? Разве что тем, что не диктует людям, как им жить. Это не религия, это что-то похуже. Тут вместо богов — райский мир для живых. Этот бред не поддаётся описанию. Мировая война из-за сказки! Древнего мифа, который в целом виде даже не сохранился!
Эйовил напрягся, удивляясь, почему члены верхушки не пытались выгнать мужчину или и вовсе предъявить ему претензии в неуважительном и унижающем их общении. Наверное, виновато богатство и безмерное влияние самого известного исследователя мира. Даже верховный судья Энарии — Эрнист Куалели, человек строгий, прямолинейный и извечно холодный, всё продолжал молчать… хотя обычно он редко позволял себе так долго не выражать своего мнения. Особенно, когда удавалось кого-то упрекнуть в нарушении закона.
— Вы обвиняете нас в разведении мракобесия? Немыслимо! — первой возмутилась Карблея. — Наши историки всё чаще находят упоминания Ифтарлана в древних текстах, и наскальная живопись имеет изображения трёх миров. Мы не идиоты, чтоб верить без доказательств.
— Сожалею, Карблея, но вы как раз-таки идиоты. Но хоть меньше, чем нарлазийцы. Секретарь мира на пару с Элаионом совсем двинутые.
Кто-то впервые на памяти Эйовила открыто оскорбил всех из верхушки.
— Значит, вы считаете чудо-мир выдумкой? — невозмутимо уточнил Вулдженен.
— Я уже свою позицию выразил.
— Что ж, тогда мы можем перейти к вашей долгожданной «истинной причине» приглашения. Исследователь Соугларли, я ещё год назад предлагала правителю Черди разрешить становиться исследователем каждому желающему, официально не становясь им. Просто каждый, кто захочет, может без проблем с законом искать чудо-мир. Сколько талантов могло быть просто не обнаружено!
— И в связи с последними событиями, пропажей исследователя Лайли и вашим необоснованным скептицизмом… я считаю это предложение эйлары Эвитоли достойным выхода в свет, — донеслось заключение Черди.
— Правитель, я требую взять во внимание факт, что данное решение противоречит каждому из пунктов закона «Об исследователях» две тысячи первого года и потерпевшего поправки в две тысячи девяносто восьмом году, — впервые высказался безэмоциональным голосом верховный судья. — Все члены конституционного суда признают ваше решение недействительным.
— Я знаю, что это противоречит нашим законам. Однако вы сами упоминали когда-то, что любой закон можно обойти обычной пометкой в указе или постановлении: «временно». Вот и тут этот указ лишь временный. И касается исключительно поисков третьего мира.
— Конституционный суд и в этом случае может обжаловать данный указ.
— Но может этого не сделать. И не сделает, Эрнист, — что-то Эйовилу не понравилось в голосе мамы, какая-то угроза прорывалась сквозь её тон.
— Поэтому я требую, чтоб каждый член верхушки подписал указ.
— А как же коллективное решение? — вмешался один из мастеров.
— Тут несколько иная ситуация.
— Ладно, я прошу меня извинить, но раз вы решили дать каждому волю что-то исследовать в поисках третьего мира, — а хитрые умы энарийцев позволят им этим пользоваться в корыстных целях, — то я увольняюсь. Я это мракобесие дальше терпеть не собираюсь, — быстрые и громкие шаги Бэвелтена Соугларли становились всё ближе к выходу, пока мужчина не вышел из зала.
Эйовил от изумления едва не задохнулся.
На том тайное собрание и закончилось. Политики лишь сделали несколько заключений, но Эл их даже не расслышал толком — его поразил исследователь и его поступок. В чём-то по-детски категоричный и неразумный, но в остальном… впервые кто-то открыто, в лицо верхушке высказал своё мнение, показал отсутствие всякого желания потакать их решениям и готовность пойти против них.
И Эйовил был солидарен с исследователем. Наблюдая за происходящим внутри правящего класса, парень не мог не замечать множества подозрительных моментов. Хотя в третий мир верил… раз магия умела скрывать объекты прямо под носом, то ничего не мешало существовать ещё одному миру. Но война и миллионы жизней его не стоили. Наверное.
Когда все покинули зал, Эл с сестрой выждали ещё несколько минут и, накинув на головы капюшоны-хамелеоны, склонились к полу и выбежали следом, теряясь на фоне каждой стены, мимо коей бежали.
Сняли плащи они только когда преодолели лабиринты замка, оказавшись в коридоре спального крыла. От остальных помещений жилую зону отличали современный ремонт и ощущение безопасности, — в иных частях дворца Эйовил порой остерегался обрушения потолка или мебели. И вообще недолюбливал семейное гнёздышко.
Замок числился среди старейших зданий Энарии: его возвели едва ли не тысячу лет тому в качестве женского монастыря, где селились вдовы, сироты и несчастные, пережившие надругательство. Для безопасности жительниц крепость возвели на небольшом островке, тогда посреди озера, а беспощадное время изменило ландшафт, и ныне остров омывала медленная река.
Но тогда расположение не спасло обитательниц — из-за постоянных войн спустя сто лет монастырь захватили и он с тех пор переходил от одного аристократа к другому. Пока его не приобрёл богатый прадед Эла, прославленный на весь мир своими книгами.
Впоследствии замок перешёл по наследству к сыну писателя — Эстакису Эвитоли, а от него — к Криштену Эвитоли. Под их руководством дворец и запустел. От крепостных стен у набережной остались только заросшие сорняками осколки и маленькие покатые башни. Единственное, что хорошо держалось — каменный мост через реку. А из всех трёх корпусов, составляющих замок и объединённых балконами-галереями, сохранил красоту только центральный. Трёхэтажное строение из медного камня, часть которого скрыли разноцветные плющи, а по бокам корпуса возвышались высокие шпили башен. По стенам рассыпалось обилие арочных окон. В этом здании на третьем этаже и ютилось спальное крыло, а на первом, за столовой — зал для заседаний.
Остальные два двухэтажных корпуса приходили в негодность. Плющи закрывали их стены беспорядочно, плитка на верандах потрескалась и меж неё выросли сорняки. Помещения подходили для обитания разве что собак — их на острове жило множество. Внутри корпусов ютились зимние вольеры для питомцев, мастерские, склады, а также жильё их небольшого штата слуг. Порою в одном из захолустных корпусов проводил досуг ещё один обитатель дома, но о нём почти никто из домочадцев и гостей, кроме самого Эла и Динитрии, не вспоминал.
