Акт I глава V: Долгожданный мир отдалился
Империя Киррия выстояла, но цена была чудовищной. Из четырёхсот тысяч легионеров «Смерти» домой вернулась едва ли половина — измождённые, израненные, с пустыми глазами. Они брели через поля и леса Монархии, к деревням, где ещё дымились очаги, к домам, где ждали знакомые лица. Каждый шаг отдавался болью в костях, но в груди теплилась надежда: тёплая постель, долгий сон без криков и крови, вечера у камина, где можно сидеть с чашкой чая, укутавшись в старый плед, и смотреть на пляшущий огонь. Они мечтали о покое, о словах благодарности, о руках, что обнимут их без страха. Но война не отпустила их — её когти держали крепко.
Кернакская Республика, почуяв, что Монархия ослабла после Киррийской кампании, ударила без предупреждения. Их армии хлынули через юго-западные рубежи, как чёрная река, сметая всё на пути. Королевская гвардия, уступавшая легиону числом, встала на защиту, но враг был свеж и полон сил. Кернакцы рвались вглубь страны, захватывая деревни, сжигая амбары, разбивая отряды местных стражников. Каждый новый клочок земли, каждая раздавленная застава питали их уверенность в скорой победе. Солдаты смеялись, шагая по грязи, уверенные, что Монархия падёт к их ногам.
Но скоро их ждало иное. Крестьяне, чьи дома пылали, брали топоры и вилы, прячась в лесах и болотах. Старинные форты, что веками стояли на холмах, ощетинились пушками, а модернизированные укрепления вдоль дорог держали оборону дольше, чем ждал враг. Природа обернулась против южан: дожди размывали тропы, ветра ломали повозки, туманы скрывали засады. Партизаны знали каждый овраг, каждый мост — и били без промаха. Войска Кернака растянулись на сотни километров, их обозы тонули в грязи, солдаты падали от голода и стрел, а командиры теряли связь с тылом.
Газеты тех дней пестрели историями. В одной деревне старик со старухой позвали врагов в дом, накормили их супом и хлебом, а к утру те корчились в агонии — яд сделал своё дело. Мальчишка, едва ли старше десяти, с партизанами заложил взрывчатку под рельсы и пустил поезд под откос — вагоны с припасами рухнули в реку, унося жизни десятков солдат. Женщина с юга Монархии, чья красота слыла легендой, заманивала офицеров в свои покои: утром их находили с перерезанными глотками, а она исчезала в ночи. Такие случаи множились, и кернакцы озверели. Они хватали крестьян, пытали их раскалённым железом, расстреливали целые семьи перед хатами, сжигали дома с людьми внутри. Страх должен был сломить сопротивление, но он лишь разжёг ненависть.
К возвращению Легиона враг занял больше половины Монархии. Их знамёна реяли над городами, их сапоги топтали поля, но потери росли с каждым днём — треть армии осталась лежать в земле или корчиться в лазаретах. Эйрих Фаурхульф, чья душа давно окаменела, собрал остатки легионеров и повёл их в бой. Они дрались, как звери: быстрые удары в ночи, точные выстрелы из засад, никаких сомнений и пощады. Королевская гвардия, окровавленная, но не сломленная, присоединилась к ним. Вместе они били врага с двух сторон, рвали его линии, топили в болотах. Кернакцы дрогнули — их строй трещал, их офицеры кричали приказы в пустоту. Пленных не брали: легионеры добивали раненых, гвардия сжигала отступающих. Лишь четверть врагов сумела вырваться за границу, оставив за собой дым и смерть.
Сиэрэй Гройдж смотрел на разрушенную страну с трона, чьи подлокотники скрипели под его руками. Он призвал народ к мести, и тот откликнулся. Женщины бросали ткацкие станки, дети — игры, кузнецы и торговцы — свои лавки. Одни шли в легион, другие — на заводы, где гудели печи и лилась сталь. Ужасы оккупации — сожжённые семьи, крики под пытками, тела на крестах — спаяли их в единую волю. Каждый хотел отплатить врагу той же монетой.
