Бесплатный ужин
Существует фундаментальный закон электричек и автобусов: сколько бы людей ни запихнули внутрь — всегда найдётся место для ещё одного. Это напоминает задачу о бесконечной гостинице, в которой каждый номер занят, но при прибытии нового гостя всех переселяют на один этаж выше. Парадокс, разрешённый движением.
Почему мне в голову приходят столь дикие математические ассоциации? Кто я?
В отблеске окна замечаю, как на перрон выскакивают мои преследователи. Их взгляды прикованы к электричке, как будто сила воли способна остановить движение. Но вопрос — чего они от меня хотят? — кажется даже менее абсурдным, чем другой: что я здесь делаю?
Пока же мне следует просто продолжать двигаться. Я пробиваю дорогу сквозь сплюснутые тела, стараясь приблизиться к середине вагона. Люди вокруг — уверены, куда держат путь. Уверенность придаёт им форму.
Передо мной сидит женщина с крохотной собачкой на руках. Та методично обнюхивает воздух с видом профессора химии, проверяющего состав нового зелья. У неё тоже нет сомнений — она действует целенаправленно.
Поезд останавливается, и толпа начинает выплескиваться наружу. Я принимаю решение и тоже покидаю вагон. Поднимаюсь по эскалатору — вверх, куда-то в свет. Он выбрасывает нас в пространство торгового центра.
Сладкие запахи булочек и пёстрые витрины сбивают ориентацию. Я кружусь, бессмысленно блуждая среди магазинов и прилавков. Но постепенно восстанавливается спокойствие. Мне нравится заглядывать внутрь кафе и ресторанов — смотреть, как течёт обычная жизнь.
Я прилипаю к витринам. Вглядываюсь.
Вдруг — знакомый силуэт. Неужели мои ноги привели меня туда, откуда, по сути, началось моё осмысленное существование?
Если так — пора принять решение.
Я чувствую себя исследователем. Предмет моей науки — я сам. Мне не важна история, прошлое. Меня интересуют свойства объекта в загадочном настоящем.
Вот одно из только что открытых свойств: если мне некуда идти, я иду туда, где уже был. Даже если там скрыта угроза. Не уверен, что это свойственно большинству. Второе — я умею считывать отдалённые сигналы эмоций в цифровом виде. И перекраивать их. Третье — я могу передавать эти сигналы другим. Не знаю, насколько это нормально.
Я захожу в кафе. Возможно, это — обсессия. Навязчивая мысль, одетая в логику. Но я уже внутри. Узнаю место. Столик свободен. Именно здесь — можно сказать — я родился.
Подсаживаюсь. Что-то интересное происходит с моими эмоциями. Но я не хочу переводить это в язык чисел. Просто сижу. И чувствую себя довольно уютно.
Ко мне подходит девушка, чтобы принять заказ. Она смотрит на меня с лёгким удивлением. Кажется, моё легкое разочарование, что это не кто-то другой, чувствуется.
— Что-то не так, господин? — спрашивает она, оглянувшись.
— О нет, всё в порядке. Впрочем... не скажите ли — где сейчас Ева?
Девушка морщит лоб и неуверенно произносит:
— Я здесь работаю недавно... Может быть, поэтому не знаю никакой Евы. Вы не хотели бы сделать заказ?
Я изучаю меню. Ищу жареную курицу — ту самую, которую, если верить памяти, съел здесь в свой предыдущий визит. Но ничего похожего нет: кофе, чаи, торты, сладости. Вряд ли за такой короткий промежуток произошёл революционный сдвиг в кулинарной политике заведения.
Решаю: пусть будет зелёный чай и взбитые сливки. Надо изучить свои вкусы — может быть, они подскажут что-то о моей природе. Девушка кивает с доброжелательной дежурностью и уходит. А я погружаюсь в размышления.
Сомневаюсь, что в этом кафе мне позволят задержаться надолго, даже если я приму позу богемного писателя, сочиняющего роман за сотым кофе. Нужно выиграть время — оттянуть момент решения.
Но, как назло, официантка оказывается воплощением оперативности: чайник, испускающий тепло, и десерт торжественно приземляются на мой стол. Осталось только медленно, почти ритуально, наливать чай, делать неспешные глотки...
Проходит час. Самая медленная дегустация в истории кафе. Чайник пустеет. И тут же официантка снова появляется, выкладывает серебряный поднос, на котором — перевёрнутый счёт.
— Мы принимаем наличные. Кстати... и кредитные карты, — добавляет она, уловив тень растерянности в моих глазах.
Она отходит. Я начинаю рыться в карманах с усердием кладоискателя. Никакой карты, ни купюр, ни монет. Я почти поднимаюсь, чтобы капитулировать — признать, что ничего не могу оплатить.
Но замечаю: она отошла к другому столику, приняла платёж и, судя по выражению лица, мысленно вычеркнула этого клиента. Считываю её цифровой эмоциональный ряд — и передаю обратно модифицированный сигнал. Кажется, сработало: либо забыла, либо просто не замечает меня.
Я остаюсь сидеть. Размышляю.
Итак: любую информацию, поступающую из мира в сознание, можно представить как зашифрованную числовую последовательность. Мы декодируем её в эмоции — боль, радость, внимание. Всё зависит от ритма, от музыкальности этих чисел.