Замок на глазах гнил и с каждым годом становился только хуже. Несмотря на влияние матери на всю их страну, её богатств едва хватало на содержание в приличном виде центрального корпуса. А отец — Криштен Эвитоли — маленький человечек, прячущийся где-то за спиной влиятельной жены. Он даже не работал нигде… Криштен пробовал писать книги, но его романы максимум подходили для использования вместо дров в камине. И с каждым годом всё чаще Эйовил находил отца спящим на лавочке во дворе, где тот неизменно прижимал к толстой груди пустую бутылку от алкоголя. Раньше юноша тащил свиную тушу папы в дом, но со временем прекратил, оставляя бестолкового родителя гнить со своим домом.
Но хоть Эйовил и не любил замок, место, где тот расположился, он полюбил. Перед их домом, на восхитительной холмистой местности раскинулась маленькая деревушка Цайлес, где трава в любые ненастья оставалась ярко-зелёной и мягкой, а огромные деревья с тёмно-синими и фиолетовыми стволами — сарвары и кешми — раскидывали шапками свои ветви с почти белыми листьями, укрывая дома снизу, словно зонты. Сами домики были почти все двухэтажные и яркие, всех цветов радуги, издалека напоминая пёстрые фантики.
Деревня разительно отличалась от его жилья… в ней даже время шло иначе. В замке, где постоянно гостили влиятельные личности и происходило множество событий, стрелки часов неустанно летели вперёд, а по другую сторону реки… время останавливалось, позволяя наслаждаться жизнью. Единственное, что в Цайлесе напоминало про течение времени — помимо смены дня и ночи, — это маленькая станция, куда четыре раза в день приезжали поезда с разных сторон. Только красивые составы, тормозящие на перроне, могли напомнить, что время движется.
А с обратной стороны от деревни шёл долгий лес, где легко было заплутать среди разноцветных деревьев и кустарников, обнимающих друг друга. Заканчивался лес внезапным ущельем, ведущим на сотни метров вниз, где бурлила река. На противоположном берегу обрыва уже леса не было. Подобные ландшафты, с обилием скал, ущелий, плато и каньонов, встречались по всей Энарии. Хотя на севере континента, где Цайлес и раскинулся, сложные природные композиции встречались реже.
Вероятно, если бы не замок, Эл искренне любил бы родной край. Но дома зато жила его младшая сестра…
Он взглянул на Динитрию с неподдельной любовью, когда девочка сняла плащ, показываясь в любимом алом платье до пола, без излишних декоративных деталей. Только широкий вырез обнажал худенькие плечи, и наряд выглядел представительно. Сжимая в руках плащ, сестра повела брата к своей комнате, проходя мимо оштукатуренных песочных стен с редкими картинами.
Когда они дошли до её комнаты, Рия поспешила запереть дверь и, предовольная, прыгнула на огромную кровать, лишь слегка возвышающуюся над большим деревянным помостом — это были почти единственные объекты в её уютной светлой комнатке.
— Как увлекательно! — охарактеризовала их вылазку Динитрия. — Мне понравилось, как мама поставила на место этого исследователя зазнавшегося. Он там наглел, оскорблял их… а один её указ — и всё! И он сам уволился.
Эйовил удивился репликам сестры:
— Ты так думаешь?
— А я не права? Исследователь Соугларли общался неуважительно… а ещё с чего он взял, что чудо-мира не существует? Если он — неудачник, то это же исключительно его проблемы.
— Ну, я бы не назвал его неудачником, Рия. Думаешь, чего его никто не прогнал за оскорбления? Бэвелтен намного влиятельней даже нашей мамы.
— Но мама же в итоге его насовсем прогнала… теперь он даже не исследователь.
— Рия, маловероятно, что так. Бэвелтен, наверное, давно уже хотел уволиться. Это больше его победа, чем нашей мамы. Она просто дала ему повод.
— Ой, зануда! — девочка скорчила рожицу, сжала косы меж пальцев и стала ими размахивать.
— Я тебе просто объясняю ситуацию, сестричка, — Эл ласково погладил девочку по голове.
Наверное, даже хорошо, что пока для Динитрии мама оставалась авторитетом. Ещё детский взгляд на мир её не покинул. Когда-то сестру озарит и её убеждения разобьются вдребезги, но пока с ней жило убеждение в святости матери. Иногда Рия ссорилась и обижалась на Карблею, но через день забывала обо всём, словно все неурядицы происходили во сне, не наяву. Жалко, когда-то это закончится…
— Как думаешь, когда мы уже найдём этот мир? А если его найду я? Я могу! Раз эти скучные взрослые не хотят или не могут, — она гордо переменила тему.
Эйовил заливисто засмеялся, без какой-либо злобы или насмешки. Пока он не видал создания забавнее и замечательней младшей сестры. Динитрия наивной не была, но порой она словно нарочно выдавала нечто до очарования глупое, при этом в остальное время рассуждала логичнее любого взрослого. Единственное, — никак не могла перестать верить в святость матери, любые её поступки и слова воспринимая за истину, и оттого сестра порой недолюбливала хороших людей просто за то, что мама их не любила.
В остальном Рия заметно обгоняла сверстников разумом и, возможно, как раз от ума порой чудила, чтоб сильнее напоминать ребёнка. Многие подростки жаждали повзрослеть, а Динитрия, вечно наблюдающая за сложными разборками у старших, стремилась на подольше остаться дитём. Либо подсознательно жаждала, либо вполне это осознавала и намеренно бесилась.
— Ты что смеёшься? Мне тоже эта война надоела. Вот найти бы этот мир и всем его отдать. Так же, как на Ектарлане. Каждой расе — по континенту. А там уже, если мир и правда райский, то все заживут счастливо. Будет как второй Ектарлан, только лучше. Проблемы перенаселения не будет, а также каждый человек сможет найти себе клочок земли, где будут люди, близкие ему по духу. Звучит утопично, но ведь не зря же мир райский? — вполне серьёзно рассуждала сестра, продолжая размахивать косами, но уже не дурашливо, а задумчиво.
— Значит, ты не считаешь, что этот мир должен достаться исключительно энатрам? — Эйовил поразился этому сильнее прочего, ведь подобное суждение шло вразрез с умозаключениями Карблеи.
— А только нам он зачем? Целый мир для энатров?
— По легенде в чудо-мире может жить только один народ или раса.
— Мы все люди. По-моему, памятку о том, что мир достанется одному народу, придумал кто-то специально. Или ради потехи, или легенду специально извратили и пустили в массы. Мир же многим невыгоден… а во время войны можно заняться чем угодно. А заодно разобщить народы.