Война с Кернаком стала кровавой пропастью в истории Монархии. Легион «Смерти» шёл через южные земли, как тень смерти, неся устрашение в каждом шаге. Городам и крепостям давали выбор: сдаться или сгинуть. Те, кто соглашался, бросали оружие и падали на колени — их уводили в цепях, оставляя жить. Те, кто отказывался, видели ад. Легионеры окружали такие места, хватали жителей окрестных деревень — стариков, женщин, детей. Их прибивали к грубым крестам, обматывали колючей проволокой, обливали горючим. Кресты поднимали перед бойницами крепостей, и ночью их поджигали. Сотни огней пылали в темноте, крики рвали воздух, ветер нёс запах горелой плоти. Защитники смотрели, как их родные корчатся в муках, и многие ломались ещё до боя.
После казни начинался обстрел. Артиллерия била сутки напролёт — тысячи снарядов падали на стены, крыши, людей. Камень крошился, дома рушились, выжившие прятались в подвалах, но спасения не было. Когда пушки смолкали, легионеры входили в дымящиеся руины. Тех, кто ещё дышал, ждала та же судьба — кресты и огонь. Крепости превращались в могилы, города — в пепел. Кернакский Союз рухнул под этим натиском, его лидер — южное государство — обратился в выжженную пустыню, где ветер гнал пыль по мёртвым улицам.
Победа не принесла ликования. Она оставила кровавый след и тень позора на Монархии. Легионеры возвращались домой без песен, без улыбок. Их шаги гулко отдавались на дорогах, но в груди не было радости — только пустота. Многие хотели забыть войну, как страшный сон, стереть из памяти крики и запах гари. Но были и те, кто тонул в своих мыслях: ночи напролёт они сидели у окон, глядя в никуда, и этот мрак пугал даже старых товарищей, что видели с ними ад.
Вернувшиеся не были прежними. Когда-то они уходили с улыбками, с верой в глазах, с надеждой на подвиг. Теперь их лица застыли, как маски, глаза смотрели сквозь людей, рты молчали. Они ходили по улицам, как живые мертвецы, и дети шарахались от них. Ветераны состарились молча — ни слова о Кернаке, ни намёка на последний поход. Они унесли войну в могилу, оставив её гнить в своих душах.
Сиэрэю Гройджу досталась страна в руинах. Города дымились, поля зарастали бурьяном, люди прятались по домам. После долгих споров с советниками он решил отгородить Монархию от мира. Великая стена должна была стать щитом от новых врагов, а изоляция — спасением. Союзники остались, но их было мало, и их голоса звучали всё тише. Народ, потеряв веру, ушёл в себя: семьи чинили крыши, считали последние монеты, забывали о единстве. Одни винили легионеров за зверства, называли их палачами, другие переходили к делу — били ветеранов на улицах, плевали им в спины.
Восстания вспыхивали, как пожары. В городах толпы громили лавки, убивали стражников, жгли дома богачей. Ветеранов находили мёртвыми — с ножами в груди, с верёвками на шее. Некоторые легионеры, сломленные войной и ненавистью, теряли разум. Газеты кричали о них: «Тихая Пуля застрелил очередную жертву», «Потрошитель Ночи вырезал семью в Бья-Ко». Убийцы скрывались в тенях, их глаза горели безумием, а руки искали крови.
Голод пришёл следом. Заводы стояли, хлеба не хватало, богачи наживались на чужой беде. Солдаты бежали из гвардии, дезертиры прятались в лесах, грабили путников. Монархия трещала по швам, и Сиэрэй понял: без силы её не спасти. Он ввёл военное положение. Легион «Смерти», гвардия и стражи вышли на улицы. Ночью, с десяти до утра, никто не смел шагнуть за порог — нарушителей хватали, тащили в казармы, допрашивали. Те, кто брался за оружие, падали мёртвыми на месте. Гвардия стерегла дороги и форты, легионеры вырезали бандитов и главарей восстаний — их тела оставляли висеть на площадях, как предупреждение.
Заводы заставили работать. Казна текла на поддержку мастеров, сталь для пушек теперь лилась для плугов и машин. Пять лет ушло на то, чтобы унять хаос. Строительство стены началось, когда страна ещё дышала дымом пожаров. Сиэрэй не дожил до её конца — смерть забрала его раньше, чем первый камень лёг на вершину. Тридцать лет стена росла, огромная, выше облаков, шире рек. Она стала символом силы, одиночества и боли — немым стражем народа, что выстоял, но сломался внутри.