Но кто расшифровывает? Почему у меня есть доступ — и к своим кодам, и к чужим?
И если это возможно — почему остальные не используют эту способность? Или я обладатель уникального интерфейса? И чтобы узнать истину, мне нужно выйти на тех, кто причастен к моему появлению. Найти ниточку. Потянуть.
Но пока что — уходить. Они найдут меня. Вопрос времени.
Я встаю. Медленно. Подчёркнуто спокойно. Никто даже не оборачивается. Меня нет.
Наступает вечер. Свет реклам заполняет уличную пустоту. День закончен — наступает охота за удовольствиями. Толпа расползается по закоулкам. Я вливаюсь в неё, становясь невидимой клеткой многоликой массы.
Хочется отключиться от цифровых потоков, пронзающих сознание. Но вдруг я ощущаю: они переплетаются. Образуется доминантный ряд.
Перед витринами с пончиками и тортами — стая детей. Их мысли сливаются в единый сигнал, затягивающий всех, кто попадает в облако желания.
Я исследую этот ряд — он взмывает вверх, затем обрушивается. Желание насыщается — и возвращается в исходную точку.
Перед глазами — алгоритм, известный как «убийца гигантов»: берётся число, перемножаются его цифры, затем — повторяется до получения однозначного результата. Как бы велико ни было начальное число, оно обязательно рухнет. Не более одиннадцати шагов.
Рядом мальчик. Начинает с 88: 88 → 8×8 = 64 64 → 6×4 = 24 24 → 2×4 = 8
Финал. Безысходность однозначности.
И вдруг возникает идея — внести сбой. Посмотреть, как реагирует толпа.
Я изменяю сигнал. Запах вокруг резко меняется — становится горьким, резким. Все шарахаются от витрины, как от мусорного контейнера.
Ещё одно наблюдение: синхронизированная группа легко подвержена единой манипуляции.
Я продолжаю путь — в сторону центра развлечений. О ночлеге не думаю. Блуждаю несколько часов, пока не чувствую голод.
Если я — робот... могли бы избавить меня от этих человеческих слабостей.
Недолго думая, я захожу в одно из бесчисленных заведений, призванных удовлетворить самую устойчивую человеческую слабость. Тихий, аккуратный китайский ресторанчик. Спокойная музыка, мягкий свет, стенки украшены иероглифами и драконами, обещающими благополучие.
Ко мне подскакивает молодой китаец — из его рук, будто из шляпы фокусника, выпрыгивает меню с цветными картинками и загадочными знаками. Он вежливо, почти церемониально, предлагает выбрать деликатес. Мой палец указывает на самые яркие иллюстрации, и вскоре ко мне подкатывают тележку с дымящимися блюдами. Я чувствую себя в полной безопасности, неторопливо поглощаю порции, затем медленно попиваю зелёный чай.
Я терпеливо жду. И вот — момент настал. Один из посетителей, закончив обед, подзывает моего официанта и расплачивается. Воспользовавшись уже отработанной процедурой, считываю цифровой сигнал клиента, встаю и передаю идентичный код китайцу. Затем уверенно направляюсь к выходу.
Но что-то идёт не так.
Другой официант, сидящий у кассы, замечает, что я ухожу, не оплатив счёт. Он резко выкрикивает что-то на китайском. Я ускоряю шаг, выхожу на улицу, перехожу на бег.
Обернувшись, вижу — меня преследует целая группа китайцев, выбежавших из соседних ресторанов. Цеховая солидарность и негодование по поводу свершившегося обмана объединяет конкурентов в единый гневный поток. Бегущие сзади не знают, что именно я натворил, и это делает их опаснее: они рисуют в голове свои версии и готовы действовать не из справедливости, а из фантазии. В их глазах я уже сбежавший серийный маньяк, расчленитель невинных младенцев, священник, предавший паству, или — хуже всего — безбилетный едок жареной утки.
Я забегаю в первый попавшийся закоулок, но он, как назло, оказывается тупиком. Приседаю на корточки. В голове — мысленный диалог с Диким Котом. Думаю о том, что предстоящий линч мелкого жулика остановит Апокалипсис. Мелковато для посланника Сатаны.
Шум приближается. Толпа явно не собирается встречать меня цветами.
Многие, вовлечённые в погоню, понятия не имеют, что я совершил. Именно они — самые опасные. Их двигателем становится не факт, а солидарность, щедро приправленная фантазией. В их глазах я, по меньшей мере, — сбежавший серийный педофил, расчленитель младенцев или предатель человечества.
И тут до меня доходит: толпа — это не сборище индивидуумов, а единый организм. Каждый человек в ней — как клетка, обслуживающая общий мозг. Поэтому я действую напрямую: посылаю этому коллективному сознанию знакомый мне сигнал боли.
Лица бегущих перекашиваются. Люди хватаются за головы, цепенеют — и тут же забывают про моё существование. Я спокойно прохожу мимо них и продолжаю двигаться сквозь вечерние улицы. Всё темнее. Всё реже встречаются прохожие.
В голове начинает звенеть неожиданная мысль: а может, стоит где-то выспаться?
Странное желание — для супермена, Антихриста или гипотетического робота.
Но обострённые ощущения ещё держат меня на плаву. Бодрость в моей системе пока стабилизирована.