Эл не знал, как реагировать на размышления сестры. Никогда ранее она так не откровенничала о третьем мире. Она росла со знаниями о войне, и все её ужасы стали для девочки обычными. Эйовил считал, что сестра принимает происходящее за должное.
— Может, когда-то мы и узнаем всю правду. И я буду рад, если твоя теория окажется верна и в третьем мире могут жить все, — он снова ласково потрепал младшую по голове.
— Если в этом мире не могут жить все расы, то какой от него тогда смысл? Это же будет оскорбительным от мира одну расу среди других возвышать, а другим не давать входа в рай. Я не понимаю, почему мама до сих пор этого не поняла. Мне иногда кажется, что все взрослые безумные ксенофобы и националисты. Они даже и не подумали, что их могли обмануть с истинной природой чудо-мира. И даже если не обманули, то чего они решили, что в таком странном мире может быть рай. Мир только для одной нации не заслуживает всего этого внимания, — продолжала рассуждать сестра.
— Мне тоже кажется, что в таких условиях рай существовать не может. Я думаю, что третий мир — это просто ещё один мир, может, таких ещё миллиарды. Но каким бы он там ни был, тысячи жизней и десять лет войны того не стоили.
— Война — это ужасно. Но хорошо, что энатры только защищаются, а не нападают, как оскфелы. Бедные оскфелы! Они ведь не виноваты, что их заставляют воевать. Меня сегодня ещё мама напугала… в таком ужасе была от злодеяния, что хотела пасть на уровень нарлазийских лидеров, — понурилась на минуту девочка, а вскоре задорно переменила тему: — Но исследователя она умело прогнала, а ты думай, что хочешь. Это было эффектно!
Эйовил решил не возражать сестре, лишь снова хохотнул. В остальном Динитрия рассуждала более чем здраво. Наверное.
— Кстати, про эффектное… Эля, а ты не знаешь, что мама с папой подарят мне на День Рождения? — спросила девочка заговорческим шёпотом.
Не удивившись её вопросу, — Динитрии исполнялся четырнадцатый год на днях, десятого сентября, — Эл загадочно протянул:
— Да так, ничего…— на самом деле он не знал, подготовили ли его сестре родители хоть что-то, но юноша уже согласовал с ними по своей инициативе и за свои накопления приглашение на празднование любимой танцовщицы Рии.
— Ну скажи! — взмолилась она.
— Да ничего не подготовили, честно…
— Ну, Эля! — дальнейшие просьбы девочки прервал настойчивый, даже властный, стук в дверь.
Так стучать умела только мама.
— Сейчас открою! — Динитрия закинула их смятые плащи под матрац и побежала к двери, распахнув её.
Порог перешагнула высокая девушка, — Карблея, как и все энатры её возраста, смотрелась совсем юной, — с красивой смуглой кожей, на тон темнее, чем у детей, и двумя обсидиановыми очами, гармонирующими с чёрными пышными локонами, ниспадающими ей немного ниже плеч. Синее матовое платье, обтягивающее стройный стан, подчёркивало строгое выражение словно острого лица. Однако Кару считали красивой, едва ли не одной из самых красивых чистокровных алл. Аллы — многочисленная национальность энатров, с характерной смуглой кожей, тёмными глазами и от природы красноватыми, точно налитыми кровью, губами.
— У меня для вас есть печальные новости, — без приветствий и излишних предисловий начала мама. — На Лролнул было совершено нападение нарлазийцами, пострадали тысячи людей, многие погибли. Никто из ваших друзей не пострадал, не считая Вэйдена Сэшли, но он жить будет. Однако из уважения я прошу вас, — мама мимолётом оглядела их и поправила себя: — Тебя, Эл, переодеть рубашку на красную, без всяких узоров, а свои цветные штаны смени на чёрные. Ты же, Рия, затяни талию чёрным поясом. В столовой сейчас находятся все члены верхушки, мы проведём скромное мероприятие в память о погибших и в честь военных и Рэйфехтов, отразивших нападение. Прошу вас не вести себя неподобающе. Тихо поздоровайтесь со всеми гостями и сидите где-то в углу. Рейлярела можете взять, если он тоже будет сидеть тихо и согласится переодеться в красное и чёрное. А комнату Даилары проверьте, надёжно ли она заперта. Это всё, — отчиталась Карблея и покинула помещение, даже не дожидаясь ответа.
Когда её шаги стихли в глубине коридора, Динитрия пробубнила:
— Погибли люди, а они собрались в честь этого обед устраивать! Вот это странно… я бы возразила на месте мамы.
— Рия, это всегда так. Обычные люди страдают, пока те, кто повыше их, устраивают всякие праздники, якобы в честь погибших и так далее.
— Почему мама потакает этому лицемерию… — девочка обиженно сложила руки на груди.
— Тут ничего не поделаешь… — Эйовил совсем растерялся, не зная, как поддержать и какое объяснение дать младшей сестричке. — Просто не обращай внимания. Ситуацию в городе должны уладить соответствующие структуры.
— Да знаю я это. Но обращать на это внимание я буду, — сказала девочка и подошла ко встроенному в стену платяному шкафу, откуда достала широкий чёрный пояс, с блестящей лакированной поверхностью и с невидимыми маленькими крючками вместо пряжки. — Я бы не спускалась туда, но мама будет злиться… — промямлила Рия, затянув талию поясом.
— Ничего, всё будет хорошо, — Эл улыбнулся, подошёл к сестре и крепко обнял.
А затем вышел из комнаты, проследовав к своей спальне. Помещение, почти идентичное жилищу сестры, только на кровати чёрное с белым постельное белье; на стенах обилие фотографий и картин с разными соблазнительными девушками, самые красивые изображения были и вовсе запечатлены не на бумаге и холстах, а на красивых дощечках и выпуклых речных камнях; а та часть стены, что у сестры отводилась под платяной шкаф, у него была наполовину занята также книжными полками.
Эйовил не мог назвать себя любителем чтения, но сам запах книг наполнял его комнату невероятным уютом. Да и порой было приятно провести вечер с героями романа или какими-то новыми сведениями. А Динитрия любила слушать, как он читает ей вслух. Саму сестру он никогда не находил за книгой, ей предпочтительней было слушать чужое чтение, особенно всевозможные старые мифы и легенды.
Заперев дверь, Эл поспешил переодеться. Хотя размер его гардероба был скуднее, чем у сестры, но далеко не каждый юноша мог похвастаться таким разнообразием. И хотя в большинстве энарийская одежда отличалась свободным кроем, тонкими тканями и яркими оттенками, в шкафу Эла находились одежды и совсем несвойственные энатрам. Крайне строгие смокинги, рубашки из жёсткой ткани, даже мужские корсеты и туфли в разной степени некомфортные. Подобные костюмы хранились у него для тематических вечеринок.
