Остров.

Оглядываясь назад, я спрашиваю свою тень – сколько следов я оставил за собой? Пошатнулось ли Солнце, рождающее тени, за всё это время хоть раз?

***

Всё начиналось просто. Родившись, я не знал ничего: скалистая пещера, ставшая домом мне и моей семье, также стала границей моего кругозора.

 Разумеется, пока я не научился ходить – ведь дальше я смог хоть разок взглянуть за пределы выхода из той самой пещеры, ощутив своей бледной кожей чуток мирского света. И веяние, хладное дуновение от земли, что уже вот как тысячу лет укрыта льдом, окрасило мои щёки в красный. Я по-детски был счастлив, поскольку тогда холод меня не обжёг, но обдал.

Мы все, от мала до велика, родились в мире главенствующего мороза. И, для нас, что не видели иного мира, огонь стал обыденностью. Да, мы почитали его как ценность и символ жизни, и тем не менее не могли выражать свою любовь к нему – тогда, мы ещё не знали, что такое слова, и даже ценность. Разумеется, мы ощущали привязанность к ценным вещам, но чтобы осознать это нам бы потребовалось, для начала, научиться общаться. 

Зато, мы знали о чувствах. Подстреленный мохнатый зверь, даже будучи размером с десяток мужчин, тоже ощущал боль. И мы, маленькие для тигра, однако большие для змеи, также обжигались и натирали мозоли. Следовательно, мы почитали чужую боль, стараясь не доставлять её в тех масштабах, что доставляли дискомфорт. Старейшины, знавшие чужие племена, видели как те изнуряли мохнатых гигантов, долго и упорно закидывая их копьями. 

Мы были милосерднее – сталкивая их со скалы, старались даровать им быстрый конец. Разумеется, мы думали, что любое умершее существо не чувствовало боли: ведь оно не двигается, и даже не дышит. 

Мы не боялись смерти, однако противились мучениям предписанным ею. Потому, когда холод породил болезнь среди соплеменников, всё казалось предельно очевидно: нам не спасти человека, и такова его судьба. Следуя схожей логике, я убил многих "краснокожих": так мы, остатки племени, называли больных, чья кожа покрывалась угрями. 

Чуткая моя душа ощущала, как каждый вздох обдавал их тела ознобом и жаром одновременно. Каждое прикосновение становилось для них пыткой, а потому мы старались даровать им все блага достойной смерти и покоя – умирая на шкурах, они уходили в вечный, приятный сон. А мы с радостью смотрели как они растворялись на глазах, всё ещё наблюдая вечный сон.

Я тоже заразился. И, без промедлений, решил забить себя – сквозь боль, я вскроил себе голову за один удар. Мои белые, чистые руки, давно не видавшие солнечного света и тепла, почувствовали тепло моей собственной крови.

Тогда, оказавшись в странном измерении без законов и истин, я думал это мой сон: в продолжение существования верить не приходилось. А потому, когда страшное чудо предложило мне жизнь без конца и бед, я согласился, думая продолжить своё счастье во сне. Моё оружие, которым я когда-то убил самого себя, стало блестящим артефактом, а сам я был клеймён узорчатым пятном на руке, и сброшен в дикие земли.

Тогда, то казалось для меня раем. Сплошь деревья, зелёные цветущие луга. А главное – Солнце, лучезарно стоящее полдня над головой. В первые свои дни я не мог нарадоваться, а потом последовало гнетущее чувство собственного одиночества. 

Я оказался неимоверно силён, и раны на моём теле, пока я желал жить, сростались сами собой – крылатые тигры, чьи лапы часто меня ранили, вскоре перестали быть такой уж и большой проблемой. 

Жизни череда радовала пока я ел в изобилии, пил чистую воду да любовался красотой мира вокруг – здесь, в "раю", шёл дождь из огромных капель, и мир казался странным, неестественным. Чужим, и тем не менее прекрасным в своей чужеродной истине, царящей вокруг. 

Долгие странствия привели меня к идее, что это не жизнь, а сон. Однако, когда я попросил "чудо" закончить этот хороший сон, ответ оказался неутешительным: меня обманули, я жив.

Я не чувствовал боль лишь потому, что ей питалась она. Я слабее ощущал вкус еды из-за того, что часть забирала она. Получается, взамен на своё слабое счастье, я пожертвовал чувствами, ставшими вечным обедом далёкому зверю.

Поняв это, вовсе не знал как отреагировать. Вернее, я никоим образом не понимал как это выразить: безусловно, стойкое ощущение нахождения на чужой ладони я, пещерный человек, красочно описать не мог. И тем не менее был я недоволен, и недоволен сильно: неспособный смириться, решил найти решение в, казалось, бесконечном путешествии без чёткой цели и, следовательно, конца.

