Ты станешь моей 18+

*японская поговорка

два года спустя, Санкт-Петербург

Сверлю взглядом кафельный пол, потом поднимаю глаза на непонятного цвета стену, она то ли светло-зелёная, то ли розовая. Неважно, на такую смотришь и блевать хочется. Мимо снуют люди, кто-то в медицинской робе, кто-то в халатах. Неизвестность душит, врачи ничего не говорят. 

О состоянии пациентов сообщают только родственникам. Врачебная тайна у них там какая-то. В Питере у Таши нет родных, но никого это не волнует. Сергей вышел на друга, который в больнице работает. Друг его нам хоть что-то рассказал. По пути в больницу сердце Таши остановилось, но его удалось снова запустить. Массивная кровопотеря, ранение яремной вены. Сейчас идёт операция. Нам предложили сдать кровь, чтобы не сидеть без дела и не путаться под ногами у врачей.

Хоть у Таши в Санкт-Петербурге нет родных, но беспокоящихся за неё людей хватает. На скамейке рядом со мной сидят: Сергей, Азалия и бывшая девушка дяди Саши, даже не знал, что они с Ташей дружат.

В комнату ожидания возвращается Гоша:

— Я связался с отцом, он пообещал взять дело под свой контроль.

— Спасибо, — только и могу произнести я, хотя Гоша заслуживает намного больше, чем сухое «спасибо». Его отец — полковник полиции, который всеми силами преграждал сыну дорогу в автоспорт. Отношения у них напряжённые, но ради меня... вернее ради Таши Гоша попросил отца об услуге.

Азалия компенсирует мою сухость — обнимает и целует парня в щёку. После обмена комплиментами они возвращаются к думскролингу.

— В интернете уже опубликовали новость о нападении. Есть фото и видео, — Азалия запускает ролик на телефоне. — Только там с другой стороны дороги снимали.

— Дай, гляну, — я выхватываю смартфон из её рук. — Далековато.

Съёмка начинается сразу после удара. Я прикрываю Ташу от второго ранения, а нападающий роняет нож. Нас окружает толпа, а мужчина забирает нож и скрывается за поворотом.

— Нужно сохранить видео, оперативникам оно понадобится, — отдаю телефон Азалии.

— Я об этом позабочусь, — заверяет Гоша.

— Смотрите, Вик прям герой. Выбил нож из рук маньяка! — Азалия пересматривает видео.

Сергей тоже подходит, чтобы глянуть ролик. Только подруга Таши сидит на скамейке ровно, как и я, пялится в бледно-рвотные стены, да изредка переговаривается с Сергеем.

Три года назад я бы не выдержал, прыгнул бы в тачку и тапку в пол, чтобы башку проветрить. Время научило меня терпению. Больничные стены лишний раз напоминают, как хреново лежать прикованным к кровати.

три года назад, Владивосток

— Состояние стабильное, но о полном восстановлении сейчас речь не идёт. Нужна реабилитация, там видно будет, — сквозь полупрозрачную дверь палаты доносится голос врача.

Мама что-то спрашивает, но её расслышать тяжелее.

— Никаких сроков и гарантий я дать не могу, извините.

Пауза, не слышно ничего, кроме какого-то шуршания.

— Да, вы чего? Не стоит. Ему лучше. Прогресс есть, сегодня переведём с парентерального питания на обычное.

Голова каменная, тело деревянное, реальность и сон перемежаются между собой в круговороте дней.

Презираю себя за беспомощность, сил не больше, чем у грудного ребёнка или немощного старика. Всё делают за меня, со всем помогают.

Не жалуюсь, сам виноват. Когда я очнулся, память подводила, но интуиция подсказывала: сам я себя угробил. Потихоньку воспоминания возвращались.

Мама дежурила у постели круглосуточно, хотя, возможно, я слишком много спал и не замечал, когда она уходила. Я спрашивал её: «Кто меня нашёл?», «Как спасли?». Ответ всегда начинался с имени — Таша. Мама рассказывала, но не говорила главного — почему Таша ко мне ни разу не пришла.

Меня терзал этот вопрос. Если ты спасла жизнь человеку, неужели не хочешь убедиться, что он всё-таки жив?