Для малоприятного мероприятия он облачился в мягкие чёрные брюки и алую косоворотку. А глаза очертил мрачной чёрной подводкой. Многие парни Энарии не понимали смысла использовать косметику им или кому-либо, немногих других и вовсе от неё воротило, а Эйовил считал это отличной возможностью подчеркнуть настроение — своё или всей ситуации.
Вдруг в дверь снова постучали, но уже не властно, а как-то тихо и смущённо. Сначала Эл подумал, что это Динитрия его торопит, но сестра не стала бы вести себя столь застенчиво.
Открыв дверь, Эл впустил в комнату ребёнка. Кудрявый мальчишка восьми лет неловко подошёл к нему, склонив милое личико набок. Рейлярел. Нелюдимый, но невероятно милый младший брат. В отличие от старших, он внешне пошёл больше в отца, а не в мать. Совсем невысокий, несколько полный и белокожий мальчонка с русыми, как у отца, длинными кудрями и серыми глазками. Реня смотрелся на их фоне каким-то чужим ребёнком по мнению многих, хотя Эйовил скорее себя считал неправильным — от генетической мутации, свойственной энатрам, смесь светлых волос отца и тёмных матери породили у него ворох дымчатых кудрей.
— Мама сказала, что я могу куда-то с тобой пойти… — начал тихо мальчик.
— Тебе это не надо, Реня. Там внизу собрались политики, у них траурное мероприятие. Сегодня на нашу столицу напали и там произошли страшные разрушения, — постарался как можно мягче объяснить Эйовил. — Многие люди пострадали и кого-то даже убили. Тебе незачем быть там. А вкусняшек я тебе захвачу, — и он ласково потрепал брата по макушке.
На пороге комнаты возникла Динитрия, которая, кажется, не слышала его слов. При виде Рени её глаза округлились, и девочка упала перед мальчиком на колени, развернув его к себе лицом.
— Ты что, с нами пойти хочешь? Малыш, на этом мероприятии будет уныло…
— Мне уже Эля всё сказал, — кротко откликнулся Рейлярел, а Рия облегчённо вздохнула, обняв брата.
Если при Эйовиле Динитрия казалась маленькой девочкой, то при самом младшем члене их семьи она вмиг менялась, становясь для Рени едва ли не новой матерью. И порой весьма строгой. Пускай остальных это забавляло, но младший брат всегда слушался сестру.
— Только принесите побольше пирожных, хорошо? — тихо попросил Рейлярел и, не дождавшись утвердительного ответа, выскользнул из комнаты.
Когда Эйовил с Динитрией тоже вышли в коридор, мальчишки уже и след простыл. А одна из соседних дверей оказалась приоткрыта. Из-за узкой прорехи за ними наблюдали два огромных неразумных обсидиановых ока. Хоть глядели они с любопытством, но в них отражалось полное непонимание происходящего.
— Дайла! — крикнула Динитрия, тут же затолкав существо обратно за дверь.
Эл вздохнул, глядя, как одна младшая сестра пытается другую усадить на кровать в крохотной комнатушке, сплошь забитой всевозможными мягкими игрушками.
Даилара — десятилетняя девочка, но её разум был развит разве что на уровне дитя лет трёх или максимум четырёх. Самое несчастное создание, когда-либо виданное Эйовилом. Прояснения ума если и случались, то крайне редко. Обычно девочка творила невесть что и никогда сама даже не осознавала, чем занимается. Врачи боролись за её разум, но безрезультатно. Многочисленные процедуры помогали Даиларе разве что не обратиться просто недееспособным растением.
Но несмотря на врождённый идиотизм, Дайла умела даже читать. Она могла прочитать хоть целый роман, не произнеся единого слова неверно… но она никогда не понимала то, что читала. Могла осмыслить только тексты из книг для дошкольников, но и те не с первой попытки. Бывало, она пыталась это сделать, старалась изо всех сил, но так и не могла ничего понять. Девочка просто существовала…
Её облик отражал отсутствие ума — смуглое симпатичное лицо сестры искажала лупоглазость, отекающие щёки и перекошенные губки, всегда приоткрытые и с опущенными уголками. Чёрные волосы редкие и непонятной длины, — пряди сзади были намного длиннее тех, что спереди, — и стали они такими оттого, что девочка их себе вырывала. Бровей тоже почти не было — их она также выщипывала.
Однако Эйовил любил неразумную сестру. Несмотря на всё, человека светлее и добрее не существовало в мире. Жаль, что мама не хотела этого признавать, запирая бедную девочку порой в одиночестве на целые дни. И всегда Карблея спешила сменить замок, если Даилара училась его отпирать.
Динитрия безмолвно заперла сестру в комнате вновь, печально вздыхая. Эл знал, как сильно Рия ненавидела запирать младшую сестру. Ему самому претила необходимость обижать бедную глупышку, оставляя её скрытой от всего мира в крохотном помещении.
Скорбно улыбнувшись, Эйовил подошёл к Динитрии, похлопал её по плечу и повёл вдоль коридора к лестнице вниз, пытаясь поскорее сбежать от невыносимого болезненного воя из комнаты Дайлы.
Наконец, преодолев все лестницы и переходы, они спустились на первый этаж, в скромный по размерам вестибюль, где самые массивные врата из толстого полупрозрачного стекла с золотыми витиеватыми узорами как раз и вели в столовую. Остальные двери открывали путь или на улицу, или в коридоры, откуда можно было попасть в помещения вокруг едальни или за ней.
Стены прихожей укрывали кирпичи из белой кристаллической породы, и пол на их фоне заметно контрастировал — его покрывали старые яркие плитки, складывающиеся в сложные узоры, похожие на цветы. А на потолке, идущем скосом, выделялось изображение ещё более древнее. Из речных цветных камушков на нём складывался какой-то религиозный сюжет с плачущей молодой девицей и обилием радостных детей вокруг, но Эйовил не мог даже припомнить, к какой из религий изображение относилось.
Узор на полу продолжался и в столовой. Да и стены там укрывали такие же кирпичи, только разрезали их не двери и окна, а ниши с исполинскими картинами, высотою больше человеческого роста. Окон в едальне быть не могло, разве что в соседние помещения, оттого их заменяли изображения с сельскими и городскими пейзажами. Убранство комнаты составляло множество небольших столов, как в ресторанах.