Времена шли, и на пути встречались те, кого я не мог одолеть. Был и крылатый тигр с цепями на лапах, способный поднять весь мир на воздух. Было и жуткое чудище озёрное, что вмиг кромсало, рубило и уничтожало всё, заставляя воду вокруг себя летать, затвердевать в форме тонких нитей. 

Однако были в мире и существа, знакомство с которыми не ограничивалось битвой и поражением с последующим моим бегством. Когда в лесу меня замучили деревья, способные играть с разумом, я вновь оказался беспомощен пред чужим могуществом, и, разочаровавшись в себе, я думал было сесть на укрытую снегом землю, где они обитали, и уснуть навсегда. 

Они меня отговорили. Научив меня понимать и разговаривать на их лад, деревья представились народом "Сетрига". Именно их мудрость, умение считать и различать ценности стало для меня открытием: особенно удивило то, что они почти являлись одним целым, разделяя частичку общего ума, мудрости.

С их слов я понял кто такие Столпы, и что существовало время до них, когда Остров был погружён во власть вечного ночного неба и тьмы. Когда же пришли Столпы, именуемые "шестью духами", мир стал постепенно меняться под их лад. Каждый из Лордов удостоился своих земель, и за каждым стояла своя власть, находящаяся вне рамок приземлённой жизни.

Меня попросили жить ради странствий, сбора сведений. Когда я получу знания, они сказали, я стану сформированной единицей человеческого сознания. Моё имя, дарованное деревьями – Мава Урунуш, "первый человек". "Урунуш", конечно, на их языке также могло значить "обезьяна", однако это всё детали, неважные для меня.

Я впервые возымел имя, я знал кто я и зачем я живу. Во мне зародилась частичка ума, и каждое дальнейшее испытание я стал совершенствоваться – так, Мава научился заимствовать у природы, адаптироваться и выживать. 

Сложно оказалось избегать Столпов – в своём странствии по горам и лесам я сотни раз сталкивался с ними – этих пятерых я старался избегать всеми возможными средствами.

По пути мне встречались и вспышки света, на месте которых появлялись люди. Такие же голые, как я, и тем не менее они оказывались слабее, глупее. Я был вынужден их обучать, защищать – иным образом я не мог оградить их от боли, которую я до сих пор считал худшим проклятием. Возможно, воспоминания о жизни в пещере и коротки по сравнению с моим эпохальным шествием по Острову, и тем не менее из них я черпал свою главную ценность – помнить о смерти, и избегать боли. 

Люди старели, или умирали. В конце своего пути я постоянно оставался один – и даже сыновья моих сыновей, смотря как я, бессмертный и нестареющий бросаюсь в бой с головой, спрашивали о мотивах, сподвигавших меня опекать их раз за разом.

Возможно, тогда-то я и полюбил не определённых людей, но всё человечество. Я ощутил себя праотцом любого, кого встречал: и, подобая взрослому, я помогал всем, чем только мог. 

По этой причине однажды, замучавшись от бесконечного странствия, я пришёл к деревьям и, поделившись всеми своими знаниями, спросил мудрости. Тогда, меня попросили прийти к выводу о будущем самостоятельно.

Подумав, что в пути людей умирает больше, чем в остановках, я решил сделать величайшую остановку в своей жизни: основать поселение, что поселится на землях, и обживёт их. Я даже мечтал, мол само поселение, которое я воздвину, переживёт меня самого. 

 С тех пор, племя и я собирали всё больше людей. К тому времени со вспышками стали появляться люди в одежде, и знавшие языки – совмещая нашу мудрость с новоявленными знаниями, мы обучались. Ну и, разумеется, странствовали в поиске места, где можно основать город.

Найдя прелестный цветущий луг, мы воздвинули дома из дерева и палок. Глина с дна ближайшей реки вылепилась в прекрасные стены, и вновь поколения стали пролетать перед глазами – а я всё жил, и жил, становясь сильнее. 

Поздно заметил, как рядом из ростка выросло огромнейшее дерево, своей тенью укрывшее каждый из домов. Оно представилось Акелланом: Лорд Мудрости, похоронив своё старое тело во льдах, корнями переместился сюда, и поселил тут своё сознание, возымев новое начало.

Злой Столп, ищущий лишь выгоду явно возжелал поглотить людей – и, желая спасти людей от него, Мава Урунуш решительно стал вести переговоры, стараясь выведать планы жуткого древа.

"Всё предельно просто. Там, где существуют мысли, есть пища из чувств для моего сознания. Через аудиенции я добьюсь расположения народа к своей мудрости, сделаю каждого вплоть до последнего своими глазами и ушами. Таким образом, я постигну вершины сознания, когда стану достаточно совершенным, чтобы превзойти эрозию разума, присущую каждому живому.