Нет, я не хочу, чтобы Таша приходила. Лучше пусть ненавидит, чем с жалостью будет на меня смотреть. Я не заслуживаю ни её внимания, ни заботы, и всё же мысль о её визите меня не отпускает.

— Ты общаешься с Кариной? — спрашиваю маму, когда она вращается в палату.

— С Кариной? Хмм... созваниваемся очень редко, — она потирает красный и немного припухший нос.

Мама садится на стул рядом с кроватью и меня обдаёт знакомым с детства цветочно-медовым ароматом её духов. Улыбаюсь: вот такие сейчас маленькие радости.

— Она тебе не говорила, как там Таша?

— Таша? Не знаю, — мама резко отводит глаза.

Я, может, больной, но не тупой. Слишком палевная у неё реакция, чего-то она не договаривает.

— Что с Ташей? — я делаю усилие и приподнимаю голову с подушки.

— Лежи, лежи, сынок, — мама гладит меня по плечу, и я снова опускаюсь на подушку.

— Что с ней?

Смотрю в глаза матери, надеюсь, что выгляжу достаточно грозно, чтобы она восприняла меня всерьёз.

— Ты только не переживай, — она снова гладит меня по плечу. — Таша временно... задержана.

— Что значит задержана? За что?

— Ты не переживай, не полицией задержана.

Уточнение только подливает масла в огонь моего негодования.

— Кто-то удерживает Ташу?!

— Ну, да. Это для всеобщего блага. Она слишком много знает. Кирилл хочет удостовериться, что она не выдаст наш семейный секрет. Ты только не волнуйся! Он обещал, что не причинит ей вреда.

Я отрываю каменную голову от подушки, опираюсь на локоть, чтобы поднять корпус.

— Что ты делаешь! Что ты творишь! — мать встаёт со стула и начинает нарезать круги вокруг кровати.

— Я должен вытащить Ташу, — шиплю я сквозь зубы, тело не слушается и ноет, но я пытаюсь им управлять.

— Он ничего ей не сделает, просто удостоверится, что она будет держать язык за зубами.

— И ты в это веришь?

Мама молчит. Перед глазами всё плывёт, я фокусирую взгляд на настенных часах. Круглые такие, стрелок должно быть две, но я ни одну не различаю. Зажмуриваюсь, а затем снова открываю глаза. Теперь чётче. Боль опоясывает, но я стараюсь не обращать на неё внимания.

— Как долго она у него?

— Несколько дней.

Я издаю стон, то ли от боли в теле, то ли от осознания, сколько времени потерял. На груди датчики, я отклеиваю их, и прибор справа от меня визжит.

— Вик, что ты делаешь?! — мама склоняется надо мной и по новой клеит датчики.

— Отойди, — цежу я сквозь зубы.

— Нет, ты ляжешь, и только тогда я отойду!

Я разворачиваюсь, пытаюсь босыми ногами нащупать пол. Мама тянется ко мне, но я легонько её отталкиваю.

— Боже, что делаешь! Что ты делаешь! — вопит она, но персонал почему-то не слышит, тогда мама выбегает из палаты и кого-то зовёт.

Тем временем я опираюсь на передвижной столик у кровати, чтобы встать на обе ноги. Медленно переношу вес. Тут же всё вокруг превращается в цветную кашу, и я теряю равновесие. Каким-то чудом кто-то из персонала успевает меня подхватить, и я падаю на кровать, а не на кафельный пол.

— Какой буйный он сегодня! — слышу голос врача, коренастого мужика чуть за сорок. Перед глазами белый потолок и тот кружится. — Ничего, сейчас сделаем укольчик, и всё пройдёт, вы не переживайте!

Кто-то крепко обхватывает ноги и руки, я не могу пошевелиться. Укола я не ощущаю, но едва хватка ослабевает, понимаю — что-то всё же вкололи.

— Извини, — вздыхает мама.

Вот-вот препарат подействует. У меня не остаётся шансов на побег, но я делаю последнюю попытку помочь Таше.

— Мам, ты знаешь, что нужно сделать. Поступи в жизни хоть раз правильно, помоги... ей.

Веки закрываются, и я лечу куда-то вниз. Всё исчезает: белые стены, белый потолок и визжание прибора справа от меня. Вокруг хорошо знакомая мне темнота.