Когда Эйовил с Динитрией вошли, на них тотчас обернулось множество пар глаз с разных столиков, — где, удивительно, не сменили яркие энарийские скатерти на печальные чёрные и кровавые красные, — а засим все гости приступили обратно к тому, чем занимались, позабыв о детях Карблеи.
Единственный, кто устремился к ним — полная маленькая девушка с пышным гнездом белых кудрей на маленькой голове с невидимыми белёсыми бровями и добродушными серыми глазами. Её мясистое тело скрывала мешковатая чёрная рубашка и пышная алая юбка. Пеграна Эвитоли, тётка Эйовила по отцовской линии. Она порой выпивала с Криштеном, а также, как и он, не работала, да и транжирила сбережения Карблеи на всякий хлам. Но сиделкой была сносной, даже не забывала о существовании Даилары.
— Так, дети-дети, сидите тихо, вот за тем столиком, — она указала коротеньким пальчиком на пустой стол в дальнем углу. — Понятно, дети? И не подслушивайте ничего, незачем вам про это всё думать. Горе тут, конечно, но маленькие вы. Особенно ты, Динушка. Эля, ты постарше всё же, так что фильтруй то, что сестра услышит. И сам не вникай. Не понимаю я вашу мать. Почто вам тут быть? Ладно, еду скоро принесут. Как поедите — вон и ещё раз вон отсюда, грустно тут и нехорошо, — слащавым голосом протараторила наставления Пеграна и неуклюжим поспешным шагом удалилась.
Эл вздохнул, взял сестру за руку и осторожно повёл её за собой вдоль столиков, желая тихо поздороваться со всеми, мимо кого проходил, и засесть в углу, подслушивая.
— Здравствуйте, — промямлил Эл первым попавшимся гостям — дипломату Канделе и верховному судье Куалели.
Судья — смуглый пожилой мужчина со строгим худым лицом, нависшими веками над уставшими кремовыми глазами и тёмно-синими зализанными назад короткими волосами — только сухо поздоровался с ними в ответ, тогда как весьма молодой дипломат словно засиял и не дал им тотчас же пройти дальше.
Ниелен был красивым атлетичным мужчиной с румяными щеками и умными фиолетовыми глазами на не скупом на мимику лице. Затылок скрывала пышная грива золотых локонов. Дипломат улыбался им, обнажая идеальные белоснежные зубы, так радостно, словно собственным детям.
— Здравствуйте, Динитрия и Эйовил Эвитоли. Признаться, я не ожидал, что эйлара Эвитоли вас тоже пригласит на сие печальное празднество. Надеюсь, вы не очень удручены?
Эл собирался что-то бегло ответить и убраться восвояси, но сестра опередила его:
— Мы очень удручены! — заявила Рия, а Эйовил побоялся, как бы сестра не выразила неприязни к недругу матери. — Люди погибли, а вы тут в честь этого устроили пирушку. Это ужасно!
Эйлар Кандела ей печально улыбнулся и кивнул, а верховный судья остался с безэмоциональным выражением.
— Я прекрасно вас понимаю, ювна Эвитоли. Но такова традиция. Мы обязаны устроить это мероприятие, где мы почитаем погибших и раненых, и празднуем победу над захватчиками. К тому же, это отличный способ обсудить все детали и всякие моменты в неформальной обстановке. На собраниях мы не всё успеваем обговорить. Сейчас, например, я обсуждал с верховным судьёй Куалели судьбу пойманных захватчиков. И мы решили, что пока мы не получим какого-то разъяснения злодейства от секретаря мира, если мы его, конечно, дождёмся, нарлазийские офицеры будут наказаны по всей строгости энарийского закона, — добродушно парировал дипломат.
— Это правда, ювны Эвитоли. Поэтому не стоит считать, что мы не скорбим по погибшим или не хотим нести ответственность за произошедшее, а хотим в лишний раз поесть. Это мероприятие просто традиция и необходимость, — отчитался эйлар Куалели.
— Мы вас благодарим за разъяснение, — поспешно отозвался Эйовил и пошёл прочь, волоча Динитрию за собой.
Ему хотелось отругать сестру за неосторожность в высказываниях, но он сдержал порыв, решив провести воспитательную беседу после обеда. Политики всё равно восприняли маленький подростковый протест с пониманием. Но Элу не хотелось, чтоб впредь Динитрия учиняла нечто подобное.
Бурча себе под нос приветствия остальным политикам, Эйовил вынудил себя притормозить в нескольких шагах от компании из троих мужчин, выделяющихся среди остальных. Когда остальные гости были одеты в обычные энарийские развязные наряды, вроде шорт, брюк спортивного кроя, широких рубах, косовороток и повседневных недлинных халатов, члены сего трио сильно выделялись.
Первый мужчина — пожилой маршал Аггили, внушающий страх и чудное благоговение своим огромным телом, идеальной осанкой и строгим взором чёрных глаз, контрастирующих с белым ёжиком редких волос и такими же усами — был облачён в армейский летний мундир дорогого синего цвета без рукавов.
Его же два собеседника — Рэйфехты, в привычных чёрных кожаных костюмах, обтягивающих их атлетичные тела. На плечах и на спинах — нашивки с эмблемой Рэйфехтов, а каждый шов украшала золотая кайма. Один воин был невероятно высоким, но со словно по-юношески сухими мышцами и оттого некрупным телосложением; на худом измученном лице его росла чёрная борода, а такие же тёмные длинные локоны были собраны на затылке в хвост. Кажется, этот Рэйфехт носил слишком распространённую в Энарии фамилию Фали.
Последний мужчина несколько не дотягивал ростом до гигантских собеседников, но жизнь не обделила его суровой красотой: могучие плечи, строгие синие глаза, гладкие щёки и короткие кофейные волосы, многие из которых уже тронула седина. Должно быть, мастер Крэнфи.
— Да античастицы! Я не знаю, как нам с этой ситуацией разбираться. Эта война уже в печёнках сидит, — взревел мастер Фали на какой-то вопрос маршала.
— А я планирую уехать в Каилф, искать ответы там. Ну и заодно наших беглых преступников.
— А ещё пытаться оклематься после ранения твоего ученика, — вмешался Аггили.
— Ранение Вэйдена тут ни при чём. Если он не будет искать себе неприятностей, то через месяц-другой уже вернётся к учебе. Меня именно волнует вся эта ситуация. Мастер Аггили пропала, и я думаю, что она ушла на разведку в Нарлазию. Этот шалопай Дейлен Лайли тоже вздумал пропасть, а правительство оскфелов совсем сбрендило. Что-то надвигается, и в таких случаях надо ехать в Каилф.