Не боись, воин. Я помогу твоей деревушке расцвести, в ответ вы даруете мне своих чувств часть. Всё справедливо, не так ли? Особенно, я хочу заиметь твои знания – не каждый день встретишь долгожителя рода людского, не потерявшего разум в бессмертном марше."

Наверное, впервые мне пришлось задуматься так сильно. Да, Акеллан позволит людям развиться, даст знания – однако, ничто не гарантирует его действия. Так ещё и в мгновение, когда он-таки "превзойдёт эрозию разума", возможно, он перестанет видеть ценность в людях и убьёт их!

Столпы опасны, поскольку ими движет непонятный мотив, двигающий их к силе. С ними дел иметь нельзя – так решил я, а потому пошёл войной на Лорда Мудрости. 

По одну сторону, рассекая ветви взмахами, стоял Мава и его дубина. И, прямо перед ним раскинулся дуб, не выдававший и малейшей иллюзии стараний.

Удар за ударом, воин человечий пробивался вперёд, одерживая победу. Взяв сильнейший замах, он вдруг столкнулся о прозрачный барьер, укрывавший основание ствола. Удар проскользил по поверхности упола, и взамен сокрушил землю неподалёку. Таким образом рядом с Древом появился Разлом, что будет зиять во все времена.

Думал взмахнуть булавой в попытке навредить Акеллану. И ещё раз. И ещё. Усталые руки одолела дрожь, и белая хворь в глазах закрыла свет солнца. И боли нет, но сердца стук с течением времени слабел: быть может, вот она картина души, улетающей из тела произвольно?

Оказалось, сквозь сами удары у Мавы отобрали душу, и всё же тело не умерло – нет, в нём поселили чистый разум. Этот чистый разум назвали Мегераном, и всему его обучил Акеллан, сделав того технически своим сыном. Мава Урунуш был признан мёртвым, и, по прошествии времени, все люди знавшие его погибли от старости, болезней. 

Первый герой человечества Мава был критично важен как фигура – а потому, его история была изменена так, чтобы он казался максимально загадочной фигурой. Мегеран же, став именованным вторым героем человечества и Эстерады, наоборот: каждый подвиг и каждый поступок записывался в летописи, и он идеализировался.

Однако, у безупречного воина оставались вопросы о себе. Не помня ничего о своём рождении и отрочестве, а также сомневаясь в своей избранности, под расцвет своей юности Мегеран отправился в долгий, тернистый путь сквозь все уголки Острова.

Его сомнения усиливались, когда Столпы встречаемые им вспоминали и называли его странным именем. "Мавурун", "Мава": кто это ещё такой?

Разгадкой стала конечная точка путешествия – пик Ардрагнир. У срединных земель обитали "Сетриги", хранившие добрую память о своём первом человеке. И, когда этот самый примат явился к ним с искажением самой души, деревья окончательно возненавидели своего собрата-духа Акеллана. Ведомые желанием помочь давнему другу, что передавалось из поколения в поколение, Древесные умы вновь научили Маву, поведав ему повесть о прошлом скитании, длиной в тысячи лет.

Он рыдал недели напролёт, оплакивая свой проигрыш Столпу. Проиграв, Мава впервые осознал, что он потерял не только самого себя, но и людей в него веривших: поныне, Мегеран разочаровался в народе Эстерады, и горечь прожгла в его душе дыру – всё то дружеское, товарищеское растворилось, оставшись в уме героя ничем иным, как очередной иллюзией, созданной Столпом потехи ради. 

У того же пика Ардрагнир герой стал размышлять о том, как помочь своему человечеству. Как уберечь их от корыстной судьбы, спасти от порочных Небесных Владык? 

Вероятно, путь один – дабы освободить потомков от боли, нужно уничтожить обидчиков. Разумеется, для Мегерана первой целью стал Лорд Мудрости.

Обьединившись с династией Сетрига, днями напролёт они думали о возможности уничтожить, казалось, неуязвимую сущность, чей разум способен жить даже после уничтожения основного ствола: как никак, корни прорастут в новое древо. Следовательно, требовалось найти способ разобраться с самим сознанием Акеллана.

Тут-то Мава и узнал, что такое "эрозия разума". Все живые организмы, не обделённые умом, имеют предел собственного объёма знаний и срок жизни своего разума. Даже сам Урунуш, оказывается, рано или поздно потеряет способность мыслить – удивительно скорее то, что его предел эрозии, как у человека, превышает продолжительность жизни в десятки тысяч раз, в то время как у деревьев это явление имеет обратный характер. По этой же причине Сетриги имеют общий разум:

Сознания деревьев, обитающие в подземных корнеплодах, со временем подвергается эрозии и погибает. Однако, пока хотя бы одно живёт, общий разум поддерживается, и любой новорожденный плод сознания способен влиться, став новой частью системы.