— Что ты собрался там найти?
— Информацию. Не сомневаюсь, что кто-то в курсе там, что происходит. Я намерен допытать каждого, кто может что-то знать. Может, заодно и Дейлена Лайли отыщу. Если исследователь Соугларли не пошутил и его племянник и вправду ушёл в загул… честно, я этого придурка на месте прибью.
— Можешь тогда пригласить на это посмотреть каждую оскорблённую и брошенную им девушку, — неожиданно хохотнул другой Рэйфехт.
— Мне четверть энариек взять с собой?
— Ну не знаю, видео сними, — продолжал шутить Фали, но тотчас перешёл на шёпот, и Эйовил едва расслышал последующие реплики: — Ты же хочешь в Каилфе найти Луонена Ланбера?
— Да. Обычно он нам охотно помогал.
— Ланбер? Это тот самый колдун? — маршал Аггили удивился.
— Да, тот самый, которого международный суд не смог засудить. Если я его найду, может найдутся и ответы.
— Ты всё ещё считаешь, что он имеет отношение к Золотой Маске? Да он просто каилфский сумасшедший. И этот в маске… обычные сектанты.
— Не сектанты, маршал. Сектантов найти просто… эти что-то знают. И Ланбер из их числа.
— Это похоже на теорию заговора, — скептически усмехнулся Аластен.
— Это она и есть. Я отправлял свою помощницу Юсиль на разведку много раз… исходя из шёпотов в Каилфе, сейчас всё решает именно Золотая Маска, кто бы он ни был. Кем бы ни был этот человек — он гений. И, возможно, даже наш правитель его слушается. Но это уже моя фантазия. А вот девчонка Эвитоли точно замешана во всём этом. Я неоднократно видел её с Фальдеймаром.
— А это ещё что за демон? То, что он колдун, из его имени ясно.
— Фальдеймара раньше замечали с Луоненом. Тот ещё придурок. Он постоянно говорил, что он великий и что он потомок Файтверлерров.
— А, ну да, потомок тех, кого истребили, — глухо хохотнул маршал. — Кажется, Эндженен, ты решил искать себе безумных приключений?
— А что ещё остаётся. Если вдруг я доберусь до Золотой Маски, может, я войну закончу. А если его не существует или это реально сектанты — хоть буду в этом уверен.
— Тогда держи меня в курсе. Никому из верхушки я ничего не раскрою. А за Эвитоли пригляжу.
— Её дети, кстати, всё это время за нами подслушивают, — как бы невзначай сказал мастер Фали. — Также они это делали на тайном собрании. Да, детишки? — к ним вдруг обернулись три пары глаз, и Эйовил оцепенел.
— Кажется, ты их напугал, — Эндженен хохотнул и жестом подозвал их к себе.
Ощущая, как сердце рвётся на части, Эл неуверенно приблизился к офицерам, дрожа так сильно, словно только что убил кого-то. Ещё никогда его не ловили на слежке… вмиг в сердце поселилась уверенность, что он ужасный преступник.
— Ой, да не бойтесь. Мы с самого начала знали, что вы нас подслушиваете. Но также мы знаем, что вы матери ничего не скажете. Вы всё и всегда подслушиваете, но молчите. Вот молчите и об этом. А теперь кыш отсюда.
— Нет, пускай ещё секунду постоят. Я знаю, что Эйовил в приятельских отношениях с Вэйденом, а эта юная красавица неравнодушна к нему, — Рия на этих словах покраснела, — а я так и не озвучил, почему Вэйдена ранили. Вы уже явно слышали, что он был со мной и сражался тоже. Тогда мы сражались с одним известным оскфельским офицером — Гилъейтом Броуном, которого я могу уверенно назвать сумасшедшим. Он любит издеваться над всеми. Тогда он издевался надо мной и Вэйденом. И Броун отвлёк меня, думая проткнуть ножом. Под удар подставился Вэйден, но тоже смог ранить захватчика. Но не так сильно. Под крики моего ученика сумасшедший скрылся. А теперь, когда вы знаете, можете уходить. И молчите обо всём, что тут услышали. Вон!
Сглотнув, Эл потащил себя и сестру подальше от воинов, ощущая как тошнота подкрадывается к горлу. Бедный Вэй! Ещё и мастер Крэнфи словно нарочно не сказал, как травмировали юношу. Может, ныне Вэйден лежит в госпитале с раной в животе… или остался без руки… что угодно могло случиться с ним!
Но зато Эйовила с сестрой никто не наказал за подслушивание… это невероятное везение.
Он решил, что хотя бы на один день хватит с него информации.
Однако жизнь рассудила иначе: только они с сестрой разместились за дальним столиком, как на глаза показался спешащий к ним Лайверен Фиалели. Худое тело молодого высокого журналиста смотрелось в шуршащих от быстрого хода складках кремовой туники, чёрных штанах и красном платочке на плечах ещё мельче, нежели было на самом деле. Словно на ребёнка надели одежду старшего брата.
Лайверен отличался неординарной внешностью: кожа белая, как молоко, и почти что прозрачная, обнажающая каждый сосуд под ней; лицо длинное с узким подбородком и скулами острыми, как лезвие бритвы; а глаза маленькие, цвета моря, спрятанные под нависающими веками. Соломенные волосы доставали почти ему до пояса, и чтоб не мешать, были на середине спины перевязаны красной лентой. На аккуратном носу журналиста лежали очки в красивой золотой оправе со множеством изысканных элементов и с линзами, которые извечно сообщали ему какую-то информацию.
Почти такой же внешностью была одарена и его младшая сестра Саилурив. Только скулы чуть менее резкие, да и веки не нависали.
— Эйовил, здравствуй! — на ходу поздоровался парень. — Ты не занят?
— А что такое? — невольно изумился Эл.
— Хочу предложить тебе прогуляться. Есть разговор.
— Это о Сае?..
— И о ней тоже. Поговорить с тобой хочется.
— Я могу взять…
— Нет, я хочу поговорить конкретно с тобой. Желательно не в этом зале, — строго отрезал Лайверен.
Вздыхая, что желанного покоя он не получил, Эл медленно поднялся, жестом призывая сестру не сдвигаться с места. Он совсем не знал, о чём таком журналист жаждет потолковать, раз рассудил, что беседе стоит быть конфиденциальной и даже где-то вдали ото всех. После всех известий за день Эйовил уже и не знал, чем его смогут удивить.
— Давай-давай, побыстрее, — поторопил его Лайверен.
И тогда, словно из ниоткуда, возникла перевозбуждённая тётя Пеграна. Она возмущённо вскинула руки:
— Эйовил, ты чего это важных особ отвлекаешь?!
— Эйлара Эвитоли, не беспокойтесь, это я отвлекаю вашего племянника. Я его заберу, вы не против? — для вида поинтересовался у истеричной тётушки юный политик и, взяв Эйовила за рукав, потянул его прочь из зала.
А тётя Пегга переключилась на бедную Динитрию, едва ли не закрывая ладонями уши девочке. Но помочь сестре Эл никак не мог.
Ларен вывел юношу на улицу и свернул с центральной ухоженной аллеи на протоптанную дорожку к одному из боковых корпусов. Постоянно оглядываясь и виляя меж деревьев и кустов, журналист дошёл до захолустной веранды, где между сорняков, спрятавшись от палящего солнца под крышей, похрапывали пятеро красивых гончих. И больше никого в округе не было.
Лайверен сел на ограду, рукой похлопывая по поручню подле себя. Эйовил понял намёк и сел возле, задумчиво разглядывая спокойно спящих псов. Полная умиротворённость собак и его расслабляла. Рядом со спокойными животными всегда на душе легче становилось.
— Я знаю, что ты подслушивал сегодняшнее собрание, — начал парень.
Эйовил с трудом заставил себя не перевалиться через ограду на куст колючей фиолетовой хвои. Наверное, уже каждому в мире известно, чем он промышляет!
— Ты только не пугайся. Это просто работа у меня такая, знать всё, — засмеялся журналист. — Так что не думай мою сестру совращать, ловелас мелкий. Я узнаю. И за такое я тебя уже и побить могу, — продолжал хохотать Лайверен.
Поборов смущение, Эл постарался засмеяться в ответ, хотя и вышло неубедительно.
— Так чего это я тебя пригласил поговорить… знаешь, друзей ведь у меня нет. Одни только политики вокруг, да другие журналисты. Бывшие друзья обо мне и забыли, как я стал главным журналистом Энарии. Я ведь пушечное мясо, это все понимают. Убьют меня через год-другой, как и всех предшественников.
— Может, тебя и не убьют. Докажешь им, что они все неправы, — поспешно возразил юноша.
— Вот, Эля, вот поэтому я захотел с тобой поговорить. Ты добрый парень и умный. А ещё, раз ты подслушивал сегодняшнюю беседу, мне очень интересно узнать, что ты думаешь про это.
— Я просто считаю, что это ужасно. Война, все эти нападения… и какой смысл? Воюем за непонятный мир, которого, может быть, и не существует.
— Значит, ты согласен с мнением исследователя Соугларли?
— Ну, получается… — Эйовил замялся и снова отвёл взгляд на питомцев.
— Ничего, я тоже с ним согласен. Но я просто никто в верхушке, моё мнение их не интересует. Но исследователь Соугларли меня своим вопросом про религию заинтересовал. Тебя тоже или ты думаешь, что я тут сбрендил? — Ларен снова засмеялся.
— Ну, вы, политики, все немного чокнутые, — протянул Эл, разглядывая блеклое пятнышко на животе пса с в основном бурой шерстью.
— Тогда, раз я чокнутый, то спокойно могу рассуждать. Чокнутого же за его мнение не осудят? Больной человек, что с ним поделать-то, — журналист выдержал паузу и продолжил: — Ты явно слышал слова своей мамы на этом собрании. Ты согласен, что она в последнее время стала совсем уж странной?
Эйовил сдавленно кивнул.
— Так вот, а вопрос исследователя про признаки религии и дальнейшие его рассуждения навели меня на мысль…
— Что чудо-мир — лишь религия? — скептически прыснул Эл. Подобное, пожалуй, обычный бред. Вера в чудо-мир религией не являлась.
— Не совсем. Мне кажется, твоя мама и правитель Черди, про остальных в верхушке я не уверен, вздумали на основе всего этого создать так называемую идеальную религию. Слышал про такое понятие?
Эйовил невольно обернулся к приятелю и развёл руками. Он читал старые мифы и сказки, но религии его особо не интересовали. Пережитки прошлого, к тому же очень скучные.
— Это понятие придумал мэрифхенский философ и религиовед Ваграрай много сотен лет назад. Очень глупый концепт, признаться, но твоя мама явно следует ему. Да и мэрифхенцы, чья религия взяла идеи Ваграрая, до сих пор люди верующие. Ваграрай придумал несколько постулатов для создания безукоризненной веры, такой, чтоб каждый скептик верил. Первый постулат идеальной религии по Ваграраю — сделать её выгодной для каждого. То есть, чтоб человеку просто было выгодно в это верить.
— Но кому выгодно верить в чудо-мир?
— Всем, Эл, всем. Остальные религии что-то говорят про рай после смерти, ведь так? А кто знает, что там будет? А тут людям говорят, что есть рай для живых. И его можно найти. Тогда, десять лет назад, одного этого известия хватило, чтоб в каждом уголке мира заговорили об Ифтарлане.
— Значит, эта идеальная религия уже создана. Почему это моя мама пытается её создать? — Эл вздохнул: слова Лайверена про религию его не убедили. Это всего лишь верование, но не религия. Не хватало всего того, что было у религий.
— Она пытается доработать то, что уже есть. Она хочет, чтоб люди не только верили, но и подчинялись. И как заставить человека подчиняться охотно, Эля?
— Я-то откуда знаю? Ну, сделать так, чтобы подчинение было в радость, наверное… — пожалуй, Эйовилу за день уже стали претить думы о всяких третьих мирах.
— Да, Эля, это тоже. Но есть ещё одно, — иллюзия свободы. По Ваграраю это второй постулат идеальной религии: дать людям ощущение того, что они все имеют власть. И что сегодня сделала твоя мать с Черди? Они разрешили каждому желающему попробовать себя в роли исследователя. То есть, дали это самое ощущение власти.
— Мама просто обезумела на желании найти этот чудо-мир.
— Вот именно! — воскликнул Лайверен. — А если этот мир уже всем надоел? Надо снова пробудить интерес к нему. А, соответственно, и веру. Третий или какой-то там постулат по Ваграраю — сделать так, чтоб интерес народа к религии не угасал.
— Сколько всего этих постулатов вообще?
— Я тебя уже замучил, Эля? — виновато спросил журналист. — Моя душа требовала с кем-то поделиться мыслями. А делиться-то не с кем больше. Ты возлюбленный Саи, а раз она доверяет тебе — то я тоже. Я бы выпустил статью про это, но даже будь я неизвестным журналистом, то Карблея бы меня за её порицание осудила, а я главный журналист. Должен писать то, что сказали.