Акеллан такой способности лишён, и для него возможностью преодолеть собственный предел является усиление собственной души бесчисленными знаниями, а вместе с этим и эксплуатацией людских душ, сознаний.

Следовательно, чтобы лишить его жизни, необходимо запереть его разум, находящийся в отдельном Пространстве, внутри другого отдельного Пространства. Также, в новом Пространстве, что станет тюрьмой, все события должны иметь цикличный характер, дабы душа Столпа не получала новой информации и чувств, тем самым постигая стагнацию.

Так и зародилась идея о "Колоколе Эстерады", способном запереть огромную территорию в Временной аномалии. Дабы её осуществить мне, как чужеземцу, пришлось достигнуть вершины Ардрагнира – там, средь заснеженных земель, расстелился круглый луг, и посреди него на пьедестале располагалась книга. 

В этой книге, существующей вопреки времени, есть запись о каждом кому когда-либо суждено открыть её – однако, прочесть можно лишь страницу о себе, ибо остальные листы в миг открытия очищаются. 

О потомок, читающий это, учти – едва дочитав страницу, ты можешь пожертвовать духом, что принёс тебя в этот бренный мир. Однако, для этого придётся одолеть его. Ставки в любом случае высоки, и тем не менее награда в виде свободы и исполнения желания – стоит ли она того? Решать, в любом случае, только тебе самому.

Моё решение было известно с самого начала начал. Разорвав на части то "чудо", предложившее мне жизнь на Острове, я ступил на иную ступень собственного развития, породив из трупа духа орудие, чья мощь сравнима с той у самих Столпов. Лишь создав его я постиг технику "сжигания душ", о которой раньше слышал от одного из Лордов.

Вернувшись в город, я встретил новых лиц: попаданцев с сбывшегося будущего, что выдавали свою истинную личину сами того не осознавая. Юные, бодрые – их вид только сильнее убеждал меня в необходимости пожертвования Эстерадой на благо будущего. 

Эдвард. Воин человечества, имеющий собственные убеждения и путь. Я вверяю тебе завершить моё дело – и, раз я отомстил Акеллану, то и ты найди Столпа, коему желаешь отплатить. Встань на тропу войны во имя общего счастья: ведь это и есть путь именованных героев человечества.

***

Последние записи на каменных стенах, казалось, были сделаны слегка позже остальных. Разглядывая их, отряд различил иной почерк, принадлежавший отнюдь не Мегерану. И стиль написания отнюдь на него не отсылал.

***

Когда средь бела дня на дне рождения Мегерана прозвучал Колокол, началась битва между ним и Акелланом. Ветви, беспорядочно разлетавшиеся в стороны, давили людей и крушили дома под собой. А они всё продолжали, днями и ночами сталкиваясь в безумном порыве.

Люди, отчаянно старавшиеся убежать из города, находили себя запертыми в некоем куполе, не позволявшем покинуть окрестности города. Вскоре, по ту сторону невидимой преграды появился ещё один Столп, усугубив ситуацию людей: бедные жители, неспособные убежать с поля сражения двух Лордов и одного героя, становились жертвами происшествий.

Неспособный зайти в город, Лорд Солнца Эвергрин злобно топтал землю, вызывая землятрясения. Позже, он спустил со своего тела листву, и та густой волной прошлась по городу. Любой её коснувшийся старел на глазах, иссыхая и постепенно, за десяток секунд обращаясь в песок. Так, город цветущих лугов укрыл плотный слой песка. 

Мегеран также попал под листопад – и, вследствие он не умер, нет. Мава лишь потерял рассудок, оставшись наедине с инстинктами воина, растворёнными в безумных белых глазах.

Прошла неделя, и шум войны стих. Однако, смогу ли я вновь посадить поля златого пшена, взрастить урожай? Или же, я обречён на погибель в Пустыне, от рук героя, коего я восхвалял?

Прочитав его летопись, я до сих пор не могу принять всё, а понять уж тем более. Мы, рождённые рядом с Акелланом, по факту своего рождения стали платой за чужое будущее? Заслуживаем ли мы такого отношения к себе, а?

Я стар. Возможно, не так как Мава Урунуш, и тем не менее мне этого хватило. Я прожил достойную жизнь для человека, что давно утратил веру, и существовал одним хозяйством. И даже так, наверное, я, Аждалет, до самой смерти не смогу принять судьбу, уготованную мне распрями меж Деревьями, Столпами и одним уж больно долгоживущим засранцем.