— Да нет же, Лайверен, мне интересно, сколько этих постулатов…
— Вообще их двенадцать.
— Наверное, этого маловато, чтоб придумать идеальную религию, — вбросил Эйовил.
— А почему я сказал, что концепт очень глупый? Но Карблея точно следует этим постулатам. Превратить веру в чудо-мир в религию.
— Какой ей будет толк от этого?
— «Бездомная» вера со временем угасает, а если чудо-мир станет религией, то люди будут в него верить ещё очень долго. Даже если его так никто найти и не сможет, — толковал Лайверен. — А уже из этого политик выгоду извлечет. Особенно, твоя мама.
— Она всё ещё не смогла даже отремонтировать этот замок, она выгоду из своего положения получать не умеет. И я знаю, что многие люди её не любят. Она просто слишком уж сильно увлеклась работой и иногда делает ужасные вещи, но я не думаю, что в этом есть выгода.
— Ты считаешь, что Карблея не умеет извлекать выгоду? — хохотнул Ларен. — Эл, сколько ещё матерей с четырьмя детьми занимают самые высокие должности в правительстве? И заодно содержат бездарных мужей и их таких же родственников? Твоя мама умеет извлекать выгоду.
— Ты ищешь слишком много смысла в её действиях, — почему-то вырвалось у Эйовила.
— Да? А ты хоть когда-то интересовался, кем была Карблея, когда вышла замуж за твоего отца?
— Мелкой чиновницей?
— Домработницей в семье Лайли. И, как я прознал, замуж за Криштена её выдали как раз Лайли, потому что не могли избавиться от неё. Но, впрочем… это очень туманная история.
Эл промолчал. Он не хотел игнорировать информацию от журналиста, но даже в голове было пусто. Мама никогда не распиналась о своём прошлом… и он знал её такой, какой сам видел. Женщиной, порой даже фанатично увлечённой работой. Особенно в последнее время.
— Так что, может, она и просто очень увлечённый человек, а может, она просто ищет выгоды. Но скорее всё вместе. И если она пытается создать идеальную религию… честно, Эл, я не знаю, к чему это может привести.
— Но ни к чему хорошему, я так полагаю, — Эйовил хмыкнул себе под нос, ощущая растущее желание разузнать настоящие мотивы и желания матери.
— Вероятно, — согласился Лайверен, на несколько минут прервав их разговор.
Ёжась от неприятной давящей тишины, Эл вновь постарался переключить всё внимание на дремлющих лохматых любимцев, но молчание политика слишком тяготило. Словно журналист до того делился не своими наблюдениями и теориями, а озвучил какой-то приговор о смертной казни.
Но вскоре Ларен заговорил снова:
— Ладно, я вижу, что тебе этот разговор претит. Так что у меня для тебя есть хорошая новость… Сая сейчас едет сюда.
— Правда?! — встрепенулся Эйовил и спрыгнул с поручней, едва вынуждая себя соблюдать здравый смысл и не мчаться на мост, чтоб там ожидать подругу.
— Когда я узнал, что её наставница пропала… я рассудил, что ей лучше пока побыть тут, а не на учёбе. Почти все из верхушки сейчас уберутся восвояси, но я останусь ненадолго тут, отсюда удобно ездить в Лролнул.
— И ты решил, что пускай Сая будет вместе с тобой.
— И с тобой. Она тебя любит. Думаю, она отвлечётся от мыслей о мастере Аггили.
От слов Лайверена что-то вмиг затеплилось в душе. Слышать о своей важности для этой прекрасной девушки из уст её старшего брата было не просто приятно, а важно. Родительской опеки Саилурив давно лишилась, — её мама и папа погибли, — и одобрение Ларена для Эйовила имело большой вес. Больше никто не имел возможности благословить отношения.
Лицо тотчас озарила улыбка.
Радость прервал глухой звук из-под одежды журналиста, словно кто-то поблизости забивал гвоздь в стену. Ларен дрогнул и достал из почти невидимого кармана на тунике обитое роскошной золотой тканью чудо-зеркало. Только раскрыв устройство, он его захлопнул и в одночасье нетерпеливо бросился прочь с террасы, рукой зазывая Эла за собой.
Словно наперегонки Эйовил устремился за политиком, срезая путь под низкими ветвями неухоженных деревьев, и так почти смог обогнать его, но нога Лайверена ступила на каменный мост всё же на секунду раньше. Журналист победно вскинул руки наверх, хохоча. Эл притормозил и тоже засмеялся, наблюдая за весёлостью приятеля. Дурачиться со взрослыми порой бывало даже забавнее, чем с детьми. Особенно после перенасыщенного на известия дня.
— Лавэ-Лавэ… тебе сколько лет и какую должность ты занимаешь? — с шуточным укором спросила девушка, стоявшая прямо по центру моста.
— Ну, если мой паспорт не врёт, я ещё очень молодой. И не быть же мне скучным важным мужчиной? — невозмутимо откликнулся политик и раскинул руки в стороны.
Саилурив безмолвно приняла его приглашение, юркнув в объятия.
Эйовил учтиво ждал, никак не выражая своего нетерпения тоже обнять девушку. Он уже и не мог припомнить, когда в последний раз общался с ней вживую. Эл всё лето отдыхал, а Сая предпочла провести все знойные деньки в форме Рэйфехта, изучая свою будущую деятельность на практике.
Целыми сутками девушка сидела в залах координаторов, набираясь опыта в работе этого невидимого для посторонних отдела. По крайней мере, она так рассказывала.
Расторгнув объятия с братом, Саилурив обернулась к Эйовилу, игриво улыбаясь. Кокетливая улыбка — почти единственное, что отличало её от Лайверена: девушка была его женской копией с чуточку менее замученным взором. Веки не нависали, оттого всё лицо смотрелось детским и очаровательным. И её волосы, чуть более тусклые, не ниспадали до пояса, а, наоборот, кончиками прикрывали только уши.
Наверное, самое необычное в её внешности, что Эйовил неизменно подмечал при каждой встрече — объединение генетически тощего тела и рельефных, натренированных Рэйфехтами мышц. Подобное замечали у всех Рэйфехтов, худых по природе.
— Эля, сколько мы с тобой не виделись? — её кокетливая улыбка сменилась на полную детского счастья. — Я соскучилась! — закончила она, прыгнув на Эйовила с объятиями, которые он с радостью принял, нисколько не смущаясь Лайверена.